Мгновения

     Мысли и наблюдения

Жизнь оказалась одна. И та очень короткая. Ударишься в воспоминания по-крупному – вроде нечего и вспомнить.
Поэтому я вспоминаю по-мелкому. В жизни невероятно много мгновений, коротеньких встреч, мимолётных мыслей. Когда перебираешь их в памяти, то прошедшее кажется более солидным, и мгновения эти становятся как бы значимее.
Вот, почитайте мои «Мгновения».
*
В глаза накатывают слёзы, сердце щемит как от стремительной езды, захлёбываешься счастьем и печалью. Так рождаются стихи.
Так рождаются не все стихи. Один из ста, может быть.
          *
Когда появляется идея, сюжет, удачная рифма, остроумная фраза, которые нужно развить, доработать, облечь в форму, то есть сотворить   н е ч т о ,  -  грудь щемит, кровь убыстряет бег, появляется какой-то необъяснимый восторг. И – нетерпение: хочется быстрее начать, срочно нужны стол, бумага, ручка; горе, если в этот час я на огороде или в лесу, или – ещё хуже – на заводском совещании.
Вот бы с таким же вожделением приниматься за любую работу, которую приходится делать в жизни! Нет же, именно та работа, которая кормит, не вызывает во мне радостного вдохновения, а то занятие, которое желанно, - не кормит.
                *
Многие арабские поэты средневековья жили при дворах халифов и эмиров и писали панегирики своим правителям. Но часто попадали в немилость – талантливому человеку надоедает слащавое однообразие (тем более – ложь), и вместо восхвалений он начинает сочинять сатиру.
Вот Аль-Мутаннаби: воспевал халифа Сейф-ад-Дауля, потом сбежал в Египет к его врагу Кафуру, писал последнему панегирики и высмеивал прежнего хозяина; а позже, сбежав и от Кафура, писал сатиру и на него.
И вообще: в биографиях большинства поэтов (не только арабских) быстро сменяются «полосы»: восторг-разочарование, любовь-ненависть, роскошь-нищета. У поэта вся жизнь в колдобинах.
    *
Конечно, Лев Николаевич Толстой – титан. Но ведь и повезло ему. Прежде всего обеспеченностью. Ему не надо было каждое утро плестись на завод. Мог планировать каждый свой день.
Свобода.
А мы?
  *
Когда я говорю «обеспеченность», конечно, имею в виду обеспеченность   для чего. Сам я всю свою жизнь хотел (мечтал?) быть достаточно обеспеченным для того, чтобы вдоволь заниматься любимыми занятиями – читать, сочинять. Быть просто богатым я никогда не мечтал.
    *
Как это можно – целыми днями и вечерами сидеть на скамейке во дворе? Я спрашиваю мужиков: не надоедает? Они в ответ: а чо делать?
Я всю жизнь в цейтноте: не хватает времени читать, писать. Кто же из нас ненормальный – они или я? Их больше, значит, они нормальные.
  *
Дайте нам возможность сочинять, изображать, изобретать; но не заставляйте нас восхвалять или хулить кого-либо против нашей воли; не принуждайте нас подчиняться и подчинять. Принуждаемый творец – это уже не творец.
  *
Одиночество – очень нужное состояние. Точнее – уединение. Сидеть за столом, писать, перечитывать – и чтобы никто не отвлекал. Если в нужный момент невозможно уединиться – злиться начинаю. Но позанимаюсь 3-4 часа – надо с кем-то пообщаться, надо, чтобы жена была дома. Или неподалёку. В общем, надо, чтобы была, но чтобы не мешала.
  *
Каждый язык по-своему интересен. Я часто восхищаюсь возможностями татарского. Но иногда «застреваю», не находя подходящего слова. Это бывает, когда надо писать (говорить) о современных явлениях. Видимо, именно тот век, когда язык должен был «цвести», совпал с периодом «интернационализма», который фактически означал некоторое пренебрежение к татарскому (наверно, и к другим российским языкам) в пользу русского.
  *
Трагический конец произведения всегда внушает большее доверие, потому что в жизни многое кончается трагически.
  *
Стихотворчество мешает практическим делам. Ещё на первом курсе, на лекции, впервые услышав слово «интеграл», я подумал: интересное, лаконичное, слово; как бы его в строку встроить. А нормальные студенты в это время, конечно, вникали в суть.
  *
«Самый огромный, самый непростительный грех людей – это упущенные, угробленные возможности». Это сказал Александр Гельман.
И я.
  *
В детстве меня много учили критическому отношению к явлениям, учили подвергать всё сомнению. И вот на протяжении всей своей жизни я, как только осенит умная мысль, тут же начинаю искать возражение. И нахожу! А возражение получается ещё умнее. Так и живу, сам себе возражая.
  *
Вот что пишет Дмитрий Лихачёв: «Стыдливость формы – это черта, особенно ярко проявившаяся в русской литературе… Как только какой-либо стиль, манера, жанр, язык начинают определяться в своих формах, как бы застывают, становятся заметными, замечаемыми, так они отвергаются, и автор стремится почерпнуть новое в низших формах, ищет простора и правды. «Стыдливость формы» - постоянный источник обогащения русского литературного языка и русской жанровой системы в литературе».
Удивительно точно сказано. Но почему Дмитрий Сергеевич приписывает это явление только русской литературе? То есть «…особенно ярко… в русской литературе»? По-моему, отрицание старого совершенства ради созидания нового из несовершенного материала, «из низших форм», - это технология любого творчества.
  *
Михаил Дудин: «…заповедь нашего военного поэтического братства: писать только те стихи, которые если не напишешь – умрёшь».
Я же умирал много раз в заводской суете, сутками бегая по цеху, на ночных испытаниях пиротехнической продукции, оправдываясь перед озлобленными работницами на рабочих собраниях…
Как много я растерял.
  *
Белла Ахмадулина: “...Какое мне дело, у кого что есть! Мне не интересно об этом говорить... Я ничем не хочу владеть, и мне не дано это. Но всё это вздор, вот что. Когда касается меня. Другим же людям я желаю благополучия и благоденствия”.
Не могу сказать, что и я такой же, но что-то есть моё в этих словах.
  *
Да! – невозможно писать стихи в состоянии опустошённости, с опущенными руками. Стихи требуют всего сердца, ума, всех сил.
  *
Пишут, что Галактион Табидзе как-то сказал (или записал?): “Я не тот, за кого вы меня принимаете!”
Собственно, каждый человек – в той или иной степени не тот, за за кого его принимают окружающие. К своему внутреннему миру мы не подпускаем никого. Чем богаче и интереснее этот внутренний мир, тем чаще человек уходит туда, и это вызывает толки о “странности” человека.
...Но нельзя же допускать, чтобы этот внутренний мир поглотил внешний. Во внешнем мире тоже много интересного.
  *
Талант (не потенциальный, а фактически творящий) – это подтверждение способности противостоять и преодолевать внешние обстоятельства, препятствия. Человек, “застрявший” в жизненных невзгодах, только и успевает, что отбиваться, и ни о какой созидательной жизни речи быть не может. Чтобы творить, надо, чтобы – или условия благоприятствовали, либо сам был достаточно сильным.
  *
«Нужно собрать в одном слове пучок мыслей». Это сказал Гельвеций. Поэтом он был, что ли?
  *
Передача «Час пик». Беседа  с Григорием Баклановым. Беседа серьёзная, высокая. И вдруг на этом фоне – бегущей строкой по низу экрана – реклама: «Минтай без головы оптом и в розницу…»
  *
Жизнь каждого из нас – жуткая трагедия и одновременно уморительная комедия. Просто нет рядом с нами с каждым своего Шекспира.
  *
Поэт – это когда есть нескончаемая и невольная музыка в душе. Течёт и течёт музыка, то светло и радостно, то захлёбываясь слезами. Без начала и без конца. Никто не знает, что это такое.
  *
Люцифер: “...Змий вам не лгал, он истиной прельстил вас, А истина, по существу, есть благо”. Это “Каин” Байрона. Конечно, библейская легенда об Адаме и Еве и об Искусителе – это, по сути, биография каждого человека.
  *
 Почти все движения в жизни мы делаем вынужденно. Нужда погоняет.
Хотя нет – я свободен, когда сочиняю стихи. Тут уж я сам хозяин.
  *
Песня “У церкви стояла карета”. Разочаровывает рифма первого куплета – “была-была”. Примитивно. Но дальше – “сквозь радугу слёз” – просто замечательно.
  *
Собственно, сочиняя стихи, я всего лишь рассказываю о себе. Просто стараюсь писать так, чтобы читателям казалось, что это о них.
  *
Древнеарабская мудрость: “Эмир, который не приближает к себе поэта, глупый эмир. Но поэт, который стремится быть приближённым к эмиру, вдвойне глуп”.
  *
Неологизмы Игоря Северянина увлекают и удивляют. Но когда много читаешь, они надоедают, начинают казаться банальными. “Взорлил, гремящий, на престол...” “Скользь шагов...” “Он весь осолнечен, олунен...”
  *
Высказать другому человеку всё, что о нём думаешь, - это не честность, не правдивость, не прямота, которую принято оценивать положительно, а – хамство.
  *
О вкусах не спорят. Но вкусы управляемы.
  *
В 1989-году в газете «Правда» ещё печатали стихи.
  *
Если скажут не «Сабиров родился и вырос в Заказанье», а: «Заказанье – это край, где родился и вырос Сабиров», -  вот это да!
Ха-ха.
  *
Нет людей талантливых и бесталанных. Есть больные и здоровые. Больных иногда называют талантливыми.
  *
Укоренившееся мнение: в России пристрастие к спиртному воспринимается чуть ли не как главный признак таланта. Это, дескать, талант, тонкая натура, ему без этого никак.
На самом деле, конечно, пьющие таланты редки. Они Богом пожалованный дар губят чрезмерными возлияниями, и, видимо поэтому, особенно заметны толпе. Вот и показалось кому-то, что – «потому пьёт, что талантлив», или: «потому талантлив, что пьёт».
  *
Поэт – это не профессия и даже не призвание. Это мировоззрение, образ жизни. Пусть ты не издал ни одной книги, но если ты истинный поэт, то не сможешь совершать гадости.
  *
В 1830 году А.С.Пушкин записал: «…Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости».
  *
В том же году он пишет: «…Старинной словесности у нас не существует. За нами тёмная степь – и на ней возвышается единственный памятник: «Песнь о полку Игореве». Словесность наша явилась вдруг в 18-столетии, подобно русскому дворянству, без предков и родословной».
  *
Если всё уже сказано, зачем мы пишем?
  *
В наше время, когда утеряна связь поколений, литература и искусство остаются единственной нитью, которая ещё пытается сохранить «легитимность эпохи».
  *
В предисловии к «Борису Годунову» Пушкин пишет: «Трагедия моя уже известна почти всем тем, коих мнениями я дорожу».
Какое это великое счастье для сочинителя: есть люди, которые интересуются произведением ещё до публикации, и которые имеют   м н е н и е    о нём.
  *
О жанре критики Пушкин говорит как о науке открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы. «Где нет любви к искусству, там нет и критики», - вот как замечательно он сказал.
  *
Я был впечатлительным, я часто умилялся до слёз, неумеренно радовался, от нахлынувших чувств, бывало, тайком плакал. Так я не прожил бы и половину жизни. Каким-то семнадцатым чувством я догадался, что такое количество избыточных чувств можно материализовать, превращая в стихи.
Это случилось где-то в первой пятилетке моей жизни.
  *
Ярослав Голованов приводит слова А.Горького: «Странная пассивность русской истории передалась у нас и во вкусы. Русские великие писатели стали певцами великой покорности. Тургенев в этом не разошёлся с Толстым. Всё неудачливое, слабое, болящее, идущее к смерти – «симпатично», благоразумно, воспето, увенчано».
Голованов говорит, что это чушь. А по-моему, Горький прав.
  *
Стихотворение или рассказ, где есть смелые, вольные мысли. В конце указано, в каком году это написано. То есть автор как бы подчёркивает: вот когда ещё я осмелился это сказать, но опубликовать не мог.
Я тоже в конце стихотворения ставлю дату. Но здесь другое – я перечитываю и думаю: что за глупость? Когда я мог сотворить такую белиберду? Вижу дату и успокаиваюсь: молодой был.
  *
                И понял я, не личность и не имя,
                Кончаясь не при власти, не в бою,
                Что жизнь свою прожил себе чужим я,
                Что не собой прожил я жизнь свою.
Это мои строки. И правда, часто кажется, что я сам себя со стороны наблюдаю. Может, это своеобразный защитный механизм организма? Мол, не я это на самом деле переживаю и страдаю.
  *
                Не я решал – судьба моя решала,
                Вела во мгле, в печали утешала…
Тоже моё. Всю жизнь борюсь с собой, пытаюсь управлять судьбой, думаю, что переделываю себя. А вдуматься – нисколько не переделал. Каким был в восемнадцать лет – таков и сегодня.
  *
Мы говорим, что, дескать, стихи пишутся сердцем, но непременно при участии разума, т.е. надо знать теорию, иметь навыки. Но то, что даётся разумом, - это, собственно, только подчинение знаний душе. Правила построения стиха, теория рифм, ритмика – это лишь средства, помогающие делать стихи нелживыми.
  *
Время с каждым годом течёт всё быстрее. На чтение, наслаждение серьёзной музыкой, на большие чувства – времени не остаётся. Художественная речь, глубокие рассуждения, прелесть сочного языка – сменились телевизионными картинками, видеопрезентациями.
Пока ещё, правда, есть настоящие читатели, тонкие ценители литературы. Но, похоже, они постепенно уйдут.
  *
Большинство сочинителей даже и не подозревают, что стихосложению, как и любой науке, надо долго-долго и упорно- упорно учиться.
  *
Гулрухсор Сафиева: «Поэт – язык любой нации. Тому народу везёт, у кого поэт – ещё совесть нации».
  *
Самые-самые печальные стихи возникают на пике вдохновения, почти в безумии; но это одновременно – и мгновения преодоления скорби, поэтому читателю такие стихи несут не печаль, а ощущение смысла жизни.
  *
Михаил Дудин: «Вот представьте: война, блокада, казалось бы, главная цель – укрыться, выжить, сэкономить энергию тела и души. А мы днём воюем с фашистами, а ночами пишем стихи. Потом, попав в осаждённый Ленинград в увольнение, сидим у нашего мэтра Николая Тихонова, читаем. Критикуем написанное в пух и прах. Но мы друг другу родней братьев. А критикуем, чтобы вытравить из стихов слабину…Надо писать так, чтобы стихи были необходимы, как хлеб».
  *
С молодых лет я взялся за непосильное – быть двуязычным, двукультурным. (А хотелось ещё – всекультурным.) Глубоко освоить сразу два языка – человек на это не способен. Видимо, я упустил возможность сделать хоть какие-то успехи в одной сфере.
  *
Кто-то сказал: «воспитательная роль поэзии». На самом же деле нет у поэзии такой роли! То есть, ни один поэт перед собой не ставит такой цели. Боже упаси. Честь, совесть, стыд – у поэзии в крови, она об этом не кричит. Наверно, воспитывает. Но – незаметно. Незаметно даже для себя.
  *         
       Единственными ценителями русской (боюсь, что и татарской, и др.) словесности, единственными читателями художественной литературы (воспринимающими её именно как   х у д о ж е с т в е н н у ю    и  как   л и т е р а т у р у) – остаются школьные учителя.
  *
Начинаю понимать, что слишком снисходительно отношусь к неспособным стихотворцам. Мягко критикую, боюсь травмировать. И вот человек, который не поэт, при таком безалаберно добром отношении начинает думать, что он поэт. И у него возникают амбиции, чувство недовольства другими. Даже читателями. Ему начинает казаться, что он не понят.
А он и не может быть понят как поэт. Выходит, что я его обманул, не сказав правду сразу.
Впрочем, не знаю, что лучше: оттолкнуть, навсегда отняв мечту, или удержать в семье пишущих.
  *
Кто имеет больше шансов остаться в памяти поколений? Толстой, Достоевский – понятно. А более поздние? Теперь преимущество за тем, кто владеет информационными ресурсами, электронной сетью. Сегодня критерии сохранения устанавливаются не только и не столько литературными достоинствами произведений. Может быть, наши потомки будут цитировать вовсе не Распутина или Рождественского, а Донцову и Губермана.
  *
Роберт Рождественский писал:
        Всё больше и больше поэтов,
  Всё меньше и меньше стихов...
  *
Цель любого общества – в любой стадии развития – культура. Долг экономики – служить культуре. Не наоборот! А мы поставили телегу впереди лошади. То, что раньше было культурой, пытаемся превратить в средство зарабатывания денег. Но тогда оно перестает быть культурой.
  *
Лидия Гинзбург сказала о книге В.Шкловского «ZOO. Письма не о любви, или Третья Элоиза»: «Эта книга была такая влюблённая, что её, не обжигаясь, нельзя было держать в руках».
  *
Он пишет стихи. Он думает, что пишет стихи. На самом же деле – ни рифм, ни размеров. Пишет про войну, про родину. На самом деле переписывает штампы, повторяет банальные заезженные фразы. Я должен сказать ему: «Поздно. Ты уже не научишься писать. Постарайся научиться не писать».
Но он этим живёт, и я не хочу оказаться причиной его несчастья.
  *
Свои книги я раздаю даром. Некоторые пытаются купить, но я наотрез. Мне всегда было неловко наблюдать, как на разных концертах, вечерах в фойе и холлах братья по перу раскладывали свои книжки, назначая цены – это по десять рублей, это – по пятнадцать…
На литературном творчестве нынче нельзя заработать, бессмысленно надеяться жить на это. Тому, кто считает, что живёт на литературу, полезно оглядеться и задуматься: литературой ли он занимается.
  *
В «Литгазете» один переводчик пишет, что стихи И.Бродского, написанные на английском, это насилие над языком. Говорит, что В.Набоков лучше, чем Бродский, писал на английском, так как он ради английского бросил русский язык. И такой вывод делает этот переводчик: «Игра в двуязычие никому ещё не далась бесплатно».
А я вот на двух языках пишу. Понимаю, что в совершенстве владеть невозможно даже одним языком. Из-за этого, понимаю, моя высота ограничена. Но есть читатели, есть внутренняя потребность – я и пишу.