Анна-жена и любовница гл. 12-от Тринадцатого

     ТРИНАДЦАТЫЙ
Пожалуй, поворошу память, и вспомню о нём. Снова командировочное знакомство (Ах, не пускайте жёны (мужья) мужей (жён)  в командировки! Пусть разъезжают по городам-странам холостые и незамужние). Я к тому времени была свободной женщиной. Дела привели меня в Грузию (тогда она входила в состав СССР). По голосистым улицам Тбилиси ходил нарядный народ в дублёнках и кожаных пальто нарас¬пашку. Запах пряностей, горы травы на столах, вино в кувшинах и плюс двадцать градусов тепла (а в Москве — мороз) — рай земной.
Но мне надо было в небольшой городок, туда я и отправилась. Приехала утром и сразу же с местной сопровождающей дамой отпра¬вилась на приём к партийному руководству.
В вестибюле здания к нам подошёл красивейший мужчина — высокий, статный грузин с голубыми глазами и русыми волосами. Молодой. Нос у него был европейского строения, если можно так сказать о носе, а не «рубильник». Но тогда я была так далека от мыслей о сек¬се, что даже не сопоставила его нос и член.
Нас представили. Он был одним из партийных боссов местного значения. Можно было нас и не представлять — между нами в первый же миг, как мы оказа¬лись рядом, вспыхнула искра. Вот ведь не знаешь, где тебя это настигнет! Я почувствовала, что забилось сердце, и щёки покрыл румянец. Это был один из лучших представителей мужского сословия — по внешности.
До того он был ладен, чистенький, от него шла энергия активного человека, что меня всегда привлекало в мужчинах. Я забыла любимое изречение Дмитрия: внешность обманчива. Он приводил, как анекдот, присказку: «До чего же бывает обманчива внешность», — говорил ёж, слезая с сапожной щётки.

Городок, где жил Тринадцатый (для меня число тринадцать — фифти-фифти, то есть пятьдесят процентов мне от него перепадает удача, а другие пятьдесят — проблемы, потери) был зелёненьким, тихим, застроенный двухэтажными частными домами.
Из командировок я всегда рвусь домой. Поэтому каждый день у меня расписан — чтобы всё успеть сделать, ради чего приехала. И в тот день я встречалась с разными людьми, читала документы. К вечеру у меня гнулся позвоночник и слипались глаза. А вот где я буду ночевать, не знала, так как в городке не было гостиницы, вернее, она была, но туда уже никого не поселяли, собирались её перестраивать.
И пока не был решён вопрос с моим размещением на постой, сопровождавшая меня коллега привезла меня к себе домой. Ей должны были позво¬нить и сообщить, где я смогу пожить несколько дней.
Потом я поняла, что это был заговор.

Меня проводили на второй этаж дома, поставили на стол сладос¬ти, фрукты, чашечку кофе. Хозяйка вышла. И дом словно вымер. Я знала, что у коллеги большая семья. Но все куда-то исчезли. Звонил телефон, мужской голос просил хозяйку. Я ходила по комнатам, звала её. Никто не откликался.
Мне хотелось побыстрее добраться хоть до какого-нибудь дивана, снять чёрный шерстяной свитер, в котором я пробыла весь день, смыть с кожи накопившуюся за много часов влагу, и эмоции. Но меня бросили.
Стемнело. И когда я уже готова была взять свои вещи и идти, не знаю куда, заскрежетали тормоза и окна ослепили фары машины. И появился он.
Его приход уди¬вил меня не тем, что он появился, а тем, что он пришёл один, без хозяйки.
Поздоровался, покрутился по комнате. Подошёл ко мне поближе, и тут я увидела, что он изрядно пьян. Но спиртное на молодых мужчин –не алкоголиков действует своеобразно: они становятся галантнее, улыбчивее и... смелее. Тот, кто придумал когда-то вино, конечно, был мужчиной. Мне он представляется весельчаком, но не уверенным в себе в обществе женщин.

И случилось неожиданное: кандидат в тринадцатые любовники меня обнял, запрокинул голову и впился губами в мои губы. Он це¬ловал меня так крепко и так долго, что я чуть не задохнулась. Сидела в кресле, как жертва, на которую обрушилось стихийное бед¬ствие.
В конце концов, я смогла оттолкнуть узурпатора моих губ, встала и спряталась за кресло.
— Что вы себе позволяете, молодой человек! — строго ска¬зала я, изобразив из себя чопорную (как выразился  когда-то друг моего Третьего) москвичку, у которой на уме только одно: командировочное дело. А  что-то ещё – ни-ни!
— Весь день об этом мечтал, — ничуть не смущаясь, сказал он. Потом признался: «нализался» для смелости, кружил на машине вок¬руг дома, не решаясь зайти.
Получается: я была права — мужчина, сотворивший вино, боялся женщин, но любил их.
И ещё в одном я оказалась права: это был заговор. Хозяйка дома находилась по службе в подчинении этого товарища. Возможно, он ей сказал, что я ему понравилась, и он бы хотел встретиться со мной в её доме, но тет-а-тет. А где ещё? Городок небольшой, все на виду. Попробовал бы он появиться вечером со мной в другом мес¬те; любовное увлечение — помеха карьере.
Иначе почему через несколько минут явилась хозяйка с горячими хачапури? Он начал перед ней извиняться за столь поздний визит — возвращался с затянувшегося заседания, увидел освещённые окна; что здесь московская гостья, не знал. Хи-хи!

Такого поворота событий я не ожидала. Не обольщалась, молодость уходила, не оглядываясь. На пятки наступали созревающие красавицы с длинными стройными ногами, уверенные, что мир сотворён только для них; не знающие послевоенного голода и пустых прилавков в магазинах.
В воздухе витал не только запах французских духов и туалетной воды, но и перемен в общественной жизни. Каждое новое поколение вносит в жизнь что-то своё, в частности, смелость, обновление во всём. Природа требовала, чтобы на любовной арене появились другие женщины — более сексуально привлекательные, молодые, детородные — продолжать человеческий род. И им надо было уступать дорогу.
Я была готова к тому, что  на пути к мужской ласке мне теперь будут перегораживать дорогу молодые женщины. И остановить этот процесс не стоит даже пытаться – ибо, утопия. Это, как перпетуум – мобиле, вечный никогда не останавливающийся двигатель. Пока  это техническое чудо никто не сумел создать. Зато существует, как вечный двигатель, - любовь между мужчиной и женщиной.
Хотя для флирта все возрасты подходят. А флиртом, как кашу мас¬лом, жизнь не испортишь.
«Выходит, что я ещё привлекательная?» — улыбалась я этой мысли, когда возвращалась домой из той командировки в Грузию.

С неожиданным поклонником мы ещё несколько раз виделись во время моей' командировки; всякий раз он появлялся неожиданно и я удивля¬лась про себя: «Что он здесь делает? Этот объект совсем не по профилю его работы. Хорошо же у него налажена связь — всегда знает, где я нахожусь!».
Нa тему: «Почему он обратил на меня внимание?» я могла бы теоретизировать, сколько угодно. Надоела жена? Примелькались все женские лица в городе, а тут появилось новое? Он просто ловелас? Критический возраст? А есть ли у мужчин — южан критический для секса возраст? Наверное, нет. А почему бы мне не признать, что я привлекла его внимание, как симпатичная женщина? И что у этого мужчины не критический возраст для любви, а кризис в настроении.
Предполагаю, Тринадцатому, как энергичному человеку, стало тесно в рамках его городка; он постепенно скисал, как молодое вино в неподходящей таре. А где его место? Где его ждут? На эти вопросы он ещё должен был найти ответы. Но чтобы совсем не скиснуть, он ухва¬тился за первое, что в тот момент оказалось реальным — влюблённость в незнакомку. И, в конце концов, он был здоровым мужчиной.
Черти у поэта Александра. Блока убеждают: «Греши, пока тебя волнуют / Твои невинные грехи»...

Кто бы мог подумать, что через месяц он окажется в Москве! Как же мне нравятся деятельные натуры!
Рассказывал при встрече: придумал поездку в столицу, убедил руко¬водство, что в готовящемся фестивале не может не участвовать гру¬зинская молодежь. Эту группу талантов должен был сопровождать дру¬гой человек. Но Тринадцатый каким-то образом убедил всех, что он справится с этим делом лучше.
Он пригласил меня пообедать в ресторан гостиницы «Метрополь». Тогда сей ресторан был вполне доступен москвичам, в том числе — и по ценам. Швейцар не хотел нас пропускать. Я сделала строгое лицо, показала служебное удостоверение и сказала, чеканя каждое слово: «Я должна накормить обедом коллегу — гостя. Может, мы ошиблись, и здесь не ресторан, а баня?». Товарищ в ливрее опешил и посторонил¬ся.
Я не пасую перед швейцарами, да что это ещё такое: не пускать людей, которые пришли поесть в заведение и предназначенное для этого — кормить! Не знаю, почему руководство ресторанов в советское время избирательно относилось к посетителям; этих пропустить, а перед теми дверь закрыть. Не думаю, что это была только прихоть швейцаров. И в какой ещё стране в ресторан проры¬ваются, размахивая служебным удостоверением? Нет такой.
Когда мы вошли в зал, увидели, что большинство столиков не были занятыми. «Неужели отсутствие клиентов выгодно?», — на этот вопрос гостя я ответить не могла.

Он заказал столько блюд, что мы ели часа три. Помню, что была дичь — то ли куропатки, то ли ещё какая-то птица. Холодное и невкусное мясо. Я не состояла в постоянных посетителях московских рестора¬нов, но хотя бы по разу мы с Дим-Димом побывали во всех — их было не так много. В большинстве еда не была вкусной (на взгляд женщины, умеющей готовить). Лишь в ресторанах Дома литераторов и Дома журналистов можно было побаловать желудок.
На что надеялся Тринадцатый (до нашей второй встречи не став¬ший тринадцатым моим любовником)? Понимала, что он не отправился бы в такое далёкое путешествие, если бы не хотел романтического продолжения нашего знакомства. Он был пылким (оторвался от всевидящих глаз и ушей земляков). За столом брал мои руки в свои, це¬ловал, заглядывал в глазки, говорил нежные слова — о том, как поразился, увидев меня первый раз.
— Кольнуло в сердце? Верите?
— То была стрела Амура.
— Да, я слышал, как он сел на моё плечо.
— И помахал крыльями?
— Я не шучу. Вы мне сразу очень понравились. Буду в  Москве не¬долго. Приглашаю вac завтра на обед. Сюда мы больше не придём, раз здесь нам не рады. Пообедаем в ресторане гостиницы, где я живу. При¬едете?
— Позвоните мне вечером. Я ещё не знаю, как у меня завтра сло¬жится рабочий день.

Ресторан в его гостинице — это ведь поближе к кровати. Половину ночи я не спала, думала: соглашаться или нет. Но та искра, которая пробежала между нами при первой встрече, во мне она тлела. Я сама хотела оказаться с ним в постели — уж больно обаятельным он был. И ещё мне хотелось, чтобы оправдались мои надежды на его член. Ложиться в постель с мужчиной только  для того, чтобы он на тебе потоптался, измял, растревожил твои гормоны? Без восторга и радости души и плоти? Скучно!

«Лучше с понравившимся мужчиной один раз, чем со скучным и пресным — много и часто», — думала я, стараясь переубедить Анну-2, которая меня стыдила:
— Если мужчина накормил тебя в ресторане, ты, что же, будешь благодарить его за это в кровати?
— Что ты такое говоришь! — возражала Анна-1, — с ним интересно. Он не глупый. У него красивое тело. Надеюсь, не волосатое. Мне что, зашить влагалище? Объясни, зачем?
— Зачем, зачем? Что дают тебе эти случайные встречи?
— Разнообразят жизнь. Они мне дают уверенность в себе. Вот я живу в многомиллионном городе. Каждый день мимо меня пробегает тысяча мужчин. И что? Хоть один за последние годы сказал, что у него кольнуло в сердце? Нет! А этот примчался издалека. Да я отдамся ему только за ту боль в сердце.
— Не надоело отдаваться за что-то?
— Что же делать, если мы пока так и не встретились — МОЙ мужчина и я — ЕГО ЖЕНЩИНА. А пока... Вот у Марины Цветаевой строчки обо мне: «Буду грешить — как грешу — как грешила: со страстью! Гос¬подом данными мне чувствами — всеми пятью!»
— Господа не примешивай.
— Нe будем спорить. Я, конечно, в смятении. Ты знаешь, как я трудно схожусь с мужчинами, как мне нелегко подавлять свою стыд¬ливость. Понимаю, что меня сейчас ведёт  страсть. Он - мужчина с голубыми глазами и русыми волосами – разбудил во мне гормоны страсти. Не так часто со мной подобное случается. Почему я должна подавить своё желание? Он сам этого хочет. Я не вешаюсь ему на шею. Помоги мне лучше хорошо выглядеть завтра. Я не хочу его разочаровать. Может, завтра будет наше последнее свидание.
 Так – со страстью – я убеждала их обоих:Анну-1 и Анну-2.

Я вывернула из гардероба всю свою одежду. Крутилась перед зер¬калом, смотрела, что с чем сочетается. В магазинах к тому времени появились товары. Да зарабатывала я не столько, чтобы носить то, что хотела. Но зато, наконец-то, я смогла иметь красивое белье. Покупала его, прежде всего, для себя. Никогда не жалела денег на приличные лифчики, трусики, комбинации, могла носить ситцевое платье или юбку, но под ними всё, что удавалось достать красивое.
Нынешние молодые дамы не пони¬мают всего драматизма, который пережили их бабушки и мамы в постреволюционное время (имею в виду революцию 1917 года) — большинство из них так и не носили красивое бельё. Я понимаю жадность женщин — жён советских офицеров, которые оказались в Германии после победы над фашистами. Они дорвались (в их ситуации это слово не может носить уничижительного оттенка) до приличных вещей; не разобравшись, на всякие вечеринки (или — торжества) они появлялись в пеньюарах и сорочках, приняв их за платья. Помню, что в прессе долго их высмеивали. Разве можно смеяться над женщинами, стремящимися быть красивыми? И когда лишают их этого естественного желания, то смеяться надо над теми, кто в государстве не может их обеспе¬чить приличным бельём (а также — платьями, пальто, обувью, косметикой...).

Для мужчин важны ракеты, а для нас — кружевные трусики.

Сравнивать вкусы мужчин и женщин — всё равно, что увидеть одновременно ночью Луну и Солнце. У джентльменов сердце замирает при виде машины типа «Мерседес-бенц», «Вольва», какого-нибудь «навороченного» «Джипа»... А у леди (возраст здесь не причём) может останавливаться дыхание рядом с витриной, демонстрирующей нечто тоненькое, кружевное, прозрачное... Или — рядом с тем, что можно надеть на ножки, украсить головку, пальчики...
Собираясь на свидание с Тринадцатым (ещё пока не ставшим Тринадцатым, но я уже предчувствовала, что станет), я остановила свой выбор на лёгком светлом брючном костюме и на туфлях с высоким, тонким каблуком. Нa отворот воротника приколола бутон маленькой красной розы. Как-то зашла в небольшой магазин и увидела множество цветочков из ткани разного цвета и размера. Выглядели они достаточно натурально, значит, искусные руки их мастерили. Купила несколько штук. Для разнообразия своей одежды и своей жизни.
В Париже есть улицы «красных фонарей», а у меня — красная роза. Грешить — так грешить!

Тринадцатый встретил меня у входа в гостиницу. Он был также в костюме светлого цвета — торжественный, как жених, или начинающий любовник, слышала такое выражение: «Красив как Бог». Этот мужчина был настолько удачно вылеплен скульптором-Природой, так у него всё (вот только до поры до времени я ничего не могла сказать о его члене) было пропорционально, что увидев его, я заулыбалась своим неулыбчивым ртом, возгордилась: он ждёт именно меня!
Мы славно пообедали в ресторане. А потом, как само собой ра¬зумеющееся, пошли в его номер.
Он был пылок, но нежен. Одежду с меня не срывал, наоборот —бережно всё расстегнул и аккуратно сложил. И не кинулся сразу на меня. Я побывала в ванной и вышла оттуда без пеньюара, хотя он лежал в моей сумочке. Мне нечему было стыдиться. Знала, что наш роман не будет продолжаться долго (расстояния между нашими городами о-го-го), предполагала, что буду без него скучать, поэтому надо было насладиться и насытиться. Он вернулся из ванной, закрутив таз полотенцем. Стеснялся!
Никогда раньше не делала комплиментов своим любовникам.
— Зачем ты закрылся? — спросила я, и сама сняла с него поло¬тенце.
— Чувствую себя так, словно я с женщиной первый раз. Волнуюсь. Закрылся, чтобы тебя не смущать.
— Что-то подобное чувствую и я. Но ты так красив, что грешно закрываться. Помнишь из истории? Юноша — красавец увидел отражение в воде и влюбился в себя; жить не смог, увял и превратился в цветок, получивший его имя — нарцисс. Ты в себя не влюб¬лён?
— Нет. Я влюблён в тебя, моя прелесть. Если бы ты знала, сколько бессонных ночей я провёл, мечтая, как буду тебя целовать... Тот поцелуй, помнишь? Он перевернул мою жизнь.
Он всю меня обцеловал, хвалил мою кожу, волосы. А я гладила его тело, моим рукам передавалось его тепло. А когда добралась до его вставшего и ожидавшего члена, мы поняли: больше ждать нельзя, мы горели желанием. Я проявила инициативу — легла на него, и в такой позе мы начали заниматься любовью; он пришёл в востоpг. Потом и он, и я предлагали разные позы, удобнее, крепко нас соединяющие.

Я не ошиблась, когда, глядя на его нос, думала: «У этого мужчины должен быть хорошей длины и толщины член».
В первый же раз мы оба — пусть порознь — закончили оргазмом. С этим любовником я меньше всего думала о себе; мне так хотелось, чтобы он получил яркое удовольствие и запомнил меня. Тело его этого заслуживало. Я получила физическое и душевное наслаждение оттого, что его красивое тело принадлежало мне. Мы расстались, довольные друг другом.
Потом мы перезванивались. Тринадцатый приезжал ещё один раз, придумав какой-то повод. И снова мы были как в лихорадке, словно подростки, только приобщавшиеся к сексуальным отношениям.
Когда мы были вместе, я мысленно перебирала в памяти все эпитеты, которые могли бы возвеличивать половой акт между мужчиной и женщи¬ной. Секс можно принимать как лимон — кисло; и как клубнику — слад¬ко. С Тринадцатым мне было сладко. Никто из моих любовников не смог затмить Дмитрия, как сексуального партнёра.
Но, думаю, что, если бы наш роман с Тринадцатым продлился дольше, то я бы смогла хорошо раскрыть¬ ему себя,  так же, как и Дим-Диму; как леди Чаттерлей  — своему любовнику: «В ней ожила вдруг другая женщина, которая мягко и тепло горела в её внутренностях, в её чреве; и эта другая женщина обожала его».

Мне не передать словами всех оттенков ощущений, когда член Тринадцатого властвовал в моём влагалище; он стремился всё глубже и глубже в моё тело, искал, врывался и вырывался... Пожалуй, лучше никто не cказал, чем Д. Лоренс о чувствах женщины-любовницы: «И в сердце её проснулось новое удивление перед ним. Мужчина! Не¬понятная власть над ней мужского начала! Её руки скользили по его телу, ещё немного боязливые, — боясь этого непонятного, враждеб¬ного, немного отталкивающего существа, каким он был для неё рань¬ше. Мужчина! А теперь она прикасалась к нему. Как прекрасен он был, как чист и прекрасен! Сильный и, вместе с тем, чистый и неж¬ный, с таким тихим и нежным телом! Как прекрасен он был, как прекрасен! Её руки спустились вниз по его спине к мягким маленьким округлостям ягодиц. Красота! Какая красота! Как это было возможно, эта красота в том, что раньше только отталкивало её? Невыразимая красота в прикосновении к его тёплому, живому телу! Жизнь в жизни, теплота живой сильной красоты! И странная тяжесть двух яичек между его ногами! Какая тайна! Какая странная тайна, которая могла лежать, мягкая и тяжёлая, в руке женщины! Источник всего, что было прекрасным, самый корень красоты!».
Когда не хватает своих слов, приходится пользоваться чужими.

Наш роман с Тринадцатым длился недолго из-за глобальных пере¬мен на 1/6 планеты, как раньше называли СССР. Мы оказались на раз¬ных берегах. Я переживала. Надеюсь, когда мы окончательно состарим¬ся, то из кладовой памяти будем извлекать и эту короткую, но прият¬ную связь.
В зарубежном фильме «Галантные дамы» главный герой — дворянин де Брантом — реально существующий француз, живший в шестнадцатом веке. Что он только не делал, чтобы разбогатеть! Но ничего не по¬лучилось. Зато у него было другое богатство — дар пламенного любовника. Самые знатные дамы, в том числе и жена короля, попадали в его объятия. В старости де Брантом написал книгу о всех женщинах, которые были его любовницами. Он вспоминал, что ему попадались и благочестивые дамы, но источником его наслаждений были... голодные (имелся в виду сексуальный голод) леди. Одна из них гово¬рит: «Лучшие любовники те, кто совмещает дружбу и любовь».

Адюльтеры можно объяснить не только темпераментом, «плотс¬кой жадностью»... Все мы время от времени становимся немного киника¬ми.
В четвертом веке до нашей эры ученик Сократа (Древняя Греция) Антисфен основал философскую школу. Все обучающиеся в ней и его последователи выступали против общественной морали, проповедовали «естественное» поведение, простоту в отношениях, в том числе и сексуальных — чтобы было всё свободно, как в природе. Их и называли киниками.
Предполагаю, что на планете Земля мало отыщется людей, в жизни которых не случаются сексуальные мини-революции. У многих она становится самым ярким событием, скрашивающим затем «правильную», размеренную жизнь.
В этой — эротической — связке мы все. Камень в грешницу бросать некому.


Рецензии