Мой старый, ржавый баркас

Бабосы мы настреляли быстро. Всего за две школьные перемены. Ботаны обезжиривались легко и непринужденно. Попадались, правда, и «храбрые портняжки». Типа, нет нихуя и все такое. Для них ставки возрастали пропорционально  борзости. В общем, худо-бедно на «гнилуху» наскребли. Юрец еще раз пересчитал наличность и загадочно улыбнулся, оголив свою фирменную щербинку. Затем он что-то промычал себе под нос, разбежался, как заправский атлет, и прыгнул в густые кусты. За кустами, в пяти минутах прямолинейного спринтерского бега, находился магаз. Больше я Юрца не видел.

Подозревать неладное я начал после часа томления в фойе центрального входа. Штатного посыльного не было. В мучительном ожидании я в сто пятидесятый раз изучил стенд с лучшими спортсменами школы. Великолепная семерка. Верхний ряд стенда оккупировали три лыжника-перворазрядника, братья Сметанины. Судя по их ****ьникам, первоначально эти парни явились миру в виде потенциальных экспонатов кунсткамеры, но каким-то чудом избежали этой участи, и теперь зловеще скалили со стенда свои гнилые зубы. Вот уродцы. Средний ряд занимала женская половина спортивной элиты нашей школы. Лена Дзюба, Лена Михтиева и Валя Кретова. Гимнастки, блять. Гутаперчевые. Надо заняться ими, как время будет. Ну, типа, засунуть хомячка в норку.
В третьем, последнем ряду, в черной рамке висел портрет нашего физрука, Виталия Леонидовича Скорострелова. Виталий Леонидович почил год назад, но навечно остался в сердцах, как преподавательского состава, так и учеников. Нелепый случай унес жизнь ярого фаната спорта и здорового образа жизни. Не верится даже… В тот злополучный день физрук решил показать ненавистным пионерам-курильщикам из 7-Г несколько акробатических упражнений.
— Учитесь, придурки! Это вам не всякой ***ней организм травить! — сказал он и сделал заднее сальто.
Кто-то из пионеров справедливо заметил, что Виталий Леонидович красавец, но такой шнягой пусть лучше кобыл своих удивляет, которых, вопреки негодованию завуча — да что там завуча, всей общественности! — он с завидным постоянством порол в своем закутке. После дельного замечания физрук запунцевел, набычился и заорал:
— Ну, смотрите, блять, гандоны!
Еще не смолкло эхо в спортивном зале, как он с каскадом немыслимых кульбитов оказался у перекладины. Мгновенье спустя Виталий Леонидович уже крутил «солнышко». Да как крутил! Дмитрий Билозерчев к ***м бы забросил спорт, если бы увидел ЭТО! Ученики 7-Г застыли в групповой скульптурной композиции.
— Я ваааааам, бляяяяяяядь, пакааааааажууууууу, нахуууууууууууй!!! — оглушающее пронеслось на весь спортзал.
По рассказу Кокуры, ставшим одним из свидетелей разыгравшейся трагедии, Виталий Леонидович после десятка энергичных оборотов перешел на однорукий вариант солнышка. *** его знает, что он хотел изобразить, но на очередном обороте сорвался и, не сумев сгруппироваться, сломал себе шеяк. Покойся с миром, как говорится…
Хоронили любимца школы с почестями. Соплей было яибу. Не преминул приехать и больной на голову заслуженный мастер спорта Сергей Копылов. Они с усопшим в физкультурном техникуме вместе учились. Знаменитый велосипедист сначала все время плакал, а на могиле начал дико ржать. *** ли, звезда советского спорта... Их не поймешь. Может, перетренировался накануне, а может — просто нервы.
Мои тяжелые раздумья прервала ехидная техничка Вера.
— Чейт ты, Чернов, не учишься? Опять с Юркой Горшковым бухать будете?
— А тебя ****, обезьяна облезлая? Иди коридор пидарась! Не школа, а хлев какой-то, — деловито ответил я, и до кучи хотел ей добавить чего-нибудь гадкое, но она зыркнула на часы и быстро съебнула. Через несколько секунд раздался звонок.

*   *   *
«Нихуя себе!!! Это что еще за цирк?»
Я был, прямо скажу, в полном недоумении. Что же это такое? Маскарад? А может подготовка к школьному спектаклю? Вот дела. Что-то я пропустил.
В это трудно поверить, но все ученики, от мала до велика, вышли на перемену в настоящей офицерской форме. Причем, не ниже майорской. Мало того, каждый держал в руках пачки с деньгами. Я тут рубль тридцать еле наковырял, а у этих пидарасов целые пачки!
Ситуацию прояснила гимнастка Валя Кретова, упакованная в форму капитана 1-го ранга ВМФ СССР. Поигрывая двумя пачками денег, она обратилась ко мне с явным презрением:
— Чернов, ты что ****утый? Иди форму получай и деньги. Стоишь тут в обосатых трениках и яйца чешешь, а на втором этаже раздача уже заканчивается.
— Слышь, Валь. Что, просто так дают?— спросил я, косо посматривая на две запечатанных пачки четвертных с Лениным.
«Это же пять тысяч рублей! Ахуеть! Может отнять у нее и съебаться? Юрец, поди, уже ожеребился и на улице ждет. Во гульнем! Да нет. Не по-спортивному это как-то. Если всем дали, то я на себя и Юрца тоже получу. *** с ней с формой, главное копейку урвать».
— Ну, не просто так. Надо жетон отдать, — ухмыльнулась капитан 1-го ранга Кретова и поправила фуражку.
— Какой еще жетон?
— Чернов, ты дебил? Вам что, в учительской утром жетоны не выдавали?
«Вот это залет,— подумал я. — Закосили, блять. Из-за пузыря «гнилухи» без таких ништяков остаться!»
— А че делать-то, Валь?
— Беги на второй этаж, дурогон, — толкнула меня морская гимнастка. — И вообще странный ты. Нахуя усы отрастил? Как мужик сороколетний выглядишь. Побрился бы. Тьфу.
Я с ужасом нащупал над своей верхней губой густую растительность, оттолкнул Кретову, и порысачил к зеркалу.
— Блеааа… — выдавил я из себя.
Из зеркала на меня смотрел кудрявый, усатый крестьянин лет тридцати пяти. Одет и обут чувак был прямо как я — в засаленую футболку с надписью «Пепси», дырявые, вытянутые на коленках треники и красные кеды-сланцы. Сомнений не было: я постарел. Мне песдец, все пропало…
Впасть в окончательную депрессию мне не дал Кокура. Он тактично покинул строй прогуливающихся по рекреации офицеров, подошел, отдал честь и произнес:
— Черный, я тебя сразу не признал. Bозмужал! И усы тебе к лицу. А что без формы? Бережешь для конференции? Ну и правильно. Я тоже думаю переодеться. А то облюет кто-нибудь из высшего состава, — Кокура кивнул на строй, — или техничка по спине тряпкой проведет. На конференции надо выглядеть с иголочки. Сам понимаешь. Судьба решается. Голос не любит неряшливых офицеров.
— Слышь, Кокур, я чета не всасываю. Какой голос, блять? Какая конференция?! Мне бы бабки получить и всё. А то с таким козьим раскладом мне жить два дня осталось. Видишь, как постарел.
— Вижу. А может, это знак? Ты теперь самый старый десятиклассник нашей школы. Голос наверняка тебя сделает главнокомандующим.
Я, честно сказать, от волнения зардел. И впрямь, не все так ***во. Сейчас получу форму главнокомандующего, Юрца сделаю своим замом, и будем рулить. Да еще с таким баблом! Хуй с ней, со старостью — в тридцать пять жизнь только начинается!
На второй этаж я прискакал как сайгак, и немедленно обнаружил у входа в учительскую двух хануриков. Один в очках с неибацо толстыми линзами. Второй побрит наголо, и его голова напоминала щетинистую узбекскую дыню.
— Здесь форму с баблом выдают? — отдышавшись, спросил я.
— Не выдают, а обменивают на жетоны, — выебнулся очкарик.
— Ты, бинокль ходячий, не дерзи старшим, а докладывай голосом, что за жетоны и где их взять.
— Жетоны выдавали здесь утром, — как робот ответил Бинокль. — Они именные. С родом войск, званием и суммой. А кто не получил, может отдыхать.
— Как отдыхать?— удивился я.
— А вот так,— подключился к разговору Дыня. — Жетоны учеников, проебавших свое счастье, уничтожены. На четвертом этаже, в туалете, выдают форму и деньги для обломавшихся. Звания там не старше прапорщика или мичмана, да пара пачек пятирублевок. ***ня, короче. А ты, дядь, кого ищешь?
— Сын у меня майором авиации стал. Вот, пришел поздравить, — лихо с****нул я и направился на четвертый этаж. «Тыща рублей — ***ня? Да вы, салопеды, совсем озверели! По ходу с главнокомандующим Кокура погорячился. Жаль, у меня были виды на эту почетную должность. Только за зря постарел. Да и хуй с ним».
Спустя пять минут, во второй кабинке параши я получил из рук полупьяного трудовика по кличке Заусенец мичманскую форму и тысячу советских рублей. За Юрца получить не удалось.
— Не положено! — промычал Заусенец и захлопнул дверь кабинки.
Счастью моему не было предела. Форма сидела как влитая. «Матери две сотни дам, и папику сотню. А то горбатятся на кирпичном заводе за мизер».
С этими мыслями я уже было хотел съебаться, но тут *** знает откуда взявшийся голос Юрия Левитана скомандовал:
— Всем офицерам, прапорщикам и мичманам просьба пройти в актовый зал и занять свои места. Повторяю! Всем офицерам, прапорщикам и мичманам пройти в актовый зал и занять свои места.
«О! А вот и голос, блять. Нихуясебе. Конференция начинается. Сходить что ли? Может, еще и зимнюю форму подкинут. С папиком на рыбалку буду в ней ходить».
Искать свое место в актовом зале я, по правде говоря, заебался. В итоге оказалось, что мое место на уебищном стуле со сломанной ножкой, стоящим в самой жопе актового зала.
Как только все расселись, Юрий Левитан громогласно объявил всех присутствующих гордостью страны, и добавил, что всем нам песдец. А конкретно то, что началась кровопролитная война с Америкой, и мы будем брошены на борьбу с капиталистической чумой, буквально изъевшей многострадальное тело нашей планеты.
«Все-таки надо было съебываться…»
Дальше Левитан сообщил, что бумажками, находящимися в пачках мы можем подтереть свои зады, так как в стране прошли доселе невиданные деноминация и монетизация. Короче, за пару минут все иллюзии улетучились, и, кроме формы, ништяков не осталось.
Самое веселое, что после ахуительно ободряющей речи, Голос назвал мою фамилию и приказал вести флотилию к берегам Америки.
— С ***ли! — возмутился я. — Тут адмиралов до ****и. Вот пусть они и ведут.
На что Голос сказал, что я дурак, и что на больших кораблях и авианосцах все дизеля уже давно пропиты. С движком остался, блять, один мой старый, на ладан дышащий баркас. Вот, типа, я подцеплю всех, и потяну Америку ебошить.
— Ну, это другое дело, — горделиво ответил я. — Разрешите начать операцию?
— С Богом, сынок, — ласково ответил мне Голос.
Все офицеры встали и зааплодировали.
По остальным родам войск ситуация была аналогичная. В бой вели прогульщики и алкашня…

*   *   *
Похуй, что мне тридцать пять лет.
Похуй, что мой старый пердящий баркас тянет меня и всю флотилию на последний смертельный бой.
Похуй на ветер, развивающий мои буденовские усы.
Похуй на отставшие субмарины с их педальным ходом.
Похуй на гандона Юрца, исчезнувшего навсегда в кустах.
Да и на Голос тоже похуй.
Главное, что я не обосрался, а просто взял и без базара пошел ***чить Америку.