Пенсионный ренессанс

           Февраль подходил к концу, однако  морозы, которые начались почти сразу после Нового года, всё никак не спадали. Поздно вечером Константин Ильич Протасов  возвращался из магазина, куда его заставила идти острая нужда – курево закончилось. Если бы не это обстоятельство, то в такой мороз он из дома ни ногой. Но, деваться было некуда.         
             Возвращаясь домой, он увидел худенькую фигурку на скамейке около подъезда. Хотел пройти мимо, но что-то его остановило. Он сел на скамейку и молча закурил, потом, сделав несколько затяжек, задал  вопрос, вроде бы ни к кому не обращаясь,
           - Ну что, сидим, мёрзнем? Ответа не последовало никакого, девчушка будто оглохла. 
           - Ты чего молчишь глупенькая, я ведь тебя спрашиваю? – и опять молчание.  Он подвинулся ближе, легонько толкнул её и... она плавно стала заваливаться на бок. У Протасова   аж  дух  перехватило,
        - Мёртвая! - подумал он, подхватывая её, и тут ощутив лёгкое движение спохватился, 
        - Нет, вроде живая! 
        Девчонка просто спала! Спала на двадцатиградусном морозе, что невозможно было себе представить. На ней были летние кроссовки, джинсы и не Бог весть какая куртка. И тут до него дошло, она замерзала, просто замерзала на глазах у всего дома. Он развернул её лицо к свету и хорошо с чувством врезал ей несколько пощёчин. Она вяло качнула головой и простонала что-то не очень внятное.
            - Господи, только этого мне не хватало, - с тоской подумал он.
            - Ну, вставай, вставай. Пошли ножками, ножками! Ну, потихонечку...!
            Судя потому, как она себя вела было ясно, что подниматься на третий этаж, где жил Протасов будет очень трудно, её пришлось буквально тащить на руках. В прихожей силы у него кончились, и он положил её прямо на пол, подумав,
            - Пусть оттает, ну её к Аллаху! - сам тем временем прошёл на кухню и, закурив, дрожащими руками поставил чайник.      
            - Посмотреть бы сейчас на её родителей-уродов, что отпустили в такой мороз почти раздетой. Сколько же ей лет-то, а? Ведь ребёнок ещё совсем. Тем временем из коридора раздались стоны,
            - Дело дрянь, - подумал Протасов,
            - Видать отходняк начался, - и он  мимолётом вспомнил своё детство, когда сам вот так же, с мороза... Воспоминания были настолько яркими, что по спине пробежала лёгкая дрожь. Он вышел в прихожую и оторопел, девчонку корчило в судорогах, а на лице была такая гримаса, что он подумал,
            - Бли-и-и-н! Обкурилась… Точно! Ишь,  как вертит-то её…
           Потихоньку она стала приходить в себя, с удивлением осматривая прихожую. Затем неловко встала из последних сил и сделала попытку подойти к  двери. И тут у Протасова сработал старый армейский рефлекс, он негромко, но резко как на плацу скомандовал,
           - Стоять! Назад! Лицом ко мне, руки по швам, - и странное дело, она послушалась, вслед за чем у неё из глаз полились слёзы, просто слёзы без стонов и рыданий, сплошным потоком. Так продолжалось всё время, пока он набирал воду, пока раздевал её, усаживал в ванну, она всё ревела и ревела. Мыть он её не стал, просто показал что и где и, повесив свой халат на вешалку, вышел.
           Где-то через полчаса напряжённого ожидания он с раздражением подумал,
          - Чёрт бы тебя побрал! Да за это время, что ты там сидишь, можно уже было бы взвод помыть! Ну и на хрен ты к ней подсел, а? Старый ты дурак! Проблем у тебя мало, да?
           Через час не меньше она вышла из ванной, закутанная в халат с полотенцем на голове. Пройдя на кухню, молча села и мёртво уставилась в одну точку. Ильич молчал и она молчала. Так продолжалось довольно долго. Первой заговорила она и Протасов просто опешил. У этой подмороженной пигалицы был необычайно приятный грудной голос. Говорила она тихо, но настолько выразительно, что он от неожиданности открыл рот, 
          - Вы меня в милицию сдадите, да?
          - Да надо бы, - не совсем уверенно поддакнул он,
          - Вы знаете я всё понимаю, я только прошу, можно у Вас... переночевать, - и помолчав добавила,
          - Только одну ночь, умоляю? А то я просто замёрзну… Или эти… - она сделала паузу,      
          - Ну, вобщем,… они меня опять... в обезьянник..., - и слёзы вновь полились у неё градом.
          - Ну-ну-ну! Успокойся. Ночь переночуешь, а там видно будет.
          - А вы меня не боитесь?  - спросила она, вытирая слёзы ладошкой,
          - Это в каком же смысле?, - удивился Протасов,
          - А вдруг я воровка? – сказала она и испуганно закусила губу,
          - Воровка?, - грустно хмыкнул Протасов,
          - Воровка – это здорово, я бы сказал даже круто! Только что ж ты у меня воровать-то будешь, а, воровка? У меня, одинокого пенсионера? Честно говоря, я и сам бы у себя что-нибудь такое стибрил…  с удовольствием, - и глубоко затянувшись, добавил,
           - Если бы было что. Ладно уж, Сонька золотая ручка,   давай чай пить, а «...заодно и покалякаем о делах наших скорбных», - вставил он цитату из популярного фильма.
          Они попили чайку. Хорошо попили... до утра! За разговором (хотя какой там к чёрту разговор, говорила всё больше она) Константин Ильич узнал так много, что уж и не знал чему  верить, а чему нет.
          Девчушка оказалась родом из... Удмуртии! Жила вместе с матерью в маленьком ПГТ с каким-то идиотским названием, которое даже она выговаривала с трудом. Из родственников только бабка-алкоголичка (мать отца), а отец,  классный каменщик с началом перестройки уехал куда-то на заработки и пропал. После школы она поступила в техникум, как говорила бабка, «на булгахтера» и мать, что бы хоть как-то помочь ей материально уехала в Москву на заработки. Года два было всё путём – мать звонила раз в неделю, присылала деньги, по местным понятиям неплохие, что позволяло сводить концы с концами. А потом как в подвал, всё хуже и хуже, а где-то с полгода назад она как в воду канула. Полина (так звали девчушку) несколько раз писала матери, но ответ ей не пришёл ни разу и она решила сама поехать в Москву и попытаться на месте во всём  разобраться. Вот и съездила...
         В Москве у хозяйки квартиры, в которой жила мать с напарницей она узнала немного, и в частности то, что у матери где-то с год назад, появился  хахаль, который вроде бы собирался жениться, потому как мать вроде того..., от него «залетела». Ну, а потом однажды, она  как всегда  уехала на работу и больше её никто не видел. Полина так и не узнала ни кто такой этот «хахаль», ни где он живёт или работает – ни-че-го! Деньги кончались и надо было ехать домой.
          Всё началось на вокзале, когда к ней подсел приличный с виду парень. Посидев минут пятнадцать, он очень вежливо попросил её присмотреть за сумкой, а сам ушёл куда-то. Через некоторое время он вернулся, в руках у него был пакет, из которого тут же появились разные вкусности: колбаса, сыр,  хлеб... пиво. Потом разговорились, слово за слово она ему всё и выложила, Ну откуда она могла знать, что всё так кончится. Короче,  если опустить подробности, то хотел он просто попользоваться ею, как говорится на халяву.
           Когда подъезжали к их городу, она уже знала, что у него своё дело, что он обеспечен и поэтому приглашает её погостить, а потом и на работу устроит к себе, как он сказал «на фирму», тем более что бухгалтер ему сейчас нужен до зарезу.  Подумала она подумала, ну и что, опять в общежитие к клопам и вечно забитым «удобствам» в конце коридора. Кто её там ждал? Хронически пьяная бабка с глазами как у мороженного судака и постоянный шалман в её доме, где хозяин тот, кто принесёт спиртного и закуски. А если прибавить к этому ещё и более чем полугодичный долг по квартплате, за те несчастные пятнадцать метров в заводской общаге, то желания возвращаться не было никакого.
          На вокзале тот парень сказал, что в свою квартиру пригласить её пока не может, так как там ремонт и жить в ней сейчас просто невозможно, к родителям тем более –  строгие, мол, очень, и потому он пригласил её в гостиницу, где у него были кой-какие связи.  И правда, в гостинице им сразу же дали номер, не спрашивая документов и вообще, как ей показалось даже не обратив на них никакого внимания. Вадим, так звали её новоиспечённого кавалера, опять принёс закуски коньяку и даже шампанского, что бы так сказать отметить это дело, а потом когда она захмелела (Господи, везде один и тот же сценарий), пытался изнасиловать. Как она вырвалась не помнила. Все какие были вещи остались в номере. Слава Богу, что мать в своё время надоумила хранить документы отдельно от всего остального, а то совсем беда. В городе жила уже больше двух  недель. Спала на вокзале, пока менты не обратили на неё внимание, а вот когда обратили, да проверили документы, сразу смикитили что по чём и для начала засунули в обезьянник, здраво рассудив пусть «попарится» девочка сутки-другие, как говорится «дозреет», а там видно будет... Вырвалась случайно, просто повезло. Дежурку проверяло какое-то большое начальство и всех у кого были документы, было приказано отпустить. Больше на вокзал она не ходила. Спала где придётся, днём отогреваясь в магазинах, крытых рынках да кинотеатрах. Пыталась подработать, просила, как говорится, Христа ради, да куда там – на работу не брали, а уж подавали так и вообще сущую мелочь. Как у подъезда очутилась не помнила, единственно, что отложилось в сознании, так это то, что было очень холодно, она брела сама не зная куда, а потом провал... как затмение  нашло.  Вот и вся история.
            За окном, дожидаясь рассвета позёвывала ночь, пепельница была до краёв и Протасов закуривая очередную сигарету, подумал,
            - Даже если половина того, что она рассказала правда, ситуация, как говорится, патовая. Ну и что теперь делать? Тоже мне «Крошечка-хаврошечка», не к месту вспомнил он старую сказку про «украинскую золушку». Какой же ты кретин, Протасов, тебя  идиота развести, «как два пальца об асфальт». Он накручивал себя, пытаясь найти ну хоть какой-то повод к тому, что бы потом днём пусть даже и вежливо, но всё-таки выпроводить нежданную гостью. И не находил. Какой-то особой жалости к ней он не испытывал, мало ли их таких бедных да несчастных сейчас по России слоняется. В конце концов, он же не мать-Тереза. И всё-таки где-то там внутри у него  было неспокойно. Ну не мог он ей вот так просто взять и показать на дверь. Не мог!
             - Ладно, пусть отоспится, отогреется, отъестся наконец, а там видно будет, - наконец решил он,
             - Да и на такой мороз выгонять почти раздетой, это ж какой паскудой быть надо! - пришёл он к компромиссному решению.
             Лукавил Протасов, ой как лукавил...
             Был он на этом свете один-одинёшенек, как забытый в поле комбайн. Один, вот уж скоро как двенадцать лет… И житьё это «вольное» обрыдло ему настолько насколько вообще это себе можно было представить.
              Ильич не был каким-то уж очень скрытным человеком, но об этом он не говорил ни с кем. Тоска смертная одолевала его последние годы. Он и в церковь пытался ходить, и в клубы разные на всякие там вечера для тех, «кто кому хочешь... хоть за сто пятьдесят». Да мало ли. Всё бесполезно! Везде и всегда люди пытались сделать вобщем-то одно и то же – решить свои проблемы за счёт других и когда он это окончательно понял, то бросил всю эту «бестолковщину», как говорил его сосед по лестничной клетке, раз и навсегда. Бросить-то бросил, а жить как? Иногда, когда ему было особенно хреново и не помогало ничего, ну, то есть, ни водка, ни домино во дворе, ни разговоры «за жисть», его посещали разные мысли о том, что вобщем-то всё прошло и дальше коптить небо нет уже никакого смысла... Поначалу его бросало в дрожь от этих «сентенций», но со временем он пообвык и уже совершенно серьёзно думал о том как «...достойно покинуть этот говённый мир».
             Вот поэтому, глядя на это зарёванное существо, он  где-то на самом донышке сосуда, именуемого сознанием, лелеял маленькую искорку надежды. На что, правда, было непонятно пока даже ему. И он сдался,
             - Вобщем так, сейчас спать, а потом договорим. Идёт?  - спросил он у неё,
             - Идёт, - выдохнула девчушка и опять заплакала, но уже с облегчением.
            Протасов пожил в этой жизни достаточно, а уж повидал  и того больше. Офицер- подводник, закончивший с отличием училище имени Ленинского Комсомола он, как  вобщем и всё послевоенное служивое поколение, помотался по частям, посчитал клопов в гарнизонных гостиницах, исколесив при этом пол-Союза. Карьеры особой не сделал, но, тем не менее на пенсию вышел капитаном второго ранга. Хотя вышел громко сказано. К тому моменту выходить ему было некуда. Мать с отцом, жившие в маленькой деревне под Тамбовом, умерли почти одновременно, с разницей в какой-то месяц не больше, после того как погиб их единственный внук, а его сын. Погиб  настолько безобразно и глупо, что Протасов старался об этом не вспоминать. Старший лейтенант ВМФ Протасов В.К., отличник БП, перспективный офицер и всё такое-прочее... по пьянке, под Новый год с девочками и таким же как и он «старлеем» за рулём отцовской «шестёрки», вылетели на повороте с дороги на скорости сто с лишним... и всё!               
             Оставаться в гарнизоне в казённой квартире, да ещё в романтических  полярных широтах, желания не было никакого.  Помнится они с женой после его «…увольнения из рядов» решили поехать к её родителям, справедливо полагая, какой-никакой, а город, да и родные под боком. Со временем получили квартиру и всё вроде бы ничего, но после смерти сына жена сдала и сдала очень сильно. Болела часто и подолгу, изводя килограммы совершенно бесполезных лекарств, а однажды призналась Протасову, да так что у того мурашки по коже...,
            - Не хотела я тебе говорить, Костя, - грустно поведала она ему,
            - Но в последнее время я постоянно Витюшку нашего вижу... во сне, - и заплакала тихо,
            - Зовёт он меня к себе. Стоит маленький такой, в панамке, лет пяти не больше. Ничего не говорит, только смотрит на меня и всё. А я чувствую, зовёт. Уйду я наверное к нему скоро, - и замолчала.
            Короче, не прошло и года после того памятного разговора, схоронил он жену. Потом выждал положенный срок и попытался найти себе женщину. Да куда там…! Это в газетах, да по телевизору говорят что, мол, мужиков меньше и намного, и что «с этим...» проблем у них не будет, только свистни, женщины, дескать, гуртом побегут. Да вот хрен вы угадали маэстро. Бабы всё сплошь попадались, то шалавы какие-нибудь, то просто сволочи,  искавшие выгоду. Одним  была нужна его (очень, как выяснилось, приличная) пенсия, другим квартира, третьим и то и другое… То есть, всё, кроме самого «героя-подводника». Помыкался он так  год-другой, да и бросил.
         Девчушка проспала весь день, вечером как сомнамбула пришла на кухню, посидела с ним  для приличия минут пять, выпила воды, потом, смущаясь и краснея, отпросилась спать и спала ещё почти сутки.
         - Здрасте тётя Соня, я ваш племянник из Житомира..., Бли-и-ин… Да-а-а-а, это как же надо  ухандокаться, что бы столько  спать, - без особого оптимизма отметил Протасов,
         - Ай да ладно, пусть, как говорится, отдышится, торопиться вроде некуда.
         Время капало незаметно и  потихоньку гостья стала приходить в норму, но Константин Ильич всё оттягивал и оттягивал разговор. Так прошла неделя и как-то раз она начала сама,
         -  Константин Ильич, давайте уже поговорим, помните, вы обещали?
         - Давай, - вздохнул он и взял сигарету, но разговор как-то не клеился. Они просидели молча минут десять, и он тяжело и неповоротливо начал,
         - Тут такое дело, Поля... Один я… - затем глубоко затянувшись, не к месту патетически закончил,
         - На всём белом свете один! – тут же спохватился и продолжил,
         - Ты только не подумай чего,  это я так..., для информации. Опять повисло тягостное молчание, и тут он решился,
          - Вобщем так, если ты не против, оставайся у меня жить. Мне нужно немного, если честно – постирать, приготовить, погладить там чего-нибудь, ну сама знаешь. Жить мне осталось, он сделал многозначительную паузу,
         - Ну, тут уж как Бог положит, а  потом, - он задумался,
         - А потом видно будет... Надоест, захочешь уехать – держать не буду. Всё понимаю… Сейчас свои старики никому не нужны, а уж чужие-то, Господи-и-и-и!...
           И он отвернулся к окну. Полина ничего не ответила, они сидели молча на кухне, каждый думал о своём и Протасов был бесконечно благодарен этой девчушке за то, что она не говорила сейчас попусту, оба итак всё  прекрасно понимали.
          С того разговора прошло больше двух месяцев. Жизнь понемногу налаживалась, хотя налаживалась это не совсем то. Ни он, ни тем более Полина не могли понять главного – в каком качестве она жила в этой квартире. Не родственница, не дочь и уж тем более не квартирантка, но, тем не менее им обоим впервые было хорошо вдвоём. Они могли подолгу сидеть на кухне, пить чай и молчать, они смотрели телевизор и отдавали предпочтение одним и тем же программам, оба, как выяснилось, любили читать, только он детективы, а она любовные романы. Она поддерживала порядок в его холостяцкой квартире, стирала, готовила, но делала это так, что он как-то и не замечал самого  процесса. Готовила она какие-то нерусские и совсем уж экзотические блюда, но это было так вкусно, что Константин Ильич впервые за долгие годы ощутил не удовольствие, нет, он впервые (глупо, конечно) почувствовал себя защищённым. И всё это вызывало в его душе ощущение покоя, того самого, которого ему так не хватало все эти годы. Он незаметно для себя стал регулярно бриться и даже… впервые сделал в парикмахерской через дорогу (жутко дорогую, как выяснилось) модельную стрижку! Затем как-то тихо и незаметно он перестал ходить в пивную, а если и брал пиво, то пил исключительно дома, с Полиной, глядя телевизор. Но что удивило его самого, так это то, что он совершенно потерял интерес к общению с такими же как он пенсионерами во дворе, а уж про домино и говорить нечего. Полину он ласково звал моя хозяюшка или Поля, но ей больше нравилось Полинка.
           Народец у нас (чего уж там греха таить) неприятный, если не сказать хуже и потому все и всё сразу «приметили», а приметив, стали как водится перемывать косточки. Но странное дело, всё это Протасову было по такому по барабану, что он даже сам удивлялся. Постепенно всё устаканилось и народ не то что бы забыл о них, нет, просто все видно поняли что к чему и зубоскальство потихоньку сошло на нет. Полина оказалась девушкой без комплексов, и они летними вечерами ходили гулять под ручку, справедливо полагая, что тот кому надо поймет, а дураку не объяснишь. Трудно предположить что там было у Протасова в душе, но в один прекрасный день он вдруг не только вновь почувствовал себя мужиком, нет, он вдруг вспомнил, что был  когда-то чемпионом флота по лыжным гонкам, что в возрасте почти сорока лет «сделал» КМСа по настольному теннису и что жизнь не закончилась! Для него, по крайней мере…. А дальше, а дальше он просто купил абонемент в тренажёрный зал. Сперва, правда, на месяц, ну а потом постоянный.
        То, что произошло ближе к Новому Году потрясло Константина Ильича до глубины души. Как-то раз вечером, когда они по обыковению смотрели телевизор Полина накрыв стол в зале вдруг села напротив и, обратившись к нему почему-то на ты, сказала,
        - А ты не старый, - и после секундной паузы тихо, но внятно продолжила,
        - И я тебя люблю! Протасов не успел открыть рта, как она продолжила,
        - Только молчи, хорошо. Вот сейчас, пожалуйста, молчи и постарайся меня понять правильно, - и прикрыла ему рот ладошкой.
        Ночью она забралась к нему в постель. Нет, в эту ночь у них ничего такого не было. Они просто лежали обнявшись и молчали то, засыпая то просыпаясь, а утром он ей сказал,
        - Поля, золотко моё, мне ведь скоро шестьдесят четыре, - но она кокетливо пришурившись,  с непередаваемой интонацией проворковала,
        - Да-а-а! Что-то ночью я этого не заметила и там..., - она многозначительно опустила глаза,
        - По моему у нас всё в порядке или мне всё это пригрезилось, а?
      Месяца через три Протасов узнал о том, что у Полины задержка и что у неё («у нас», поправил её Протасов) будет ребёнок.  Реакция Константина Ильича была простой и чёткой, как строки боевого приказа – в ЗАГС...! («и без разговоров мне, поняла»).
        Когда она лежала в роддоме, он впервые за последние годы пошёл в церковь… Что он там думал и с какими мыслями ставил свечи, не знает никто, но вышел он оттуда спокойный, умиротворённый с кристально ясной программой – жить не менее чем до ста двадцати…! Ну, как минимум конечно!
             Вы спросите, а какая же концовка у этой истории? А никакой! Никакой потому, что история ещё не закончилась. Более того, и не скоро закончится. Помните, как говорил обаятельнейший персонаж  в фильме «Мимино»?
             - Я так! думаю.   
             Все действующие лица живы и здоровы, слава Богу,  чего и вам желают, а главное живут и радуются жизни. Хотя нет, концовка есть, то есть не совсем концовка, а комическая ситуация, которая вызвала у главного героя приступ, ну просто гомерического смеха.
             В один из летних вечеров Константин Ильич возвращался с тренировки, где  славно, а главное на хорошем эмоциональном подъёме, проработал, как  было записано в его  дневнике, «...весь плечевой пояс». Он сидел в автобусе и, закрыв глаза, повторял про себя какой-то очередной «чудодейственный» настрой, как вдруг ему на плечо легла рука и неприятный скрипучий голос произнёс,
            - Слышь, молодой, уступил бы место старшим-то, а? - Протасов открыв глаза увидел какого-то старика с палкой, который в упор смотрел почему-то  именно на него,
            - Да-да, конечно, конечно…  Садись отец, - и добавил,
            - Извини, устал вот и прикимарил малость.  Пенсионер, добившись такой лёгкой победы, однако не угомонился. Он, тяжело опустившись на сидение, продолжал,
            - Вот молодёжь, на всё готова (в слове «готова» он сделал ударение почему-то на последней слоге) тока что бы место не уступать. Прикимарил он! Знаем мы как вы «кимаритя», - и продолжал,
            - Вот доживешь до моих шестидесяти пяти годов, вот  я на тебя тогда и погляжу-у-у-у! 
           - Да, конечно, конечно, извините, - ещё раз сказал Протасов, и в следующий  момент уже стоял с открытым ртом, глотая воздух не в состоянии  произнести хоть слово.
            - Шестьдесят пять, - подумал он,
            - Господи-и-и-и! Шестьдесят пять!!! А тебе Протасов... семьдесят! - и он безудержно начал хохотать. Весь автобус сразу же перенёс внимание на него и он боком-боком протиснувшись между пассажирами выпрыгнул в дверь как только автобус подошёл к остановке.   
            Через полгода в семье Протасовых родился ещё один ребёнок... и опять мальчик!
               
                20.03. 2007 г.

Р.S.  Этот случай рассказал мне мой хороший приятель. Главный герой - сосед его родителей. История эта  разворачивалась на глазах у всего их дома. Все персонажи живы. Живут в нашем городе… Чуть-чуть изменены некоторые детали,  всё остальное – правда, в том числе и…  двое!!! детей!