Попутчик

Роскошно поблескивая синими боками  и громадным  тонированным  лобовым стеклом, красуясь рекламными надписями, автобус с размаху въехал на стоянку, где его ожидала уже толпа пассажиров, пестрая и живая среди темно-практичных кубиков багажа..
Водитель  сменил впереди табличку «Заказной» на номер маршрута и место назначения «Санкт-Петербург» - и толпа радостно вздохнула.

Особенно радовалась шумная группа студентов-биологов, возвращавшихся с  лесной практики. Юноши в кедах и  мешковатых костюмах защитного цвета, девушки в тесных джинсах, приоткрывающих живот. Взрыв междометий и словечек вроде «Вау!» и «Круто!», возбужденные подпрыгивания, объятия и передразнивания вызвали улыбки солидных пассажиров-одиночек, поневоле вспомнивших юность.

Автобус действительно был очень красивый, туристский. Судя по смене табличек, он служил и паломникам местного монастыря, и по совместительству компании автоперевозок.

Нам с дочерью места рядом не достались, поскольку билеты мы приобретали перед выездом, последние оставшиеся в кассе. В аккуратном новеньком салоне мое сидение оказалось рядом с мужчиной средних лет, который сидел у окна и очень любезно, даже радостно подтвердил, что мой номер именно рядом с ним.

Боковым зрением я отметила букет  разноцветных турецких гвоздик в сумке у его ног, светлую ветровку и ровную стрижку. Что-то военное неуловимо проскальзывало
в гладкой выбритости  подбородка и затылка, в аккуратности одежды, в крепком телосложении.

Студенты с шумом заполняли салон, громко обсуждая, кому с кем сидеть и кто на этот раз имеет право сесть к окошку.

 Руководила студентами молодая женщина в джинсах и клетчатой рубашке,  по виду чуть старше этих ребят, но по исполняемым обязанностям и тому, что к ней обращались по имени-отчеству, уже их преподаватель. Она без конца пересчитывала  студентов и сверяла билеты, причем каждый раз выходило или лишний билет или недостаток мест и приходилось пересаживать кого-то и заново пересчитывать.

«Мамочка, не расстраивайся, все будет хорошо», - говорил в трубку мой сосед, пытаясь перекрыть хаотический шум салона.

Наконец все улеглось, и пыльная вокзальная площадь городка тихо поплыла за окнами. Автобус медленно поворачивался вокруг  женщины почтенного возраста, но того интеллигентного типа внешности, который заставляет о возрасте забыть. Она стояла напротив нашего окна, внизу у автобуса  и внимательно смотрела в окно.. Мой сосед помахал ей рукой и украдкой вытер глаза. Этот жест изумил меня, и я невольно задалась вопросом, почему может плакать взрослый мужчина, расставаясь с матерью.
Виделась какая-то драма, разные варианты которой стали один за другим прорисовываться в моем воображении. Уезжает навсегда? Уверен, что больше не увидятся? Нет, что-то  не сходится…

Мы выезжали из лесного края, из городка, расположенного на гладкой спокойной реке, по которой проплывали баржи с лесом и белые туристские лайнеры, следовавшие на север, к знаменитым островам на уникальных озерах. За окнами мелькали сосны и аккуратные многоквартирные  домики, построенные немцами после войны, цветники, гаражи, старинные бревенчатые дома, кое-где еще уцелевшие здесь, новая церковь в кирпичном русском стиле, роскошно зеленеющие парки и сады. Мелькнул,  устаревший уже, рекламный плакат, зазывающий на этнический   фестиваль местной финно-угорской народности – вепсов.

- Вы были на фестивале? – вдруг спросил у меня сосед, повернувшись вполоборота.
- Нет…- от неожиданности я подскочила.
- Не н-нравится?- он слегка заикался.
-Да нет, нравится.. То есть.. Мы хотели…но не успели …- я начинала досадовать на этот допрос.
 - Т-туристы? – доброжелательно, но твердо продолжал мой собеседник. Похоже, он был в полной уверенности, что затеял непринужденную  беседу.
- Не туристы, дачники – сказала я, мобилизуя осторожность и терпение.- Дача в деревне неподалеку.- Я фильтровала в уме каждое слово.

Мужчина кивнул и на некоторое время замолчал. Потом так же вдруг возобновил разговор
- А у меня д-дача здесь, в городе
- Да? – сказала я, изображая любезность.
- Т-трехэтажный к-кирпичный дом.
- Ммм…?
- Холл с к-колоннами, т-туалет восемь метров.
- Да что вы?...
- Один т-туалет восемь метров, п-представляете? – сказал он с восторгом
Я только помахала головой, изобразив на лице  такой же восторг.
 - Но мы там жить не будем, - продолжал он, внезапно помрачнев, - не т-тот менталитет.
Я не решалась продолжить беседу и выяснить, какой именно менталитет нужен, чтобы пользоваться восьмиметровым туалетом, и чем он отличается от менталитета пользователей двухметровых туалетов. Я опасалась, что в результате этого обсуждения мы забредем в опасные интеллектуальные дебри.

- П-правда, м-маму жалко, - продолжил все так же внезапно мой собеседник.- она привыкла к дому. Семь лет мы там живем. Одну из к-квартир в Питере продали и купили дом…
- Может, не стоит продавать тогда? Если семь лет прожили и мама привыкла?
- Н-нет, все решено. Менталитет не тот. – сказал он

В салоне автобуса студенты увлеченно обсуждали какое-то насекомое, передавая по рядам глянцевый журнал с большими красивыми снимками чего-то, сидящего в траве, и статьей – по всей вероятности о необыкновенных свойствах этой твари. За окном мелькали рощи, поля, перелески, поселки  и автозаправки.

-Маму жалко – повторил мой сосед
- Может, в другом месте купите дом?
- Н-нет, мы смотрели в… - он назвал местность, где стоимость домов определялась не столько  качеством строений, сколько  великолепными пейзажами среди почти дикой природы. – Деревянный. Ну что это за дом? За такие деньги?

Собеседник вызвал у меня странное чувство. Сочетание доброты, незащищенности, но и одновременно какой-то опасности, которая словно исходила от него, сбивали с толку, мешая настроить разговор на одну определенную волну.

Разговор заглох, и я уже почти забыла о своем собеседнике. Но он так же неожиданно, как и прежде, напомнил о себе.

- М-можно я задам Вам вопрос? – он обернулся, и стали видны его растерянные грустные голубые глаза.
- Вы умеете прощать?
Я пожала плечами.
- Вы бы могли простить предательство?
-…
- Предательство без измены, после двадцати шести лет супружеской жизни?
- Если без измены, то, может, и не предательство вовсе? Чего не бывает в жизни? Вы уверены, что это именно предательство?
- Нет, это точно предательство, без вариантов. Мне давно уже один человек сказал: «Будешь раздавлен и унижен в своем доме». Так оно и получилось.
Я хотела сказать, что нужна большая осторожность со сторонними советчиками и доброжелателями, особенно в вопросах семейной жизни. Но удержалась, так как видела не столько желание слушать, сколько выговориться.
- Т-трижды она меня растоптала. П-первый раз давно уже, когда ездили к ней на родину в Вологодскую область хоронить ее мать. Тогда ее двоюродный брат, который меня ненавидит, который всю жизнь  завидовал мне, моим успехам моим деньгам, перегородил мне дорогу в дом, где была покойница, сказал «тебе нечего здесь делать, ты здесь никто». Я не стал ничего затевать, поскольку момент был такой. Нельзя. Хоть и мог бы врезать ему тогда. Но ей рассказал потом, так она, представляете, взяла сторону брата, и сказала, что я сам виноват. П-представляете?
- Ну, это мелочи…- сказала я не совсем искренне.
- Нет, не мелочи, - возразил он.-  Это совсем не мелочи. Двадцать шесть лет прожили. Мне было семнадцать, когда познакомился с ней. У меня не было другой жизни, только этот брак. Теперь вот подано заявление на развод. А что дальше? Хотел вот. Отправиться в … - он назвал одну из горячих точек планеты. – Пусть убьют и ладно.  Отомстить за Сербию, за Ирак…

Переход был неожиданным: неотмщенное личное распространилось на зло глобальное. Идея мести за Сербию на мгновение вдохновила и меня, ведь Сербия – это боль всякой славянской православной души. Перед глазами пронеслись разрушенные монастыри, циничные бомбардировки Белграда, надписи «С Пасхой» на снарядах и вечно  улыбающееся лицо  генерала того военного альянса .Лицо подонка. Или человека с нервным тиком лицевых мышц, принудительно растягивающим лицо в улыбку. На худой конец, просто контуженного.

-А может, не убьют ,и денег заработаю – тон попутчика стал мечтательным. – Представляете, ребята говорят, что за каждого убитого  дают по две тысячи, а за подбитый танк восемь тысяч.
То, что изобразилось в тот момент  у меня на лице (не умею скрывать сильные чувства), мой удивительный собеседник прочел по-своему.

- Медальон только надо снять с шеи и все.- он невольно провел рукой по сволей шее.

«Хорошо, хоть не уши», - подумалось в этот момент, так как на память пришел обычай собирания ушей представителями  страны, несущей цивилизацию (как они ее понимали), в далекий Индокитай еще в годы моего детства. Как-то уже все было некрасиво и неромантично.
- А потом подумал. Что будет с мамой, если меня убьют, за что ей такое? – Он вздохнул и посмотрел на цветы в сумке.- Решил не ехать.

«Ну и слава Богу», - подумалось мне.

Автобус несся среди равнин и лесов к славному городу Санкт-Петербург. Пассажиры жевали, читали, переговаривались, играли в какие-то игры, нажимая кнопки своих гаджетов, разгадывали кроссворды или что-то обсуждали, прижимая к уху сотовые, с невидимыми  дальними собеседниками. Попеременно или склонные к простудам пассажиры просили водителя отключить кондиционер, или, наоборот, ревнители свежего воздуха просили кондиционер включить. Многие просто спали. Дорога утомила всех.
 
А я остаток пути пыталась решить вечные вопросы. Почему так беззащитен русский человек перед лицом зла? Получив хорошее воспитание, строит семью с человеком чужим, не разделяющим его взгляды, будучи скромным, кидается на роскошь, навязанную дешевой рекламой, будучи добрым, копит зло, чтобы вылить его в совсем другом месте и часто не по адресу вовсе. Или, можно задать вопрос иначе: как воспитать человека доброго, порядочного, семейного, чтобы он одновременно был достаточно сильным и устоял под тем цунами, которым несется на него житейское море, с его развалом семьи, крушением устоев, алчностью и жестокостью в качестве главнейших добродетелей? Как удержать потом русского человека, когда он, подобно раненому зверю, затевает свой бунт, бессмысленный и беспощадный?
 
Нет ответа на эти вопросы.Загадочную русскую душу еще никому не удалось разгадать.