Утро

Шесть утра. Сделал то, что собирался сделать давно – выбрался в посадку рано утром, как только поднялось солнце. Вспомнил то, что лежало на полках памяти очень давно и очень далеко. Утреннее волшебство, оно знакомо рыбакам, ожидающим утреннего клёва, мгновение, когда всё вокруг просыпается. Правда, как только начинает тонуть поплавок, это очарование пропадает для них вполовину, сменяясь другим – азартом борьбы с рыбой. Мне сегодня такая ситуация не грозит, в моём кармане ручка  – моё удило помогающее вытащить золотые мгновении, пока они не исчезли прямо на белый лист бумаги. Я шагал по тропинкам, прислушиваясь к особому утреннему звучанию шагов, к шорохам вокруг, к птичьим трелям. Сразу же, мне встретились две собаки – обитательницы ближайших дворов, они чего-то искали в зарослях, но увидев меня, сделали вид, что как раз собирались уходить по каким-то неотложным собачьим делам. Вначале тропинка густо отблёскивала бутылочными осколками и, по большему счёту, было почти вовсе тихо, там где любят пить и бить свои бутылки людишки, обычно мертвенно тихо; я шёл вперёд и вот, уже совсем рядом со мной вспорхнула непривычная к ранним визитам сойка, вот сорока громогласно объявила тревогу: «Чужак!»- кричала она, от её крика впереди меня начали перекликаться птицы, передавая тревожный сигнал по ходу моего движения. Выйдя на просеку, через которую вела тропинка, я увидел, что у цикория не все цветочки успели распуститься, некоторые ещё потягивались своими густо-голубыми лепестками.

Подумать только – я в лесу которого не было, его создали люди среди степей, где они теперь, те, чьи руки рассаживали здесь саженцы? Стоит молодой лес, шумит листвой. Живой он, своя жизнь в нём, незнакомая. Все мы видим частности его жизни, а целое никак не даётся. Посмотри – ведь у него бывает разное настроение – иногда шумит он грозно, гневно, враждебно, спрашивает раздражённо: «Что нужно тебе здесь?», а иногда будто шепчет ласково, нежно, и кажется, были бы у него руки, как у людей, то погладил бы он по голове, как мама в детстве.

Я шёл, лес мне улыбался, издалека, сквозь утреннюю, не успевшую пасть жертвой суеты прозрачность, доносились звуки города – гудящие автобусы, машины. И вспомнилось мне, что в детстве от этих утренних звуков мне становилось теплее на сердце, они мне обещали, что совсем скоро я поеду к бабушке, бабушка меня любит и ждёт в гости, я к ней скоро поеду, а по пути вдоль дорог будут аисты, сидящие в своих огромных гнёздах, какие-то люди, совсем другие и незнакомые, реки, мостики, огромные моря пшеницы, ставки, коровы – не перечислить всего, и сейчас в эту секунду, хотя уже не к кому ехать туда, а сердце так же отозвалось, продёрнув горячо, так, что выступили из глаз две маленькие незаметные слезинки… Где-то там – за ветками деревьев полетел самолёт.

Маленькие паучки успели за ночь натянуть свои тонкие нити через тропинки и, быть может, тихо ужасались тому, что для такой крупной добычи как я, их старания оказались препятствием лишь на долю секунды. Просека вывела меня к полосе акаций, с одной стороны которой поле, за полем вздымаются вверх горы-терриконы, а с другой стороны лес, с его сонмом звуков и миллиардом малых и больших чудес. Среди этой полосы мне попался замечательный, удобный для того, чтобы присесть, пень. Вокруг меня шумели птицы: пел соловей, стучал дятел, сойка кому-то что-то кричала, сороки скандалили, как соседи по коммуналке, а я сидел и видел, как солнечные лучики играют в листьях акации, сбегают по паутине и прячутся в траву. Хозяева леса, настороженно встретив, оставили меня, и лишь иногда с любопытством подлетали  рассмотреть поближе. Одна сорока подлетела очень близко, вскрикнула, то ли на себя за такую беспечность, то ли на меня, за то, я на её территории и улетела, оставив за собой последнее слово…

Я с грустью подумал, что нужно возвращаться домой.На обратном пути вспугнул перепёлку - только бы охотники до неё не добрались. Не хочется никому беды в такое утро.