Письмо из госпиталя

“Присядь-ка рядом, что-то мне не спится.
Письмо я другу нынче написал…”

Год 1999-й, месяц февраль, Ульяновский госпиталь инвалидов войны.



                Здравствуй, Николай!

     На этот раз я застрял здесь надолго. Зашевелился у сердца осколок того памятного последнего боя. Надо же, больше полувека сидел в сердечной сумке и на тебе… Завтра операция.

     Уже ночь. В палате нас четверо, как в танковом экипаже. Нас тогда тоже было четверо. Ты, Коля, - механик-водитель, Сосо Кавтарадзе – пушкарь, Ахмет Умурзаков – радист-пулеметчик и я, командир. Все годки. Всего полгода мы были вместе. Как мушкетеры – “один за всех, и все за одного”. Сейчас, вглядываясь в прошлое с высоты своих 73-х лет в тот 44-й, вижу, как 19-летние юнцы, - нет, солдаты! – шли на врага, не думая о смерти, чтобы защитить Родину. Иной раз страх сковывал все тело, зубы выбивал дробь, холодный пот прошибал… Но надо было сражаться, и я кричал: “Вперед! Вперед, Коля! Огонь, Сосо! Коси их, Ахмет!” и наша “тридцатьчетверка” мчалась через воронки и окопы врага, давя гусеницами пулеметные гнезда, прорывая проволочные заграждения.

     Я помню первый бой. Мы прибыли на новеньком – прямо с завода – танке, и сразу пришлось атаковать. Три наших машины развернулись в линию и пошли на высотку к бетонному доту. Вдруг из-за холма появился танк врага, потом второй, третий… Идут уступом, клином. А я смотрю в панораму и думаю:”Там же в танках такие же люди, как мы. Как же я смогу их убивать?” Сверкнуло пламя из орудия головного немецкого танка. Болванка с воем и скрежетом ударилась о нашу башню, разбив панораму. Вот тут меня зло взяло. Ах ты!... Заменил панораму, послал снаряд, но выстрелить не успел. Перед немецкими танками встали разрывы заградительного огня нашей артиллерии. Один танк задымил, и было видно, как из него выпрыгивали немцы. Остальные два танка развернулись и ушли за высотку.

     А потом были фронтовые будни – бои, ночные броски в тылы врага, засады у дорог. Доставалось и нам. Но мы быстро восстанавливали повреждения своими силами и опять шли в бой. А тот мост помнишь? Так себе мосток, но если его взорвать, крутые берега быстрой и глубокой реки задержали бы наше наступление.
Ночью полковая разведка ходила к мосту. Нарвались на охрану. Но одного немца все же взяли. Утром нам поставили задачу: с ходу прорваться через мост и дать пехоте закрепиться на том берегу. Сохранить мост, во что бы то ни стало. “Язык” рассказал, что мост заминирован. В блиндаже за мостом – два сапера с подрывной машинкой. Есть еще провода к фугасам, причем дублированные, но куда ведут, солдат не знал. Ты помнишь нашего комполка – “батю” Назарова? За его плечами была гражданская война, Испания. Нашему – самому молодому – досталось идти первым. “На вас вся надежда, сынки!” - сказал полковник. А я, когда мы остались одни, возьми и спроси у него разрешения помолиться. Ведь я был воспитан в мусульманской семье, потихоньку совершал намаз. Командир и многие знали об этом, но молчали. В тот раз он сказал мне: “Молись, сынок, я не запрещаю”. И я перед боем молился в лесочке. Просил у Аллаха помощи…

     Потом мы понеслись на полном ходу. Вот мост, загремели гусеницы по настилу. А у меня одно в голове: вот, думаю, сейчас немец-сапер крутнет ручку подрывной машинки… Как на крыльях вынеслись на другой берег. Небольшой подъем, и вот он, блиндаж! “Командир! - кричит Ахмет, - Блиндаж!” - “Николай, стой! – командую я. – Сосо, огонь!” Выстрел – и над блиндажом дыбом встала земля и бревна перекрытия. Прямое попадание с первого выстрела! А за нами через мост уже мчались наши танки с пехотой на броне.

    Почему я сейчас вспоминаю все это так подробно? Наверное, это болезнь подобралась – тихо и незаметно, как кошка на мягких лапах, и безжалостно выпустила свои острые когти в самый неподходящий момент. Раньше мы очень мало или совсем ничего не рассказывали о войне, потому что она была рядом. Но она навсегда останется с нами, до конца дней. И вот именно сейчас захотелось поделиться с кем-то пережитым там, в далекой юности, опаленной войной.

     Завтра операция. Ведь не пристало людям в теле носить свинец. Ты помнишь, Коля, встречу с “тигром”? Как отскакивали от его лобовой брони наши снаряды? Я не помню, кто первым крикнул: “Таран!” Но мы пошли… Все зависело от тебя, и ты показал себя классным водителем. Маневр за маневром, и мы вышли на “тигра” сбоку. И на полном ходу ударили его в левый борт всей нашей мощью. И перевернули его! “Тигр” на боку лежит, и мы оказались на боку. Но мы были живы.

     Завтра операция. Спят мои соседи по палате. Вон Петр Авдеев лежит, поджав свою единственную ногу. На войне он был сапером. Сколько мин обезвредил, сохранив многие жизни. А сам оставил там ногу и почти оглох. А это Валентин Солдатов. Ему за восемьдесят. Пехотинец. Говорит о себе: “Я пехом от Москвы до Берлина протопал. И фамилия у меня стоящая. Сколько раз был ранен, но всегда возвращался в свою часть, дальше медсанбата в тыл не уходил”.

     Не спит, ворочаясь с боку на бок, бывший снайпер Михаил Васильевич Михеев, защитник Сталинграда. Глаза и кисть левой руки в двадцать лет положил на алтарь отечества – так он сам говорит о себе. Никогда не унывает, шуткой и прибауткой поддержит загрустившего. Ходит по госпиталю быстро, все время что-то напевая вполголоса и постукивая по полу палочкой. Его всего один раз провели по госпиталю, и он теперь ходит сам, спускаясь и поднимаясь по лестницам к процедурным кабинетам. И не скажешь, что он слепой. Вот какие люди живут на нашей земле…
- Эй, танкист! Ты чего не спишь? Письмо пишешь?
- Да. А как ты узнал?
- Я слышу, бумага шуршит и карандаш скрипит.
- У меня не карандаш, а ручка шариковая.
- Переживаешь за операцию? Не бойся, здесь хирургия высший класс, вытащат твою железяку из груди и новое сердце приладят.
- Нет, мне другое сердце не надо, с этим бы прожить.
- Проживешь. Нам никак уходить нельзя. Кто ж сынов и внуков уму-разуму наставит?
Вот так мы поговорили с Михаилом Васильевичем.

     Пишу письмо, а время бежит. Завтра-то наступило… Значит, операция сегодня.
В последнем бою досталось нам по самую маковку. Но мы поработали на славу – сожгли две самоходки немецких, да танк в придачу. Вырвались на шоссе, а там колонна пехоты с артиллерией на марше. Размотали все в пух и прах, черный дым от горящих машин солнце закрыл. А при развороте сами поймали пару снарядов в борт. Загорелась наша “тридцатьчетверка”. Когда покинули машину, разорвавшийся рядом снаряд раскидал нас в разные стороны. Меня, истекавшего кровью, и тебя, Коля, доставили в медсанбат наши танкисты. Ахмет и Сосо остались там. Помню еще, как в медсанбат прибыл генерал и спросил: “Где здесь наши герои?” Я собрался с силами, привстал на носилках и доложил генералу, что приказ мы выполнили. Ты, Коля, лежал без памяти. Генерал обнял меня и поцеловал. А я тут же отключился.

     Кончаю свое письмо. Сейчас буду молиться за ваши души, мои побратимы. Пока жив, я помню о вас! Все, пришла сестричка за мной. Сосо, Ахмет, Коля, я пошел!

                Командир Т-34 № 212
                Ст. сержант Махмутов Самат.