Летопись Трёх Ночей

   …Шел мелкий моросящий дождь. Сквозь рваные раны пелены свинцовых туч на мокрый асфальт падали редкие холодные дождинки. Мучительно медленно умирал еще один день этой бесконечной осени. Город словно застыл в ожидании чего-то, понемногу погружаясь в тень. Где-то на центральных улицах, может, еще и теплилась жизнь, но окраины его уже безвозвратно вымерли.
   Здесь, в тупике, за углом давно заброшенного склада, между оббитой стеной и старым покосившимся забором уже ничто не могло потревожить покой того, кто еще совсем недавно был человеком. Сколько пролежал он в этом давно забытом и покинутом людьми месте, он не помнил сам. Все слилось в одну жгучую непрекращающуюся боль в его голове.
   Час назад он внезапно очнулся от забытья. Грудь и горло его дернулись в судорожном вдохе. Пальцы судорожно напряглись, сжимаясь в кулак. Он не понимал, что с ним происходит, как и зачем он сюда попал. Боль в голове уже почти утихла. Дыхание его понемногу успокаивалось, мышцы начинали повиноваться ему. Он открыл глаза. Боль в ту же секунду ворвалась в его череп, обжигая зрачки глаз, и разрывая мозг на куски. Вспышка света пронзила все его существо адским пламенем. Крик боли и ужаса вырвался из его горла вместе с кровавой пеной. Ладонями он зажал свои глаза, словно пытаясь как можно глубже вдавить их в глазницы. Тело его вновь свело судорогой. Все что угодно, только бы не видеть этот ужасный свет, холодный как лезвие бритвы. Боль… А ведь он уже почти забыл, что это такое. Никаких мыслей, только боль и странный, переворачивающий всё внутри, голод. Голод. Голод…
  Боль внутри нехотя, но угасала. Больше он не решался открывать глаза даже на секунду вплоть до наступления полной темноты. Так он и лежал под мелким дождем в липкой грязи, обхватив голову руками и упираясь коленями в подбородок. Волосы его слиплись в бесформенное месиво, на бледной коже то там, то здесь синели вздувшиеся кровоподтеки. По рваной ране на шее струились потоки дождя, смывая кровь и грязь. Черты лица были обезображены  гримасой боли, губы что-то беззвучно шептали.

 …Наступала третья ночь перед Расколом. Только Посвященные знали, что ждёт всех нас через шестеро суток. Я знал, но я всего лишь пишу Летопись. Все что я мог сделать, так это занавесить зеркала в своем доме и держать под рукой распятье, на случай незваных гостей… Они не заставили себя ждать, но я был готов к этому, а вот другие…

  Максим не ночевал дома уже вторую ночь, его мать оборвала уже все известные ей телефоны, но безрезультатно. Никто из его знакомых парнишку все это время не видел. Конечно, такие исчезновения происходили и раньше, но не настолько долго. «Все это его чертовы подружки! – раздраженно думала мать, нервно перебирая пальцами по столу, - он так и хочет меня бабушкой раньше времени сделать, мерзавец этакий!» Часы равномерно отмеряли минуту за минутой, час за часом, а Максим всё не приходил. Вечер тянулся медленно и уныло. Танюшка, младшая сестрёнка ночного гуляки, не переставая, бегала из комнаты в комнату, выглядывая на улицу через стекла запотевших окон; мать угрюмо сидела на диване, напротив телевизора. И всё-таки они его дождались.
  Когда Максим, держась за дверной косяк и слегка пошатываясь, постучался домой, открывать дверь ему побежала его младшая сестрёнка. На пронзительный крик Танюшки из прихожей, сшибая по дороге стулья, кинулась мать. Девочка сидела на полу, прижавшись спиной к противоположной от входной двери стене, и кричала, закрывая лицо руками. На пороге стоял он. Мать, было, бросилась к сыну навстречу, но, когда свет от качающегося на сквозняке ночника упал на его лицо, отпрянула назад.
- Максим, что с тобой?! – не веря своим глазам, закричала она. Сын смотрел на неё немигающим взглядом, белками нечеловеческих глаз и молчал. Рука его осторожно скользнула на дверную ручку и притворила дверь. Вот он шагнул матери навстречу. Обнаженные мышцы на правой щеке его подергивались, словно кривая усмешка безумца. Но он не был безумен, он прекрасно осознавал каждый свой шаг, каждое движение. Шаг, а вот и еще один. Максим хотел, было, что-то сказать, но внезапно поперхнулся. Из открытого рта его выплеснулась грязь и зеленая вонючая жижа, растекаясь по воротнику изодранной грязной куртки. Во дворе, у гнилого дощатого забора, пронзительно и протяжно завыла собака, а затем, её вой подхватили и все окрестные псины… Я видел это. Я это знал…
  Совсем скоро на запах свежей крови поднимутся из подвала крысы, чтобы поживиться остатками былого пиршества. Утром весь город узнает о чудовищных убийствах, совершенных на окраинах: не один только Максим возвращался домой той злосчастной ночью… Их было трое. Точно. За неполных четыре часа, они успели навестить одиннадцать квартир. Кое-кого им удалось встретить прямо на улице, бывшие родственники сами открывали им двери; в остальные столовые пришлось просто вламываться. Я их не виню, это просто чувство ужасного животного голода… Только и всего. Хотя, нет. Еще и инстинкт размножения…
  Изувеченные тела обнаружить было не так уж и трудно: чертовы мертвяки не слишком заботились о чистоте своих темных делишек и конспирации. Распахнутые настежь двери, трупный смрад и потеки крови… Но всё-таки, пару тел горожане так и не обнаружили. Странно? Да нет. Они были надежно и надолго потеряны в лабиринтах городской свалки. Быть может, люди обнаружат трупы чуть позже, если только… Если только трупы первыми не обнаружат их! А я? Я всего лишь пишу Летопись.

  - А я говорю, нельзя это дело предавать огласке! – кричал в своем кабинете мэр созванному экстренному собранию так, что эхо в коридоре гулко отдавалось и разносилось по всему зданию городской администрации, - Дюжина трупов! Как мы это объясним?! Пока не будет никакой определенной версии, эта грязь не должна просочиться в область! Я беру на себя ответственность за все последствия, понятно?! И не спорьте со мной! Я не хочу лишиться места из-за того, что вы решили сделать наши городские проблемы достоянием общественности! Только посмейте! Сгною любого!..

  Я улыбнулся, проходя по первому этажу здания из городской библиотеки. Благо, она располагалась в том же здании. Такими криками очень сложно будет сохранять секретность данной информации. Глупцы. Эту проблему уже не решить своими силами…  Мало-мало правдоподобной версии, объясняющей происходящий ужас, просто не существует. Они не знают, с чем им пришлось столкнуться. Я знал, но я… Вы в курсе: я всего лишь пишу Летопись…
  День прошёл как всегда. Опять несколько раз падала простыня с зеркала в моей комнате. Каждый раз я опять видел в зеркале Его. Иногда, в образе моего отца с разнесённым затылком, застрелившегося пять лет назад, иногда, в образе давно повесившейся соседки, сбитого автобусом мальчишки из дома напротив, многих других мёртвых лиц… Но всё равно это был Он. В сотнях лиц я безошибочно бы узнал Его. Я знаю, что нужно Ему, и Он получит это рано или поздно. Со мной или без меня. А что я?.. Я всего лишь пишу Летопись…
  Ещё не успели зажечь вечерние фонари, а на улицах и переулках городка уже не было ни души. Никто не хотел, чтобы о его убийстве смачно и красочно расписывали в следующем номере местной газетёнки. Засовы на дверях и запоры на ставнях – как это банально и глупо! Наступала вторая ночь перед Расколом…

  В коридоре городского морга тускло горел свет. Такого количества клиентов как накануне днём в него не поступало испокон веков. Однако сторожу было глубоко наплевать на эти изуродованные куски мяса под грязными простынями. Его интересовали более эстетичные трупы.
  Почёсывая жёсткую рыжую щетину на подбородке, он неторопливо шёл мимо полок и насвистывал под нос жизнеутверждающую трель. Одна из полок привлекла его внимание, и он остановился. Под простынёй лежало тело молодой девушки-удавленницы, которое поступило в морг пару дней назад. Никакого отношения к зверски растерзанным телам она, по всей видимости, не имела. Родня не объявлялась, труп не забирали. Бывало и такое. Сторож осторожно снял труп с полки и бережно положил на один из хирургических столов. Стащив простыню, он удовлетворённо хмыкнул и стал медленно поглаживать холодное тело своей огромной волосатой рукой. Глаза его заблестели, и он торопливо стал расстёгивать ремень на брюках… Бляха заклинила и никак не хотела поддаваться. Сторож возился с ремнём и недовольно пыхтел, не замечая, как за его спиной медленно просыпались от мёртвого сна жертвы прошлой ночи… Ремень поддался, и брюки старого извращенца медленно стали сползать вниз…
  Хлёсткий удар в спину опрокинул тело сторожа на стол рядом с трупом удавленницы. Под тяжестью такой махины стол откатился к стеллажам, по пути опрокидывая всё, что только можно. Именно это и дало сторожу шанс на спасение. С ужасом озираясь, мужик затравленно и беспомощно хлопал глазами. Такого видеть ему в жизни ещё не приходилось: на него медленно и неумолимо надвигались изуродованные трупы, протягивая к его горлу корявые конечности рук.
  Толкнув на них стол, сторож кинулся, было бежать по коридору, но подкачали спущенные до колен штаны. Запутавшись в них, он упал и испустил хрип беспомощности и ярости. До спасительной двери оставалось совсем немного. Тяжело дыша, он полз вперёд, не оглядываясь и не видя, как один из мертвецов знаком приказал другим прекратить преследование. Даже в белках этих мёртвых глаз можно было прочесть слова, поражающие своей разумностью и расчетом: «Пусть откроет нам дверь!». Толпа мертвецов безмолвно наблюдала, как сторож трясущимися руками открывает засовы на двери ведущей наружу. Щёлкнул замок – открылась дверь – и орда живых трупов следом за своим освободителем ринулась на волю!..
  Сторож закричал только тогда, когда настигший его мертвец вырвал из его тела кусок печени… Медленно и методично трупы окружали ещё живого и извивающегося на земле человека. Руки и челюсти жадно тянулись к горячей пульсирующей плоти, стремясь утолить невыносимый голод, обжигающий мёртвое нутро. Через несколько секунд тело сторожа скрылось под массой сплетённых мёртвых тел, совершающих свою кровавую трапезу… Чем я мог ему помочь?.. Я всего лишь пишу летопись…

  Я писал Летопись всю ночь. Видения и картины происходящих снаружи убийств не оставляли меня ни на секунду. Морг был разрушен. Не пора ли людишкам прийти к соответствующим выводам и принять меры?.. Ах да! Они всё ещё пытаются умолчать события и списать убийства на счёт обезумевшей секты или банды маньяков!.. Ребята, ну смешно же… Живые мертвецы появляются в городе в геометрической прогрессии. С каждой ночью их число будет возрастать в несколько раз…
  В городе стали появляться жуткие слухи. На улицах было введено военное положение, милицейские патрули прочёсывали город  в поисках вандалов разоривших морг и растерзавших жителей окрестных районов. Собиралось «народное ополчение». Страх сковал городок стальным сжимающимся кольцом. Жертв было очень много. Очень… Совершить столько убийств за одну ночь было под силу только хорошо подготовленному подразделению бессердечных ублюдков.
  Трупы перевозились в здание городской больницы прямо в складские помещения. Медики проводили всевозможные анализы. Выводы были неутешительны: возможно, убийцы использовали в качестве помощников специально обученных животных, собак, например. Но характер укусов и ран имеет совершенно неестественную для хищников форму… Странно…
  До сумерек людей собирали в специальные убежища большими группами. Оставаться в домах ещё на одну ночь было небезопасно. Однако, многие решили защищать свои жилища до последнего…  Милицейские отряды держали оборону убежищ. Патрулировать ночные улицы не решился никто...
  В эту ночь, покинувшие покои складских помещений мертвецы не стали пытаться прорваться в убежища. Их было ещё слишком мало. Пищи хватило им и в жилых кварталах города… Свидетелей они не оставляли… Это была ночь перед Расколом… Я делал то, что был обязан делать: я писал Летопись…

  Утро следующего дня – и все бегут прочь из города. Все, кто остался в живых. Не так уж много, но и не так мало. Если бы они знали, что все дороги ведущие из города блокированы чёртовыми мертвяками! Я бы мог им сказать, но зачем? Ведь я всего лишь пишу летопись…
  Центральная трасса была до отказа заполнена автомобилями. Проехать было невозможно – на 13-м километре возвышалась огромное творение рук, пусть не человеческих, но возведённое специально препятствие из валунов, столбов, поваленных деревьев и кусков исковерканного железа. Однако, это не могло остановить людей, они выходили из машин и шли дальше пешком, в надежде до заката успеть отойти на безопасное расстояние от города. Они были уверены, что источник зла кроется где-то там, в недрах глубоких подвалов и подворотен, оставшихся далеко позади. Если бы они только знали, что создатели страшного сооружения гораздо ближе… В недрах этой дьявольской дамбы они ждали только заката солнца, чтобы ринуться вслед этим жалким беглецам. Я должен был быть одним из них. Обречён на смерть. Я сделал умнее: пока чёртовы мертвяки переворачивали мою квартиру вверх дном, я укрылся там, куда они не могли войти по определению… В церкви…

  И вот я один… Этой ночью произойдёт Раскол. У меня заканчиваются чернила и бумага, поэтому больше я писать не могу. Уже смеркается, и я слышал, как с купола церкви со скрежетом упал крест. Думаю, вскоре мертвяки доберутся и сюда. Лики икон окрашены кровавыми разводами и их доски невыносимо отдают тленом…
  Я чувствую Его приближение!.. Он идёт ко мне, я слышу звук Его шагов… Он открывает двери, о Господи, Он всё-таки нашёл меня!.. Я – последний Летописец, и я знаю, что Последняя Летопись умрёт вместе со мной. Более никто и никогда не узнает всей Правды о Тьме и её прислужниках… Никто не станет немым свидетелем зверства и кровавых пиршеств… Вот и он… Я узнал Его – это Кречер – бессловесный Привратник врат в Мир Мёртвых… И сегодня Он всё-таки сумел открыть эти Врата, сумел произвести Раскол в тяжёлых створках Ворот и выпустить на волю мертвецов!..
  Это Он, который всю мою жизнь преследует меня в Кошмарах. Иногда, мне кажется, что Он – это и есть Я, и весь смысл моего существования – не писать Летопись, а бороться самим с собой… Борьба, в которой моя Светлая половина заведомо обречена на погибель…

…- Ну и что вы думаете обо всём этом, доктор? – в голосе Сергея Паталова звучал неподдельный интерес, граничащий с детским любопытством.
- Так сразу я не могу поставить диагноз, коллега… - умудрённый сединами психиатр, Алексей Степанович Лейбен, задумчиво перебирал в руках испещрённые витиеватым почерком мятые листы пергамента, - … по одним лишь записям трудно судить о характере психического отклонения данного объекта. Безусловно, записи требуют внимательнейшего анализа, поскольку они содержат в себе, возможно, и ответ на интересующий нас вопрос…
- А всё-таки, - гнул свою линию Паталов, - неужели вы не можете никак прокомментировать это?.. А сама смерть, а?.. Ведь по всем признакам, он сам расколол себе череп, бившись лбом о стену… Разве это настолько редкое явление, чтобы не иметь объяснения в современной психиатрии?.. А характер маниакально-депрессивного бреда в этих записях?..
- Видишь ли, Сергей… Я мог бы объяснить это всё и поставить диагноз нашему клиенту сиюминутно, если бы он не был сейчас мёртв, а во-вторых… - Лейбен немного замялся, но всё-таки продолжил, - если бы знал как объяснить зверское убийство и исчезновение жителей целого города… В целом городке группа спасателей обнаружила только его тело… Это закрытая информация, сам понимаешь… Около тысячи человек бесследно исчезли, а улицы города залиты кровью, понимаешь?.. Где трупы, и как это возможно?..
Паталов растерянно молчал.
- Так что, Сергей, я думаю, не стоит так сразу ставить диагноз нашему клиенту, не правда ли?.. Пока власти не разберутся с этим делом, Летописец для нас – это всего лишь «слепое пятно» на карте человеческой психики…

8 апреля, 2007.