Трудный день

(Медиумический рассказ, написанный при помощи "яснослышания".)               

Поход был трудным, шли днем по жаре.
- Пекло, - говорил кто-то впереди, - прав был поручик, сегодня не дойдем до моста.
- А за мостом что? – спросил голос, который и сам знал, что там за мостом.
- Измена будет, - шепотом сказал седовласый боец.
- Не гнусавь, иди молча, - прикрикнул на него плечистый парень, он нес тяжелую ношу и не терпел за спиной болезненных вздохов.
- Потери будут.
- А без них никуда.
Разговор продолжался, и понемногу идти становилось веселей. Кто-то запел было, но его окрикнул поручик, и голос утих.
- Еще не пора, вроде, - как бы оправдываясь, говорил солдат, - по берегу пойдем, тогда молчать надо.
Но зашагали молча.
- Еще один переход и дойдем.
- Потом еще один, - с издевкой произнес солдат, несший патроны.
- Одним не справиться.
Разговор снова набирал силу, но один взгляд командира быстро прервал его. Теперь шли тихо. Понемногу дорога шла под уклон, и становилось тяжело дышать от потного воздуха, он не рассеивался, а шел вместе с ними. В воздухе не было отдушины, как будто заперли дверь в натопленной бане.
- Измором берут.
- Нет, не берут, а убивают на ходу, - уже мыслями переговаривались солдаты.
- Идти не долго осталось.
Командир вдруг резко остановился и скомандовал привал. Все камнем повалились на землю, и шевелиться уже никто не хотел. Привал был не долгим, а встать мог не каждый, разморило, и усталость за целый день пути дала о себе знать.
- Еще день такого пути и можно без боя сдаваться, - подумал про себя поручик, но виду не подал, и велел слабым встать впереди. Теперь он вел усталое войско из пятисот солдат изнеможенных и усталых, без воды и надежды на отдых.
- Все, теперь все, - бубнил про себя отстающий солдат, - отнялись ноги, но еще иду, как будто свинец привязан.
 И так шаг за шагом.
- Не отставать! – вдруг звонко скомандовал командир. Но звук не проходил сквозь стену, установившуюся на пути к солдату. Он еще шел, но звук голоса до него не дошел, и облако пыли взметнулось над рухнувшим наземь телом.
- Поднять!
И три человека подняли солдата и несли по очереди на спине, отдавая другим свои вещи.
- Трус я, - вдруг выругался про себя солдат.
За его спиной послышалось сопенье, ком земли полетел в затылок.
- Ты еще про мамку вспомни, - прошептал на ухо и взревел так, как рычал зверь, попавшийся в капкан. Это рывком ударил в живот разгневанный трусом.
- Кто кричал? – окриком спросил подошедший.
- Слетка завопил, - объяснил прямой солдат, - не выдержим, дорогу ведь теперь костями посыпают.
- Не кричи, - предупредил солдата командир, - кричать будешь, не все придем, так-то.
- Но играют отбой у них слышно.
- Не отбой это, а в ушах спелись перепонки, так и играют, вот и слышно отбой.
Всех развеселило это замечание.
- Да у меня тоже играют.
- И у меня.
- И у меня тоже.
- Ну, тогда отдых и нам, - командир приказал разбить палатку и поставить чай, но кто пойдет за водой, вода в реке, еще пять верст идти по лесу.
- Будем без воды чай пить, - сказал безусый солдат, у которого не было сапог, но никто этого не заметил, и только сейчас обратил на себя внимание.
- Будут еще герои, - подумал про себя командир.
- Розги, розги бы тебе за такое, - кричащим голосом отбивался от недруга обиженный за труса солдат.
- Потом разберемся, - уверил его поручик, - сейчас спать, утро будет легким.
Всплеск воды раздался будто рядом. Все вздрогнули от неожиданности. Река оказалась рядом, но воды не было видно с пригорка.
Вот так да. Надо посылать разведку, рядом может оказаться враг. Поручик отрядил двоих самых сильных солдат.
- Искать, или доложить как есть? – спросил устало солдат.
- Ветреной! Кто же ищет, коли и так уже найденный? – усмехнулся усатый пожилой солдат.
- И там посмотрю, и там посмотрю, - с иронией ответил разведчик.
- Только тихо, не вспугни того, кто всплеском себя выдал. Найдешь, веди сюда, да рот ему прикрой.
- Да у меня не раскричится, - заверил молодой солдат.
- Починил уж обувь? Спросил поручик, становясь рядом с босым солдатом, когда двое скрылись из виду.
- Нет у меня обуви, - пробормотал несчастный, - деньги обворовал кто, тот и сумку, и все забрал, а ружье я с собой кладу, так оно цело.
- Ну и дурь! Что же не сказал-то?
- Да ведь я не прав, надо было под изголовье положить, а я в сторону, значит, сложил. Вот как бывает, теперь-то знать буду.
- А вон, каково тебе ходить босиком? – спросил усатый солдат.
- Да не я один, вон еще есть, - и он указал на детину в одних портянках.
- Нее, я раздел только, вон новехонькие мои стоят, - оглядываясь, стал показывать пальцем на пару стоптанных, линялых сапог, - сейчас начищу и буду носить, - с веселым видом сказал счастливый обладатель сапог.
- Идут уже.
- Нет не те, не наши.
- Еще один. Нет, этот наш, но на одну ногу хром.
- В ружье!
Все были раздеты и разуты, но врасплох, все же, не застали. Взяли в круговую оборону, но стрелять команду не дает. Команда ждать. Вдруг, раздался чей-то выстрел.
- Это был беглый, мы догнали его, - кто-то говорил на незнакомом наречии. Разговор длился недолго, через минуту стало ясно, что организованная погоня за беглецом бредет в свою сторону, но заметно было, не в духе шел разговор, и они о чем-то отчаянно спорили. Задержать? Нет, пройдут мимо, не заметят. А если заметят, да поздно будет? Снять двумя выстрелами? Заподозрят неладное. Слишком долго решал командир, солдатская смекалка взяла вверх: взметнулось крыло утки, что ли? Никто ничего не мог понять, как один свалился навзничь, а другому перерезал горло, навалившийся сзади слеток, да и не слез, пока не доделал это с другим неприятелем.
- Вот тебе слеток, – засмеялись солдаты, - спас таки брата своего, - уважительно задевали руками за плечо «Слетка». Он был герой, за это полагалось награда, но командиру было невмоготу это показывать, его команде следовало быть первой, а потом – герой. Но уж было за что хвалить.
- Молодец! Прием буду учить у тебя, - ободрил все же поручик.
 - Да уж научу, дело не хитрое, - согласился солдат.
- Дети-то есть? – обратился кто-то к Слетку.
- Нет, один.
- Хотел вот мальцу твоему подарить серебряную ложку, отнял у одного ихнего барина, теперь уж не нужно ему, а мне солдатские щи хлебать незачем вроде таким-то орудием.
- Посеребрил кто, али все серебро? – спросил голос.
- Все, как есть все.
- Ну, так дай, еще будет, кому дарить.
- Ну, да на, бери, еще добуду, ихнего добра много и на мою долю есть еще.
- Колотил кто? – спросил подошедшего разведчика командир. Тот отвернулся, отчитался, как полагалось по уставу, и отошед, лег на траву.
- Ногу свело, сказал, не могу наступать, так и бросился в погоню, пока ногу не свело, - стал было объяснять другому солдату, да тот и так слышал и не смог не одобрить:
- Ты молодец! Такие шли на тебя, попал бы, аль нет, коли стрелять пришлось?
- Попал. Я умею. Целюсь не хуже того, - и он указал на стрелка, которому равного не было в полку, в медный пятак с пятидесяти шагов попасть мог, а со ста по дереву бил, так шишку, какую хотел сбивал, а это всякому ли можно?
- Ну, так-то бить и я бы смог, только не могу, - усмехнулся боец, - хотя денька два тому, убил тетерку, так прямехонько в глаз попал.
- А ты ли стрелял?
- Да и я то-ж, поди разберись, кто попал, мож и я, мож и тот, - кивком указав на стрелка, ответил предприимчивый рассказчик.
- Оно вон как значит, - продолжил обсуждать историю солдат, - поди поглядел, увидел, что идут, да и спрятался, а те ворочаться идут домой, к своим, а ты у них на пути, так и что ж? Встал, постоял и пошел на них? Али нет? Али к тебе идут, а ты стрельбу хотел по ним открыть, да передумал шуметь? Что ж не они за тобой, а ты за ними выскочил? А? Герой выходит.
- Я сказывал, уходят от меня, но я поостерегся, шуму много наделаю, а идут, пусть идут, коль выйдут, знак подам, чтоб поймать могли.
- Чудной ты, ну, розг не даем теперь, смутно с тобой. Идут еще, видно ведет твой товарищ. А это не те, эти в лесу живут, оно видно по-лесному идут, тихо. Оборачиваться надо деду, а не так шакалом трусить по ельникам.
- Да я-то к своим иду ребятишкам, тут они у меня, в лесу дом строим, боимся по дорогам, да видно и по лесу стало побоязней, не в лёт ходить. Теперь буду знать, побоязней буду.
Но старик был слаб голосом, его не слушал поручик, давал распоряжение солдату отвести и положить, где не видно. Так было нужно, и с этим никто не спорил.
- Обида какая? Обиды нет, время ихнее, не наше, - шел, спотыкаясь старик, не надеясь на милость.
Удар, и повалился под куст, как сломанный ствол сосны.
-  День еще лежать так, а завтра отыщут, посмотрят, может обморок скажут, отнимутся ноги, может и так, но жив останется, - сказал про себя солдат, - отыщут, как же, есть себя не будут, начнут искать, а найдут, то ж папка отыщет, кому еду как доставать, или еще сам смогёт. Почем мне знать? Я не царь, не бог, а ему все одно помирать, стар уж, так быстрей…
Побрел было к своим, да передумал идти:
- Сяду здесь, побеседую с собой, авось легче будет. Как демон дед, покоя не дает, всё в голове сидит, как идет, да плачет про себя. Ихнее горе, не мое. Такие-то вот ребята, плачут, наверное, сидят тихо и плачут, папку ждут, а он здесь лежит, под березой. Осину надо согнуть над ним, а то заметит кто не тот. Пойду, осмотрю, надо еще....  Кружить буду вот так вокруг мертвеца, - перебил свои же мысли солдат, - совесть, она покоя не даст, судит, плохо ей, молебен буду служить, отпоют, как раба Божия не знаю, как звать-то. Берет господь, знает кого. Озлись ты хоть, нет злого в нем, плачет и ох-ох, а я-то покалечил, аль убил, того не знаю. Могу глянуть, так что? Ведь не ради себя убил. А дети? Вот тут как? Им-то за какую провинность такой крест нести? Слепой что ли, или плачу? Вот оно что, плакать умею, научился, думал, смерть не мука, умереть не слёзно, а сам плакать надумал. Хоть бы за себя, а то за человека другого, не…
Застонал старик. Еще не веря ушам, прислушиваясь, солдат на корточках стал пробираться к телу, но старик уже сидел, облокотившись о сук, торчавший рядом. Побелел лицом, а сел сам.
- Слава тебе, господи! – молился солдатик, - мое горе, уж как я лихо оплакивал, а вон, дед усмирил свою смерть. Неужто, моя молитва до бога дошла? Теперь, жив буду, молиться начну.
- А умеешь ли, сынок?
- Да уж, научился с тобой, дед. Уж ты меня прости, окаянного, ведь не сам, понимать надо.
- А я понимаю.
- Тихо ты тут! - воскликнул солдат, - лежи пока, уйдем, встанешь, а пока сиди тут, пойдут, претворись мертвым.
- А как детишки побегут искать, тятенька-тятенька?
- Детей твоих не тронут, так что сиди тихо. Милость, она один раз бывает, вторую уж не дают. Всё! Сиди тихо! Пошел я.
- Спасибо тебе, касатик!
- Да, было б об чем! – махнул рукой «Касатик», и не пошел, а засеменил, отмахиваясь рукой, будто комарье налетело. Это в жару-то!
- Справился? – спросил у солдата сосед, когда тот вернулся с доклада.
- А как же? Что с такого взять-то? Прикладом его, а он повалился.
- Что уговоров с ним не вел? Жаль старикашку? – посмотрел исподлобья, а сам, вроде, хорошо, что убил.
- Да, что там! – повернувшись спиной, проговорил «касатик», - всем дорога одна.
- А детишки? Эх! Детишек жаль.
- Приказам подчиняться надо. Вот так-то!
- Может поручик не то хотел сказать? Может он…
- Отставить разговоры! – это поручик посты проверял, шел и услышал разговор. Ему не спалось.
- Прозорлив, черт! Сам знаю, что не так надо – свой! А заставят? Язык развяжут? Они могут, у них всяк заговорит. А детишки? Я не расслышал! Какому старику придет на ум жениться, да детей рожать? Не знал. Так бы, может, нашел способ уберечь деда от смерти. Да уж, что теперь? Солдат свое дело сделал. А мне надо было послушать старика. Живым вернусь, детишек его отыщу. Сам виноват, – офицер продолжал корить себя, но не выдал себя перед солдатами, - приказ есть приказ, и солдат это понимает. У него свой приказ, и ему солдат к победе вести. Такие вот дела.
Стемнело. Костров не зажигали. Часовые ходили бесшумно. Огни за рекой загорались и гасли. Солдаты спали крепким сном.
- Наутро будет бой, пусть отдохнут. Надо бы воды набрать из реки. Кого подниму? – решил, - «Касатика»,  у него вина, про себя шепчет, не спит. Пусть дело для всех делает, полегче будет самому. Поднял. Тот, будто радость какую сообщил ему, бегом побежал.
Воды к утру набрал, на всех хватило. «Слеток» похвальбу затеял, да пресечь пришлось, уж больно развеселились. Босого солдата обули в трофейные сапоги. Выступать были готовы, чуть забрезжил рассвет.
Шли тихо, ступали след в след, чтобы ветка не хрустнула. Враг тоже ждал и готовился к бою, рассчитывать на внезапность было нельзя. Разделились на две группы, одну отправили в обход. Дороги нет, идти по лесу, каждый шаг – засада того и жди, но еще далеко до постов, может уже замечены. Вот птица закричала, может это предупреждают своих, знать бы. Нет, прошли.
- Шума нет, но в лагере не спят, тушат костры. Сбор. Тихо. Всё делают молча. Оружие разобрали, встают в строй, - это на дерево влез наш разведчик и предупреждает. Тихо и у нас. Залп! Это наш отряд пошел в наступление, мы еще ждем в засаде. Теперь наша очередь, рубимся молча. Никто не знает, сколько нас. Отступают, бегут прямо на нас, мы встречаем огнем. Враг повержен. Лагерь взят, мы уходим, это не цель для нас, главное – минирование моста. А мы уже вполовину меньше: много погибших, есть раненные. Слеток погребен под телами, нашли, жив, положил с десяток вражеских солдат и жив.
- А я живуч, меня мамка так родила. Чем кормила, не скажу – секрет, оттого от меня пули в стороны отлетают.
- Брешешь!
- Да, ну?!
Смеются, теперь можно. Раненных отнесли дальше, сами в лес, а кто к мосту, приказ – взорвать! Теперь самое время покормить солдат, но кто знает, когда подойдет подкрепление, могут опоздать с мостом, решено, есть на ходу, кто чем сумел.
- Не время, это мы понимаем, еда хоть и нужная, но солдат привык за себя понимать, а жив будет, наестся щей, да каш, - так один солдат и ответил, - жизнь на кону, приказ нужно исполнить, а это дороже жизни. Скольким солдатским жизням за этот мост пришел бы конец, а нам дорогу надо обеспечить своим. Моста нет, переправы нет, враг на месте уничтожен, и подкрепления ему не будет – чистая победа! Там тревога, будут удерживать мост до прихода своих, если мы не помешаем.
Солдатская хитрость и здесь не дала промаха: пошли по пояс в воде, к бревнам привязана взрывчатка. На мосту бой, под мостом закладывают тол. Еще атака, еще атака. Дерутся отчаянно. Половина атакующих солдат полегла на мосту, убитые и с той стороны. Дерутся отчаянно и наши, и те. Вот мост взят, убрали своих раненных, и заряд начал тлеть, перебит шнур и снова бой. Подошло подкрепление, все, кто держал оружие, пошли снова в бой. Это было не сражение, а пекло: спотыкались о своих товарищей, шли по ним и снова в бой. - Оружия нет, бери палку, - таков приказ! Идем, ряды редеют, нас осталось мало. Вдруг голос:
- Назад! Взрываю!
Мы кинулись с моста врассыпную. Раздался удар. Взрывная волна подняла и отбросила в сторону меня и двух солдат, засыпанные землей, лежим.
- Жив? Нет?
- Жив.
- Вот и ладно.
- Все живы?
- Все.
Будто смеются, подумалось мне.
- Слетка где?
- Был здесь.
- Нее, убился. Это он мост взорвал, его крик был.
- Кто убился? – прямо из земли вырос Слетка, и рот до ушей, сам чумазый. – Я же говорил, что заговорила меня мать, - а сам смеется.
- Еще один нашелся заговоренный.
И все кто слышал, засмеялись.
Из пятисот человек нас осталось тридцать пять. За этот подвиг все были представлены к наградам. Кто погиб, тому вечная Слава! Война была за Престол, за Отечество.

P.S. Один момент в рассказе не понравился поручику: он за убийство старика не раскаивался – приказ был дан, приказ выполнен. Но при обходе постов, он все же посмотрел на место, где лежал старик, увидев сквозь ветки сидящего «убитого», он тихо отошел в сторону. Как говорится: «На все воля Божия».

Рассказ написан при помощи яснослышания. Как рассказано, так и записано. Я сама не сориентировалась, что это была за война, но объяснений  не получила. Пусть будет все, как есть.