Пять ликов одной судьбы

(ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕСТАВРАЦИИ)
В наши дни в науке, изучающей материальную и духовную культуру народов, термин «этнография» не в моде: по мнению современных ученых от него «веет нафталином» прошлого и позапрошлого веков. Однако современная этнология не могла бы состояться без этнографической базы, наработанной учеными ушедших поколений. Именно их кропотливая и самоотверженная работа сохранила для сегодняшних исследователей то, что составляло культуру каждого этноса, безжалостно «размываемую» современной глобализацией. Среди исследователей–этнографов Таджикистана особое место принадлежит Михаилу Степановичу Андрееву, вклад которого в изучение прошлого таджиков и в целом, в востоковедение, еще до конца не оценен. Жизнь его похожа скорее на приключенческий роман и одновременно во  многом типична для незаурядного человека на сломе эпох в России – на рубеже XIX и XX веков.
…Передо мной его фотографии, относящиеся к разным периодам жизни. На каждой них он поразительно не похож на себя на предыдущем и последующем фото. Так бывает тогда, когда очередной этап жизни человека связан с поворотом в его судьбе. Поэтому, сознавая всю явную недостаточность и схематичность такого шага, автор все же попытается, время от времени, давать «словесные портреты» героя нашего очерка.

РУССКИЙ МУЛЛО-БАЧА
Фото№1: Невысокий, худой, скромно одетый мальчик, со стрижкой «под ноль». Под мышкой – тяжелая персидская рукопись в сафьяновом переплете. На уголке фото – штамп: «Фотография Рихтера. Ташкент».
*           *           *
Михаилу Андрееву довелось стать одним из первых русских людей, родившихся на территории Средней Азии: в момент его появления на свет, в сентябре 1873г., в регионе проживало всего несколько сот русских семей. Его отец, работавший много лет приказчиком оренбургского купца, много раз бывал в Средней Азии еще до её присоединения к России, хорошо знал казахский язык, историю и быт этого народа. Возможно, эти его знания и пробудили интерес к Востоку у его сына - Михаила.
Интерес к Востоку проявился у мальчика рано: проучившись несколько лет в гимназии, М.Андреев в 1889г. переходит в Ташкентскую учительскую семинарию – единственное в то время учебное заведение, где изучают персидский, узбекский и арабские языки. Преподают их люди неординарные:  Н.П.Остроумов (названный В.В.Бартольдом «патриархом туркестановедения») и известный этнограф В.П.Наливкин.
Несмотря на свое скромное название, учительская семинария давала знания, которым мог бы позавидовать не один современный университет: от физики, математики, географии и педагогики, до восточной каллиграфии и … садоводства! Благодаря своим преподавателям (прежде всего, В.П.Наливкину) Андреев не только осваивал языки, но и впервые познакомился с культурой и обычаями среднеазиатских народов. Вскоре преподаватель начал персонально дополнительно заниматься с Андреевым фарси и арабским, что было, как вспоминает будущий востоковед, «…для меня настоящим спасением». Однако юноше и этого мало: вскоре он знакомится с студентом медресе Мулло Мирзо Солехом, а через него с ташкентским казием (судьей) Шарифом–Ходжи, который рекомендует его для обучения в знаменитом медресе города Ишан–Кули–Додхо.
 «Мударрис Убайдулла–Махсум и его окружение были заинтересованы тем, что какой–то русский юнец пришел к ним и выразил желание учиться», – вспоминает М.С.Андреев. - «Мударрис (преподаватель медресе) не только не настаивал, чтобы я читал положенные по курсу книги в их последовательности, но охотно читал со мной персидскую литературу и отрывки из арабских текстов и даже турецкие произведения. Ученье в медресе мне было очень интересным. Оно давало мне возможность знакомиться не только с языками, правда в бухарско-ташкентском произношении моих учителей, но и открывало мне реальную жизнь, строй мышления, верования, обычаи, а в области языка дало мне возможность быстро и свободно говорить. В общем, это как-то хорошо открыло мое сердце, и приучило уважать и хорошо относиться к людям, и видеть в них доброе и хорошее там, где язык и уклад жизни не походили на те, в окружении которых я вырос в детстве».

ИЗ ГРЯЗИ В КИРГИЗСКИЕ КНЯЗИ
Как ни парадоксально это звучит, но в языковой подготовке будущего востоковеда сыграло роль и … его слабое здоровье: «во 2-м классе семинарии я перенес тяжелый бронхит и плеврит, и после уже никогда себя здоровым не чувствовал…», – вспоминает он.
Хроническую болезнь легких на семейном совете решено было лечить испытанными местными  методами: летом отец купил Андрееву лошадь и отправил «своим ходом» к уездному начальнику в Чимкент, где тот устроил его в  киргизский (казахский) аул на кумыс. Кочуя вместе с казахами по степи, Михаил к осени  не только поправил здоровье, но и прекрасно освоил язык. Староста аула взялся упрашивать девятнадцатилетнего парня остаться у них насовсем: обещал сделать его юз-баши (сотником) и передать ему функции всех связей с внешним миром и русской администрацией. Юноша, вежливо отказавшись от чести принадлежать к степной аристократии, вернулся в Ташкент.
Однако «лечебная кочевка» в верховьях реки Ангрен имела благотворные последствия не только для здоровья Андреева - она впервые познакомила его и с археологией: «…здесь я имел возможность слышать рассказы туземцев о разных вещах, находимых ими в земле, видеть курганы и следы раскопок их туземцами, а также достать несколько древних монет из числа добытых ими в тех местах». Благодаря поездке на лечение появилась первая научная статья М.С. Андреева – «Местности в долине р.Ангрена, интересные в археологическом отношении», напечатанная в 1893г. в газете «Туркестанские ведомости».

ЗНАКОМСТВО С МНОГОЛИКОЙ КЛИО
Фото №2: Молодой, худощавый, элегантный мужчина в строгом черном пальто, «котелке». Под подбородком – галстук-бабочка, усы – «щеточкой», в руках английская трость-стек. На уголке фото штамп - «Фотография Рихтера. Ташкент».
*           *           *
Окончание Учительской семинарии не принесло Андрееву головокружительного служебного роста, однако двадцатилетний молодой человек получил место заведующего вечерними курсами Ходжентского приходского училища. Необременительная должность позволила начинающему востоковеду с головой окунуться в увлекательную стихию исторических и лингвистических исследований края: в течение двух летних сезонов он совершает несколько мини-экспедиций по Ходжентскому и Самаркандскому уездам, открыв при этом наскальную арабскую надпись в Ворухском ущелье и петроглифы в Могул-тау, исследовав древние выработки рудокопов.  Среди местного населения им были записаны легенды и предания о прошлом Ходжента. К моменту, когда в декабре 1896г. в Ташкенте,  создается Туркестанский кружок любителей археологии, молодой исследователь уже считается опытным «собирателем древностей» и становиться одним из его 47-и основателей. Все двадцать лет (1896-1917гг.) существования этого интересного научного общества, М.С.Андреев принимает активное участие в его деятельности, выезжая в экспедиции, собирая предметы древности у населения, по поручению кружка проверяя те или иные данные на местах. Необходимо упомянуть, что Андреев не прерывал своих связей с кружком, даже находясь в будущем в длительных командировках за границей, постоянно интересуясь его деятельностью. Итогом археологических изысканий М.С.Андреева в этот период стала работа «Местности Туркестана, интересные в археологическом отношении».
Богатые средневековые источники, дополненные личными наблюдениями и собранными у населения сведениями,  дали ему в 1896г. опубликовать проникнутую любовью к городу, статью «Исторические заметки о Ходженте», где, наряду с легендами и краткой историей города со времен завоевания Александром Македонским и до современности, он приводит уникальные данные об археологических и эпиграфических памятниках, находках древних монетных кладов: «… город утопающий в зелени, окруженный сверкающей полосой воды, извивающейся вдали серебряной струйкой, на дальнем плане величественно вырисовываются белоснежные горы, все это оправдывает эпитет «невесты мира», каким наделяют Ходжент восточные поэты и писатели».
К 1896г., когда в судьбе Михаила Андреева произошли знаковые изменения, он уже хорошо известен в востоковедческих кругах России как историк, археолог и, прежде всего, - как первоклассный лингвист в области таджикского и тюркских языков.

ПУТИ И ПЕРЕПУТЬЯ ДИПЛОМАТА
Фото №3: Элегантная светлая английская «тройка», прищур умных глаз, полуулыбка, нафабренные усы «аля-Вильгельм». Сидит «по-восточному» на траве. Рядом, на лужайке под пальмой, коллега-дипломат с женой. На обороте фото – «Во дворе русского консульства в Коломбо. Цейлон».
*           *           *
Весной 1896г. в Ташкент приехал чиновник особых поручений  Министерства внутренних дел России А.А.Половцев, командированный из Петербурга для изучения переселенческого дела в Сибири, Средней Азии и Закавказье. Он попросил администрацию края найти ему секретаря со знанием местных языков, который мог бы сопровождать его в служебных поездках. Первой кандидатом на эту должность, конечно же, был Михаил Андреев. Так началась многолетнее творческое сотрудничество и дружба этих двух русских исследователей, имевшее для Андреева неожиданные последствия даже четверть века спустя.
Новая работа началась для Андреева  с длительных разъездов по Средней Азии, Закаспийской области (Туркмении) и Закавказью, дававших ему попутно огромный научный материал. В 1897г. Андреев и Половцев приезжают с отчетом в Петербург, где молодой востоковед впервые знакомится со своими всемирно известными коллегами: В.В.Бартольдом, индианистом С.Ф.Ольденбургом, академиками тюркологом В.В.Радловым и иранистом К.Г.Залеманом, под чьим руководством он в дальнейшем углубил свои теоретические познания в области лингвистики и этнографии. Да и для петербургских востоковедов их молодой коллега из Туркестана был настоящей находкой – М.С.Андреев знал языки и диалекты народов Средней Азии до того поразительно, что каждый из собеседников считал его своим соплеменником. Помимо восточных языков он прекрасно владел английским, французским и рядом других западноевропейских языков.
Зиму 1898-1899гг. М.С.Андреев провел вместе с Половцевым в Париже, откуда вывез практические знания французского языка, очень пригодившиеся ему потом во время службы во французских колониях в Индии и Индокитае.
В 1902г. М.С.Андреев впервые совершил поездку на Памир и Припамирье. Он побывал в Оше, Хороге, Вахане и Ишкашиме, где впервые из европейцев обратил внимание на своеобразие язгулемского языка, сделав записи образцов его лексики. Подготовленные М.С.Андреевым с помощью К.Г.Залемана таблицы язгулемских глаголов были переданы в Российскую Академию наук в 1904г., однако по ряду причин были опубликованы только в 1930г.
Карьера М.С.Андреева–востоковеда все причудливее переплетается с карьерой Андреева–дипломата. В 1905г. А.А.Половцев был назначен генеральным консулом России в Бомбей. М.С.Андреев, согласившись быть его личным секретарем, также поехал в Индию. Успешно совмещая в своей деятельности дипломатию и востоковедческие исследования, М.С.Андреев, часто за свой счет, собрал в Индии и передал в Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого Академии наук в Петербурге  этнографические коллекции, состоящие из более чем 1000 разнообразных уникальных предметов. Получив в 1907г. отпуск для поездки на родину, Андреев решил не пользоваться обычным морским путем - кружной путь через Суэцкий канал, Тифлис и Красноводск в родной Ташкент   показался ему очень долгим, и отправился «напрямую» - через горные перевалы Гималаев, Каракорума и Памира! Даже в начале XXв. это было отчаянное предприятие: перепады высот между тропическими долинами и ледяными перевалами на пятитысячной высоте; разбойничьи племена Гималаев, поколениями живущие грабежом странников; недоброжелательность британских властей к русскому дипломату, вознамерившемуся проехаться по стратегически важному для «Большой игры» району – вот лишь малая толика трудностей, с которыми столкнулся в пути неугомонный М.С.Андреев! Перевалив из Кашмира через Гималаи в Западный Тибет, проехал оттуда в Восточный Туркестан (Синьцзян), а затем, через Таш-Курган, оз. Зоркуль, и уже знакомые ему Вахан, Ишкашим и Восточный Памир в Ферганскую долину. Причиной выбора такого трудного и опасного пути из Индии на родину заключалась, прежде всего, в желании М.С.Андреева пополнить свои знания по лингвистике и этнографии таджикского народа. Именно в эту поездку исследователь впервые побывал в долине Хуф на Памире, язык и быт населения которой он начал изучать еще в 1902г. в Ташкенте, познакомившись там с приехавшими на заработки хуфцами.  Андреев вернется сюда через двадцать семь лет, чтобы, собрав уникальные сведения о древнем языке и уникальной культуре жителей долины, создать свой главный уникальный труд, принесший ему мировую славу – «Таджики долины Хуф»!
В 1911г. Михаил Степанович был назначен и.о. вице-консула во французские колонии в Индии и Индокитае, где и прослужил до начала Первой мировой войны. В 1914г., выйдя в отставку с дипломатической службы, М.С.Андреев, отказался от места преподавателя хинди и пушту на Восточном факультете Петербургского университета и возвратился в успевшую стать ему родной Среднюю Азию, где занял скромную должность инспектора народных училищ. Главным итогом его работы на поприще  народного образования стало десятикратное (!) увеличение школ и учеников в них в течение трех с половиной лет службы и … полная растрата на эти цели всех личных финансовых сбережений, накопленных на дипломатической службе за границей!
Одновременно с должностью инспектора он принял предложение Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого и ряда других музеев  Петербурга в сборе этнографических коллекций для их экспозиций. Благодаря этому, на протяжении следующих трех лет он совершает экспедиции в Нуратинские горы, по Самаркандской области, в Матчу, где собирает уникальный материал по этнографии таджиков и таджикскому языку.

НА СЛОМЕ ЭПОХ
Фото №4: Сухощавый невысокий мужчина в поношенном, но еще «достойном» костюме с «лучших времен». Лицо осунувшееся, но взгляд полон энтузиазма. По краю фото надпись – «Милейшему Николаю Петровичу, на память о совместной работе. Ташкент.1919г.».
*           *           *
Революция 1917г. застала М.С.Андреева в Ходженте. «Во время столкновений в Ходженте левых эсеров с большевиками, - вспоминает Андреев в своей неопубликованной биографии, написанной двадцать один год позднее в тюрьме НКВД в Ташкенте, - я был избран третейским судьей со стороны большевиков и навещал последних в тюрьме при временном захвате власти эсерами».
Вскоре его избирают председателем объединения учителей Ходжентского района, который проводит реформу образования в учебных заведениях края.
Однако наиболее заметный след М.С.Андреев в этот период оставил уже на ниве высшего образования: в апреле 1918г. в Ташкенте состоялось торжественное открытие Туркестанского народного университета, первого учебного заведения в Средней Азии, в  составе которого вскоре решено было открыть восточный факультет. Инициативная группа по его созданию, в состав которой вошел и наш герой, взяв за основу программу Востфака Петербургского университета, существенно дополнила его задачи: «1) изучение Востока лицами, желающими работать в Туркестане или сопредельных странах; 2) подготовка кадров ученых-востоковедов для всестороннего научного изучения Туркестанского края; 3) подготовка с помощью представителей коренных национальностей Туркестана лиц, могущим в будущем явиться проводниками европейской культуры и науки в широких массах коренного населения». Справедливости ради следует обратить внимание на последний из пунктов, где «черным по белому» прописаны задачи того же самого культуртрегерства, поносимого советской властью в деятельности Н.П.Остроумова и многих других деятелей русской культуры в Средней Азии!
В результате работы комиссии, было решено организовать не просто факультет университета, а самостоятельное учреждение – Туркестанский восточный институт, ректором которого был назначен М.С.Андреев. Гражданская война и внутриполитическая борьба в крае  едва не погубили молодое учреждение: «Это было время, когда Наркомпрос (Туркестанской Советской Республики – В. Д.) проводил одевание ребят в национальных школах в турецкие костюмы, обучение их турецкими офицерами и подготовку юношей к отправке их в Германию» - вспоминает М.С.Андреев. – «В продолжение двух лет (1918-1920гг.) не выплачивалось жалование ни мне, ни моему заместителю. И мы оба оставались на своих местах и честно вели свое дело, довольствуясь скромными вознаграждениями за лекции. Два года порванных ботинок, недоедания, полуголодной семьи. Но вуз, зато был спасен и продолжал работать, выпуская специалистов, из которых некоторые служат теперь профессорами в  центре и других местах». В 1924г. Восточный институт был реорганизован в Восточный факультет с этнолого-лингвистическим и педагогическим отделениями при Среднеазиатском университете (САГУ). Благодаря  усилиям М.С.Андреева в САГУ была открыта кафедра этнографии и антропологии. Нужно отметить, что преподавательская деятельность Андреева продолжалась буквально до последних дней его жизни. Курсы лекций, которые читал ученый, являлись плодом кропотливых изысканий по первоисточникам, многолетних наблюдений и изучения быта, языков и культуры тех народов, историю и этнографию которых он преподавал. Благодаря М.С.Андрееву из стен САГУ вышла целая плеяда известнейших советских востоковедов, внесших неоценимый вклад в мировую науку. Достаточно назвать такие имена, как археолог, академик Б.А.Литвинский, нумизмат Е.А.Давидович, этнограф А.К.Писарчик.
Однако в грозовые 1920г. М.С.Андреев не ограничивался только преподавательской деятельностью: постоянная «полевая» работа была неотъемлемой частью его деятельности. В 1921г. по решению Советского правительства М.С.Андреев принимает участие в составлении этнографической карты Туркестана. Целью работы специально созданной для этого комиссии была разработка предложений по улучшению межнациональных отношений народов Средней Азии. В рамках этой работы наш герой возглавил одну из экспедиций – в Самаркандскую область. Экспедиция собрала гигантский материал по этнографии огромной территории, послужившей основой для составления первой подробной этнографической карты Средней Азии.
В этот период М.С.Андрееву, неожиданно для него самого, пришлось вернуться и на дипломатическую стезю: «Весной 1919-1920гг. (точно не помню) я был приглашен в приезжавшее сюда тогда расширенное представительство НКИД для работы к качестве ученого консультанта по Афганистану и Индии. Придя однажды на службу, я случайно услыхал, что наша пограничная с Афганистаном крепость Кушка, имевшая и имеющая огромное стратегическое значение, отдана нами при последовавшем разграничении афганцам. Последние будто бы представили такие доказательства, что не только Кушка, но и все пространство, вплоть до Иолатани включительно, исторически является афганской землей. Я попросил и добился, чтобы мне показали афганскую записку и документы, и ясно увидел, то, что и подозревал – совершенную необоснованность и неправильность их претензий. Я принялся добиваться, чтобы мне разрешили написать ответную записку с нашей стороны, но мне сказали, что уже поздно и что соглашение уже подписано. К счастью, когда сообщили о моих словах и о моем огорчении тов.Бройдо (Бройдо Григорий Исаакович, в 1933-1934гг. – Первый секретарь ЦК КП Таджикистана – В.Д.), стоявшему во главе нашей Чрезвычайной Миссии по разграничению, я получил от него распоряжение написать мои возражения.
На основании афганских исторических источников, работ англичан, наших исторических сведений и др. материалов мне удалось доказать совершенно ясно и убедительно полную неосновательность афганских претензий. Я получил записку от тов. Бройдо, чтобы я захватил с собой приведенные мною источники и прибыл в указанный час и день на объединенное заседание Советско-афганской разграничительной комиссии. Это было историческое заседание. Несмотря на все доводы афганцев, их положения были опровергнуты и ясно была доказана неправильность их претензий. Не только была спасена значительная часть нашей территории, но была предотвращена и другая большая опасность. Для этого стоило жить и это одно окупило все мои труды по изучению положения и быта на севере Индии и Афганистана. Стоило работать хотя бы из-за этого момента».
В 1925г. в Ташкенте создается «Общество для изучения Таджикистана и иранских народностей за его пределами», одним из учредителей и активных членов которого стал М.С.Андреев. Членами этого научного общества, фактически заложившего основу исторической науки советского Таджикистана, были не только востоковеды, но и политические, и административные работники региона, оказывавшие исследованиям посильную помощь. В личном архиве М.С.Андреева сохранился любопытный документ, адресованный председателю Общества, характеризующий такого рода взаимодействие. Опасаясь утомить читателей подробностями, все же приведу его полностью, дабы он почувствовал проблемы и условия работы нашего героя: «По имеющимся сведениям, в августе 1925г. в селении Кассен, находящемся около станции Касан на железнодорожном пути из Бухары на Карши, был убит часовыми при попытке к бегству захваченный местными представителями советской власти курбаши Сардар. Сильно пострадавшее от него местное население нас просило о выдаче его трупа, что и было исполнено. Голова была отрублена и носилась на палке, а из оставшегося туловища также местным туземным населением было вырезано сердце. По слухам, это было сделано некоторыми жителями с магической целью: убитый курбаши пользовался репутацией большого храбреца, и съеденный кусочек его сердца должен был дать, по мнению местных жителей, съевшим большую храбрость.
Ввиду большого научного интереса данного случая, если он действительно имел место, искренне прошу не отказать в содействии вспомоществования с местными властями (удобнее было бы через агентов ГПУ) о достоверности сведений на месте – был ли описанный выше случай, действительно ли он имел место, так и с какой целью было вынуто сердце. Желательно было бы выяснить погребение последнего. Удобнее всего, я полагаю, обратиться для этого к любезнейшему содействию ОГПУ для сбора данных сведений через местных его агентов».
Приходится лишь удивляться разносторонним интересам и находчивости М.С.Андреева. Уделяя большое внимание языковой практике своих студентов, он пользовался любой возможностью для организации их поездок по Средней Азии. В марте 1929г. он обращается с письмом к руководителю Памирской экспедиции, Н.П.Горбунову, отправить на Восточный Памир человека для исследования открытого за три года до этого Мургабского метеоритного кратера: «У меня есть проект (если нет только возражений с Вашей стороны) послать в июне месяце из Ташкента студента, чтобы он проехал через Ош на Памирский пост, захватил бы там пару кашгарцев (или других чернорабочих), отправился с ними на «яму» и стал рыть колодец. В случае неудачи – первый, второй, третий. Беды от этого большой, полагал бы, быть не может, а польза, случайно, оказаться очень большая. Р.Р. Циммерман (директор Ташкентской астрономической обсерватории – В.Д.) отнесся к этому проекту с видимым  интересом и сочувственно и обещал: 1) снабдить студента всеми нужными инструментами; 2) обучить его с ними обращаться. Он думает дать ему буссоль с треножником и еще некоторые инструменты. Студента персонально еще не определил, но думаю взять из лиц, владеющих киргизским языком. Попрошу соответствующих лиц его кое-чему подучить. Рассчитываю приехать на его работы, завершив круг по Таджикистану и возвращаясь через Памиры».
Геологи средства выделили, и на Мургабский кратер был отправлен студент САГУ Бекаревич. Результат этой импровизированной экспедиции на Восточный Памир был несколько неожиданным, но выигрышным для востоковедения! В сентябре того же года М.С.Андреев пишет Н.П.Горбунову: «Пишу Вам, наконец, из Ташкента, куда мы благополучно прибыли, привезя в целости все привезенные экспонаты и материалы. Работой по Хуфу я доволен, как и результатом моей собственной части поездки. Бывший со мной студент приспособился и привык к работе и был полезен. Но, зато оставленный на самостоятельную работу на Памире оказался изрядным лодырем. Между прочим «яму» он прокопал только на 12 аршин в глубину. Грунт встретился и там мягкий, наносной. Следовательно, вопрос все ещё остаётся нерешенным. Объясняет тем, что пришлось работать в очень трудных условиях и что взятые им рабочие (два таджика) под влиянием трудности добывания съестных припасов работали очень неохотно. Думаю, что главная причина все же – недостаточная распорядительность…». Однако «ленивый» студент, помимо языковой практики, за время бесполезных раскопок, сделал несколько десятков рисунков вышивок кочевавших на Мургабе киргизов, чем существенно обогатил отечественную этнографию!
В оправдание злосчастного Бекаревича, впустую потратившего геологические деньги, могу отметить, что тайна появления Мургабского кратера, расположенного на берегу р.Акбайтал на высоте 3700 м. над уровнем моря, до сих пор не раскрыта  ни геологами, ни астрономами. А местные киргизы до сих пор относятся к кратеру, который они называют Чолган Тамшу («где упала огненная звезда») с суеверным страхом.
Пожалуй, период с 1924 по 1931гг. можно считать самым плодотворным и насыщенным в научной и общественной карьере М.С.Андреева: несколько экспедиций по территории Таджикистана (в том числе, и в таинственный Хуф); работа над составлением этнографической карты Средней Азии; разработка и внедрение нового таджикского алфавита на латинице и, конечно же, десятки выпускников-востоковедов в САГУ: лекции, конференции, активная переписка с коллегами со всего света. В 1929г., совершенно неожиданно для себя, М.С.Андреев узнает, что избран коллегами членом-корреспондентом Академии наук СССР. Почти одновременно ему была присуждена золотая медаль Географического Общества СССР.

КТО СТАРОЕ ВСПОМЯНЕТ…
Фото №5: Пожилой человек в «штучном» советском костюме. Надпись на обороте фото тщательно замазана зелеными чернилами.
*           *           *
Нелегкие времена «усиления классовой борьбы, по мере успешного строительства социалистического общества» коснулись Средней Азии в меньшей степени, чем центральной России. Причиной тому, на наш взгляд, была длительная борьба с басмачеством (в Таджикистане до 1933г.), масштабность задач которой заслоняла борьбу с «троцкистами», «бухаринцами» и прочей интеллектуальной оппозицией. Однако пришел и её черед. И, конечно, в первую очередь обратили внимание на «бывших».
В 1930г. правительство молодой Таджикской ССР приглашает Михаила Степановича для организации в Душанбе Таджикского научно-исследовательского института, ставшего базой для дальнейших исследований в стране. Он, хотя и не без колебаний, принял предложение и переехал в Душанбе. Во многом причиной тому было и то, что «обстановка, создавшаяся к тому времени на бывшем Восточном факультете САГУ становилась все более и более безотрадной. Факультет был переименован в Педагогический с востоковедческим уклоном, постепенно уменьшавшимся, и скоро общее положение было доведено до того, что серьезное ведение курсов по различным востоковедным дисциплинам стало невозможным. Я еще задолго до этого отошел от административных дел, будучи занят последние годы научной работой и уступил место людям, желавшим администрировать. Я так и не мог понять вероятно очень сложных причин распада прежней интенсивности и общего прекрасного качества советского учебного дела, существовавшего до того в Восточном Институте и в первые годы Востфака САГУ. Было заметно какое то крайне неблагоприятное влияние против постановки правильной научной работы и советского востоковедческого дела на данном факультете. Деканом, в конце концов, было назначено совершенно невежественное лицо из узбеков, кажется бывший сельский часовых дел мастер. Во время экспедиции 1921г. я мельком видел его служащим в Катта-Кургане, где вскоре вспыхнуло первое басмаческое движение. Лица, возглавлявшие ответственные кафедры смещались, заменяясь совершенно неподготовленными муллами националистической ориентации. Было полное крушение прежнего факультета.
Было ли это в более совершенной форме замаскированное нападение националистов на очень неприятный им востоковедный вуз? Судя по отчетам газет по процессу Икрамова, последним ставилась задача разрушения советских вузов. Если это так, то востоковедный вуз должен был быть развален в первую очередь…».
В мае 1931г. наступила полная катастрофа: в Ташкенте были арестованы 11 профессоров и преподавателей Восточного факультета САГУ, в том числе и М.С.Андреев. Ни он, ни остальные его коллеги так и не поняли – в чем их обвиняют?! Все получили по 3 года административной высылки. Так Михаил Степанович оказался в Алма-Ате. Вернувшись в 1934г. в Ташкент, он вновь берется за работу, теперь уже – по организации Музея искусств Узбекской ССР, однако в августе 1938г. его вновь арестовывают. К счастью, несколько месяцев заключения по ложному доносу, закончились освобождением. В трудных условиях военного времени, в сентябре 1943г. организуется АН Узбекской ССР. М.С.Андреев избран её действительным членом и организует Отдел этнографии в Институте истории и археологии Академии. Основной сферой его деятельности остается этнография таджиков и филология таджикского языка.
В 1947г. М.С.Андреев переехал в Душанбе и начал работать в Институте истории, языка и литературы Таджикского филиала АН СССР. Здесь он провел большую подготовительную работу для создания в институте музея археологии этнографии. В том же году М.С.Андреева не стало.
Несмотря на то, что АН Таджикской ССР была создана  через четыре года после его смерти, таджикские этнографы всегда считали и считают родоначальником этой вспомогательной исторической науки Михаила Степановича Андреева. Основы научного изучения таджикского этноса, заложенные этим замечательным русским ученым, остаются главной фактологической базой для нынешних и будущих исследований. Однако жизнь этого человека и вклад его в самые различные сферы деятельности еще сохраняет много «белых пятен», суля исследователям неожиданные открытия.