Часть разрешения. Эпилог

\ Это 3-я часть повести "Король мертв, да здравствует мертвый король! (http://www.proza.ru/2011/07/13/239) \

В день смерти Тетры и Джоара - Морти изменился. Ветерана, как он хотел, - похоронили на поле брани. Земля в кою клали гроб, была красной от крови. Кроме Морти со свитой, Тетру в последний путь никто не провожал. Хоронили в предрассветной тиши, лишь местами, встревоженные вороны каркали. "Надеюсь, ты родился в лучший мир", - всё что сказал барон над могилой за церемонию.
Джоара положили в усыпальнице, в катакомбах Дже. Кто-то плакал, и всхлипы катились по мраморным стенам, падали к массивному подножию гробницы. Морти не просто чувствовал себя виновным, он это осознавал. "...Если бы не моя нерешительность... этого не случилось бы", - так он думал и каялся перед мертвыми. Но простора в душе, какой обычно бывает после прощения - барон не чувствовал. Он пристрастился к рому, постоянно болела голова, а иногда он не понимал что здесь делает, и мир казался ему не настоящим, словно декорации в театре.
Иногда, во сне к нему приходили толпы мертвецов, изуродованные оружием, прогнившие, и впереди стоял Тетра, говорил будто сквозь воду: "Мой сир, ты скорбишь о двух смертях, но посмотри сколько людей мы убили!.. Почти все они взяли меч по приказу и с охотой променяли бы его на орало... не то что я. Не плачьте обо мне, мой друг, вы тоже умрете, начинайте уже плакать о себе".
Настроение у Морти переменялось всё чаще, всё сумбурней, то найдет безмятежие, то гнев. Он больше не следил за собой. Волосы сбились, растрепались; он почти не спал, лицо осунулось, осанка потеряла твердость, да и речь барона теперь невнятная, говорил иногда какие-то странности. Он пытался убежать от возрастающего безумия, в то время как северяне взяли земли Ричарда Чейза.


2


Пришло лето, растаяли облака, зашелестел горячий ветер, земля высохла и на улицах весь день стоит пыль возмущаемая лаптями прохожих, сандалиями милиции, туфлями вельмож...
Солнце, казалось никогда не достигнет зенита; не верилось - что удастся пережить очередной знойный денек.
Вот как месяц, к замку Дже стекаются войска со всей провинции А. Они разбивают лагеря под стенами города, на равнине, под склонами холмов, где уже зеленеют виноградники. Реют боевые знамена командующих отрядов. Но в лагерях беспокойно, смерть вассалов Морти разогнала пьянящие пары боевого апломба, и единственное что утешает солдат - это история двух невероятных побед, конечно, изрядно приукрашенных, как это бывает с любой историей - ставшей эпохальной. Примером, за ужином у костра, все были уверены, что меч Морти высекал огонь, а Тетра становился невидимым, да и солдаты барона, чудесным образом выживали после, казалось бы - фатальных ударов.
         Морти переменился, и не только внешне, а и мыслил - как ему казалось - совсем иначе. То - о чем он никогда не задумывался всерьез - теперь было важнее всего. Барон думал о смерти, и той жизни - какую он ведет, какую вел, и в чем вообще - смысл его бытия. Морти думал о мире, и о том - что в мире, как это работает, и как он сам - влияет на работу мира.
Морти носит траур - всё черное, даже сделал комплект брони из вороной стали, а в гарде его меча, только три камня: сапфир, алмаз и рубин. Держа этот меч, невольно приходила мысль: "Они рядом, они видят меня..." - Морти думал что души его вассалов ждут решительности от бывшего господина. А он, то дивился их настырности, - даже после смерти не желают отступить! - то просыпалась виновность, укоренившаяся в понимании того - что мертвым виднее - как лучше поступить, а раз так - значит Морти был не прав, надо было послушать Джоара...
         Морти часто каялся перед убитыми, бичевал себя в исступленном желании измениться, и нередко, лежа обессиленный на полу в крови - он весь уходил в мир объявший его душу. Барон чистосердечно улыбнулся; как приятно вновь ощутить силу, воодушевление, порыв - жить, ибо цель видится так четко, какой промах и разложение духа - не пойти к ней. В этом Морти уверен, а время энтузиазма подстегивает его намерение - кинуться вперед головой, лишь бы эта знойная пустыня безумия, где коршуны опасения и тревоги не дают покоя - осталась позади.

Морти больше не замечал размеренной жизни крестьянина, и красоту рассвета, он гнал чувства перечащие войне, не щадил и совесть. Единственно, что связывало его с "былым Морти", - это чувства пробудившиеся от слов правителя. Ныне усопший, не без помощи северян - король, еще в начале войны, на аудиенции сказал Морти: "Я знаю что ты пропащий человек, и стоило тебя кинуть в темницу, но вот, барон - шанс перемениться. На войне побеждает лишь тот - кто борется с собой. И убитый - ты будешь жив, ибо в самоборении ты изменяешься, а не увечишься. Твой шанс, Морти де Ридо, умереть в сражении бароном, а не узником в казематах. Иди, спеши встретить врагов достойно!" И теперь, когда Морти видит что на самом деле изменился, и продолжает это странное борение, - он всё более проникается уважением, даже почтением к королю. Свою первую аудиенцию у правителя барон держит в тайниках души, как самоцвет, ставший основанием новому человеку.
На кануне похода, трактиры Дже были забиты. Каждый спешил отдохнуть, возможно, в последний раз. Мать Воя сидела в забегаловке мистера Боака. Она ценила его умение слушать и забывать, а он знал толк в готовке жаркое и вине.
В трактире Боака шумно, людно, накурено; на полу лужи пива, столы липкие, пахнет деревом. Мистер Боак распорядился зажечь еще ламп. Факелы при выходе коптят, двое пьяных с побитыми рожами еще спорят. Полумесяц светится в облачных прогалинах. Пищат летучие мыши. За окном трактира вьются комары и мошкара; в зарослях стрекочут цикады.
Мать Воя напилась; о чем-то скорбя, она сидела у стены, подперев голову руками, за ее столом умастился и Боак.
- Послушай, оставь дитя. Зачем это безрассудство!
- Не говори Боак! Что мне делать, не говори!
- Эта война обещает много крови. Глупо приносить в жертву этому чудовищу дитя!.. Я, мы с женой присмотрим за Воем...
- Я родила его на войне! Он - дитя войны!..
Боак снисходительно посмотрел ей в глаза.
- Где-то я уже слышал о таком... ну конечно! Это ведь наш ветеран Тетра, а?!
- Нет, толстолобый ты боров! Не веришь мне, а мой муж там кости сложил.
- Да верю, верю я, но ходили слухи что Тетра, тоже родился при сражении.
- Он учил меня попусту не болтать.
Между столами, носится жена Боака - с кружками пива; мужики уставшие и трезвые заходят в таверну, пьяные, хохоча выходят; сонный бард не попадает в ноты; Боак улыбается, смирившись в бессилии помочь ребенку этой женщины.
         И сегодня Морти мучит бессонница. Он сел на кровати, почесал затылок, и подойдя к окну - распахнул ставни, ворвался холодный воздух, барон задрожал. Он стоял у окна наблюдая за ночью, за временем, за мыслями, но на удивление - всё движение будто уснуло, и Морти то видел себя со стороны, то вдруг - заснув - начинал падать, хватался за подоконник. Вспоминая испытания духа - настигшие его после убийства вассалов, - он дивился себе - "тихому", без вопля чувств, с ясным умом; он думал что это награда за победу над собой. Эта идея родила в нем непоколебимую решимость, ставшую поводом к новой войне. Окна в коридоре выходят на север, там, в ночном тумане, словно армия гигантов - скрываются горы.
         Еще до рассвета Морти облачился в доспехи, спустился в конюшню, где его ждал новый боевой конь. Морти как можно тише ступал по землянистому полу, животные шумно дышали, словно предчувствуя недоброе - спали тревожно. Барон подошел к стойлу своего коня, положил руку ему на морду, представляя какой смертью он падет.
Начало светать, а Морти де Ридо, на коне, уже стоит посреди лагеря своей гвардии. Черные доспехи кажется втягивают тусклый свет, в руке забральный шлем с бармицей, ножны постукивают на ветру о набедренник... Морти не шевелился, пока солнце не засверкало в глазах.
         Снимались с лагерей. Скручивали веревки, раскладывали каркасы, связывали брезент палаток... до обеда вокруг замка пыль стояла столбом; воины вспотели, лица красные, ладони липкие. Кто повязал до носа шарф, кто надел капюшон, у некоторых были "пустынные" маски из пробкового дерева.
Армия выстроилась, стихла, и барон молча оглядывал стройные ряды мечников и копьеносцев, конницу на фланге, личную гвардию, лучников... время словно остановилось, странно, но каждый уверился что похода не будет, зачем куда-то идти, если здесь так хорошо, ибо недвижимо. Никто не придет, да и мы не сдвинемся с места. Главное не смотреть на барона, ведь только он может запустить часы войны. Солнце блестит на его доспехах, он водит пальцами по гарде, спиной чует Тетру и Джоара, но боится обернуться, посмотреть на них, страшно и стыдно встретиться с ними взглядом.
Морти поскакал на фланг, где стоит кавалерия, заметил Матерь Воя, она накрест повязалась черными лентами, чепрак вышит полевыми цветами, а к концу древка посоха привязала кусок от знамени ветерана Тетры.
Как Морти ни старался найти в ее безмятежных глазах - злобу, неприязнь, осуждение за убийство ветерана, но тщетно. Мать Воя не роптала на барона. Она знала на что способна война, как ею уродуются судьбы и души, и как извиваются те - кто попал к ней в лапы, - хотят уберечься, вырваться, или даже победить ее, и война рада, ибо любит суету и безумство.
Мать Воя сердцем видела стенания барона, его просящий милости взгляд, хотя и прикрытый суровостью правителя. Она уважала его, даже, почитала искуснейшим воином королевства, но старалась не выказать чувств, дабы не смутить Морти.
Братьями и сестрами Матери Воя были все - кто прошел с нею от холмов до Дже. В бою они держались вместе, и единственная ученица Тетры, смелостью и жертвенностью - отдавала честь памяти ветерана.
Воробьи барахтаются в песке, покачиваются высокие сосны, белка испуганно обернулась на звук двинувшейся армии Морти де Ридо.


3


Морти несся ураганом по землям отчизны, объединял баронов, сокрушал мятежников.
Северяне прозвали его армию "смерч", а самого барона "оком бури". Ибо, как в середине урагана - бывает тихо и солнечно, так и от Морти, в сражении, веяло безмятежностью.
Морти проникся военной стратегией, всё время походов искал тактику изощренней, ввязывался в битвы лишь для испытания новых маневров. В серьезных боях, Морти, бывало застынет охваченный волнением, наблюдает за решающим мигом - удастся перехитрить врага, или придется отступать...
Пристрастие барона к стратегии питалось мыслью о том что - без Тетры и Джоара, о геройствах можно забыть. Расчет и хладнокровное исполнение приказов - вот надежды Морти в бою. Мать Воя, с ее корпусом сорвиголов - барон в планы не брал, они были для него как молния, поражающая и устрашающая, неукротимая, но споспешествующая Морти...
Каждую отвоеванную землю, Морти наименовывал очередной буквой. К концу лета, барон захватил все западные провинции: Б, В, Г, Д и Е.
Огромная армия северян искала битвы с Морти в поле, но барон ловко уклонялся от третьего безголового подвига. Всё твердил себе: "Нет-нет, стратегия не выдерживает самой идеи генерального боя, а что говорить о тактической грации... Пусть безрассудство беснуется в пыли нашего отступления!.."
В каждом замке Морти оставлял наихрабрейших воинов, и северяне, гоняясь за ним, натыкались на эти камни преткновения и вязли в осадах.
Мать Воя воодушевляла боевыми подвигами городских женщин, и они брались за оружие; так собрался целый полк королевских амазонок, дышащих жаром войны; снисходительно улыбаются они - озираясь на свою былую жизнь, видя в себе детей, ныне возмужавших.


* * *


Два года спустя, осенью, Морти наконец сошелся в бою с первым и последним врагом - генералом Диелензо.
Барон уже два месяца не разговаривает; он отбил почти все земли, и хотя его армия поредела, - оставшиеся солдаты знали что такое бой, боль, каждый видел гримасу своей смерти, отразившуюся в оружии врага.
Последнее время барон воевал одной тактикой, он счел ее лучшей, закалившей в крепчайшую сталь: опыт и силы отрядов.
         Генерал Диелензо непоколебим до того, что кажется воплощением силы духа. Он беспощаден, он не кидает слов на ветер. Он прослыл поэтом. Его поэзия - война, его перо - фламберг. Северяне не ошиблись, послав Диелензо завоевывать королевство, он сделал это, не хватало одной тактической победы, в которой он не сомневался, ибо знал - время поставит всё на свои места. А битва с Морти - была лишь вопросом времени, не мастерства, не стратегии и не геройства, а - времени. Генерал думал что Морти бежит от него как от фатума, бессмысленно и трусливо.
Диелензо не боялся ночного боя, не гнушался диверсий, в коих не редко и сам участвовал. Он не боялся смотреть на врага, сколь бы грозным он ни выглядел. Как яростно бы ни стучал в щиты, ни скрежетал зубами, топал и барабанил... Диелензо смотрел на это как на представление, смотрел с ожиданием как художник - ждет рассвета, дабы запечатлеть на полотне новый день.
Генерал всегда спешил в самое пекло сражения, шел первым в бой. Он врывался на коне во вражеский стан, спрыгивал со щитом и мечем, закованный в голубоватые, энтиловые латы, и бился пока ноги не придавливало трупами, пока испуганные ополченцы не отступали. Только один человек заставляет душу Диелензо трепетать, то ли от страха, то ли от презрения... Тетра - оживающий в нутре войны, ставший ее тенью, ее рабом. Весть о смерти ветерана - опечалила Диелензо, попрала пылкое желание мести за брата, за Малварму. Генерал не хотел и думать что его брата убила какая-то женщина, но внутренний голос, обличающий в самообмане - угнетал мстительный дух, ведь руки; на женщину - Диелензо во веки веков не поднял бы. Перенести неудачу - для него тяжче всего; и мысли о том что - его кровного врага, Тетру, - убил какой-то баронишка, - не давали покоя.
Поговаривали, что генерал неизлечимо болен, и поэтому в бою он похож на берсерка. Но вот, пришло время "Ч", Диелензо стоит впереди своей прохудившейся за последние два года - армии, ждет боевых труб Морти, выстроившегося в двух полетах стрелы, напротив.
         Последняя битва случилась в перелеске, под столицей, в которой, к слову - прознав о бароне-освободителе, подошедшем к самому городу - учинили бунт.
Мечи застрявшие в деревьях, воткнутые в землю стрелы и копья, зарубленные алебардой кони, покрасневшая кора... и тишь... Никто не отступал.
Диелензо оглянулся, там, за буреломом - еще бьются его лучники, еще слышны вопли и конский топот, звон мечей. Диелензо шел по трупам, на него брызгала кровь, оступаясь - он упирался то на щит, то на выщербленный за эту битву - фламберг. Впервые за годы войны - генерал ощутил слабость. Он шел с опущенным мечем, рисуя за собой линию, раня мертвецов.
Диелензо стал у сосны, прислушался к ноющему голосу одиночества, хныкающему о небывалом промахе, о неудаче - уж которую перенести не удастся. Генералу не верилось, что самый абсурдный и кошмарный сон - стал явью. Его жгло пламенем гнева к врагу и непокорности судьбе, жгло холодом отчаяния. Диелензо заплакал бы, но к нему выбежала Мать Воя, сама на себя не похожая от страха, за ней тащились две боевые сестры - единственно уцелевшие в женском полку.
Она не решалась напасть, ибо того что вытворял в бою Диелензо, Мать Воя не видела даже в "искусстве" Тетры.
Дитя ее потерялось в этом жутком месте; за спиной матери трепыхались обрезанные веревки, державшие сумку с Воем. Сестры тяжело дышали, сердца колотились так, что казалось не выдержат.
- Кликнете барона... - сказала Мать Воя, не спуская глаз с генерала.
- Я здесь, - Морти вышел из-за кустов волчьих ягод, и меч его сломан.
Морти не смог сдержать улыбку, он знал что победил, и оставшийся противник, самый грозный из повстречавшихся барону - не будет помехой, не отберет у него лавры победителя. Он просто не мог представить, не мог помыслить о такой бессмыслице - чтобы пройти весь этот путь и у самого края, у самой вершины - оступиться, сорваться... Нет, Диелензо обречен. И ум Морти знал это и сердце откликалось.
Генерал выглядел как пришелец, человек из другого мира. Неизвестный, безмолвный, - странная тень, вдруг возникшая, и вот... он сбросил с руки щит, и взявшись за клинок у самой гарды, обратил острием на себя, провел им меж латных пластин на груди - вонзил, в самое сердце. Мать Воя вздрогнула; над пролеском пролетала стая журавлей, почти не видных сквозь листву, на фоне пепельных туч.


4


Как же вспыхнула ликованием и радостью - столица, расцвела улыбками и смехом, - когда Морти де Ридо входил через главные врата, под растрепанными, в крови и грязи - знаменами.
Сколько же злобы и презрения источали северяне, бегущие домой, разбитые, разрозненные, гонимые кавалерией барона. Хотя, многие беглецы довольны, ведь путь их - путь домой. Раздосадованные полководцы Севера искали утешения в мстительности, амбиции смешались с самонадеянностью, выливаясь в новые планы и стратегию.
Пришла весна, прилетели птицы, рассвет вновь встречается их мелодичным щебетом.
Солнце припекает, ветер тише, земля мягче.
Крестьяне выкапывают урожай хлеба и овощей, выколупывают фрукты из подземных лиан.
Война завершилась, но что-то тревожное, даже зловещее, не успокоенное чувствуется в воздухе. Ожидание бури, гром опустошения которой - слышен в тихую ночь.


* * *


Сегодня в столице праздник. Еще недавно пропели петухи, а на улицах уже толкотня и недоразумения. Скрипят повозки и кареты, с прилавков падают фрукты, босоногая детвора бегает за марширующими солдатами; из окон выглядывают сонные горожане, чуя неладное. Город возмутил новый монарх - Морти де Ридо. Он захотел видеть всех в галерее искусств,  - наибольшем здании в городе и королевстве.
На широкой лестнице, ведущей к галерее - толпится люд, гудящий словно огонь в горниле - залитый маслом сплетен и небылиц о минувшей войне. Морти всю ночь простоял на балконе галереи, ждал рассвета - как спасения от ужасов обступивших его. Он боялся умереть сейчас, боялся что отнимут его тело, его волю, боялся что жизнь его - суета, пыль поднятая над землей вечности. Смутившаяся душа его - рвалась из темноты, но всё тщетно, ибо рассвет настает, а не мы настаем рассвету. Морти в праздничной ливрее, красной мантии, расшитой золотом.

Барон... то есть - король, как не привычно, - сидит за столом на фоне огромных витражей, сверкающих в свете из высоких окон напротив.
В зале людей - яблоку негде упасть, эхо постукивает под сводами, ветер трогает хоругви у стен, холодит ноги. Морти смотрит на своих подданных, а видит свои мысли... путающиеся, абсурдные, вселяющие в душу короля сомнения - может люди эти придуманы? Может их нет? Он не знал что это за наваждение, но озабоченные чем-то лица, безразличные взгляды, заспанные глаза - всё это напоминало ему о мнимости славы, преданности и дружбы. "Кто же они, - думал Морти, - эти люди?.. Мне захотелось собрать их здесь, и вот - они пришли. А чего хотят они? Услышать что я скажу? Но ведь это я хотел сказать то - что я скажу... Может они хотят услышать в моем голосе - свои голоса? Значит и я услышу в их голосах - свой?!.. Пока что - это просто гул... рой мыслей, шум моего дыхания, звон в голове... Столько глаз... столько надежд, желаний, дружелюбия, благосклонности, почтения, презрения, уныния, равнодушия, воодушевления, наивности, недовольства, злости. Всё это устремлено ко мне, а всё мое - устремлено к ним, мы видим друг друга потому что отражаемся в невидимом, безучастном наблюдателе, - как в зеркале, и узнаем себя. Так кто же эти люди? Неужели мы все - одно?.. Зачем тогда весь этот маскарад?!.."
Все ждали слова короля, а он потерял внимание в дебрях размышления, заснул не закрывая глаз. Морти приходит в себя, но не решается нарушить это трепетное ожидание, в котором, и время кажется застыло... Свет заиграл в крайнем окне, слепя Морти, пробуждая от нерешительности и укоряя за трусость. Король выпрямился, готовый к речи, но... люди, эта галерея, да и мир - кажутся барону спектаклем, какой-то шуткой, сарказмом, который он так не любит. "Не обманываюсь ли я... - думал Морти. - Не сон ли это? Я так давно не спал..."
Люди стали фигурками, они растягиваются, потолок опускается, Морти лихорадочно пытается остановить это усилием воли, увидеть всё - прежним, но чувствуя свое ничтожество - он вздыхает и сквозь нарастающий ужас говорит: "Я хотел чтобы вы пришли, и так стало, спасибо. Вы, верно недоумеваете, я объясню, - он вспотел, говорить тяжело, слова будто царапают глотку. Морти решил что все хотят его смерти; лица, и особенно улыбающиеся, чудятся ему выражающими замысленное зло. - Я здесь благодаря моим друзьям, которых я похоронил, - голос его, встревоженный, дрожит в тишине. Морти не в силах отогнать беспокойство; в висках стучит, память отзывается громом военных барабанов, а среди толпы мерещится Тетра. - По своему малодушию - я принес их в жертву иллюзии мира, и в тот же миг - я опомнился, но кровь друзей была на моих руках; с тех пор моя жизнь стала кошмаром, - Морти был уверен - сейчас он свалится в обморок. - Война - законнорожденное чадо кошмара, а их отец - это суетливый мир... - Морти расстегнул ливрею; он подозревал, что ему подлили яд, или выпустили в спину отравленный дротик. - Когда-то я жил войной, думал так и надо, считал что убийство - это залог будущего мира... Потом я заподозрил себя в самообмане, и война тут же пленила меня цепями сомнений, но начало борьбы с ней было положено. Уличив себя во лжи - прикрывающей войну - я обличил ее гнусность, увидел нечеловеческие ее глаза, слышал смрад ее дыхания. Больше я не мог не бороться, но под горячую руку попали и мои друзья, не понимавшие, что, почему я противлюсь войне. Их смерть переполнила чашу терпения; в отчаянии я искал слабое место войны, оружие против нее, стратегию... И понял, что война повергается - лишь недеянием и безразличием - когда ее выпустили на волю; а когда она еще в клетке, только здравый ум пресечет глупость тянущейся руки к вызволению зверя. И вот, теперь она повержена, но и я не вышел из воды сухим... А вы - будьте же осмотрительны! Стройте мосты безразличия, дабы не влезть в эту смрадную топь безумной жестокости!.. - Морти хотел перевести дыхание, но не вышло, жар туманил сознание. - Вот что, я переименовал все ленные земли моих вассалов, а наше королевство, попрежнему томится в ожидании нового имени. Я издал ордонанс, наименующий все наши земли королевством Алфабето, - каждый вздох Морти давался великим усилием".
В каком-то умопомрачении, или от вдохновения, - он засмеялся. Теперь, Морти почти не сомневался что всё это - шутка, мира нет, люди исчезнут, а стены не толще картонных декораций. И только боль из прошлого, где-то в сердечной глубине - гложет его, напоминая о реальности, о том мире - где трагедия была правдивой, а радость искренней, где время лечило раны. Король отверг прошлое равно как и настоящее, "Происки врага! - думал барон, вассал мертвого короля. - Война расщепила меня, как полено! Восставила мои части против меня же! - думал Морти король. - Значит с ней еще не кончено! Еще жив ее дух, покуда живы ее приспешники. И я - первый из них..." Морти хотелось плакать, но он смеялся, и народ, сомневаясь, подхватил все же, странную радость. Этого король и ожидал - он знал что так будет, что люди засмеются, ведь они - отражают его же, они не существуют. Они лишь плод его воображения.
Морти заплакал, дышал прерывисто, всё запрокидывая голову; мысли и чувства смешались, ни времени, ни воспоминаний, ни мечтаний не стало, лишь пространный миг чего-то неуловимого, вот-вот объемлющего существо Морти, но перед тем, он сказал: "Ничто - в ничто. Прошу милости". Вот и всё; голова опустилась к столу, - Морти де Ридо испустил дух.


Эпилог


Так завершилась история одного королевства, лишившегося своих героев, и ставшего частью большего.