Жалейка

Мой дядя говорил:
– Запомни, есть три метода рыбалки. Первый – добровольный: хочешь – клюй, хочешь – нет, это удочка. Второй насильственный – это бредень. Третий – добровольно-принудительный. Если ты не трус, в меру любопытен, то шанс на жизнь есть – это сеть.
Больше всего я люблю третий метод, ибо он доставляет сразу два удовольствия: ловля рыбы и купание.
Пока дядя ставит сеть, я взяв палку отправляюсь вверх по реке, затем сажусь в водный поток, и плыву до самой сети. Моя задача состоит в том, что, доплывая до очередной заводи, я должна хлопать палкой по воде, выгоняя рыбу из сравнительно тихих мест.
Река Ходзь своенравна и со своими причудами. Если в горах проходит дождь, то из бойкой реки с прозрачной водою она превращается в рыжее ревущее чудовище, которое ворочает камни и несёт на своём хребте обломки веток, вырванные с корнями деревья.
Добегая до переката, Ходзь делится на несколько речушек, каждая из которых со своим характером и темпераментом. Из них тоненькими змейками, прячась за гладко обкатанными камнями или проползая под ними, выскальзывают любопытные ручейки. Они пытаются узнать, что творится за пределами основного русла. Обычно эти любопытные бродяги падают в западню – небольшие углубления, образованные коварным течением их матери. Заполняя эти впадинки, они порождают махонькие озерца, которые мы зовем лапладушками. Вода в Ходзе прохладная даже в самые жаркие дни. Поэтому, накупавшись до «драгулей», мы выскакиваем из речки и плюхаемся в лапладушки, где вода, словно парное молоко.

Болезнью, которая называется рыбалкой, в нашем селе заражены немногие. В основном это дети, имеющие крючки, привязанные к прочным льняным нитям, прикреплённым на гибкие ореховые удилища. Сети имели только трое: дядька Никита, мой дядя и наш сосед Белянский. Село у нас старое, со своими традициями, которым не один десяток лет. На постоянное жительство к нам перебирались редко. В основном это были «пришлые» – молодые учителя, волей судьбы загнанные к нам по направлению после института. Очень редко кто из них создавал семью и оставался на постоянное проживание. Обычно эти бедолаги считали дни до окончания их добровольно-принудительного заточения.
Новых жителей встречают настороженно, долго присматриваются, взвешивая все за и против, прежде чем признать их полноправными членами села. Не миновала эта участь и семью Белянских.
За год с небольшим, рядом со старой хатой они поставили новую. Строили своими руками, даже стены набивали глиной сами, чего в селе никто не делал в одиночку, всегда эта работа выполнялась всей улицей.Молчаливые, необщительные, они вызывали легкое раздражение односельчан. Но в то же время их уважали за трудолюбие. Порученная работа выполнялась быстро и аккуратно. Никто и никогда не видел, чтобы хозяин, работая ездовым, когда-нибудь использовал колхозных лошадей в своих целях. Он был непьющим и некурящим. В их дворе всегда было тесно от живности. Каждую субботу хозяин уходил на рыбалку и почти всегда возвращался с хорошим уловом. Не скупясь, угощал одиноких стариков и вдов, но зажиточным даже не продавал.

Это история случилась в одну из злополучных суббот. Не обращая внимания на черные тучи, бродящие по далёкому горизонту, Белянский пошёл на рыбалку. В излюбленном месте поставил сеть и, зайдя вверх по течению, начал загонять рыбу. После первого захода вытащил 24 крупные рыбины, не считая мелочевки. Воодушевлённый богатым уловом, решил повторить заход. Сложив рыбу в маленькую лапладушку, снова отправился вверх по реке...

                2

Нас разбудил яростный лай Дружка. Мы с мамой вышли на веранду. Пёс метался по двору, пытаясь залезть в огород. Ярко светила луна. В это время у нас поспевали груши, и мальчишки с другого края села иногда делали набеги.
Лай Дружка растревожил всю округу. Собаки окрестных домов сначала лениво, а потом, войдя в раж, надрывались что есть силы. Волна собачьего лая докатилась до околицы. Там она наткнулась на вакуум дальнейшего общения, и покатилась обратно. Внимательно рассматривая огород, мы заметили, что подсолнухи, росшие по краю канавки, шевелятся.Странный путь выбрал вор, подбираясь к грушам. Здесь явно что-то было не так. Мама крикнула:
– Кто там?
В ответ молчание.
– Буду стрелять, выходи! – пригрозила она.
Ни звука. Подсолнухи перестали шевелиться. Вскинув ружьё, мама стреляет вверх. Волна собачьего лая снова покатилась по селу.
– Брось ружьё, – а то, чего доброго, убьёшь невинного человека, – донеслось с огорода.
Голос показался знакомым.
– Ты кто? – спросила мама.
– Да Егор я, Егор, твой сосед, – раздалось в ответ.
– Ну а какой чёрт тебя занёс в наш огород?! Ладно, выходи, разберемся.
– Не могу, я голый.
– Чего? – опешила мама. – Не поняла, чего это ты голый, да ещё в моём огороде?! Что ты там делаешь?
– Марусь, потише, не ори. А то, не дай Бог, кто услышит, сраму не оберёшься.
– Раньше об этом надо было думать, когда в огород голым лез.
– Ну что об этом теперь говорить, повесь лучше на рассадник чего-нибудь из одежды, я оденусь, и потом поговорим.
– У меня здесь не сельпо, Где я тебе брюки возьму?
– Да я и на юбку согласен.
Мама задумалась, а я, смеясь, сказала:
– Ма, а ты ему свой лифчик дай.
– Молчи, срамница, дай подумать, что и вправду ему вынести одеть. Простынь, что ли?
– Ага, и косу в придачу, – заржала я.
– Перестань дурить. – Мама умолкла. – Стоп, принеси-ка бабушкину юбку, да сбегай к тёте Зине, – распорядилась она, – а то будет, потом небылицы плести.
– Что Маруська голых мужиков по ночам в юбки одевает, – продолжила я хохоча.
– Томка, ну в кого ты такая бессовестная уродилась? – возмутилась мама, – делай, что тебе сказали!
Я забежала в хату. На все бабушкины вопросы махнула рукой и, схватив юбку со спинки кровати, выскочила на крыльцо.
– Ну что, помочь ему одеться? – продолжала я дурачиться.
Мама выдернула юбку из моих рук и пошла в огород к рассаднику.
– Мам, а если они все не поместятся в одну юбку, – не унималась я, – что, свою отдашь?
Не успела мама отойти от места назначенной встречи, как зашевелились кусты картошки. Голая жертва неизвестных преступников ползла к своей цели. Ещё мгновение – и юбка исчезает с колышка рассадника.
– Ну, всё, лишилась бабуля юбки, – сказала я, давясь от смеха.
И тут, из своего укрытия, на дорожку шагнул Егор. Глянув на него, я зашлась от смеха, даже мама не могла сдержаться.
Ему только копья не хватало да юбки покороче, а так вылитый папуас. Но, помня мамин наказ, я побежала к его жене. Чтобы не стучаться в калитку и не поднимать лишнего шума, перелезла через плетень. Подойдя к дому со стороны огорода, где меня не мог достать их злющий пёс, постучала в окно.
– Кого там чёрт носит? Ты что ль, Егор? – донёсся из хаты сонный голос Зинаиды. – Погоди, открою. – И, громко зевнув, она направилась в сени.
Не дав ей даже раскрыть рот, я затараторила:
–Тёть Зин, хватайте рубашку со штанами и к нам. Там дядька Егор голый сидит. Ну не совсем голый, он в бабушкиной юбке, но голый.
– А куда он свои штаны дел? – недоумённо спросила Зинаида, пытаясь с спросонья решить непосильную для неё задачу.
– Это, Вы, его сами спросите, – ответила я, и с издёвкой продолжила, окончательно сбив её с толку, – наверное, он к бабке Норенчихе заглянул на огонёк, а дед их застукал, ну дядя Егор и нырнул к нам в картошку, а мы с мамкой его ружьём оттуда выкурили. Так что, выручайте мужика, тёть Зин. А насчёт штанов не беспокойтесь, их уже, наверное, дед примеряет, – хохоча, закончила я.
Зинаида только рукой махнула. И, раздираемая противоречивыми мыслями, торопливо пошла в хату. Не дожидаясь её, я перемахнула через плетень и понеслась к дому. 

Егор переоделся и поведал нам свою историю:
– Когда я поднялся по руслу второй раз, то чую, что-то не так, а что – не пойму. Прислушался. А это речка как-то не так лопочет, словно предупреждает меня. Смотрю, а вода-то прибывает. Стал я поскорее на берег выбираться, хорошо, что ещё к левому ближе был, а то сейчас бы куковал на правом в кустах. Бегу я, значит, к тому месту, где сеть стоит, а вода всё прибывает. Уж и ветки на своём хребте понесла. Когда я добрался до своего места, то там уже всё кипело. Смыло сеть, одежду, рыбу.
Он вздохнул и произнёс:
– Рыбу-то как жалко... Хороша была стерва! Ну, значит, пришел я в себя после бега, отдышался, нарвал лопухов и с помощью хмеля сделал юбчонку. Вышел на дорогу и иду, свою думу думаю, а тут, как назло, доярок на ферму везут. Замешкался я малость, потом кинулся в кукурузу, а меня возьми и высвети фарами. Бабьё как заверещит, а Петька, гад, ещё и сигналить стал. Не дай Бог, узнали – пропал я, не дадут житья ведь, – вздохнул он.
Тётя Зина перекрестилась и тут же отвесила Егору увесистый подзатыльник.
– Дёрнул я по кукурузе, – продолжал Егор, – она меня, аккурат, до села и довела. А там – где огородами, где по-над плетнями. И вот почти у самого дома пришлось присесть за кустами полыни. Девки нашего края, табуном, из клуба возвращались. А эта стерва, Верка, бельмо ей в глаз, заметила, что кто-то прячется. Да как заверещит! Пришлось в огород к вам прыгнуть, другого выхода не было.
Он вздохнул. Я не выдержала и засмеялась, а за мной и мама с тётей Зиной.
– Если бабы заметили бороду, то ты пропал, – сказала мама, – ведь из молодых только ты носишь её. Не подумают же они на наших божьих одуванчиков: деда Норенко или Павлыча, так что готовься к казни, бабы, не успокоятся до тех пор, пока всё не разузнают. Да и мужики будут не прочь позабавиться, – со смехом закончила она.
Ёе пророчество сбылось. Доярки, несмотря на темную ночь, углядели, что мужик был с бородою. И заработал бабий НКВД, который возглавляла Сараева Любка. И уже на третий день мужики припёрли Егора к стенке. Тому ничего другого не оставалось, как сознаться в содеянном.
Странное дело: после этого случая Белянские были приняты в бол