Сорок бочек гальюна
Деревянный гальюн на пять посадочных мест стоял над канавой, перегороженной земляным валом. Естественно, гальюн требовал периодической очистки. К половине металлической бочки приспособили две жерди, как у носилок. При помощи инструментов, состоящих из полубочки и железного ковша на длинной жерди, производилась эта операция. Время для отбытия наказания подбиралось после отбоя и зачастую в непогоду. Один я не мог справиться со своими 40-ка бочками. Напарника долго ждать не пришлось. В одну из ночей мы уже таскали бочку к морю на расстояние полукилометра. Шел дождь, ветер налетал порывами, загоняя под штормовки струи дождя. Мы скользили по раскисшей земле, посылая слова “благодарной молитвы” в адрес командиров. У напарника 30, у меня 40 бочек. Без обиды разделили “награду” поровну. Дождь лил, не переставая. Под навесом остановились перекурить. Тогда я и обратил внимание на то, что бежавшая по склону вода огибала канаву, на которой стоял гальюн. “А что, если…” – подумал я. Нашли пару лопат и, разрушив перемычку, ручей направили по новому руслу. За полчаса “Авгиевы конюшни” были очищены до половины. Воду отвели по старому руслу, кое-как восстановили перемычку. Доложив дневальному о конце работы, завалились спать.
Весь следующий день занимались на веранде, так как дождь все еще лил, не переставая.
Вечером, после отбоя, только стал засыпать, меня подняли и проводили к замполиту. Уважением он у нас не пользовался.
Доложил о себе. Старший лейтенант обошел вокруг меня, осматривая с головы до ног, потом пошел в обратную сторону, хмыкнул.
Остановился напротив, покачиваясь с пяток на носок, уперев руки в бока.
- Рад с вами познакомиться, господин инженер-конструктор! – делая реверанс в мою сторону, сказал он. – Вы что же себе думаете, здесь все олухи? Мы что, сразу не могли пустить воду под известное вам строение? Запруда сделана в целях вашего воспитания, чтобы знали, почем фунт лиха.
Я сжал пальцы рук в кулаки так, что ногти с болью вонзились в ладони. Продолжая ходить вокруг меня, старлей пригрозил, что это еще цветики, меня ждут большие неприятности. Еле сдерживая себя, я ответил:
- Готов нести любое наказание согласно уставу, но не с унижением человеческого достоинства.
- Вот сейчас пойдешь и будешь таскать бочку один. Хоть вылижи, а чтоб к утру было чисто. Ч е л о в е к! – растягивая буквы, прокричал старлей. – Рационализаторы! Пошел вон!
Повернувшись налево кругом, я направился к командиру части. Рассказал все. Он отпустил меня отдыхать.
В два часа ночи опять разбудили. Рядом с дневальным стоял замполит.
- Спишь? Я что приказал? А ну, встать!
- Сплю по приказу командира части. Можете у него удостовериться.
И повернулся на другой бок.
Не мытьем, так катаньем, но обернулось все это против меня. Я был отправлен в бессменный караул, охранять минные склады.
Старлей пригрозил:
- Не сдашь экзамен, пойдешь в маршевую роту – на фронт.
Обозлившись, я полил масла в огонь:
- Я там был, и таких, как вы…
- Так ты мне грозишь?
- Никак нет. Я просто сказал, фронт мне не так страшен, как вам. Ознакомьтесь с моим личным делом. Там все отмечено, как и метки на моем теле.
Подняв руку, сжатую в кулак, старлей замахнулся. Вокруг стояли моряки, и он сдержался.
- В караул!! – закричал старшина. – Разгильдяй!!
Караульные сменялись через неделю, а я оставался. Новая смена приносила записи занятий. Я их тщательно переписывал. В свободное от караула время я отправлялся на минный склад. Там, от кадровых минеров, получил больше практических навыков, чем на занятиях.
Приходила Ехсан. Приносила фрукты. Как-то принесла вареную курицу. Я очень рассердился. Кур-то у них было с пяток, не считая петушка.
- Оксана! Прошу очень, не отрывайте от себя. Я скоро уеду. Меня всегда накормят, а вам с бабушкой куры большое подспорье.
В караул нам приносили горячий обед, а на ужин – консервы, которые надоели ужасно. Банка тушенки на четверых. Матросы складывались и меняли на курево, а то и на чачу. На свой пайковой табак я выменял две килограммовые банки американской тушенки. Отдал их Ехсан. Она всплеснула руками и ни за что не хотела брать, но я уговорил. Сидели на лавочке у караульного помещения. Ехсан, обняв меня и положив голову на плечо, тихо плакала. У меня тоже стоял комок в горле. Я ласково гладил ее плечи.
Подошло время экзаменов. Прибыла комиссия из старших офицеров и флагманских минеров. Весь день шёл теоретический опрос. Назавтра были практические экзамены. После ужина, глянув в окно веранды, я увидел стоявшую у входа Ехсан, а рядом с ней замполита.
Через полчаса, предупредив ребят, где меня искать, если что, побежал к Ехсан. Встретила она меня встревоженно.
- Ты зачем пришел? Прошу тебя, дорогой, не приходи больше.
- В чем дело? Неужели я чем-то обидел тебя, Оксана?
- Нет, нет! Я люблю тебя по-прежнему.
- Это старлей? Конечно, он командир и старше меня, а я кто?
Это во мне заговорила ревность
- Глупенький! Я ведь о тебе беспокоюсь. Этот командир сказал мне: “Если еще раз увижу с этим матросом, я ему такое устрою, небо с овчинку покажется”. Он приходил ко мне несколько раз. Домогался меня. Прости меня, дорогой, я не знаю, что делать. Ведь он все может. Он очень нехороший человек. Но я никогда с ним не буду.
- Оксана! У нас уже идут экзамены. Скоро распишут по кораблям и частям, и мы, может быть, никогда больше не увидимся. Я хочу, чтобы все было, как и прежде. Обними меня. Я люблю тебя!
Мы обнялись, и я побежал в часть.
Через неделю после экзаменов из нас сформировали отдельную бригаду минеров-подрывников. Уезжали с Батумского вокзала. Старшего группы, майора Жукова, провожали жена и дочь.
Была и Ехсан. Я никогда не забуду ее прекрасные глаза, наполненные слезами. Я не знал, что делать и говорить. Гулко стучало сердце. Обняв меня, Ехсан что-то шептала мне на ухо. Среди привокзального шума я не понимал ни слова.
- Сестренка моя, Оксана! Я буду помнить тебя всегда, ведь мы должны встретиться! – без конца повторял: - Оксана! Оксана! Ми квар хар, шенс, Ехсан!
Всю свою любовь я вложил в эти слова.
Я люблю тебя, Ехсан!
Команда: "По вагонам!!!" Как будто целая армия уходила, а не группа моряков.
Дернулись вагоны, и медленно-медленно провернулись колеса. Я с трудом оторвал руки Ехсан от себя и, наклонившись, припал к ее губам. Она мне ответила таким поцелуем! Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я ощущаю ее губы. Никогда в моей жизни никто так меня не целовал. Я прыгнул на подножку уже набиравшего скорость поезда. Какое-то время Ехсан бежала рядом с вагоном. Сорвав с головы берет, я бросил его Ехсан, и она, поймав его на лету, прижала к лицу. "Ех-саан!" – прокричал я… Все. В памяти осталась Ехсан, стоящая на конце перрона с прижатым к лицу беретом.
Колеса стучали: на-фронт, на-фронт…
Пройдя по вагонам до своего, я лег на среднюю полку и уставился в темное окно. Кто-то из моряков подал мне объемистый узелок. Развязав его, увидел вареную курицу, яблоки, кусок сыра, хачапури. Глиняный кувшин был заткнут кукурузным початком. Вино и закуску разделили поровну среди находящихся в купе. От курицы мне досталась ножка. И еще был платок с вышитым моим именем в окружении васильков в одном уголке, а во втором – “Оксана из Махинджаури”. Мысленно поблагодарил Ехсан за подарок и упрекнул за потраченные на пшеничную муку для хачапури деньги. Лежа на полке, мысленно разговаривал с Ехсан. Рассказал ей, как мы едем в поезде, как я ее люблю. Так и заснул под мерный стук колес с мыслями о ней.
Потом захлестнула работа по разминированию освобожденных местностей. Мы продвигались вместе с фронтом. Все ближе и ближе был Крым. А там - родной Севастополь. Уставали ужасно. Рад был приткнуться где-нибудь и соснуть часок-другой. Улучал минутку и писал Ехсан письма. Но от нее не получал. Нас все время перебрасывали с места на место, и почтари не поспевали за нами. Потом закрутилась, завертелась фронтовая вьюга, не продохнуть. Дни и ночи слились в одно целое. Ночью - сполохи пожаров и взрывов, днем черный дым заволакивал небо. И надо было ползти, вжимаясь в землю, делать проходы в минных полях для уходящих в ночной поиск разведчиков, и опять минировать, а потом снимать свои и немецкие мины…
Свидетельство о публикации №211071600357