Дубовая роща

Когда наших прадедов царь-батюшка переселил на эти земли, роща была в полном расцвете сил. Но, кем и когда она была посажена, не знает никто. Ее корни, уходя в глубь прошедших веков, унесли с собой имена тех, кто подарил ей жизнь.
Давно миновали те дни, когда зеленые великаны держали на своих кронах небо. Казалось, что нет на земле такой силы, которая смогла бы противостоять им. Но время безжалостно. Прошли века и превратили некогда могучих богатырей в дряхлых стариков. Многие уже умерли, их тела, омытые дождями и обожженные солнцем, стояли как памятники былой красоте и силе. Но даже мертвыми они были прекрасны и продолжали служить живым, давая приют в своих дуплах зверюшкам и птицам. Рядом с умершими собратьями стоят полуживые, коротающие свой последний век. Сухие ветки мирно соседствуют с живыми и тянут свои зеленые шапки навстречу солнышку. Эти дубы напоминают мне стариков, сидящих, даже в самые жаркие дни лета, на завалинках своих хат, надев теплые безрукавки и сунув ноги в старые латаные валенки.
Если заберешься на дуб и глянешь вниз, то взору предстанет живой, нерукотворный ковер, сотканный из листьев папоротника. Его листья, похожие на перья павлина, протискиваясь между собой, сплетаются в ажурное полотно, на которое ложится резкий контраст света и тени, создавая непередаваемую гамму зеленого цвета. Сказочный ковер, стелясь по земле, прячет свои края под кустарником ближайшего перелеска, плотным полукольцом окружающего рощу. Эти кусты, как шакалы, почуяв добычу, ждут своего часа, чтобы наброситься на нее, растерзать, оставить после себя лишь крупные кости, неподвластные их зубам.
Воздух рощи легок, свеж, как весенний ветерок. Он напоен силой пробудившейся жизни, терпковато-пьянящий, с едва уловимой вяжущей горчинкой. Его нельзя спутать с лесным. Где запах преющей листвы, пропитан сладковатым грибным духом, с легким привкусом плесени. Рощу насквозь пронизывают потоки солнечных лучей, и она похожа на огромную чашу, наполненную золотистым вином.
Я часто задаю себе вопрос: почему кустарники и деревья не перешагивают границу рощи, словно на ее территорию наложено табу? Дубы стоят друг от друга метрах в двадцати, что создает объем свободного пространства, где много места и света. Только вот, молодые дубки нарушают гармонию этой тихой обители. Хотя бы взять этого парубка. Он молод и полон сил. Стоит, уверенно распушив крону. Ему нет никакого дела до старого, корявого прадеда, которого он пытается накрыть своим пышным шатром! Этот юнец, как все молодые, верит в свою силу, не задумываясь над тем, что и к нему придет старость, согнет могучую крону, а годы безжалостно будут разрушать его тело. И уже кто-то другой, более молодой, спрячет его под своей сенью.
Если прислониться к его телу и постоять некоторое время, то почувствуешь, как говорят старые люди, дурную силу. Холодную, бесцельно прущую изнутри, приводящую твою душу в смятение. Эта сила, сеет в душе хаос. В ней нет тепла, доброты, так же, как нет и зла. А вот если прислонишься к старому дубу, обнимешь его, то все твое “я” наполнится покоем и теплотой, что, в нужной мере, нам никто дать не сможет. А мера должна быть во всем. Это хорошо известно старому дубу, вобравшему в себя силу земли, тепло солнца и мудрость прошедших веков. Он все давно совместил в себе. Не взял ничего лишнего, как колдун, приготовил свое снадобье. Оно давно перебродило в нем, выстоялось, приобрело мудрость, свойственную только ему.
Дубы, как люди, все разные не только обличьем, но и характером. Если присмотришься, то заметишь, что один весельчак, другой ворчун, а то и вовсе злюка. Я никогда не ошибаюсь и по внешнему виду могу определить характер дерева. Ближе к дороге стоит коренастый толстячок, раскинув свои стволы, словно руки. Его крона похожа на всклоченную бороденку выпившего дедка, который вот-вот пустится в пляс, напевая частушку. Вокруг его ствола папоротник, вон, какие листья вымахал, с человеческий рост будут, и зелень яркая, сочная. Жмутся к нему, как к отцу родному. Рядом с этим старичком мне легко и весело. А в стороне от него, нахохлив крону, чем-то недовольный, стоит его собрат. Он подозрительно смотрит на окружающий мир огромным дуплом, как глазом. Папоротник вокруг него невысокий, какой-то чахоточный, а самое интересное, что подальше от ствола держится. Неуютно рядом с этим дубом, зябко, тревожно. Я стараюсь на него не смотреть и близко не подходить. А вот меланхолика постоянно тереблю, то за листья подергаю, то по стволу постучу. Дескать, хватит грустить, оставь мрачные мысли, посмотри как прекрасно вокруг! А то и просто прижмусь к нему щекой, поглажу по стволу, пожалею его. Бог знает, может, это ему намного важнее, чем влага и солнечные лучи.

С приходом осени жизнь в роще начинает замирать. Поубавились птичьи трели. Деловые бурундуки усердно заготавливают продукты в зиму. А зеленый ковер папоротника начинает рыжеть, словно его испачкали глиной. В поблекшей зелени своих крон дубы зажигают первые желтые листочки, словно поминальные свечи по теплому лету. Белыми спутанными нитями виснет на сучьях паутина. Последние деньки нежатся они, грея свои старые стволы под лучами осеннего солнца. Оно с каждым днем становится чуть-чуть холоднее. Молочные мокрые туманы по утрам кутают дубы в дымчатые шали. Если туман особенно густой, то вся роща будто привидениями наполнена. Туман клубится, движется, и создается впечатление, будто сами дубы перемещаются с места на место. Жутковато, не по себе как-то становится. С первыми лучами солнца туман начинает уползать, оставляя после себя на ветках крупные прозрачные капли. Поди, разберись: то ли дубы плачут, то ли туман уронил на них свои слезы.

 От первых заморозков и до первого снега я в роще не появляюсь. В этот период дубы погружаются в глубокий сон. И очень важно их не тревожить. Они ведь тоже живые. Попробуй, разбуди медведя после того, как он заснет в берлоге. Беда! Мишка больше не ложится спать, становится шатуном, как известно, это к хорошему не приводит. Правда, дубы не могут стать шатунами, но нарушенный сон – плохой сон. С каждым днем замедляется бег сока по стволам, все глубже и глубже погружаются мои старики в бездонный омут сна, поскрипывают, вздыхая, покряхтывают под свист пахнущего снегом ветра.
Но как только выпадает первый снег, я отправляюсь в рощу, где уже нельзя отличить добряка от злюки, меланхолика от ворчуна. Глубокий сон примирил их всех между собой и окружающим миром. Здесь царит покой, который обнимает меня, уводя в сказку, созданную природой. Озираюсь вокруг. Дубы, набросив на плечи белые шубы, превратились в сказочных героев. Здесь свой Змей Горыныч, медведь и даже избушка на курьих ножках, на крыше которой стоит аист, расправив крылья для полета.
А какая стоит тишина! Именно в заснеженной роще я научилась слушать ее. Сколько тайн открыла мне она! Ведь в каждом звуке сокрыта тишина: она бывает спокойной, мягкой, усыпляющей бдительность, заложенную в нас природой. Как наркотик, приводит твои чувства в неземное состояние, в котором хочется находиться как можно дольше, не возвращаясь в обыкновенность. А еще тишина бывает шумной. Да-да, шумной! Вы скажите, что, если поют птицы или шелестят деревья, это уже не тишина? Вы не правы. Тишина – когда в звуках жизни нет тревоги. Если же умолкают птицы или с криком срываются с насиженного места,– это уже тревожная тишина, и она может перейти в могильную, оборвавшись предсмертным криком боли.
Поскрипывает под ногами снежок. Покой нарушается шумом крыльев: сверху падают комья снега, превращая меня в снегурочку. Мелкая снежная пыль еще какое-то время кружит в воздухе, оседая на плечи, голову, даже на реснички примоститься умудрилась. Виновница всего этого – ворона, нашедшая приют на макушке дуба. Скосив на меня глаза, она удовлетворенно что-то проворчала. Вероятно, похвалила саму себя за эту невинную шалость. Я рассмеялась, говорят же в народе: “Не будь белой вороной среди черных”, но только что, наоборот, как раз я была черной среди белых, а вот теперь ; как все.
Отряхиваюсь от снега и, погрозив вороне пальцем, отправляюсь домой. Доброго вам сна, старики!

С наступлением весны я некоторое время не хожу в рощу. Даю дубам возможность спокойно прийти в себя после зимней спячки. Разгадать сны, а самое главное – умыться первым весенним дождем, который унесет сонливость. Взбодрит дряхлые тела, и те, согретые солнцем, погонят живительный сок к самым дальним веточкам, на коих еще спят почки, напоят их силой, идущей из глубины земли.
Земля тоже проснулась, она уже дышит, или, как говорят старики, парует. Это самое время для того, чтобы отправиться в гости. Дубы словно помолодели, взбодрились, радостно встречая очередную весну. Их ветки еще совершенно голые, но какая сила затаилась внутри!
Она буквально распирает их, клокочет, пытаясь вырваться наружу. Но всему свое время, придет и ее час. Эта сила освободится из плена зеленой пеной молодой листвы. Я прислоняюсь к дубу ухом и с упоением слушаю шум внутри его ствола, он для меня слаще музыки. Композиторы переложили на ноты буквально все: шум ветра, плач женщины, рождение ребенка. Но ни одного из них не посетило желание воссоздать песню, рожденную внутри ствола дерева, которое вышло из зимней спячки. Это же гимн пробуждения жизни!

Между этим посещением рощи и следующим лежит большой промежуток времени, когда я снова не посещаю ее. Теперь нельзя мешать тем, кто устраивает свой быт в гнездах и дуплах. Это тоже ответственный момент: нельзя спугнуть народ, населяющий зеленое царство. Надо дать ему возможность закрепиться на данной территории. Утвердить себя, построить или обновить свой дом, и вот тогда можно приходить на новоселье. Здесь все как в только что отремонтированной квартире. Зеленые листики дубов, словно полированные, блестят на солнышке, звонко поют птицы, а тощие бурундуки удивленно поглядывают на незваную гостью. Папоротник начинает ткать свой ажурный ковер. Его листья пока ещё забавно закручены крендельком и цвет не тот, но пройдет немного времени, и они предстанут перед миром во всей своей красе. Я брожу между дубами, но у стволов подолгу не задерживаюсь, потому что каждый хозяин старается угостить своим снадобьем, хотя я и не прошу об этом. Это похоже на то, как мужики в праздник обходят своих кумовьев, где каждая хозяйка считает своим долгом налить рюмочку ядреного самогона случайному гостю.
Выбираюсь на дорогу. На плечи, будто мешок с травой положили, ноги заплетаются, еле идут. Ну, дедки, нагрузили меня своим снадобьем, похлеще, чем мужика самогоном! Голова кружится, вот дотащусь до дома и завалюсь спать, заранее предвкушая свое пробуждение. Это состояние не описать: его надо прочувствовать.

Когда мне особенно грустно и кошки на душе скребут, я всегда прихожу к своему дубу, сажусь рядом с ним, и, прислоняясь к его стволу, замираю. Спустя некоторое время ощущаю вибрацию своего тела. Легкая прохлада начинает остужать мою горячую голову. Листья папоротника щекочут шею, в песнях птиц нет и тени тревоги. Окружающий мир наполнен покоем, чего нельзя сказать о моей душе. Ласковый ветерок лениво бродит по роще. Копошится в листьях крон, не спеша, бредёт по дороге, играя высохшим прошлогодним листиком.  Я начинаю находить ответы на вопросы, которые раньше казались неразрешимыми. По-новому осмысливаю чужие и свои поступки, понимаю, что не во всем была права. Это меня не огорчает, а радует. Значит, я правильно оцениваю данную ситуацию и в дальнейшем, возможно, мною будет сделано меньше ошибок.
Однажды, когда находилась в этом непонятном для меня состоянии, из ствола дуба в моё Я стал вливаться голос, вызывая во мне странные ощущения. Он звучал уверенно, спокойно, мелодично. Как хорошая музыка приводил душу в неземное состояние. Он призывал внять голосу Рассудка: “Распахни душу, открой сердце, не запирай их, ибо тлен быстро овладеет ими. И ты, молодая, сильная, превратишься в бесчувственное, холодное существо, не способное в полной мере нести Миссию, возложенную на тебя Жизнью. Ты должна совместить в своем сердце Разум, Тепло души и Мудрость, заложенную в тебя предками. Добавить накопленное тобой за прожитые годы, и передать этот дар своим детям. Стоячая вода – мертвая вода, текущая – вечно живая… Но главное, – отбрось злобу, неверие, и тогда ты станешь человеком, готовым раздвинуть границы Возможного, войти в него и занять свое место, отведенное тебе Природой. Помни, что любое несоответствие несет хаос, способный уничтожить Механизм Вселенной, отлаженный не одним измерением Великого Времени”.
Каждый раз, когда я нахожусь рядом с дубом, этот голос звучит во мне как молитва. Ощущаю необыкновенную легкость в теле, почему-то хочется спать. Закрыв глаза, уплываю в страну сна. Обычно он недолог, но глубок, без сновидений. За эти 15-20 минут меня словно выполаскивают изнутри чистой, родниковой водой, удаляя песчинки обид и боли. Приятная гулкая тишина внутри меня нарушается легким журчаньем, похожим на песенку родника, берущего начало в стволе моего дуба. Его снадобье, вливаясь в меня, заполняет пустоту силой, пропитанной теплом и покоем. Наступает равновесие между сердцем и разумом.
Спасибо тебе, дуб! Что могу я дать тебе взамен? Разве только своим присутствием скрасить твои последние годы? Многим я обязана тебе, мой старый друг, это ты взял на себя часть моих обид, напоил меня любовью и добротой, влил в меня жизненную силу. Благодаря тебе я смогла понять, что Земля и все, что на ней произрастает, – живое. И этому живому бывает так же больно, как и людям. Еще я усвоила одну истину: брать от природы можно столько, сколько нужно для продолжения жизни. Взяв лишнее, мы творим зло. Тебя, наверное, уже нет в живых, но жива моя память, а значит, жив и ты, мой царь дубовой рощи. Мне часто снится твое маленькое царство, в нем было мне спокойно и уютно. Нигде и никогда я не чувствовала себя так надежно защищенной, как рядом с тобой. Странно, но до сих пор, когда мне бывает плохо, я чувствую на своей спине или щеке шершавую кору твоего ствола, и, как в прежние времена, почему-то хочется спать. А, проснувшись, я уже знаю, как себя вести.
Значит, бродит во мне твое снадобье, пропитанное мудростью прожитых лет. Прости меня в одном: не всегда могла удержать в себе обиду, иногда она выплескивалась из души, как вода из переполненного кувшина. А может быть, в распахнутую душу слишком много ее входило?