Пёс, кобыла, Комар и другие

ПЁС, КОБЫЛА, КОМАР И ДРУГИЕ.



Моим первым ученикам посвящаю

История? Никогда!

В школе я почти не училась, но школу любила. Это был мой корабль, а я – её капитан! Командир звёздочки, председатель совета отряда, совета дружины, секретарь комсомольской организации, вожатая…  и прочее, прочее, прочее. Когда мне было учиться? Дома я только ночевала. Часто лишь поздно вечером обнаруживала, что оставила портфель в школе… Активность была потрясающей! Комсомольцы, увидев меня в коридоре, старались спрятаться; знали, что я их обязательно остановлю и дам какое-то поручение. Кстати, узнала об этом не так давно, рассказал бывший одноклассник. Смеялись оба и долго, но тогда всё было вполне серьёзно. И всё же был один предмет, который я ненавидела, но учила, а потому знала! Это была история!
На уроках истории мы с моей подругой Катей сидели за первой партой (на алгебре - за последней). Учительница Валентина Ивановна была чрезвычайно строгой и требовательной. Опрос начинался с неизменным постоянством фразой:
- Люба…… Сокольникова …... пойдёт к доске!
Только - только я входила во вкус, как звучало:
- Катя Арбатская продолжит.
Как тут оказаться не готовой к уроку? Случалось, что дома не было сделано ровным счётом ничего – по всем предметам.
Тогда историю – и только её – я учила на переменах, уверенная, что даже стихийное бедствие не остановит Валентину Ивановну, и сакраментальная фраза будет произнесена.
Я страдала, а одноклассники сочувствовали, сдерживая ликование: ведь каждый двоечник знал, что при таком дебюте на нашу с Катей долю придётся солидная часть урока, и их шансы быть вызванными к доске столь же солидно уменьшаются.
Десятый класс подходил к концу, я давно знала, что буду поступать в педагогический. Учитель русского языка и литературы! Решено! Но мой любимый учитель сказала: «Через мой труп!» Горы тетрадей - и никакой личной жизни!
Я была убита. Ну не математиком же! Точные науки вообще исключены! Что же делать? Оставалась история! Как, опять история!? Ни за что! Ненавижу её!...
Абитуриентка Любовь Сокольникова сдаёт экзамен по истории, поступая на исторический факультет! Она лихо цитирует ленинские работы, приводит на память высказывания из литературных творений Л.И.Брежнева: «Малая земля», «Возрождение», «Целина».
Приёмная комиссия шокирована ответом и знаниями вчерашней школьницы, преподаватель Истории КПСС ставит её в пример абитуриентам.
Я стала учителем истории и ни одного дня не сожалела о выбранном пути. Историю? Обожаю!
Прошло много лет, и меня до сих пор мучает вопрос, который я так и не осмелилась задать Валентине Ивановне: почему на уроках истории мне оказывалось столь сомнительное предпочтение?


Проверка

На распределении в Иркутском педагогическом институте присутствовала директор одной из школ города  Красноярск-45. У неё было задание: выбрать двух учителей истории для города. Я считалась одной из лучших студенток, и мне предложили поехать в Красноярск. Я согласилась – всё же не деревня. Школу не назвали, мол, всё узнаете на месте.
В конце августа 1985 года я с огромным чемоданом прибыла в «сорокпятку».
На здании  была вывеска «Школа-интернат № 168». Пройдя  по пустым коридорам, мы пришли в просторный кабинет истории. Осмотревшись, я заглянула в шкафы и решила перебрать старые, пыльные журналы. Неожиданно рядом со мной появился огромный мужчина в строгом костюме. Он дружелюбно и очень искренне улыбался. Так же искренне улыбался его… единственный глаз! Это был директор - Владимир Александрович Гатилов. Он был физик и глаза лишился на уроке физике - неудачный опыт.
- Какая красивая! - произнёс директор.
Я покраснела и  расплылась в такой же дружелюбной ответной улыбке. Это была моя первая встреча с директором. Завтра 1 сентября - первая встреча с детьми.
- Здравствуйте… Меня зовут Любовь Николаевна, я буду вашим учителем истории.
Установилась абсолютная тишина. Мы откровенно рассматривали друг друга.
После слова «здравствуйте» я планировала сказать – «дети», но не смогла произнести это слово. Передо мной сидели в буквальном смысле дяди. Это была колония для малолетних. Мне не сказали об этом на распределении, чтобы не спугнуть. Бежать было поздно. Детям - восьмиклассникам, сидящим передо мной, было от 13 до 18 лет. Мне - 23.
Последние парты занимали «паханы». Парта для них была явно маленькой, и поэтому они сидели полулёжа, сложив руки на груди и вытянув ноги в проход. Их некогда чёрные, а ныне белёсого цвета вытянувшиеся носки давно не помышляли о стирке, так как смирились со своей участью.  Обувь в интернате не разрешали. Её запирали на ключ в бытовках, чтобы воспитанники не убегали. Ученики ходили в носках. Новые носки выдавали раз в полгода и потому у многих они напоминали старый-престарый дуршлаг.  На их лицах не было ни улыбки, ни грусти, ни интереса. На них не было ничего, лишь некое блаженное безразличное выражение.
- Итак, друзья мои! - бодро и весело начала я. - Великая французская буржуазная революция…
Я самозабвенно рассказывала о Робеспьере, Дантоне, взятии Бастилии… Я вся была там! Это была моя премьера, и я чувствовала необыкновенный кураж. Мне казалось, что это жутко интересно. И вдруг при внешнем безразличии и спокойствии моих учеников, я услышала какой-то шум - это было мычание: «М-м-м…м…м-м-м…» Оно шло с последних парт и скоро распространилось по всему классу. К мычанию добавился глухой  стук ногами об парту. При этом все сидели неподвижно и, как будто, внимательно меня слушали. Продолжать было невозможно, я всё поняла. У меня мелькнула мысль - надо уйти! Что я им сделала? Вот сволочи! Я довела урок до конца. Энтузиазм моментально улетучился. Прозвенел спасительный звонок. Я была расстроена. Дети встали, и, как ни в чём не бывало, не замечая меня, стали выходить из класса. Последними выходила галёрка.
- Ребята, останьтесь, пожалуйста.
Помявшись уже на выходе и молча переглянувшись, несколько человек сели передо мной за первые парты.
Я едва сдерживала слёзы.
- Я вас  чем - то не устраиваю? - тихо произнесла я.
Мне показалось, что они были явно довольны моим расстроенным состоянием.
Не помню сейчас содержания того короткого разговора, но помню, как в конце ребята сказали: «Не переживайте, мы просто проверяли вас, побежите вы стукачить или нет? Не побежали».  Я промолчала, ребята встали и вышли. С тех пор мы подружились, и это было начало большой, взаимной любви учителя и учеников. Как выяснилось позже, весь урок за дверью стоял директор. Он жутко волновался и готов был в любой момент прийти на помощь молодой учительнице… Он так и не зашёл…

                Пёс

С момента нашего первого знакомства уроки я проводила в абсолютной тишине, проблем с дисциплиной никогда не было. Я не знаю, было это только у меня или на всех уроках. Однажды, во время моего рассказа, Лёня Сорокин (кличка, естественно, Сорока) наклонился к соседу что-то сказать. Я сделала замечание: «Лёня, не мешай мне, пожалуйста», и продолжила рассказ. С последней парты, молча, встал высокий, здоровый парень и, не обращая на меня никакого внимания, подошёл сбоку к Лёне и со всей силы пнул его по ноге. Я вздрогнула. Лёня от неожиданности сначала инстинктивно закрыл голову руками, потом схватился за ногу и, скривившись от боли, жалобно сказал: «Ты чё, Пёс, сегодня такой злой?».
 Я стояла, молча, ошеломлённая коротким эпизодом привычной, повседневной жизни моих воспитанников. Пёс спокойно вернулся на своё место. Урок продолжался… Больше я никогда и никому не делала замечаний.



           Тише, тише - Любовь Николаевна спит... 

Был ноябрь. Я всего три месяца отработала в интернате. Жила в женском общежитии. Напротив, в мужском, жил Сергей - очень славный парень; мы недавно познакомились и теперь дружили. Накануне рабочего дня мы  всю ночь прогуляли по городу. Было тепло, шёл пушистый снег, фонари… В общем, красота неземная, и главное,  так романтично! Часов в 5 утра он проводил меня в общежитие. Я на цыпочках пришла в комнату. Подруга спала,  мне через час вставать на работу... Прозвенел будильник.  Я не могла открыть глаза. Невероятным усилием воли я подняла себя с постели, в бессознательном состоянии собралась и пришла на работу. Прозвенел звонок. Мои пацаны, бодрые и веселые, стоят по стойке смирно и преданно смотрят. 
          - Здравствуйте, садитесь, пожалуйста.   
Вести урок не хочется и не можется, глаза закрываются...
          - Сегодня  пишем контрольную работу по теме... Достаньте листочки, это на весь урок.
         Дети послушно приступили к работе. Тишина. На столе пачка тетрадей в обложках, что придаёт стопке особую мягкость. Я сижу, с трудом подпирая тяжеленную голову. Взгляд все время падает на эту стопку тетрадей. В голове мысль: «Я сейчас, только на одну минуту, только на минутку...» Я укладываю голову на эту мягкую стопку и ... дальше я ничего не  помню. Проснулась, вернее вскочила, неожиданно, услышав слова шепотом: - (заметьте, я не слышала ни звонка, ни того, как один класс выходил, другой заходил) – «Тише, тише, Любовь Николаевна спит...» На щеке была полоска от тетрадей, от удовольствия потекла даже слюнка, но дети.... они - ни слова, никому!

Харя, раздай рыбу толпе!

У большинства моих учеников  не было родителей. Если они у кого-то и были, то давно забыли о своих детях. По школе они ходили в носках, их обувь закрывали в бытовках (чтобы не убежали). Самым старшим было по 17, они сидели на последних партах, просто сидели, слушали и смотрели, вытянув в проход длинные ноги. Имена и фамилии их были записаны в журнале, но воспитатели и сами воспитанники называли друг друга по кличкам. Я, кажется, была первой, кто сказал: «Саша пойдёт к доске». Все начали оглядываться, смотреть друг на друга, не понимая, кого же я вызвала. Вдруг кто-то сказал:
          - Кобыла, это ты что ли?
 Все уставились на маленького паренька, который так застеснялся оттого, что его назвали Сашей, что покраснел и опустил голову. Я начала заступаться:
          - Почему кобыла? У Саши такая замечательная фамилия - Конкин! Есть такой артист знаменитый - Конкин. Он играл в фильме «Как закалялась сталь»
Весь класс засмеялся:
          - О! Кобыла, ты знаменитый!
          С этим я ничего не могла поделать, но продолжала называть детей по именам.
          Перемена. Надо вести ребят в столовую. Выходим в коридор, надо построиться. Вдруг, слышу, воспитатель соседнего класса Василь Василич сложил ладони рупором и громко говорит, почти кричит: «Все в харчевню!» Ребята, видимо, привыкшие к такому позывному, как-то быстро организовались и пошли в столовую. Я плелась сзади. В столовой дежурные бойко накрывали столы и, только тарелки с селёдкой стояли отдельно. Вдруг,  тот же воспитатель так же сложив ладони рупором, громко подал команду: "Харя, раздай рыбу толпе!" Серёжа Харыкин быстро подбежал к тарелкам с селёдкой и разнес их по столам. Они тут же опустели. Столовая довольно и сыто гудела. Я села за учительский столик и молча начала есть картошку-пюре с... селёдкой.

Сила воли

Однажды мне казалось, что я ну очень уж мягко обращаюсь со своими воспитанниками. Я всё-таки учитель, и мне надо быть посолидней и построже. Я слишком много смеюсь и вообще, мне надо наконец-то становиться настоящим Учителем! Здесь нужна сила воли, и она у меня, конечно же, есть.  С вечера я приготовила тёмный свитер и  чёрную юбку. Войдя в интернат, я напустила на себя важности, взяла  в учительской журнал и, прижимая его к груди, нахмурив брови,  вошла в класс… У меня ничего не получилось! Дети подбежали ко мне и начали  гладить мой тёплый кашемировый  свитер: «Какая  у вас мяконькая кофточка! Вы сегодня такая красивая!» Сначала я отбивалась, потом вздохнула, расплылась в улыбке и… забыла о своём твёрдом решении! Больше я не экспериментировала.




                Бусы

           1986 год. Приближалось 8 марта. Колония как-то преображалась. Я старалась не говорить о празднике, но была весна, она витала в воздухе. Преподаватели были, в основном, женщины, но довольно преклонного возраста. Я же была единственной, кому недавно исполнилось 23 года. Почти ровесница воспитанников: красивая, с длинными, черными волосами, а главное - всегда улыбающаяся. Они меня обожали. И вот этот день настал. Я захожу в класс. Все как-то странно тихо вскакивают с мест и вытягиваются у своих парт по стойке смирно.
          - Здравствуйте, садитесь, пожалуйста.
          И вдруг я замечаю, что две последние парты пусты. Нет четырёх человек! Катастрофа! По правилам заведения я обязана немедленно доложить директору фамилии отсутствующих. Я в ужасе! «Где?» - Я повторяю одно это слово несколько раз. Все понимают, о чем я, но молчат. Ни слова, тишина. Они умеют хранить тайны, я это хорошо поняла. «Вы что, хотите, чтобы меня наказали! Если вы сейчас же не скажете, я обязана доложить! Не делайте из меня стукача! Где они?» Руки дрожат, я не знаю что делать. Прошло всего 2-3 минуты, а мне показалось - вечность. Вдруг открывается дверь, и на пороге нарисовываются четыре довольных, счастливых, запыхавшихся физиономии. Класс облегчённо вздохнул, как по команде расплылся в улыбке, встал и зааплодировал. Ко мне подошёл Пёс и торжественно протянул... цветные пластмассовые бусы.
-  «Любовь Николаевна, мы поздравляем вас с 8 марта».
Каждая бусинка была разного цвета. Было видно, что бусы стоили, что называется, копейки и куплены в ближайшем киоске, но куплены! Болтался ценник, цена была старательно закрашена. Наступила пауза… В голове у меня замелькали мысли: «Что делать? Брать или не брать? Где они взяли деньги?» Я протянула руку, улыбнулась, взяла бусы, повернулась к классу и произнесла: «Большое спасибо». Мои пацаны снова зааплодировали, и ребята довольные, с чувством исполненного мужского долга, сели за парты... Они явно гордились собой. Вдруг открылась дверь, и в кабинет вошел директор и милиционер. Я опустилась  на стул... Класс встал. Директор произнёс четыре фамилии и рукой приказал ученикам следовать за ним. Ребята  вышли из класса. Воцарилась тишина. В руке были зажаты бусы. Меня трясло... Мы молча сидели несколько минут. Усилием воли я встала, вышла из кабинета и остановилась у дверей директора школы и постучавшись, вошла. Разговор еще не начинался.
         - Владимир Александрович, мне надо с Вами поговорить, пожалуйста, пусть ребята выйдут. 
Директор школы попросил мальчишек выйти. Я расплакалась, рассказала, в чем дело, попросила не наказывать ребят.
         -  Владимир Александрович, миленький, я заплачу стоимость, извинюсь перед кем надо, только умоляю, не наказывайте.
Директор и милиционер были растроганы и обещали "замять" дело. Оказывается, ребята сбежали, пошли к самой лучшей школе в городе, где учатся дети руководителей города и "потрясли" детей. Набрав нужную сумму, купили бусы и вернулись в интернат. Им грозил срок. Я вытерла слезы, успокоилась, вышла из кабинета, пришла в класс, улыбнулась и, как ни в чем не бывало, начала вести урок. На эту тему мы больше не говорили. На следующий день, собираясь на работу, я спросила у соседки по комнате:
       - Как думаешь, надеть бусы, или не надевать?
       - Надеть, конечно!
       Но с чем? Они цветные, ни к чему не подходят. Ладно. Надеваю кофточку с отложным воротничком, под него одеваю бусы. Видно три-четыре бусинки, почти незаметно. Захожу в класс. Ребята поднимаются, и я замечаю, что все тридцать пар глаз смотрят туда, где еле виднеются бусы. По классу от парты к парте ветерком пронёсся довольный шепот: «Надела, надела, надела, надела…»

            «Селёдка»
 
Литературу в интернате преподавала Людмила Александровна (имя изменено). Она так же, как и я, недавно работала в этой школе. Она была необыкновенно красивой женщиной, с правильными чертами лица. Её волосы всегда были безупречно уложены в красивую причёску. В маленькой учительской раздевалке я могла долго наблюдать, как она поправляет выбившийся волосок или подкрашивает ресницы. Её гардероб приводил меня в восторг. Она была для меня эталоном красоты. Мы симпатизировали друг другу, хотя Людмила Александровна была намного старше меня.
Однажды на уроке я по какому-то поводу вспомнила о красоте Людмилы Александровны. Что тут началось! Дети  громко, наперебой кричали: «Это она-то красивая?» - все смеялись. - «Да она же селёдка!»
 Я не узнавала своих детей, их невозможно было успокоить. Смеялся и не реагировал даже Пёс.
 - Что вы такое говорите? - попыталась вступиться я.
 - Какая же она селёдка? Она совсем на неё не похожа, и фамилия  у неё совсем даже не рыбья?
           - Да она масло в магазине ворует! - Кричали дети… Под этот шум мы и расстались…
           Я была поражена жестокостью детей. Меня мучил вопрос: ну почему они так ненавидят Людмилу Александровну? Наутро я встретила её в раздевалке и, осмелившись, спросила, о каком это масле говорили дети. Она присела на стул и сказала: «Да, однажды в магазине я положила масло в сумку, на кассе всё из сумки вынула, а масло не заметила. На выходе меня проверили и увидели масло. Я извинилась, заплатила. До сих пор не знаю, как об этом стало известно детям. Ведь не дают вести уроки - кричат, топают, прямо ужас!»… На её глазах выступили слёзы.
 Я вошла в класс и решительно рассказала детям историю о том инциденте с маслом.  Еще я говорила о том, что она пожилой человек, о том, что такое может случиться с каждым, об уважении и т.д. Дети меня не слышали, они не хотели меня слышать. И тут Серёжа Синицын крикнул: «А ещё у неё муж – мент!»
 Мне с трудом удалось их успокоить. Через неделю Людмилу Александровну прямо с урока увезли на «Скорой». Больше я её не видела, мы никогда о ней не говорили…

Ревность

          Завучем в колонии работала Ирина Александровна – очень мудрая и интеллигентная дама. Она посещала мои уроки, разбирала их, делала замечания, давала советы. Однажды она зашла в кабинет на перемене и сказала: 
          - Люба, в этой школе у тебя не будет развития. Я договорилась о твоей подработке в лучшей школе города. Ты будешь ходить туда два раза в  неделю и вести историю в 5-х классах, ты согласна?
          Я согласилась.
Расписание Ирина Александровна составила так, что первые уроки я проводила в школе № 1, а затем у меня было 40 минут, чтобы прибежать в интернат. И вот я вошла в класс к пятиклассникам лучшей школы города. Мы поздоровались. Дети сели и внимательно стали на меня смотреть. Я смотрела на них. Они были безупречно одеты и,  что больше всего меня поразило, почти у всех на руках были часы! Явление для того времени очень редкое. Было заметно, что они очень гордятся ими, так как левая рука лежала поверх правой, чтобы часы были лучше видны. Они постоянно на них поглядывали, ожидая звонка.  Я почему-то затосковала по своим ребятам.  Проведя урок, я выбежала из школы и быстрым шагом направилась в колонию. Уже издалека я увидела, что на крыльце стояли, переминаясь с ноги на ногу, мои ученики,  и курили. Они тоже заметили меня. Я подошла. Они не поздоровались, глаза их смотрели в землю, лица были серьёзными. Они явно знали, откуда я пришла. На их физиономиях была печать  недовольства. Саша Харыкин выхватил у меня их рук дипломат и сердито сказал:
        - Ну, сколько можно Вас ждать!
Не вынимая рук из карманов, они развернулись и, молча, пошли в школу. Прозвенел звонок, в школе наступила тишина. Я покорно  шла за ними, незаметно улыбаясь. На душе было спокойно. Впереди меня шли высокие, нелепо одетые в казённую форму ребята. Стучали мои каблучки. Шагов моих учеников слышно не было – они были в носках…




             Объяснительная

В общежитии я жила в одной комнате со Светой - тоже молодым специалистом, учителем русского языка и литературы. По выходным мы со Светой ходили на танцы. Мы заранее с ней договорились, что не будем говорить никому о том,  что работаем в школе. Лучше – продавцами в магазине.
На одном из таких вечеров я познакомилась с молодым человеком, которого звали  Миша. На вопрос, где я работаю, я бойко ответила: продавцом в магазине. В каком именно, уточнять не стала. На этом наше знакомство и закончилось. Прошла неделя, и я напрочь забыла  о мимолётной встрече.
На перемене, как обычно, я сидела за столом,  выставляя оценки. Вокруг меня тесным кругом стояли ребята и не спешили уходить.
          - Здравствуйте…
Я и дети одновременно подняли головы, и наши взгляды впились в молодого человека, стоящего в дверях кабинета. Это был Миша… Воцарилась тишина. Меня охватил ужас!
- Вот…, - не зная, что сказать, нервно произнесла я, чувствуя, что краснею…. И чуть увереннее:
          - Вот, уже начинают приходить ваши родители… Проходите, пожалуйста… В голове промелькнуло: «Какую чушь я несу!» Ребята также, молча, продолжали стоять, переводя взгляд то на меня, то на Мишу. В их головах, видимо, тоже мелькнуло: «Какую чушь она несёт…»
- Выйдите ребята, пожалуйста, мне нужно поговорить…
Дети не сказав ни слова, послушно вышли из кабинета.
          - Вы что, с ума сошли! Как вы сюда попали!
          - Вы  меня обманули. Я обошёл все магазины в городе но не нашёл вас…
Меня спас звонок на урок, и я попросила Мишу срочно уйти из интерната. Через несколько минут меня вызвали в кабинет директора. К нему на урок не явились пятеро колонистов. Их задержали через несколько минут. Я и дети писали объяснительные. В их объяснительной было написано: «Мы хатели набить морду радителю, каторый пришол к Любовь Никалаевне»…

Носки, Стивен Кинг и чёрные, семейные трусы...

Поверьте, учебники истории в 1986 году были далеко не интересными, а поскольку мои ученики ничего не читали, я все время думала, как сделать так, чтобы им было интересно. И вот тогда-то я им предложила, почти шёпотом, заговорщически: «Пол-урока мы будем проходить тему, а пол- урока, если вы хорошо поработаете, я буду вам рассказывать интересные истории». Это предложение привело моих подопечных в полный восторг! Это была наша тайна, а тайны они хранить умели! «Могила!» - сказали они. И вот 20 минут мы мусолили какую-нибудь буржуазную революцию, ещё что-то, ну а затем Пёс, который сидел на последней парте и, главное, у которого были ЧАСЫ, объявлял: «Ша! 20 минут прошло!» Это была команда. Не обращая на меня никакого внимания, они закрывали учебники, подпирали голову руками и были готовы слушать! Тишина была такая, что однажды завуч вошла  в класс, и с порога: «Люба... Ой, извините, я думала, здесь никого нет». Так вот. Я начинала рассказывать. Ирина Александровна, завуч, приносила мне  журналы "Новый мир", в них печатали запрещённого тогда официально Стивена Кинга. Я читала запоем. И вот я  рассказываю главы романа "Мёртвая зона". Глаза их расширялись, они были напряжены и ловили каждое слово. Дети  были там, вместе с героем произведения... Звонок!
         – А дальше?!!!
         -  Дальше на следующем уроке ... ну может быть вечером... в спальне. Огорчение их было безгранично, но, видимо, душу грела мысль: «Скорей бы вечер!» В 8 часов вечера  я приходила в спальню, где готовились ко сну мои пацаны. Они ходили все в одинаковых белых, растянутых майках, подмышки которых были у многих на уровне талии,  и чёрных, семейных, хэбэ-шных  выцветших трусах. У самых маленьких из-за длинной майки, больше смахивающей на ночную рубашку, трусов не видно было вообще. Они суетились, расталкивая друг друга в узких проходах между железными  кроватями, совершенно не стесняясь меня. Я же  привычно собирала их носки, потому что иначе было бы невозможно о чём-то рассказывать, уходила в умывальную комнату, стирала их, возвращалась в спальню, развешивала  каждому на спинку железной кровати. Поскольку размер носков, как и их состояние, у всех был примерно  одинаковый, не было необходимости выяснять хозяина. Как только все успокаивались... минутное замешательство. Я хочу сесть на краешек чьей-то кровати, вдруг крик: «Ты чё, Харя! Вчера она на твоей кровати сидела, сегодня на моей сидит!» Эти слова звучали как приказ. Я послушно садилась туда, где мне было указано по их собственной очерёдности, и в полной тишине и темноте герои Стивена Кинга ходили по спальне, заставляя трепетать от страха этих «взрослых» детей....

Комар
 
         Серёжа Мухин был очень болезненным мальчиком. Ему было 15, но из-за недостатка веса он выглядел лет на 12.  Когда он в очередной раз возвращался из больницы, его обступали ребята и начинали дружественно стучать ладошкой, кто по спине, кто по плечу.
         – О, здорово, Комар! Отлично выглядишь! Откормили тебя там!
Серёжа от этих ударов мотался из стороны в сторону, но был рад встрече с ребятами и улыбался. Мне было интересно, почему его все звали Комаром, ведь фамилия у него была прямо противоположная. Дети мне пояснили: «Ну как, почему? Муха-то ведь жирная, а комар тощий…» - «Ну да, логично» - подумала я.
          Родители у Комара были, но он никогда о них не говорил, на выходные всегда оставался в колонии. Мальчишка он был тихий, незаметный, замечали его только тогда, когда он приходил из больницы, потом про него опять забывали.
Однажды, когда дети писали контрольную работу, я заглянула на последние страницы журнала, где были записаны даты рождения ребят. Вот это да! У Мухина Серёжи завтра день рождения!
На перемене я попросила задержаться нескольких ребят и спросила, знают ли они об этом событии? Никто, естественно, не знал, да и вообще сказали они, дни рождения у них не отмечают, и потому многие и не знают их. Тогда я спросила, не известно ли им  что  любит  Комар, или  о чём мечтает.
- Комар-то? - засмеялись ребята, - да он же рисовать любит. Вас вот как - то нарисовал, похоже было очень… Мечтает художником стать, да кишка тонка у него…
После уроков я сходила в магазин и  купила воздушных шаров. Потом долго выбирала Комару подарок.
На следующий день я раньше пришла на работу и перед уроками попросила ребят помочь мне надуть шары. Ребята были удивлены, но азартно и быстро справились с заданием. Пёс по моей просьбе задержал Комара в коридоре, пока мы с ребятами украшали класс. Под громкое троекратное  «Поздравляем!!!» Серёжа вошёл в кабинет. Он остановился у порога. От  неожиданности и волнения у него как-то странно задёргалось плечо. Он сгорбился и начал судорожно заправлять рубашку в брюки, хотя она и так была заправлена. Ребята стояли и смотрели на Комара.
           - Не дрейфь, Комар!  - кричали ребята.
          Я взяла со стола яркую коробку масляных красок, цветные карандаши, альбом для рисования и под аплодисменты вручила Комару. Его голова то поднималась, то опускалась. Глаза смотрели то на подарки, то на меня.
           - Это всё мне? - почти шепотом произнёс Комар?
           - Тебе, Серёжа, с днем рождения!
Ребята сорвались с мест и подбежали к Комару. Подарки тут же растворились в толпе.
           - Вот это да, Комар! Вот везуха то! Дашь порисовать, а, Комар?...
Примерно через неделю Комар опять незаметно исчез. На утренней перекличке, когда произнесли его фамилию,  кто-то крикнул, что Комара на «скорой» ночью увезли в больницу… Комар к нам больше не вернулся… Листая его тетради, я увидела листок, на котором простым карандашом было нарисовано лицо молодой девушки, очень похожей на меня…

Джек Лондон

Вечером, после ужина, у ребят было свободное время, но, как правило, занять его было нечем, телевизор показывал плохо и редко. Пацаны всегда ждали моего дежурства. Они знали, что я обязательно расскажу им что-то интересное.
Я освободилась и направлялась по коридору в спальню. Не доходя до спальни, я услышала:
          - Ты чево мухлюешь, гад!
          - Кто, я мухлюю? - возмутился голос Харыкина. - А ты ушами почаще хлопай…
          - Мне карта везучая шла, если б не ты, я б выиграл..
          - Раздевайся Ныка! - кричали ребята.
          - Продул! Ну и что, что мухлюет, блох ловить не надо было…
          - За ним углядишь! - хныкал Ныка. 
          - Не шибко хоть бейте то, а то у тебя, Харя, рука-то…
          - Вложь ему, Харя, полста горячих… - не унимались пацаны.
           Я поняла, что надо заходить. Отойдя подальше, я, громко постукивая каблуками, стала приближаться к двери, при этом покашливая. В спальне послышался шорох и  лязг кроватей.
- Ну что, заждались, небось? - весело произнесла я.
Ребята радостно приветствовали меня, при этом раскачивались на своих, и без того провисших, кроватях, отчего в спальне стоял жуткий металлический скрип.
- Жил такой замечательный писатель Джек Лондон. -  Спокойно, почти шепотом начала я. Ребята притихли, легли и приготовились слушать.
           - У него было очень трудное детство. Мама его была простой женщиной, а отец не хотел признавать его своим сыном. Джек очень страдал. Много лет спустя, восстанавливая в памяти детство, Джек не мог вспомнить, чтобы мама ласкала его… В совсем юном возрасте он стал пиратом, и  у него появились лишние деньги, которые он тратил на пиво, виски и карты. Он думал, что  стал настоящим мужчиной….
Я продолжала рассказывать, дети внимательно слушали, и я заметила, как Серёжа Харыкин старательно что-то прячет под подушку. Я закончила на том, как Джек Лондон начал писать рассказы, как он много работал и  выиграл конкурс. После этого он попрощался со своей прошлой жизнью…          Малыши уже спали. Мы договорились, что в следующий раз я расскажу им «Мартин Иден».
В спальне было совсем темно. Я дождалась, пока все уснули, подошла к постели Серёжи Харыкина и осторожно вытащила из-под подушки колоду карт… О пропаже меня никто не спросил ни наутро, ни потом…


Василь Василич
 
Воспитателями в колонии были, в основном, женщины, мужчин было мало. Одним из них был Василь Василич. Он не был учителем,  но всегда охотно заменял отсутствующих учителей, причём вёл уроки по всем предметам. Это называлось – выручал всегда и всех. Василь Василич знал и называл всех детей только по кличкам. Дети его слушались и, думаю, боялись. Как узнала я позже – он бывший военный.  Он так и остался для меня «тёмной лошадкой». Однажды я невольно стала свидетелем такого случая. Идя по коридору, я услышала в кабинете шум. Войдя, я увидела, как Пёс хватает стулья и кидает их в Василь Василича, тот же пытается увернуться. В глазах обоих была злость и ненависть. Затем воспитатель, воспользовавшись тем, что ученик замешкался, быстро схватил  стул и замахнулся на ученика. Тот поднял голову, принял оборонительную стойку и молниеносно в его руке блеснул нож… От страха я не знала, что делать, и  потянула на себя дверь так, что она  с грохотом захлопнулась, а с потолка на меня посыпалась штукатурка. Пёс и Василь Василич посмотрели в мою сторону… Меня наконец-то заметили…
Постояв еще несколько секунд, я вышла из кабинета. Руки и ноги у меня дрожали. На следующее утро мимо меня в столовую мирно проследовал класс во главе с Василь Василичем. Мы поздоровались. В строю на завтрак вместе со всеми шагал Пёс…

Харя, раздай рыбу толпе!

У большинства моих учеников  не было родителей. Если они у кого-то и были, то давно забыли о своих детях. По школе они ходили в носках, их обувь закрывали в бытовках (чтобы не убежали). Самым старшим было по 17, они сидели на последних партах, просто сидели, слушали и смотрели, вытянув в проход длинные ноги. Имена и фамилии их были записаны в журнале, но воспитатели и сами воспитанники называли друг друга по кличкам. Я, кажется, была первой, кто сказал: «Саша пойдёт к доске». Все начали оглядываться, смотреть друг на друга, не понимая, кого же я вызвала. Вдруг кто-то сказал:
          - Кобыла, это ты что ли?
 Все уставились на маленького паренька, который так застеснялся оттого, что его назвали Сашей, что покраснел и опустил голову. Я начала заступаться:
          - Почему кобыла? У Саши такая замечательная фамилия - Конкин! Есть такой артист знаменитый – Конкин, он снимался в фильме «Как закалялась сталь».
Весь класс засмеялся:
          - О! Кобыла, ты знаменитый!
          С этим я ничего не могла поделать, но продолжала называть детей по именам.
          Перемена. Надо вести ребят в столовую. Выходим в коридор, надо построиться. Вдруг, слышу, воспитатель соседнего класса Василь Василич сложил ладони рупором и громко говорит, почти кричит: «Все в харчевню!» Ребята, видимо, привыкшие к такому позывному, как-то быстро организовались и пошли в столовую. Я плелась сзади. В столовой дежурные бойко накрывали столы и только тарелки с селёдкой стояли отдельно. Вдруг,  тот же воспитатель так же сложив ладони рупором, громко подал команду: "Харя, раздай рыбу толпе!". Серёжа Харыкин быстро подбежал к тарелкам с селёдкой и разнес их по столам. Они тут же опустели. Столовая довольно и сыто гудела. Я села за учительский столик и молча начала есть картошку-пюре с... селёдкой.

Андрей Тулупов по клички Тулуп вернулся в воскресенье вечером избитым…Его избил отец. Жестоко избил. Все знали об этом и раньше, директор несколько раз уговаривал Тулупа не ходить домой на выходные, но он умолял и его отпускали. Тулуп любил  и жалел мать… Отец часто напивался и избивал её до полусмерти. Андрей нападал на пьяного отца, защищая мать…

Баба Дуся
Уборщица баба Дуся давно была на пенсии и работала в интернате со дня его основания. Во время уроков она еле-еле возила тряпкой по коридорам, что - то бормоча себе под нос. Баба Дуся носила парик! Где она  его взяла и зачем носила - никто не знал. Это была скорее лепёшка каштанового цвета, которая держалась на макушке при помощи шпилек. Из под этой лепёшки торчали в разные стороны её собственные седые волосы. Иногда лепёшка сползала набок или наоборот на лоб, когда баба Дуся склонялась над ведром смочить тряпку. Тогда женщина спокойно поправляла парик на место и мыла дальше. Мальчишки любили бабу Дусю, но  часто потешались над старой женщиной. Они незаметно подходили сзади и начинали медленно тянуть парик вниз. Баба Дуся не замечала и только тогда, когда он сползал чуть ли не на спину, она оборачивась, нахлобучивала лепёшку на место и кричала вслед убегающим хулиганам:
- Всыплю вам, поганцы, шоб старых людей не дурачили! Вот злодеи - то не уймутся никак. Я на вас управу то найду! Погодите у меня, погодите!
Она шла к директору
-Ладимир Ляксандрыч, устрашите маленько, совсем от рук отбились, вчерась вот тряпкой так отходила одного, устраши сынок маленько их.
Владимир Александрович улыбаясь, прижимал к себе старушку:
- Ах ты горе моё, горюшко! Баба Дуся ну чего ты эту лепёшку носишь на голове, вот пацаны и потешаются, сняла бы.
- Да теплей мне с ей то, а то мёрзну ведь.
-Ладно, устрашу баба Дуся.
- Только ты не шибко Ляксандрыч, да шут с имя. Матушка царица небесная, пущай бегают, жалко мне их…
Нам разрешили присутствовать на похоронах Бабы Дуси… Целый автобус детей…Других родственников у неё не было…

Держись атаман, вырулим!

В старых учебникча истории про Ермака было написано пару строк. Это показалось мне несправедливым. Ещё в институте мы проходили музейную практику и я месяц проводила экскурсии для иркутян и гостей города по залам краеведческого музея, экспозиции которых были посвящены этой исторической личности.
Я рассказывала весь урок. Они слушали раскрыв рты. Мой самозабвенный рассказ рисовал в их воображении образы Ермака Тимофеевича, Ваньки Кольцо, Хана Кучума…Они вместе со мной входили в палаты Ивана Грозного и  сопереживали узникам его царской темницы. Мы присоединяли сибирское ханство и плыли на стругах в поисках монгольских воинов.
Ребята  уже привыкли к моим эмоциональным рассказам, Я всегда пыталась перенести атмосферу тех лет на свои уроки. В тот момент я забывала, что  я - учитель. Уже не раз мы вместе с ними утирали слёзы, когда погибал спартанский царь Леонид или сжигал руку Муций Сцевола…
Не выдержала я и в этот раз. Ермак, размахивая саблей, защищается от десятка монгольских воинов. Он отходит к реке и вот он уже по колено в воде. Его друзья-казаки  пытаются развернуть струг, чтобы подплыть к своему батьке…Ливень, гроза и шторм…
-Держись, атаман, вырулим! Дер-жииись а-та-мааан! Ба-ать-каааа дер-жиииись.!
Я закрыла лицо руками, опустилась на стул  и разревелась…
Мои пацаны ринулись ко мне и начали успокаивать:
-Да что ж вы так жалостливо рассказываете, Любовь Николаевна, да разве ж можно так шибко горевать то… Гони за  водой Ныка, видишь, плохо ей…
-Не перживайте так, от жалости даже захворать можно. И мне жалко, но я ж не реву. Шмыга гладил меня по руке.
- Да ты заткнись Шмыга,  у тебя одно сердце, а у неё вон какое – болит ведь….
Я начала успокаиваться, а ребята уже не замечая меня кричали друг на друга:
- А чего он поверил то тому купцу, вот ведь подлюка продажная, такого мужика сгубил!
- А ты б не поверил!? Окружили ведь со всех сторон нагайцы эти  - чё сделаешь? Рыпнись - и перебили бы всех….
-У Ермака  – сила, а у них то- втрое силы.!
-А ты чё шкура не за наших чтоль?!
 Ребята начали размахивать кулаками друг перед другом, отстаивая каждый своё мнение…Я встала со стула и шмыгая носом начала разнимать пацанов… Слава богу, обошлось без драки….



«Медпункт»

В интернате  был медпункт. Он занимал несколько комнат на первом этаже. Когда кто-то отсутствовал на занятиях, на вопрос «Где?» Ребята дружно отвечали: «Да он в медпункте». Чаще других в медпункт почему-то попадал Пёс и ещё несколько его друзей. Иногда их не было несколько дней. Сначала я не обращала на это внимания – с кем не бывает. Приболели, подлечат и вернутся. Но когда в очередной раз Пёс «заболел», я насторожилась и спросила:
         – Объясните мне, что с ним? Ещё вчера он был совершенно здоров и вообще здоровее его, кажется, в классе никого нет.
         - Да он утром сегодня заболел, - как-то странно произнесли ребята.
         - А с тобой что Саша? Вот тебе точно надо в медпункт, у тебя же всё лицо красное и кровь, вон, возле уха. Что случилось?
         - Да упал я, -  размазывая ладошкой кровь, буркнул Саша.
         - Когда ж ты успел?
         - Да утром сегодня.
         - Не много ли событий для одного утра? Подозрительно! -  произнесла я, и продолжила урок.
  На перемене я спустилась в медпункт. В одном кабинете сидела медсестра, два других были заперты на большие амбарные замки.
- Скажите, пожалуйста, не у вас ли мой ученик Алексей Буркин? Дети сказали, что он заболел. Я специально говорила громко, чтобы было слышно в соседнем кабинете.
- Да, он был у меня, но потом ушёл, и вообще, все вопросы к директору, пожалуйста.
К директору я, конечно, не пошла, вопросов у меня не было  и вообще больше никогда не выясняла, чем болеют изредка отсутствующие ребята, находящиеся в «медпункте»…

Немец
Это долгожданное событие наконец то свершилось! Мы ехали за город, в огромном автобусе. Может разрешат искупаться. Впереди сидел милиционер, сзади - Василь Василич. Я не знаю, считалась ли я третьим взрослым, но я тоже ехала. Мы сидели рядом со Шмыгой и пялились в окно – красота!
Я сняла туфли и растянулась на песке… Ребята купались и дурачились.
Серёжа Шульц, 15-летний юноша по кличке немец сидел недалеко от меня. Он вылез из воды, его зубы отстукивали дробь, он обхватил себя руками, согнулся и сел на горячий песок. Немного согревшись, он начал носить в ладошках воду и месить глину, которой тут было вволю. Я заворожено смотрела на его руки. Он что-то лепил, глядя на корягу. Быстрые пальцы не успевали догонять мысль и чувство; с удивительной лёгкостью он вызывал из глины свой образ.
-Кого ты лепишь?
-Это леший. Посмотрите, эта коряга похожа на лешего и я сделаю такого же.
И действительно, через несколько минут передо мной стоял Леший. Серёжа снова убежал купаться, а я не могла оторвать глаз от того чуда, которое свершилось на моих глазах.
- У тебя талант, Серёжа! Тебя этому учили?
- Нет. Помню, малой был, какой то дед старый в сарае  лепил что то, ну и я рядом возился, а дальше не помню…
 Прошла неделя. Была ночь. Я совершала привычный обход и увидела, что кровать Немца пуста. В умывальной комнате  горел свет. На скамейке, пождав ноги,  сидел немец, а перед ним лежал раскрытый учебник истории. На картинке была изображена статуя Давида. Он не отрываясь, смотрел на картинку. Казалось, что ему не хватало глаз, чтобы разглядеть изваяние. Я села рядом.
- Я хочу слепить такую же статую. Как вы думаете, смогу?
- Думаю, что такую - не сможешь. Микеланджело-гений.
-А что такое гений?
- Как бы тебе объяснить? Есть талант, а есть гений. Талант - это попадание в мишень, которую видят все, а гений - это попадание в мишень, которую не видит никто.
  Статую, как ты сказал, изваять, конечно, можно. До него многие высекали Давида, но этот уникальный.  Давид Микеланджело - независимый человек. Мир – это поле сражения Серёжа, и человек в мире – борец!  Давид – борец, он не жестокий, ослеплённый безумием губитель, а человек, который способен завоевать свободу. Разве это просто статуя. Скульптор излил в этот мрамор последние капли сил, но дал ему бессмертие.  Посмотри какое сильное, благородное лицо у этого юноши, который еще минута - и станет зрелым мужчиной, но в этот миг он как бы колеблется- на его губах- печать ожидания. Он готовится к схватке с Голиафом. Это будет битва добра со злом.
- И Давид победит?
- Конечно победит! Ты совсем замёрз Серёжа. Хочешь, я принесу тебе  пластилин, для глины нужна особая печь, её трудно достать. 
-Хочу!
Немец стал лепить из пластилина, его работы отправили на выставку. Через некоторое время на школу пришло приглашение на награждение…. Немец не поехал…ему нечего было одеть…

Идиот

Уроки закончились и я спеша домой, направлялась в раздевалку. Вдруг слышу, в углу за колонной, кто-то шмыгает носом.
-Мишка, ты чего тут расселся, там ребята сейчас ёлку ставить будут, беги смотреть!
Мишка (кличка Шуруп) заныл громче:
-Харя выгнал меня, сказал, что я идиот.
- Ерунда, какой же ты идиот? Разве можно быть идиотом в 11 лет? А потом у тебя столько достоинств!
-Сколько?! Выпалил Мишка и уставился на меня.
От неожиданности, я подняла глаза вверх, в голову почему то ничего не лезло. Шуруп ждал…
-Во первых…Во первых.. во первых ты очень ловкий! Помнишь, как ты муху поймал недавно на продлёнке. Все ловили, а поймал ты! Разве идиот поймает так ловко муху?!
- Да, как я её! А вы откуда знаете? Радостно спросил Мишка.
-Да вся школа знает!
-Вот это да!
-А во вторых…. Слушай, Шуруп, у меня такое дело есть. Я завтра немного опоздаю на урок, а кабинет надо открыть за 10 минут до звонка. Как думаешь,  кому бы мне ключ доверить, да чтоб кабинет вовремя…
-Доверьте мне! Я всё сделаю и никому не скажу!
- Ну что ж Миша, ты парень смышлёный, ловкий, думаю справишься.  На, держи ключ, я побежала. Видишь Мишка, разве я идиоту доверила бы КЛЮЧ!
Гордый Шуруп подтянул штаны, вытер нос рукавом и держа руку в кармане, важно пошёл в класс. Утром я специально задержалась в раздевалке, я знала, что Шурупчик уже давно открыл кабинет…
             Ныка

Около Пса практически всегда находился маленький, юркий мальчишка. Не помню его фамилию, но все его звали Ныка. Случалось, Пса затрясёт неудержимая ярость – Ныка тут как тут, готов подсказать  и показать, на кого обрушить Псу свой гнев. Но зато первый же и прячется, когда Пёс отойдёт. Пёс, похоже, не любил Ныку за это, но ценил за преданность. Ребята же Ныку ненавидели, а вот тронуть боялись. Пёс его в обиду не давал. Пёс, хоть и старше был, но иногда оглядывался на Ныку, слушал, но не показывал, что слушает.
Однажды, когда Пёс сидел под замком в медпункте, Ныка пришёл на занятия, весь избитый. Глаз почти не было видно. Видимо, дело было ночью, когда темно. Я вошла в класс и сразу заметила, что Ныка закрывает лицо руками. Поскольку наши взгляды не встретились, я сделала вид, что ничего не произошло… Ребята сидели как-то по-особенному довольные собой. Я улыбнулась им и начала урок…

            Джинсы «Монтана»!

На новый 1986  год я приехала в отпуск к сестре. Её муж привёз ей из загран. плавания джинсовую юбку фирмы «Монтана». Я, естественно, тут же её померила. У меня заболело все и сразу - сердце, печень, почки… Тютелька в тютельку! Это была мечта всей моей предыдущей жизни! Но юбка была не моя! Несколько дней я уговаривала сестру подарить мне эту юбку. Сестра, оказывается, тоже мечтала о такой юбке и, естественно, вежливо мне отказала. Я лишилась покоя. Юбка была мне просто жизненно необходима. К моему отъезду сестра сдалась.
В первый же рабочий день я пришла на работу в джинсовой юбке! Захожу в класс… Взгляды детей медленно опускаются …ниже уровня пояса и останавливаются на юбке. Я здороваюсь и начинаю урок. Меня никто не слышит и, естественно, никто не смотрит. И вдруг, все медленно подходят ко мне, наклоняются, и я слышу возгласы: «Вау… джинсы «Монтана!!!» Я вижу лишь спины и затылки столпившихся вокруг меня детей. Кое кто даже встал на колени. Они трогают мою юбку, рассматривают карманы и металлическую лейбу, разговаривают между собой, совершенно не обращая на меня внимания.
         Я начала крутиться на месте,  отмахиваться от детей, как от комаров, и все время повторяла: «Не трогайте меня, не трогайте меня…» В общем, я сорвала урок…
         Меня опять вызвал директор и, улыбаясь вежливо, попросил одеваться скромнее… Юбку на работу я больше не носила…

Шмыга

В старшем классе учился мальчик - Саша Шмыгов. Все называли его просто Шмыга, и вряд ли кто знал его настоящее имя. Я не знаю, как он оказался в колонии. Саша был очень высоким и крепким парнем.  Когда он выходил отвечать к доске, то становился за моей спиной. Так и отвечал, стоя за моей спиной.
– Ты что, пытаешься за меня спрятаться? Вряд ли это удастся тебе Саша.
 Он улыбался. Его голова возвышалась над моей, и, завершив ответ, Саша садился за парту. Он был очень  стеснительным. У Саши была еще одна странность – он иногда вставал ночью и завязывал шнурки у нескольких пар ботинок. Наутро он ничего не помнил, а дети ругали его, на чём свет стоит, но никогда не били. Когда обувь у колонистов стали запирать, Саша просто вставал и поправлял всем одеяла, потом снова ложился. Дети знали о странностях Шмыги и не обращали на него внимания. По воскресеньям он всегда оставался в колонии, хотя поведение у него было безупречным. Я знала, что у Саши нет родственников. Его младший брат тоже жил в интернате. Мне хотелось сделать Саше подарок. Я пришла к директору и попросила разрешения выйти с Сашей в выходной день в город на несколько часов. Владимир Александрович долго думал, но разрешил.
Была ранняя осень. Саше выдали казённые  ботинки. Его полупальто было очень старым, из коротких рукавов торчали длинные руки. Брюки тоже были короткими. Рядом со мной Шмыга выглядел нелепо, он очень стеснялся своего внешнего вида. Я же пыталась отвлечь его внимание, всё время о чём-то рассказывая. Я видела, что Саша очень рад неожиданной прогулке со мной.
Денег у Саши, конечно, не было, и я понимала, как ему неловко, ведь ему было почти 18. Я купила два мороженых, мы сели на лавочку в парке, на берегу реки. Сидели молча, смотрели на воду и ели мороженое, которое таяло прямо на глазах. Потом смеялись, потому что у обоих появились «усы». Потом мы ели ягоду, её продавали в маленьких кулёчках, сделанных из газет. Ягода была очень вкусной, но наши языки вскоре стали синими, и нас тоже это насмешило.
Через несколько часов я проводила Сашу до школы, отметив в журнале о его возвращении. Он пошёл к бытовкам, ему надо было сдать обувь и пальто. На середине коридора он оглянулся… Я улыбнулась и помахала ему рукой.


«Я пришёл дать вам волю»

         С книгами в восьмидесятые годы было очень сложно, а я всегда любила читать. Завуч Ирина Александровна часто приносила мне журналы. На день моего рождения она подарила мне книгу Василия Шукшина «Я пришёл дать вам волю». Произведение покорило меня напряжённостью повествования,  колоритным языком, яркими образами героев, и, прежде всего, атамана Степана Разина. Я дочитала книгу до конца,  и  мне не терпелось рассказать ее содержание  моим пацанам.
Иногда моё дежурство по интернату в качестве воспитателя выпадало на воскресный день. У работников столовой был выходной, и воспитатели  сами готовили  ребятам еду. За примерное поведение многих отпускали домой, а с теми, кто оставался, мы хозяйничали на кухне. Наше меню не отличалось разнообразием по той простой причине, что готовить я не умела. К моему счастью, дети, как и я  всегда хотели жареной картошки! Сначала мы чистили картошку, усевшись кругом и склонившись над вёдрами, потом резали её соломкой, а затем жарили на огромной раскалённой сковородке. Картошка получалась хрустящая, золотистого цвета и источала аппетитный запах. Мы ставили сковородку на середину стола и уплетали картошку. Ничего вкуснее на тот момент не было...
Наевшись картошки, мы шли в коридор. Там лежал старый, выцветший ковёр, а перед ним, в отдельном помещении за стеклом, стоял чёрно-белый телевизор. Чтобы его включить, надо было открыть ключом то помещение, встать на стул, так как телевизор стоял на шкафу, и только тогда появлялось  изображение. Дети смотрели  телевизор по вечерам, высоко задрав голову. Приходилось прислушиваться, так как звук был очень слабым. В тот день телевизор не показывал, и дети ужасно расстроились. И тут я вспомнила про атамана Степана Разина… Ужинать мы пошли часов в 11 вечера, ограничившись  хлебом с маслом и чаем, так быстрее.  В спальне я закончила рассказ. Самые маленькие шмыгали носом и плакали, взрослые лежали молча…
Я до сих пор храню эту книгу. За 27 лет её страницы пожелтели. Он (Степан Разин) пришёл, чтобы дать людям волю, а я так хотела дать этим детям счастье…



«Казаки»

Мы с ребятами решили организовать театр. Сначала просто ставили короткие, смешные сценки, а  после того, как ребята прослушали Шукшина, они предложили поставить полноценный спектакль про Стеньку Разина. Дело было в спальне, вечером. Глаза горят, с кроватей повскакивали – в трусах, майках, а уже кто воображаемой шашкой машет, кто на струге стоит с пистолем. И распахнулась тут ширь вольная, сильная, и даже поднятая пыль туманом показалась…
- А я батькой буду! - Кричал Пёс.  - Есаулов себе наберу. А ну, казачки, айда  ко мне! Погутарю с вами…Чего там, на Москве, слыхать?
Пёс стоял в трусах  посреди кровати, железная сетка которой провисла до самого пола, и размахивал воображаемой саблей. Человек шесть «казаков» разом выстрелили в воздух из пистолей, чтоб привлечь к себе внимание… В это время конные «разинцы» скакали между кроватями.
 - Мишка, посоли ему плетью одно место, чтоб быстрее скакал, - кричал Харя, - Я чикаться с вами не буду: враз голову отверну на рукомойник. У меня разговор короткий…
Я сидела, хлопала в ладоши и хохотала вместе с ними. Звуки выстрелов еще долго гуляли в спальне и уснули не скоро. Конные и пешие «разинцы» успокоились… Я дождалась, когда «Стенька Разин»  умиротворённо захрапел… На цыпочках я вышла из спальни. Спектакль мы поставили.
Педсовет

Близился конец года. Все учителя собрались на заключительный итоговый педсовет. Еще в начале года,  на самом первом педсовете, директор выдвинул мою кандидатуру на должность политинформатора. Он так долго говорил о важности этой работы, что я начала сомневаться, потяну ли я эту лямку. В итоге, все дружно проголосовали «за», и на каждом собрании я докладывала о политической ситуации в мире и стране. Как потом я узнала, несколько лет все отмахивались от подобной работы и проголосовали бы за кого угодно, по принципу «только не я». Тем более, что работа эта была, так сказать, на общественных началах, то есть, не оплачивалась.
В общем, я, как всегда, доложила обстановку, все поаплодировали, и педсовет начался.  Выступающих было много. Все говорили о повышении успеваемости, об улучшении быта воспитанников, о проблемах в воспитательной работе. Всё как обычно. В конце педсовета Владимир Александрович взял слово. Он улыбался и смотрел на меня.
- Уважаемые коллеги, в нашем коллективе целый год (директор поднял вверх указательный палец) отработала молодой учитель – Любовь Николаевна.
Я стеснительно опустила глаза. Директор помолчал и добавил:
– И даже ни разу не заплакала…
Он вручил мне букет цветов. Видимо это было большой редкостью во вверенном ему коллективе…
Прощание

В августе 1986 года я вышла замуж. Вернувшись в «сорокпятку», я сообщила об этом директору, а также о том, что я скоро уезжаю в Норильск. Он меня поздравил. Лицо его было печальным, его глаз не улыбался как обычно.
 - Я так и знал… - грустно произнёс он.
 Я проработала совсем недолго, мне искали замену, но не нашли, решили, что выручать будет Василь Василич. Весть о моём скором уходе быстро разнеслась по школе. Ребята как-то притихли, и старались не смотреть мне в глаза… Они практически перестали со мной разговаривать, не отвечали на мои вопросы. Они объявили мне бойкот, считали меня предателем. Я не могла больше проводить уроки. И мне, и им было тяжело. Я понимала - чем скорее я уеду, тем лучше.
В последний раз я зашла в класс… Накануне я  тщательно приготовила прощальную речь, но я не смогла произнести ни слова. Слёзы катились у меня из глаз. Я вышла из здания, прошла несколько метров и оглянулась. Во всех окнах двух этажей стояли мои пацаны и смотрели прямо мне в глаза…