Особенности советской национальной рыбалки

После безвременной смерти моего двоюродного брата Алексея я стал наследником архива его отца - моего дяди, профессора Тимирязевской сельскохозяйственной академии (ТСХА), ветерана советско-финской и Великой отечественной войн Владимира Николаевича Баканова (1921-1986). Годы войны оставили глубокий след в его биографии. 

С 18 лет на военной службе, служил танкистом. В начале войны сражался на Северо-Западном фронте, потом - на Брянском, а в конце – на 2-м Прибалтийском фронте, демобилизован в ноябре 1945 г. Награды получил уже после войны за ранения в отгремевших боях: участвовал в танковых атаках, о чем оставил письменные воспоминания.  День победы встретил в Прибалтике, в Тукумсе: война с Германией закончилась, но дел в тылу победоносной армии до демобилизации было немало: недавно занятые территории таили еще много опасностей и требовали неусыпной бдительности.

Когда колоссальное напряжение многолетней жестокой войны стало спадать, к Владимиру начали возвращаться воспоминания детства и довоенной юности, выдавались лирические минуты. Описание одной из таких минут он оставил в потертой записной книжке карманного формата:   

«После хлопотливого дня пришлось побывать мне сегодня совершенно невольно в одном небольшом латышском местечке, которое я не один раз проезжал еще раньше и даже немного жил там, не находя ничего достопримечательного, но сегодня мое внимание остановил небольшой прудок с прогнившей от времени плотинкой, заросший ивняком и олешиной. Круглые листья кувшинок и прибрежного тростника заставили меня почему-то задуматься; я остановился на минуту и решил сесть под развесистой плакучей ивой, которая своей листвой закрывала полпрудика.  Мне почему-то было так приятно и хорошо, в голове закрутились воспоминания детства и юности. Захотелось сбросить с себя все, взять удочку и босиком добраться вон до того камня, что еще виднеется из воды, и с наслаждением следить за еле заметными колебаниями поплавка на мелкой ряби воды, озаренной лучами заходящего солнца; ждать с нетерпением и азартом, когда маленькая, но ценная твоему сердцу добыча блеснет в воздухе серебристой чешуей и, еще трепыхающаяся, очутится у тебя в руке. Но время прошло: что было – ушло, что будет – посмотрим. Добепе, Латвия. 24 августа 1945 г.»

Этот отрывок,  стихотворение в прозе, является ключом к его дальнейшей жизни: закончил начатую до войны учебу в ТСХА, где продолжил успешную научную карьеру, женился, родил двоих детей, а закончил жизнь, когда поднималась новая смута, когда не внешний, а внутренний враг, смотрящий на жизнь как на эгоистическое стяжание материальных благ, готовился уничтожить государство, которое он отстоял в кровавой войне. Уходил из жизни в тревогах о будущем страны и семейства, которые был вынужден оставить еще совсем не дряхлым стариком, оставшийся верным идеалам фронтовой юности… На войне он потерял младшего брата Алексея, в честь которого назвал потом своего сына…

Он был страстным, азартным охотником и рыболовом, в детстве рыбачил с любимым братом, а после войны – с друзьями и товарищами по службе. Именно там, на природе, с удочкой в руках, он мог снова погрузиться в воспоминания о далеком детстве, о потерянных родных и боевых товарищах.

А еще это было приключением, непосредственным переживанием, катарсисом, который для него, фронтовика, был необходим для обретения душевного равновесия. Сохранилось письмо Владимира к его отцу, в котором он описывает один из эпизодов рыбалки на реке Медведице (север Московской области) в начале июня 1956 г. – поимку огромного сома.
Вываживание чудовищной рыбины дает неплохое представление о том, каким был Владимир Баканов, стрелок-радист и танкист на войне, как выслеживал, прицеливался и «подсекал» фашистов.

«…Выезд мы наметили на первое число, на пятницу, но шофер грузовой машины уже вечером сообщил, что он может нас отвезти только в субботу, то есть на одно воскресенье. И мы пошли на этот риск. Ночь застала нас в районе Большой Волги, откуда до Романова ехали, наслаждаясь непрерывной песней соловьев, заглушавшей рокот автомобильного мотора.
Приехали на заре, примерно в 3 часа. Пока мои компаньоны налаживали удочки для поимки живца, я пошел за лодкой (нашей прошлогодней), быстро ее добыл и установил мотор, который меня беспокоил, потому что не был законсервирован на зиму. Совершенно неожиданно эти опасения оказались напрасными – мотор завелся с первого оборота и затем в течение целого дня (полторы заправки бака) работал безотказно.

Медведица сейчас в берегах; все прошлогодние сухие заливы заполнены водой. Массовое количество куликов и чирков перелетают с места на место, но камыша и водной растительности на поверхности воды еще нет.

После того, как был налажен мотор, мне оставалось только сдерживать пыл моих товарищей, стремившихся как можно скорее начать ловлю легендарных медведицких щук. Шофер Федя безуспешно хлестал спиннингом в разных местах, от конца деревни и до старого парома.

Аркадий полавливал окунишек и плотвичек на удочки, а мы с Женей Федоровым сели в лодку, отплыли на противоположный берег и, не торопясь, разбирали спиннинги, готовили снасточки, любовались  тишиной и восходом солнца.

Когда все было готово, Женя сел на весла, а я приготовился «поиграть» плотвичкой, насаженной на снасточку металлического спиннинга. Единственно, что меня серьезно смущало, это то, что при последнем переборе снастей захватил с собой катушки с сатурном 0,5 – леской не для серьезной ловли. Но упущение это исправить было уже нельзя. 

Женя направил лодку к другому берегу, чтобы забрать Федю, а я спустил для проверки снасточку в воду, стал подергивать и вдруг… метрах в тридцати от берега, что-то очень мягко и основательно село, а затем без особого сопротивления покорно пошло к лодке. Как в этих случаях водится, Жене пришлось взять сачок. Но, вот незадача, это «что-то» упорно не желало подниматься на поверхность, и при малейшей моей потяжке уходило по дну в сторону.

Переть напролом эту рыбину не было никаких оснований при той снасти, которая была у меня. Процедура подвода к лодке и обратного ухода повторялась несколько раз и я совершенно свыкся с мыслью, что этой рыбой мне не овладеть и стал вслух убеждать в том же самом и Женю.

После этого мы в совершенно спокойной обстановке решили, что интересно хотя бы посмотреть, с чем мы имеем дело, и я начал более настойчиво подматывать снасть. И это имело успех – рыба наконец пошла с большим трудом вверх, но примерно на метровой глубине сделала отчаянный рывок и вновь ушла вглубь; мы оба только заметили сорокасантиметровый белый бок.

У Жени затряслись руки, а у меня за лопатками прошла неприятная дрожь. Нашему самообладанию наступил конец – я завопил на Женю, чтобы он бросил совершенно ненужный в этом случае подсачек и взял бы багор, который, к счастью, захватил.
Но рыба снова не хотела идти наверх – ходила у самой лодки, где-то на середине воды, при каждом повороте посылая на поверхность могучие буруны, а компаньон мой без конца твердил:

- Владимир Николаевич, я никогда багром не пользовался – только сачком!

Договорились, что если удастся поднять наверх рыбину еще раз, то он ударит спереди под нижнюю челюсть.

Сколько времени прошло, сказать трудно -  даже Феде, который стоял на берегу, наблюдая эту картину. Но вот, совершенно неожиданно, рыба у самой лодки пошла кверху. Мы с замиранием сердца ждали, что же будет, и вот показалась огромная омерзительная голова чудовища, а за нею и весь  почти полутораметровый корпус. Я оторопел, а Женя еще больше.
Мелькнуло: «Багор под головой, но почему же он не бьет?». Отчетливо помню, что я не сказал, а прохрипел:

- Бей!

И вот сом в лодке, пронзенный багром под нижнюю челюсть, но мы настолько возбуждены пережитым, что боимся даже шевельнуться. Затем я начинаю приходить в сознание и уже думаю, как бы сом не ушел из лодки; пытаюсь прижать его ногой, но она отказывается служить – вместо того, чтобы крепко прижать рыбу, она прыгает от неподдающейся воле дрожи. С Женей случилось еще хуже – он оцепенел, нос у него заострился, волосы поднялись ежиком, и, как он после рассказывал в спокойной обстановке, с ним случился «инфаркт».
На берегу консилиум установил ориентировочный вес рыбины в 12 кг, а длина каждого уса – около 30 см. К сожалению, точных данных тебе не могу написать, потому что это поручено сделать Жене, а я его сегодня не видел.

Дальше весь день прошел, конечно, под впечатлением   этого трофея и тот десяток мерных, полукилограммовых щурят, добытых с неимоверными усилиями на протяжении от Мальчикова до Акатова в счет уже не шел…

Возвращались обратно усталые и довольные. Вечер был очень теплым, бесчисленное множество майских жуков пересекало просек по нашему пути, а за Неклюдовым над перелеском протянули несколько вальдшнепов. Очень скоро, несмотря на тряску, все, включая  и Чинту (собаку), заснули. Вернулись домой в четыре часа утра в понедельник и, немного отдохнув, отправились на работу.

К концу дня, благодаря Феде и Жене, поимка сома стала достоянием многих знакомых, и они, встречая меня, говорили сначала не «здравствуй», а: «Что же молчишь? Рассказывай, как сома поймал». В общем, вот уже вторые сутки он мне покоя не дает».

Таков эпизод. Остается добавить вместо эпилога, что в конце августа того самого, счастливого для Владимира Баканова 1956 года, у него родился сын Алексей, завещавший мне недавно перед смертью архив своего отца и тем самым уполномочивший рассказать эту историю, которая так не похожа на  широко известные постсоветские фильмы, в которых свора пьяных беспредельщиков, лишенных исторической памяти и человеческого достоинства, претендует на раскрытие особенностей национальной рыбалки или охоты, выставляя Россию на поругание.   

Не с такими ли по сути пошляками, обретшими свою государственность в тогдашней Германии, воевал мой дядя на войне?



Еще о В.Н. Баканове:

http://www.proza.ru/2010/03/22/242

http://www.proza.ru/2011/02/16/1709

http://a-v-bakanov-memory.narod.ru/