Человек революция ч. 4

(Рассказчик)- Смешно, правда?
Здоровые мужики…
Может кто то усомнился в своих силах, глядя новоиспеченному врагу прямо в глаза; кто то наоборот вспомнил нечто немыслимое, собранное с самых темных уголков его памяти- не важно.
Внезапно стало страшно так, что все будущее словно заволокло.
Страх сковал- не пройти не проехать,
Плат сорвал с запотевших зеркал.
Если б знал, то хоть выставил локоть,
Да прохлопал- он в сердце попал.

Бежать! Мамочки, надо бежать!
(Поднимает руки в верх)
Как страшно-о! Ма-а-а! Мамо-о-очка-а-а!...
(На сцену выходит девочка в белом платье и начинает успокаивать рассказчика)
(Девочка)- Ну что ты, родной? Ну?
Все. Все. Я с тобой. Это просто плохой сон, не бойся.
(Она гладит его по голове, целует в темечку, он жадно прижимает ее к себе)
(Рассказчик)- Можно я  сегодня с вами буду спать? Пожалуйста!
(Девочка)- Солнышко, ты же уже большой.
(Рассказчик капризничает)
(Девочка)- Ну ладно.
(Уходят, взявшись за руки. Оставшиеся революционеры достают свои новогодние маски. Люди в черных балахонах, к тому времени, уже уползают со сцены. За ними уходят и революционеры в масках. Свет постепенно усиливается, и на сцене появляется Петрович с мегафоном)
(Петрович)- Так, подходим ближе.
Левый край, ближе.
Отлично!
Товарищи… г-м-м, г-м-м. Господа, наконец-то наступило то время когда можно безбоязненно говорить о нравственном состоянии русского общества. Грозит ли нашему будущему такая нравственная доктрина современности. Скажу проще, товарищи- если не хотим, что бы наши дети стояли на коленях, истощенные развратом и наркотиками, то нам самим в первую очередь необходимо проделать работу над собой.
(Достает бумажку)
Да! Надо серьезно взяться за жизнь. Пару десятилетий вседозволенности хватило, чтобы нравственно разрушить наши веками нажитые устои, наши добрые обычаи. Этого хватило, чтобы забыть нашу веру, нашу культуру.
Раньше я собирал митинги во имя чего-то великого, пусть и Советского. Это потом я пойму все: что меня обманывали, меня, но я сам себя не обманывал, не себя не страну- желая нам только светлого будущего, как это не банально сейчас звучит.
Вы спросите: так в чем именно проблема? А я вам отвечу: проблема в нашей собственной жизни, в повседневности каждого. Давайте возьмем ее на прицел.
Из чего же она состоит? Разговоры, работа, развлечения, трения, ссоры, радости или точнее юмор, еда, сон… и все по новой. Полная… бессмыслица!
Да! Родина не стонет, не подымает бунты, не клокочет. В том то все и дело! Только мертвые не реагируют на удары. Наша русская вседозволенность и безрассудство приводит к вливанию инородных культур в массы.
Я призываю и умоляю вас вспомнить о единой, всенародной нравственности. Давайте встанем на путь духовного порядка. Дисциплина да правит…
(Женщина из зала)- Да ты на себя посмотри, рожа твоя еврейская! Че не видно что ли!
(Другой голос)- Нашелся тут проповедник.
Ходит, народ возмущает!
(Остальные поддакивают)
Только жить спокойно начали, так найдется же недовольный!
(Петрович)- Да что вы говорите!
Юродивые!
У вас все мысли к этому спокойному, к колбасе да квадратным метрам! У вас… а-а-й!
(Отмахивается, остальное уже без мегафона)
О ужас! Как я не понимал…
Да иди, иди ты! Все расходитесь! Не держу я вас!
Вот он в чем ужас!
(На сцену выходят разные люди, плотно обступают Петровича в округ, пытаясь скрутить его)
(Петрович)- Нельзя так жи-и-ить! Не-е-ельзя!
(Звучит тревожная музыка. Петрович выползает из толпы, разматывая лебедку. Доползает до края сцены)
(Петрович)- Я вам сейчас покажу. Мирной жизни они хотят.
(Достает взрыватель, подсоединяет провода, и как только он хочет взорвать толпу, гаснет свет, раздается взрыв, слышатся звуки сирены, плача, шума толпы.)
(Рассказчик)- Мясо почуяли, волки вшивые,
Тают бинты в слезах.
Замертво пали сердцу милые
Грезы с палаческих плах.
(Постепенно свет становится ярче. На сцене лежат люди в черных балахонах и Петрович. Первые не спеша встают, отряхиваются и так же спокойно расходятся. Революционер остается лежать. На сцену выбегает Галя)
(Галя)- Па-апа! Па-а-апочка родимы-ый!
(Трусит его. Выбегают медики, оказываю ему первую помощь. Галя в истерике. Ее отводят а отца грузят на носилки и уносят. Дочь пытается бежать, но ее ноги подкашиваются. В это время на другой половине сцены появляется взволнованный Алексей. Галя набрасывается на него, бьет ладонями по его груди, рыдает и от бессилия падает в его объятья. Они садятся на пол)
(Галя)- Зачем! За-ачем все это, Бо-о-оже-е!
Как глупо-о! Не-е-ет!
Па…па…
Папочка, родно-о-ой!
 (Леша)- Он выкарабкается. Он сильный.
Это же Петрович…
(Пытается засмеяться)
Знаешь… почему то так больно, так обидно… хочется исчезнуть.
Не знаю… удавиться хочется.
Это у меня от отца, наверное.
Помню, однажды он очень сильно напился. Кризис там у него был или что, не знаю. Я уже и не помню, с чего все началось тогда, что он начал на всех кидаться: на маму, на брата, на всех.
Помню я стоял тогда во дворе на всякий случай, ходил и не знал что делать; чувствовал себя таким глупым.
Не злобы ни страха, одно какое-то неудобство.
Мама тогда убежала до соседей, а отец кричал и бил что-то в доме. Меня бы он не тронул, не знаю почему.
Вдруг его крики прекратились. Я даже не сразу обратил внимание на короткий звонкий хрип, и ноги как то сами пошли в дом.
В одной из комнат еще не было полов, а труба отопления проходила над дверью… не было полов…дом еще строился.
Он висел на трубе.
Не помню его глаза, потому что сразу побежал к нему. Обхватив его ноги, я поднял все его тело сантиметров на десять.
(Галя перестала плакать и посмотрела на Алексея)
Хотя мне тогда и было лет четырнадцать, но я это сделал без особых усилий.
Брат… он подрался до этого с братом и кровь из разбитого лица, под давлением лилась на меня. Я начал звать маму, а он мне: «Леша не надо. Брось меня, сынок, не надо. Ненавижу- он говорил с большим усилием: ненавижу весь белый свет». А я словно не слышал- звал маму как до хрипа. Я знаю: она пришла через минуту, но мне казалось, она шла все десять. Мама вбежала, растерялась, но я почему то был холоден, как будто это происходило не со мной. Рявкнул ей взять нож с кухни и перерезать веревку, что она и сделала.
А дальше… не помню. Только соседи помню белые ходили когда меня от отцовской крови отмывали, а мне все ровно было… как будто не со мной…
Как будто не со м ной.
Может тебе это покажется непонятным, но
(Дальше звонким шепотом)
он там так и остался. Мой отец так и остался висеть на той ржавой трубе, потому что он убил в себе надежду, убил веру, убил… Бога.
Хотя сейчас он и жив, но я то вижу, что не до конца- часть его так и висит на грубой шерстяной веревке, а остальная часть словно доживает. Знаешь,- словно ждет конца.
Это страшно.
Она душит его до сих пор… никто правда про это не знает.
Против этого удушья восстал твой отец.
Где подвиг там и жертва- это закон что ли.
(Галя)- Не оправдывай его! Он думал всегда только о себе… и сейчас он предал меня… как он мог, предатель!
(Рыдает)
(Леша)- Не надо…
Поставь себя на его место, попробуй.
Он никогда не говорил тебе об этом, но когда твоя мама умерла… ты знаешь, он был честный человек, шумный, но очень надежный. Он не мог разделить свою любовь с другой женщиной, понимаешь, как бы это сказать, он перенес эту любовь на свою Родину, нет не перенес, а продолжил любить.
А когда и вторая его «жена» отказалась от жизни… он думал что ей поможет шок…
(Галя)- Это все ваше проклятое сборище! Вы его убили! Вы-ы-ы!
(Леша)- Не надо так. Он же не мертв. Посмотри на меня- он будет жить.
(Рассказчик)- Петрович не выжил. Хотя ранение было и не серьезным, но его скорее добила смертельная обида.
Пролежав две недели с жатыми до- бела кулаками, он часто бредил, пугая свою дочь, которая все это время находилась с ним в больнице.
Чувствовать свою вину стало не доброй привычкой для Леши, терзаясь и бегая, он никогда уже не посмотрит на свою возлюбленную как раньше- что изменилось в ее взгляде.
(Парочка поддерживая друг друга, удалилась)
Леша понимал, что она никогда не простит ему смерть отца и поэтому, с этого самого дня в их чувствах, что-то надломилось. Иногда Леша забывался и вел себя вздорно, но в основном их отношения были более чем сдержанными.
Расстаться тоже не было возможности, словно их держала кровь отца. Может быть со временем Галя и простила бы своему жениху столь великое горе, но вот только времени у них оставалось все меньше и меньше.
(Начинает ускоряться, завышая тон)
Спустя всего пару дней к Леше прибежит взволнованный Гарик, рассказав следующее.
(Вбегает Гарик. К нему на встречу обращается Алексей, и они о чем то бурно рассуждают- их речь не слышна. Гарик показывает ему газету)
Как позже писали в газетах: совершенно невозможное и даже мистическое преступление! Весь город возмутил «садовник убийца». Он хладнокровно прирезал свою жену и дочь, и аккуратно положив их в собственную постель, посыпал их лепестками роз, заботливо выращенных в собственной теплице. После он спустился в подвал и пустил себе пару в лоб со старой двустволки, разукрасив весь потолок.
По этическим вопросам в газетах и по телевидению крутили только их прижизненные фото. На них, если еще не догадались, можно увидеть Ваню Кротова- лучшего друга и советника Алексея, с его женой и дочерью.
Весь город недоумевал: что могло побудить мирного семьянина на столь сумасшедший поступок. Недоумевал, но проглотил. И лишь наши революционеры видели во всем этом предвестье серьезных проблем. Круг начинал сужаться. Небо начинало рушиться.
(Друзья убегают со сцены, уступая место рассказчику)
А на самом деле Гарик рассказал следующее: у Александра Афанасиевича, даже после отставки из ФСБ остались там свои ребята, поэтому клуб был более чем осведомлен о всех движениях в регионе. На отсеве информации сидели Ваня с Гариком. Они выбирали из общего криминального хлама особо не сдвигаемые и скользкие дела.
И вот как то им в руки попала одна интересная история о неудачной попытке привлечения к уголовной ответственности некоего Мухмиссадинова- владельца небольшой транспортной компании, провозившей грузы через Афганистан в Россию. Он был задержан по подозрению в перевозке наркотиков через всем известный маршрут, носивший название «афганский ишак». По результатам расследования было ясно, что Мухмиссадинов лишь подставное лицо с чистой репутацией для отвода глаз.
Гарик с Ваней начали копать глубже. И где то спустя три месяца после начала работы Гарик как обычно заехал за партнером, что бы отправится в клуб… то что он увидел мы уже знаем из газет.
Кровавый хвост тянулся за революцией, не спеша и уверенно забирая своих создателей. Винил ли он себя?
(Показывает на Алексея, который пятясь, выходит на сцену. Его руки в крови)
Конечно же. Более того, он считал себя причиной их смерти, и поэтому логично было бы спросить себя: что делать дальше? Остановиться и остановить все, так ничего и не сделав? А иначе их смерти были зря… а иначе эти смерти не остановятся.
Единственный вопрос мучил его сейчас, вопрос полный безысходности и отчаяния:
(на ухо Алексею)
зачем?
(Леша)- Зачем? Я все это начал? Зачем все эти бессмысленные смерти?!
(Он медленно, словно стекая, расстилается на полу)
Я виноват в их гибели!
Это я их убил…
(Рассказчик начинает снимать Алексея на камеру, только на экране транслируется запись, где Леша встает на колени и начинает молится. В реальности же герой остается лежать ничком)
(Леша)- Господи! Мне больно и страшно.
Неужели все так безысходно? Неужели страна, Твоя светлая Русь так и останется лежать мертвым грузом на Твоем престоле, для поругания всех проходящих. Я знаю и на Тебя плевали, но ведь это было допущено по Твоей воле. Не ужели и сейчас совершается Твоя святая воля?
(На реальную сцену выходит отец Николай, садится рядом с революционером и кладет его голову себе на колени)
Чтобы великая Россия превратилась в это уродство?
Зачем Ты открыл мне глаза?
Закрой их. Закрой их хотя бы смертью! Видеть все это не в моих силах…
Знаешь, словно стоит вагон со всеми моими родными… там на рельсах, а я снаружи- стою и смотрю на их беззаботную жизнь. Они думают, что их поезд движется и что вот тот зайдет проводник, ла-а-асковый такой, предложит чай и чистые простыни. Деревья за окнами давно уже перестали мелькать, но их это кажется не волнует, уж больно они заняты своим бархатом. Местами окна и вовсе замазаны краской. Поэтому они и не видят, а я вижу!
Вижу как со стороны поля идет огонь! Еще немного и он перекинется на старенький деревянный вагон. Уже загорелось пару досок и кое где начала плавится краска от жара. Я бросаюсь на вагон, пытаюсь достучатся, сообщить об опасности, но увы, слишком много времени и даже поколений прожито в барахле. Я пытаюсь сдвинуть вагон один, но у меня нет сил. У маня нет сил! Забери все, но только пусть они будут свободными!
Зачем Ты меня оставил! Пожа-алуйста… мне страшно-о… мне оче-ень страшно.
(На реальной сцене Леша начинает жаться к отцу Николаю как ребенок к матери)
Ты же все можешь. Дай им видеть то, что вижу я, потому что я больше не могу- я не могу сдвинуть этот поезд!
Помоги мне если я на истинном пути, а если нет, то убей. Не жалей убийцу. Я убиваю всех кто идее со мной в ногу.
 (Закончив свою речь на экране, Алеша начинает размазывать кровь по лицу. Звучит музыка. Запись на экране сменяется реальной трансляцией где отец Николай медленно кладет свои руки на голову Алексею, затем что то бормоча целует его в темечко. После этого Леша встает и направляется к выходу через весь зал, за ним, с камерой следует рассказчик, продолжая снимать. Свет на сцене чуть темнеет. Выходит девочка в белом платье, становится рядом с отцом Николаем и они смотрят в след Леше, который тем временем утирая слезы выходит из театра, дышит воздухом, пытается закурить, но спички ломаются, все это транслируется на экране театра. Девочка и отец Николай уходят в разные стороны. Алексей выбрасывает сигарету и возвращается на сцену. Перед его приходом люди в черных балахонах выносят на сцену шкаф и кладут на него ружье, так же выносят стол и стул. Музыка смолкает.)