Гл. 2. В Берлине

И вот я в Берлине...

 Не буду рассказывать, как до самой Белоруссии, за моей кухонькой на колёсах с ароматным дымком и потрескивающими сосновыми дровишками, гнались сотни голодных собак. Но на пограничном пропуске у бедных собачек с визами проблемы оказались, и в Польшу я уже въехал без почётного эскорта. А дворняжек наших жаль.

 Пересекаю Poland, а наши бывшие друзья на мою «Победу» хмуро, исподлобья смотрят. Пшекают что-то недовольно, а иногда, вроде, и камешки в мою сторону бросают. Мужики, но я же Ваш самолёт не трогал!

 Утречком въехал в Deutschland
  Разогнался, сколько позволяла мне моя «Победа», аж пятьдесят км в час! Беззаботно, напеваю на один известный мотивчик из «Колибри»:

У моей Брунгильды – синие глаза,
Полюбил её я - раз и навсегда!

 А на подъёме, всякие там мерседесы, фольксвагены, ауди, и опели сигналят, deine Mutter! Но не обгоняют, культурные сволочи. Потом уже рассмотрят мои агитационные украшения, морды высунут и пальцем возле виска крутят. Ну, думаю, немчура проклятая, зря я пацанов не послушался, пулемёт не приделал, погонял бы я вас сейчас…

 Я тоже, не лыком шитый, им в отместку, маску марлевую лицевую достал и левой рукой машу, словно быку на корриде: «Что ж вы, чистоплюи, в натуре, всю Европу  своим гриппом овощным заразили?» А они мне в ответ: «Die russischen Schweine…» и ещё что-то обидное.

 Ах, так! И начал я по автобану маневрировать, несколько фур-длинномеров сразу же - в кювет! Что-то высыпалось, остановился, смотрю, – тушёнка американская, – а вот и ленд-лиз подоспел. Бросил пару ящиков в багажник  и  vorw;rts!
 А водилы их, так, в некотором недоумении, потилицю чешуть, удивлённо глядят на портрет генералиссимуса, красный флажок, и задумчиво мне вслед смотрят: «Неужели уже третья мировая началась?..»

 И вот я в Берлине.
 Аккурат на 9-Мая прибыл. Почистился, побрился, побрызгал себя любимым «Armand basi in blue». Машинку мне помыли и кухоньку каким-то шампунем освежили. Надо всё же немцам отдать должное: любят они Sauberkeit (чистоту) und Ordnung (порядок). Припарковал свою военную технику в каком-то переулочке и двинул в Трептов-парк.

  Важно надул щёки, сунул полицейскому сотню евро – он меня за какого-то российского депутата принял, пропустил без очереди. Я от нашей братвы возложил венок, поклонился, всё чин-чинарём. Налил солдату-освободителю сто грамм наркомовских, сверху горбушку чёрного хлеба и мисочку ароматного кулеша рядом поставил. А девочке – полкила конфет «Мальчик с пальчик» и детского печеньица «Прямо в глаз».

 Хряпнул стакан «Чёрной пантеры» за «нашу Победу», как говорили в своё время Генрих Эккерт  и Штирлиц. Вспомнил, сколько же наших ребят полегло, и скупая мужская слеза сама собой, предательски покатилась…

 Ну, думаю, deine Mutter! Негоже русскому человеку перед немчурой нюни распускать! Взял себя в руки, ещё раз поклонился солдату-победителю и назад – к своему транспортно-кухонному чуду. А та-а-ам!..

 А там уже выстроилась очередь - тысячи и тысячи - до самого Нюрнберга, а, может, и до самого Гурьева – мне отсюда плохо видать. Стоят спокойно с одноразовыми пластмассовыми мисочками, ложечками и кружечками, вопросительно на меня смотрят.
 Не пойму? То ли май сорок пятого вспомнили, то ли репетиция финала третьей мировой, так, вроде, премьера уже была. Запутался. Но Вы, уважаемые читатели, мой намёк правильно поняли.
 А, может, они просто оголодали? Видел я по дороге огромные кучи испанских красно-рыжих сгнивших помидорчиков, груды, какого-то зелёно-бурого цвета, огурчиков и высоченные пирамиды пожухлого салата.

 В некоторой растерянности решил отмазку дать. Взял у одного фрица кружечку и показываю, мол, с чайком проблемы будут – кухонька-то только одна, и могу вас только кашкой побаловать.  И хочу в бега побыстрее податься.

 «Ja, ja, Ivan. Einen Moment!» - и хлопают меня по плечам. Через десять минут из ближайшего музея выкатывают ещё один ресторанчик на колёсах, а по зелёным бокам - разные пожелания чем-то острым выцарапаны в адрес фюрера. Наверное, ещё с войны этот литературный постмодерн сохранился. А в котле уже и чаёк цейлонский кипит, а внизу дровишки из липы потрескивают. Суют мне белоснежный фартук и колпак накрахмаленный, давай, мол, vorw;rts!

 Извечный русский вопрос: что делать? Я на небо взглянул и вдруг – о, чудо! – там, среди редких белых облаков какая-то яркая вспышка и оттуда, рядом со мной пять хлебов падают. Чуть по башке не долбанули! И на моей кухоньке уже откуда-то бренд-наклейка появилась. «Der s;;e Brei», по нашему, значит: «Волшебный горшочек».
 
 А за моей спиной какой-то задушевный голос молвит: «Вован, давай, не тяни резину, deine Mutter!..  народ-то волнуется». Я оглянулся – никого. Снова глаза к небу поднимаю, и тут до меня дошло: «Спасибо, Отец наш родной! Не посрамил нашей святой матушки-Руси!»

> - <
  «Ай да, Стрельцов! ай да, сукин сын!» - услышал автор за спиной весёлый голос, - рarfaitement bien, avec charme. Здоров, Вован, deine Mutter! А за словечко «задушевный» – готов даже цилиндр снять и бакенбарды сбрить. А хочешь, вообще, наголо подстригусь, возьмёте меня в свою ОПГ?  - снова улыбнулся великий поэт.
- Здравствуйте, Александр Сергеевич, спасибо за комплименты, - несколько смутился автор. - Я, конечно, понимаю, Вы меня слегка подъ…ете, но всё равно – приятно, что решили навестить, поговорить…
- Ну и как, Владимир, Вы поживаете, как матушка-Россия?
- Да вообще-то, Александр Сергеевич, особенно похвалиться нечем, хреново. Снова, почти как в начале XVII века, настали смутные времена. Ну, Вы же в курсе.
- Неужели поляки снова Москву захватили? – изумился гениальный пиит.
- Ну не совсем так, хотя проблем с ними хватает. Тянут страну кто куда. Комсомольцы в олигархи рванули, физкультурники – в бандиты, барышни-крестьянки в путаны, подались. Снова Россия на распутье!

  Смотрю, улыбка с губ слетела, помрачнел.
- А кто такие комсомольцы?
- Да вроде молодых революционеров.
- Декабристы что ли?
- Нет. Пожалуй, ноябристы.

 Разговор с умным поэтом, слабо разбирающимся в социально-политической обстановке России начала XXI века (И&П), продолжался бы ещё Бог знает сколько времени, если бы автор не взялся за дело решительно.
- Вот что, Александр Сергеевич, промолвил я, - неплохо бы по стакану «Чёрной пантеры» пропустить.
- Ну, угости.

 И через полчаса наше национальное достояние стало учить меня уму-разуму:
- Я, сударь, понимаю. Россия снова перед выбором. Ну и натворили же Вы дел в ХХ веке, сколько душ невинных загубили. Мы тоже хороши - в декабре двадцать пятого хотели батюшку-царя порешить. Но, вы!?… В семнадцатом! Что ж так и будем бесконечно: комдив Чапаев против адмирала Колчака!? Неужели предназначение России – пугать другие народы, чтобы они тыкали пальцем в нас и говорили своим детям: «Так жить нельзя».

 «Он все больше хмелел. Я за ним по пятам».  (В.В.)

 - И последний совет. Я вчера общался за бокалом шампанского с одним Вашим недавним бардом. И вот он мне под гитару напел, что ответ на все проблемы «…есть, и ответ единственный…» И заключается он в следующем - я уже об этом Вам говорил, но, похоже, что Вы плохо меня слушаете. Пробуждайте лирой добрые чувства у людей, не ждите чуда, новой мессии с чёрными усами или «руководящей и направляющей руки». Живите по христианским законам, и никого и ничего не бойтесь. Не сгинет земля русская!

  Я покорно опустил голову, признавая, что во всех бедах виновата наша ОПГ, хотя… дыма без огня не бывает.

- Ладно, пора мне к себе, в Болдино. Акулька, поди, заждалась, а тебя - немчура.
- Что, встречаетесь ещё? Передавайте ей привет.
- Спасибо, передам. Ну, будь здоров, Вован, deine Mutter!
- И Вам не хворать.

Я вздохнул и…
> - <

 И начал  черпаком шуровать.
 До сих пор спину ломит, руки ноют, кое-где от горячего чаёчка кожа не зажила. А они всё идут и идут. А каша всё не кончается и не кончается!

 Ору: «Женщины с грудными и малыми детьми – без очереди!» Подходят.
 «Теперь - пенсионеры и инвалиды!» Подкатывают на колясочках и никаких ссор, скандалов. У нас, наверное, уже все переругались, передрались бы давно. Всё-таки странным образом переплелись судьбы двух великих народов: России и Германии.

  Кричу: «Ветераны Великой Отечественной – подходи!»
 У двоих замшелых девяностолетних стариков из 61-ой пехотной дивизии от удивления челюсти со вставными зубами отвисли, а облезлые брови вверх поползли. Заработался я, наверное. Тут до меня дошло: «Ошибка, ошибка, deine Mutter! -  кричу, - Error 403». Челюсти – вверх, брови – вниз, не удалось без очереди проскочить. И как они все русский язык понимают – не пойму!?

  Так прошло несколько часов.
  А силы уже на исходе, почти в беспамятстве шепчу: «Всё. Обед. Mittag, по ихнему». А они мне удивлённо в ответ: «Ка-а-ак? Deine Mutter! Это был только Fr;hst;ck (завтрак), а будет ещё и Mittag?»

 Я чуть не расплакался: «Это у меня перерыв на обед, deine Mutter! - и бью себя в грудь, - устал, отдохнуть надо, поесть…»
А эти весси ненасытные: «Ja, ja. Ми есть понимать, ми есть warten (подождать)».
 Думаю, deine Mutter: « Что есть подождать, если я есть хочу».

 Не помню, как вырвался, весь в каше, в тушёнке, «в паутине,.. весь в бычках» (А. Р,). Спасло, что насмотрелся «17 мгновений весны» – все улочки знакомые. Нашёл тот самый знаменитый лесок, стакан «Чёрной пантеры» принял, на кашу уже и смотреть не могу. Рукавом занюхал, упал на руль и проспал ровно двадцать минут.

 Проснулся бодрым, посвежевшим. Снова привёл себя в порядок, задумался. Задание Центра я выполнил, накормил пятью хлебами пятьдесят тысяч человек и достойно могу возвращаться на Родину. Может, мне Героя дадут или «наградят посмертно», Папу почему-то вспомнил. Всякое у нас на Руси бывает. И хотя рожа у меня бандитская, симпатичная как у Жана Бельмондо, но душа – русская, добрая.

У моей Брунгильды – синие глаза,
Полюбил её я - раз и навсегда!

 И поехал я по известному адресочку. Надо всё же спасать бабёнку.

***
 
Настоятельно рекомендую посмотреть, что творилось в Берлине, в мае сорок пятого!..

http://www.youtube.com/watch?v=P1KzYFI5YrQ