Вад-Дарку, Дмитрию Чернышкову, Игорю Савельеву, Анжелине Полонской, Айдару Хусаинову, ЛенКе Воробей, Кристине Елекоевой, Марине – Марине, Владиславу Пасечнику, Кириллу Рябову(Сжигателю трупов) посвящается.
"Ну вот видишь.. - тебе нужна. Мне нужна. Ну ещё кому-то. В итоге - горстка.
Остальные - предадут и растопчут. И изменят. И забудут. И разотрут. И самое главное даже не заметят этого своего паскудства. Они будут так же жить, есть свои макароны или икру, спать в постелях, считающимися своими, а потом в других постелях и точно так же найдут там свой дом. Они будут целовать другие губы и отдавать им своё тепло и тело, легко, как - оставить кому-то покурить. Это так страшно - дать клятву и нарушить её. Значит пусто. Значит всё походя... словно шёл по дороге вертел в руке камушек а потом зашпульнул его и забыл.
А тебе я удивляюсь... и верю. Верю, что свою клятву, ты донесешь до конца. Убив себя или сохранив для славы /как ты говоришь/ не важно...но донесешь. Это стоит уважения."
ЛенКа Воробей
«Все, что скажет мне мир, обнаженный до самых глубин,
Я приму как подарок – с тобой поделюсь безвозмездно
Той, единственной, главной из главных живущих картин,
Где мы видим любовь, как вне времени ждущую бездну.»
Вад- Дарк(Fallin` in love)
1
Я шел по сухому весеннему асфальту. На мне были черные кожаные кеды «Адидас» и длинный серый плащ, который сидел, как влитой(видимо шили на заказ). Штанов я не припомню; возможно, их на мне вообще не было. Хотя, думаю все – же были, поскольку чувствовал я себя уверенно, а находясь на улице, да к тому – же приближаясь к магазину своей бывшей девушки, ощущать полную уверенность в себе при этом, будучи без штанов невозможно.
Я уже практически подошел к магазину, поверх которого было написано «MEXX». Уже вижу смутно, как копошится с товаром Она. А вокруг копошатся ее подчиненные. Еще четыре ступеньки наверх и я подойду к ней. Встреча прямо скажем - не из приятных, но зачем - то же я пришел сюда? Значит нужно продолжать движение. Останавливаться нельзя. Прямо у входа в магазин поставили два стола, на которых разложили фантики, значки, шарфики, брелки и прочую шелуху. Понятно, видимо распродажа. Собственно я не помню, что именно они там продавали. Может самих себя? Хотя, это вряд ли: моя бывшая давно куплена, а те двое, ее помощницы и даром никому не нужны.
« Ликвидация товара! Ликвидация товара!» - закричала в рупор одна из помощниц – белокурая с абсолютно пустыми голубыми глазами, в которых всегда читается радость и удовлетворенность всем происходящем девушка, - когда я уже миновал четыре ступеньки и вплотную приблизился к своей уже не моей женщине.
- Привет, - холодно сказала она.
Я промолчал. Я старательно вглядывался в ее лицо и не мог разглядеть лица. Это было неприятно. Холодно и жутко. Даже обнять ее не хотелось, хотя я очень, безумно по ней соскучился.
Тут ей позвонили на рабочий. Она зачем-то сунула мне в руки свой, личный мобильник и отошла на пару шагов поговорить. Я невзначай взглянул на табло и увидел в ее телефоне множество номеров, преимущественно - это были контакты под мужскими именами. Еб вашу мать? Почему все так?! В моем телефоне даже сейчас, спустя год, после нашего разрыва – всего пару номеров, и то – единственная женщина в нем – моя мать. Особенно мне запомнилась фамилия Муртазин из списка.
- Что за ****ый Муртазин? – спросил я ее, когда она закончила разговор и подошла ко мне.
- Сама не знаю, - пожала она плечами, язвительно при этом улыбнувшись.- А ты изменился, выглядишь неплохо, но…
Я посмотрел на свое отражение в витрине. В ней отражался только я, хотя рядом стояла и Она. Выглядел я действительно довольно стильно: повторюсь, плащ сидел как влитой, густые длинные волосы слегка растрепаны, правда, я бы немного их укоротил. Одно но – я был изрядно уставшим и похудевшим.
- …отощавший и измученный, - опередил ее я.
- Да, - согласилась она.
- Ну, знаешь, от наркотиков, алкоголя и скитаний здоровее не становятся.
- Дурак… - сказала она. И тут я впервые смог разглядеть ее черты и уловить в голосе далекий отблеск того тепла, который когда-то слышал и ощущал от нее постоянно…
Господи, какая же ты у меня красивая и родная. Несмотря ни на что. Ни на что.
- Кто звонил? – грубо спросил я.
- Леша, - холодно ответила она.
- А почему на рабочий?
- Потому что по рабочему вопросу. Он мне с магазином помогает.
- Каждый день ****есь? – выплюнул я.
Она надменно скривила уголок губ и ничего не ответила.
- А ведь когда мы встречались в последний раз, в ту последнюю ночь…- продолжил я, - уже тогда ты знала, что мы видимся в последний раз. И ты просто цинично пришла со мной потрахаться напоследок. Что за херня вообще происходит?!! – в бешенстве выкрикнул я.
- Не ори, придурок, - жестко обрубила она. На нас смотрят. Случайные прохожие и подчиненные озирались на нас. – Ты уже стал великим музыкантом?
Дура ты дура, я же без тебя долго не протяну, подумал я и закричал:
- Нет! И никогда им не стану!!!
- Тогда пошел нахуй! – крикнула в ответ она.
- Пошла сама, тем более, что ты на нем всегда, и тебе там самое место!
Я судорожно стал искать номер маршруток идущих в Салават. Нашел! Ответил сонный женский голос:
- Здравствуйте, когда у вас самый ближайший рейс?
- Через пять минут.
- Я у «Мекса», это недалеко от магазина «Яблоко» стою сейчас, куда мне подойти?
- Стойте там, водитель как раз через этот маршрут собирает людей.
- Хорошо. Спасибо, - сказал я и нажал отбой. Пока я беспорядочно искал номер непонятно кого в своем телефоне, дабы убить время ожидания маршрутки, моя любимая что-то бросала мне в лицо, что именно я разобрать не мог.
- Отсасываешь у него? – желчно выплюнул я.
- Пошел ты! – выкрикнула она еще громче, чем прежде.
- Уже, - сказал я, увидев подъехавшую газель к краю дороги и быстрым шагом не оборачиваясь, направился к ней.
- Стой! – крикнула она, - Я тебе не сказала!... – успел услышать я, запрыгивая в маршрутку.
В салоне оказалось на редкость душно и тесно, помещалось только 3-4 пассажира, остальное пространство было забито картонными коробками. Плюс в кабину к водителю могли сесть двое, и того максимум 6 человек, первый раз такое вижу. Смысл возить по 6 человек из одного города в другой?
Когда воитель притормозил на следующей остановке, я почувствовал необъяснимое и очень сильное желание выпрыгнуть из автобуса. Оказаться на свободе, глотнуть свежего воздуха.
- Я выхожу, - сказал я и не расплатившись(за что? за одну остановку?) вылетел из салона. Старухи повалили битком в тесную Газель. Я обошел ее и увидел, что на кабине водителя было написано: «Уфа». Почему Уфа? Я же заказывал в Салават? Но времени выяснять, почему мне дают одно, когда я требую другое, и при этом говорят, что это именно то, что мне нужно не было, и я двинулся вперед, по направлению назад, в сторону магазина. Телефон звонил. Номер не был записан, но я знал, что это Она. Раз пять я нажимал на отбой, после чего она написала эсэмеску: « Родной мой, у тебя проблемы. Тебя ищут НКВЭДЭшники. Они приходили ко мне, расспрашивали про тебя»
Сообщение скорее вызвало у меня омерзение, чем страх. Я ничего не украл, никого не ограбил, не избил, скорее меня. Это было в последний запой, три месяца назад. Я поехал в аптеку за «Тетрой» и «Тропиком». А его там не оказалось. Было где-то 3 часа ночи, или около того. Я был в стельку пьян. И мне хотелось еще вмазаться, неважно чем, главное процесс. В аптеке передо мной стоял бичеватого вида нарк.
- Знаешь где «тропик» сейчас есть? – спросил я.
- Да, конечно, - ответил он.
- Тогда садись в такси со мной, поедем, покажешь.
Он сел со мной в такси. Стал что-то тереть о своей жизни, но мне по - большому счету было похуй. Меня волновало только то, как и где найти нужные ингредиенты. Помню, он попросил сотню. Я достал куль из сотенных купюр и протянул одну из них ему. Потом дал таксисту, зачем-то в три раза больше чем полагается. Потом я как-то понял, что нарк не знает, где можно взять тропик с тетрой, и просто решил меня развести.
- Остановись, он высаживается, - сказал я таксисту. Тот остановился. Нарк не двигался с места.
- Иди на *** отсюда, – сказал я.
- Давай «Крокодил» сварим, - предложил он мне, - хата есть.
- ****ый свет! Пошел отсюда на ***! – взбесился я. Он продолжал сидеть, как ни в чем не бывало. Тогда я вышел из машины и вытащил его за шкварник. Он не сопротивлялся, но предложил отойти и поговорить вдали от машины. Мы отошли, и отошли, как я теперь понимаю прилично, метров на 15. Дальше я только помню, как я лежу на снегу, он убегает, а таксист уезжает. Я даже не помню, успел ли я его хоть раз ударить, или просто получил ****юлей и распрощался со своими кровными грошами. После этого у меня еще две недели болел копчик, а след от ботинка под левым глазом не прошел до сих пор. В общем, история не стоит особого внимания, и потому, мы не станем на ней заостряться.
Я поднял ворот плаща(будто это скроет меня от слежки).Все прохожие, казались агентами НКВД. Старуха, просящая милостыню у рынка, мимо которого я проходил, особенно подозрительно посмотрела на меня, оголив в ехидной улыбке беззубый рот. Я бросил ей пару монет. Прямо в рот. Она ловко поймала их, и деловито зашамкала дряблыми челюстями. При этом она уже смотрела не на меня, а куда-то влево, в пустоту. В глазах ее читалась напряженная работа мозга. Кассовый аппарат пересчитывал выручку.
Я прошел остановку, и уже находясь в метрах пятидесяти от магазина, понял, что я хочу снова увидеть Ее – такую чужую и родную одновременно, близкую и чужеродную, добрую и беспощадную, жить без которой невозможно, а находиться рядом мучительно больно. Я остановился. Закурил. Зазвонил мобильник. Я отключил. Пошел дальше. Но как я подойду к ней? С какими глазами? Конец рабочего дня и уже сейчас за ней должен подъехать этот козел. Мне вдруг представилась такая картина: что если бы я сейчас подъехал на серебряной карете запряженной тройкой белых вороных. На двери кареты большими золотыми буквами было бы выгравировано ее имя. Тут подъезжает ее хахаль на большом черном джипе, выбор она, конечно же, делает в пользу меня. Я бросаю ему пачку денег не выходя из кареты: мол, на, компенсацию получи, старался же целый год все - таки. Но нет, я не могу принять ее обратно, в ней же был чужой член. Она зафаршмачена. Я брезгую. Не по масти мне с чужого стола объедки доедать. Потом я увидел, как он трахает ее, пыхтит весь в поту, жадно ерзая на ее сладком упругом теле. Она смотрит ему в глаза, так – же как смотрела в глаза при этом мне, и говорит те же самые слова, что говорила мне. Дальше воображение решило добить меня до конца и выдало красочный кадр, где она ему отсасывает, намусоливает во всю его поганую елду…
-Фу бля! – я выплюнул сигарету. – Мерзость какая! Я повернул в сторону. Сошел с дороги. Решил обойти магазин и пройти дворами, тем самым исключив столкновение с отвратительным и неприятным мне. Я посмотрел пропущенные звонки и понял, что в моем телефоне каким-то образом оказался контакт ее нынешнего парня. Это что, она успела пока мы говорили незаметно вытащить у меня мобильник из кармана, забить туда его номер и так – же незаметно положить обратно? Нет, она конечно одаренная во многих сферах, уж это я знаю, и на многое способна. Но даже если так, то зачем? Я нашел пропущенный ею номер и нажал на вызов. Биип. Биип.
- Здравствуйте, - ответил мужской голос лет пятидесяти. Что за?...
- Здравствуйте, - ответил я и тут понял, что звоню я ее папе, и почему-то с номера ее этого… бой-френда да к тому – же и говорю я его голосом. ****ь!
- Дуню можно? – в растерянности сказал я.
- Нет здесь никаких Дунь! – ответил голос и отключился. Я с облегчением вздохнул. - Уфф. Мне еще сейчас только не хватало разборок с ее папой. Мне стало дурно. В области сердца сильно закололо. У меня так бывает, надо выждать минуту другую и все пройдет. Я присел на корточки. Снова звонок.. Ну, наконец - то хоть один не чужой человек за весь день!
- Алло, Денис?! – нервно спросил его голос. По - тому как он говорил, можно было подумать, что он только что за ним гонятся.
- Денис, это ты?! – продолжал кричать голос. Вообще – то меня зовут не Денис, но за последнее время меня называли им столько, что я уже привык.
- Да, это я Андрей, - ответил, наконец я.
- Денис я тебя подставил! – крикнул он, - Прости, меня взяли за жопу, выхода другого не было,…я на тебя все свалил, иначе бы меня посадили.
- Ах, ты сука! Падла! Я тебя завалю! Ты же уверял, что своих не сдаешь?!
- Да, но у меня не было выбора, - только и мог сказать он себе в оправдание, прежде чем отключиться. Или у меня деньги кончились на телефоне, или зарядка села, не знаю, но, в общем, связь прервалась.
Так – так, если это Андрюшка, то значит, мой телефон уже прослушивается. И меня даже видят через спутник: вот я иду, нервно говорю по мобиле, останавливаюсь, плюю в сторону. Да, у НКВД большие полномочия. Они знают все и про всех. Чертовы истребители людей(людей ли?).
Внезапно на каком-то отрезке пути все переменилось: морозный ветер стал хлестать мне в лицо, пошел снег, я попал в зону абсолютной зимы. Так бывает: идешь - идешь, вроде бы уверен в том, что у тебя есть и что тебя ждет там, через пару метров, но через пару метров резко бац! - И все кардинально меняется. И так как было до, уже не будет никогда. Это можно было бы назвать радикальным жестом со стороны Бога, при условии существования такового, но Он умер, и поэтому мы назовем это просто жизнью. Я с трудом пробирался через пургу и буран. Хлопья снега больно били мне в лицо. Идти становилось все труднее и труднее. Ветер старательно и остервенело, пытался снести меня и закопать в наваливших сугробах чужеродного мне снега. Но я выдержал. Тем более, что продолжалось это недолго, зона абсолютной зимы скоро закончилась. Я вышел к дороге. Махнул рукой. Остановил такси. Запрыгнул в него.
- Отец, - сказал я. Таксистом оказался матерый пенсионер, с большими руками и по - отечески добрым лицом, – едем на автовокзал, только в объезд привычного маршрута. Надо оторваться вон от той машины, - я показал глазами на стоящую за нами красную девятку. Он улыбнулся и ответил:
- Там никого нет. За нами не следят.
Машина тронулась. Песик на панели злобно посмотрел на меня и затряс своей угрюмой башкой из стороны в сторону.
- Правда? – удивился я.
- Правда, - сказал он, еще раз улыбнувшись. – Успокойся, за нами никто не следит. - И посему было ясно, что ему не впервой вести таких пассажиров, как я.
- Точно? – я обернулся и посмотрел, за нами действительно никто не ехал.
- Да точно! – засмеялся он.
- Курить можно? – спросил я.
- Можно, только окно открой. Совсем вы молодые себя не бережете. Тебе же еще жениться.
- Да нет отец, на моей жене женится кто-то другой.
- Правда? – удивился он.
- Правда, - ответил я.
Мы подъехали к автовокзалу. Я расплатился. Пожелал таксисту удачного дня и побежал.
Автобус маршрута «Херзнаетче – Уфа» уже собирался уезжать.
- Есть места?- запыхавшимся голосом спросил я водителя.
- Есть, давайте свой билет, - ответил он.
- У меня нет билета, если я пойду за билетом, вы уедете, и я не успею. Давай я тебе деньги дам просто? – предложил я.
- А ты в «Херзнаетче» обратно едешь?
- Ну, не знай, не хотелось бы, - замялся я.
- Так не пойдет, надо знать наверняка
- Нет! Стопудово нет!
- Хорошо, садись, – согласился он. Я протянул ему сторублевую купюру и вошел в автобус.
2
У окна сидел старик. Ну как сидел, он храпел, опустив голову в ковбойской шляпе, так что лица его не было видно. Но по - всему остальному: сухие морщинистые руки с пигментными пятнами, худощавое тело в черном костюме – было ясно, что это мужчина преклонного возраста, старый волк поведавший жизнь. Так, во всяком случае, мне подумалось. К тому – же, он кого - то мне напоминал, кого именно, я не мог вспомнить.
Не люблю сидеть не у окна, но это было единственное свободное место, поэтому пришлось принять, то, что есть.
В желудке тянуло. Я давно не ел. Проголодался. На этот случай у меня с собой была припасена бутылочка жидкого йогурта с кусочками фруктов. Здоровый образ жизни. Я всегда либо гашу свой организм алкоголем, наркотой и куревом до упора, либо живу на голом чистяке. Восстанавливаю все системы, становлюсь красивым и сильным и снова убиваю себя в говно. У меня все просто: я или выгляжу отлично, или очень плохо - третьего не надо. Это мир абсолютных величин. Нельзя любить сейчас, и не любить потом. Или любить немного, наполовину, отчасти. Если любишь, то любишь сегодня и навсегда. До конца. Все остальное - потребности и похоть слабого и никчемного строения. Люди страдают от одиночества, а его люблю. Они слишком слабы перед своей природой, им постоянно нужен кто-то рядом, кто – не принципиально, главное хотя бы временноя иллюзия опоры и тыла. Им даже не важно, любят ли они, важно быть уверенными, что любят их.
Я посмотрел в окно - подснежники (вообще, подснежниками называют мертвых бомжей, найденных по весне, но в данном случае это именно цветы). Год назад, а может быть больше, - я не слишком-то разбираюсь во времени - я ехал в точно таком же автобусе, в этот же час, и сидел на этом же месте, только не один.
- Посмотри! - сказала она, - подснежники…
- Где? – старательно всматривался я в пейзаж вдоль дороги.
- Ну вон же! – смеялась она.
- Ну где?- удивлялся я.
- У тебя зрение плохое, - расстраивалась она. – Ты ничего не видишь…
К сожалению, подснежников я тогда так и не разглядел, а трупов не почувствовал. Наверное, оттого, что их (мертвых) тогда еще не было. Я ощущал только свет и тепло от прорвавшихся сквозь толщи грязного снега к солнцу белых лепестков. А сейчас вижу цветы, но чувствую только трупы, от которых, впрочем, я, ни разу не отказывался и отказываться не собираюсь. И могу сказать точно: такими прекрасными, как в тот день, цветы уже не будут никогда.
Где Ты сейчас? С кем ты и что с тобой происходит? Берешь ли ты зА щеку у своего будущего мужа или же усталая после рабочего дня и своей творческой работы спишь сладко, одна, на чистой кроватке, подобно кошечке спрятав свой красивый носик в теплых лапках от холодного и злого мира?
Прочтешь ли ты эти сроки через много лет и упадут ли при этом твои золотые слезы на пожелтевшие страницы книги? Или ты никогда не получишь моего послания? Послания, которое я пишу тебе всю свою жизнь. Да и стоит ли моя никчемная жизнь (я уж не говорю о глупой смерти) твоей слезинки, одной соленой слезинки, которых ты немало, во многом незаслуженно, - понимаю только сейчас - пролила из-за меня, оставив затем лишь тяжелое чувство вины и непроходимой тоски?
Машинка – Окушка лежит перевернутая. Метрах в двадцати старый жигуленок с огромной вмятиной впереди. У обочины, на траве, мужчина с неестественно вывернутой ногой корчится в муках. Еще жив. Коленная чашечка практически оторвана. Внутри песок. Дед, который ехал с ним, уж не помню, кто он ему приходится, по - моему папа жены – совсем не пострадал. Хотя авария произошла по его вине. Он был за рулем и выехал на встречную. Но, так бывает что виноват в трагедии один, а расплачивается за все другой. Ему – мужчине с вывернутой ногой, очень больно. Я знаю. Его привезут в 3 травматологическую. В одну палату со мной. Мы окажемся однофамильцами, собственно это будет единственным нашим сходством, во всем остальном мы совершенно разные люди. Больше мы никогда не увидимся. Но память…. Память – это единственное, что у нас есть по - настоящему. Поэтому люди, которые способные забывать тех, с кем они были, видятся мне, глубоко невменяемыми созданиями. А правильнее будет сказать, созданиями без души, наделенными одними лишь инстинктами.
*****************************
Мы были в номере какого - то большого теплохода. Я лежал на диване. Она собирала вещи. Ее лицо было поразительно холодным. Я никогда не видел ее такой равнодушной и отстраненной по – отношению ко мне. Я знал, что все кончено. Но ведь она все еще была рядом. Собирала шмотки. Куда-то или к кому-то, понимаю только сейчас, спешила. И все – же я решил подойти и обнять ее. Не выдержал. Сделал эти тяжелые несколько шагов до нее, но она оттолкнула меня и холодно сказала:
- У меня умер отец.
Я растерялся и не найдя ничего более подходящего сказал:
- Сочувствую…
Все слова, которые я намеревался ей сказать - хоть и знал, что это ничего не изменит - все они смешались в черно – кровавую кашу в моей голове. Я посмотрел на себя. И только сейчас понял, что стою я в одних трусах, да к тому – же изорванных. От этого мне стало очень стыдно и неловко. Я поспешил надеть джинсы и куртку. Хотелось бежать от – туда без оглядки. Вещи хоть и были моими, но почему-то очень старыми и поношенными. Непростительно поношенными. Такое тряпье я бы не надел. Как – же я мог появиться в таком виде перед ней? Наверное, был в беспамятстве. В здравом уме никогда бы себе такого не позволил. Мне захотелось расплакаться, но не получилось - слез не было. Быстрым шагом я, захлебываясь от боли и тоски, направился к выходу. У двери ее ждала подруга по работе.
- Как же она могла встречаться с таким никчемным уродом, который всю жизнь нигде не работает и только бухает? Как ты выглядишь? Посмотри на себя…– укоризненно говорила она мне.
- Пошла на ***, - отмахнулся я не останавливаясь. Пока я шел через не длинный стеклянный коридор отделяющий выход от входа, то успел увидеть в зеркалах свое убогое и изнеможенное отражение. От этого мне стало еще хуже.
На улице ее ждали трое неизвестных мне парней. Один их них: лысый, со взглядом бойцовской собаки особенно мне не понравился. Они пришли с ее подругой, но не стали заходить. И получилось так, что, когда я уже был на выходе она со своей подругой тоже выходила. И все мы: трое уродов, моя бывшая девушка, эта сучка ее подруга, - оказались вместе. Трое уродов стали издевательски смеяться надо мной из – за спины. Я повернулся, чтобы уебать того, лицо которого я четче всего разглядел, им был лысый. Он, поняв это, отбежал назад метров на десять, остановился и стал еще пуще смеяться.
- Я твою маму ****, и папу на хую вертел! - попытался спровоцировать его я.
Его это совсем не задело. Он не обращал никакого внимания на мои мерзкие слов. Напротив, его это только еще больше веселило. Он засмеялся и тут на его отшлифованный череп шмякнулось птичье дерьмо. Я улыбнулся. И все – же процедил уходя
- Вы все суки, а тебя я завалю, - сказал я почему-то именно черепу. На что они только продолжили свой дикий хохот. Такой амебой я был в их глазах, что даже оскорбиться от меня им было невозможно - только издевательски смеяться. Я был перед ними никем. Все они радовались моему несчастью. И моя женщина смеялась вместе с ними. Ее это забавляло.
В последствии я узнал, что лысый – это тот козлина, с которым она сейчас долбится( а возможно долбилась и при мне, я и такого не исключаю). Понял, я это зайдя на ее страницу в контакте.. Иван какой- то там защеканский числился у моей женщины в женихах. Быдло – мудень, долбит сейчас мою любовь и в хвост и в гриву. Ничего падла, доедай мои крошки, с барского стола не жалко. По комментам и прочему было ясно, что ума он не большого, и что самое интересное – она тоже стала как будто глупее. Ну не могла же она так быстро из умной превратиться в глупую? Нет, конечно же нет. Опять притворяется, она это умеет, уже просто тупой. Она хорошая актриса. Актриса от бога. Хотя, играть глупую, наверное, гораздо легче, чем искренне навечно влюбленную.
Давно заметил, что по тому, как человек переживет потерю близких людей можно многое о нем сказать. Например, если человек способен легко поменять одного человека на другого, найти ему замену, и вообще для него приемлем сам факт замены одного человека на другого, то это мразь, био машина с отсутствующей душой, или вернее наличием подобия души – маленькой вшивенькой душонкой; любви которой( как они это называют) хватает на год, два, три…. – словом ограничено временем и – повторюсь – вполне заменяемо. Но, открою вам секрет: потери бывают только невосполнимыми, любовь бывает только одна, а жизнь… - жизнь уже закончилась.
Сакраментальная фраза: « Я люблю тебя. Сегодня и навсегда». Что она значит? А ничего она не значит. Но, если она сказана и воспринята, как истина, а после оказывается, что это просто дешевые слова, то – приговор подписан, механизм необратимости запущен, и стрелки часов начинают крутиться очень быстро. Жизнь никогда не оставляет шанса вернуться назад, исправить, попросить прощение, искупить наконец вину, пока мы еще живы - и есть кому и перед кем. В этом ее самое большое коварство.
Боль – что я знаю боли? Знаю, что она постоянна, и что количество ее и качество со временем растет. Я сам давно бы уже покончил с собой, если бы не рос вместе со своей болью. Всегда надо успевать вырасти чуть-чуть больше, чем этот давящий шар внутри тебя, потому что иначе, в один прекрасный день, ты не выдержишь и лопнешь.
Смерть – о смерти я знаю не больше остальных, только то, что она непременно произойдет. Из всех смертей мне подошла бы остановка сердца. И лучше во сне, хотя во время бодрствования тоже было бы не плохо. Главное – раз и все. Никаких грязных страданий и ненужных мучений. Я это заслужил.
Время - оно ничего не лечит, только забирает любовь и счастье, оставляя тебя изуродованным калекой.
В одном из последних сообщений она напишет: «Привет! Как твоя жизнь? Я замуж выхожу». И в конце поставит смайлик, как будто это так смешно. Ей видимо действительно было весело. Я тоже обрадовался. Так повеселился, что за месяц мне четыре раза вызывали скорую….
- Перестаньте курить! - кондукторша смотрела на меня укоризненно. – Здесь нельзя курить! Немедленно перестаньте! Помимо вас тут много людей. И они не намерены дышать вашим дымом…
Сам того не заметив, я – увлеченный размышлениями забылся и закурил прямо в салоне автобуса.
- На себя наплевать, так другие то, причем здесь, - раздавался писклявый женский голос из - за задних рядов.
- Тушите немедленно, иначе остановимся и высадим вас! – пригрозила кондукторша.
Я сделал последнюю затяжку и затушил бычок о свое запястье.
- Ужас…- протянула кондукторша, - вы больной…
- Уроды! Сволочи! – доносился писклявый женский голос из глубины автобуса.- А если у меня рак легких будет от вашего дыма!
Что – ж вы так боитесь все за свои тупые жизни? У вас же их так много, на каждом ходу новая жизнь. Новая страсть. Новая любовь, хотя правильнее будет сказать – очередная, или еще, как вы любите называть свое ****ство – отношения.
У вас же всегда все есть и все будет. Партнер найдется в любом случае, кто именно не принципиально – главное удобно и можно плодиться дальше; высерать следующее поколение крупнорогатого скота, которое в свою очередь сделает то же самое, пополнив гумус свежим мясом. Хорошо, если из миллионного выводка – одному повезет, и он родиться гением литературы, музыки, живописи…. Он будет выполнять самую важную и трудную обязанность – он будет делать человечество человеческим. Способности просто жить он, скорее всего, будет начисто лишен и счастье для него будет невозможным. Прямо скажем – довольно дорогая плата за сомнительные привилегии сидеть на самой высокой ветке и плевать на спины носорогов, которые даже никогда и отдаленно понять и почувствовать не смогут этих самых плевков. Собственными слюнями, мочой, кровью и спермой наполняют и вымазывают они друг друга и тем самым передают от одного к другому болезнетворные и губительные для тонкой материи под названием «душа» бактерии. Сначала один вводит всю свою грязь в другого, потом тот идет к третьему, там он получает в себя шланг четвертого, отдавая часть ранее полученной грязи, взамен получая его грязь, и так до бесконечности. Таким образом, получается какой-то адский паровозик, имя которому «человечество» или проще «люди».
Есть такое понятие, как «внутренняя судьба» от которой действительно не уйдешь. Т.е. что бы с человеком не происходило: успех, семейная жизнь, деньги, творческая реализация – внутри его все равно будет примерно, то же, что было бы и при внешне неблагоприятном стечении его жизни. Причины боли известны только одному ему, и больше никому. Тут будет уместно вспомнить случай многолетней давности:
Мне позвонил Роберт. Спросил, как дела?
- Плохо, - ответил я, - и с каждым днем все хуже.
- Понимаю тебя… - сказал он.
Он действительно понимал. Через три года он повесится у себя дома, на спортивном турнике. Я сам неоднократно, глядя на свой турник, думал, что это удобная вещь.
Солнечная девочка с огненными волосами, в красивом платье с большими красными цветами идет на свидание к принцу. Она сама его так назовет. И будет выжигающее смотреть в глаза. Клясться в искренней любви и вечной верности. Он поверит ей – ее глазам нельзя не верить.
Пройдет немного времени и все повториться: она идет на свидание, красивая, молодая, радостная и живая. Не к нему идет. Раз – два- три…
Пройдет еще время и все опять повториться: она идет на свидание, красивая, живая и почему-то(?) совсем не отягощенная предыдущими случками. Уже ни к тому, к кому она шла после Него, уже к другому. Цепь не разорвется. Зло не остановится. Карусель будет крутиться, пока ее наездник физически не перестанет существовать. Ад неистребим.
Прошло еще пару лет, и она, как и прежде повторяет круг. И снова! И снова! И снова! И снова! И снова! И снова! И снова! И снова! Снова! Снова! Снова!!!!...
Это никогда не закончится. Или закончится тогда, когда умрет тот, кто это видит, но не тот, кто это делает.
- А что бы вы ей сказали, если сейчас увидели? – обратился ко мне хриплый голос. Старик проснулся, и каким – то образом прочел мои мысли. Ушлый мужичек.
- Что бы я ей не сказал, она не поняла бы не слова. Там иная мораль( или отсутствие таковой) иное восприятие и иные грани допустимости. Поэтому я бы просто стоял и молчал. Возможно, из моего молчания она поняла бы гораздо больше, чем из всех сказанных мною за всю жизнь слов.
- Но вы ведь сами этого хотели: вы сами упорно из года в год разрушали, то тепло, которое было между вами. Были грубы, злы и жестоки с этой – тонкой, нежной и слабой в сущности девочкой.
- Да. Это так. Но, я, только после того, как потерял Её, понял, как…
Тут я запнулся, к горлу подошел ком, и я не смог дальше говорить.
- …любите её, - помог мне старик.
- Да, – согласился я.
- И вы утверждаете, что вы мертвы? – старик улыбнулся своими сухими тонкими губами. Зубы у него к моему удивлению были все, и не похоже, что это вставные челюсти, впрочем, возможно это была высококачественная имитация.
- Да, - ответил я, - я мертв. Я могу объяснить.
- Попробуйте, - заинтересовался старик.
- Ну, начнем: вот есть смерть, - я обозначил в воздухе образные ориентиры, хотя можно было обойтись и без этого, старый ковбой видел все мои мысли и я это понимал,- и есть жизнь, а есть еще тонкая метафизическая грань между ними. Из этой грани, из узкого, но самого реального из всех пространств пространства выходят великие произведения классической музыки, литературы, поэзии. Да, да – поэзия льется именно оттуда – не из жизни, где она старательно истребляется и не из смерти – которой как таковой нет, а именно из промежности между смертью и жизнью. И вот, когда человек умирает при жизни, по определенным на то обстоятельствам, он оказывается в этом самом трансцендентальном пространстве. Положение получается такое: что назад к жизни уже нельзя, а вперед к смерти еще рано и он зависает на границе между ними, где и живет чистая и абсолютная истина.
- Н-да…незавидное у вас положение
- Я на своем месте. Это нормально. Каждый рождается с определенным предназначение. Даже в отсутствии предназначения, есть свое предназначение. Кому – то суждено быть падлой, а кому-то воином. Кому размножаться, а кому - то любить. Все в мире на своем месте, хотя и место это незавидное.
- Вы хотите ее вернуть? – спросил он меня.
- Нет, - ответил я. – Тот, кто предал однажды, обречен предавать снова и снова. Всегда. Поэтому нет. Не хочу. Любовь ничего не значит.
- Представьте, что мы летим в самолете, – неожиданно переменил тему старик. Я не сразу его понял, но посмотрев в круглое окно я увидел, как мимо проплывали голубые облака. Внизу маленькая земля: города, моря и океаны, а людей нет, - вернее их не видно, стоит немного подняться и взглянуть на них сверху, как понимаешь, что разглядывать нечего.
- Не удивляйтесь, - улыбнулся старик, - мы все генерируем эту реальность. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.
- Значит, я могу просто представить, что не потерял ее и все будет как раньше?
- Нет. Изменить можно то, что еще не произошло. И чему не суждено произойти. То, что уже случилось изменить невозможно. Для вас она мертва. То, что для одного является главным, для другого может не значить ничего. После того, как в ней побывал член – не ваш – произошли необратимые последствия: она вышла из поля вашей реальности. Руки вашего воображения до - туда не дотянутся, да и делать им там собственно уже нечего.
Я посмотрел на свои руки. Стюардесса разносила напитки. Я взял миниатюрную бутылочку водки. Выпил. Легче не стало. Я глубоко вдохнул. Посмотрел на часы и вернул все действо в автобус.
- Выпивка вам сейчас не поможет. У вас шок. Вы до сих пор не можете поверить в реальность происходящего, хотя и сознаете всю прискорбность грядущего. То, что с вами происходит, оно будет всегда, потому что эта боль и есть вы сам. Тягостное и гнетущее ощущение бессмысленности бытия пройдет, только когда вы умрете. Физически. Раз и навсегда.
К горлу моему подкатил ком, сердце защемило и стало трудно дышать.
- Посмотрите на них, людей – старик обвел взглядом сидящих в салоне людей, - они оставляют после себя только говно и детей, что не редко одно и тоже.
Уши мои оглушило. Я начал слышать учащенные удары своего сердца: тук-тук, тук- тук, - как колеса поезда.
- Дышите глубже и размеренно: вдох – раз – выдох два, - не паникуйте - старик закинул мне в рот таблетку валидола - сейчас это пройдет. У вас надорвано сердце. Не стоит принимать наркотики и алкоголь, хотя бы какое - то время. Очень густая кровь - есть вероятность инфаркта…
Через минуту другую я и в правду пришел в норму. Выплюнул таблетку. Ее помощь больше не требовалась. Автобус резко затормозил. Двери открылись: двое крепких ребят уверенно вошли в салон.
- Вон он! - крикнул один другому, - смотря на меня. Они пошли ко мне. Не то что бы я напугался( за последнее время во мне столько всего произошло и поиздохло, что большинство страхов практически начисто отбило, в любой ситуации опасения за собственную жизнь были сведены к минимуму) но задуматься над происходящим все - таки пришлось. Старик сунул руку внутрь во внутренний карман пиджака и стал вдруг серьезен. Тут я понял, кого он мне напоминает: Клинт Иствуд. Он даже щурился одним глазом точно так же как он.
Когда они прошли мимо, напряжение спало. Старик высунул руку.
- Ты пидару помог, это не по - понятиям, - послышалось сзади.
- Да мне поебать на ваши понятия, я по ним не живу!
Удары… Шум. Борьба. Что-то железное упало на пол.
Парень с окровавленными руками, подошел ко мне.
- Умеешь перевязывать? – спросил он.
- Да, - ответил я.
- В кармане куртки у меня бинт…
Я достал бинт из его кармана. Перевязал распоротое запястье.
- Спасибо, - ответил он и быстро пошел к выходу. Сзади на его черной ветровке большими красными буквами было написано: «…поэтому меня здесь нет…»
У выхода он остановился. Обернулся. Посмотрел на меня и сказал:
- Просто люби ее. Просто люби….- и исчез за дверями автобуса.
Под ноги мне стала прибывать кровь.
- Хотите быть таким, как он? – спросил меня старик.
- Меня и таким как я быть вполне устраивает. А он молодец, не всякий так поступить бы…
- Он мертв.
- По - моему мертвы те двое.
- Те двое никогда не существовали. Умереть могут только тот, кто в действительности был. Вы тоже однажды умрете и это прекрасно.
- Прекрасно… - согласился я.
- А то, что вас предали, - это ничего страшного. Вы поймете со временем, что это не так больно и ужасно, как вам кажется - это максимум смешно и противно, и не достойно ничего кроме, как брезгливого презрения. Люди созданы такими – чтобы предавать.
Мне ничего не оставалось, как, только молча, согласиться с ним.
Салават Юлаев на коне, у которого без труда можно было разглядеть яйца, был уже за окном. Старик спал. Я не стал его будить, чтобы попрощаться.
У выхода, какая-то женщина схватила меня за рукав. Я инстинктивно одернул руку.
- Я вас помню, - сказала она мне. – Вы в прошлом году ехали этим же рейсом. С вами еще была красивая рыжая девушка.
- Это был не я. Вы меня с кем-то путаете, - разуверил ее я.
- Да нет – же, это были именно вы, - не унималась женщина, - я вас точно помню. А где ваша девушка?
- Умерла, - ответил я.
- Правда? – удивилась женщина.
- Нет, - ответил я.
- Другая будет.
В груди что- то снова защемило.
- Не будет, - сказал я и вышел из автобуса.
3
Я ждал Альберта у гостиницы Башкирия. Шел дождь. Я был в капюшоне, но это не спасало. Альберт мой старый приятель, профессиональный музыкант и стопудовый алкоголик. Когда-то у него была своя группа. Потом группа развалилась. Кто-то пошел вверх, кто-то глубоко вниз. Барабанщик Витя – умер от передоза, клавишник Антон сейчас владеет музыкальным рок-магазином, соло-гитарист Тимур просто пропал без вести. Кто – то уехал, кто-то женился, кто-то спился – у каждого своя миссия. Что произошло с Альбертом, думаю объяснять не надо. Теперь от его прошлой жизни остались только умение петь и виртуозно играть на гитаре. В Уфе он играл по - переходам, этим собственно и жил. Ночевал где придется, пил что угодно, и практически ничего не ел. И я намеревался стать таким – же. Мною твердо было решено идти до конца. Быть к себе полностью беспощадным. Я прекрасно осознавал неотвратимость грядущего. Меня ждала глупая смерть от остановки сердца, и потеря сознания на пике своей жизни. Люблю смерть – за то, что она не бросит тебя умирающего, как продажная женщина, которую ты очень любишь – а всегда дождется, несмотря ни на что. Женщина вообще только тогда лишь женщина, когда она для одного и навсегда, а не копилка для ***в разных мастей и возрастов. Собственно это и мужчин касается.
Дождь перестал. Я посмотрел на наручные часы. Стрелки двигались хаотично, то есть минутная крутилась влево, а часовая вправо да к тому же с разной скоростью. С тем, что время идет под - час со скоростью сумасшедшего поезда, я давно смирился, но вот ссора стрелок была мне в диковинку. Впрочем, меня давно уже ничего не удивляло. Поэтому я оставил мысль о часах в ту же минуту.
Много лет назад на этом самом месте я ждал Игоря. В реале мы тогда еще ни разу не виделись, и для меня, увидеть впервые живого писателя было знаково. Я даже немного волновался перед нашей встречей. Впоследствии Игорь сыграет большую роль в моей судьбе. Я с уверенностью могу сказать, что не случись нашей дружбы, и не будь этого человека в моей жизни – то жизнь моя от этого только бы сильно проиграла, стала хуже. Так всегда – одни делают тебе хорошо, другие плохо, но любишь всех - независимо от урона причиненного твоей душе. Такие они люди, если уж попадают в зону твоей любви и доверия – то забыть их уже невозможно. Они забывают, а их никогда. И я никого и никогда не забуду, даже тех, кто убил меня, навечно отправил в ад, и тех, кто умер, тоже буду помнить и любить до конца. Потому что нельзя бросать того кого любишь, и тем более нельзя, если он умер.
Помню, мы сидели в каком-то кафе. За стеклом на нас смотрел удав. Он время от времени зевал и больше ничего не делал. Тогда еще мое сердце не будет надорвано, и сам я буду молодым и здоровым. Я и понятия не буду иметь, какой я счастливый, от того, что еще не знаю, что такое счастье. Да, это было тогда – доброе и теплое время. Позже, по прошествии многих лет, я, почувствовав опасность попрошу Игоря в случае моей смерти проследить за кремацией моего тела. Друг, конечно не откажет, но в Башкирии еще не построят крематория, а сделать это в другом регионе нельзя по правовым причинам. Так что даже последние почести, таких которых я хотел бы – мне обломаются. Собственно даже тогда, когда для меня еще что-то имело значение я был еще чуточку жив. Тогда, но сейчас все прошло, и огонь и холод угасли и мне надо позвонить Альберту, потому что он что-то задерживается.
- Денис, я не могу к тебе подъехать. Я попал в мусарню. За меня не беспокойся, к вечеру я выберусь, - сказал он мне и отключился.
Делать было нечего. Идти некуда. Я побрел куда глаза глядят. Мертвый как камень, я шел долго, и в пути меня бросало то в жар, то в холод, скверное скажу вам состоянице. То жар – то холод. Никому не пожелаю. Навстречу мне попадались толпы людей, и ни у одного из них я не мог разглядеть лица: все какие - то восковые шары с прорезями для глаз и рта. Прорези для глаз моргали, а прорези для рта шевелились, пытаясь выговорить слова, но звук не выходил и расслышать ничего было нельзя. Это напоминало какое-то невменяемое немое кино. Это напоминало мне всю мою жизнь, из которой я был исключен. Насильно или добровольно – точно уже не скажу, скорее и то и другое.
Торговый центр «Мир». Мне это знакомо, только здесь и в этот раз он назывался «Фабри». Я зашел с целью пошататься по этажам и убить время. Там были люди, и одного из них я даже когда-то горько любил. Но единственное что привлекло меня – это книжный салон. Эскалатор поднял меня на второй уровень, но книги находились на пятом, самом последнем. Это вполне логично ставить вечные ценности выше всяких тряпок, аппаратуры и даже людей. Хотя бы в этом с архитектором спроектировавшим данное сооружение я был согласен. Дальше пришлось подниматься пешком, потому, что у них прорвало канализацию и поднимающий механизм замкнуло.
На полках было много всяких книг: я взял Буковски «Вспышка молнии за горой» и Кавку «Пропавший без вести» и на этом деньги мои закончились, поэтому пришлось ограничиться. Еще не поодаль рядом с ними стояла маленькая книжечка, на обложке ее был изображен брошенный пес, перечеркнутый крестом из двух красных шприцов.
- О чем это книга? – спросил я продавщицу.
- О наркоманах, уголовниках и алкашах. О низшем маргинальном слое, живущим в состоянии андеграунда.
- Нет, - одернула меня какая-то женщина, - не верьте им. Это история о любви к женщине. О настоящей любви, не о том, о чем говорит большинство…
**********************
На выходе я присел на камень у фонтана. Парень в костюме гопника подошел ко мне. Попросил закурить. Я достал пачку, вытащил сигарету и протянул ему.(Никогда не даю пачку в руки просящему, чтобы он сам вял сигареты – не хочу чтобы то что будет у меня во рту, кто-то трогал руками).
- А можно еще парочку? – спросил он.
- Пожалуйста, - ответил я, и вытянул ему еще три штучки.
- Спасибо большое, - сказал он мне на прощание.
- Да не за что, - ответил я, - этого говна не жалко.
Он улыбнулся, сверкнув позолоченным зубом и ушел. Я решил закурить тоже и немного осмыслить грядущее, но вместо этого достал блокнот и начал писать письмо Дарку:
« Наверное, глупо писать тебе сейчас. Но, это единственное что я могу для тебя сделать. Пишу я тебе еще и потому, что сейчас прошел путь примерно - то же что и ты. От и до. И теперь, только теперь по - прошествии многих лет после твоей смерти я понимаю, что ты чувствовал тогда, перед тем как шагнуть с балкона. Прости, что я не поверил, что ты действительно собираешься умереть. Я и по – думать не мог, что ты так вот раз и все. Напишешь, а потом, как по сценарию покончишь собой. Твоя смерть укрепила мою убежденность, веру в идеал, что лишь только та любовь истинна, после которой не выживают. И любить надо именно так, и никак иначе.
Теперь на исходе своей глупой и бездарно прожитой жизни - я знаю, что происходило с тобой Дарк.. И я полностью тебя понимаю. Ты сделал все правильно, хотя, конечно для этого утопающего в собственных шлаках мире было бы лучше, если бы ты остался и прожил еще каких - нибудь пару лет. Где ты сейчас?...»
Вад - Дарк родился и жил в Питере. Писал юные, но очень, прекрасные стихи, а так – же прозу. Он обладал настоящим литературным даром, который он в силу ранней смерти, к сожалению, не успел развить до необходимой мощи. Работал он водителем зеленой шестерки. Страдал лунатизмом. Вадик очень тяжело пережил потерю любимой женщины, ну как пережил – умер. При жизни он был поэтом от Бога, им же остался и после смерти. Я знаю, что жизнь ничего не стоит, если в ней нет предназначения, более большего, чем просто жизнь( но и жизнь уже сама по себе конечно стоит многого, я это понимаю. Просто такой вариант – это не мое). А так – же если в ней нет любви. Этот юноша хорошо это понимал, поэтому его нет, но стихи его живут. В общем, читайте стихи и берегите Ваши души, если таковые имеются.
Далее в блокноте следует небольшая подборка из лучших, по мнению автора, т.е. меня стихов Дарка…..
***********************
Оранжевый ветер подул с Юга. Запах весны и одновременно осени. Размах гигантских крыльев. Толщи теплого и свежего воздуха, впервые за время моего путешествия. Дракон приземлился прямо рядом со мной. Его глаз, в котором сужался вертикальный зрачок был размером с мою голову, но он не напугал меня – мы были знакомы.
- Дарк, - я опустил руку на его чешуйчатую голову. Это был он. Здесь ему ни к чему было являться в форме человека, самой ущербной форме существования на земле. Любая форма жизни, начиная с самых простейших вирусов и бактерий выше и куда благороднее человеческой расы. Он издал глубоко – гортанный звук:
- Кррр и слегка кивнул. Я понял, что он хочет сказать и ловко уселся на него верхом крепко обхватив массивную шею руками. Взмах перепончатых крыльев и мы поднялись. Мы поднялись высоко над улицей, над городом…над миром, под самые облака – они были приятные и пушистые. Там совсем не холодно. Потоки встречного воздуха тормошили мне волосы. Это было прекрасно. Никогда еще я не был таким счастливым и свободным. Ни боли, ни ненависти, ни омерзения, ни беспробудного чувства скотства от всего окружающего. Облака чисты и безвинны. Я чувствовал, что я там, где и должен быть. Но, мы сделали еще пару затяжных кругов, и дракон опустил нас там, откуда мы взлетели. Я понял, что ему надо улетать.
- Возьми меня с собой.
- Крр… - он отрицательно кивнул.
- Ты не хочешь, что бы я летел с тобой, - я положил руку на его голову.
- Крр...
- Я тебя понял…
Он стремительно взлетел в верх. Сделал пару больших кругов в небе надо мной. Издал громкое прощальное: «Крр!!» и бесследно исчез в облаках.
4
Кайра прожила у нас 19 лет. Маленькое, пушистое, доброе и не по – кошачьи мудрое создание. Я подобрал ее, будучи еще во втором классе. Правый глаз у маленького котенка был полностью залит кровью. Я схватил маленький, отчаянно рычащий на весь мир меховой комочек, и побежал домой. Дома я первым делом поднес ее, маленький котенок до отказа набил пузо, от чего стал очень смешно выглядеть. Кайра хотела еще еды, но я решил повременить. И далее взяв ее на руки, мы направились в ванную комнату, где я ее аккуратно, но тщательно искупал. Купание не составило труда, так как, она не сильно сопротивлялась. Вода не приводила ее в состоянии дикой паники, как многих кошек.
Все имена и названия живым существам или предметам я даю бессознательно – ассоциативно. Кайра – это морская полярная птица, у которой яйцо сделано так, что оно не катиться, а лишь вращается вокруг своего центра. Эту птичку, мы проходили по биологии в том году и ее название мне очень понравилось. И через пару месяцев давно хранившееся во мне имя нашло своего законного обладателя в прекрасной маленькой кошке. Когда в твою жизнь приходит кошка мир всегда становится немного лучше. А тем более такая интересная, как моя. Начав знакомство с этим миром с удара ботинка, она навсегда приобрела привычку насторожено урчать, каждый раз, когда к ней прикасались. Но не агрессию и готовность к бою высказывало ее такое поведение, а настороженность и опасение. Иными словами она общалась таким образом. С ней можно был вести беседу. Конечно, она отвечала не человеческими словами, а различными: мур-мау и прочими, но понять, что она хочет сказать - можно было. У нее была очень симпатичная мордочка, несмотря на покалеченный глаз с растекшимся зрачком. Большим карим глазом она всегда смотрела с любопытством и пониманием на тебя, так, будто ее все давно известно, о том, о чем ты только можешь догадываться в своей уебищной форме человека.
Когда она умерла, я лежал в отрубе. Днем ранее я надулся пива и накурился до невменяемости, а она, крохотная кошечка, уже умирала. Я плохой человек. И я об этом знаю. Пушистое тельце с поседевшей шерстью лежало на подушке. Я осторожно прикоснулся к ней ладонью и погладил. Обратился по имени. Она посмотрела на меня и тихонечко мяукнула в ответ. Она знала, что умирает, и совсем не боялась этого, даже не жалела, по-моему. И понимающе говорила мне, что все кончено для нее, и я ей ничем помочь уже не могу. Так устроена жизнь.
«Я умираю, но это не страшно» - вот что я понял от нее.
Позвонила Д. Я сказал ей, что у меня умерла кошка, Кайра. Тогда у нас с Д. уже все разваливалось, но мы все еще отчаянно цеплялись за осыпающийся песчаный край.
- Надо похоронить. Хочешь, вместе похороним? – сказала Д, - Я приеду сейчас.
Вообще Д. всегда была и остается моим самым большим Адом и Раем. А из этого следует, что значение нашей встречи равно даже не нулю, а минус бесконечности… Что, по-своему, очень прекрасно. Прекрасно, ну, потому что кто еще из живых так меня цепанул?! Да никто!
Я взял белое полотно и черный пакет. Подошел к маленькому застывшему тельцу, прикоснулся – Кайра была холодной и мертвой. Нет, я не стал сразу заворачивать ее в ткань. Я еще какое-то время гладил ладонью трупик, просил прощения, говорил, что люблю ее. Она меня уже не слышала, но даже если тот, кого ты любишь, не слышит тебя, надо все равно говорить ему об этом. Хотелось заплакать, но горечь, поднимаясь откуда-то из живота, плотным комом подпирала горло, застывала там и не выходила наружу. И все – таки в итоге, что-то надломилось, хрустнуло во мне и я расплакался.
С черным пакетом в руках я вышел из дома. Через подъезд меня ждала красивая девушка в черном с длинными огненно-рыжими волосами. Она была не просто красива – она была безумно красива! Я никогда не видел женщины, которая бы мне так нравилась!
Вишневая «девятка» остановилась перед ней. Я прибавил шаг, но машина уехала раньше, чем я подошел.
- Сука… – выплюнул я в след ей. - Че этим пидарам надо было? – спросил я девушку.
- Ничего, как всегда какое-то быдло захотело познакомиться…
- И что ты ответила этим пидаразам?
- Что нельзя! Что я могла еще ответить?!
- Вечно к тебе какое говно лезет! Пусть они сдохнут, разобьются на свое уебищной машине…
- Прекрати желать смерти людям, которых ты даже не знаешь. Вернется… Успокойся! Ты все взял, что нужно?
- Да.
Мы взялись за руки, и пошли к полю через дорогу. Я любил, когда мы держали друг друга за руки. Я был счастлив, когда мы держали друг друга за руки. Я жил, когда мы держали друг друга за руки.
Поле было пустынным. Только редкие островки засыхающей полыни и колючек. Когда-то, когда я был еще ребенком, здесь выращивали кукурузу. Мы, ребята со двора, собирали ее, варили и ели. Позже, когда кукурузы уже не стало, мы открыли для себя коноплю. Ее мы тоже собирали, жарили с маслом, добавляли сахар и ели. Или же варили с молоком, выжимали и пили. Что было даже лучше, чем кукуруза.
Теперь на этом выжженном поле ничего кроме колючек и полыни. И моей маленькой кошечки, похороненной в земле. Впрочем, сейчас над всем этим рука человека уже, наверное, давно понастроила десятки жилых домов так, что от былой жизни не осталось и следа.
- Ты савок взял? Чем мы могилку выроем? – спросила Д. , когда мы нашли подходящее место для захоронения в глубине поля.
- Да, - ответил я. – вот, - и достал савок из пакета. Он оказался пластмассовым. Я этого не заметил, когда брал его.
- Денис, ну ты что совсем дурак что ли? – огорчилась Д. – Как мы будем жесткую землю рыть тонким пластиковым совком?
- Прости, - я не подумал, - хочешь, схожу за железным?
- Не надо, так что ни будь придумаем, - сказала Д, - ты иди набери в пакет земли вон с той кучи: не поодаль уже начиналась застройка домами незаселенной площади, и повсюду были вырыты ямы. Я чувствовал себя полным придурком – изумительная принцесса знает как похоронить мою кошку, а я ничего не понимаю и не могу с собой совладать. И кроме того, эту принцессу я к тому – же люблю, но это уже нихуя не значит.
Я вернулся с полным пакетом сухой земли. Ручки порвались и мне пришлось нести его, обняв руками и прижимая к себе. Д. нашла какую - то железяку, сняла с себя черную плащевую куртку, постелила под ноги и стала рыть. Завернутый трупик тихо лежал рядом. Д. была такой красивой в этом своем погребальном действии. А я был таким никчемным. Мне хотелось бежать от - туда. Или обнять ее крепко – крепко. Или вырыть могилу побольше и лечь рядом. Но, я не сделал ни того ни другого. Я просто смотрел на красивые ноги Д., на ее нежные руки, которые старательно рыли землю, на изумительное личико, на красивые длинные рыжие волосы и молчал.
Могилка была вырыта.
- Давай, - сказала Д. – это твоя кошка, ты должен сам положить ее в землю.
Я не сразу внял ее словам. Я был какой-то онемевший и ватный.
- Какая хорошая кошечка была, - с грустью сказала Д, - когда я развернул трупик. – Такие лапочки маленькие, - она прикоснулась к ее лапкам, - бедненькая…
Мне захотелось сказать, как я сильно люблю их обеих. И живую и мертвую. Но я промолчал.
- Наверное у нее, что – то болело при жизни, - говорила Д. , когда мы загребали могилку землей.- Но, ей сейчас уже хорошо. Она уже не здесь…а земля священна, земля все в себя принимает…
Когда Кайра была уже практически погребена и оставалась только мордочка - мне стало совсем горько.
- Ну, все, - сказала Д. – Ты можешь приходить сюда иногда. В этом году именно здесь построек не будут и могилка будет какое-то время не тронута.
И тогда я не выдержал и обнял Д., а она обняла меня. Я встал на колени и прижался к ее прекрасным ногам, ничего не говоря.
- Хороший мой, - говорила Д., тормоша мои волосы.
- Даш, я люблю тебя, - сказал я. Несколько раз поцеловал ее ноги выше колен и прижался еще сильнее. Она ничего не ответила, только сильнее прижала меня к себе…
Домой мы шли не разговаривая. Вернее она что-то говорила, а я молчал. Потом я остановился. Посмотрел на нее:
- Ты уже не со мной…
Она снова крепко обняла меня:
- Прости…Прости, за то, что я не люблю тебя.
Я оттолкнул ее и сказал:
- Никогда больше не прикасайся ко мне.
Мы стали разделяться. Быстрым шагом я продолжил идти к дому, она же шла медленно и не пыталась меня остановить. А я свою очередь ни разу не обернулся.
Зайдя домой я обессиленный упал на кровать. Было очень плохо. Возможно, я плакал, но этого я уже не помню. Вечером того же дня Д. позвонила мне. Она сказала, что ей очень жалко Кайру и заплакала. А я зачем-то снова сказал ей, что я очень люблю её, мою Дашку. ОЧЕНЬ.
5
Мы расстелили газету на подоконнике. Достали пол - булки белого хлеба, пакет маойнеза. Нарезали хлеб. Полили его маойнезом. И с дьявольским аппетитом умяли все это благолепие, запивая дешевым лимонадом. Наши желудки не видели пищи три дня. Это было прекрасно. Не всякий поймет райскую прелесть сего момента. Когда не ешь несколько дней, то даже кусок хлеба с майонезом – пища богов, а дешевый лимонад – амброзия.
- Надо матери позвонить, - подумалось мне.
- Позвони, конечно, только денег на телефоне на минуту едва хватит, - сказал Альберт протягивая мне обшарканный мобильник. Оказывается я произнес мысль вслух сам того не заметив. У меня так бывает. Думаю о чем-то долго, а потом сам того не замечая, начинаю произносить, все, что думаю вслух.
«Только что я ей скажу? Я уже пол - года как не давал о себе знать. Они, наверное, с отцом с ума там с ходят….И тут я объявляюсь, звоню, мол все у меня в порядке, в том плане, что жив. А так - то…ничего не в порядке конечно… По сути мы бомжи. Мы – это Альберт и я. По - сути я ничего путем не умею – ни петь, ни играть, ни каким т еще способом добывать деньги. Но я пишу тексты к песням, которые потом мы с Альбертом исполняем в переходах Уфы. Конечно, в основном мы исполняем хиты известных групп: Чайф, Ддт, Кино, Чиж…и тд. Под них больше бросают. За деньги, пиво, еду и сигареты мы сыграем все что угодно: любую дешевую попсу и любой тошнотный шансон. Главное платите, потому что нам надо что-то есть, что-то пить и порой даже где-то переночевать. Вообще, если бы не мой друг Альберт, с которым мы были знакомы еще задолго до того, как стали бродяжничать, когда мы еще были нормальными в социальном плане людьми, то я бы, наверное, давно подох с голоду. Меня бы такого не приняли, ибо, повторюсь - я ничего не умею. А он убедил всех, что я могу приносить пользу. Научил меня мало - мальски играть, я немного распелся и вот мы уже пели в переходах вместе. И это кормило нас. Но главное, это приносило удовлетворение, это едва уловимое чувство мимолетной, но такой живой свободы.
Мы были давно выдавлены из обычной жизни и потому жили по принципу: « Чем хуже, тем лучше». Как там, у Кортасара – небытие именно и есть отсутствие цветка, или как – то так, за точность цитирования не ручаюсь. Но ведь если, ты знаешь о цветке, значит, когда-то он все-таки был. Нельзя знать о том, чего никогда не существовало. А раз ты помнишь о существовании цветка, которого уже нет, но в тебе, он все равно остается, навсегда…то, это говорит о том, что цветок вечен, во всяком случае, пока живешь ты, носитель памяти о нем.
И все-таки, как хорошо, что я уехал из своего города. Я не мог в нем больше оставаться. В нем все напоминало о ней - вон там мы впервые встретились, а вон там - на той скамеечке у реки я впервые ее поцеловал. А вон по той аллейке мы бежали, взявшись за руки, под теплым летним дождем, не прячась от небесных капель, когда я сделал ей предложение и она не раздумывая, согласилась! Признаюсь, я тогда матеро охуел от счастья. Все – таки жизнь была хорошей. Какой прекрасной была жизнь! Только хорошее проходит, и после него остается плохое. Как-то странно - вроде бы хорошее, а след оставляет после себя плохой. Очень плохой. Крайне. Так – то если вдуматься, не хило пожил. Все было в жизни: и любовь и ненависть, и злоба и доброта, и любимое дело, и главное - призвание. А призвание мое - страдать. Употреблять алкоголь и синтетические наркотики в убойных дозах. Вернее уничтожать все это, что бы данного зла в мире стало меньше. В двадцать первый век мы вошли с легализованными дешевыми легкодоступными наркотиками, мертвыми китами, полуживыми людьми, едой с химическим привкусом, гражданской войной и еще *** знает с чем, всех язв не перечислишь… Но кое - что я – по мере своих возможностей и главное сил, делаю для того чтобы все это поправить. Кое – как я могу влиять. Выправить курс. Исправить. Искоренить, наконец, болезни общества и эпохи. Я колю себе все, что удается достать и пью безбожно. Альберт против того, что бы я вмазывался. Он убежденный стопроцентный алкаш. К тому же у него на малой родине сын умирает от наркомании. Сын примерно моего возраста, чуть младше. Если не дают на дозу – бьется в истериках, все бьет, бабка пенсионерка идет, занимает у соседей денег и дает ему. Иначе он все побьет и себя порежет, поэтому на меня ему, вдвойне смотреть больно. Вначале он даже просил, не ширяться в его присутствии, хотя бы, раз уж отговорить меня от этой привычки нельзя, но вскоре принял и свыкся.
- Ну, ты будешь звонить? Куда ты опять провалился…
- Да, да, конечно, набирай, – я продиктовал по памяти мамин номер. Гудки. Еще гудки.
- Да, - ответил родной женский голос.
- Мам привет. Это я.
Вначале пауза. Потом:
- Денис! Куда ты пропал! Мы уже все обыскали…Всех обзвонили, никто ничего о тебе не знает…Хотели уже во всероссийский розыск подавать.
Плачет.
- Я никому ничего не говорил. У меня все в порядке. Не плачь. Я много работал, поэтому не мог позвонить. Я полностью загружен. У меня все хорошо.
- У тебя точно все в порядке? У меня с сердцем плохо из– за тебя, не знала жив ты или мертв, и где теперь тебя искать. Мне скорую через день вызывают…Когда ты вернешься?
- К обеду точно не жди, - улыбнулся я сквозь слезы.
- Опять ты шутишь.
Плачет.
- Береги себя. Я тебя люблю. Меня отправляют в длительную командировку …. Не знаю, когда вернусь. Не волнуйся. Денег на телефоне больше нет, говорить не могу….
- В какую командировку?!... – успела сказать мама и звонок оборвался.
Я закрыл лицо руками и заплакал.
- Денис, - успокаивал меня Альберт, - мы все через подобное проходили, - он крепко обнял меня.
***************************************
Было это двумя днями ранее. Ко мне приехал Шурик. Вернее все произошло случайно. Он ехал в командировку в Удмуртию и решил позвонить Альберту c тем, чтобы напроведаться о моих делах. В итоге мы встретились. Шурик подрывник высшей категории. Работает на военном заводе. На том же заводе когда-то, работал я, не долго – две недели. Потом узнал, что меня предала любимая женщина, забухал и бросил. Но это не так важно. Важно то, что Шурик мой друг. Я в нем вижу старшего брата, которого у меня, как и отца, никогда не было. Т.е. и отец и брат физически у меня были, но они всегда отсутствовали в своем истинном качестве. Они представляли собой просто околоплавающие куски дерьма. Было бы лучше, если бы их совсем не было. Наверное, я бы вырос крепче, мужественнее, сильнее. Рядом не было бы заразительного плохого примера. Только мать у меня замечательная. Наверное, мать – это моя самая большая удача в жизни. Все самое хорошее, что есть во мне – умение любить и быть верным на протяжении всей жизни человеку, который тебя предал от нее( Всю жизнь у нее был только один мужчина, мой отец, но он был гандоном, который любил только себя, бухал, никогда не заботился о нас и не был верным мужем. В итоге они разошлись. Но всю жизнь продолжали жить вместе, в смысле в одно квартире, но раздельно. У мамы даже мысли не было, что бы когда-то выйти замуж. Она целиком была занята своими детьми - двумя долбоебами, из которых так ничего и не вышло). Все плохое – алкоголизм и никчемность - от папы.
От Шурика я научился пить по пол стакана за раз, и колоть без промаха. Хотя, полностью умение пить как он, я не освоил по - сей день. Друг может выпить целую бутылку в один глоток и не запить. Правда, потом, уже минут через десять - пятнадцать он вырубится в ноль и его будет не поднять никакими уговорами. Еще у него свинцовый удар. Было дело, Шурик по молодости лет как-то схлестнулся с одним крутым у нас в районе каратистом, так Шурик ему, как промеж глаз уебал, куда его каратэ делось. А я тогда еще совсем маленьким был, лет шести – семи, и я его боялся. Шура был известным отмором у нас в районе. Позже, когда я подросту, и мы подружимся, я пойму, что это очень добрый в сущности и хороший парень. Просто его вырастила улица, а меня квартира.
Когда-то, затарившись с запасом кислотой, куривом и пивом мы не хило провисали на его старой квартире на выселках. Помню, он достал из серванта чем-то туго набитый матерчатый пакет. Расстегнул. Там были письма с зоны, которые он писал жене, а она ему. И еще, там были фотографии его детей. У него четыре ребенка. Старший Димка, _ ему шестнадцать, младший Славка, средний Павел совсем маленькая дочка Алеська. Дети у него очень красивые. И все похожи на него. Есть в его лице что-то есенинское, отдаленно конечно, но есть.
- Хорошие, - сказал я ему – у тебя дети. И все на тебя похожи.
- Люблю их, - ответил он.
- У меня такого никогда не будет.
- Будет еще, - успокоил он
- Не будет, - отрезал я, - мне кроме как от нее ни от кого не надо…
*******************************************
В блат-хате жутко воняло. Пахло саньем, старым жиром и еще чем-то спекшимся… Но нас это не смущало. Главное, находилось это пристанище недалеко от перехода, а это было удобно. Остальное нас мало волновало. Со временем привыкаешь и уже не замечаешь окружающего тебя ужаса. Относишься как к само разумеющемуся.
- Будешь? – спросил Шурик.
- Я всегда буду, - улыбнулся я и взял у него из рук шприц.
Наверное, будь у меня безлемитное здоровье - я бы сто лет кололся, курил и бухал. Наркотики – это хорошо. Хорошо для тех, у кого больше НИЧЕГО в жизни нет. Вмажешься и все сразу прекрасно, но только очень ненадолго. Потом все становится еще хуже, чем было до, того как ширнулся. Но ты все равно от этого никогда не откажешься, потому что незачем.
Еще, в тот день, помню, мы познакомились с Ромой. Как-то странно познакомились. На бордюре сидел парень. И отрешенно смотрел в асфальт. Я понял, что ему нужна помощь. Подошел. Спросил, что с ним? Он рассказал мне свою историю. Она была точь в точь, как у меня, только он был маленьким и слабым. Слишком слабым, чтобы противостоять таким обстоятельствам. Но я знал, что пройдет еще немного времени, и от этого глупого мальчика, захлебывающегося в собственной боли ничего не останется. Я объяснил ему, что не страшно, если тебя предали. Страшно, если предал Ты. Так что ничего страшного не произошло. Я и сам это совсем недавно для себя понял. Это максима выведенная мною для меня же. Но в принципе она подходила и Роме, не меньше чем мне.
Рома показал мне книгу, с дарственной надписью, которой он очень гордился, и которой он очень дорожил. Кирилл Рябов – Избранные произведения. На обороте было написано: «Рома ты тоже знаешь, что такое ад» Сжигатель. Еще у него были какие-то фотографии. Письма. И дискеты с текстами. И все ему было дорого.
Шурик ввел содержимое шприца, в свою толщенную с палец вену. Вены у него не в пример моим – тонким и жидким – толстые и большие как шланги, что говорит о мощной сердечно сосудистой системе. У меня с венами вообще давняя проблема, мало того что они тонкие и жидкие, так порой и вовсе пропадают. А потом, немного погодя, появляются. Блуждающие вены ****ь.
Он стал отключаться. Это был Тропик с Тетрой, вдогонку к легкой синтетике. Его всегда от этого вырубает. Я же, что удивительно не отключаюсь от этой дряни практически никогда.
- Рому не бросай. Следи….- пробормотал он мне, прежде чем закрыть глаза и на пол часа уйти в кому.
Рома тоже чего-то был похож на спящего. Но я, то знал, что это хоть и похоже внешне на сон, но все-таки в действительности несколько иное состояние. Альберт был уже в отрубе. Спал в кресле, уронив на плече свое бугристое и потемневшее от вечной пьянки лицо. Налакался где-то самогонки и пришел чуть живой. Плюхнулся в кресло так и уснул, будто мертвый. Поэтому, мне в одиночку приходилось следить и за Шуриком и теперь уже за Ромой. За собой я следил в самой меньшей степени. Я бы вообще не следил за собой, но от моей жизни в данный момент зависели жизни окружающих. Поэтому приходилось считать вздохи и говорить с самим собой, чтобы не отключиться, и не впасть затем в кому. А там и до Тонатаса рукой подать.
Стоит заметить, что и у меня от данного образа жизни лицо стало темно-лиловое и буграми, как у Альберта, а вены, исколоты как у Шурика. Все правильно, так и должно быть – они же мои друзья.
Передо мной лежала подушка. На ней сидел маленький ребенок. Новорожденный уродец – он на половину был из металла, весь в зелено – черной слизи, а глаза – просто два черных зрачка. Острозаточенные зубки. Он злобно скалил на меня свою маленькую пасть. Стало страшно. Жутко и страшно. В руках у меня был теннисный шарик, было чем бросить в него. Я знал, что если кину, он непременно ответит чем-то более мерзким и опасным. Мне лучше бы сидеть тихо и притвориться, будто ничего не происходит. Но, я не мог спасовать ребенку. Погоди никчемное дитя, сейчас я тебе наподдам. Я отправил шарик прямо в его зубастую мордочку. Он в ответ пустил в меня пучок грязной липкой злобы. Она вошла в меня. В самый центр и там растворилась. Мне стало плохо. Я попытался отмахнуть его рукой, но он больно цапнул меня за мясистую часть ладони. Неприятно. Как удар током. Похоже на то, как кусают хомячки, только укусов в разы больше. Я попытался пнуть его ногой, но и тут он вовремя ретировался в сторону и еще злее оскалил на меня ряд серых резцов. Вытаращил мелкие черные бусинки глаз и зашипел. Сука мерзкая, что ж с тобой делать. Мне стало совсем не по себе. Противно, жутко и холодно одновременно. Захотелось отстраниться от возникшей реальности, но не получалось.
- Сука! – крикнул я, - Оставь меня в покое!...
Тут тяжелая рука очнувшегося Шурика отшвырнула в сторону уродца. Маленькое тельце упало на грязный палас. Беспомощно закорчилось извиваясь. Затем превратилось в черную лужицу липкой дряни. Издало резкий неприятный запах тухлого мяса, который наполнил своим ароматом всю комнату. И, через минуту другую испарилась не оставив после себя и следа. Запах тоже ушел, но неприятное чувство от произошедшего не оставляло еще долгое время.
- Самому пора бы уже научиться справляться с ними….- сказал Шурик.
- Да научишься тут…- фыркнул я, - все в отруби лежат, один за все отдувайся…
- Умру я, умру я…Похоронят меня и никто не узнает, где могила моя, - забормотал Рома. Потом взял заряженную двухкубовую машинку и мастерски ввел себе без перетягивания.
- Ооо…Аааа…Ууу…- замычал он, - О, да, да, да, да,…Тихо-тихо-тихо…. -зашептал он, встал с кресла и стал суетно ходить по комнате, что-то бормоча. Смеялся. Охал. Ахал и ухал.
- Хе-хе.У этого пациента наблюдается небольшой передоз, - констатировал я.
6
Рома пожил у нас пару дней, а потом исчез, ничего не сказав, так же внезапно, как и появился. И никто больше никогда его не видел…
***********************
И хотя, времени прошло уже довольно много и я, давно вычеркнул ее из списка живых. Я все – равно периодически заходил в интернет – кафе, чтобы зайти на ее страницу и увидеть очередной статус, где она восхищается этим козлом, фотки на которых она счастливая(в очередной раз) стоит в обнимку с ним. Я делал это, потому что сознательно хотел, чтобы мне становилось хуже. Я всегда сознательно хотел, чтобы мне было хуже, а не лучше. Интуитивно, с детства я чувствовал, что такому, как я не должно быть хорошо. Я должен страдать. Я понимал, что не создан для счастья. Просто произошел какой-то сбой в духовной программе вселенной. И я почти три года был безгранично счастлив с этой коварной, но такой прекрасной девочкой. И поскольку, мне это было не положено изначально, а я все-таки вырвал кусок жизни у этого жадного мира, то теперь по всем правилам мироздания мне приходится горько и жестоко расплачиваться. И я платил. Теперь, пройдя, много лет жизни я осознал это и принял как есть, в полной мере. Жизнь – это время платить по счетам. И чем больше в тебе имеется, тем дороже ты платишь. Под сердцем я ношу ее фото, и никаким хирургическим путем его удалить невозможно. Изображение умрет только вместе со мной. Так надо.
В первое время разрыва, я всерьез подумывал о самоубийстве. Но потом понял, что глупо умирать просто так. Надо испытать себя до конца. Истощить в ноль. Погулять на славу. Мне было интересно, сколько я выдержу. Оказалось не мало. Я смотрел на этого урода с овечьими глазами, который обнимает мою девочку и мне хотелось убить его. Вгрызться зубами в его поганую шею и разорвать. Но в следующую минуту я понимал, что лучше убить себя. Себя, потому что злодеем, быть куда хуже, чем просто несчастным чмом. Таковы, во всяком случае, мои представления о плохом и хорошем.
Отчасти мне его даже жаль, ведь ему, наверное, тоже не очень, ведь он то с ней еще и после меня. А там, где моя рука была – делать уже нечего. Возможно, он об этом догадывается, а возможно и понятия не имеет.
И все-таки я бы оборвал этому быку руки, за то, что он притрагивается к моей девочке. Моей принцессе с изумительной фигуркой: 90-58-90. Идеальная упругая попочка, стоящие груди 3 размера. Тонкая талия подчеркнута толстым кожаным поясом. Изящные движения. Просто концентрат секса. Красивые ноги, с четко выраженными икрами. Узкая талия, бедра, руки, все в ней сводит с ума. Ее тело божественно, а лицо просто произведение искусства. А глаза! Темно карие, с обведенной радужной оболочкой, дикие и слегка безумные. Очень возбуждающе.Все в ней неимоверно сладко, уж я то - знаю. Особенно пылко на нее реагируют пидары лет так 30-35, что меня всегда и напрягало. Из – за этого я ненавижу всех мужчин на свете. Хотя, нет, - не всех. Тех, кто подходит под категорию «пидара». Вообще пидара вычислить легко: он с нескрываемой похотью смотрит он на женщину. Всю ее обслюнявливает грязными глазами. Один такой взгляд – уже оскорбление. Заодно это уже надо убивать. И я бы убивал, если бы закон не предполагал уголовной ответственности. Ненавижу весь мужской род и презираю женский. А те, кто не вписывается в эту схему – мои братья и сестра до конца.
******************************
- Прошло так много времени, а ты все никак не можешь забыть меня. Ты же понимаешь, что как бы ты не убивал себя ты все - равно не вернешь меня.
- Понимаю, но по – другому я не могу.
- А без меня никак научиться жить?
Я отрицательно прожал плечами и грустно улыбнулся.
- Ты говорила, что любишь меня сегодня и навсегда. И что у тебя никогда не будет никаких мужчин кроме меня. И самое ужасное, что я верил тебе. Я подумал, а дайка дам себе шанс. Сыграю по - крупному, поверю до конца и поставлю все. И если уж проиграю, то все. И это будет конец. Вот и проиграл…
Она молчала и как-то странно равнодушно смотрела на меня своими сверкающими темно – карими глазами с обведенной радужной оболочкой.
- Я бы боролся за тебя до конца. Но, после того, как в тебе загостил чужой член – ничего вернуть нельзя. Волшебства больше нет. Сказочка аннулирована. Ворожба не сбудется.
- Ты любишь меня, поэтому тебе плохо, - с глубоким сожалением в голосе произнесла она.
- Всю свою любовь к тебе я скормил презрению к тебе же. Я никогда ни за что не попрошу у тебя прощение. Но, если бы я мог, я бы хотел попросить прощение за то, что не бежал за тобой, когда ты уходила, и не просил вернуться. Была зима. Мы как всегда поругались, но в этот раз особенно сильно. Ты оделась, хлопнула дверью и ушла. А я вышел на балкон и смотрел тебе в след. И даже не попытался тебя остановить или хотя бы окликнуть. Вместо этого пошел и взял бутылку водки…Я теперь очень жалею, что не остановил тебя тогда. И множество раз, когда я доводил тебя до слез, а потом ты уходила – я не останавливал тебя. Не останавливал, потому что верил, что ты это МОЕ. И ты никогда никуда от меня не денешься. Прости, за то, что не бежал за тобой и не падал на колени, не умолял остаться, а всегда ждал, пока ты сама вернешься…Прости, что тогда летом, когда мы гуляли с Герой, я зассал украсть тебе цветы из чужого огорода. Прости, за то что когда я был тебе нужен,ты плакала,а меня не было рядом, я пил и упивался своим гулпым страданием и одиночеством.Прости меня за все моя Рыж.
- Я же говорила тебе, что когда-нибудь ты будешь горько плакать и жалеть, что вел себя так со мной…
- Да, но почему ты так быстро поменяла меня? Почему так легко? Почему ты не дождалась меня? Почему?! Почему!? Почему!!??.....
- Мальчик мой…- она потянула свою руку к моему лицу, и тут я почувствовал удар в сердце, снизу. Как будто кулак во мне поднялся и подпер со всей мощи сердечный мускул. Боль была секундной, но очень сильной. Я открыл глаза. Альберт сидел в кресле и курил.
- Все нормально, - спросил он меня.
- Да, - ответил я, - пойду, попью. – Я встал и, держась за стены, пошел на кухню. Дверь была закрыта. Я постучал. За нею слышались голоса. Женские – мужские: трудно разобрать. Они что-то обсуждали. Бормотали нечленораздельно, но мне никто не открывал. Я вернулся в зал. В зале помимо Альберта на диване лежало двое. На койке у окна еще трое. И на полу человека четыре штабелями. Я задумался, как в квартиру могли зайти столько людей, если входная дверь закрыта, я не открывал, и Альберт тоже не двигался с места?
- Альберт – сказал я, - здесь столько людей выгони их поскорее?! На кухне закрыто, а мне надо попить!
- Да, да,- успокоил он, - ты сходи еще раз на кухню, там уже открыли, а я пока выгоню всех гостей.
Я пошел на кухню. К моему удивлению на этот раз двери там вообще не было и я беспрепятственно вошел и жадно присосался пересохшими губами к крану с холодной водой. Напившись вдоволь, я ощутил дикий прилив рвоты к горлу. Фонтан вырвался из меня. Я упал на колени. И продолжил блевать. Вместе с водой из меня горстями вылетали оловянные спайки. Это была не галлюцинация. Я мог потрогать их рукой. Прикоснуться. Откуда они во мне? Да к тому же в таком количестве? Вышло стакана два металлических шариков.
Вся кухня была залита водой вышедшей из меня и усыпана оловом. Я почувствовал, что вышло все, больше уже не будет. Отдышался. Встал. Вернулся в зал. Альберт был один.
- Ты в порядке, - спросил он.
- Да, просто плохо стало, - ответил я, - я там наблевал, позже уберу. Не трогай – там олово.
- Что?..
- Ничего. Давай спать. Завтра на работу.
7
Признаюсь, я не сразу решился выйти с Альбертом в переход и запеть. Но потом, мы немного выпили и я понял, что готов. Я удивился результату, за два часа мы налабали 500 рублей. И это был далеко не придел. Со временем начинаешь чувствовать проходящих людей и играть уже не слишком громко, чтобы не раздражать, но и не слишком тихо, так чтобы они могли тебя почувствовать. И все идет, как по маслу. Если исполнять песни про войну в Чечне, то те, кто там был, могут и за раз 500 кинуть. Но их мы просто так не поем, только по - спец. заказу. Спекулировать на этом нельзя. Под «Родину» Щевчука тоже неплохо бросают. Все любят родину. В общем, все хорошо, только зимой это дело затруднительно, пальцы замерзают, и струны из больно режут. Долго не поиграешь. Проклятые времена года. Было бы одно время на всю жизнь. Зима, или например лето, чтобы всегда знать, что тебя ожидает там, на следующем отрезке жизни и ни в коем случае не попасть в неудобное положение.
Чтобы мусора нас не забирали между нами был уговор – каждый день две пачки «Парламента» и бутылка минералки и они нас не замечают.
Однажды произошел забавный случай. Был праздник МВД. Они(милиционеры) напились и вышли к нам в переход. Один из них попросил у меня гитару. Встал у чехла с деньгами и стал играть и петь. И к тому же довольно не плохо. Прохожие останавливались и снимали все это дело на камеру. Не каждый день увидишь мусора играющего в переходе. Потом они позвали нас к себе в кандейку. Там у них была приготовлена какая-то небольшая еда в качестве закуски и много выпивки. Мы все дружно нажралИсь. Они опьянели сильнее. Отключились. Мы тоже были тяжелые, но все – таки в сознании. И тогда нам пришла гениальная мысль – мы надели форму, фуражки, вышли в переход и стали тормозить людей, с просьбой предъявить документы. Это было весело. Пока нас не остановил другой мент. Который куда-то зачем-то отходил и откуда-то возвращался. Он тоже был пьян, но все-таки не так сильно, как те двое.
- Это же срок! Шесть лет! Придурки! Быстрее снимайте и все на место! – кричал он.
Мы не знали, что это срок. Тогда бы мы, не за что не надели форму. Не стали так рисковать. Но повторюсь, это было весело. Оно стоило того.
*********************************
Темная комната. Очень темная. Ничего не видно. Как я здесь оказался?
- Эй! Где я мать вашу!? ЭЭЭЭ!!УУУУУ!!!
Тишина. Ну и как мне отсюда выйти? Что вообще происходит?
- Эй!! Кто меня сюда заключил!?!
- Зря стараешься, - ответил мне голос из темноты, – тебя никто не услышит. За стенами комнаты нет ничего. Вакуум. То есть это даже не вакуум, а и того меньше. В общем не буду углубляться, это долго…
Постепенно в темноте стал различим силуэт: туловище, голова, руки, ноги, только лица не разглядеть – человек.
- Ты кто, - спросил я.
- Человек, - как ты и подумал, - только это в прошлом.
- Как это?
- Ну, я почти что умер.
- Значит и я тоже?
- И ты. Только ты еще вернешься, а я нет.
- Почему?
- Мы оба сейчас находимся в коме, хотя ты, не совсем Ты просто временно отключился. Ты очень долго и старательно хотел увидеть, что здесь. А когда человек чего-то очень долго хочет, он этого добивается. Теперь ты видишь – НИЧЕГО.
- Тоже не плохо, - огляделся я, вокруг действительно не было ничего, кроме темноты. Даже стены не прощупывались, и с чего я взял, что это комната?
- Это пограничная зона, - продолжил силуэт, - после того как мое тело полностью перестанет функционировать мы рассеемся на безмозглые атомы и больше никогда ничего не почувствуем.
- Я хочу здесь остаться. Мне нравится такая перспектива.
- Нет, - возразил он, - мне не к чему возвращаться….
- Так вроде и мне как тоже не к чему, - перебил его я.
- Видишь, ли – прокашлявшись, продолжил он, - твоя девочка, хоть и лежит сейчас и ****ся, но все-таки жива и здорова. А мои жена и дети умерли в авиакатастрофе.
- Иногда мне кажется, что лучше бы она умерла.
- Ты так не думаешь. Не ври себе. Для тебя нет большего горя, чем ее смерть. Главное для тебя – это ее жизнь.
- Да. Но в случае ее смерти я бы с легкостью мог себя кончить. В ту же минуту уйти за ней.
- Согласен, но тебе лучше не знать, чтобы ты ощутил в это мгновенье. Пока еще был жив, в мире, где уже нет ее – пусть и продажной, подло предавшей тебя, но родной. У тебя и у нее есть хоть и призрачный, но все - таки шанс на последнее объятье, последний поцелуй и взгляд глаза в глаза.
- Мне не нужны ее объятья.
- Не нужны, но ты все-таки хочешь ее обнять. Прижаться к ней, как тогда. Когда вы были живыми и настоящими. Ад и рай там, - он указал пальцем вниз. – Все там. Здесь нет ничего. И мне, в отличии от тебя, нет пантов для продолжения этой бессмысленной….
Он замялся, видимо подыскивая подходящее сравнение
- Жизни?- помог ему я.
- Даже не знаю, - смутился он, - отсюда, как то трудно называть все, то, что там внизу жизнью…
Откуда-то снизу послышались знакомые звуки. Кто-то смыл в унитаз…
- Что это? – удивился я.
- Это души людей отправляют в пограничную зону на переработку в безмозглый атом.
- А зачем это надо?
- Незачем. Просто безмозглый атом, все - таки лучше полуосознанной био. машины.
Кто-то снова смыл….
- Я хочу вернуться.
- Уже, - ответил он.
Я открыл глаза. Поднял голову на свет. Я сидел прямо на асфальте, в переходе прислонившись спиной к стене. Она была холодной. В развернутом чехле от гитары лежали деньги – десятки, сотки, одна пятисотрублевая купюра и много мелочи. Альберт видимо пошел перекусить, а я уснул.
Старуха сидела напротив и шевелила провалившимися губами. Я узнал ее. Старушка – кассовый аппарат. Как она нашла меня в огромной городе? Как сюда приехала?
Она подмигнула мне. Я взял медный пятак из чехла и бросил ей в рот. Как и тогда он ловко его поймала и принялась за работу. Она благодарно кивнула, слегка улыбнувшись, и отрицательно замотала головой с редкими растрепанными седыми патлами. Из чего я понял, что она благодарна мне, но сказать она хотела не об этом. И тут я понял ее. Тогда у магазина, безделушки и шелуха, которую выставила на продажу моя девушка – это была моя душа и вся моя, которая только возможна любовь к ней.. Моя душа и ее, поскольку моя полностью растворилась в ее. Души для нее – просто безделушки, которые надо, как можно выгоднее продать. Я для нее был просто товаром,одним из многих,от которого пришло время избавиться. Ликвидация товара. Вся жизнь людского рода – это просто продуманная и последовательная ликвидация товара. Я отработал свое. И меня ликвидировали. Мысль показалась мне грандиозной, но уже через секунду другую я понял, что она вполне обычная. И все - таки для меня многое прояснилось. Я закурил сигарету. Старушка куда-то исчезла. Все потихоньку вставало на свои места.
*******************************
Кристина шла по безлюдной темной улице. Вдруг впереди появился человек идущий ей навстречу. Когда они поравнялись, он достал свой член и сказал: «Девушка, можно я вас трахну? Можно я вам в рот дам?». Он был очень раздражен.
«Видимо это, какое - то психическое расстройство» - подумала она и сказала:
- Псих!
Она уже порядочно удалилась от него, когда он крикнул ей в след:
- Ну, можно я вас хоть в сиську трахну?!
- Воспитанным оказался, - отметила про себя Кристина, - даже разрешение попросил. Может, хоть поговорить с ним надо было?
********************************
- Денис? – обратился ко мне знакомый женский голос. Я поднял голову. В глазах все расплывалось. Я не мог разглядеть лица. Но я понял, что это Кристина. Мы познакомились в 2008- ом году. В подмосковных Липках. Было - это давно. Я был постоянно пьяным и знал не так много, чтобы понять, что ничего мне не светит от этого общего куска развращенного, пошлого и лишенного разума праздника, под названием жизнь. Не светит уже только потому, что мне этого просто не нужно. Там был еще Сулейман – редактор прозы в чеченском журнале «Вайнах», которого я постоянно величал Ибрагимом. Он не обижался. Он все понимал. Были там еще люди. Много людей. Несколько человек из них стали мне родными. Это большая удача – увидеть своего. Но об этом в другой раз, не в масштабе данного текста.
- Привет Кристи – прохрипел я.
- Что с тобой стало? Что ты здесь делаешь??
- Я? Живу, работаю, коротаю отпущенное мне время.
- Ты очень изменился…
- Надо полагать…А ты здесь что делаешь?
- Я в гости приехала. Я тебе писала…но, ты так и не дал своего точного адреса…
- Так нет у меня точного адреса, поэтому и не дал. «Я нигде и в то же время здесь повсюду»*
- Пойдем, посидим, где нибудь в более удобном месте. Тебе, наверное, не лишним будет поесть…Ты, когда последний раз ел?
- Не помню. Вчера по - моему.
- Пойдем, - она протянула руку.
- Я сам, - сказал я и поднялся. Собрал деньги в карман накопившиеся в чехле. Одел гитару. Перекинул через плече и мы пошли.
- Альберт, - подумал я, - наверное, провис в какой-то пивнушке, поэтому его можно не ждать.
В ближайшей забегаловке я заказал себе суп – перловку, булочку и кофе с пятью кусками сахара.. Кристина, отказалась от еды, и взяла себе только чай. Суп оказался довольно неплохим. Я даже отыскал там маленький кусочек мяса. Это радовало.
Кристина дождалась, когда я разберусь с обедом и начала расспрашивать:
- Что с тобой случилось? Рассказывай…
- Ничего, - ответил я, - просто жизнь. Ты не против, если закурю?
- Кури пожалуйста.
Я достал сигарету. Закурил. Здесь это не возбранялось.
Кристина работала в центре коллективного пользования научным оборудованием для исследований нанопленок, нанонитей, наночастиц.... но главное, она писала стихи. Я тоже их писал. И поэтому мы знали друг друга. А если ты пишешь стихи, то зачастую – это единственное, что у тебя отнять невозможно. Все остальное у тебя отнимут, те, кто стихов не пишет и писать никогда не будет. Вот именно они все у тебя и отнимут. И Кристина об этом знала, так – же, как знал и я.
- Может быть мы когда – нибудь еще будем счастливы? Как ты думаешь, будем?
- Не знаю. Я точно не буду. Я уже был счастлив. Мне этого достаточно. Больше я не хочу.
Я посмотрел в ее яркие черные глаза и понял, что хочу сношаться. Эта мысль не понравилась мне, и я выбросил ее, как не только крайне непродуктивную, но и совсем ненужную, особенно в данный момент.
- Тогда в липках, ты не выглядел счастливым…
- Я никогда не выгляжу счастливым. Я с детства такой. Те редкие минуты, когда это можно было во мне разглядеть – я был рядом с ней, держал за руку, смотрел в глаза и целовал. Но все - таки, ты права – счастливым я не был. Я если был счастлив, то всегда ровно столько же, сколько был и несчастен. Теоретически я бы мог быть счастливым, но для этого нужно, чтобы в мире не существовало не одного человека, кроме нас двоих, а это не возможно. Именно поэтому я утверждаю, что счастье для меня невозможно. Все дело в лишних людях, которые, как бактерии повсюду. Они липнут к тебе. Отравляют. Портят самое дорогое.
- Мне так больно за тебя, Денис.
Кристина отрешенно посмотрела куда – то в пол. Я стряхнул пепел в тарелку из под супа. И снова ощутил желание посношаться. Уже более сильное. Нет. Нельзя. Я не хочу этого. Женщина, после того, как с ней потрахаешься из ангела превращается в чудовище. Поэтому лучше не делать этого. Пусть ангелов будет больше чем чудовищ. Я посмотрел на часы, висевшие на стене. Они показывали 45- 10. Странное время. Такого времени не существует. Я такого ни разу не видел, но это ни чуть не смутило меня.
- Хочешь, я тебе мультфильм покажу?
Кристина достала из сумочки смартфон.
- Нет.
Я сделал отрицательный жест рукой. И снова задумался о времени…
- Ладно, - сказала Кристина, - тогда я тебе так его расскажу. Он о том, как один принц нашел волшебный порошок у мучителя животных(в самом деле он был злым колдуном), который давал возможность перевоплощаться в любое животное. При этом нужно было сказать слово и если, превратившись, засмеешься, то забудешь это слово - а он, принц хотел стать аистом -и не сможешь снова вернуть человеческий облик. Принц побывал рыбкой, паучком и вот, когда стал аистом, встретил аистиху, рассмеялся от счастья и забыл слово. Принц стал мучиться и горевать, но позже нашел саламандру, которая тоже была зачарованной.*
- Я бы тоже хотел стать аистом…
- Она знала, где находится волшебник и они вместе отправились к нему, пробрались в его жилище и увидели, как тот демонстрировал своему окружению то, как он превращает животных в людей. Услышав слово они повторили его и стали самими собой: он-принцем, а она - феей. Принц предложил фее стать его женой, но она отправилась спасать несчастных зверушек. Они распрощались и Халиф, вернувшись домой выпустил птичку из клетки…*
- Какая красивая история. А моя фея уже никогда не станет моей женой. Да и не фея она вовсе…
- А может и мы заколдованные. И на самом деле не те, кто есть?
- Мне тоже так иногда кажется...Я думал Д. расколдует. Оказалось нет. Уж если не она, так никто уже. Значит, сгинуть мне таким суждено.
- Нет. Нет. Нет. Денис, не говори так.......... – сказала Кристина.
- Мне пора, - я резко поднялся и взял гитару, - прости. Мне надо идти.
- Куда ты сорвался???- удивилась она.
- Время сходит с ума, если не помнить своих грехов….- ответил я, поцеловал Кристину в щеку и покинул кафе.
8
- Что употреблял в последнее время? – спросила женщина врач.
- Все подряд, - ответил я, - колол и пил все подряд. Чаще всего «Тропикамид» с таблетками «Тетралгина». И алкоголь.
- Много?
- Много.
- Аллергии на лекарства нет?
- Нет конечно.
- Я сейчас сделаю тебе укол «Магнезии». Ни разу не делали?
- Нет.
Медсестра перетянула мне руку.
- Вы вряд ли сможете туда сделать, - поспешил предупредить ее я, - там узел большой уже.
- Сей – час посмотрим, - вздохнув сказала добрая фея.
Она потыкала – потыкала иглой в вену и так и не смогла сделать «контроль». Кровь не шла. – Ладно, - сказал она, - сейчас в другое место сделаем, у тебя вены все сожженные. И сюда лучше больше не коли мальчик, хотя бы какое-то время.
Она перетянула руку на середине предплечья и сделала инъекцию в вену ближе к запястью.
- Укол горячий, - предупредила она, введя половину содержимого шприца. По мне с ног до головы стал подниматься жар. Захотелось поссать. По - моему сестричка спросила, не захотелось ли мне в туалет. По - моему я ответил что да, но я потерплю.
Мне стал легче. Нестерпимая адская боль, раскалывающая череп на две части стала понемногу отступать.
- А вообще, - обратилась она к Альберту - ему надо в центральную больницу ехать. У него микроинфаркт. Вы кто ему приходитесь?
- Брат, - ответил Альберт.
- Ну – ну, - с недоверием сказала она - брат…
В больницу мне хотелось ехать меньше всего. Во – первых: пару лет назад я уже лежал в центральной республиканской больнице. Меня отвезли туда из дурки, в которой я косил тогда от армии. Увезли с острыми болями в правом боку. Две недели лечили почки – неправильно поставили диагноз – в и итоге удалили аппендицит. Это они в самый последний момент поняли. Когда он уже раздулся и так дико горел во мне, что вот - вот норовил лопнуть.
-Перитонит, - сказал мне врач после, - еще бы чуть-чуть и лопнул. Большой такой аппендицит был. Повезло тебе молодой...
После, когда я немного очухался и смог встать, чтобы сходить в туалет по – маленькому, покурить, и заодно получить свой третий нокаут за всю свою на тот момент жизнь. Я понял, что моя самая большая проблема в том, что я всю свою жизнь осознанно, и сам того не осознавая пытаюсь вступить в прямую антитезу с нею.
Кое – как с горем пополам справил нужду по – маленькому. Встал у окна и закурил. Мужик в пижаме подошел ко мне. Положил руку па плече. Я брезгливо дернул плечом. Он убрал руку.
- Парень - обратился он ко мне - тут замечательный вид на летнюю цветущую клумбу. А я сейчас срать собираюсь. Отойди пожалуйста – не загораживай.
Его просьба мне показалась нелепой. Я даже ничего не ответил, только зачем – то выпустил дым ему в лицо.
Очнулся я уже у себя на койке. В палате никого не было, только мужик сидел рядом.
- Прости, - сказал он мне виновато - я в прошлом боксер. Рефлекторно уебал…
И протянул мне широкую мясистую ладонь.
- Да, ладно, - ответил я, - забыли.
- Меня Виктор звать, а тебя как?
- Меня Денис, вроде бы…
- Как так вроде бы?- удивился он.
- Ну так, в данном месте я Денис, а вообще точно не всегда могу сказать кто я.
- Бывает, - понимающе кивнул он.
- А любимая есть?
- Есть, наверное, где – там… далеко, только я ее еще не встретил, и она не догадывается о моем существовании – ответил я, и чуть не добавил – и, наверное ****ся сейчас с кем-то по незнанке.
- А ко мне жена что – то сегодня не пришла. Обычно каждый день приходит, а сегодня не пришла. Подружка наверное к ней сегодня приехала, вот она и не пришла, - говорил он больше не мне, а себе…
- Наверное, - успокоил я, - завтра обязательно придет. А давно живете вместе? – спросил я просто так, чтобы поддержать разговор.
- Пятнадцать лет – ответил он - как с армии вернулся, так поженились и вместе.
- Понятно – сухо ответил я – повезло тебе.
- И у тебя такое будет – поддержал он.
- Наверное – согласился я.
- Можно сигарету?
- Возьми. Пачка на тумбочке.
Он взял одну сигарету.
- Прости еще раз – я правда не хотел…
- Да ничего. Бывает…
- Все равно прости – виновато повторил он.
- Да все, забыли – обрубил я.
Он ушел, а я остался лежать в тишине пустой палаты. Какое – то время я неподвижно смотрел в одну точку в потолке. Потом поднялся с койки. Попил сока из коробки. Снова лег. В голове только боль и пустота. Или пустая боль. Или больная пустота. Не знаю, как правильнее назвать больную голову. В общем - хлам, да и только. Я снова встал. Взял сигареты. Поднялся и вышел в коридор. Никого нет. Даже спящей медсестры на посту. Наверное, ушла спать в ординаторскую. Коридор манил пройтись по нему. А коридоры у многих больниц волшебные. По ним можно ходить множество раз из конца в конец и никогда не устанешь, только на душе от чего-то становится легче, особенно когда проделываешь это с хорошим добрым человеком. Это не то, что жизнь – адская дорога в один конец и без какого либо попутчика. Вредителей, правда, можно повстречать не меряно, но они не в счет. Я прошелся туда – сюда по коридору несколько раз. Сходил в туалет. Покурил.
За окном шел дождь, заметил я сев на место постовой медсестры. Кап-кап. С той стороны. А мне здесь тепло и уютно. Кап-Кап. Приятное ощущение защищенности. Амбарная книга лежала передо мной. Еще какие – то тетрадки. На стене в стеклянной рамочке книга жалоб и благодарностей. Я встал. Взял книгу. Сел обратно. Открыл книгу. Взял ручку и начеркал какие-то малограмотные юношеские стихи. Строк я уже не помню. Но представляю уровень того, что я тогда писал. Лучше и не вспоминать. Это были первые стихотворные потуги с претензией на поэтичность, индивидуальную систему метафор и образный ряд.
Я закончил запись. Поставил число. Роспись. И убрал книгу обратно.
Через несколько дней меня выписали с нарушением. Доктор совершал обход. Чувствовал я себя уже довольно хорошо и готовился к тому, что меня выпишут. А он сказал, что мне еще придется полежать до понедельника, а сегодня среда и он никак меня выписать не может. Я обиделся. Вышел на улицу. Взял бутылку пива. Походкой хозяина я шел по больнице, нарочито распивая хмельной напиток. Им это не понравилось.
Ну и во-вторых у меня не было страхового полюса и паспорта. Что означало, что мне нужно будет платить за лекарства, койка - место, лечение – да абсолютно за все. А такой вариант меня совсем не устраивал.
В общем от госпитализации я наотрез отказался.
- Ладно, - сказала женщина, - тогда хотя бы не пейте. Хотя бы какое-то время.
Прописала мне от приступов внутричепного давления таблетки «Пенталгин», что-то от сердца, что-то от печени. Выписала направления на сдачу крови и флюорографии.
- Берегите себя, - прошептал я ей на прощание.
- Ах, Денис,… - вздохнула она и ничего больше не сказала.
Она ушла, а мы с Альбертом тут – же налили по пол стопке водки и выпили. Мне стало легче.
9
На мне была плотная черная рубашка. Рукав, уже порядком пропитался кровью. Она капала на пол, но я этого не замечал. Всю ночь шел ливень с градом. И днем продолжал. Стихнет ненадолго, и снова льет. Смысла выходить в переход не было. Мы сидели и пили. На столе была дешевая водка, вареная картошка и какая-то рыба. Накануне я вскрыл себе оба предплечья. Просто сидел на кровати и резал лезвиями руки. Больше всего мне нравилось, когда после пореза бил маленький, но упертый фонтанчик крови. Забавное зрелище. Кровь текла мне под ноги. Большая лужа ало-черной, быстро застывающей, превращающейся в желе крови. У меня густая кровь, очень быстро сворачивается. Наверное, от потери ее умереть очень сложно. Уж точно не от таких порезов. Кто - то меня обнаружил и вызвал скорую. Они – очередная врач и мед. брат - практикант в респираторе продезинфицировали порезы перекисью. Немного пожгло. Наложили маленькие лоскуты какого - то материала похожего на параллон. Из некоторых парезов кровь даже по наложению этих лоскутов продолжала обильно течь.
- Надо ехать зашивать, - сказала медичка, - сосуды перерезаны. Так не заживет. Будет нагноение.
- Не надо, - ответил я, - случай рядовой. Так пройдет.
- Как хочешь, - ответила медсестра.- Режетесь, потом трать на вас бинты и перекись переводи. В следующий раз запаситесь бинтами и перекисью…И попей антибиотики.
Не очень дружелюбная врач попалась. Первым делом спросила меня, как я отношусь к врачам. Я ответил, что считаю их ангелами. Они спасают людям их жизни. Но кто спасет самих людей, то есть их души?
- У тебя крови уже полный рукав! – воскликнул Альберт.
- А? - я посмотрел на рукав рубашки, сквозь который сочилась кровь. - Да похуй – и опрокинул очередную стопку.
- Нет, снимай рубаху, я тебя перевяжу. Ато умрешь от потери крови. Смотри, сколько натекло. Подними руку…
Я посмотрел на мокрый рукав и под ноги.
- Действительно не мало….
Альберт стал искать бинт.
- Бинтов у нас нет, - пойду к соседям.
Через пять минут Альберт пришел с бинтом. Замечательно, не по - дилетантски перебинтовал меня( сам бы я не смог) прямо так, не снимая, поверх старой повязки.
- Спасибо, - сказал я ему.
- А о ком мне еще заботиться Денис! – воскликнул он. Мы обнялись и снова выпили.
На теле у меня к тому времени от постоянных внутривенных вливаний тут и там стали вылизать язвы. Больше всего болячек было на спине.Я мазал их зеленкой, но это не помогало. Надо было делать антракты, но взять отпуск у меня уже не получалось. К тому – же, мне не всегда удавалось искупаться. Так я ослаб. И поэтому, не редко, он меня дурно пахло. Я смердел. Мне самому от себя было неприятно и мерзко.
Дни и ночи пролетали незаметно. Будто время в конец, обалдев от прозябания, решило наверстать упущенное. Напоследок совершить безумную и дикую гонку. От которой впрочем, вряд ли кому - то становится легче. Лишь временами, что-то щелкает, алкоголь начинает отступать и ты погружаешься в холодную и беспросветную пропасть отходняка. Лежишь неподвижно на грязной постели, молчишь, а слезы текут из глаз ручьем. Тут надо непременно и в скорейшем времени выпить пол стакана водки. Лучше залпом. А потом еще и еще. И тогда накатившая бездна пустоты отступит и можно будет снова вздохнуть.
Мужчина лет тридцати лежал у бордюра на зеленой травке. Он ничего не говорил. Не издавал никаких звуков и не махал руками. Он просто безмолвно плакал. Он был силен, но то, что повергло его, оказалось все-таки сильнее. Вот он и плакал поэтому.
Две девочки наркоманки и молодой парень вышли из аптеки. Одна из девочек обратилась ко мне с вопросом:
- Тебе, наверное «Тропикамид» надо. И не дают?
- Да, - ответил я, - ты угадала.
Она улыбнулась.
- Добавишь рублей 50? Я возьму. Мне здесь всегда дают.
- Хорошо, у тебя видимо «випка» - улыбнулся я и протянул ей деньги.
Мужчина продолжал лежать. Он тянул руку в пустоту, к женщине, которая уже давно перестала существовать. Я подошел к нему.
- Почему ты плачешь? – спросил я его.
- Я плачу, потому что все закончилось, - ответил он.
- Но ведь тогда, ты должен этому радоваться – если ВСЕ закончилось? – удивился я.
- Да, я тоже так думал, но вот все закончилось и я почему-то плачу…
Девочка выбежала из аптеки и отдала мне пузырек с каплями. Двое ее знакомых стояли в стороне и безразлично смотрели на проезжающие мимо машины.
- А ты откуда? – спросила она меня.
- Я и сам уже не знаю… - ответил я.
- Ясно, может, номерами обменяемся?
Я улыбнулся и обнял ее невзначай.
- Не стоит. У меня нет номера…
Когда она ушла, я снова подошел к мужчине. Он уже не плакал. И даже не дышал по - моему. И вообще не издавал никаких признаков жизни. Застывающее тело безмолвно проваливалось в расходящуюся зелень травы. Никто из прохожих не обращал на это никакого внимания. Меня это не удивляло.
10
До моей окончательной кончины, то есть отъезда из города, оставалось около полугода. Мы ехали в такси. Шурик на переднем сидении, я на заднем. Ехали за «спидами» на авторынок, в «веселый» киоск. Он находится в двух остановках от дома, в котором живет Д. И чтобы оказаться там, неминуемо придется проехать мимо ее дома. Увидеть остановку, где я неоднократно ждал ее. Дорогу, где мы счастливые и влюбленные гуляли взявшись за руку, то и дело, обнимаясь-целуясь и сладострастно посматривая друг другу в глаза. Дорогу на которой мы гуляли с собакой. Дорогу, которая ведет в лес, в котором мы частенько так сладко еблись. Эх! Дороги – дороги! Позже, для меня это обернется трагедией всей моей жизни. Для нее очередной поебкой с некоторой долей подлинного лиризма и романтики. Все просто. И обыденно. В мире людей всегда так. Почему так? Сначала рай, а потом бац! Удар по башке, и ничего нет? Свет гаснет.
Тогда еще сознание мое, хоть моя любимая и променяла меня в два счета на какого-то козла, отказывалось принимать до конца, тот факт, что она ****ь. Я не был в сосотоянии осознать этого полностью. Выглядел я уже как полубомж. Одежда на мне еще была нормальная, а лицо, как у законного бича. Недельная щетина. Грязные патлы длинных слипшихся волос. Лиловый цвет лица. Джинсы были испачканы кровью. Я уже не помню, видимо накануне я подрался, или же будучи пьяным, неудачно колол в вену. Скорее всего и то и другое. И вдруг, как удар молнией. Все обрушилось. Красивая девушка ехала вдоль дороги на велосипеде. Ее длинные рыжие волосы развевались на ветру. На ней были черные очки, которые изумительно подчеркивали мраморную непосредственную красоту ее лица. Она была беззаботна. Безумно хороша и естественна. Это была Она. Только уже другая. И я даже, вопреки всему, обернулся, когда такси обогнало ее, и, удаляясь пристально смотрел на нее. Наверное, и она меня тогда заметила. Хотя мне не хотелось, чтобы она видела бы меня таким. Мне вообще не хотелось, чтобы она когда-либо еще увидела меня живым. Она двигалась. Я двигался. Только уже совсем в разных направлениях. Она, в которой есть все, чтобы жить. Она, в которой есть все, что бы сойти ума, попасть в ад и там сдохнуть. Сказочно прекрасное и одновременно жуткое чувство, как – будто смотришь на жизнь уже будучи мертвым, с той стороны. Так оно и было.
Машина заехала на авторынок. Подъехала к «веселому» киоску. Шурик вышел, чтобы купить пару пакетов. Я остался в машине и пристально смотрел назад. Увидел, как она проехала мимо.
- Я Д. видел, - сказал я Шурику, когда мы уже ехали домой.- На велосипеде ехала. Такая красивая…
- Д.? – спросил Шурик.
- Да, Д. – ответил я.
- Ничего, сейчас вмажемся и станет легче, - сказал он и велел таксисту ехать быстрее.
Ты никогда не прочтешь этих строк. А даже если и прочтешь, то не поймешь ни слова из написанного. Глупо в сотый раз говорит, как я люблю тебя. Как мне плохо. Как невозможно жить без тебя. И каким адом, обернулись те райски сады Эдема, которые я познал благодаря тебе. Глупо говорить, потому что это и так очевидно. И да, ты была права, я ненавижу тебя, потому что люблю. Теперь уже ненавижу даже больше, чем люблю. Но наплевать. Никто и никогда из людей не будет для меня лучше чем Ты.И ты это знаешь. И это важно. По крайней мере для меня.
В тот день я приехал домой и продолжил вмазываться. Я много пил, но ты, которую я увидел тогда, фотографическим снимком не вылазила из моего сознания. И так остается и посей день, что бы я не писал и не говорил. Я лежал молча на кровати и плакал. А после, когда я смог подняться, я взял, тетрадь и записал: Ты самая красивая женщина не в городе – в целом мире.
11
И хотя у нас уже было достаточно денег(мы лабали в переходе по десять часов в день), чтобы снимать нормальную квартиру, мы все еще продолжали жить у Володи – местного алкоголика. А у Володи дома, хоть костер разжигай – ему похуй.
В то утро, которое началось в три часа дня, я проснулся с недельного похмелья. С недельного, а может с двух – недельного или даже больше. Я точно не знаю. Когда проваливаюсь в запой, время не засекаю – просто отдаюсь процессу полностью. Иначе не интересно.
Я слегка приподнялся. Понял, что подо мной мокро. Встал с кровати. Скинул с себя трусы. Отыскал джинсы. Они лежали за кроватью у стены. Я надел их. Сел на стул. Закурил. Огляделся. По - всей комнате был разбросан разорванный Кафка и пух. Картина ужасающая: растерзанная книга одного из любимых авторов и гусиный пух. Потом я понял, что произошло: на обороте книги было записано число – 11 февраля, день, когда я узнал о том, что моей любимой есть другой. Я специально обозначил эту дату. Это важно. Каждый год в этот день я отмечаю свои похороны. И видимо у меня в мозгу произошел переклин и таким образом я решил избавиться от кусочка боли в себе. Разумеется безуспешно. Перед Кафкой или перед собой мне было очень стыдно. Позже, я собрал все листки и попросил у них прощение. А пух был от того, что я зарезал собственный пуховик, вообразив его мужем моей девушки(или собой?). У него я прощение не просил. Он не был этого достоин.
Похмелиться нигде не наблюдалось. Все было подчистую выпито. Только пустые банки и бутылки. Листки книги и гусиный пух. Я сидел. Дымил. Тушил сигареты о запястье и снова закуривал. Слушал детские крики за окном. Думал об опохмелке и о невозможности счастья в мире людей. Пока еще было не так плохо. Я не начал трезветь.
Послышался скрежет замка. Открылась дверь. Закрылась. Шаги. В комнату вошел Альберт. Обросший, пьяный, с засохшей белой соплей на бороде. Мы поздоровались. Обнялись – расцеловались. Он весело напивал:
- Я бычок подниму, горкий дым затяну/ Покурю и полезу домой/ Не жалейте меня, я прекрасно живу/Только кушать охота порой…
Мне нравилось, как он пел. Когда он поет, всегда становится лучше.
- Альберт, - воскликнул я, когда он собрался сесть на кровать, - там нассато!
- А мне поебать, - сказал он и сел. Мы засмеялись.
- У тебя есть че выпить? – немного угомонив приступ смеха спросил я.
- Пол пузыря водки осталось.
- Выпьем?
- Конечно Денис, в этом огороде все цветы для тебя!
Мы снова залились истеричным смехом.
Он поднялся. Посмотрел на кровать.
- Денис! Что это такое!? На этой кровати что, спит маленький ребенок?!... А почему ты весь в пуху? Ты что курицу общипывал?!!
И снова дикий смех. Теперь уже сквозь слезы, с моей стороны. Матрац и вправду был неоднократно орошен моей мочой. Тогда это казалось смешным.
Альберт – райское создание поселенное в преисподнею. Не в пример мне, несмотря на постоянную глубокую интоксикацию он всегда добр, весел и отзывчив к людям. И способен к состраданию по больше многих счастливых и успешных. Это меня в нем всегда поражало.
Под подушкой у меня лежал «Хлеб с ветчиной» Буковски. Я взял книгу, поцеловал переплет и сказал Альберту:
- Братан, я знаю, ты не любишь читать и практически ничего не читаешь. Но я хочу, чтобы ты прочел это. Я дарю тебе ее. Это стоит того, чтобы прочесть.
- Хорошо, - ответил Альберт, - я прочитаю ее друг, раз ты так велишь. Я тебе верю.
Он взял томик и положил себе за пазуху.
Когда барматуха кончилась, я решил больше не ложиться спать и пошел в туалет. Вокруг посеревшего от многих лет эксплуатации унитаза копошились белые веревки. Я пригляделся. Ими оказались черви непонятного мне происхождения. Они двигались очень активно, но на одном месте. У стены у труб стояла банка с белизной. Я взял ее. Открыл. Полил червей. Они умерли. Меня порадовало это.
Я принял душ. Выкупался. Побрился. Лег в кровать. Подрочил. Пару раз кончил. Тоже иногда надо. Встал. Помыл руки. Надел свежую одежду. Заглянул в спальню. Альберт спал на моей кровати. Прекрасно. Жизнь закончилась, но я все еще на ногах. Пойду прогуляюсь.
На улице стоял замечательный летний вечер. Тихо и покойно. Прохладные тени деревьев. Дети в песочнице. Старушки на скамейке.
Из окна Володиной квартиры валили стаи мух. Странно, находясь внутри я их не замечал.
- У вас, что там кто-то сдох? – спросила одна из старушек. Остальные двое засмеялись.
- Возможно, - ответил я. – но это я проверю позже, сейчас на прогулку собираюсь.
- На свидание небось? – засмеялись они
- Нет, бубушки, - поспешил разуверить я, - за меня на свидание сейчас ходит кто-то другой!
- Ну, хорошо погулять, жених…- прокряхтели мне след все трое хором.
Прохожие изумляли своей дружелюбностью. Их лица прямо излучали доброту и счастье. Влюбленные пары, шли, прижавшись друг другу, и то и дело страстно поглядывали друг другу в глаза. Что случилось с этим городом? Или я так долго спал?...
Бомжи улыбались мне и снимали шапки. И вправду чудесный вечер. Тихий, теплый и добрый. Таковых в моей жизни по пальцам рук можно сосчитать.
Девушка в зеленом платье и здоровый бритоголовый юноша с лицом мерина сидели у фонтана, на камне. Они контрастировали на общем фоне. Девушка сидела у него на коленях, обхватив руками шею, и то и дело всасывалась в его губы. Он отвечал ей взаимностью. Ему это нравилось. Со стороны создавалось такое чувство, что они буквально пытаются высосать друг друга. Но никто не уступал – оба знали в этом толк.
У меня тоже это когда-то неплохо получалось. Целоваться. Моя возлюбленная говорила, что я очень хорошо трахаюсь. Сам я этого знать не мог, я ни с кем до нее не трахался, но у меня не было причин не доверять ей. Она знала, что говорит. Еще она говорила, что у нее никогда не будет никаких мужчин, кроме меня. И ей никогда не будет так хорошо, как со мной. Все это можно было воспринимать, как фельетон.
- У меня никогда не будет никаких мужчин кроме тебя! Мне никогда, ни с кем, не будет так хорошо!- восклицала она во время секса.
- Значит, уже не так хорошо, но все - таки с кем-то будет? – смущался я.
- Нет, ты не так все понял…
*****. Она, наверное, ему сейчас то - же самое говорит. Вот потеха. Мне даже жалко его – этого придурка, с глазами мерина, который сейчас топчется на моем месте и не замечает лажы. Не хотел бы я быть на его месте. Прав был старик – все это смешно, да и только.
Ты верен – это повод для гордости. Ты от всего отказался – это повод для гордости. Тебе плохо – это повод для гордости. У тебя так много поводов для гордости – это повод чтобы выпить. Я пошарил в карманах. Зашелестели бумажки. На водку хватало. Это радовало. Я закурил. Поглубже втянулся. Постоял. Пейзаж стал меняться. Пол - неба застелили темные, как сажа облака, вторая половина еще оставалась светлой. Парень с лицом мерина неожиданно повернулся ко мне и оскалил волчьи клыки. Девушка задорно хихикнула. Это была моя девушка. И все женщины не зависимо от возраста находящиеся в моем поле видения обратили на меня свои взгляды. И у всех было одно и тоже лицо – лицо моей возлюбленной. У всех женщин было лицо моей девушки, а у мужчин – ее нового очередного парня. Сотни родных и ненавистных мне глаз жгли меня своими беспощадными, пронзающими взглядами. Тошнота подперла горла. Мне стало трудно дышать. Я разорвал ворот рубашки, но это не помогало. Дышать становилось все труднее. Руки тряслись, а ноги подкашивались. С трудом осознавая себя, изо всех сил пытаясь не вырубиться, я заполз в магазин. Взял первую попавшуюся бутыль водки. Сок. Проследовал к кассе. У кассирши, так же было Ее лицо. Я испугался, что не выдержу этого и сойду с ума.
- Платить будете, - сказала моя девушка. Меня бросило в пот. Я швырнул на кассу пятисотрублевую купюру.
- Это все?
- Все.
- Может еще, что ни будь возьмете?
- Нет, дурра ****ая! – закричал я, - Давай сдачу быстрее!
- Совсем с ума сошли, - воскликнула она, послышалось мне след, - вроде бы такой молодой приличный юноша…
Она бросила мне сдачу. Я схватил купюры, водку с соком, и побежал к выходу.
На улице прислонился к стене супермаркета. Она была холодной. Это было приятно. Я открыл водку, оторвал зубами уголок от коробки с соком. Сделал большой глоток. Запил соком. Не помогало. Я сделал еще глоток, и запил соком. Потом еще. Помогло. Ужас стал отступать. Мир уже не был так невыносим.
Звук воды. Мост. Река. Не люблю видение реки. Слишком много эта река забрала. Слишком ярко в ней отражались двое.
Я отхлебнул еще. Водка была мягкой. Жизнь становилась сносной. В глазах мутнело. Знакомый голос окликнул меня. Я стал пристально глядеть по сторонам, но увидеть ничего не удавалось. Все застил туман. Голос продолжал звать меня. Я поднялся и пошел. Голос был женским, и чем больше он меня звал, тем гуще становился туман. Она звала меня по имени. По- моему настоящему имени, впервые за время моего путешествия. Это была Она! Только мы двое знали наш секретный шифр, - наши личные слова любви, которые известны только нам. Не было сомнения – это была Она. И я шел на ее голос, замерзая от холода, не видя ничего, сквозь обволакивавший меня туман, утопая ногами в асфальте… я шел к Ней.
12
Ангелы на потолке. Большие нарисованные желтым и красным ангелы. Рисунок похож на детский. И так – же по - детски прекрасен и чист. Нет сомнения - это рисовало дитя. Но дитя не простое, дитя избранное, познавшее ад не по своим годам.
Альберт сидел на соседней кровати, грустный, подавленный, с заплаканными глазами.
- Что произошло? – обратился к нему я, и понял, что мне трудно говорить. Рот был как- будто ватным.
- Ты ничего не помнишь? – спросил он меня.
Я посмотрел на себя. Из – за одеяла торчала забинтованная нога. Кисти обоих рук, так – же были забинтованы. Тела я не чувствовал. Боли вроде бы тоже. Во рту все пересохло. Дико хотелось воды.
- Пить хочу, - пробормотал я. Он взял стакан с водой, приподнял мне голову и напоил.
- Что произошло? – повторил я уже более уверенно свой вопрос.
- Тебя нашли на краю города. У реки. Без сознания. Избитого и с разорванными конечностями. Что с тобой происходило неизвестно. Пальцы обоих кистей пришлось удалить. Левую ступню тоже.
Мне не верилось в реальность происходящего. Мне казалось, что сейчас я закрою глаза, открою, и все будет как прежде: мы стоим с Альбертом в переходе и играем. Но сколько я не закрывал – открывал глаз, ничего не менялось.
- Денис, ты совсем ничего не помнишь?
Я не смог ему ответить. Потихоньку я начинал осознавать произошедшее. К горлу подкатил плотный ком. Я тихо заплакал. Альберт старался держаться. Рядом с ним, облокотившись на край больничной койки стояла гитара.
- Мы больше не будем играть? – спросил я шепотом, посмотрев на гитару, а затем на Альберта.
Он отрицательно помотал головой.
- Как вы сюда пробрались?! К нему нельзя посетителей! Немедленно уходите! – запричитала появившаяся медсестра.
- Да, да – я ухожу покорно согласился с ней Альберт. – Ну ладно, - улыбнулся на прощание он, - я с тобой и никуда не денусь. Помни об этом.
Я мог только улыбнуться в ответ.
В палате было душно. В открытые настежь окна залетали лучи солнечного света. Через несколько минут я услышал чудесную музыку, а затем знакомый мне голос запел «Улетай Шарлота из Берлина….». Эти стихи, как и все остальное, я написал для Нее много лет назад. Почему – то именно тогда, я чувствовал, как в маленьком тексте пророчески сконцентрировалась вся неотвратимость грядущего. И как и многое подлинное в жизни это было по – настоящему прекрасно и ужасно одновременно.
Золотые лучи света залетали в палату. Алберт пел, изо – всех сил. Музыка текла прямо из его души. Мне нравилось, как все получилось. Это все, что он мог для меня сделать.
Было немного холодно и совсем не страшно. Я посмотрел в потолок. Ангелы улыбались мне…
* строка из стихотворение поэта Вад- Дарка
* реплики из переписки с поэтом Кристиной Елекоевой
Ликвидация товара
© Copyright: Рома Файзуллин, 2011
Свидетельство о публикации №211071601094
Свидетельство о публикации №211071601094
Рецензии