Одна жизнь. Две жизни

Это был маленький монах-францисканец. Вместе со многими другими – католиками, иудеями, неверующими – он оказался в концлагере Аушвиц. «Труд освобождает» - гласила надпись над воротами в лагерь. Освобождает, да…Когда человек уже не мог работать, его отправляли в Бжезинку, Аушвиц-2. Оттуда никто не возвращался. Оттуда никого не направляли на работы. Заключенный навеки освобождался от заключения. Газовые камеры работали без устали, печи дымились, и вместе с черным дымом на свободу вырывались души людей, которые перестали, наконец, страдать.

Это был маленький монах-францисканец. Он жил, нет, существовал, тут же, в окружении сотен изможденных, таких же как он, людей. Он строился, шел на работу, ночью падал без сил, засыпая. Он отдавал каждую минуту Богу. Хотя часто не имел сил прочитать молитву. И тогда он просто смотрел на Него.

Тем утром их построили и велели каждому десятому выйти из строя. Эти десятые были обречены. Их ждали камеры смерти. Камеры, где они будут корчится от голода, пока смерть не обнимет их. Вздыхали ли с облегчением те, чьи номера не кончались на «ноль»? Или не было сил на понимание? Или это означало только, что сейчас они снова строем пойдут работать? Что чувствовали обреченные и те, чья смерть – ненадолго – была отложена? Благодарение Богу, нам это не понять, не представить. Благодарение Богу, и тем, кто отдал тогда свои жизни, чтобы это прекратилось.

А маленький монах-францисканец увидел, как его сосед, у которого, как он знал, была семья, где-то была семья, вышел из строя. И он понял, что не может оставаться в строю. Он вызвался умереть вместо того, своего соседа. Отдать свою жизнь взамен жизни другого человека. Добровольно войти в камеру навстречу голодной смерти. И его жертва была принята. Его босые ноги, истоптавшие дороги многих стран во время миссионерских путешествий, отправились в последний миссионерский путь. Его смерть также свидетельствовала о Христе, в Которого он верил, как его проповеди, которыми он когда-то зажигал сердца.

И большинство людей помнит святого Максимилиана Марию Кольбе не как миссионера, издателя, не как горячего почитателя Пресвятой Девы Марии, а как маленького монаха-францисканца, вышедшего из строя, чтобы умереть вместо другого человека.