01-19. Прощание с детством

из  http://www.proza.ru/2011/07/11/224

Подготовка к защите дипломного проекта не оставила в памяти каких-либо особенных воспоминаний. Четыре месяца я проектировала блок арифметического устройства вычислительной машины, собирая необходимые материалы в каком-то проектном институте, находящемся в центре города. Руководителем проекта мне назначили Александра Александровича Эйлера, правнука знаменитого математика Леонардо Эйлера. Сан Саныч возглавлял нашу кафедру цифровых электронных машин и был добрейшим стариком – интеллигентом старой закваски и большой умницей.

Неизвестно зачем, я затеяла писать основную часть своей дипломной Записки на двух языках – русском и английском. Я еще не знала, куда меня направят работать после защиты, но на всякий случай решила заранее подсуетиться – вдруг этот факт моей биографии окажет мне полезную услугу в будущем, тем более, что и дополнительный труд был невелик.  Увы! Ничего этого мне не в жизни не пригодилось - ни на совковой работе в двух похожих по тематике ОКБ,  ни в другой моей – после перестроечной жизни. Ни у одного моего работодателя не было даже желания заглянуть в приложение к диплому с оценками – спасибо, что хоть наличие корочек в те времена еще имело какое-то значение! Сейчас, когда добрая половина «специалистов» приобретает все нужные для карьеры показатели образованности за деньги, мой красный диплом и все эти пустые хлопоты выглядят смешно и жалко.

Ну и пусть. Зато я научилась выживать и возрождаться на пустом месте. Научилась в трудную минуту жизни собирать в кучку мозги и много трудиться, осваивая новую и незнакомую прежде, неожиданно сваливающуюся на мою голову профессию. Наша память – не резиновая, знания, не подкрепленные практикой, улетучиваются очень быстро, но умение находить нужную информацию и терпеливо ее осваивать – всегда с нами.

Почти полгода  главным  занятием  нашей  семьи и ее головной болью был обмен наших квартир.  От предлагаемых вариантов не было отбою:  разменять одну квартиру на две отдельных желали многие, а прекрасных «сталинских» трехкомнатных было множество.  Но что-то постоянно случалось – по самым  разным, самым невероятным, абсурдным и непредвиденным причинам полностью подобранный вариант обмена вдруг неожиданно разваливался, и все приходилось начинать с начала. Сбор документов для предоставления их в Райжилобмен был по тем временам крайне затруднителен с учетом наличия нашего пока еще не выплаченного кооператива, первоначальный взнос за который необходимо было при каждой подаче документов заново проводить через сберкассу. Хорошо помню, как мы с мамой несколько раз подряд оформляли в разных инстанциях нужные бумаги, заново собирали и относили в сберкассу достаточно большую суммы для ее последующего снятия после завершения обмена. Ходить с большой суммой наличных денег по улицам было страшновато. Помощников не находилось  – Толик наблюдал наши с мамой страдания со стороны,  их не разделяя,  разве что не высказывал вслух свое отрицательное  отношение к обмену.

Всегда полезно задуматься над происходящим, если какое-то наше дело с редким постоянством начинает разваливаться. Мой Ангел-хранитель был невероятно настойчив, мешая нам отказаться от второй квартиры. При большом желании тогда все-таки можно было решить наш жилищный вопрос, не делая этого. Но мы с мамой оказались упорнее Ангела.

В июне состоялась моя защита, как и предполагалось, она прошла с отличной оценкой. Сан Саныч предложил мне остаться работать на его кафедре, где с учетом преподавательской работы я могла бы иметь неплохой зароботок. Работать в своем институте мне не хотелось. Во-первых, я себя совершенно не представляла в роли преподавателя: идея постоянно выступать перед аудиторией внушала мне священный ужас. Во-вторых, меня пугало то, что в родных стенах, я всегда буду чувствовать себя девочкой, робеющей перед своими коллегами – моими бывшими преподавателями, а мне хотелось быть  равной.

 Доводы против работы в институте были сомнительными, по крайней мере, с позиций сегодняшнего дня они уже не кажутся мне здравыми. С молодыми всегда трудно спорить, а со мной – тем более. В результате нас с Толиком распределили вместе - в научно-исследовательский институт, разместившийся в гигантском здании Дворца Советов, что находился рядом с нашим домом. Еще со школьных лет мне нравились вереницы его сотрудников, точно по часам входящих и выходящих из восьми проходных этого здания: они казались мне страшно умными и по уши засекреченными, - ужасно хотелось работать в таком большом коллективе! Довод в пользу данного НИИ– гораздо более сомнительный, чем предыдущие, тем не менее, сработал. И только сейчас, оглядываясь на прошедшие события, я начинаю понимать, почему меня занесло в эту, гораздо менее выгодную с точки зрения как зарплаты, так и карьеры, организацию.

 В июле этого же года на иностранной кафедре ЛИИЖТа я сдала кандидатский экзамен по языку, еще толком не зная, как и где мне может это пригодиться. Делать что-либо про запас, работая на свое неизвестное будущее – очень даже в моем характере!

Последний бал  всех групп нашей  специальности проходил в ресторане гостиницы «Ленинград». Огромный зал и масса постороннего  народу в нем не создавали  приятной  атмосферы последнего студенческого застолья,  да и еды оказалось маловато.  И чего мы  тогда не собрались на квартире? После ресторана все пошли гулять по Неве. К пятому курсу почти все наши уже студенты переженились, в основном, на своих же ЛИИЖТовцах,  мы с Толей уже не были единственной подобной парой. Многие навсегда уезжали в другие города – расставаться было грустно.

Как всегда, после принятия напитков, Толик стал говорлив, глуп и расслаблен,  мне стало за него неловко. Хотя, возможно, только я воспринимала его так болезненно. Почему-то все другие парни в моих глазах перед ним выигрывали. В памяти ожил мой выпускной вечер и праздник «Алые Паруса» после окончания школы. С горечью подумалось, что в  моей жизни очень многое повторяется. Все, что я когда-то очень любила, при прощании  неизменно оставляет у меня горечь и соседствует с одиночеством.  Я уже не так жалела, что расстаюсь с институтом, потому что  воспоминания о нем слишком тесно переплетаются с  воспоминаниями  о моей неудачной семейной жизни.  В этот последний институтский вечер Толик с трудом волочил ноги, и я, чтоб окончательно не портить себе настроение, уговорила его отказаться от ночного гуляния и пойти домой.

Спустя почти полгода после похорон дяди Миши мой муж снова стал вести себя  так же нагло и самоуверенно, как и раньше Наша семейная жизнь закончилась летом.

До начала работы оставался месяц, неделю из который было решено провести на даче. Все, наконец,  сладилось с нашим обменом квартиры, уже были сданы в банк деньги кооперативного взноса, и планировалась упаковка вещей к переезду. До самого последнего момента Толик ходил,  поджав губы,  а на дачу  вообще не поехал,  сказав, что у него есть дела в городе. Когда мы все вернулись на городскую квартиру, оказалось, что вещи Толика собраны. Судя по всему, он собирался съезжать с квартиры.

В самые тяжелые минуты у меня не бывает слез.  Видимо, они  появляются лишь  тогда, когда  есть еще что терять. Я сразу поняла, что  «это»  случилось, и чем раньше все закончится, тем лучше. Больше, чем предстоящее расставание,  меня  убил садизм в выборе дня для принятия его решения - как раз перед переездом,  когда уже были сданы в кассу большие деньги, причем,  не только наши!  Ни наши чувства, ни наше омерзительно неприглядное положение, в которое он нас поставил своим поступком, его абсолютно не волновали, а может быть, даже специально были подстроены. Возможно, именно эта мысль и оказалась для меня спасительной - о таком человеке явно не стоило жалеть, к тому же рана была еще слишком свежа, чтобы болеть!

На другой день после своего «выезда»,  Толик,  как ни в чем ни бывало,  позвонил мне и попросил выйти во двор для разговора.  Я вышла.  Оказывается, он  снял комнату на двоих и предлагает мне начать собирать вещи. Я отказалась. Даже, если бы я действительно его безумно любила,  после его непорядочного поступка по отношению к моей семье, я  бы с ним никуда не поехала.  «А мне наплевать на твою семью!» - взвился он, но дальше я слушать его не пожелала. Я уже приняла для себя решение.

Еще долгих три месяца после этого дня Толик терзал меня беспредметными телефонными разговорами. Он то посылая ко мне друзей, якобы не ведающих  о  нашем  разрыве и не верящих в него,  то утомлял меня рассуждениями о том,  почему я такая сердитая. Со слов наших общих знакомых, Толик никак не ожидал от меня,  что я пойду до конца и не побегу вслед за ним.

Неожиданно для самой себя, я поняла, что совсем не знала Толика. Его непосредственное и подчас грубое выражение его чувств я, почему-то, принимала за искренность, отсутствие двойного дна и делала скидку на его трудное детство без матери.   Похоже, он не был ни искренним, ни простодушным. Его длинные, путаные и бессодержательные телефонные монологи ни о чем начали меня по-настоящему раздражать. Он ни в чем не раскаивался, ничего не хотел менять, а только бездарно пытался сделать красивую мину при плохой игре – то ли надеялся все вернуть, то ли хотел помучить меня на прощание. Я вдруг воочию увидела, что Толик всегда говорит  только десятую часть того, что думает, используя для этого тысячи  слов так, что я не могу понять, чего же он хочет.

29 ноября наш брак был официально расторгнут. На заседание суда я не пришла,   отправив заказное  письмо с просьбой не откладывать решения о разводе. 

Почти все в моей жизни мне теперь было нужно начинать с начала, заново, и, по возможности, не оглядываясь на свое прошлое. Это было нелегко. Я  очень надеялась реализовать себя на работе, которая пока еще не пускала меня к себе. Отделение,  в которое  меня направили, предусматривало высокую форму допуска к закрытым материалам, и пока мои документы рассматривались в Москве (на проверку обычно уходило от двух до трех месяцев) я приходить  в свой отдел не могла и общалась со своими начальниками только на территории отдела кадров. Все остальное время я проводила в конференц-зале, где по заданию отдела кадров  заполняла учетные карточки сотрудников института.

Впереди меня ожидало то, что у всех моих подруг было  уже  позади,  -   встречи с мужчинами,  романы и приключения, радости и разочарования.  В то время, когда мои подруги приобретали опыт общения с ребятами, я, не знавшая никого, кроме собственного мужа,  все свое лучшее время отдавала учебе и семейным дрязгам.  В моей жизни все шло не как у других людей:  конец семейной жизни совпал у меня с концом детства, еще не перешедшего в молодость. В свои 22 года я выглядела много старше. Все вокруг меня в те месяцы находились при деле, а я даже не была знакома со своим будущим коллективом, отгородившимся от меня проходной с вооруженным охранником. И все-таки, я была полна надежд на лучшее.  Я понимала,  что, только потеряв старое, можно освободить в своей жизни место для нового.

Мои детские мечты о любви, моя потребность в том, кто похож на меня и меня поймет,  - мой «Журавль в Небе»  был в моей жизни важнее прозаической «Синицы в Руках», вполне устраивающей большинство. К сожалению, мой Журавль оказался подранком,  птицей,  утерявшей свою крылатость по вине тех, кто не желал причинить мне вред.

К концу своего детства я подошла с тяжелым чувством вины перед теми, кто меня действительно любил, но не понял. Я еще не знала религии,  но уже чувствовала себя великой грешницей. 

Я называла себя плохим другом, потому что близкая подруга детства считала меня предателем. Но является ли предательством невозможность заставить свои чувства соответствовать общепринятым? Что было правильнее – фальшивить, чтобы сохранить отношения, или остаться собой, потеряв дружбу? В результате я так и не обрела «единственной» настоящей подруги, не научилась  полностью доверяться женщинам, боясь как непонимания, так  и потери своей свободы. 

Я называла себя плохой дочерью, чувствуя свою вину перед мамой, так многим пожертвовавшей ради нашего брака, который я все равно не сумела сохранить. Но у каждой принесенной жертвы есть своя цена: я платила своим унижением и болью за все мамины жертвы, только еще больше запутывающие мою, и без того неудачную, семейную жизнь, которая все равно была обречена. Я не любила человека,  взявшего меня в жены, спутав любовь со страхом перед одиночеством.

Я называла себя плохой женой и, несмотря на все случившееся, чувствовала свою вину перед Толиком. Он  был таким, каким его воспитали,  не более, он по-своему любил меня. Пусть грубо и неуклюже, но он совершал мужские поступки - пытался делом спасти нашу семейную жизнь так, как считал правильным, борясь за нашу самостоятельность. Все другие – и до и после него -  уходили без борьбы, и теперь, по прошествии времени,  я не могу не оценить этого. К сожалению, несмотря на свой возраст и жизненный опыт, Толик не смог  понять, что я - не та, кто ему нужен,  он мог только сломать меня, но все равно не превратил бы  в простую бабу, безропотно следующую за своим мужем, который хорош уже тем, что мужчина. Мне же было просто не с кем его сравнить. Так ли уж было  необходимо мне выходить за него,  не имея никакого опыта общения с мужчинами?

Мой раненый и бескрылый Журавль не достиг Неба, и мне ничего не оставалось,  как отправляться на поиски Синицы. Мое затянувшееся детство заканчивалось. Теперь  всю ответственность за свои решения мне надо будет  брать на себя.

                Конец 1-ой  книги
 
Планируется публикация 2 книги "Синица в руке"