01-18. Начало конца

http://www.proza.ru/2011/07/11/223

Память – удивительная вещь, она не умеет хранить в себе то, что способно отравить нас и сделать слабыми перед жизнью. Плохое забывается удивительно быстро, хорошее – остается навсегда. Многие неприятные страницы моей прошлой жизни я могу воспроизвести  в своих Записках только благодаря сохранившимся письмам и записям в дневнике. Самые светлые воспоминания – всегда со мной. К ним, прежде всего, относятся наши с Толиком поездки.

 Толик сполна использовал материальные возможности моего отчима на то,  что ему действительно нравилось - на знакомство с достопримечательностями. В этом я его всегда охотно  поддерживала.  Меня тоже влекли другие города,  манила дорога, радовали новые впечатления. Мне  нравилась беспокойная, лишенная привычного уюта, туристская жизнь.

В те годы подобное увлечение было повальным. Это сейчас предпочитают престижные курорты и развлечения для тела, в мою молодость наивысшим счастьем казались стоптанные, но удобные кеды, запах костра и песни под гитару, а также бесконечные путешествия по стране и экскурсии.  Профсоюз каждому давал возможность два, а то и три раза в год приобретать льготные  путевки на короткие маршруты, гарантирующие  их участникам сносную общепитовскую кормежку и место в гостинице. Активисты и члены партии доставали себе более привлекательные - бесплатные месячные путевки,  простые  смертные,  к  которым  относились и мы,  покупали эти же путевки уже по полной стоимости в городском Бюро Путешествий. 

Больше всего мне помнится  теплоходная  экскурсия  в крепость Орешек, находящуюся на Неве в месте слияния ее с Ладогой.  Мне  нравилось это неторопливое путешествие по реке, почти все время которого проходит на палубе корабля с обзором родных мне Невских берегов и выходом в верховья Невы, где когда-то сражался Александр Невский, Святой покровитель нашего города. Теплоход не спеша  доходил  до  Петрокрепости,  служившей защитницей нашего города на протяжении почти всей его истории.  В другой, полуразрушенной крепости - Орешек,  долгое время располагалась тюрьма, где сидели многие известные по школьным учебникам революционеры, там же казнили Александра Ульянова, брата Ленина.

Наша поездка с Толиком по этому маршруту была для меня не первой, но оказалась и не последней.  Каждая служила определенной вехой  в  моей судьбе и почему-то ассоциировалась в душе с ожиданием чего-то удивительно прекрасного – с криками чаек над водой, возвещавших о скором счастье.  Первый раз  я побывала  в Орешке  в раннем детстве - с мамой,  потом - со школой, своим пятым  классом, где училась вместе с Геркой - моей первой счастливой, но очень короткой и неожиданно оборвавшейся любовью. Спустя еще три года я попала в Орешек уже ученицей 8 класса, вместе с А.П. Мы тогда сидели на палубе и следили за полетом белых чаек над кораблем, чувствуя себя беспричинно счастливыми от этой нашей безмолвной близости на расстоянии.  В своем 9-ом классе мы отправились в Орешек  вдвоем с Вероникой, моей тогда еще самой закадычной подругой, и провели целый день  в беспрерывном  смехе и дурачествах.  Поездка с Толей в эти места не сделала меня счастливой. Возможно, слишком много дорогого для меня хранили прежние воспоминания, которые не желали мириться с прозой настоящего. Я уже лишилась  иллюзий  ожидания  счастья впереди.

В октябре, по путевке от маминой работы,  мы поехали по железнодорожному трехдневному маршруту «Псков-Новгород». В Пскове я уже успела побывать раньше: его посещение предполагал автобусный маршрут в Пушкинские Горы.  Псков - это типично русский, древний город на слиянии рек Псковы и Великой, с низкими белокаменными древними церквями 13-15 веков, с золотыми куполами Псковского Кремля, обнесенного толстой каменной  стеной,  и скукой  захолустья,  где главным веселием остается только «питие». Приятным сюрпризом стала для меня псковская картинная галерея - Поганкины Палаты, с богатой коллекцией великолепных икон и картин известных русских художников. Вечером мы с Толей отправились в главный храм Псковского Кремля -  Троицкий – на церковную службу.  В Ленинграде мне еще не приходилось присутствовать на богослужении - подобные  походы тогда не приветствовались, особенно для партийных, комсомольцев и студентов. Информация о том, что кто-то был  замечен выходящим из церкви, грозила большими неприятностями.

Некачественный ужин в одной  из  псковских  столовых закончился для меня и для большинства других наших туристов, большой неприятностью - типичной для туристских путешествий: ночь в поезде и все последующие экскурсии в Новгороде мы страдали  животами и не столько слушали экскурсоводов, сколько высматривали подходящие кусты поблизости. Даже несмотря на эти, далеко не мелкие неприятности, Новгородский Кремль - Детинец, потряс меня красотой Софийского Собора и Грановитой Палатой. Еще понравился  памятник Тысячелетия России, скульптуры которого можно осматривать часами,  двигаясь по кругу  и узнавая  в них почти всех  известных граждан России, прославивших ее за тысячу лет. 

На день Учителя наш бывший класс собрался на вечер встречи. Пришло всего 12 человек, но среди них был и мой А.П.  С первого же взгляда я поняла, что ничего не изменилось в наших отношениях. Он был и взволнован нашей встречей,  хотя  заметно  переживал новость о моем  замужестве.  У меня,  как и раньше,  снова замирало сердце и дрожали руки. Мне казалось,  что несмотря на все, я люблю своего мужа,  но получалось, что я не стала равнодушной к А.П. Он по-прежнему был вдохновителем моих стихов,  а встреча с ним взволновала меня гораздо больше,  чем  радовали редкие счастливые дни с  Толиком.

В институте  я  по-прежнему много занималась.  Помимо обязательных занятий, я  подрабатывала  на кафедре переводами с английского научно-технических статей, записалась в группу изучения французского языка, освоение которого шло у меня довольно легко, хотя и без удовольствия: уж очень непривычным было для меня  французское  произношение. Одного оставшегося мне в институте года на изучение второго языка не  хватило, и сейчас от всего французского в голове остались лишь несколько жалких слов.

Чем хуже у нас с Толиком были отношения,  тем больше я занималась,  словно ища в работе спасение и  отдушину  от  постоянных обид  и безысходности нашей совместной жизни.  Мои подруги,  да и мама, видевшие меня только со  стороны, осуждали меня за то, что я сама все усложняю и выдумываю.  Но мне было плохо с Толей. Он отличался редкой жестокостью и совершенно не понимал,  что его поведение,  внешне нормальное и справедливое в своих оценках,  меня не изменяло, как он хотел,  а  только загоняло все больше и больше в тупик, превращая в безвольную истеричку.  В коллективе я была веселой, умной и  изобретательной,  но становилась нервной и скандальной в присутствии мужа.  Я плакала без причины и была противна самой себе. Когда муж  был  рядом,  мне хотелось,  чтобы он ушел, а когда уходил - я ненавидела  его за  это.  Я смертельно устала слышать от него каждую минуту: «не говори ерунду,  ты - ребенок, и у тебя нет мнения!» или «я не хочу с тобой спорить, у тебя  нет мозгов, ты – скотина». Мне хотелось наполнить мою жизнь хоть каким-нибудь  смыслом, чтобы избавиться от этой боли и зависимости от Толика, чтобы не сойти с ума.

Оставшись полным хозяином в  квартире,  Толик  считал  своим правом быть и чувствовать себя единственным, кто имеет свое мнение, и кто может все решать, не считаясь с моими родными. Мама, тяжело переживающая наше раздельное проживание, все время хотела быть поближе ко мне: мы с ней  никогда раньше не разлучались. Толик всячески отваживал ее и изолировал от меня, называл ее поведение глупостью.  Однажды,  не выдержав его высказываний в адрес родных, я с криком «для меня это - не глупость!» залепила ему пощечину. В ответ он просто озверел и стал грубо, ожесточенно бить меня,  как, вероятно, это делал его отец, когда его жена выходила из привычного ему повиновения. После этого случая мы стали спать в разных комнатах и  питаться  порознь. Я серьезно начала задумываться о разводе. Единственное, что меня пугало -   возможность предъявления Толиком своих  прав на раздел нашей квартиры. 

Перед выходом на диплом бабушка опять перебралась на нашу старую квартиру и  несколько развеяла обстановку. Мы жили втроем в «худом» мире, корпели над лабораторными работами,  в которых Толик разбирался лучше меня, хотя очень нуждался в моих толковых и полных конспектах лекций.

В это время еще один кошмарный эпизод нашей семейной жизни подложил под нее мину замедленного действия. В те годы я еще не умела ни принимать скорых решений, ни действовать сгоряча. Все это пришло позже – и пришло «благодаря» тем самым попираниям моей гордости, которые мне пришлось пережить в самом начале своего пути. Наверное, именно с тех самых пор, я больше не лезу за словом в карман, когда оскорбляют меня или моих близких,  и все меньше беспокоюсь о последствиях своих поступков.

У нас сломался смывной бачок в туалете. Толик, который за все охотно и самоуверенно брался сам, начал его чинить и доломал окончательно. На реплику бабушки «зачем было браться, если не умеете, не проще ли было вызвать водопроводчика?», Толик, не постеснявшись ее возраста,  выдал в ее адрес грубую тираду, а когда она попыталась его урезонить, чуть ли  не налетел на нее с кулаками. Я  с трудом удержала его от этого, вклинившись посередине.  Своими крестьянскими  замашками  Анатолий явно перегнул палку. Плотно сжатая страхом одиночества пружина моего характера начала разжиматься.

Последней каплей  в  отношениях с Толиком стал Новый Год,   который мы всегда отмечали всей  семьей  и хотели провести его впятером на старой квартире.  Уже была куплена и украшена елка,  готовился праздничный стол.  Толик предложил пригласить еще и своих друзей - Женю и Володю с их девушками. Мы не возражали. Незадолго до праздника, Толик заявил, что не хочет никакого телевизора и предпочитает встретить праздник с музыкой и танцами под проигрыватель.  Маме и бабушке хотелось смотреть Голубой Огонек, они не согласились выносить телевизор из комнаты.  «Это мой дом и я буду встречать своих гостей так,  как хочу,  а вы мне  не указывайте!» - заявил мой супруг дяде Мише – человеку, подарившему ему эту квартиру и больше года жившему в ней  в  маленьком закутке,  вежливо терпя его, Толино, присутствие. Это было то, что называется пределом. Мои родители оделись и уехали к себе домой, а я последовала за ними. Возможно, «кавказские женщины» так не поступают, но я больше не хотела соответствовать его правилам жизни. Я сделала выбор не в пользу мужа.

В этот грустный Новый год без праздничного стола и елки в маминой новой квартире я была в нормальном настроении.  «Странный ты человек,  - сказала мама,  - ревешь по всяким пустякам, а когда у тебя действительно все плохо, ты даже улыбаешься!». В этом она была права. Я никогда не ревела от настоящего горя.   Наверное, на  «производство» слез  в такие моменты у меня не хватает сил.  Точно так же, в самые трудные для меня моменты я никогда не бежала за помощью к своим подругам, делясь с ними своими неприятностями только тогда,  когда все было уже позади.  Теперь, когда для меня рушился весь мир, я не хотела никого посвящать в свои проблемы.

Толик встретил этот Новый год один в пустой квартире и на следующий день пришел за мной, уговорив вернуться домой. Перед моими родными он так и не извинился.

Свою последнюю экзаменационную сессию я сдала так же, как и всегда - на все пятерки. Впереди ждала работа над дипломным проектом и распределение: 17 ленинградских вакансий на 36 ленинградцев, заканчивающих институт по нашей специальности. Толик, получивший ленинградскую прописку, был старостой потока и «своим» человеком на кафедре физики, где он работал. Теперь он, не в пример многим коренным ленинградцам, мог рассчитывать на эту вакансию.  За себя я не волновалась -  я надеялась на получение «красного» диплома.

24 января мой отчим, находившийся в своем рабочем кабинете, неожиданно потерял сознание. Прибывшие врачи скорой помощи  установили инсульт. Это случилось в том самом  проектном института, где наш дядя Миша проработал более сорока лет.  На скорой помощи его доставили в больницу и там поместили в аппарат искусственного дыхания. Произошло кровоизлияние в мозг, которое его  необратимо разрушило, только здоровое сердце еще поддерживало жизнь тела. 26 января остановилось и оно, наступила смерть.

О состоянии мамы и всех нас, практически не спавших в течение этих двух страшных суток, невозможно  рассказывать. В моей жизни это была первая смерть, с которой я столкнулась непосредственно. Я переживала эту утрату, как переживала бы утрату отца,  хотя дядя Миша никогда не был мне настоящим отцом. Но я точно знала,  что он радовался  моим успехам в институте и тому, что в моем лице в нашей семье скоро появится еще один выпускник  ЛИИЖТа . Я знала, что он очень сильно переживал из-за меня и моего неудачного брака, хотя никогда не вмешивался в наши отношения. Благодаря дяде Мише наша семья получила отдельное жилье, построила дачу, а главное – получила возможность полноценно приобщиться к культурной жизни и увидеть  окружающий мир, посещая разные города. Все это уходило от нас навсегда. Наваливалось множество новых  серьезных  проблем,  не  последней  из которых была оплата только что полученного двухкомнатного дорогого кооператива В семье  пока что была единственная нормальная  зарплата  - мамина.

В случившемся горе Толик повел себя достойно. Он всячески помогал в организации похорон, покупал продукты, поддерживал и утешал маму и надолго прекратил  свои выпады и грубость в наш адрес. Самым невероятным  было его согласие приступить к поиску варианта обмена двух наших квартир на одну - трехкомнатную и  государственную, которая бы не потребовала таких больших денег для ее оплаты, как кооперативная. В стремительном беге к финалу моей семейной жизни наметилась передышка.

продолжение см.