На трамвайной остановке

   Она лежала на обледенелом «пятачке» трамвайной остановки. Спину нестерпимо жгло промозглым холодом, который пытался как можно глубже вонзить свои ледяные иглы в ее затекшее тело. Было до слез жалко себя и обидно от своей  беспомощности. Каждый брезгливо-отстраненный взгляд  очередного  прохожего  или сошедшего с трамвая пассажира  все  больше  поднимал  волны  безразличия  в океане черной тоски и безнадежности. «Ну и пусть! Пусть идут!...ничего мне от них не надо!» - безмолвный крик, казалось, сотрясал все в округе. Но  этот крик никто, кроме нее самой не слышал. Ближе к обеду народу на остановке поприбавилось. И новое, более жестокое испытание пришлось проходить, сдерживая себя  от разрывающей боли из-за того, что толпившиеся на остановке в  ожидании  трамваев и «маршруток» люди были вынуждены перешагивать прямо через нее. Тычки и пинки ногами не приносили столько боли, сколько она испытывала от равнодушия тех, кто это делал. Тогда к холодным иглам, вонзившимся ей в спину, присоединялись не менее холодные иглы безразличия и цинизма, невидимыми стрелами летящие сверху из толпы.

   Через несколько часов поток людей стал ослабевать, дробиться на мелкие ручейки и почти совсем иссяк. Лишь в одном углу остановки радостно и возбужденно щебетала стайка школьников младших классов, да  на покосившейся скамье павильона сидело двое взрослых мужчин. Начавшее пригревать по-весеннему солнышко ласково коснулось ее измученного тела. Приятное тепло разлилось в груди и немного притупило горечь и боль. Солнечный луч своим теплом пробудил к жизни воспоминания о том, что, как ей казалось, она навсегда потеряла:  прикосновение теплых и нежных рук, внимательный взгляд, обращенный  к ней. Она была нужна! Когда-то она была нужна! Пусть не  занимала  центральное место в чьей-то жизни, но все же была кому-то нужна! С болью и  содроганием она не раз заставляла себя оставить эти сладкие воспоминания-грезы и  попытаться вспомнить, когда началось ее  падение, приведшее  к  такому  вот  состоянию. Может, внимательный взгляд отвлекся  на  что-то  более  ценное  и привлекательное, а эти ласковые и нежные руки не смогли тогда ее удержать?  Или она сама виновата в том, что не смогла быть долго интересной и привлекательной? Но какую она представляет собою ценность, чтобы надолго приковывать к себе внимание? За всеми этими размышлениями она не заметила, как  от стайки школьников отделился один, с большими глазами, полными небесной голубизны и восхищенного удивления от всего происходящего вокруг. Он  подпрыгнул несколько раз для того, чтобы поправить съехавший набок рюкзачок с учебниками и  стал  медленно  подходить к тому месту, где она  лежала. Глаза, кроме  удивления,  стали наполняться настороженным любопытством. Подойдя почти вплотную, он остановился и стал бесцеремонно ее разглядывать, словно она была музейным  экспонатом или учебным пособием. Постояв некоторое время и утолив  свое  любопытство, он потерял к ней интерес и поспешил влиться в свою беззаботно галдящую стайку одноклассников.

   На какое-то время от горестных чувств и размышлений ее отвлек разговор, доносившийся обрывочными фразами из крытого павильона трамвайной остановки. Там на затертой скамье сидели два человека. Один из них, среднего возраста мужчина, одетый в строгий плащ и шляпу, внешне походил на какого-нибудь руководителя среднего звена. Он нервно ерзал на скамье, посматривал то на часы, то по сторонам. Иногда вставал с места, делал несколько резких шагов из стороны в сторону и вновь присаживался на краешек скамьи. Рядом с ним, притулившись к опорному столбу павильона сидел, нахохлившись, пожилой мужчина пенсионного возраста. Из под потрепанной, видавшей вида клетчатой фуражки торчали жесткой щеткой давно не стриженные седые волосы. Впавшие щеки заросли такой же седой щетиной. Пенсионер иногда начинал кашлять, содрогаясь при этом всем телом. Откашлявшись, он с удивлением посматривал по сторонам, втягивал голову в тощие, сутулые плечи и начинал что-то невнятно бубнить, поворачивая изредка голову к сидевшему рядом «начальнику»: «Да... Вот уж действительно -  «жизнь – копейка»… Да  и  на  самом-то  деле  -  чего  она стоит? Коробок спичек и тот дороже... На море всей семьей съездить – все равно что на Марс слетать… Вот и я когда-нибудь так же, на остановке... Дети разъехались... Жена не вынесла  последней операции... После ухода на пенсию только два или три раза из профкома  ко Дню рождения открытку, да коробку «Птичьего молока» передавали  через соседа. Благо, в одном отделе  работали. А  так…  никому  не  нужен. Ни  детям... ни соседу... ни профкому. Ты нужен лишь тогда, когда  что-то  значишь  и что-то можешь, когда тебя бояться и уважают. Когда зубы у льва еще не выпали... А сейчас...? Лечь  вот  тут  рядом... с этой...» 

   Мужчина в шляпе не обращал на этот монолог абсолютно никакого внимания. И когда пенсионер, в очередной раз откашлявшись, начал вновь объяснять «начальнику»,  как трудно жить одинокому человеку в этом чужом и равнодушном мире, тот резко вскочил со скамьи и  бросился едва ли не под колеса притормозившей у остановки черной «Волге». Рванув судорожно на себя дверцу автомобиля, человек рывком закинул тело в плаще и шляпе на переднее сиденье. Заурчал мотор, взвилось сизое облачко выхлопных газов вслед рванувшей с места машине и на остановке вновь воцарилась тишина. Пенсионер подался всем телом вперед, посмотрел вслед уехавшему автомобилю и медленно поднялся. Потоптался на месте, разминая затекшие от долгого сидения ноги и куда-то пошел по пестрящему от пятен старой жевачки тротуару, шаркая стоптанными ботами, изредка покачивая в сокрушении головой и слабо взмахивая руками, словно прогоняя от себя прочь нахлынувшие так неожиданно неприятные мысли и чувства.

   И она опять осталась одна, с тоской и страхом ожидая вечернего часа  «пик» с его приглушенным, зловещим шумом равнодушной толпы, спешащей по своим неотложным делам. Одна. В окружении множества не менее равнодушных окон многоэтажных домов, ярких и безжизненных рекламных плакатов, деловито снующих автомобилей, среди холода и льда, равнодушия и цинизма. Одна, никому  не  нужная, потерявшая  в  глазах  мира  какую-либо  ценность... Маленькая, несчастная... копейка.