Сенокос

   Наступила долгожданная весна, тугие почки на деревьях быстро и как всегда
неожиданно превратились в молодую листву.      повсюду зацвела черемуха и еще вчера только трава, несмело выглядывающая из земли и робко тянувшаяся к солнцу, вдруг после теплого и грозового дождя буйно стала набирать силу. Лето ворвалось, стремительно принося людям помимо радости много хлопот и работы. Среди разговоров колхозного люда чаще стало звучать слово «Сенокос» 
Недели за три мужики, что постарше , а в основном старики, начинали ремонтировать старые, изготавливать новые волокуши, грабли, вилы.  В кузнице ставились на ход конные грабли. Клепались полотна для конских сенокосилок. Уже всей деревне было известно что, шефская помощь будет только в центральной усадьбе, а наше отделение будет управляться своими силами. Когда изготавливались волокуши и вылаживались в ряд, мы пацаны,  кто, чем мог, вырезали на оглоблях свои инициалы. Что бы потом не было путанниц. Избегая скандала от матерей «ты чё это красна рожа мову парню клячу дал». Бригадир собирал нас, по жеребьёвке распределял лошадей, на которых мы должны были возить копна.  И началась страда сенокосная.  Бабы и девчата гребли сено, накидывали с молодыми ребятами его на волокуши. Нагрузив и перехлестнув крест, накрест верёвки и завязав их за оглобли у попереченны, говорили «трогай». И мы, сидя верхом на лошадях, везли копны к заложенному зароду. У зарода, как правило, становились мужики посильнее. Я помню дядю Сашу Гашова отца моих друзей. Раздетый по пояс, красномордый, с солидным животом, на котором была выколота татуировка «ёмкость 5 литров». Он подхватывал трёхрожковыми вилами почти всю подвезённую копну, упирал длинный берёзовый черенок в землю и как штангист с хаком поднимал и закидывал навильник сена на зарод. На завершение стога, это очень ответственный момент, поднимался по перекинутой верёвке Иван Андриянович, мой двоюродный дед, в длинной до колен белой рубахе, с будёновскими усами, с выпирающимися лопатками. И пока стог не доводился до завершения, Иван Андриянович принимал на вильники граблями и так распределял сено, что зарод к завершению обретал чёткую геометрическую фигуру.
Я хочу описать один случай произошедший с Иваном Андрияновичем на сенокосе. 
Надо отметить, что Иван Андриянович был незаменимым плотником, шорником, скотником, советчиком и погоняльщиком  бригадира. Ходил он, слегка прихрамывая, на какую ногу не помню. Идя с работы, он обязательно вгонял топор в ненужный обрезок берёзы и, перекинув его через плечо, прихрамывая, шёл домой. И вот как-то в разгар сенокоса Иван Андриянович завершал зарод. Работа приближалась к концу, на вильники сена подавались небольшие, потому что при завершении большие могли только повредить. Поэтому, успев вывезти с луга, последние копна, к зароду стали устало собираться люди.
Иван Андриянович чувствуя полноту всей ответственности, и значимости подавал с верху команды вперемешку с «матюшками». И вдруг: наш дед резко вытянул свой сухой зад вперёд, выронил грабли, выгнул спину, потом быстро и как- то судорожно проплясал английскую жигу. Попытался безуспешно побежать в другой конец зарода, как дирижёр замахал руками, как будто он дирижировал большим оркестром, который исполнял произведение  Хачатуряна «Танец с саблями». Потом после быстрых и «изящных» движений, наш Андрияныч вдруг, словно вспомнив детство, нырнул  вниз с головой в зарод. Вверх стали подлетать фонтанчики сена, и дед скрылся в недрах зарода.
Народ стоял в низу  и испуганно смотрел вверх. Через некоторое время  чуть ниже макушки зарода  сено зашевелилось, и показались буденовские усы и заплывшие глаза.
Когда всем все стало ясно, народ взорвался хохотом и кажется у кого-то из мальчишек
заржала лошадь.
Причина оказалась простая и неожиданная, кто-то вместе с сеном привез из дальнего уголка сенокоса круглый клубок осиного гнезда, а Иван Андриянович саданул граблями, поэтому гнезду. В стороне у черемуховой релки вьется в верх дымок костра, над которым на таганах висят большие ведра, в которых варится макаронный суп с мясом, вкусный ,по тем временам.  Вначале сенокоса выбраковывалась корова или бык и забивались,
для кормления людей. Разомлевшая повариха, приготовив обед, поддевала на вилы красную тряпку и махала ей, крича Обед,, и люди облегченно вздохнув, бросали грабли втыкали в землю вилы и направлялись к стану. Шутя и посмеиваясь, доставали из телег свои сумки и мешочки, в которых бренчали кружки и ложки, и лежало два три огурца,
и бутылка молока, заткнутая свернутой бумажкой. Люди рассаживались в тени кустов
и повариха разливала по полной чашки наваристого варева, и начинался долгожданный
обед, на котором люди с аппетитом ели вкусный тот далекий и запомнившийся надолго, а может на всю жизнь суп.
Были дни, когда до завершения зарода оставалось еще изрядно трудиться. Вдруг неожиданно потянет прохладой и на горизонте появятся еще далекие тучи.  Вместе с прохладой взбудоражено и как-то с завихрением начинали метаться по лугу запахи то свежескошенной травы, то сухого сена, то налетит запах цветов или березовых листьев, то все это резко сменится запахом сбруи и конского пота. Бригадир с тревогой объявлял аврал. Все от мала до велика, понимая, что грозит не завершенному зароду, начинали, друг друга, подгоняя усиленно работать. Налетал порывистый ветер, раздувая белую рубаху Андрияновича как флаг на мачте корабля и словно сговорившись с природой люди, заканчивали завершение стога вместе с начавшимся дождем. Мы мальчишки радовались такому повороту событий, потому что на завтра гребь будет мокрой, и взрослые будут косить траву, а мы кто возьмет удочки и убежит на свои излюбленные тайные места ловить сорожку, а кто просто будет слоняться по деревни или играть в свои любимые игры. Как-то раз дней за десять до сенокоса меня увезли погостить, на два три дня на Байкал и по каким-то причинам я пробыл там целую неделю. Вернувшись, домой я узнал страшную новость, все лошади были распределены среди пацанов, и мне досталась, Карюха. Это немолодая, но еще не старая кобыла была уникальным созданием, грязно- черного цвета, с отвисшим брюхом и прогнутой спиной. Нижняя губа постоянно свисала так, что можно было в нее положить клочок сена и большая голова с тонкой шеей. И начались мои сенокосные мучения ,никакие воздействия ,ни моральные ни физические не могли разогнать мою Карюху. Выгрузив сено у зарода я тащился на своей кляче к копнам ,а с право и слева как стрижи проносились пацаны на своих резвых лошадях. Наш бригадир постоянно путал и забывал имена пацанов, и по этому обращаясь к кому-то из нас, он кричал «Гнедой, если ты будешь точить лясы по пути к зароду, то я тебе срежу трудодни.» Как- то он дал команду женщине, в общем-то, хорошей и душевной, что бы она взяла Карюху и привезла из - за  ближайшей релки оставшееся сено. Перед самым сеном была не большая впадина с не просохшим торфяником. Погрузив три четыре навильника сена, женщина, завязав веревки, воткнула вилы в копенку, сама уселась на перекладину волокуши спиной к лошади, и мы поехали.
Карюха переходя торфяник, стала быстро перебирать ногами, потом вдруг резко остановилась, и снова быстро пошла. Выехав на сухое место я остановился и оглянулся назад, там никого не было, лишь по торфянику пролегал свежий след оставленный сеном и отшлифованными палками волокуш и был продолговатый бугорок поперек дороги... Нам в нашей деревенской школе наша учительница Анна Александровна читала сказки русских и зарубежных писателей. Хочу сделать оговорку что, описывая эти случаи, произошедшие на сенокосе в такой форме, я  не пытаюсь осмеять или оскорбить дорогих мне людей из моего детства. Я просто хочу добавить к этим историям не много юмора. И так бугорок зашевелился и стал подниматься,  я, сидя верхом на лошади, смотрел зачарованно, как, он стал приобретать контуры человеческой фигуры, он весь был во мхе,  и сене и стал медленно приближаться к нам.  Мне, почему- то вспомнились сказки, прочитанные нам в школе. Это что то медленно подошло к волокушам, медленно выдернуло вилы из копны, и что есть силы плашмя врезало Карюхе по крупу. У дремавшей Карюхи нижняя, отвисшая губа чмокнула по верхней. Бедная лошадь, как будто ей под хвост положили горячую картошку, вытаращив глаза, понеслась, так как ни когда не бегала даже распряженная. Женщина, а это была она, пыталась догнать кобылу и еще раз врезать ей. Мы неслись к зароду, и я не мог потом вспомнить, кто из нас кричал, спасите толи я, толи моя  Карюха. Ну, кто же виноват, что женщина упала под волокуши, надо держаться, когда едешь на волокушах да еще на Карюхе. Прошла сенокосная страда, на лугах наступила тишина, стояли еще не осевшие и не потемневшие зароды,  как нарисованные Иваном Андреяновичем  Мусоновым. На стане чернели кострища, валялся уже завядший недоеденный кем- то  огурец и сломанные грабли. Тишина.