Цунами 52 предупреждение

  Лучшее время для рыбалки, охоты и всяких походов на Шикотане – октябрь.  Дождей мало,  воздух прохладный,  нет мошки и комара, одним словом, дома не сидится. На этот раз мы с моим другом Серёжей договорились сходить на океанскую сторону. Про нас шутят, что встретить в сопках или на отливе  одного  без другого  еще никому не удавалось. Это ерунда, но когда есть возможность, мы всегда вместе. С Малого перевала  тропа вывела нас в Аэродромную бухту. Кто её так назвал, неизвестно. Каждый раз пытаюсь увидеть ровную площадку, на которую смог бы сесть хотя бы «кукурузник». Может быть, тут гидросамолеты базировались?  Тоже сомнительно,   бухта открытая, постоянно с океана идет накат. В сентябре мы здесь  рыбачим, на волне нашу лодку так бросает, что того и гляди за борт нырнешь.

Из Аэродромки мы перешли на болото, но вместо уток в сотне метров от берега нашли «кусочек»  грунта  размером с кузов самосвала. С одной стороны на нем сохранилась трава, точно такая растет на береговом откосе у самого пляжа. Притащить такую глыбу  сюда могло только цунами. Везучие мы ребята, что в тот момент нас здесь не было. Решили перевалить через сопку и спуститься в бухту Димитрова. Серега шел впереди и увидел японскую шхуну на берегу. Она лежала на боку метрах в десяти от берега.  Неужели тоже  выбросило цунами?  Мы поспешили вниз и через четверть часа добрались до места катастрофы. Кто-то здесь уже побывал, вокруг было много следов.
.
Шхуна оказалась совсем  маленькой,  скорее яхта или катер, метров десять длины и четыре ширины  Корпус  из дерева, спереди под палубой пустой грузовой трюм, за ним  машинное отделение с дизелем. Над ним  рубка с радиолокатором  и за ней помещение полтора на полтора и метр высотой. Мы поняли, что это каюта: на полу лежала подушка и какой-то матрасик. Больше признаков пребывания  людей на борту  мы не нашли – ни кают, ни камбуза, ни гальюна. Вокруг палубы не было ограждения.  На такой посудине по речкам плавать в тихую погоду, а не в океан выходить. Смелые были моряки, но чего-то не рассчитали. В море на обочину не съедешь и аварийку не вызовешь. Двигатель мог в шторм скиснуть,  руль заклинить, на винт сеть или трос намотался,  а без хода и управления судно беззащитно. Серега предположил, что их перевернуло, уж больно шхуна крохотная. Теперь об этом никто не расскажет.  Еще одна трагедия, тайну которой  хранит безбрежный и совсем не тихий океан…

 Неподалёку на берегу лежало большое бревно, мы сели перекурить. Подошел    наш большой друг  Иван Евстафьевич,  водитель единственной в поселке полуторки.  Легковых машин на острове  нет, только директорский микроавтобус РАФ, прозванный в народе Членовозом. Туда не суйся,  начальство и прочие уважаемые люди катаются.   Перед сдачей экзамена на категорию «В» мы несколько дней практиковались в вождении под руководством  дяди Вани на его машине. Человек он редкой доброты, выдержки и терпения, ведь  вторых педалей сцепления и тормоза  нет. Однако все «курсанты» с обучением и экзаменом справились нормально.  С тех пор  прошло несколько лет, виделись мы с дядей Ваней не часто, тем больше обрадовались.

  Иван Евстафьевич к шхуне не пошел, сел рядом, закурил. Мы  рассказали про кусок земли, вырванный волной в Аэродромке, и о возможных причинах гибели шхуны. Люди выбрали себе опасную профессию, свою дорогу в нелегкой жизни,  и  потерпели аварию. Для всего человечества –  рядовой случай, единичка в статистике кораблекрушений. А для кого-то полная и окончательная катастрофа. Дядя Ваня невесело пошутил: «Есть такой старый анекдот. Учительница объясняет детям, что катастрофа – это когда самолет с членами ЦК партии падает и разбивается. А  когда козочка срывается с обрыва в ущелье, это не катастрофа, а беда. На следующий день учительница спрашивает Сулико, какая разница между бедой и катастрофой.  «Когда самолет с членами ЦК падает и разбивается, - отвечает девочка, - это катастрофа, но не беда. Беда, это когда козочка срывается в пропасть».

Так  и у нас в жизни: кому беда, кому – катастрофа, а кому – повод для остроумия. Но бывают случаи, когда у всех мнение  только одно, но говорить о нем не положено.  До сих пор  это мне  снится, особенно перед непогодой. Вы, наверное, слышали про цунами пятьдесят второго года в Северо-Курильске?»  Мы затрясли головами: «Ничего не слышали». Дядя Ваня кивнул: «Понятно, государственная тайна». Он достал  новую папиросу, закурил и задумался.   Шел большой отлив, вода далеко отступила от берега, обнажилось заросшее водорослями дно и камни.  Погода стояла редкая: почти штиль, солнышко на небе, волна с океана накатывалась  медленно, нехотя, только возле дальних скал вскипали белые буруны.  На фоне живописной идиллии накренившаяся на борт погибшая шхуна, завязшая в гальке далеко от кромки воды, казалась чем-то чужеродным, попавшим в замечательный пейзаж  по ошибке.  Но перед нами было не полотно мариниста, а предупреждение,  скрытое в глубине этих  внешне безобидных и обманчиво-ленивых волн.

                *  *  * 
   
…Он проснулся от шума и непонятного движения. Кровать ехала по полу и ударилась в стенку. Падали  вещи, где-то  истошно кричала женщина. Попробовал встать и не смог, пришлось ухватиться за спинку кровати, пол качался и трясся, как грузовик на разбитой дороге. Потом всё стихло.  Из соседней комнаты кто-то выбежал в коридор  и грохнулся, застонал. Сработала фронтовая привычка:  сначала  оглядеться, потом действовать.  Через окошко пробивался свет.  Свои вещи нашел сразу, быстро оделся и попробовал открыть дверь. Ее перекосило, пришлось приложить силу. В коридоре валялись  ящики, какой-то мусор. Ощупью добрался до выхода и остановился. На улице метались люди, многие в одном нижнем белье и босые. Было довольно светло, на ясном небе висела большая луна.  Он отошел за угол дома и огляделся. Земля больше не тряслась. Несколько сараев возле их барака  развалились. Сообразил: «Надо держаться дальше от строений». Пошел вверх по улице к пустырю. С востока послышался грохот,  настоящая артиллерийская канонада. «Опять война?» Но войны не было. По проливу в невероятном  шуме и грохоте  приближался пенный вал и  обрушился на нижнюю часть поселка. С треском ломались дома, вода тащила их грудой . Кто-то начал стрелять, бежали люди. «Спасайтесь, остров тонет!», «Спасайтесь!».  Обезумевшая толпа неслась вверх по улице.  Люди натыкались друг на друга и падали.  «Надо уходить!» За сараями шла вверх тропинка, он побежал по ней, но скоро остановился, дорогу перегородила развалившаяся поленница. Начал искать обход и  глянул на бухту. Вода из города потоком устремилась в море, тащила за собой крыши домов, катера, бревна, бочки. Все это откатывалось, уплывало  дальше от берега. Оголилось дно бухты.  Он перебрался через дрова и пошел вверх.
   
   Наступила тишина. У крайних домов стояли люди, все молчали. Было холодно, кое-где лежал недавно выпавший первый снежок. Парни притащили доски, начали разводить  костер. Люди  обступили его, грелись.  Никто толком не знал, что произошло, что делать дальше.  Было тихо, земля не тряслась, волнение на море тоже прекратилось. Молодые ребята храбро  пошли вниз. За ними гурьбой поспешили женщины. Несколько человек бегали от дома к дому, кричали, звали потерявшихся. Мужчина в кителе  закричал на них: «Немедленно прекратите панику! Все кончилось, идите домой, оденьтесь». Люди разом заговорили, зашумели: «Надо одеться теплее. Дома деньги остались, документы, залезет кто!». Вниз  побежало еще несколько человек.
 
    Иван пошел вниз, но остановился. Почему-то в памяти всплыл   ноябрь 43 года и солдаты, лежавшие в кузове его «Студебеккера».   Их грузили  живыми, но до медсанбата он привозил почти одни трупы. Тогда к берегу Керченского  пролива прибило баржу со спиртом.  Говорили, что её специально пустили по ветру  немцы перед самым началом нашего десанта  в Крым.  Ему тоже предложили выпить, он отказался. Еще на финской он понял, что война пьяных не щадит. Впрочем, трезвых тоже.  Хочешь жить, имей ясную голову. Иван ощупал карман бушлата. Пакет с документами на месте, в кармане сухарь. «Не спеши поперед батька в пекло», - любила повторять его мама. Он решил ждать.
 
   Со стороны пролива снова послышался жуткий гул. Люди повернулись к бухте. На нее надвигалась громадная стена воды, ударилась о берег и прибрежные сопки и понеслась на город. Со страшным грохотом рушились  уцелевшие дома. Вода поднималась все выше и выше. «Еще два дома, и всем капут»,– пронеслось в голове. Но вода не поднялась, задержалась на бесконечное мгновенье  и медленно начала скатываться вниз к центру города.  Там возник громадный водоворот, в котором кружилось все, что могло плавать – доски, бочки, куски домов и люди, много людей. «Господи! Спаси и помилуй!», - он повторял это, потрясенный невиданной картиной уничтожения.   Водоворот начал стекать куда-то вниз. Жуть охватила его: на месте   города ничего не осталось, ни домов, ни порта, ни гаража. То, что несколько минут назад было  Северо-Курильском, плавало грудой обломков в проливе. А на месте улиц  чернела голая земля. Он прошел две войны, дошел до Будапешта, видел, как  целые кварталы  превращаются  в руины, но такого ужаса не испытал. «Неужели наступает конец света?» Он поглядел в сторону пролива, новых волн  не было видно, но кто мог знать о них наперед!
 
   Что случилось после, он почти не помнил. Его тормошили какие-то люди. Страшно болела голова, ныло под лопаткой, где сидел  немецкий осколок. Очнулся в коридоре какого-то дома, рядом на полу спали люди. Он вышел на улицу, стараясь не наступать на спавших. Было светло, жутко выли собаки. Он пошел вниз по тому месту, где раньше находилась улица. Домов не было. Кое-где торчали бетонные фундаменты.  Его барака тоже не было. Впрочем, он точно не знал, где стоял этот барак. Тут ничего не осталось, дома строили на деревянных сваях, их тоже  вырвало и унесло.

 По улице шел милицейский майор, с ним несколько мужчин. «Поднимайся! Нужна твоя помощь». Они спустились к бывшему центру города. В песке валялись обломки посуды, какие-то сети. Солдаты с оружием охраняли странный бетонный куб. Рядом  из песка торчали несколько железных сейфов. Кто-то вполголоса сказал: «Хранилище госбанка». Они пошли дальше к бухте. На берег накатывались невысокие волны, выносили на песок доски, обломки мебели, ящики и людей. Некоторых в одежде, но большинство – в нижнем белье. Двух или трех он узнал, кто-то записывал фамилии, их сразу уносили хоронить.
   
   На другой день из воинской части пригнали автомашины, стали вывозить погибших. Его и еще несколько человек послали собирать продукты из разрушенного склада. Нашли с десяток подмокших мешков с мукой, ящики с консервами и много бутылок спирта. Все это добро  разбросало по пляжу. Впрочем, спирт искали не только они, кое-кто успел напиться. Вечером раздали по банке тушенки, пачке галет. Кушать  он не смог, отдал галеты какой-то девочке. Спали опять в коридоре на полу, в квартирах уцелевших домов все было занято женщинами и детьми. На следующий день подошли пароходы, началась эвакуация.  Мужчин не брали, пропускали только женщин и детей. Старики плакали, их тоже не пускали на посадку.
 
   Через два дня стали вывозить и мужчин. Вместе с ним во Владивосток шли военные с семьями, солдаты. Он понял, что с островов вывозят всех без исключения. Очевидцы рассказывали жуткие вещи. Кроме нижней части города смыло много застав, рыболовецких баз, все береговые поселки. А вот тех, кто был в это время на судах далеко от берега, волны не тронули. Уцелели не только пароходы, но даже сейнера и кунгасы. Несколько человек спаслось, уцепившись за доски, крыши домов. Их потом сняли катера. Спаслась трехлетняя девочка, несколько часов плававшая на сорванной двери. Но не все это выдержали. В первый день около пяти вечера моряки подобрали двух парней. Они были практически без одежды, в трусах и тельняшках;  один  скончался уже на берегу. Много детей погибло на глазах у родителей.  Пропали почти все храбрецы, спустившиеся в поселок сразу после ухода первой волны.  Была и третья волна, не очень большая. Ей просто не осталось ничего, что можно было еще смыть и разрушить.

   Во Владивостоке их поселили в пионерском лагере. Ему повезло, сохранились документы и сберкнижка, деньги по ней выдали. Следователь дважды беседовал, взял подписку о неразглашении. Катастрофу сделали государственной тайной.  Он спросил у майора, что это было. Начальник сам толком ничего не знал, упомянул о каком-то сливном землетрясении. Иван подумал, что скорее это было наливное моретрясение, но говорить ничего не стал, поблагодарил за направление на работу.   
 
   Несколько знакомых с Парамушира он потом встретил.  Все постарели, сильно болели. У него тоже начал постукивать «мотор». Много лет пытался узнать, от чего погиб город, но безуспешно.  Наконец, нашел в одной научной книжке  краткое описание. Причиной назвали приливные волны или, по-японски, цунами. Разрушения описывались подробно,  о погибших  упоминалось вскользь. По официальным данным  не досчитались  двух тысяч человек, треть жителей. Этим цифрам он не верил: в нижней части Северо-Курильска  жила большая часть  населения. 

                *   *   *
 
   Дядя Ваня размял очередную папиросу, закурил.  Начинался прилив. Волны  подступали к шхуне, заливали пляж. Пора было двигаться домой: под скалой в полную воду не пройти, а через гору тропа очень крутая. Мы вышли в долину первой речки. Под сопкой белели два японских могильных памятника. Иван Евстафьевич показал на них: «Японцы знали про цунами, а наши до 52-го года – нет. Мне знакомый показал   гравюру  XIX  века, называется  «Большая волна в Канагаве». Теперь эту волну цунами на рекламах печатают.  Выходит, рано или поздно такая беда должна была случиться. Не думаю, что на Курилах это было первое цунами с 45 года, наши просто ничего не поняли и внимания не обратили.  Город всё равно должен был погибнуть, этими волнами вывернуло и разбросало по берегу японские доты, что уже про бараки говорить. Но многие  люди могли спастись, если бы знали, что делать. Меня от  беды сберегло воспоминание о солдатах, которых возил на Таманском полуострове в 43 году. Не знаю, сколько тогда народу погибло. До медсанбата редко кто живым дотянул,  и все они ослепли. Нас не раз предупреждали, что немцы специально метиловый спирт «забывают» на железной дороге и складах. Да кто же от водки отойдет, пока ноги держат! От неё на фронте больше беды было, чем пользы. Во время финской войны я был механиком-водителем танка, нам по 200 грамм полагалось из-за морозов, я их никогда не пил. Все «старики» от «наркомовских 100 грамм» отказывались, а молодые пили и гибли почти поголовно.

С тех пор часто думал об этом  предчувствии, которое меня спасло. Убедился, случайно такое видение не  приходит. Но только на этом строить свою жизнь  опасно. От человека и его ответственности  зависит, попадет он в беду или нет. Возьмите ту же машину. Обязательно окажешься в кювете, если не будешь смотреть за тормозами и рулевым.  На трассе то же самое. Когда ты за баранкой, должен помнить, что спереди тебя может ехать  дурак или пьяный, это одно и то же. Сзади и с боков -  та же картина. Забудешь об этом – станешь пятым. Конечно, не все вокруг разгильдяи, но попадаются. Неизвестно, когда ты с ним встретишься на дороге, поэтому нужно быть готовым постоянно..

Теперь все  слышали про цунами, чуть тряхнет, тревогу объявляют, народ на сопки бежит. А тогда ни ученые, ни военные про них понятия не имели. От того паника началась, думали, что все Северные  Курильские острова уйдут под воду.  Ведь подчистую эвакуировали народ, даже пограничников. И приказали молчать.  Политика была простая: катастроф в нашей  стране нет и быть не может.  Их и не было, пока власть не сменилась. Однако выводы сделали: с океанской стороны все поселки убрали, заставы повыше перенесли.  А заранее определить, когда землетрясение произойдет и цунами возникнет, до сих пор не научились. Каждый раз иду на Край Света и думаю; «Успею на сопку убежать, если цунами начнется?  Времени пять минут, не больше, и то если сразу замечу, что не к сроку сильный отлив начался. Землетрясение, конечно, не пропущу. После Северо-Курильска хотел вообще уехать подальше на материк. Побывал на родине и передумал. Тесно мне там, скучно. Воздух не тот, и люди другие. Тут доживать буду.
                *    *    *

Мы поднялись на перевал.  Шхуны уже не было видно, только зеленые сопки, небольшие острова в заливе  и за ними безбрежная,   спокойная  гладь невероятной массы воды. Наверное,  Океан не знает, что люди назвали его  Великим и Тихим. Уже многие миллионы лет он сам по себе, таким и останется.  А вот сохранится на его берегах наша цивилизация – неизвестно. Уж больно лихо мы взялись за дело, милостей от природы не ждем.  Всего нам мало: рыбы, зверя, лесов, полезных ископаемых,  пресной воды,  воздуха. Уголь, нефть. газ добываем и сжигаем с каждым годом все больше и больше. Уже сейчас в больших городах температура на несколько градусов выше, чем  вокруг. А  если ледники растают и вода затопит все низменности? Ведь уже был всемирный потоп после  ледникового периода, уровень океана поднялся на 80 метров, все приморские цивилизации под воду ушли. Теперешнему миру и пяти метров хватит, чтобы  кризис начался.

Есть и другой вариант, не лучше. Ученые давно высчитали, что мы живем в межледниковье. теплый промежуток между оледенениями.  Обычно он длиться около 10 тысяч лет, а ледниковые периоды –  50 тысяч и больше. Куда бежать будем, когда километровый слой льда накроет всю Северную Америку и Европу с Азией? А Великому Всемирному Океану всё равно, он наших бед не заметит, как не заметил гибели Северо-Курильска и тысяч кораблей с экипажами,  как шутя погубил маленькую японскую шхуну, которая лежит теперь на берегу бухты Димитрова. Неужели  такие  трагедии бессмысленны и напрасны? Думаю, что нет. Всё это – напоминание и предупреждение. У Природы свои законы, свои правила. Безнаказанно их нарушать никому не позволено. Люди строят планы на годы, а  Природа и её детище – Океан стряхнут их, как надоевшую муху, и будут жить по-своему, как жили  миллионы лет. Они много чего пережили: исчезновение динозавров, наступление морей на сушу и образование гор, падение астероидов и превращение цветущих стран в безжизненные пустыни. Чтобы жить долго и счастливо, человеку нужно помнить об этом и думать, думать не о сегодняшних доходах, а о выживании вообще.
 Время уже  пошло.