Золотая пчёлка

        Огромный лохматый пёс, охранявший владения деда, был самым свирепым в селе. Во двор даже родной сын с невесткой боялись зайти. Бог знает, что у этого чудовища на уме.
      Когда девочка с грохотом распахнула калитку, он выскочил из конуры, хрипло рыча. Пёс
готов был кинуться на нарушителя границы его владения. Но мимо него, задев морду полой
 пальтишка, пробежала маленькая девочка, даже не посмотрев в его сторону. От такого неуважения к своей персоне пёс растерянно тявкнул, сел и, удивлённо подняв уши, посмотрев ей в след.
   - Дедушка, дедушка – кричала девочка. – Ну, дедушка же, где ты?
От нетерпения она топнула ножкой. На крыльцо, опираясь на палку, вышел дед.
   - Что стряслось?  - с тревогой спросил он, глядя на малышку. Затем перевёл взгляд на опешившего пса и почему-то оглянулся назад.
   - Дома беда, какая? – поинтересовался он.
Девочка,  ничего не говоря, протянула к нему ручонку с зажатым кулачком. Другой она осторожно стала по одному разгибать пальчики.
  -Вот, - сказала она, вздохнув, - твоя пчёлка.
Дед неторопливо спустился с крыльца и посмотрел на раскрытую ладошку. Где, слабо шевеля лапками, лежала пчёлка. Потом перевёл взгляд на малышку и, хитро прищурив глаза, сказал:
  - Ага, нашлась-таки, беглянка, а мы тебя, непутёвая, всем ульем искали, - и уже обращаясь к девочке, спросил: - Где же она пряталась?
  - На яблоне под сучком в ямочке сидела, - тихо ответила девочка.- Дедушка, она замёрзла, и кушать, наверное, хочет. Я давала ей мамалыгу, но она её есть не стала.
  - Мамалыгу пчёлки не едят. Они мёд да сахар любят, - улыбнулся дед.
  - Я тоже люблю и мёд, и сахар, но у нас этого нет, - грустно произнесла девочка.
Дед погладил малышку по головке.
  - Ну, пойдём, отнесём беглянку в улей. Чай-то, подружки по ней все слёзы выплакали,- и дед заковылял к небольшому сарайчику, который назывался  мшаником. Открыв дверь, он пропустил девочку вперёд. Пчелиные домики стояли один на другом, плотно прижимаясь, друг к другу. Возле двери в углу стояли свёрнутые в рулон соломенные одеяла, искусно прошитые суровыми нитками.
  - Дедушка, а зачем тебе эти одеяла? – поинтересовалась девочка.
  - Ну, что же, ты права. Это что-то вроде одеял. Вот кончатся жёлтые дожди, полетят белые мухи, и я укрою ими улья, чтобы пчёлы не замёрзли.
Дед открыл крайний улей и осторожно приподнял рамку, на поле которой сидели пчёлы. Девочка попятилась назад. Она хорошо помнила, как летом они искусали Тоньку – внучку деда – за то, что та полезла в улей полакомиться мёдом.
  - Не бойся, - успокоил её дед, - сейчас они сонные, никого не трогают. Смотри, ишь как зашевелились, наверное, подружку почуяли.
 Он осторожно взял  с ладошки девочки пчёлку и посадил ёё к остальным.
 - Ну вот, иди к подружкам, да больше не пускайся в бега, - напутствовал он её. И повернулся к девочке:
 - То-то у них разговору до самой весны хватит.
Выйдя из сарая и плотно закрыв за собой дверь, он предложил:
 - А пойдём ка мы с тобой чайком побалуемся, бабка, поди, заждалась нас у самовара.
         Девочка робко замялась. Если честно, то она побаивалась деда. У него была огромная пышная борода до пояса и густые лохматые брови, из-под которых двумя чёрными углями смотрели не по годам живые с весёлой искоркой глаза. Дед смахивал на лешего, которым пугала бабушка, когда девочка её не слушалась. Вон у него и костыль, какой страшный, не как у других дедов. На ручке морда зверя неизвестного вырезана с зубищами и уши, как лопухи, свисают. Но если посмотреть с другой стороны, то ей льстило, что он пригласил её на чай. Не всякий взрослый может этим похвастаться. И она в знак согласия кивнула головой.
   Оставив у порога ботики, девочка робко вошла в кухню. От порога в разные стороны полосатыми дорожками разбегались домотканые половики: к печке, к столу, в зал.
 - Принимай, мать, гостью, - сказал дед, входя следом за ней.
   Бабка была под стать деду. Невысокого роста, редко улыбающаяся. Она постоянно носила чёрную одежду и платок, в цветных нарядах её никто и никогда не видел.
  - Нашлась наша пчёлка, мать, вот только что её в улей водворили, а то ведь мы и не чаяли её, сердешную, живой увидеть.
Бабка удивлённо подняла брови.
  - О какой-такой пчёлке ты буровишь, старый? – поинтересовалась она.
  - Ну, ту самую, что до белого сна в улей не вернулась. Вспомни, ведь мы с тобой её искали, перед тем как ульи во мшаник поставить, забыла што ли?
Бабка улыбнулась и, достав ещё одну чашку с блюдечком, поставила на стол.
    А на столе…. В одной вазочке лежал  мёд кусками, похожий на солнышко, в глиняную миску был налит жидкий, и цвет у него был как  бусы у Колькиной матери. А посреди стола на круглой дощечке лежала буханка только что испеченного хлеба. От неё исходил ароматный дух, который, смешиваясь с ароматом мёда, вызывал во рту слюну. Такого хлеба девочка не видела ни разу. Буханка была высокой, с румяной корочкой. Когда дед стал её резать, она проседала под ножом, но стоило ему только вытащить нож, как она снова  поднималась, будто живая. Девочка даже ротик открыла от удивления. И только чай был такой, как дома – заваренный травами. Налив его в блюдечко, чтобы не обжечься она стала дуть на него, не смея взглянуть на стоящие перед ней яства.
  - А что чай пустой – то пьёшь? – спросил дед. – А ну-ка подай мне, мать, хлебушка.
Намазав на него толстый слой мёда, дед положил хлеб рядом с блюдцем малышки. Та ещё ниже наклонила голову.
  - Да ты не стесняйся, - заговорила бабка, - у нас ещё есть. А может, тебе жидкого хочется? – спросила она, подвигая миску и кладя рядом ложку.
Девочка подняла головку и, посмотрев на стариков, робко спросила:
  - А можно я этот хлеб своей бабушке отнесу? – помолчав, добавила, - она болеет.
Наступила тишина. Даже самовар ворчать перестал.
  - Ешь, ешь…- торопливо заговорил дед. – А бабушке твоей мы другой кусок хлеба намажем.
Он встал из-за стола, наклонился и поцеловал малышку, потом повернулся к иконам и перекрестился, Вздохнув, погладил бороду и снова сел за стол, пытливо поглядывая на девочку из-под опущенных лохматых бровей. 
После чаепития дед что-то шепнул бабке, и та принесла из сеней небольшую корзинку. Отрезав полбуханки хлеба, она завернула её в домотканое полотенце, которое достала из сундука, и положила в корзинку. Принеся крынку с мёдом, накрыла её листом чистой бумаги и, аккуратно обвязав тряпочкой, поставила рядом с хлебом. Свободное пространство засыпала крупными грецкими орехами.
  - Пойдём, я тебя провожу, - сказал дед, одевая фуфайку.
  - Не надо, я сама, - девочка испугалась. А вдруг дед раздумает и не отдаст корзинку.
  - Ничего, ничего, я тебя провожу до калитки, - улыбнулся он.
Пёс, помня свой промах, истошно залаял, как только они показались на крыльце.
  Помолчи, пустобрёх, заворчал дед, - облажался, гопник, теперь выслужиться хочешь? Антихрист ты, этакий. А теперь марш в свою хату, да подумай на досуге, - сказал дед, открывая калитку.
Пёс обижено тявкнул и, гремя цепью, полез  в будку, что-то ворча себе под нос.
.      Вечером, когда вся семья сидела за столом вокруг поющего самовара, старшая сестра девочки, смеясь, сказала:
  - А,- пчела-то у деда, наверное, золотой была!