Музыка. О разных разностях 2

               

              Динамика. Штрихи. Тембры. Регистры. Темпы.

   Ну, это самое-самое простое. Но яркое. Много говорящее. Хорошо воспринимаемое.

   Простое не значит примитивное, второсортное. Все эти средства выразительности имеют колоссальное значение для психологической трактовки образов. В нюансах – «соль» характера. Проведем сравнение с речью. Слова могут полностью изменить смысл под влиянием интонации произношения. Например – «ты сегодня как огурчик» – может из «свеженький, крепенький» превратиться в «зелененький, прыщавенький». То же происходит и в музыке.

  Гармонию, мелодию, ритм изменить нельзя. Что в нотах написано, то и исполняется. Чуть сбился, знатоки услышат и осудят – мол «грязное» исполнение. А вот динамика, штрихи, темпы – тут свободы намно-о-ого больше. Конечно не всегда.

  Классицизм – это четкость, темп – по метроному. Никаких томительных замедлений, никаких страстных убыстрений (такие внутренние темповые сдвиги называются агогикой). Будь добр – точнехонько исполняй, что указано.

  Романтизм – тут есть, где разгуляться. Обращение к внутреннему миру человека – материя чрезвычайно деликатная. Композитор – индивидуальность, исполнитель – тоже индивидуальность. Вот и толкуют каждый по-своему: переживания одного понимается другим с собственных позиций. Сталкиваются характеры, темперамент. Получается настоящая романтика. Между ними еще и редактор вклинивается. Тоже человек с характером. Свои указания расставляет: вот как надо, не иначе. Потом еще слушатель прибавляется со своими слушательскими претензиями и вкусами: почему так, а не эдак. Сплошные лебеди, раки и щуки, пристегнутые к одной повозке. Как среди этой разноголосицы увидеть истину? Или ее нет?

   Лично я выступаю перед вами в качестве музыковеда (музыковед – еще одна фигура, слабой тенью качающаяся на запятках повозки).  У меня свое мнение. Оно таково: если исполнитель говорит «я так слышу», значит это дилетант. Если изучил эпоху, жизненный путь автора, вгляделся во все тонкости данного произведения – это профессионал. А уж если исполнил так, что убедил и покорил слушателей – это талант.

  Итак, вы убедились, что романтизм для исполнения очень не прост.

   Бах вообще не проставлял темпов, штрихов, динамики. Голый нотный текст. Задачка  позаковыристей. Романтики ближе и понятней. Бах дальше и сложней. Философ из XVIII века. Как его исполнять?  Как сыграть, к примеру, пятиголосную фугу, чтобы была слышна линия каждого голоса? Тут уж страсти не помогут. Требуется поисковая работа мысли. Штрихи выступают на первый план (staccato – отрывисто, legato – напевно, non legato – тяжелое staccato). Динамика помогает, создает контрасты не только между частями, но и между голосами (forte – громко, piano – тихо). Выбрать ли тип современной волнообразной динамики с ее плавными усилениями (сrescendo) и затуханиями (diminuendo) или свойственный тому времени террасообразный вариант с его резкими переходами от  forte к piano. Для правильного выбора темпа необходимо понять символику музыкального языка. Поневоле станешь философом, взявшись за исполнение такой музыки.

  Поэтому высококлассных исполнителей Баха так мало. Играют его почти все, но понемногу, нередко опираясь на эталон слышанного, создавая «дубль-2», сильно посеревший по сравнению с оригиналом. Настоящие бахисты – это гиганты. Послушайте (интернет поможет) исполнение прелюдии c-moll из I первого тома «Хорошо темперированного клавира» в исполнении Святослава Рихтера, Самуила Фейнберга, Гленна Гульда. Прелюдия – редкий случай, когда композитор решил проставить темпы. В бурливом беге шестнадцатых музыки  угадывается цитата –  первая интонация средневековой секвенции «Dies irae» («День гнева»). Исследователи пришли к выводу, что в основу прелюдии положен библейский сюжет об Иисусе, плывущем с учениками по бурному морю, утихомирившим воды, когда испуганные ученики стали терять веру. Три великих пианиста, три признанных знатока Баха рисуют три разных картины. Контрасты трактовки несравнимо сильнее и глубже, чем при исполнении произведений романтиков.

   (Справочка. Тема «Dies irae» использовалась многими композиторами XIX и XX века. Послушайте, если заинтересуетесь, симфоническую картину «Пляски смерти» Листа, где тема проводится целиком. По поводу терминологии: в старину секвенцией назывался жанр песнопения, выросший из тропа аллилуйи. В современном понимании термин секвенция обозначает  повторение одного и того же мелодического или гармонического оборота на разной высоте)

                ***

                Ноктюрн g-moll №6 Шопена.

    Штрихи и динамика имеют огромное значение в этом ноктюрне. Он менее популярен, чем остальные ноктюрны. Там – романтика, пение bel canto в ночи, пленительная лирика. Здесь – трагедия.  Измените при исполнении штрихи – подлинный смысл рассказа исчезнет, измените динамические оттенки – образы увянут. В ноктюрне две части, опирающихся на разные жанры. Первая часть: колыбельная, речитатив, колокольные звоны. Вторая часть: хорал, мазурка.

   Программу ноктюрна Шопен сначала хотел опубликовать, но, верный себе, стер название: «На смерть Офелии».

   Слушаем I часть. Куплет за куплетом поется (играется) простенькая незамысловатая колыбельная. Странная колыбельная. Запев заканчивается бесконечно длинным звуком,  «провалом» в пении. На первый план выдвигается то, что звучало «за кадром»: аккорд-бас-пауза, аккорд-бас-пауза. Глухо бьются эти миражные колокольные перезвоны в больной голове. Успокаивая боль, пытаясь заглушить ее, продолжается пение, звучит припев- покачивание «ба-ю, ба-ю, ба-ю, ба-ю». Только почему-то в «ба-ю, ба-ю…» ударение падает не на последний слог, а смещается на первый, сбивается, создавая впечатление нереальности.

   Пение сменяется бредовым бормотанием,  напряженным, диссонантным. Колокол бьет в виски все сильнее,  надрывнее. Бессвязная речь переходит в короткие резкие вскрики, сливающиеся с разбушевавшейся колокольной стихией.  Цепь диссонантных аккордов, скатившись лавиной, уносит обезумевшее сознание в темноту небытия. Последние бессильные проблески гаснущего разума… И тишина… Тишина, созданная музыкальными звуками: в глубоком басу мерно, отдаленно звучит похоронный колокол.

    II часть. Новая декорация  – отпевание в храме. Мы слышим хорал: строгий, сдержанный, возвышенный.

      За витражами храма, в преломленном, искаженном свете мелькают отзвуки мазурки, как символы той яркой жизни, что покинута, уже не доступна.

    Неожиданно последнее созвучие – выдержанная соль-мажорная тоника вместо ожидаемой соль-минорной: отлетела безгрешная душа, успокоилась, засветилась ангельской чистотой.

                ***

    Я сознательно несколько раз обращалась в своих беседах к Шопену. И акцентировала внимание на драматических произведениях. Надеюсь, вы осознали, какой это глубокий человек. Нервный, чуткий, тоскующий по покинутой родине. Но, вместе с тем, любящий общество, шутку, смех, избалованный всеобщим поклонением. Все это есть в его музыкальном наследии. Почему его называют «салонным композитором»?  За красивые мелодии, за  жанры: вальс, мазурка, полонез. Но разве мазурочные ритмы в упомянутом выше ноктюрне похожи на салонный танец?!

   Мелодии его пленительны чрезвычайно, они запоминаются сразу. Он действительно великий мелодист. В его мелодиях – не слащавость, а подлинная красота.

     Красота – это глубина, нередко в ущерб внешней красивости. Чем больше вслушиваешься, тем больше раскрывается она всеми неохваченными первым взглядом деталями, важными в смысловом отношении жанровыми переплетениями, ладо-гармоническими красками, расстановкой акцентов и т.д. Общая картина все наполняется и наполняется, расширяется и, наконец, распахивается. И потрясает.

    Шопеновские полонезы – это симфонические картины, написанные для фортепиано, не торжественные танцевальные шествия, а драматические поэмы. Мазурки Шопена Шуман назвал «пушками, спрятанными в цветах». Так что вслушивайтесь и не верьте тем исполнителям, которые за «салонностью» не видят подлинной сущности.

                ***

     Регистровые звучания обычно понимаются однозначно: высокие – верх, небо, полет, низкие – земля, темнота, тяжесть. Заполнение пространства – плотность, массивность, разрежение – прозрачность.

   Прокофьев мастерски использовал регистровые контрасты не только в одновременном звучании (в фильме «Александр Невский» образ Руси, уничтожаемой врагами, незабываем: высокое пронзительное взвизгивание флейт, наложенное на рыкающую по-звериному низкую медь, огромное пустое безжизненное пространство в середине – страшно!), но и в мелодической линии. Он раскидывал звуки традиционных интонационных оборотов, разрушая пластичные звуковые сцепления, создавая впечатление воздушности, хрупкости, почти неземной красоты.

    Лядов «брал в руки» оркестровую палитру и тембровыми, регистровыми красками «рисовал» сказки. Его симфоническая картина «Кикимора» нарисована  так, что не только слышна, но и видна.

   К произведению приложена программа: «Живет, растет Кикимора у кудесника в каменных горах. От утра до вечера тешит Кикимору кот-баюн – говорит сказки заморские. Со вечера до бела света качает Кикимору во хрустальчатой колыбельке. Ровно через семь лет вырастает Кикимора. Тонешенька, чернешенька та Кикимора, а голова-то у ней малым-малешенька, со наперсточек, а туловище не спознать с соломиной. Стучит, гремит Кикимора с утра до вечера; свистит, шипит Кикимора со вечера до полуночи; со полуночи до бела света прядет кудель конопельную, сучит пряжу пеньковую, снует основу шелковую. Зло на уме держит Кикимора на весь люд честной».

  Медленное вступление (Adagio) начинается таинственным звучанием струнных басов, низких кларнетов и фагота. Постепенно разворачивается перед нашим взором картина каменных гор, открывается вход в темное чрево подземелья. На ласковом убаюкивающем покачивании струнных раздается песня английского рожка – поет кот-баюн, качает колыбельку хрустальчату.  Вдруг взвизгнули флейта-пикколо с гобоем: выскочила Кикимора из-под одеяльца, сверкнула глазенками. Уложил ее кот-баюн, успокоил.

  Снова повторяется все сначала: горы, вход в пещеру, колыбельная кота. Только на сей раз Кикимора выскочила из колыбельки, упрыгнула в темноту пещерную. Нежно переливается соло челесты: позванивает, посверкивает пустая колыбелька хрустальчата.

   Выбралась из пещеры Кикимора.  Прыгнула. Затаилась испуганно, огляделась. Поползла опасливо. Новый прыжок… Осмелела Кикимора, почувствовала силенку свою вреднючую. И… Ну, дальше сами фантазируйте. Вся основная часть (Presto)  – проделки Кикиморы. Пытайтесь все увидеть, ахайте, смейтесь, в общем – наслаждайтесь.

    Представляете, с каким удовольствием ваши дети и внуки будут слушать это произведение? На всю жизнь запомнят. У Лядова еще есть  сказки – симфонические картины «Баба Яга» и «Волшебное озеро».  Тоже с литературной программой. Сплошное удовольствие. И красота оркестровых тембров неописуемая. Если увлекли вас сказки, то послушайте еще симфоническую картину Поля Дюка «Ученик чародея» (и литературная программа  имеется). Удачи вам и радости!

                (Окончание следует)

                ***