Скучный день

                Внутри дракон! Внутри мой минотавр!
                К душе пробрался беспощадный демон!
                Он пьёт её целительный нектар
                И за меня он управляет телом.

  Николай Фёдорович Зудых проснулся, как обычно, рано. Не смотря на то, что на пенсию он вышел уже десять лет назад, привычка вставать засветло до сих пор не покидала его. Да и старый изношенный организм давал постоянные сбои, выражавшиеся чаще в смещении биоритма, нежели в обострении заработанных недугов. Поэтому, открыв глаза около 5-ти часов утра, закрыть их больше он не смог, так как ни в одном ни малейших остатков сна не было. Впрочем, его это нисколько не огорчило. Широко зевнув, он пошевелил ногами, слегка поправил одеяло и ещё минут двадцать лежал так, тупо глядя в потолок и не думая совершенно ни о чём. Занятие это совсем несложное и даже интересное для человека натренированного безмыслием и безмолвием, коим Николай Фёдорович безусловно являлся, будучи одиноким, благоустроенным пенсионером, если этот слой населения вообще можно считать благоустроенным. Впрочем, пенсия у него неплохая, плюс инвалидность, плюс льготы, родственники в деревне, которые всегда помогали, хоть и ненавидели его точно так же, как и он их. Может быть чуть больше, но это не важно. Да, дочь – красавица, если ни писанная, то уж мазанная точно (чего-чего, а химии в магазинах косметики сейчас хватает) – сбежала в коммуналку, как только вышла замуж и приезжала в гости только по великой надобности, но всегда с хорошими подарками, что тоже можно считать прибылью. Правда, звонила она исправно, как всякая любящая дочь и каждый раз одними и теми же стандартными фразами, но с большой искренностью справлялась о здоровье дорогого папочки, дескать, не пора ли приезжать за наследством, вдруг прозеваю, когда покойничек «созреет»? В общем, богачом Николая Фёдоровича не назовёшь, но и о настоящей бедности он знал только понаслышке, что, впрочем, не мешало ему клясть правительство на чём свет стоит, поддакивать причитающим соседям, которые в свою очередь думали, что это они ему поддакивают, гундеть, скулить, ныть, кряхтеть, сопеть, сучить кулаками, качать права и трясти ветеранской книжкой по всякому удобному случаю.

  Двухкомнатная квартира, в которой он обитал на третьем этаже пятиэтажки, не выглядела особенно ухоженной, но и запущенной её тоже назвать нельзя. Старая пыльная мебель в исправном состоянии, обои выцвели, но держатся на стенах крепко, ванная и туалетная комнаты работают, хоть и загажены, а немытой посуды: всего несколько кастрюль недельной давности и четыре тарелки; бокал же не моется принципиально никогда, отчего понять его первоначальный цвет становится делом совершенно невозможным. Алое, герань и кактус мирно соседствуют на подоконнике, правда зрительный контраст создаётся невероятный по своей нелепости. Герань в центре цветёт и благоухает. Слева от неё захлёбывается в мокром песке кактус, начиная уже подгнивать. Справа же от герани из соседнего горшка торчат сухие корявые былины, узнать алое в которых очень и очень непросто. Дело в том, что каждый раз, когда Николай Фёдорович «вспоминал» о цветах, он наливал воду в небольшой черпачок и начинал поливать растения как положено слева направо. Вот только воды хватало ровно на два горшка: на кактус и герань. Повторить процедуру у Зудых не было ни сил, ни желания, поэтому несчастный алое продолжал сохнуть на корню. Почему это происходило, Зудых не понимал. Каждый раз одно и тоже, движение в движение. Нет, он не был идиотом и прекрасно знал, что алое любит воду, а кактус часто поливать нельзя, но поделать ничего не мог… и не хотел. Сначала его до бешенства раздражало, когда он, будто очнувшись, ловил себя на том, что снова сделал что-либо автоматически, потому что создавалось ощущение бесконтрольности собственного тела, и это казалось ужасным. Но после первого же инфаркта он махнул на всё рукой и предпочёл подыскивать позитивные объяснения подобной неосознанности, возвышая её чуть ли ни до уровня героических поступков, дескать, эвон, как я себя натренировал!

  Как известно, любое жилище является плодом сознания его хозяев, их мировоззрения, привычек и представляет собой не просто место жительства, но целый замкнутый мир для отдельного человека или отдельной семьи независимо от размеров этого мира. Даже на самом маленьком клочке пространства человек стремиться создать «идиллию» по своему, может быть далеко не лучшему, подобию. Квартира Николая Фёдоровича не стала исключением из правил, поэтому вполне естественно, что за собой он ухаживал точно так же, как за ней, точнее, за ней, так же, как за собой - практически никак. Нет, брился он исправно… раз в неделю и раз в неделю же выносил из дома мусор. Запаха пота и грязи от собственного тела, к которым давно привык, он не чувствовал так же, как запаха затхлости и вечного смрада от дешёвых сигарет в квартире, а слипшиеся засаленные волосы находил весьма покладистыми при расчёсывании. Правда, после этой процедуры гребень выглядел так, словно им пытались вскопать огород.

   Насмотревшись на серый потолок вдоволь, и решив, что пора вставать, Николай Фёдорович спустил ноги с кровати, сел, нащупал ногами затоптанные шлёпанцы, одел, хотел было потянуться, но передумал, ещё раз смачно зевнул и побрёл в коридор в одних семейных трусах и шлёпанцах, громко шаркая последними по полу. Задники тапок противно липли к пяткам, а носки к полу, но этого пенсионер старался не замечать, как и многого другого. По пути он включил свет везде, где  только мог, а добравшись до ванной, на всю открыл кран горячей воды. Подождав, пока застоявшаяся вода сольётся, сунул под струю кончик указательного пальца и тут же отдёрнул руку.

- Горячая, - удовлетворённо сказал он.

Мыслей в голове, по прежнему, не было, а всё это он проделал чисто автоматически – по привычке. Затем он отправился на кухню, где налил в чайник воды и поставил на плиту кипятиться. Потом, тем же заученным движением, что и в ванной, он пощупал отопительные батареи. Отдёрнув палец, хмыкнул несколько удивлённо, обнаружив, что топят сегодня наславу. Задержавшись у батареи ещё на несколько секунд, он пошёл обратно. Заглянув в ванную, где по-прежнему хлестала мощная струя воды, он тут же отпрянул от ударившего в лицо горячего пара и, оставив дверь открытой, пошаркал дальше в спальню, возжелав набросить халат на своё бренное тело. То, что он на себя набросил, выглядело древней половой тряпкой или, по крайней мере, какой-то замаранной простынёй, но никак не подходило под красивое, роскошное слово «халат», само по себе вызывающее тепло и нежность ласковых прикосновений…. Трудно даже понять, вещь ли это вообще или просто… оно. Однако когда-то оно халатом всё-таки было! В, висящее на стене, круглое пыльное зеркало Зудых так и не взглянул в твёрдой уверенности, что выглядит замечательно. Включив телевизор, он в третий раз пошёл в ванную, взял с полки специально купленный термометр, сунул его под струю и посмотрел на показания. Термометр показал 60 градусов. Николай Фёдорович грустно вздохнул, сделав для себя неутешительный вывод, что день обещает быть скучным.

- Совсем обнаглели, - буркнул он, - уже по утрам кипяток подавать стали.

  Новости с телевидения не принесли ничего действительно нового, кроме новой волны шума, примитивно имитирующего бурную жизнь в этой скучной обители. Интеллигент может жить один, пребывая в мире книг и собственных мыслей. Творец может жить один, потому что ему по определению не бывает скучно, чем бы он ни занимался. Даже обычный работяга, при необходимости может жить один, постоянно находя себе маленькие цели для большого труда и такие же маленькие радости от достижения этих целей. Зудых не мог. Нет, жить-то он жил, но ни капли осмысленности в этой жизни не было даже в молодости, а с возрастом подобные люди становятся опасны для общества. Пустые головы всегда опасны, если не управляются сверху.

  Квартира между тем наполнилась паром настолько, что дышать сделалось трудно и Николай Фёдорович почувствовал, что его изношенное старческое сердце паскудно заворочалось и затрепетало так, будто раненная птица в отчаянье бьётся изнутри о костяной заслон грудной клетки. Прижав к левой стороне груди ладонь, пенсионер поспешил на кухню и распахнул настежь окно. Морозный зимний воздух бурно ворвался в жилище. Серый, пасмурный день вдохнул свежесть, залихватский свист пурги и сверкающие искры весёлого настроения, которые начали прыгать по кухне и отплясывать свои ритуальные вьюжно-снежные пляски. От резкого температурного перепада у пенсионера совсем перехватило дыхание, голова закружилась, а в глазах потемнело. Он отшатнулся, облокотившись одной рукой о край стола, ладонью другой руки прикрыл глаза и простоял так добрых пять минут. Стресс окончательно пробудил его и заставил мозг судорожно работать… по заученной схеме. Ожидать от него чего-то необычного было бы смешно. Придя в себя, Зудых в ярости посеменил к телефону в зал. На журнальном столике рядом с телефоном лежал футляр с очками и телефонная книжка. Схватив и то и другое, Николай Фёдорович не сразу сообразил, что сделать в первую очередь: одеть очки или открыть книжку; и несколько раз поднимал вверх то одну, то другую руку, будто взвешивая предметы. Потом, воскликнув «К чёрту!», бросил всё обратно на столик и схватил телефонную трубку – номер котельной он и так знал наизусть. Женский голос ответил почти сразу:
- Котельная, оператор слу…

Николай Фёдорович не дал ей закончить.

- Вы что там с ума посходили?! – закричал он в трубку, - Вы почему так топите? У меня через вас чуть сердце ни остановилось… от жары! Я на вас жаловаться буду!
- Это снова вы? - Спросили на том конце провода, терпеливо дослушав до конца, - И что вам спокойно не живётся?
- Что?! Вы ещё хамить будете? Как ваша фамилия? Я напишу докладную вашему начальству.
- Топилина Ольга Ивановна, старший оператор.
- Дайте телефон вашего начальника.
- Мы работаем по графику, температуру выдерживаем верно, – ответила женщина.
- Дайте телефон начальника, я вам говорю…, выдерживают они…
- Не имею права. Пишите письма.
- Всё! – снова закричал Николай Фёдорович, - Всё! Считайте, что вы больше не работаете! Я вам покажу письма!
И бросил трубку. От сердца отлегло. Он достал из кармана тряпки–халата сигареты (хм, там ещё и карман имеется?) и с удовольствием закурил.
- Кажется, я ошибся насчёт скуки, - подумал он, - день-то налаживается!
А оператор котельной Ольга Ивановна, повесив трубку, печально сообщила напарнице, что настроение ей с утра уже испортили.
- И так работа собачья: целыми ночами за копейки пашем; а тут ещё такие вот… жильцы. Холодно – плохо и тепло – всё равно плохо, не угодишь.
      *                *                * 
  Чайник шумел вовсю, немалая часть воды успела выкипеть. Николай Фёдорович выключил газ, заварил пакетик чая прямо в бокале, извлёк из холодильника кусок дорогой колбасы и хлеб. Хлеба он отрезал совсем тоненький кусочек, так для вида, а вот колбасы напахал, так напахал! Затем принёс лист бумаги, ручку и, устроившись за столом вместе с чаем, принялся писать жалобу в управляющую компанию на нерадивого оператора котельной. Уминая колбасу за обе щеки, запивая крепким чаем, вытирая жирные губы рукавом халата и периодически протирая им же стёкла очков, он очень старался не испачкать, ставший драгоценным, листок. Творческий процесс настолько поглотил его, что, подчиняясь внутренним инстинктивным желаниям, он даже не заметил, как достал и уничтожил ещё два куска колбасы. Час пролетел в одно мгновение, а когда сочинение было закончено, Зудых дважды прочёл его, сделав очень внимательное выражение лица, и изрёк следующее:
- Перепишу-ка я это на чистовик, документ всё-таки.

Этим он и занял следующие 30 минут, выводя каждую букву с особой тщательностью и приговаривая:
- Там всё должны понять…. Там всё должны понять… У-у хабалка безродная, паскудница бессовестная…. Хамить она мне будет.

В довершение сего, он аккуратно сложил листок пополам и пошёл в зал за конвертом. Конверты он хранил в шкатулке в серванте с посудой и уж чего-чего, а их там всегда было предостаточно. Упаковав письмо, Николай Фёдорович, вдруг резко спохватившись, почти бегом побежал в ванную, где по-прежнему бессмысленно лилась вода и горел свет, хотя на улице уже рассвело. Поспешно сунув под горячую струю термометр, он внимательно посмотрел на показания и недовольно бросив прибор на полку, вышел. Прибор снова показал 60 градусов.
 На улицу выходить не хотелось, да Зудых ни за что и не вышел бы, но ради такого дела…. Письмо нужно, во что бы то ни стало, отнести на почту и как можно скорее. Пенсионер спешно собрался, выключил телевизор, взглянул на переполненное мусорное ведро, брезгливо сморщил нос и вышел за дверь, сунув драгоценный конверт во внутренний карман дублёнки семидесятых годов.
      *                *                * 
  Когда оператор Ольга в очередной раз обходила котлы, всматриваясь в датчики сквозь вечный полумрак котельной, которую каждый сезон на протяжении восьми лет обещали закрыть, как несоответствующую техническим требованиям и санитарным условиям, но почему-то до сих пор не закрыли, то обнаружила резкое падение температуры и увеличение расхода воды. Предприняв все необходимые меры, и до конца уверившись в своих опасениях, она позвонила в ПДС; и вызвала аварийную бригаду, сообщив о подозрении прорыва на линии. Подобные вещи происходили постоянно, потому что трубы, проложенные под землёй, были ровесниками самой котельной, которую, как уже говорилось, никак не получалось закрыть, зато замечательно получалось закрывать глаза на то, на что закрывать их было выгодно! Естественно, всё это сильно прибавляло работы, а главное нервотрёпки рядовым работникам тепловых сетей. Замечательным было так же то, что за долгие годы существования этой организации накопился огромный запас правовых нормативных документов, составленных самыми грамотными юристами. Разобраться в них человеку без специального образования было бы очень нелегко. Но за красивыми фасадными фразами и замысловатыми оборотами, как всегда, крылся весьма простой смысл, что «крайним» всегда окажется самый незащищённый работник, т.е. оператор – он один в ответе за всё, что происходит в смену по абсолютно независящим от него причинам. Некоторые документы можно смело помещать в Книгу Рекордов Гиннеса за рекордную абсурдность. Например, один из них гласил, что за утечку газа в котельной и на прилегающей к ней  территории  на оператора налагается штраф в двойном размере от стоимости потерянного природного ресурса. Другой документ говорил, что распитие чая на рабочем месте приравнивается к саботажу и карается немедленным увольнением и т.д. Так что, несмотря на обыденность ситуации и абсолютную правильность действий, Ольга могла запросто остаться без зарплаты, а то и вовсе оказаться выброшенной на улицу с «волчьим билетом». А тут ещё этот противный жилец одного из соседних домов со своими жалобами и вечным брюзжанием. Тяжело вздохнув, Ольга махнула рукой на собственные думы и стала ждать аварийную бригаду.
      *                *                *
 А свет в квартире всё горел. Вернувшийся домой, Николай Фёдорович застыл в пороге, начал прислушиваться. Что-то насторожило его, что именно он сразу не понял, но интуитивно весь напрягся, перебирая в голове возможные варианты: свет горит, дверь была закрыта, чужих следов нет, тихо…. Тихо! Зудых даже подпрыгнул от догадки: не слышно шума воды из ванной. Он, не разуваясь, побежал к двери и убедился, что воды нет, затем поспешил на кухню, покрутил краны там и довольно заулыбался.

- Вот так сюрприз, - подумал пенсионер. Через минуту он уже звонил в котельную.
- Котельная, - послышалось в трубке.
- У меня в квартире нет воды, - ехидно сообщил Зудых, - дом номер 10 «А».
- На линии авария, бригада уже выехала. Потерпите немного.
- А за что я деньги плачу, спрашивается? За то, чтобы терпеть? Дармоеды! Последние штаны готовы снять с трудового человека, а сами ни черта не делаете, буржуи недорезанные!
- Не смейте так со мной разговаривать! – возмутилась Ольга, - не вы мне деньги платите, и свою работу я выполняю добросовестно, вот так!
- Что?! Да вы там спите всю смену, поэтому и аварии каждый день. Гнать вас надо с работы поганой метлой, плебейки!

На том конце провода бросили трубку. Но Зудых не успокоился и повторно набрал номер. Он ещё не все помои выплеснул на эту безалаберную дуру.

- Да, так сейчас ей и скажу, - думал он, - Дура ты безалаберная, кошёлка никчёмная…
Трубку сняли не сразу, и привычного «Котельная» не последовало. Тогда Николай Фёдорович сам спросил:
- Ало, котельная?
- Да, – раздался знакомый голос. Даже по этому короткому слову было ясно, что женщина только что плакала.
- Если вы ещё раз меня оскорбите, - сказала она, хлюпая носом, - я выключу котлы и будете сидеть без отопления. Пусть меня выгонят, но я вам задам на орехи!
- Я…, я буду жаловаться, - робко сказал опешивший пенсионер, - дайте телефон начальства.
Трубку снова повесили.

 Николай Фёдорович долго не мог придти в себя от подобной наглости оператора. Он несколько раз пытался снова дозвониться до котельной, но линия была занята. Тогда он начал беспокойно семенить из комнаты в комнату без определённой цели, рвачески отшвыривая от себя всё, что, как ему казалось, мешало на пути. А мешало практически всё. Даже стены и те будто сомкнулись и начали притеснять со всех сторон. Так табурет рядом с кухонным столом был опрокинут и забит ногой под мойку, пульт от телевизора разбит о стену, тапочки сброшены с ног в разные углы спальни, книги из шкафа посыпались на пол, а проклятый кактус, который самым бессовестным образом исколол иголками ладонь хозяина, незамедлительно был выброшен в окно прямо с третьего этажа, завёрнутый в, сорванную вгорячах, штору! А когда за окном послышался красноречивый разноголосый мат случайных прохожих, пенсионер открыл фрамугу и смачно со злостью плюнул вниз. Действие это оказалось чрезвычайно эффективным в том смысле, что Зудых как-то сразу успокоился и перевёл дыхание. Только сердце…, нерадивое сердце продолжало неприятно ворочаться внутри, не желая потворствовать энсенуациям старческой психики.

- Нужно срочно засечь время, в течение которого нет воды, – сверкнула замечательная догадка, которую он тут же и воплотил в жизнь.

  Успокоившись окончательно, Зудых припомнил, что ещё три дня назад собирался подмести в комнатах и вымыть посуду, но разве до того теперь, когда такие дела творятся! Следующая мысль, которая удостоила пенсионера своим посещением гласила, что нужно непременно обойти всех соседей и собрать подписи негодующего населения и изложить на бумаге требования возмущённой общественности.

 И почему народец у нас такой…, как что-нибудь умное сказать, двух слов связать не могут, как доброе дело сделать, так руки в карманы, глаза в пол, а деньги под матрац, но если гадость сделать нужно, так сразу все и ораторами становятся, и смелость откуда-то берётся сказочная, и мотивация-то всегда находится положительная? Вот даже у Зудых и то голова работать начала. Если дальше так пойдёт, то он чего доброго думать привыкнет. Что же касается соседских отношений, то это вообще отдельный разговор. Скажу только, что даже те из них, кто Николая Фёдоровича на дух не переносил, не откажутся объединиться против общего врага, будь то кто-либо из своих, малознакомый, но примелькавшийся дворник, оператор котельной, которого ни разу никто из жильцов в глаза не видел или какой-нибудь глупый голубь, ухитрившийся нагадить не в том месте и не в то время. Главное, что есть общая цель со знаком минус, на которую можно излить собственную грязь, списать все грехи, которую можно врыть в землю до подбородка и, наконец, почувствовать себя настоящим человеком, хотя бы на короткий срок. А сделать подлость очень просто, потому что снова по привычке. Нет, если впервые, тогда, конечно, тяжело, но надо же когда-то начинать. Ничего, для этого есть старшие товарищи. Научат, подскажут и пинка дадут, если нужно. Сам же потом спасибо скажешь.
      *                *                * 
- Ну что там, Володь? – спросила Ольга одного из трассовиков, когда тот переступил порог котельной. По лицу его было видно, что хороших новостей не предвидится, но Ольга продолжала смотреть на него с жалкой надеждой в глазах.
- Да ничего, - хмуро ответил тот, - все дома обшарили и ничего не нашли. На линии прорыв, скорее всего  где-то между восьмым и десятым. Мастер здесь?
- Нет, но ты позвони ему, Володь.
- Позвоню. Оль, а чё у тебя так газом несёт? Угоришь.
- Да здесь всегда так. А что делать, краны все допотопные?
- М-м.

Ольга осталась у работающего котла, а трассовик пошёл к телефону. Краем глаза она видела, что он с кем-то разговаривает с очень недовольным выражением на лице. Что его так раздражало, и о чём была речь понять не представлялось возможным из-за ужасного гула от котлов, бойлеров, насосов и прочего гудяще-дребезжащего оборудования. Да Ольга и не прислушивалась, а когда она подошла к столу, Володя резко рявкнул на невидимого собеседника:

- Пошёл к чёрту!

И бросил трубку. Затем он вытащил из кармана фуфайки рабочие рукавицы и, молча, пошёл на выход. Напарница Ольги, которая всё это время сидела за столом, заполняя сменный журнал, кивнула на телефон и деловито заметила:
- Опять этот звонил… твой…, ну Володька и сказал ему пару «ласковых» и правильно сделал, между прочим, а то ты вечно сюсюкаешься.
Ольга внимательно посмотрела на неё воспалёнными уставшими глазами, вздохнула, но ничего не ответила.
      *                *                * 
Зудых глотал таблетки одну за одной. Руки тряслись так, что вода из стакана была повсюду, только в рот никак не попадала. Сначала он ужасно злился, потом плакал искренне, по-детски, потом, когда стало совсем плохо, все эмоции ушли, мимика оскудела и он просто лежал на кровати в спальне с белым, словно из гипса, лицом, покрытом холодной испариной, и тупо смотрел в потолок, в этот до тошноты надоевший бесцветный потолок. Впрочем, потолок был нормальным, но в глазах пенсионера всё вдруг выцвело, стало абсолютно бесцветным и размазанным. Он уже знал это состояние и понимал, что нужно вызвать «скорую», но сама мысль о том, что придётся вставать и идти в зал, чтоб добраться до телефона казалась сущим бредом. Всё теперь стало невероятно трудным, практически нереальным, каждое движение, каждый вдох отдавали острой болью в груди, которая разливалась по всему телу.

- Как же так, - подумал Николай Фёдорович, - столько дел осталось важных, незаконченных: мусор не выбросил, палас не подмёл, посуду не вымыл, а главное, письмо с подписями соседей на почту не отнёс. Это же самое важное, это…, это….
      *                *                * 
Мастер вернулся в странном настроении. Аварию до сих пор не устранили, а он улыбался и даже похохатывал.

- Девчонки, вы не поверите!
(Он всегда называл их девчонками).
- Неужели Снежного Человека откопали?! – пошутила напарница Ольги.
- Хуже. Прорыв нашли.
- Где, Саш? – спросила Ольга.
- Да здесь рядом, не это главное. Факт вот в чём: на месте прорыва на плане ничего нет (ну, по правилам, как положено), на место приезжаем, а там гаражи стоят! Ха-ха-ха!

Женщины переглянулись, а потом тоже начали хохотать.

- Как выкручиваться, понятия не имею, - сказал, просмеявшись, мастер.
- А нам в этом месяце обещали зарплату поднять, - сказала Ольга и снова засмеялась каким-то нервно-истерическим смехом.
- Ну да, - сказал Саша, - премию повысят, а ставку снова урежут. На деле будешь получать ещё меньше прежнего.
- То-то я понять не могла, - вставила напарница, - два раза зарплату прибавляли и два раза меньше выходило.
- Кстати, я сегодня в конторе был, - сказал мастер уже совсем серьёзно, - Ольга, на тебя на прошлой неделе две жалобы пришло. С аварией разберёмся, поедешь объяснительные писать. И, вообще, поаккуратнее тут, а то и уволить могут.
Повисла неловкая пауза. Мастер встал, потянулся:
- Ладно, отогрелся, пойду к мужикам, будем вместе думать, как трубопровод отковыривать. Да, хотел спросить, а почему здесь так газом несёт?
- Седьмая задвижка пропускает, - ответила Ольга, - я сказала слесарю, а он опять надрался и ушёл домой.
- Ну да, он у нас из блатных. Вам, девчонки, за вредность молоко надо давать. Ладно, работайте, я позвоню потом.
      *                *                * 
Телефон разрывался, казалось, целую вечность, потом смолк. Несколько раз Зудых терял сознание и поэтому чувство времени потерял окончательно. Затем звонили в дверь долго и противно, потом стучали, долбили, кричали с той стороны… с той стороны замкнутого мира, с той стороны реальности, с той стороны тумана и боли, с той стороны, откуда всё происходящее казалось совершенно другим. Затем дверь взломали. Зудых увидел над собой испуганные лица соседей, неуверенную ухмылку дочери, спокойные и бесстрастные физиономии врачей, ампулы, шприцы, носилки…. Жизнь вокруг него бурлила с невероятной скоростью, он это видел, но не воспринимал ибо его собственная жизнь уже почти прекратила бег.

  Когда его выносили, в голове не было ничего: ни редких посетителей – мыслей, ни спокойствия, ни привычной пустоты. Затем была реанимация, брезгливые руки врачей, провалы в памяти, операция и душная больничная палата на целый месяц. Он, конечно, не знал, что воду дали через три часа после того, как его увезла неотложка, что открытые до предела краны вдруг зачихали, заурчали, закряхтели, отплевались ржавчиной и выдали долгожданную мощную струю. И некому было закрыть кран, и некому было прекратить бессмысленный, преступный расход этого прекрасного, этого единственного волшебного вещества под названием «вода». А он лежал в бреду больной, беспомощный, немытый и, как всегда, вонючий, иногда повторяя фразу: «…это самое важное…».

 Вода так и лилась до возвращения хозяина квартиры.
      *                *                * 
После выписки целых два дня Зудых чувствовал себя совершенно другим человеком. Он сидел у окна, читал, гулял по двору, дружелюбно беседовал с соседями и даже попросил у соседки Анастасии Павловны (а для него просто Насти) отросток кактуса в горшочке. В почтовом ящике скопились газеты и квитанция на оплату квартиры, в которой со всеми льготами насчиталось ровно 400 рублей. О притязаниях по поводу воды и тепла он и думать забыл и ни разу не притронулся без нужды к телефонной трубке. Страх и боль были ещё очень свежи в памяти. А на третий день ему снова сделалось скучно…


PS: Когда его выносили, в голове не было ничего…