Голгофа. библейские мотивы

Анатолий ЧЕРНЫШЁВ


   
      
               












                Г О Л Г О Ф А



























             А. Чернышёв знает, о чём ему               
             Говорить… Формой он владеет
             свободно, говорит именно то, что
             хочет сказать, и так, как хочет.
                Владимир Солоухин

                В нём нет жадного и суетного
            стремления печататься во что бы       
            то не стало, печатать всё, что   
            вылилось из-под пера. Не стремясь
            к лёгким успехам, поэт работает
            над стихами много и вдумчиво.
           Медленно, но верно восходит его
           звезда на небеса поэзии, но, взойдя,
           я думаю, она уже не сорвётся.
                Вадим Шефнер











                Библейские мотивы
                Благоговение
                Смута
                Просторечие
                Печаль
                Анатомия любви
                Реквием
                Глагол
                Предания старины               
               
               
               

                БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ
               


               
                *   *   *
                А вдруг Адам не изгнан был из рая,
                А как мессия на землю сошёл.
                Окинул всю от края и до края.
                Сушняк заметил.
                Молча подошёл.

                Ни зажигалки. Ни, хотя бы, кремня.
                Но друг о друга он его потёр,
                И появился способ самый древний:
                Без зажигалок разводить костёр.

                Потом топор из камня. Первый дротик.
                И первый лук. И первая стрела.
                Чубайсов ещё не было.
                Напротив,
                Земля ничейной, вольною была.

                И он, Адам, без акций и подачек,
                Жил как хотел – владыка и творец.
                Он влез в дупло – великая удача:
                Самой природой созданный дворец.

                Ходили тигры. Смело. Без опаски.
                Слоны трубили – шли на водопой.
                И львица с недовольною гримаской
                Воспринимала этот громобой.

                Как выжил он среди таких соседей?
                Стальной решёткой закрывал дупло?
                А может, спал, как русские медведи,
                И было ему сытно и тепло?
                -о-
 



                -5- 


 *   *   *
 Над библией задумался еврей.
Да неужели Яхве всех мудрей?
 Взял Моисея из греха, изрёк:
- Иди и правь!
Отныне ты пророк.

  А как же гои? Как сосед-араб?
 Ведь он сосед, а не какой-то раб.
 А эллин согласится быть рабом?
 - Иди и правь! О стену бейся лбом.

 Какая сумасбродная идея.
 Из-за неё хлебнула Иудея
 Бродячей жизни с нищею сумой
 В Европе и в Америке самой.
Портняжила. Сутяжничала. Льстила.
Спала вповалку на чужих настилах.
Плодилась на задворках, где могла,
Не зная постоянного угла.
 
Но вот поди ж ты, экая гордыня:
- Иди и правь! Ты пуп самой земли.
 Хохочет Аравийская пустыня,
 И Яхве усмехается вдали.

  Зачем затеял он потеху эту?
 Чтоб посмешить и небо и планету?
 Сидит, ломает голову еврей
 И, кажется, становится мудрей.                -о-      
      

      
                -6-


           ПЛАЧ АГАСФЕРА

  Я – вечный жид, Изгой среди изгое
 Само исчадье ада на земле.
 Здесь даже камень под моей ногою
Вопит как о проклятье обо мне.

  А перст Христа с Голгофы указует:
 - Вот он, изгой. На нём моё клеймо.
 И этот горб безропотно несу я,
 Как вол несёт тяжёлое ярмо.

  О Иегова, ты ли Моисею
 Явился в вихре дыма и огня,
 Сорвал мой род и по земле рассеял,
 Землёй обетованной поманя?

  Какая неуёмная гордыня
Неведомо куда нас повела?
 Какая Африканская пустыня
Арабский корень мой оборвала?

  А может, это в свете преисподней
Сам сатана сводил меня с ума,
 Советуя ограбить до исподней
Египетские мирные дома?
 
 И посох мой – не змей ли искуситель?
На землю брось – свернётся, как змея,
 Та самая, шептавшая – вкусите,
Вкусите от познанья бытия.               
 
                -7- 
                Идёт за мной моя худая слава,
                Какой не знает ни один народ.
                И мне она такая не по нраву,
                Но уж какую заслужил мой род.

                Несу её. Иду в изнеможенье,
                Сбивая ноги о каменья в кровь.
                На господа взираю – неужели
                Не обрету у праведного кров?

                Последнему феллаху из Египта
                Покажется горька судьба моя.
                Я лучше бы остался и погиб там,
                Чем быть песчинкой в мире бытия.
 
                Я – пыль!
                Я – прах!
                Стеная, умирая,
                Скитаюсь, милосердие моля.
                И где они, врата земного рая,
                Земля обетованная моя?                -о-            





                -8-
 *   *   *
 Когда Христа распяли на кресте
 И обрекли на медленные муки,
 Когда Иуды, братья во Христе
Вогнали гвозди в трепетные руки

  И смертная испарина со лба
 Смолу креста обильно оросила,
 - Распни его!          
- Распни его! –
Толпа,
 Беснуясь, исступлённо голосила.

  - Мы избранный! Мы праведный народ!
 Нам рай при жизни, на земле дарован.
 Его ж гордыня превзошла весь род:
 Он быть хотел Всевышним, Иеговой.

  Безумна фанатичная толпа.
 Маниакально жжёт её идея.
 У скорбного, у смертного столпа
 Свирепо в раж входили иудеи.

  Взлетали руки, словно частокол.
 Метались пейсы яростно по плечам.
 Лежал спаситель, немощен и гол
И уязвим, как все, и человечен.

  Повергнут навзничь, распростёрт, распят.
 Но вот его подняли вместе с брусом,
 И мир увидел, ужасом объят:
 Распят Мессия в образе Исуса.

  Над ним завис скорбящий херувим.
 Толпа редела, всё своё содеяв.
 И деловито, истово раввин
 Благословлял  бредущих иудеев.                -о-                -9-   


*   *   *
Ты, Моисей, действительно пророк?
Или игрок? Испытываешь рок?
- Я – Моисей! И в этом весь ответ.
Других пророков не было и нет.

Но разве нет азарта здесь, игры:
Сорвать народ, послать в тартарары?
- Нет, Палестина не тартарары,
Она, вестимо, стоила игры.

Вестимо-то, вестимо – это так.
Но Палестина не пустой чердак.
Угоена, ухожена она.
Там очаги сложили племена.

- Да, Палестина – молоко и мёд.
Она сама просилась прямо в рот.
А племена, мы выкорчуем их.
Расчистим землю для семян своих.

Ты сеешь зло и ненависть. Не сей.
С большим огнём играешь, Моисей.
Настигнет рок.
Жесток его урок.
О бумеранге слышал ты, пророк? 
                -о-               










                -10-


*   *   *
Безумно смотрит Соломон библейский.
Он в скорбном крике раздирает рот.               
- Великий боже! Помоги, воздействуй
На мой не образумившийся род.

Христа распявший,
Ирода родивший,
Он избранностью хвалится своей.
Он спесью дышит. Он гордыней дышит.
И сеет зло, как дикий суховей.

Он, не смутясь, селенья вырезает:
Старух, младенцев, волооких жён.*
И закрываю  в ужасе глаза я,
Тем злодеяньем страшным поражён.

О божий гнев!
О молнии и громы!
О праведный неотвратимый суд!
Сыны Израиля чинят погромы,
И боль, и мор, и ненависть несут.

Опомнитесь!
Пока народы мира
Ещё молчат, терпение храня.
Молю вас я, беспомощный и сирый.
Уж лучше б вы зарезали меня.

Вздымает руки Соломон библейский
И смотрит в небо, раздирая рот:
- Великий боже! Помоги, воздействуй
На мой не образумившийся род.
                -о-
____________________________________
*9 апреля 1948 г. банды Бегина и Шамира
вырезали и сожгли деревню Дейр-Ясин. 



                -11-



*   *   *   
Мир на семитов и антисемитов
Сионскими мужами поделён.
Два класса. Две породы. Две!
А мы-то
О чём? О самобытности племён.
Грузин плывёт на цыпочках по сцене.
Весь – как струна.
Заденешь – зазвенит.
Полёт его беспечен и бесцелен.
Он словно птица.
Он – антисемит?
А русский парень в искреннем восторге
В ладоши бьёт – улыбка до ушей.
Он – ксенофоб?
Но что ему до оргий
Сионских многоопытных мужей.
Они же делят. Делят. Тех и этих.
Одних арабов некуда зачесть.
Их вроде бы и нету на планете,
Хоть несть числа им,
Всюду они есть.
Антисемиты?
Или же семиты?
В какую половину занести?
А крови много по земле разлито,
Чтобы самих семитов развести.
И муэдзин сзывает с минарета
Всех правоверных совершить намаз.
Как долог звук, томлением согретый,
Донёсший состраданье и до нас.
И замерев, феллах у поселенья
Глядит на свой разрушенный очаг.
И медленное-медленное тленье
Зловеще разгорается в очах.
                -о-



                -12-

Письма из Палестины

                1.
Пишу тебе прискорбное письмо:
В святых местах я вляпался в дерьмо.
В арабском мире не библейский дом,
А пекло преисподнее, содом.

Они вопят – моя земля! Моя!
А что на это им отвечу я?
Твержу об исторических правах.
Но, скажем прямо, дело моё – швах.

Любой араб здесь – порох, динамит.
И что им НАТО и ООН и МИД?
В солдатской робе, как последний жлоб,
Надвинул каску я на медный лоб.

Я – Рабинович! – езжу на броне.
И музыка такая не по мне.
Я как никак маэстро, музыкант.
Ходил во фраке – полный элегант.

Какое форте выдавала медь!
Она умела плакать и греметь.
Не виртуоз, но всё же музыкант.
Теперь колонизатор, оккупант.

Навьючен амуницией, как вол,
Таскаю свой громоподобный ствол.
И этим рёвом я по горло сыт.
У вас на нас в Москве не дефицит?
               
                2.
Я русофоб?
Какой я русофоб?
Не верьте злопыхателям, не верьте!
Да встреть я русофоба, я его б,
Как кабана безмозглого, на вертел.


                -13-


Вы говорите – жид?
Какой я жид.
Я из прерусских русский по натуре.
Земля чужая – вот она лежит,
Свидетель нашей неуёмной дури.

Я – патриот!
 Пишу как на духу.
И сколько нас, таких вот патриотов.
Где ни живём – Россия на слуху,
Как будто там и калачи и шпроты.

Мы даже нашу партию – увы! –
Назвали русской. Русской! На чужбине!
Бежали, как чумные, из Москвы,
А здесь её, родную, полюбили.

Живём своей общиною и здесь.
Менталитет, видать, остался русский.
Сидеть бы и не дёргаться до днесь
В Арбатских переулках наших узких.

Я плачу о покинутой Руси.
Я к ней тянусь.
Я о Москве тоскую.
И сколько нас по свету не носи,
Мы не найдём радушную такую.
               
                3.
Ты не слыхал о Фиме ничего?
Здесь, в Палестине нет уже его.
Он потихоньку перебрался в Штаты.
И говорят, прижился, стал богатый.

Пошёл в торговлю.
Родственник помог.
Открыл какой-то крохотный комок.



                -14-



На старине, на антиквариате
Он сделал деньги, времени не тратя.

За ним Наум в Америку потёк.
И Моисей утёк, как деготёк.
Места святые их не удержали.
Бегут. Бегут. Почти в одной пижаме.

Но не для всех Америка Клондайк.
Кому-то – на!
А для кого-то – дай.
Какой гешефт? Какая там халява?
Все эти миллионы только слава.

Миллионеров делает Москва,
Была бы золотая голова.
За пять минут штампует и штампует.
У вас конвейер что ли, не пойму я.

Скупают земли здесь, за рубежом.
Скупают виллы и меняют жён.
Скупают пляжи.
Акции скупают.
Везёт же людям – знать, судьба такая.
               
                4.
Ты помнишь Моню?
Нет его уже.
Сидел в кафе на первом этаже.
Тянул вино – а выпить он любил,
Хотя разумно, аккуратно пил.

Так вот он пил и ел свою мацу,
Не ведая, что движется к концу.
Вошёл араб, и сразу грянул гром.
А Моня – с развороченным нутром.



                -15-


Мне до того араба дела нет.
Но был у Мони до Москвы билет.
Он запасной имел аэродром:
С двойным гражданством жил.
Когда б не гром…

И проклял я тогда свою судьбу.
Достал полузабытую трубу.
Наш старый, наш испытанный Шопен
Над Монею заплакал и запел.

Я этот марш играл не раз, не два.
Его слыхала матушка-Москва.
Его слыхали Пресня и Арбат,
Шахтёрский мост,
Тот самый, что горбат.

А Моню я как надо проводил.
Его душе по русски угодил.
И лёг он в эту землю.
Боже мой,
С билетом в Шереметьево, домой.

                5.
Наверно, время повернуло вспять:
Ветхозаветность вспомнили опять.
Как Авраам, толкуем на иврите.
Вы на иврите там не говорите?

А наш могучий и великий наш,
Он для души как высший пилотаж.
Пишу и плачу.
Вот пишу и плачу.
Письмо в Россию – экая удача!

Как поживает наш сосед Иван?
Он починил когда-то мне диван.



                -16-



В его руках всё пело и кипело.
Он мог иметь бы собственное дело.

Привет ему.
Да будет жив-здоров,
Всегда имеет и мацу и кров,
Живёт в ладу и с властью и с законом,
Не бегает, как заяц, за кордоном.

Поговорил – и сладко на душе,
Как будто дома побывал уже,
Глотнул мороза русского, зимы.
               
                Твой Рабинович,
                Встретимся ли мы?
                -о-























                -17-               





*   *   *
Не вышло гордого Сиона
На русской праведной земле.
И казаки в излуке Дона
Опять при сабле и в седле.

И плуги дедовские взрыли
Тот расказаченный простор.
Над ним величественно крылья
Орёл российский распростёр.

А комиссарские потомки,
Забыв кожанку и наган,
Свои амбиции в котомках
Увозят к дальним берегам.

Куда?
В какие Палестины?
Кого сгонять с обжитых мест?
Ветхозаветный бог, прости нас,
Но это их библейский крест.

А нам колхозные кибуци
Переводить на русский лад.
Не дай-то бог, они вернутся
В наш обустроенный уклад.
               
И станем мы – антисемиты,
Изгои в собственной стране.
Храните дольше их, левиты,
В обетованной стороне.
                -о-





                -18-



*   *   *
Ну где же ты, Мария-Магдалина,
Омывшая кровавые стопы?
Печаль души моей неутолима,
И никуда не деться от судьбы.

И там – в веках! - явилась ты к развязке,
Когда Христос поверженный лежал,
И твой платок, от крови его вязкой
Набух обильно и в руке дрожал.

Печальная Мария-Магдалина,
Не сладкая дана тебе судьба.
Ты ничего себе не отмолила.
Да и кому нужна твоя мольба?

Бог Иудеи?
Как он деспотичен.
Как беспощаден он и как жесток.
Наверно, думал о своём, о личном,
Не замечал набухший твой платок.

Моя душа от боли кровоточит
За весь набухший, за печальный мир.
Моя душа спасенья ему хочет
И шлёт молитвы скорбные в эфир.

И за тебя, Мария-Магдалина,
За скорбную, за горькую молюсь.
Но боль души моей неутолима:
Распято всё.
И Русь моя.
И Русь.
                -о-





                -19-






*   *   *
Я побывал на водах Иордана
И на святую землю поглядел.
Я отыскать пытался след Адама,
Который с неба наземь прилетел.

Но услыхал:
 - Мы дети Авраама,
Наследники двенадцати колен.
Не возводили мы Адаму храма
И не искали первородный тлен.

- А как же Ева?- Мы такой не знаем.
Нам эти знанья вовсе не нужны.
 - Так от кого же ваша плоть земная?
- От Сарры, Авраамовой жены.

След Евы и Адама канул где-то
На древней, на затоптанной тропе.
А дети их заполнили планету
И рвутся в небо, как домой к себе.

Их что-то неосознанное тянет.
Они пускают в небо корабли.
Как будто долго были здесь гостями
И рвутся снова на небо с земли.
                -о-








                -20-





               
Иоанн Креститель

Он был предтечей, Иоанн Креститель.
Кого предтечей!?
Самого Христа!
И, вы меня, святители, простите,
Превыше был Голгофы и креста.

Он веру нёс.
Он в водах Иордана
Омыл спесивый иудейский род.
Он был достойным отпрыском Адама,
Сошедшим наземь, чтоб создать народ.

Сегодня кто-то славит Авраама,
А кто-то благоверного Христа.
Забыли Иоанна и Адама,
Всё начинавших с чистого листа.

Христос – второй!.
Он крестный сын Предтечи,
Который стал его земным отцом
И вместе с сыном был увековечен
Самим  Всевышним, истинным творцом.
                -о-











                -21-               





Слово о золотом тельце

Ты обманул, лукавый Аарон,
И бога Яхве и его пророка.
Твой истукан, исчадие порока,
Воссел куда?
На Ханаанский трон!

 - Не я! Не я! – вздыхает Аарон, -
Возвёл божка на Ханаанский трон.
Народ просил, униженно просил,
И отказать им не хватило сил.

А где же твой высокий идеал,
Верховный жрец, хранитель идеала?
Ты заменил его куском металла
И в поклоненье идола им дал.

- Не я! Не я! - вздыхает Аарон, -
Возвёл божка на Ханаанский трон.
Народ просил, униженно просил,
И отказать им не хватило сил.

- А что же Яхве, сущего творец,
Карающий за грешные идеи?
- Он по земле рассеял иудеев.
Но там, где мы, там золотой телец.
                -о-









                -22-


               






*   *   *
А вы, первосвященники левиты,
Библейскими грехами не повиты,
Религию такую замесив,
Где каждый и заносчив и спесив?

А результат?
Никто не возвеличен.
Тем более, надменный иудей.
Но Моисеи кличут всё и кличут
К вершинам спеси – царствуй и владей.

Она, как мор, гремучая идея.
Страшнее эпидемии она,
Когда и мы, как будто иудеи,
Пропитаны до кончиков, до дна.

Исус Христос – забытое явленье,
Хоть и хвалу поют ему окрест.
Глядит за поколеньем поколенье
На золотой телец, а не на крест.
                -о-











                -23-





Глас

И грянул глас и вопросил сурово
О самой сути, смысле бытия.
Нет, не ко мне адресовалось слово.
Но сквозь века его услышал я.
   
 - Скажи, Христос, уверовал ты в бога
Или в себя, как в бога самого?
 - В себя и в бога. Плоть моя убога,
Но с верой в бога сам я божество.

- Ответ достойный.
Я велик и грозен.
И многолик. Подобие моё
В тебе самом и в этой пышной розе
И в аромате благостном её.

Скажи, зачем не сеешь ты, не пашешь,
Не создаёшь из камня красоты?
- Я сею в душах очерствелых наших
Святого милосердия плоды.

- Хорош ответ. На царство Иудеи
Ты сам себя назначил как царя?
 - Божественным учением владея,
Не прозябать же мне в изгоях зря.

 - Уклончив ты.
Но не сокрыть гордыни
В туманности ответа твоего.
Хоть в Иудее ты изгой поныне,
Но вопрошаешь бога самого.

Не возносись!
Всему есть грань и мера.
И есть конец терпенью моему.
Но почитая праведную веру,
Я и тебя в бессмертие возьму.

Возьму к себе.
Как взял уже я многих:
Рабов, изгоев, - все они мои.
Но бог един! А вы отнюдь не боги.
Вы только дети из моей семьи.
                -о-               
























                -25-




*   *   *
На звездный купол восхищенно глянешь –
Весь в россыпях, сверкающих с высот.
И простираешь радостные длани
К величию божественных красот.

Вот божий храм, никем неповторимый,
Где правит бог, а не архиерей.
И это всё вещественно и зримо
Без мистик и библейских эмпирей.

Вот солнце щедро заливает светом
Смеющиеся рощи и поля,
И льются гимны с соловьиных веток,
Творение Всевышнего хваля.

А мы забыли истинного бога
И молимся распятию, кресту.
Под солнцем пресмыкаемся убого,
Пытаясь уподобиться Христу.

Не он, а Бог велик и независим.
Не крест возносит он и не костёр,
Не гильотину,
Не помосты виселиц,
А тех, кто  к солнцу руки распростёр.
                -о-               











                -26-





*   *   *
Вселенная, как счастлив я тобой!
Как выстраданным собственным твореньем.
Ты стала воплощённым откровеньем
И искупленьем
И самой судьбой.

Всё для меня в тебе заселено
И ангелами и иною статью,
Готовой распахнуть свои объятья,
Коль на душе и смутно и темно.

Пусть головы ломают мудрецы
О жителях созвездий запредельных.
На свете всё и целостно и дельно.
И где они, начала и концы?

Где край? Где середина? Не найти.
Где ангелы? Где души неземные?
И где цивилизации иные?
Как отыскать к ним верные пути?

Хозяйским взглядом, как в своём дому,
Окидываю чудо мирозданья.
Как хорошо, что есть на свете тайна,
Доступная не каждому уму.
                -о-










                -27-






*   *   *
Есть бытие.
А есть и бытиё,
Где правит плоть – а ей всё мало, мало.
И гаснет сокровенное твоё,
Что крыльями полмира обнимало.

Уже не до библейской высоты
И вечности и вещности вселенной,
Где вознесён над суетностью ты
И отрешён от бренности и тлена.

К библейскому взываю бытию
И к высоте поэзии забытой.
О ней пою,
О праведной пою,
Из катакомб взмывающей над бытом.

И страждущие души – к ней всё, к ней,
Как голуби, в заоблачные выси,
Откуда и житейское видней,
И сам ты и велик и независим. 
                -о-               
               












                -28-


*   *   *
Земля летит,
Летит неутомимо,
Вселенной и Всевышнему видна.
Миры иные – мимо они, мимо.
Не отстают лишь солнце и луна.

Запущена умелая рукою,
Летит она – с орбиты ни на шаг,
В полёте никого не беспокоя
И не пугая посвистом в ушах.

Мелькают вёрсты, вёрсты неземные.
То ночь, то день.
То лето, то зима.
А я любуюсь на миры иные.
В моей душе Вселенная сама,

Где ангелы в беде меня утешат
И благодать земную ниспошлют.
Но где обитель ангельская?
Где же
Они тепло находят и уют?

Не там ли на неведомых планетах,
Где и трава иная и цветы
И где они встречают своё лето,
По ангельски безгрешны и чисты.
                -о-         


               








                -29-





       
*   *   *
Нет, с парашютом прыгнуть с высоты               
Не каждому дано: а вдруг порвётся.
И подстрахован и обучен ты,
А сердце бьётся,
Учащённо бьётся.

Перед тобой разверзлась пустота,
Вселенский зёв – конца и края нету.
И где-то там – не та уже! не та! -
Плывёт земля, небесная планета!

Что парашют!
Ты дорого бы дал,
Чтобы взмахнуть могучими крылами,
Как горний ангел или сам Адам –
Ведь он летел не на аэроплане.

Отчаянный смельчак был тот Адам,
Шагнувший в бездну с яблочного древа.
Вишь, парашют нам во спасенье дан,
Ему ж была поддержкой только Ева.
                -о-













                -30-               










*   *   *
Библейский Лазарь исцелён.
Слепой прозрел, мощей коснувшись.
А я за всё плачу рублём
И с головой хожу опухшей.

Шприцы. Микстуры. Пузырьки.
Врачей значительность и важность.
А недуг вяжет узелки.
А хворь идёт на плоть отважно.

Синица долбится в окно –
Ни сотрясенья, ни инсульта.
А мне такое не дано.
Но и таблетки мне не суйте.
                -о-               
















                -31-






*   *   *
Достоин был библейский сад
Любых классических полотен.
В нём до спрессованности плотен
Густой, тягучий аромат.

Томленью сладостному вняв,
Там всё цвело, благоухало.
Природа пышно отдыхала,
Познав божественную явь.

И Ева, сладостно мила
И соблазнительна до муки,
Беспечно вскидывала руки,
Тугие яблоки рвала.

Они весомо, тяжело,
Сплошными гроздьями свисали.
Они просились в руки сами.
В них солнце нежилось светло.

Парили ангелы.
И змей
Рёк в вожделенье сладострастно:
- Она действительно прекрасна.
Венец творенья – точно! – в  ней.

И тайной похотью объят,
От вожделения сгорая,
Он ей сулил вершину рая:
Познанья сладостного яд.





                -32-




А сад буквально источал
Томленья благостные волны.
Самоизбыточности полный,
Он был началом всех начал.

И что несло такой искус,
Такой соблазн в томленье этом,
Сама ли сладостность запрета
Или плода греховный вкус?
                -о-               




























                -33-






*   *   *
Пусть без короны снизошла к нам Ева,
Явив свою божественную стать,
Она была превыше королевы:
Ведь красота величию подстать.

Она прошла босая и нагая
По шёлковой почтительной траве,
Адама за собою увлекая
Прилечь на изумрудной мураве.

И стала эта мурава постелью
Для брачной пары – мягкая трава.
Склонились ветви вековых растений
Над этим ложем, будто покрова.

Затихли птицы.
Замерла природа.
Улёгся ветер где-то за холмом.
Начало человеческого рода
Сокрыто было в таинстве самом.

И в глубине иных столетий стоя,
Я чувствую волнение в крови.
И замираю перед чистотою
Той первозданной, истовой любви.
                -о-               









                -34-





*   *   *
В чём царственная мудрость Соломона?
Что сотни жён имел во время оно?
И рой наложниц юных?
Почему
Такое поклонение ему?

А как насчёт Ромео и Джульетты,
Желаннее которой в мире нету?
Ведь сводит несравненностью с ума,
Сама невинность и любовь сама.

О женственность её и совершенство,
Божественное, страстное блаженство,
Где плоть и дух – гармония одна.
Возносит нас над похотью она.

Бог создал для Адама только Еву,
Единственную, нужную ему,
Чтоб не глазел направо и налево,
Любил её по сердцу и уму.

А результат?               
Единственная Ева
Раскинулась, как сказочное древо,
Готовое вселенную объять.
Её детей уже не сосчитать.
                -о-               
               








                -35-




*   *   *
Когда изгнали Еву и Адама
Из райских кущ, грехами наделя,
Какою красотою первозданной
Их встретила доверчиво земля.

Раздолье трав, некошеных ни разу.
Сверкающие росы – как хрусталь.
И трубный рёв невидимого глазу
Гиганта-зубра, содрогнувший даль.

Парил орёл – медлительное чудо,
Почти в полнеба крылья распластав.
И заливалась звонкая пичуга,
Как в лабиринте, скрытая в кустах.

На горизонте ломаной чертою
Синели горы, как ультрамарин.
Они тянулись нежною грядою,
И контур этот был неповторим.

Всё было сочным, красочным, зелёным,
Раскинувшимся вольно, без границ.
Ни городов, ни пунктов населённых,
Ни красной книги для зверей и птиц.

Цвела, благоухала, ликовала
Нетронутая эта красота.
И надо было начинать сначала,
В буквальном смысле – с чистого листа.
                -о-               







                -36-

               


               
*   *   *
И всё-таки Адам был небожитель,
Лишённый первородного греха.
Кто мать его?
Скажите мне, скажите!
История на этот счёт глуха.

Из воздуха он соткан? Из эфира?
А может, из простого Н2О?               
Откуда неприкаянный и сирый?
Из вакуума, может, самого?

Его ребро, как благостное семя,
Живою плотью, Евой проросло.
И эту плоть, усвоенную всеми,
Хранит племён несчётное число.

А некий отпрыск, явленный из чрева,
В хлеву, без нянек и без повитух,
Восславил человеческое древо,
Сойдя с креста на небо, аки дух.

Но наречённый Богом и Всевышним,
Творец не он, а всё-таки Адам.
Мы из ребра, как из опары вышли.
Самой Вселенной он во благо дан.
                -о-               










                -37-


*   *   *
Приникни к матери-земле:
В ней слышен гул глухой, глубинный.
Он, как набат, звучит во мне,
С могучей силою былинной.

- Я мать! Я плоть, из коей вас
Когда-то вылепил Всевышний.
Вернётесь вы в урочный час
В земную твердь, откуда вышли.

Лежат Рокфеллеры во мне.
Лежат изгои и скитальцы.
И папы римские в земле,
И папуасы, и китайцы.

Вы всё глядите в небеса. 
Туда стремятся ваши души.
А эти травы?
А роса?
А красота лесных опушек?

Не прах ли выбился на свет?
Не плоть ли это предков ваших?
Летят в скоплении планет
И каждой веткой машут, машут.

Я не преддверие небес.
Я часть её, самой Вселенной.
И вы со мною, а не без, -
Со мною! - истинно нетленны.
                -о-               








                -38-

               

*   *   *
Замрут в строю окружные леса. 
Прочтёт псалом окрестная речушка.
И отлетит душа на небеса,
Всему потустороннему не чужда.

Я оглянусь вокруг и, боже мой,
Увижу лица, близкие мне лица,
Как будто бы вернулся я домой,
А здесь друзья,
А здесь родня толпится.

Вот мама. Вот расстрелянный отец,
Которого я знаю лишь по фото.
И дяди, с ним приявшие конец –
Им тоже на меня взглянуть охота.

Вот женщины, которых я любил.
И может быть, меня они любили.
Там, на земле, я слишком робок был.
Они ж недосягаемыми были.

Я в божьем доме вроде бы,
Но боль
Подспудно где-то ноет ещё, ноет.
Земная, недопетая любовь
Не расстаётся даже здесь со мною.

Я там ещё. С живыми. На земле.
Не долюбил, не доласкал которых.
И эта боль подспудная во мне
Ещё живёт, живёт немым укором.
                -о-               
               





                -39-



*   *   *
От колыбели и до гроба
И жизнь, и смерть идут бок обок.

Одна в сияющих одеждах
Из ослепительных лучей.
Для мудреца и для невежды
Сплошные праздники за ней.

Другая – траурною тенью,
Смиренно очи опустив,
Житейские хитросплетенья
Внося в бухгалтерский актив.

Но в тяжкий час, когда похмелье
От этих празднеств настаёт,
Когда устал молоть Емеля
И выпил весь житейский мёд,
Когда от недугов и хворей
Нести себя невмоготу,
И простираешь руки в горе
С мольбою к небу, в высоту,

Она вперёд выходит кротко
И тихо за руку берёт,
От жизни суетной, короткой
К высотам вечности ведёт.

И Гомо Сапиенс покорно,
Прозреньем высшим озарён,
Идёт к высотам этим горним
За траурным поводырём.
                -о-





               
                -40-







*   *   *
И ударила молния. Прямо в сухую осину.
И спалила её во мгновение ока дотла.
И вздохнула душа.
И душа, истомясь, вопросила:
 - А когда же исторгнешь меня из сухого ствола?

И призналась душа:
- Как смоковница высохло тело.
Ни прохлады, ни тени не дарит иссохшая плоть.
И ударила молния. Только опять не задела.
И душа поняла –
не приемлет всевышний Господь.

И смирилась она.
Отрешась от скорбей и печалей,
Как скупая лампада, светила  и днём и во мгле.
И осенние звёзды мерцали ей кротко ночами,
Помогая достойно гореть и гореть на земле.
                -о-
               














                -41-







*   *   *
Наверно, грустно богу наблюдать,
Как женщина обиженная плачет
Или казну правительственный тать
Опустошает на постройку дачи.

Он молнией расколет небеса,
Он громыхнёт, аж задрожит посуда,
Чтоб мы разули сонные глаза,
Чтоб в нас проснулись совесть и рассудок.

И оживёт потусторонний мир,
На нас прозренье выплеснется сразу,
Что полнокровен,
Что живёт эфир.
В нём бьётся пульс.
В нём есть вселенский разум.

Бог расколоть Вселенную бы мог,
Не то что нашу нищую Россию.
Но как он мудр.
И как он… одинок
Во всём великолепии и силе.
                -о-               











                -42-






               
*   *   *
Мой ангел отказался от меня.
Без нервотрёпки не проходит дня.
То затаскают из-за ерунды
Свидетелем по разным трибуналам,
То глянут в милицейские анналы –
Просрочен паспорт,
Ожидай беды.

И даже в ГУМе, где я брал в рассрочку
Не то американскую сорочку,
Не то костюм немецкий,
Даже там
За мной с бумагой ходят по пятам.

О, суета затурканного дня!
Она людей тасует бестолково.
Мой ангел отказался от меня
И не вернуть за тысячу целковых.

Не погрешу, что безнадзорный я.
Планируется кем-то жизнь моя:
Повестки шлют, квитанции домой.
И всё же где ты, добрый ангел мой?
                -о-










                -43-   




*   *   *
Я веровать хочу
Доверчиво, глубоко.
Но всем ли по плечу
Святая вера в бога?

И как к нему придти?
Где, мудрый, обитает?
Неведомы пути,
И вера тает, тает.

Бездонны небеса.
Бескрайна их обитель.
Хотя бы голоса –
Любите, мол, любите.

Любить-то я люблю.
И верую и мучусь.
Откликнись мне, молю,
Облегчи мою участь.

Я божий сын, я твой
Кровиночка, наследник.
Пока ещё живой.
Но, может, день последний.

А дальше?
Дальше что?
Пустое место? Небыль?
Кто слышит меня? Кто?
Молчат земля и небо.
               -о-




            

                -44-



*   *   *
Христос был бомж. Без крова. Без угла.
И обречён на тяжкие мученья.
Но он оставил добрые дела,
Он даровал великое ученье.

Кто вспомнит милосердие его,
Его души терпение и милость?
Опять косматым стало естество
И первобытной шкурою покрылось?

Пусть есть витраж и прочий антураж
На вилле, изукрашенной затейно,
Где злобный пёс показывает раж,
А на воротах – этакий кураж! –
Распят Христос.
Он в рубище нательном.

Как талисман?
Как мода?
Не пойму.
Но осеняю лоб крестом привычно.
И думаю – а может, по уму?
Всё ж при воротах.
И весьма приличных.

Но чувствую, косматая душа
И та зарделась от такого блуда.
Живу, конечно, каясь и греша,
И крест несу.
А где распятым буду?
                -о-               







                -45-





*   *   *
Под куполом храма небесного,
Покрытом алмазами звёзд,
Звенит соловьиными песнями
Округа на тысячи вёрст.

Изюбри трубят.
Глухариное
Звучит токованье в лесу.
И радость, хотя и незримую,
Я бережно в сердце несу.

Всё в мире разумно придумано
На наш человеческий век.
А пушки с развёрстыми дулами
Придумал не бог.
Человек.

И пялятся туши ракетные
В небесную синь, в облака.
А солнце, такое рассветное,
Смеётся им свысока.
                -о-               














                -46-



У врат вечности

Раздавлен тяжестью Вселенной,
Раздавлен Вечностью самой,
Дитя и похоти и тлена
Иду к творцу.
Иду домой.

Как блудный сын, и худ и грешен,
Как пёс, побитый и больной,
А звёздный свод, глубок, безбрежен,
Следит внимательно за мной.

Дойдёт ли?
Путь лежит не близкий:
Звезда к звезде, звезда к звезде.
Их свет игольчато-лучистый
Горит неоново везде.

Чтоб не упал, не оступился,
Шагнув с кометы на звезду.
Чтоб ненароком не убился
У херувимов на виду.

Подхватят?
Или не успеют?
А до земли не ближний путь.
Но падай, падай, не робея:
Или пари, над миром рея,
Или разбей о землю грудь.
                -о-








                -47-










*   *   *
Массивный крест – как рукоять меча
Над куполом московского собора.
Булатный меч, обрушенный с плеча,
Решал судьбу любого спора.

Но – долу лезвие.
Не предвещает бед
Старинное изделие из стали.
И всё-таки воинственный сосед
Глядит с опаской – от греха подале.
                -о-