Supergirl. Часть 2. Глава 1. Вступление

Глава 1. Общий фон.

«Сувенир» (http://www.proza.ru/2011/03/03/76) как воспоминание- как будто в дословном переводе-в единственном употребимом значении, в восприятии моей жены «Сувенир»- «то, что ты забираешь с собой». «Супергерл» -по сути такой «Сувенир» -только наоборот- в нем личная жизнь и общение с женщиной (а не внутрисемейная драма- на фоне политической ситуации обострения) выходят на первый план-и вместо того-чтобы аминистировать все то-что как вспышки на солнце-когда-то происходило в твоем сердце- устроить ему «согласие и примирение»-вместо этого-ты выбрасываешь эту историю в открытый простор-чтобы она жила своей, самостоятельной, отдельной жизнью, теперь уже сама по себе..выбрасываешь как чемодан своей «бывшей» на улицу-с напиханными ею в раздутую «вализу» «на скорую руку» вещами-чтобы он свалился на проезжую часть с -цатого этажа-раскрылся в полете и все –считавшееся доселе грязным бельем, и «сором из избы» все разлетелось по округе-только так ты справишься с поставленной самим себе задаче. Ты от этого не станешь умнее- и будешь себя упрекать и осуждать за свой необдуманный всплеск и это трудное решение-но ты станешь свободнее-отодрав со своей души эту накипь, и этот долговременный зудящий и саднящий налет-пора, пора с ним расстаться-душа ждет обновления и избавления от этих мыслей и тревог, ей трудно-ей хочется прислушаться к самой себе, ей уже не нужно ни «поговорить», ни «картинных сцен», ни проявленного благоразумия-которое уже никого не спасет и не поможет-это все ваше напускное «благоразумие»-это жалкая отсрочка-перенос deadline на какой-то временной отрезок-промежуток-и старая боль  к тебе вернется снова, с лукавой улыбкой, как немой продавец в железнодорожном составе-положит тебе стопку книг на выбор, кивнет тебе и пойдет в другое купе- и без лишних слов и суеты-ты понимаешь, «что к чему» и тебе или соглашаться и платить –получая ненужное или ждать другого подобного случая.

Не достигнув тридцатилетия, ты принимаешься за ревизию собственной жизни, желая расставить все по местам, пытаться быть  объективным, справедливым к каждой мелочи и детали (как будто это подсказка-а не подножка-когда ты споткнулся впервые и обещал себе «больше никогда не влюбляться»), быть беспристрастным, как судья (ну, идеалист), перестать малодушничать  и высказать все- без прикрас и преувеличений, выговорить все, что накопилось за годы, просто для того, чтобы не держать это все в себе, освободиться от этого груза комплексов и идей, пустить на волю этих всех тараканов из головы, признаться себе самому в том, в чем сам хотел признаться, без прикрас, косметики слов и без полутонов, высказывая, воссоздавая заново и реконструируя весь мир, который был пойман и увиден тобой, воспринят,  (а понят ли?), и каким ты смог его изобразить –без искажений, без ложных деталей, без сложноподчиненных слов, и мелочных, тянущих на дно описаний, в своем нагромождении хоронящих главную мысль, не удаляясь по мере повествования от самого главного- сохраняя идею и содержание, наслаивая образы друг на друга. Играя их взаимодействием- дополняющим и украшающим этот рассказ- и делая его привычным и «рабочим механизмом»- заставляющим оживить повествование и анимировать прожитую в голове реальность.

Прежде чем писать, нужно «настраиваться на волну»-пытаться заново воскресить в себе те чувства - подростково-мальчуковой начитанности, благоговения перед  взрослением, как инициации, которая даст тебе все-возможность познать себя, проявить унаследованные от предков и родителей качества, и приобретенные за это время «становления» навыки  и опыт-за все прочитанное в книгах или услышанное от других, реализовать как возможность- чтобы почувствовать эту жизнь- понять как в ней «управляться».

Первое-что сразу приходит на ум - лошадь под моим окном-  как из мультика- сказки «ежик в тумане». Она стояла непривязанной, бесседельной, без пут на ногах, без сбруи, что придавало ей чувство оторванности, вне нашего нелогичного и несовершенного мира, чувство космичности, эта затерянная в мультяшном тумане была одна, и живая под окном-уже другая, когда хотелось распахнуть окно, почувствовать ее дыхание  на ладони, чтобы ладонь стала мокрой от влажного дыхания лошадиной морды, погладить ее гриву, сказать что-то рассчитывая на понимание и одобрение самого красивого из животных- лошади. Молодая лошадь. Тогда как папа мне рассказывал сказку-сериал про старую лошадь, или именно эта стоящая молодая лошадь, но уже через время, когда состарится, станет героем папиных сказок, когда мы все состаримся, постареем, когда мы будем жить уже в другой стране, и у нас всех начнутся приключения веселые, и не очень –а пока  опекаемые заказказской жарой, духотой и в этом застывшем времени проходит мое становление, мое спокойное восприятие одиночества-что я могу эту лошадку назвать своим другом и мысленно прокатиться на ней, поймать перо-жар птицы, и я смотрю на нее, сквозь призму стекла, и не нахожу в себе сил и возможности, а может быть  и интереса, чтобы к ней выйти нарушая родительские запреты, и мы остаемся по обе грани окна-задумавшийся замечтавшийся ребенок, и сильное красивое животное, каким -то чудом оказавшееся у раскинутого невысокого дерева двухэтажного кирпичного дома военного городка, где отродясь никогда среди авиаторов не было никакой кавалерии. Лошадь под моим окном. Какой –то мираж животного, наверное, от какой –то духоты и зноя возникший образ. Среди коров, жующих бумагу от отсутствия какой-либо растительности-лошадь-это какое то марево, какое-то наваждение, какое- то чудо-которое раньше видел только в книгах на картинках и в нарисованных отцом рисунках.

Второе яркое воспоминание- голубятня на крыше-я помню, когда первый раз забрался- залез на чердак нашего двухэтажного дома. Оставленные голубями перья, разбитая скорлупа, наверное вылупившихся птенцов, или разбитые котами для употребления в пищу, разоренные гнезда и кругом перья, перья, пух, бесконечные перья, сброшенные как шкуры полинявшей змеи, были для меня символом полета, и сам чердак дома был какой-то тайной скрытой от всех, ходящих внизу по земле, каким- то особым притягательным и загадочным миром, незаметным –неприметным для всех и одновременно существующим и явным, с его перекрытиями, стропилами, особым резонансным  эхом, которое ловит, как эхолот, или, вернее,  пулеулавливатель, все звуки со двора, шум военных машин, и где порхали мирные птицы-голуби. Голуби мира-сколько нарисованных голубей мы готовили к майским праздникам. Сколько их рисовали в школах, на школьных досках. Голуби символизировали мир, которого скоро не стало. Голуби были как воркующие птицы наших несбыточных надежд на мир и покой, пожелания поздравительных открыток «мирного неба над головой», поскольку все события 90-х снесли и смяли и птиц, и их изображения, и сами символы одномоментно стали бессодержательны и неактуальны. Не времени, а безвременья, поэтому застыли в ушедшей навсегда эпохе, в наших головах, на чердаках, где то в полутьме, среди перьев и пуха наших разорванных в клочья мечт и ожиданий, волнений и мечтаний, где то в пулеулавливателе наших мыслей…

Помню камин- вокруг которого, как вокруг замка или крепости вровень с меня - я размещал своих бесчисленных солдатиков, а потом поставил пластмассовую кружку какой- то девочки, пришедшей в гости,  и от жара я расплавил ей дно, а потом она обиделась-жар иногда немилостен. Когда мама без предупреждения ушла с каким –то, как мне показалось, походом со студентами –это была разовая поездка туда-обратно-но я подумал, что мама ушла именно «в поход», а я остался один, и меня приходили- утешали ребята (пока был день и светло), и пока не стало темно, и  всех не позвали домой мамы, все играли в солдатиков у меня дома на красном ковре- а потом я плакал-оставшись один. Выключили свет, и кроме горящего камина ничего не было, и я выходил на улицу, и плакал, пока меня не забрали к себе соседи Сапожниковы. Когда был один в доме- чувство горящего огня было таким спасительным, как будто это был мой единственный друг, спасающий меня от страха темноты-его лепестки улетавшие, и гаснущие чуть выше – в вытяжку давали чувство взаимного, гасили мое одиночество –как чувство домашнего очага-возвращающее  первобытного мужчину из каменного века обратно домой после трудной охоты. Такой же друг -огонь через много лет меня спасал от одиночества в Оптиной пустыни-когда последнюю ночь я встречал в лесу после рассказов иноков,  что нужно быть осторожным  и опасаться за жизнь.

И все о чем я сказал-такие растворенные символы моего детства- живой огонь, из ниоткуда возникшая лошадь-и покинутая голубятня- символы уюта и домашнего тепла, силы природы и нарушенного равновесия разорением мира и есть мой рассказ.