розовый бантик

После столь странного, чем-то сонного состояния, ты решаешься продолжать жить и видеть все оттенки серо-зеленого мира. Первое, что наворачивается на глаза – фотография на стене, на первый взгляд, ничем не примечательная.

Но ты невольно перебираешь мысленно всех, кто на ней изображен: крайняя слева – темная личность, непредсказуемая пожилая Стефани.
В центре – маленькая и открытая всем, не умеющая врать, Джинни. А справа – фантастическое существо, напоминающее коренастую девушку, неумело прикидывающуюся старухой.

И тебе становится смешно: коренастая девушка  - ты.
За смехом скрывается неведомая грусть и смятение: что же заставило тебя идти на такую глупость и унывать от воспоминаний?
А на этот вопрос, хочешь-не-хочешь, придется просить ответить…. только их!
К чему ты и торопливо приступаешь, боясь не поймать что-то навек уходящее…

…. Ушел успех, вот какой-то иронический успех, бизнесс-центра. Он и так ничего утешительного не обещал, а теперь и вовсе выкинул безаппеляционно своих работников на улицу.
Последнее – очень притягивающее место для иллюзий, что от легких криминальных путей надолго станешь королем мира.
А путей было много: хочешь – продавай запрещенные фильмы и литературу, хочешь – занимайся грабежами….

Но против всего этого был сильнейший внутренний протест: несмотря на дату рождения в паспорте, ты давно ощущал себя стареющим не по годам.
И от этой мысли была мания к добрым делам. А что в твоем представлении данное понятие?
Ухаживать за бездомными зверюшками, садить деревья, скрашивать одиночество брошенным.

Последний вариант стал самым утешающим, тем более в глаза лезла табличка над входом единственного в городе дома престарелых: «Хочешь ухаживать за нами – будь поласковее».
А внизу этого нелепого постулата мелкими буквами висело совсем уж несуразное пояснение: «На работу принимаются только женщины».

«Вот ерунда! – мысленно негодуешь ты, тратя последние гроши на парик, платье с косметикой. – Скучнее, небось, работенки просто нет!.... Но так мне, неудачнику, и надо!».
С этой мыслью твердо направляешься в недра дома престарелых, представившись, особо ничем не заинтересованному, смотрителю «вдовой Мэрри».

Но сворачивать с намеченного пути просто не было желания, и ты действительно надеялся получить таким образом наказание за все эти годы проигрыша, разочарований и одиночества.
Впрочем, кары не вышло. Но это было только приятным: содержащиеся в этом здании старики (коих было довольно мало) и старушки были неприхотливы, довольно радушны.
И для полного счастья им вполне хватало, чтобы кто-то был рядом.

Ты нес свою службу верно и без жалоб даже самых чопорных старух.
Всех забавляли твои смешные ужимки, указывающие на то, что на самом деле ты не являешься тем, за кого себя выдаешь.
И порою казалось, что скоро ты вернешь себе и приличные гонорары, и верных друзей, пусть и украшенных сединой.

Особенно о последней надежде давала знать старушка Стефани.
Она попала в этот дом, когда ее родственники отговорились делами и уехали, незаметно передав ее имущество своим, нужным людям, а саму Стефани, лишив любимой кошки и объявив безнадежно больной аллергией, покинули.

Теперь странная старушка видела свою любимицу в … тебе.
Она также, не то кокетничая, не то впадая в детство, могла запросто посылать тебя стократ на день за всякими пустяками, часами гладить твою, захороненную под париком макушку и даже иногда ласково подзывать «кис-кис»!

Однако, несмотря на причуды этой крепенькой веселой пожилой дамы, ты вполне мог считать ее своей подругой, если был на самом деле женщиной: Стефани щедро делилась с тобою всем на свете, ежесекундно осведомлялась о твоем (на самом деле давно надломленном) душевном состоянии, и даже умудрялась поделиться стихами своего сочинения!

Так, дни и ночи незаметно проходили, порою становясь чем-то одинаковым и нестерпимым: с первыми лучами солнца ты вставал, приводил себя в порядок и совершал обязательный обход стариков, сопровождающийся делением свежими новостями и кратким медицинским осмотром.
Далее наступал визит к повару и маленькая роль официанта, услужливо подающего завтрак.

Затем был досуг, щедро скрашиваемый партиями в шашки и шахматы у мужской половины обитателей, играми в карты и девичьи глупости, вроде гаданий на суженого – у женской.
Кроме того, невольно ты влезал и во все сферы искусств: по просьбе стариков, ты то перевоплощался в певца и исполнял, как умел, различные песни и частушки, то разыгрывал небольшие сценки, то читал вслух романы и декламировал стихи…

Так продолжалось до обеда, и после него все устраивали групповые интеллектуальные игры, рассказывали друг другу (совсем как в молодости) страшные истории, делились впечатлениями за день и засыпали.

Выслушав твои пожелания «доброй ночи», пройдя вечерний медицинский осмотр и чувствуя себя абсолютно счастливыми людьми, которых ценят, понимают и любят даже в старости, у которых есть верный чуткий друг (то есть ты), обитатели дома засыпают.

Но с ужасом осознаешь, что в отличие от этих беспечных пожилых людей, твоя, вообщем-то не пыльная и творческая работа, постепенно превращается в ад, некий мрачный цирк, сотворенный только для утешения иных, в котором о себе будто и не помнишь! Из-за подобных черноватых мыслей возникает слепая злость на свой избранный путь, пусть и удерживающий тебя на стабильном положении.

А главное – проснулась непобедимая жалость к себе: ты же еще в бренной оболочке довольно молод, вполне неглуп и … обречен на такое позорное существование?
Да, сейчас в это странно и стыдно поверить, но тогда ты уже с ненавистью засыпал на скрипучих кроватях, под аккомпанемент тоненького храпа стариков и с обидой невесть на что долго еще глядел на луну, обрамленную решетками.

Но, как будто в утешение и погибель от ослепления этим утешением, одним днем пришла на работу новенькая – Джинни.
Она была совсем такой, как сейчас, на фотографии – маленькой, робкой, искренне улыбающейся, с по-детски завязанными маленькими хвостиками пышных волос, с наивными и блещущими оптимизмом глазами.

Тебе запомнилось в ней все – и звонкий голос, и живые шажки, и одежда, как правило, состоящая из юбочки и блузки.
А последний элемент ее туалета всегда украшался розовым бантиком, неуловимо меняющим свое расположение на блузке каждый день.

Именно этот бантик стал для тебя воплощением всех тех ярких и даже усыпляющих чувств, всей стремительности и печальной быстроте ее жизни, проведенной рядом с тобою.

Будто проснувшись в другой реальности, Джинни никак не могла привыкнуть к твоей, слишком коренастой для девушки фигуры, побаивалась.
А в то же время с удовольствием делила с тобою работу, свои ценности, трогательно представленные в виде плюшевого щенка и книжки про сказочного единорога.

Она с радостью ухаживала за стариками, являя миру собой просто солнышко, осветившее хмурые никчемные комоды и пыльные полы.
Сейчас страшно поразмыслить, почему все вспыхнуло так внезапно, что ты словно пытался поскорее с себя сбросить маскарад и признаться во всем Джинни.
«Еще успеем!» - были ее любимые слова, и в них отразилась правда и ложь: она, как молодой ветерок, мигом делала всю работу и успевала перемолвиться со всеми, никто не лишался ее внимания!

В то же время, как же ты не заметил, что не успела она увидеть хмурость Стефани: видимо лишившись подруги (тебя), старушка стала неимоверно замкнутой, со зловещей тенью на лице?
Конечно, тебя терзали смутные подозрения в коварных планах Стефани, и, унижаясь, пытался отвлечь ее от них, предлагая и усиливая, как только можно, свое внимание.

Увы, это, очевидно, только раздражало Стефани, и она, явно в отместку за одиночество, стала сыпать сплетнями и преувеличенными наблюдениями о том, как ты в очередной раз тайком подсовываешь записку Джинни, как падаешь с ног с улыбкой от того, что освобождаешь ее от работы, как не спишь ночами, а все вздыхаешь в сторону ее кровати…

А Джинни, как ребенок, тут же попыталась взять удар на себя и поклялась Стефани (заигравшей окончательно недоброй улыбкой) в вечной дружбе.
Чтобы заслужить успокоение амбиций ревнивой старушки, ты даже подкинул ей идею подарить плюшевого щенка, чтобы задобрить ее жадную до обожания своей особы натуру.
И Стефани вроде смирилась, даже стала приветливее и с тобою, сутками разговаривая с Джинни и не подпуская ее под различными предлогами к тебе.

С болью сейчас осознаешь, что мстительная старушка просто платила тебе той же монетой.
Но тогда тебе было все равно, беспечно и привольно даже, ведь Джинни в безопасности, ты в относительно спокойном состоянии и все равно любишь ее, не смотря ни на что!....

Так продолжалось до тех пор, пока с досадой не начинаешь замечать, что пугливая Джинни не разговаривает с тобою так же свободно и доверчиво, что она обходит тебя.

Худшего оскорбления и предательства от Стефани ты не мог ждать. Не помня себя от разочарования и шока, ты спешишь задержать ее по пути на обед и, стиснув от бешенности зубы, твердо изречь ей в лоб, что «ненавидишь ее, никогда больше не будешь ей подругой за всю клевету, что она сотворила; что запрещаешь ей под страхом такой же клеветы и позора приближаться к Джинни»!

Конечно, применение грубой моральной силы надолго заткнуло нечистую глотку Стефани, и она стала опять такой же тихой и доброжелательной, даже прилизывающейся.

А Джинни перестала быть запуганной и свободно опять оставляла тебе неземное удовольствие от бесед обо всем на свете, совместных прогулок, весельем и … самых светлых в мире минут, которые колебались столь же свободно и радостно, как и ее милый розовый бантик…

Увы, с некоторых пор ты ловишь себя на мысли, что несколько дней подряд не видишь его, беспечного смеха Джинни.
И не находишь себе от этого места.

Рассудок понимает, что ждать бесполезно, однако, чтобы утихомирить саднящие раны в душе, предпринимаешь и эту глуповатую попытку, с подозрением поглядывая на Стефани.
Она словно расцвела.
Стала разговорчивой и светящейся изнутри от какой-то злорадной победы.

Тебе не дает покоя то, что Стефани стала раскованнее и смело упоминает … Джинни, в черных наглых красках, в прошедшем времени.
Последнее тебя пронзило насквозь, словно ножом.
Ты горишь от нетерпения и ждешь, когда все пойдут ужинать, чтобы вызвать Стефани на откровенный разговор и узнать, где она посмела спрятать Джинни.

К твоему шоку, старушка, казалось, напрочь забыла свое привычное радушие, отвечала холодно и до невозможности безразлично.
Тогда-то у тебя и возникает желание запустить в нее чем-то. Чтобы с лихвой отплатить за все мучения, доставленные и Джинни, и себе.

Но не делаешь этого, а только бросаешься искать свою возлюбленную, ту, которая действительно много для тебя значит среди этого океана холода и притворства, умудрившихся проскочить даже в такое невинное, на первый взгляд, здание, как дом престарелых.

Поиски приводят к потере рассудка над… простой картиной в одной из кладовок здания, загораживающей, ничем не примечательную, треснутую стену.
Потому, что под этой картиной ничком лежала Джинни, неподалеку от нее были отброшены как-то печально глядящий плюшевый щенок и розовый бантик, так крепко посеявший в твоем сердце иллюзию счастья от жизни со своей хозяйкой!

Давясь слезами, ты немедленно бросаешься к Джинни, делая жалкие попытки привести ее в сознание и оказать медицинскую помощь – она была отравлена едкой микстурой, спрятанной неподалеку за кучей хлама.
От этого и была так безнадежно далека от твоей, еще обещавшей смысл жизни, была мертва!.

Ты, разбитый от потрясения, срываешь с себя ненавистный наряд, приведший тебя к жизни в этом мерзком здании, позволившим себе пролить несчастную кровь, топчешь его.

 Бережно поднимаешь и прячешь у себя на груди розовый бантик и малюсенького щенка – самую радужную память о своей единственной Джинни.
А потом идешь в … никуда и кстати замечаешь развеселую беседу, возглавляемую Стефани, в оборках фартука которой небрежно затерялась пробка с наклейкой «яд».

Едва завидев это, пытаешься собрать остатки сил, чтобы не сойти с ума окончательно и не впасть в тягу к суициду – бежишь. Стремглав бежишь прочь от этого здания, от подлой Стефани, от старой жизни…

…А что есть твоя жизнь?
Нагромождение непонятных, беспричинных удовольствий и наказаний?
Сейчас, вспомнив эти быстрые листья самых сладких и страшных дней, невольно стремишься ни о чем не думать. Ни над чем не размышлять.
А надо бы: ведь может, поэтому тебе на глаза попался розовый бантик?
Напоминает ли он тебе самого себя? Вот в чем вопрос.

И ты правильно отвечаешь на него – безусловно, напоминает.
Две части этого нежного бантика – две твои самые сильные страсти, столь сгубившие тебя в таком молодом возрасте: одна – тяга к сытой жизни и какой-то животный инстинкт выживания, сметающий все и заставляющий терять душевные силы на мимолетный хлеб и зрелища.

А вторая – ручеек жизни, так и не успевший утолить твою жажду сполна – жажда друзей и любви.
Именно она толкает на всякие глупости, обещая тем самым иллюзии и их живительную утрату.

Но ты, полный силы и привыкший к быстрому бегу жизни, поспешил и захотел перетянуть на себя обе стороны бантика сразу.
Чтобы получить все и быть абсолютно счастливым.

Конечно, это стоило неимоверных усилий и… быстротечности, печальной и сильной, разорвавшей тебе сердце пополам, как тихий светлый бантик.

И теперь он грустно стремится улететь почти развязавшимися ленточками вдаль, в небо, подарив тебе прощальное дыхание ветра дружбы и облака любви…