Мария Пейсахова - Рельсы
Ну что за напасть? Я стоял на пустом полустанке, ежась от холода, и тревожно вглядывался в непроглядную тьму. Вокруг ни души. Сколько времени, черт возьми? Наверное, где-то около половины второго ночи. Батарейка в часах еще утром, как назло села, и я даже не могу узнать точное время. Какой же я идиот! Я проснулся, аккурат, в тот момент, когда поезд проехал уже 7 остановок от той станции, где мне нужно было выходить. И я, как ошпаренный выскочил из вагона, совершенно забыв о том, что еду в последней электричке! А ведь можно было доехать до конечной станции, взять там такси и спокойно добраться до дачи. А что делать теперь? До шоссе я не дойду - недавно прошел сильный дождь, и лесные тропинки размыты грязью, и я просто-напросто увязну в ней. Остается только одно: идти назад вдоль рельсовой дороги.
По моим подсчетам такой путь займет около двух-трех часов. По крайней мере, это лучше, чем спать на холодной, мокрой земле, забившись, как собака, под ближайший куст. Я еще немного постоял на перроне, в надежде, что встречу хотя бы одного человека и попрошу у него помощи. Но вокруг - ни звука, ни души.
Мне стало невыносимо страшно, я почувствовал себя настолько одиноким и заброшенным среди этого бескрайнего пространства. Казалось, что все земля, весь мир, вся вселенная представляет из себя этот полустанок, и я в ней один. И прямо сейчас она поглотит меня без остатка, не оставив ничего. Странная, давящая тишина резала слух, и хотелось кричать, что есть мочи, звать на помощь, но я сдержался.
Надо брать себя в руки – сказал мне голос разума. Размазня, хватит плакаться. Иди уже! Иди! Ветер дунул мне в спину и будто подтолкнул вперед. Я достал из сумки бутылку с остатками минеральной воды и вылил себе на голову. Сразу стало как-то легче, и я словно пробудился от тяжелого забытья. С глаз сошла пелена. И я посмотрел на мир трезвым взглядом. Ну и как полустанок может поглотить меня, обратившись во вселенную? Ох…Какой бред лезет в голову. Все не так уж и плохо. Ночная прогулка по рельсам не причинит мне вреда. Зато, когда дойду до дачи, высплюсь на неделю вперед! У меня же отпуск начался – неожиданно вспомнил я! Какое счастье! И настроение мое резко улучшилось.
Тревожно зашумел лес впереди и я вздрогнул. Какой унылый полустанок, один единственный слабый фонарь освещает небольшую платформу, по близости ни одного дома, точно тут все вымерли, лишь уныло гудит трансформаторная будка. Я сунул руку в карман, и нащупал пачку сигарет. Облегченно вздохнул, открыл ее и обнаружил, что она пустая. Вот это да! И я опять расклеился. Безумно хотелось спать, а вовсе не идти по плохо освещенным рельсам, мимо пугающего леса и пустых остановок.
Держась за шаткие перила, я с трудом спустился на землю по неровным, выщербленным ступенькам перрона. Ну что ж! Я сделал глубокий вдох! Вперед! Пожелай мне удачи – сказал я сам себе и двинулся по шпалам. Вдалеке видны были слабые отсветы фонарей - по крайней мере, скоро мой путь будет освещен.
Ну а пока я шел медленно, спотыкаясь о каждый камень. Камень, камень, камень на рельсах. В памяти всплыло неприятное ощущение чего-то давно забытого и загнанного в темноту подсознания. Камень, камень на рельсах, - повторял я постоянно, пытаясь уловить призрачное воспоминание, с чем же это связано? Я почувствовал легкий укол совести, и вдруг, раз – проблеск света, - вспомнил. Вспомнил сразу. Обдало жаркой волной. Несколько лет назад мне приснился странный сон, будто я, крадусь к железнодорожным путям и кладу большой булыжник на рельсы. Потом отбегаю и прячусь за невысокий холм, поглядывая на часы, - ожидаю прихода поезда. Я жду с нетерпением и сладким трепетом, и постоянно говорю себе: «быстрее, быстрее, ну приходи уже». И вот слышу гул приближающегося поезда, замираю в ожидании, и вот уже вижу его, он повернул и несется вперед. Скорей же, скорей же! Он подъезжает к тому месту, где я оставил камень, бац! Раздается противный скрежет, из-под колес сыпятся искры, вагоны накреняются вниз, продолжают движение, а потом с шумом падают на землю. Слышен треск, шум, бьется стекло, корежется железо. А я выхожу из своего укрытия, и смотрю, на исковерканный состав, как Наполеон на Москву.
Проснулся я с чувством собственной вины, и было тошно от того, что во сне во мне проявился неведомый садизм. Я быстро поднялся, вышел на балкон, закурил, пытаясь избавится от странных эмоций, но страшные картинки никак не выходили из головы. Из соседнего окна доносился голос радио-диктора. Я начал вслушиваться в его речь, и меня передернуло. Сегодня утром, где-то неподалеку от города поезд сошел с рельс, число жертв достигло ста человек. «Смотри – это сделал ты, это твоя вина! А может где-то там в другом мире – ты управляешь реальностью.» - шепнул мне гаденький голос совести. «Ну что за бред!» - отвечал я сам себе, а между тем холодный пот прошиб меня с ног до головы.
Я закурил вторую сигарету и начал вслушиваться еще внимательнее, чем прежде. Но новостная лента закончилась. Целый день я не находил себе места, и никак не мог выкинуть из головы этот идиотский сон. Вечером я заставил себя включить телевизор. По данным предварительного следствия, тот самый состав сошел с рельс, благодаря чьей-то активной помощи. Кто-то за несколько минут до прибытия поезда сломал стрелку на рельсах, перевел ее в другую сторону. Мне стало дурно. Всю ночь я ворочался в полусне, мне виделись окровавленные тела, осколки битого стекла, и искореженное железо.
Утром мрачный и недовольный я пошел на работу. Не удержался и купил свежую газету. Как выяснилось, злоумышленника прошлой ночью поймали, и репортеры уже знали, чуть ли не всю подноготную дела. Им оказался 32-летний работник железной дороги. Около двух недель назад его начал преследовать голос, который внушал, что было бы неплохо сломать стрелку на рельсах.
Господи! А если вдруг, тот голос, что подзуживал его, что если это мой голос? Да что за ерунда! Мужчина душевнобольной, у него обнаружились признаки вялотекущей шизофрении! Так говорил я себе, но навязчивые идеи не отступали. Долгое время я ходил потерянный и сам не свой, пытался забыть, но не мог. И отказывался верить, что все это не имеет ко мне никакого отношения.
Сейчас эти воспоминания вновь заставили меня содрогнуться, но я вышел на свет, и с облегчением увидел, что моя дорога освещена фонарями.
Так я пошел уже быстрее и увереннее, и страшное воспоминание вылетело из головы. Ночь стояла влажная и сырая. Запах мазута, дерева, смолы и мокрой земли кружили мне голову, а шорохи и вздохи деревьев стали теперь приглушеннее и тише, и я почти перестал их замечать. Интересно сколько времени займет моя дорога? Как жаль, что часы остановились так не вовремя! И я не знаю даже примерно сколько я уже иду. Хорошо, что я пока, не чувствую страха. Это все от усталости. Денек сегодня выдался нервный и напряженный, я спал всего два часа и поэтому, сев в электричку сразу же отключился. И вот к чему это привело. Удивительно, как я еще могу передвигаться. Лес с правой стороны меня стал расширяться и наползать, и казалось, что он вот-вот проглотить рельсы. Усталость давала о себе знать, и я уже начал слышать музыку. Так иногда со мной бывает, когда я долго не сплю. Мысли перекрываются странными песнями, в которых я четко разбираю некоторые слова. Таких композиций нет в действительности, но я различаю звучание инструментов, мелодию, голос. Вот и сейчас снова слышу ту самую веселую песенку про морячка. Я улыбнулся. Какие странные вещи творит с нами мозг.
«Морячок, морячок, куда же ты ушел, зачем меня оставил, ведь я тебя люблю, играй же ты без правил» – раздавалось в моей голове. Какой идиотский текст. Вот опять гармонь слышу, и неясно, кто поет: то ли женщина, то ли мужчина.
Неожиданно, посреди знакомой мелодии, я явственно услышал другой голос, он пробивался сквозь больную музыку, и казался до одури реальным. Я остановился. Музыка резко смолкла. А голос остался. Я вслушался: он тихо, но отчетливо сказал: «Помогите! Помогите!». И тишина. Холодное небо. Слабый свет фонаря. Рельсы. Голос.
Я растерялся. Закрыл глаза и тряхнул головой. Тишина. Уныло гудит фонарь. В траве стрекочут кузнечики. Я облегченно вздохнул. И снова: «Помогите!».
Захотелось бежать. Стало безумно страшно. И опять: «Помогите». Теперь я определил, что источник звука где-то впереди в двух-трех метрах от меня, в лесу за насыпью. Я неуверенно пошел на этот звук. Сердце билось учащенней, а вдруг кому-то действительно требуется помощь? И это не плод моего больного воображения? Может кто-то потерялся в лесу? А может с кем-то приключилось беда? Но я никак не ожидал встретить в этой глуши человека, да еще и в столь позднее время.
Я стал карабкаться по насыпи. И, когда достиг еще вершины, чуть не рухнул назад, голос отчетливо и громко произнес мое имя.
Я зацепился за ветки липы, стоявшей у обрыва. Мое имя, произнесенное чужим голосом среди ночи, в глухой заброшенной стороне, да возможно ли?
Я стиснул зубы, чтобы не закричать. Оледенел от страха. И каким-то чудом, нечеловеческим усилием воли я заставил себя взобраться наверх. Остановился. Голоса не было слышно. И снова мое имя, и так близко, так близко, что я чуть не взвизгнул от неожиданности.
Начал вглядываться в темное месиво леса, и увидел бледный силуэт, освещенный слабым фонарем, стоявшим у края насыпи. Я осторожно пошел в ту сторону. И голос снова произнес мое имя. Как же трудно идти! Хочется исчезнуть, но что-то внутри меня упорно говорит о том, что я должен, просто обязан подойти.
И я шел, продираясь через кусты, и наконец увидел девушку в белом платье, сидящую на поваленном дереве. Ее голова была беспомощно опущена вниз, но как только я подошел ближе, она подняла на меня взгляд, и улыбнулась растерянной, сонной улыбкой. Затем покачала головой, и начала медленно раскачиваться всем телом из стороны в сторону, и, наконец, произнесла:
- Вот ты и пришел.
Мне стало жутко. Казалось, что это какой-то бредовый сон. Она все улыбалась и смотрела на меня странно-пустыми, холодными глазами.
Я молчал. А она продолжала раскачиваться и с укором говорила:
- Что же ты? Забыл меня, а помнишь, помнишь, какие ты писал мне письма?!
В ее голосе ощущалась вселенская усталость, мне казалось, что она вот-вот рухнет без чувств. Пьяная? Безумная? Неважно! Страх прошел. Я осторожно ответил:
- Какие письма?
Она усмехнулась:
- Ты не помнишь, не помнишь. Конечно, откуда тебе помнить? Ты же другой. А ты писал мне их, и я, вскрывала их маленьким остреньким ножичком, один раз даже поранилась…
Она замолчала и стала разглядывать свои пальцы:
- Да, да, вот они шрамы повсюду, везде, они до сих пор видны, понимаешь? – надрывно произнесла она, и опустила голову, - Я так волновалась, когда вскрывала их, и ножик ходил туда-сюда, туда-сюда. Мне было больно.
Она замолчала и уставилась в одну точку.
Я стоял в оцепенении. Рассеяно полез в карман за сигаретами, но тут же вспомнил, что они кончились. Задрожал. Мне вдруг самому захотелось плакать, и смотреть на свои пальцы, искать на них шрамы от ножевых порезов.
Она снова посмотрела на меня:
- Ты хочешь курить? У тебя кончились сигареты. Бедный. Сейчас. Сейчас.
Она пошарила рукой за бревном и подала мне полную чуть влажную пачку сигарет. Я машинально взял их и начал распаковывать, и только, когда поднес сигарету ко рту, понял, что это именно та марка, которую курю я.
С трудом, сдерживая дрожь в пальцах, я прикурил. Она наблюдала за каждым моим действием и обреченно улыбалась:
- Бедный. Ты ничего не понимаешь. А я, я-то все помню. Те письма, твои письма. Я сидела на террасе за маленьким столиком в плетенном кресле и читала их, дул свежий майский ветер и приносил мне восторги первой любви, первой разлуки…Читала «Вешние воды» Тургенева. И небо было такое синее-синее, и откуда-то с полей шел дым, где-то жгли прошлогоднюю листву. И все дышало неизъяснимой прелестью.
Я затягивался все сильнее и сильнее, далеко, в глубине души рождались какие-то знакомые чувства, казалось, я ощущаю и тот вольный майский ветер, и ту безграничную свободу. Мне снова захотелось плакать так сильно, навзрыд, как плачут дети. Маленькая терраса, белые листочки писем, и трепетное ожидание чего-то томительного, бесконечного и великого. Я прикрыл глаза рукой, и прикусил губу, чтобы она не видела моих слез.
Она рассмеялась так беззаботно и по-детски:
- Ну что ты! Не плачь. Не плачь. Ничто не исчезает бесследно. Ты не помнишь того, что ты мне писал, а я помню, помню некоторые строчки наизусть.
Она замолчала, я убрал ладонь, и увидел ее пристальный, внимательный взгляд.
- Что я писал тебе? - охрипшим голосом спросил я.
Она чуть выпрямилась и громко начала говорить
- Твои глаза, твоя детская доверчивость, твое стремление ко мне. И моя, по началу отстраненность, а затем – преданность; прикосновения к тебе, как к близкому и родному, чему-то необычайно теплому и светлому. Я с тобой, я рядом, я хочу дарить тебе то, что у меня есть в избытке. Ты – тонкий, хрупкий цветок со стальными лепестками. Ты – неизбежность бесконечного пространства. Точка на пути, которую нельзя обойти, обогнуть. Чуткая, пламенная стихия, дитя неба, знающая таинства всего живого, что есть на земле. К тебе стремлюсь, и вижу тебя так четко, будто ты всегда, вот так вот, сидела со мной рядом за тем старым, черным роялем.
Ее голос звучал глухо, словно шел из глубины колодца, ударяясь о стены. Ни на секунду она не повысила тона, все было произнесено на одной, монотонной, но твердой ноте.
Она посмотрела в мои глаза, и стало так больно, так стыдно за то, что я не помню. Она уловила это, и ее взгляд стал острым и холодным, как сияние ночной звезды. Тогда я осторожно присел с ней рядом, и не знаю почему ответил:
- Я верю тебе, но не помню.
Она застыла и уставилась в землю:
- Да, да, ты так писал мне. Именно ты.
И она задрожала.
- Холодно, - как-то обреченно сказала она.
Мне захотелось обнять ее, чтобы дать ей хоть чуточку тепла, но я не мог. Я застыл как изваяние. Я боялся сделать хотя бы одно лишнее движение. Неясный страх сковал меня по рукам и ногам, но душа протестовала, душа кричала: «Ну что ты! Обними! Обними скорее!».
- Холодно, - снова сказала она, и задрожала.
Нет. Нет. Я не должен обнимать ее. Этого нельзя делать. Тогда все миры смешаются. А я хочу добраться до дачи.
«Дача» – это слово вернуло меня в реальность. Я вспомнил свой маленький домик. Уютные комнаты со старой мебелью, зеленое кресло, полки с книгами, стоящими там еще с самого моего детства, буфет со старой посудой, часы с забавной кукушкой. Да! Я же сегодня должен был быть на даче! Должен был зайти в магазин, чтобы купить еды и сделать себе ужин. Я хотел пожарить картошку и усесться в кресло с бокалом красного вина, и слушать, как трещат дрова в старой печке. Да! Мне же надо было наколоть дров! А вместо этого я сижу здесь в сыром лесу, на бревне….Я не успел закончит мысль, как услышал ее тихий плачь:
- Холодно.
И тут я не выдержал и крепко обнял ее. Как только мои руки сомкнулись на ее талии – я забыл о том, что думал секунду назад. Волны знакомого, родного тепла накрыли меня с головой, я слышал, как громко стучит ее сердце, как перестает она дрожать и покоряется той силе, объединившей нас.
Наконец она отстранилась от меня, ее глаза остались, как и прежде холодными и безучастными, но в них промелькнула слабая искорка радости.
- Я так устала. Отведи меня домой, пожалуйста.
Мне хотелось спросить, где ее дом, но тут же понял, всю нелепость подобного вопроса. Надо добраться, как-то добраться до дачи.
- Пойдем, - сказал я, вставая, и протянул ей руку.
Она снова опустила голову, и стала раскачиваться:
- Домой. Домой. Как я устала.
Потом встрепенулась, подала мне руку. Как только я ощутил тепло ее пальцев, я сразу понял, что должен, должен как можно скорее добраться до дачи. Она медленно встала, чуть покачиваясь:
- Пожалуйста, возьми мои крылья. Мне так сложно их нести.
Она жестом показала куда-то позади себя.
Крылья??? Я начал всматриваться и заметил что-то большое и белесое. Я отпустил ее руку, и подошел туда. На земле валялись большие белые крылья. Я растеряно остановился. От них исходило слабое фосфорное свечение. Я дотронулся. Такого материала я не видел никогда. Нежное и мягкое на ощупь, но эфемерное, призрачное, кажется вот-вот ускользнет из-под пальцев. Что-то отличное от всего, что есть на земле. Я взял их и попытался поднять, но они были такими тяжелыми, что я с трудом оторвал их от земли. Как же? Как же я поведу ее, да еще и понесу крылья?
Она поняла мою растерянность и сказала:
- Одень их. Так легче идти.
Я послушался, и как только белые крылья коснулись моей спины, я почувствовал как они плавно и незаметно вошли в мою кожу, в мою плоть, и стали частью меня, теперь я не ощущал и половины их веса. Прошло несколько секунд, и я увидел, что они стали темными.
- Темные, потому, что ты рассекаешь ночь, рассекаешь тьму, и отсвет ее остается на них, - слабо улыбнулась она.
Я подошел к ней и взял за руку, она упала на мое плечо, и мы медленно спустились на рельсы. Я шел между путями, и лес вокруг, шпалы, темное небо, фонари теперь казались мне декорацией, ширмой, прикрытием к тому, что действительно скрывается за ними.
И снова спотыкались мы о камни, и воспоминания того сна казались мне не то, что смешными, а пустыми, такими будто их никогда не существовало.
Ее ладонь лежала в моей, и я чувствовал легкое дрожание ее пальцев. Мы шли долго, очень долго, времени не было, и, казалось будем идти так бесконечно. Я уже начал выдыхаться. Крылья за спиной становились все тяжелее и тяжелее будто набирали вес. Мы споткнулись о камень и чуть не упали. Добраться бы. Добраться бы.
Вдруг до моего полусонного мозга дошел шум. «Поезд» - подумал я, и увидел впереди желтые огни. Мы остановились. Но что это? Позади услышали тот же шум. О только не это! Два поезда одновременно. Нас, усталых, просто снесет ветром, и мы упадем прямо под колеса. Я не выстою. Не удержусь. Не выдержу. Несколько секунд, и мы в эпицентре шума, леденящего холода, и бешеного ветра, меня качнуло и я едва сдержался, чтобы не упасть. Крылья! Крылья! Вспомнил я. Обнял ее крепко. И ощутил всю ту неведомую силу. Секунда - и я оторвался от земли. Мы взмыли вверх. И я увидел, как две светящихся точки внизу, промелькнули и растворились в темноте. Мы летели. Набирали скорость. Я смотрел на нее. Ее глаза понемногу менялись: оживали и становились все светлее и светлее.
Мы глотали судорожно воздух и упивались свободой. Через некоторое время я начал уставать. Она же отпустила меня. Я не испугался. Я знал, что и она полетит рядом. И увидел ее крылья, которые тоже стали темными. Так мы летели, уже не ощущая тяжести и усталости, летели, не зная, куда и зачем, все выше и выше, пронзая облака, наполненные густым туманом. Земля, трава, деревья, все осталось там, внизу, а перед нами открывался безграничный космос, манящий звездами….
-
05.06.11 от Р.Х.
Свидетельство о публикации №211071200654