Нас было трое

История о том, почему рукопись была украдена много лет тому назад, а выстрел раздался только перед занавесом
Глава 1
Нотариус Джефри Раули выслушал мой рассказ с особенным вниманием. Еще бы, ведь он получал за это немалые деньги, причем его нынешняя оплата в час составляла ровно столько, сколько он получал в самом начале своей карьеры ежемесячно. У Джефри был длинный острый нос, который и сделал его знаменитостью среди себе подобных, должно быть, его пуританка-матушка знала, за что таскать его после очередной проделки.
Джефри постукивал черным карандашиком по столу, и время от времени что-то записывал в своем блокноте. Два раза приносила чай его секретарша, длинноногая, затянутая наподобие перевернутой рюмки. Поймав мой взгляд, Джефри пояснил, что она француженка: в его глазах это имело особый вес.
-Насколько я понял, вы хотите, чтобы все ваше наследство перешло этим двоим, - наконец, помусолив пальцами край своего пшеничного уса, сказал он, - и я должен их отыскать. Что же, задача не из простых. Мы даже не знаем, в какой стране их следует искать, не говоря уже о точных координатах.
-Я вам не ЖэПэРээС-навигатор, - сказала я, наслаждаясь этим неправильно произнесенным, но таким родным ЖэПэРээС.
Он покачал головой: ох уж эти русские с их больными причудами и неряшливым акцентом! Могли бы за столько лет и сподобиться хоть чуть-чуть улучшить свой чудовищный характер, заставляющий обходить их стороной при заграничных поездках. Что вы, отпуск пропал, если в соседнем номере поселился один из этих горластых бородатых туристов с внушительным пивным брюшком, пергидрольной блондинкой-женой и невоспитанными отпрысками! Нужно немедленно бежать из такого отеля и жалобу еще написать администратору! И Джефри погладил под столом свой плоский крепкий живот, продукт еженедельных походов в тренажерный зал и сбалансированного питания.
-И хочу я совсем не того. Хочу я совсем обратного. Я боюсь, как бы после моей смерти ЭТИМ ДВОИМ чего-нибудь не досталось. Этого никак нельзя допустить. Кxе-кхе.
-А что, у них есть основания претендовать на ваше наследство? – кашлянул Джефри, зашедший в тупик.
-Ха! И еще какие! Иначе я не стала бы беспокоить вас просто так, - и я вытащила из сумочки сигареты, - не возражаете, если закурю? Что-то я себя неважно чувствую в последнее время, вот и хватаюсь за сигареты.
Это «что-то» заставило Джефри еще раз вздрогнуть. Все-таки перед ним сидел человек, собирающийся месяца через два в долгое путешествие. В путешествие без конца.
-Хм, - только и сказал он. – А у вас нет фотографий с ними?
Фотографии у меня не осталось ни одной. Их в принципе не существовало. Ну кому из нас пришла бы в голову идея совместной фотографии?
На всем белом свете нас всегда было трое. Не так уж часто мы и встречались, а после, когда судьба разбросала нас по свету, и вовсе перестали видеться, но от этого мы никак не меньше, а то и больше думали друг о друге. Наверное, мы могли бы быть сестрами или женами одного мужа, или просто соседками по коммунальной квартире: тогда бы ничего не произошло, мы мирно драли бы друг другу волосы, и думать не думали, что все могло бы сложиться иначе. Но мир был целесообразен, немногословен и даже обидчив: выслушав наши жалобы, он размахнулся и дал нам троим такого пинка, что полетели мы в разные стороны, как бумажные шарики. Одна из нас вышла замуж в чужой стране да там и осталась со своими бедами и несчастьями (главным из которых оказался ее супруг). Другая ударилась в религию и стала страстной богомолкой, а по совместительству учительницей средних классов в обычной так себе школе. Третья совсем уж опозорилась: она стала писательницей. Писательницей, которую печатать не желал ни один журнал; вернее, она все убеждала, что в каком-то выпуске то ли «Октября», то ли «Нового мира» вышла ее повестушка под названием «Горбачусь Навекус», но когда требовалось это подтвердить, оказывалось, что номер журнала завалился куда-то, и нет никакой надежды его отыскать в ближайшее время.
Все трое мы были непримиримыми врагами. Вражда наша не была подкреплена какими-то вескими основаниями, но ведь если есть настоящие друзья, с которыми вы не хотите разлучаться, есть и настоящие враги, не так ли? Враждовать мы начали еще в детской песочнице, когда будущая учительница стукнула по лбу своей пластмассовой лопаткой будущую писательницу, а та, в свою очередь, окатила будущую жену иностранного подданного из маленькой бутылочки с лимонадом. С тех пор меж нами установились прочные недружественные отношения. Жизнь этому способствовала: сначала мы пошли в один сад, закончили одну школу, отправились подавать документы в один вуз... и втроем провалились.
Иногда мы собирались вместе, чаще на нейтральной территории, чтобы ни одна не могла почувствовать себя хозяйкой положения: желание пойти на некоторые компромиссы уступало место легкому раздражению, тут же перестающему быть легким. Завершалось все громкими проклятьями и насыланиями всех громов и молний на головы присутствующих. Сколько нас помню, только однажды встреча наша произошла при других обстоятельствах и в другой обстановке: тогда у одной из нас, у кого именно – уже и не вспомнить – умерла мама. Это была уникальная встреча, на которой не было брошено ни одного бранного слова или испепеляющего взгляда, мы сидели в черных косыночках и мелкими хлебками боролись с давно остывшим, заплывающим мутной пленкой в кружечках чаем.
-Что, как жить-то дальше будешь? – спросила одна из нас ту, у которой умерла мама.
-Памятник на могилу поставлю – там видно будет, - ответила пострадавшая, - работать пойду. Можь, и ребеночка рожу.
-Безмужняя? – ахнула первая.
-А что? Что такого-то? Страна свободная, делай, что хочешь, никто тебе не указ.
Страна и вправду была свободной-пресвободной, даже жутко порой становилось от этой свободы. Сначала, когда свобода началась, все и не знали, куда ее подевать. И туда сунут, и сюда сунут, а места найти не могут. Потом догадались, что места и не должно быть, что не мы свободой управляем, а она нами, а значит, можно идти за своими естественными желаниями. Вот у той из нас, у которой мама умерла, и появилось вполне обоснованное желание: ребеночка родить.
Но только вышло как-то, что ни одна из нас матерью стать так и не смогла. Вроде, и по календарю смотрели, и в банк специальный ходили, и мужчин выбирали порослее да поволосатее, чтобы на вид были настоящие плодовитые самцы – а все никак. С завистью и притворным безразличием мы спрашивали друг друга о результатах, после чего  облегченно вздыхали. И только через много-много лет мы узнали, что существуют тесты на беременность, по которым мгновенно можно узнать, в положении ты или нет, не дожидаясь следующей лунной фазы (и как мимо нас прошла вездесущая и вездезаглядывающая реклама?). Когда стало ясно, что мамочкой в ближайшее время никто из нас не станет, мы немного успокоились и стали позволять себе порою пропустить еженедельные собрания, а вместо этого отправиться за покупками и купить себе новенький набор для ногтей нежно-фиолетового цвета, представляя, как вытянутся лица у двух других при одном взгляде на этот набор.
Джефри Раули знал, в каких цифрах исчисляется мое богатство. Только не нужно думать, что я сама его заработала. В конце концов, нужно быть просто сверхчеловеком, чтобы одолеть эти шестизначные суммы одному. И вот приходило время, когда наследство следовало оставить.
-Кому же вы хотите оставить такие деньжищи? – спросил нотариус, и я думаю, с трудом удержался от слова «факинг», хотя в целом был человек воспитанный, рыгать и ковырять в зубах при дамах неприученный. – Кому, если не им?
-Вот и найдите мне такого человека, - я выпустила дым носом, - и чем быстрее, тем лучше. Кxе-кхе.
-Где мадам прикажет его искать? – заученно улыбнулся Джеффри, привыкший к выкрутасам со стороны клиентов (все не как у людей!).
-Ну уж точно не в нашей добродетельной старушке- Британии, - в тон ему отозвалась я, - да и не в Европе. Кxе-кхе. Хотя я в свое время полмира объездила, так что можете заглянуть и в Таньзаньику, и на Фарреры.
Таких чудных слов Джеффри не знал, поэтому просто склонил голову, уступая моим бредовым требованиям. По самой сути своей англичанин, хоть раз бы позволил себе налить хорошего виски, пригласить девушек и расслабиться: но Раули представить в такой ситуации было просто невозможно. Когда при первой нашей нежной встрече я попросила у него скотч, он вытянул из ящика тот, которым склеивают коробки: каков! Никогда не выносила таких затянутых в узкогорлые пиджаки самодовольных трудоголиков. Поэтому тебе никогда не получить тех денег, которыми владею я, мстительно подумала в его сторону и добавила капризно:
-А ЭТИХ ДВОИХ найдите непременно, найдите обязательно!
-Давно вы потеряли с ними связь?
-Я ничего не теряла. В своей жизни я только приобретала. Нельзя потерять то, чего у тебя нет. Кxе-кхе.
-Хорошо, задам вопрос по-другому: какие были ваши последние известия о них двоих?
-Ну, это очень просто: когда одна из нас прославилась, то вторая бросилась под поезд. Будут говорить, что броситься под поезд невозможно – не верьте, очень даже возможно. В последний момент удалось-таки ее вытащить, но не без последствий: она треснулась головой о шпалу и с тех пор у нее бывают приступы бессонницы. Тогда она начинает жаловаться на боли в сердце, и поминает всуе всех своих родственников, из-за которых и приключилась с ней такое недоразумение. Хотя это она говорит, что недоразумение, а я утверждаю просто: судьба. Кxе-кхе. Вторую же в последние годы тянуло на какую-то глупость, она, правда, скромно называла это подвигом, а себя – едва ли ни воином Христовым, Львом Толстым и гуманистом Швейцером в одном лице. Удалось ли ей осуществить задуманное – не знаю, кажется, ей не дали визу в Габон, где, она утверждала, тысячи младенцев нуждаются в том, чтобы, будучи усаженными за бамбуковый стол, прочитать свою первую в жизни книжку и выпить стакан кока колы. Кстати, сейчас я вспомнила, она обожала Марселя Пруста. Кxе-кхе. Вы его случайно не знаете? Может быть, через него можно было попытаться ее найти? Возможно, они познакомились на одном из этих сайтов, где сейчас обитается вся молодежь.
-Он француз?
-А почему бы вам не вызвать свою секретаршу? Она парижанка? Он, кажется, был парижанином. Возможно, они знакомы. Вдруг?
По коммутатору Джеффри сообщил Надин (так было ее имя), что хочет ее видеть. Она вошла, покачивая узкими бедрами, и поставила на стол поднос с бутербродами с красной рыбой. У нее была обязанность: все время что-то приносить.
-Надин, у нас имеется небольшой вопрос, - и Джеффри быстро и точно изложил факты, - вы жили в одном городе. Может, вы встречались?
-У меня имеется и его фотография, - объявила я, - интеллигентного вида человек, кажется, любил закусывать шпротами. Я, кстати, до сих пор уверена, что лучшие шпроты делают в Латвии. Кxе-кхе.
-Это невозможно, - отрезала Надин, изучив предложенную фотографию, - мы никак не могли встречаться. Это знаменитый писатель, сэр. Писатель с мировым именем.
-Почему же не могли? Наоборот, вы же помните, что одна из нас была писательницей, - многозначительно добавила я Раули, - поначалу не очень удачной, но потом она раскрутилась. Я слышала, сколько она отдавала денег, чтобы рекламу ее книг разместили в метро. Понимаете? Кxе-кхе. Может, они встречались на этой почве? Французской, я имею в виду. На какой-нибудь писательской конференции. Вы знаете какие-нибудь писательские премии?
-Нобелевскую, - неуверенно произнес Джеффри.
-Есть и такая. Есть и Букер. Разные есть: разве мало сейчас премий выдается? Деньги и награды пытаются найти себе хозяина: только подставляй руки под золотой дождь. Кxе-кхе.
И мы опять посмотрели на Надин.
-Это совершенно невозможно, сэр, - сухим голосом объявила она, - этот человек давно умер.
-Земля ему пухом, - вздохнула я, - но и это ни о чем не говорит. Я сейчас сижу перед вами, вы говорите со мной, вы можете даже потрогать меня, если в вас не хватает веры, что я действительно сижу на этом стуле, - но через месяц, самое большее – через два месяца – вы пошлете венок на мои похороны. Кстати, не присылайте лилии: у меня на них аллергия. Может быть, я даже приглашу вас, еще не знаю. Что же, вы тогда станете утверждать, что никогда со мной не встречались?
-Да, Надин...
-Не смею утверждать, - фыркнула она через носик, совсем как закипающий эмалированный чайник на плите, - но, кажется, это человек умер не два месяца назад, а гораздо давнее.
-Гораздо давнее – плохое сочетание. Пусть лучше будет более давно. Хотя и это ничего не доказывает.
-Не смею настаивать, - дернула она плечиком.
-Ты огорчила меня, Надин, - обернулся Джеффри, - ты меня очень огорчила.
-Настолько, сэр, что вы больше не желаете думать о моих премиальных за этот месяц?
-Ну, зачем же так, - я демонстративно протянула руку за бутербродом с красной икрой и принялась есть, - по-моему, Надин отлично справляется со своими обязанностями.
-Не буду спорить: кое в чем она действительно хороша, - кивнул Джеффри.
-По-моему, следовало бы даже поощрить ее. Тем более, поглядите на этого Пруста. Ничего особенного. Кxе-кхе. У той, другой, никогда не было особенного нюха на мужчин. Трудно судить о его состоятельности, но эта борода, эти баки... сейчас такое никто не носит. Надин, вы отлично постарались.
-Спасибо, мадам, - ответила француженка и вынесла свое длинное тело из кабинета,  ­ не смею утверждать, но по­моему, этого писателя интересовали исключительно особи мужского пола. Такая она, французская любовь.
-А я ничуть не удивлена! Плоxой нюх на мужчин, я же говорю.
-Я оставлю эту фотографию при себе, если не возражаете, - Джеффри придвинул к себе черно-белый снимок, - приобщим его к делу.
-Приобщите, обязательно приобщите, - согласилась я.
-Может, вы могли бы вспоминать что-то еще об этих девушках. Помочь могут любые, даже самые незначительные факты.
-Пожалуй, таких фактов наберется довольно много. Я могу составить список и прислать вам.
-Было бы превосходно.
-Чтобы вы не теряли времени даром. Кxе-кхе. Его осталось не так много, для меня, по крайней мере. Поторопитесь, поторопитесь. Может быть слишком поздно. Кxе-кхе.
И я, перегнувшись, дружественно потрепала его по руке. Раули, скорбно улыбнувшись тому факту, что я их оставляю, подавил в себе мгновенное желание протереть руки салфеткой, избавляясь от смертоносного вируса, и только спустя минуту заелозил под столом. Это следовало оценить.
Впрочем, никакого смертоносного вируса не существовало. Не было как такового даже медицинского приговора: наоборот, все в голос утверждали, что я проживу еще лет пятьдесят как минимум, а мое легкое нервное устройство (или расстройство?) пройдет после курса таблеток, замедляющих реакции. Но докторам веры не было, по большей части это были нечистоплотные существа, нагревающие руки на чужих болезнях. Конечно, было бы более выгодно для них, если бы я протянула со скрипом еще полвека. Но что-то подсказывало, что этого не случится, так что всякие выписанные ими витамины летели в трубу. Мусорную.
У меня было даже два выхода из положения, два сценария. По первому из них я получала инфаркт, сердце у меня всегда было самым слабым местом в организме, поэтому все играли на нем. По второму сходила с ума, это тоже представлялось возможным, так как в роду у меня присутствовали блаженные, причем я носила имя одной из них. Голыми перед царями они не ходили и уму-разуму учили только соседскую Жучку (да и то палкой), но я все-таки отдавала дань их непринадлежности к сему миру.
К выводам о скорой развязке я пришла в своей огромной, на троих рассчитанной постели, ворочаясь на шелковых красных простынях и мучительно пытаясь за что-то уцепиться мыслью.
Со сроками определиться было труднее, так как земные дела требовалось завершить. Кто-то мог подумать, что не имея мужей и отпрысков, мне и завершать-то было нечего, но это было не так. Я была богата, и такому внушительному наследству требовался достойный обладатель. И еще существовали ЭТИ ДВОЕ, которые на это наследство могли покуситься, и нужно было это предотвратить.
Имя Джефри Раули мне попалось на глаза в одной из газет, там описывался какой-то скандал, но было понятно, что это только утка, пущенная для завоевания приза зрительских вниманий. Поэтому я приказала своему секретарю немедленно отыскать телефон Джефри и связать меня с ним.
Джефри оказался в меру приятен, в меру упитан, в меру высок, в меру холост. То есть, силуэт его супруги вырисовывался где-то на фоне, но не столь отчетливо, чтобы Джефри не мог удовлетворить мой интерес, сугубо женский. Впрочем, отношения наши превратились в чисто формальные, как только я объявила, что мне недолго осталось.
-Может быть, мадам желает завещать деньги какому-то фонду? По борьбе с раком шейки матки, например. Или по розыску пропавших домашних животных.
-Упаси меня боже, - я поджала губы, - не вздумайте предложить это еще раз. Нет, мои деньги, акции, драгоценности, - и мы вместе покосились на бриллиантовый браслет на моей руке, - должны перейти в руки одного человека. Впрочем, с этим браслетом я, может быть, и не расстанусь, он мой любимый, пусть меня похоронят вместе с ним, могут же у меня быть свои причуды? Древних вообще хоронили со всех их скарбом: женами, коровами, зерном, шкурами мамонтов, и ничего. Кxе-кхе. Что же, я не могу унести на тот свет один-единственный браслет?
-Ваше право, - улыбнулся нотариус, - мы можем хоть из пушки выстрелить над вами всеми вашими банкнотами. Или запустить капсулу на орбиту с вашим праxом.
-Ну, это уже чересчур, а выстрелов я боюсь, совершенно не выношу любых действий, связанных с наведением цели, поэтому и перебралась на остров. Сложность в том, что у меня есть определенные требования. Во-первых, возраст. Этот человек не должен быть слишком молод или слишком стар: в молодости мы мотаем деньги, в старости становимся скупцами. Пусть будет средниx лет. Во-вторых, я, естественно, должна быть с ним знакома, незнакомцев, особенно ваших родственников, даже не подводите. И не просто знакома, понимаете? Каждого не упомнить, но народу я перевидала на своем веку дай бог всякому. Или не дай? Наконец, в-третьих, он или она должны предоставить справку о полном медицинском здоровье. Кxе-кхе. Вы не хотите записать? Я могла бы повторить еще раз.
-Нет нужды. В кабинете ведется полная магнитофонная запись, я могу прослушать ее в любую секунду.
-То есть, о конфиденциальности речи не идет?
-Ну что вы, - Раули явно обиделся, - к этим записям имеют доступ только два человека: я и Надин. На меня вы можете положиться, а Надин я доверяю как себе.
-Что ж, хорошо, просто мне не хотелось бы, чтобы кто-то раньше времени узнал...
-Будьте уверены: никто и не узнает.
-Вот и хорошо. Но самое главное: отыщите ТЕХ ДВОИХ. Кxе-кхе.
-С этим возникнет много проблем. Мы не знаем, кто они, где живут, в конце концов, может оказаться, что их уже нет в живых, допустите и этот вариант.
-Это было бы вполне в их духе. Кxе-кхе. В таком случае, желаю видеть доказательства их смерти. Понимаете, не просто фото с надписью «Здесь покоится...», а реальные доказательства: свидетельства родственников, друзей, знакомых, справки о смерти, квитанции из погребальной конторы... землю носом ройте (может, даже буквально), а отыщите их.
С легким замешательством Раули покосился на свой длинный нос, но ничего не сказал.
-И я желаю быстрых результатов. Терпеть не могу, когда начинают тянуть, просить отсрочек и мямлить. Когда я в следующий раз позвоню вам, у вас должны быть первые результаты.
-Мадам может не беспокоиться. Просить отсрочек – это скорее в русском менталитете. А в менталитете рассудочного англичанина – сделать все быстро и в срок. И уйти пить вечерний чай.
-А я тоже люблю чай, Джефри, а если вы считаете, что разбираетесь в русском менталитете...
-О, что вы, что вы! – мгновенно сдавшись, он поднял руки и вежливо рассмеялся. – И не примите на свой счет! Но нашей конторе доводилось сотрудничать с восточными партнерами... конечно, тайна русской души, Достоевский, православие...
-Не мешайте в одну кучу, - остановила его я со всей строгостью, когда он закончил перечислять все, что было ему известно о русских, не упомянув разве что о матрешках, но не забыв про медведей с балалайками в мохнатых лапах, - и не надоедайте с вашими познаниями. Кxе-кхе. Я уже тринадцать лет живу на вашем острове, и в какой-то степени стала считать его своим.
Всем его видом Раули дал понять, что даже если я проживу здесь еще столько и несколько раз по столько, то и тогда не стану своей.
-Джефри, вы понимаете свою ответственность?
-Я немедленно разошлю своих сотрудников во все стороны света, - ответил он, - дело может потребовать некоторой задержки, так как принимает международный характер, и некоторым из них потребуется день или два для получения необходимых документов. Мадемуазель Надин уже приготовила досье на каждого из них, выбор я могу предоставить вам, все они в равной мере компетентны и заслуживают доверия. Кроме того, они ни в коем случае не станут болтать.
Надин, покачиваясь на каблуках, внесла и разложила передо мной внушительных размеров папки в кожаных переплетах, обвитых шелковым шнуром. Я наугад раскрыла одну из них.
-Ниже располагается информация, кто из них какими языками владеет и какой опыт имел, - подсказал Джефри.
Кроме того, каждое резюме содержало одну-две фотографии, список дат, образование и краткую характеристику.
-Сколько человек вы намерены задействовать? – спросила я, переворачивая страницы. – Кxе-кхе. Дело щекотливое, требует подхода. И мне не хотелось бы, чтобы о нем много кто знал.
-Минимум четырех, мадам, - быстро ответил Раули.
-Хорошо, пусть будут четверо. Этот, - я показала ему выбранного кандидата, - этот, еще этот. Подойдут?
Надин за моей спиной быстро записывала номера.
-Без сомнения. Мадам выбрала самых лучших. Надин, немедленно свяжись с ними и введи в курс дела. Пусть будут готовы в любую минуту. Потом позвони в посольство России и узнай, в какой наикратчайший срок возможно получить российские визы.
-Будет сделано, сэр, - ответила она и, удерживая на носу одной рукой очки, сломя голову бросилась к двери.
-Очевидно, она дорожит своей работой, - заметила я, - вам бы все-таки следовало увеличить ее премиальные.
-Я подумаю, - уклончиво ответил он.
-И еще: Джефри, отчего вы называете меня мадам?
-Со всем уважением, - и он приложил руку к сердцу, - или в России существует иное название для дамы среднего возраста?
-Хм. Пожалуй.
-И какое же?
-Су... Кxе-кхе. су... сударыня.
И жестокий Раули принялся называть меня сударыней (sudaryn’a).
По возвращении домой я заперлась в своей комнате и принялась потрошить пакеты, перевязанные бечевками: прошлое крепко спало, и чтобы его добиться требовался как минимум нож для резания бумаги.
Призванная к своим воспоминаниям, я отыскала следующие вещи: пару нежно фиолетовых чулок с подвязками, запечатанное письмо без адреса на конверте и наполовину съеденную коробку когда-то нежного безе, теперь превратившегося в сухие камушки.
В свое время каждая из этих вещей принадлежали жене румынского подданного, фанатичке-учительнице и писательнице, а кому какая именно – я уже не могла вспомнить. Очевидно было только то, что каждая из трех женщин пережила сильную страсть (утверждаю, что не любовь, так как эти чувства – совсем не одно и то же: любовь может греть на протяжении долгого времени, от страсти сгораешь сам, сгораешь в единую секунду, но вспоминаться эта секунда будет как самый яркий момент в жизни). Итак, у вещей была история, и историю эту требовалось записать, так как раствориться она могла в единый миг, память моя была ненадежной, частенько подводила, и, поскорее усевшись за стол, я переложила все в слова. Поначалу засомневавшись, на каком языке излагать, я выбрала все же английский: абсолютно некаверзный, прямолинейный оловянный солдатик, он призван был мной для наибольшей точности. Тем более, что с моими записками предстояло ознакомиться Раули, а он владел в совершенстве только двумя языками. Первый из них стоял английский. Второму – языку тела – он и рад был не принадлежать, да не мог избавиться от всех этих артикуляций, жестикуляций и прочих несвойственных сухому лаконичному джентльмену поз и действий.
Совсем запутавшись, я решила записать все три истории от первого лица, так мне не приходилось задумываться: а не произошло ли это со мной, и тогда не имеет к делу никакого значения? Понадеявшись на тонкую интуицию и нюх моей английской поджарой ищейки, я оставила попытки разобраться, а просто отдалась делу. Мельчайшие детали и подробности были придуманы, правда, больше для красоты, но я была уверена, что так текст приобретет особую завершенность, а в том, что мой прекрасный лорд Раули отберет зерна от плевел, я не сомневалась нисколько.