Мене, текел, фарес

Пьеса из не придуманных историй

Действующие лица:
Главврач психиатрической клиники лет 60-ти, умное  и мудрое лицо.
Молодой человек лет 30-ти, его пациент.
Философ, задающий неправильные вопросы
Атахон, верующий человек
Историк, доктор наук
Фермер, приезжий из кишлака
Наркоман
Санитары, 2 человека, дюжие парни
Домохозяйка
Ее муж

Intra
Кухня, домохозяйка у плиты готовит ужин, муж сидит за обеденным столом, читает газету.
Домохозяйка: знаешь, жаря семечки, я открыла закон парных случаев…
Муж: да ну?! Это что-то новенькое… и что же гласит твой новый закон?
Домохозяйка: все очень просто: когда жаришь семечки, надо их ворошить постоянно, чтобы они не  подгорели. Я это делаю двумя столовыми ложками. И вот что забавно. Среди семян подсолнуха попадаются червивые.
Муж: ну да?
Домохозяйка: не смейся. Это все очень серьезно. Итак, когда я ворошу семечки двумя ложками, то сразу выбираю и удаляю со сковородки плохие, негодные семена. И заметила тенденцию следующего характера: всегда (обрати внимание!), всегда червивые семечки попадаются по двое. Это так удобно! Размешиваешь гору семечек, на глаза попадаются по две червивые, удаляешь. Размешиваешь снова, и снова попадаются две семечки в одном и том же секторе сковороды, которые надо удалить.
Муж: да, недаром ты закончила спецматематическую школу!
Домохозяйка: вот так всегда. Женщина делает открытия, а мужчина зарубает их на корню. Закономерность на лицо!
Муж (выглядывая из-за газеты): это – не закономерность. Это – женская логика! (бурчит себе под нос) Так вот почему, когда стоишь на светофоре или в пробке, рядом оказываются две машины с одинаковыми цифрами на номерах…
Домохозяйка: ты что-то сказал, милый?
Муж (громче): женская логика! И ничего больше…

Действие 1
Двор психиатрической клиники. Весна. Философ и Атахон копают лопатами землю, Историк грузит кирпичи на тележки, а Наркоман и Фермер отвозят тележки за сцену (якобы грузят на грузовик). Сбоку сцены стоит и наблюдает за ними Санитар, временами курит или играет на сотке.
Философ: вот я не понимаю, зачем мы роем котлован под туалет, который никому не нужен. Ведь на каждом этаже клиники есть клозеты, и даже в каждой вип-палате?
Атахон: теперь я понимаю, почему ты здесь. Ты всегда задаешь неудобные вопросы?
Слышится азан.
Атахон: Историк, объясни новенькому, зачем мы собираемся строить туалет во дворе, в то время как цивилизация шагнула вперед настолько, что «нужников» и так хватает.
Атахон отходит в сторону, стелет коврик, начинает молиться.
Историк: понимаешь, Философ, еще в древние времена, во время строительства египетских пирамид случалось так, что стройматериалы шли не на возведение того или иного сооружения, а совсем в другое место и на другие нужды. Например, на возведение дворца высокопоставленного чиновника…
Философ: не темни…
Историк: понимаешь, тут такое дело: нашему Главному на даче надо сауну построить. Вот он и выбил деньги на постройку подсобных помещений на территории больницы. Трудотерапия – мощное средство в продвижении пациентов на пути к излечению… Так что готовься, скоро увидим горы, речку… эх, наработаемся на свежем воздухе!
Фермер (в ожидании погрузки тележки): да, в горах сейчас хорошо! Воздух чистый, вода прозрачная, птицы поют, а по ночам звезд видимо-невидимо! Не то, что в вашем замусоренном городе…
Наркоман: началось, затянул ишак песню… Не нравится в городе, вали обратно к себе в кишлак. Паси баранов, коров, собирай хлопок и радуйся…
Фермер: да если бы еще от этого хоть какая-то выгода  была, давно вернулся бы. У меня семья, сами знаете, большая – жена, двое сыновей, три дочери, мать с отцом, братишка не женатый. И всем кушать надо, одеваться не хуже других, той делать.
Философ: а ты в Россию на заработки не пробовал ездить? Многие сейчас там.
Фермер: да был я в России, работал на стройке, потом на рынке. Плохо там. Каждый мент три шкуры дерет – этому плати, тому дай на лапу. А хозяин кормит дешевой лапшой, спать приходится в тесных и грязных бараках, сколоченных наспех. И всё только потому, что я из Средней Азии…
Наркоман: да кому ты там нужен, черножопый?
Подходит Атахон и шикает на наркомана:
Атахон: ты рот закрыл бы, не то нарвешься на уважаемых людей.
Наркоман в спину ему кривит рожу.
Философ: за бугром мы – чужаки, а здесь... хотя… знаете, у меня есть один знакомый. Он – бизнесмен, отличный руководитель, знает свое дело, глубоко верующий христианин. У него семеро детей. Так вот он открыл приют для тех, кто недавно вышел из мест не столь отдаленных. Он дает им кров, пищу, работу и веру. Его подопечные в реабилитационном центре не пьют, не курят, не употребляют. Это правило. Если кого-то что-то не устраивает, он волен покинуть центр. Этих людей посещает Батюшка и наставляет на путь истинный. В центре живут и работают в основном те, от кого отказались родные. Или кому больше некуда идти. Знакомый мой рассказывал такие жуткие истории из жизни своих подопечных, что хватит на целую книгу… Его самого – мастера на все руки – много раз звали работать заграницу. Главным образом, в Европу. Но он отказался. Я спросил как-то, а почему собственно он отказывается от лучшей жизни? А он мне: «Это смотря с какой стороны посмотреть! Там у них разврат на каждом шагу… а мне не хотелось бы, чтобы мои дети жили во грехе…» Во как!
Историк: да, по части отсутствия разврата – мы впереди планеты всей!
Философ: это точно. (Атахону) Вот ты, Атахон, скажи, за что ты сюда попал?
Атахон: сосед донес.
Философ: а что ты ему плохого сделал? Хоть я здесь недавно, но ты-то человек спокойный, вон молишься своему богу по пять раз в день…
Атахон: Я ведь бухгалтером работал на фирме. Зарабатывал вроде неплохо. Раз сосед позвал к себе в гости, напился, стал богохульничать. Я ему начал объяснять про Аллаха, про веру. А он мне «джихад» да «джихад». Я ему и объяснил, что вера – это личное дело человека и навязывать ее – грех. Хочешь – верь, не хочешь - не верь. А джихад придумали безумные фанатики, рвущиеся к власти. Равно как и борьбу с терроризмом - американцы. Угроза терроризма там, на Западе – главный козырь во влиянии на сознание народных масс. Страх парализует волю. Короче, повздорили мы с соседом. Я ему доказал, что он не может называть себя мусульманином только из-за того, что мулла начитал его имя на ушко три раза после рождения, или только из-за того, что он обрезан. А если он пьет беспробудно, ест свинину, а иногда и собаку с друзьями, то и подавно не может считаться правоверным. Да дело даже не в этом. Вся улица знала, что я читаю намаз по пять раз в день, как и положено верующему. И Коран читаю. Держу уразу, ездил в хадж. Не пью, не курю, не гуляю, не ем мясо свиньи и собаки, как некоторые… Видимо, всё от зависти людской. Только вот именно после этого проклятого вечера, ровно на следующий день меня вызвали в махаллинский комитет. Так, мол, так, фанатик и грозился отомстить всем неверным. Есть свидетели. 
Философ: и что потом? Как вы оказались здесь?
Атахон: препроводили меня сначала для мирной беседы, долго спрашивали – про семью, доходы, веру. С кем в мечеть ходил, с кем разговаривал, как в хадж ездил, что там делал, с кем встречался. Отмотал я два месяца. Эх, вспоминать даже не хочется про все мытарства! В результате признали меня невменяемым и сюда…
Философ: мне вот что еще интересно, Атахон: был Союз и были все атеистами. Верили в Ленина, партию, коммунизм. Пели песни в детском саду «Лелин бобомиз, Лелин бобомиз», принимали нас в октябрята, потом в пионеры, потом мы вступали в комсомол, а затем и в партию. Каждый расстраивался, если не был членом этих организаций. А распался Союз и вдруг (щелкает пальцами), в одночасье все стали верующими. Как это так получилось, а?
Атахон: у каждого свой путь к вере, молодой человек. Придет и твой черед, тогда и поймешь. Человек так устроен, что ему надо во что-то верить. Это помогает жить и переносить превратности судьбы.
Философ: поживем, Атахон, увидим… (историку): а вы как попали в эти «белые застенки»?
Историк: я сам сюда пришел, добровольно.
Наркоман (скалясь): ну, ты, дядь, даешь! Ага, еще скажи, что ты абсолютно здоров!..
Историк: нет, я – болен.
Наркоман подходит к санитару и что-то ему шепчет.
Фермер: все ваши болезни от перенапряжения мозгов. Вот бы вас всех городских на поля выгнать, сразу болеть перестанете!
Историк: очень может быть… Только богу – богово, а кесарю – кесарево… Написал я книгу… не так давно... Э-эх! Теперь уже все равно! Лучше послушайте…
Санитар (громко): перекур!
Все больные собираются в кружок и закуривают. Наркоман в сторонке достает косяк и начинает набивать.
Атахон: и откуда только ты берешь эту дрянь?
Наркоман (продолжая набивать): из Афгана привозят. Самое смешное, что иногда женщины вот это самое перевозят через границу в своем самом укромном месте. (гадко хихикает)
Историк: в бюстгальтере что ли?
Наркоман: еще укромнее…
Атахон: а ты потом эту гадость в рот суешь. Тьфу!
Наркоман: что естественно, то не безобразно. (закуривает)
Философ: ты бы вон санитара что ли постеснялся.
Наркоман: а что санитар? Он мне это сюда и доставляет. Обслуживание на высшем уровне.
Атахон: так мать тебя сюда положила, чтобы ты престал баловаться наркотиками, а ты.
Наркоман: ой, только не надо проповедей, я их от кого только не наслушался!
Атахон (встает, подходит к наркоману): дай сюда. И чтоб я больше этого не видел. (отбирает и затаптывает косяк)
Наркоман (вскакивая с места): э, старик, ты чего делаешь? Совсем оборзел? Ты знаешь, сколько это стоит?
Атахон: не знаю и знать не хочу.
Наркоман: мы еще посмотрим, кто кого. (сплевывает и уходит)
Санитар: ты куда, малой?
Наркоман: я на сегодня закончил, мне на процедуры пора.
Фермер: наркомания – болезнь городских. От скуки и от безделья всё это. Вот у нас в кишлаке и присесть некогда – работа в поле, за скотиной смотреть надо, по хозяйству, то да сё, так и день проходит. Вечером домой зайдешь, в баньке помоешься, потом жена ужином накормит, отдохнешь, пойдешь к соседу в гости, или он к тебе зайдет. Побеседуешь с ним за пиалой с горячим чаем, поиграешь в шахматы или нарды. По выходным всей семьей родственников навещаем. Праздники отмечаем всей махаллей. В случае чего, помогаем друг другу. Ну там, той сделать или поминки справить. Астапирулло… А в городе? С утра на работу, вечером сидишь в квартире перед телевизором, вот и всё развлечение…  соседи друг дружку не знают, не общаются. Только переругиваются по малейшему поводу. Вы городские сидите запертыми в этих бетонных коробках и только о себе и думаете… Поэтому в ваших подъездах грязно, на улицах урны переполнены, тротуары оплеваны, стены домов и заборы исчирканы неприличными словами… Эх! Нет, чтобы собираться раз в месяц и устраивать хашары, как у нас в кишлаке…
Историк: во все времена существовала разобщенность села и города. С этим уже ничего не поделаешь…
Философ (Историку): далеко мы убежали от главного вопроса: так почему вы все-таки попали сюда?
Историк: об этом потом… лучше я расскажу кое-что… о Древнем Египте и Библии. Я даже реферат на четвертом курсе университета писал. Темка была не ахти какая, как я сейчас это понимаю, а с расстояния лет виднее. Назывался мой реферат примерно «Религиозные догмы древних египтян и их продолжение в библейской истории». Вот ты, Философ, знаешь о боге Осирисе или царе Валтасаре?
Философ: о последнем слыхал что-то краем уха, а Осирис – это который с головой волка?
Историк: во-первых, не волка, а шакала. А во-вторых, с головой шакала изображали его сына – бога Анубиса, который препровождал достойных египтян в загробное царство Осириса, рай по-нашему. Анубис подводил усопшего к трону Осириса, а тот взвешивал все добрые и злые поступки человека на больших весах. И тех, у кого добрые поступки перевешивали злые, попадал в загробный мир. Согласно древнеегипетской мифологии Осирис даровал возрождение, воскрешение и жизнь вечную. Этот же миф в некоторой части своей имеет продолжение в одной из библейских историй. Незадолго до падения Вавилона от персидского правителя Дария Мидийского царь Валтасар, сын того самого Навуходоносора, устроил пир. Во время разгара пиршества таинственная рука начертала на стене «Мене, мене, текел, упарсин». В некоторых трактовках вместо «упарсин» употребляется «фарес» или «перес». Как бы то ни было, дословно эти слова означают различные меры веса.  Кстати, у Рембрандта есть замечательная картина, на которой Валтасар в страхе уставил взгляд на начертанное, а вокруг него в различных нелепых позах застывшие в ужасе придворные смотрят на свет, исходящий от букв на стене. Это надо видеть… описывать содержимое полотен великих живописцев, увы, не мой конек… итак, Валтасар был озадачен словами на стене своего дворца, и ни один мудрец не смог объяснить ему, что сие означает. Однако пророк Даниил удосужился написать следующее:
«Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему;
Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким;
Фарес – разделено царство твое и дано мидянам и Персам».
В ту же ночь царь Валтасар был убит, а Вавилон перешел во власть персов… Так Господь наказал его за то, что Валтасар вознесся в своей гордости, не желая признавать Творца и Управителя Вселенной…
Философ: красиво! Мене, текел, фарес… Надо будет запомнить…
Историк: ты не напрягайся. Эти слова отлично ложатся на музычку «Ох, вы сени, мои сени…» Вот так (поет): мене, мене, текел, фарес…
Философ повторяет.
Историк: и потом, у Тарковского в фильме «Сталкер» есть более короткая интерпретация слов «мене, текел, фарес» - вычислено, измерено, проверено.
Философ: твердая формулировка! Симпатичная…
Фермер (Историку): значит, получается, чтобы попасть в древнеегипетский рай, надо было всю жизнь жить честно, трудиться добросовестно и делать богоугодные дела?
Историк: совершенно верно.
Фермер: тогда каждый в нашем кишлаке весит тяжелее всех вас городских вместе взятых.
Философ: а что значит богоугодные дела? Это где-то было написано в египетских манускриптах, глиняных табличках или что там у них было, что хорошо, а что плохо?
Историк: надо было жить и работать, поклоняться богам, добывать себе на пропитание и одежду, нельзя было воровать, убивать. Если учесть, что древние религии явились фундаментом для создания более поздних верований, таких как христианство и ислам, то первоосновы одни и те же.
Философ: и делай то, что велят жрецы… Ха! Скажут жрецы: прыгай с верхушки пирамиды, ты обязан прыгнуть…
Историк: не надо утрировать, молодой человек.
Философ: вы разве не понимаете, что все религии, я подчеркиваю – все – созданы лишь для того, чтобы было легче управлять людьми. Религии разобщают человечество, делят его на отдельные разобщенные группы и сообщества. Равно, как и придуманное деление на расы и национальности…
Атахон: я не совсем согласен, Философ. Мне ясно одно: когда много богов – бардак полный. Это да! Один говорит одно, другой – другое. Бог един, скажу я вам, и имя ему Аллах. И если следуешь определенным предписаниям…
Философ: я, конечно же, уважаю тебя, Ата, уважаю твои религиозные чувства, но хочу спросить вот что: был у меня друг – хороший парень. Он никогда и никому не сделал ничего дурного, всем всегда помогал. Вот он тоже верил в Аллаха. И меня все склонял к вере, к религии. Мы с ним частенько спорили о том, о сем, и каждый оставался при своем мнении. Он говорил, что Аллах справедлив и мудр, добр и всепрощающ. Меня добила одна вещь. Однажды он пропал, с утра вышел из дома и не вернулся. Искали его всей махаллей. Какие-то пацаны нашли его растерзанное тело в канализационной шахте… Над ним, прежде чем прикончить, издевались как могли. Руки были перевязаны проволокой так, что мясо торчало на запястьях. Кожа была покрыта синяками и ожогами…
Историк: нашли того, кто с ним это сделал?
Философ: через две недели. Это были какие-то религиозные фанатики, которые вербовали молодых верующих людей для войны на Кавказе, прикрываясь джихадом и прочей ересью. Мой друг отказался служить Аллаху с «калашником» наперевес. Они поймали его и пытали со словами: «И где же теперь твой Аллах, как он мог допустить такие мучения?» Вот и я спрашиваю у вас, Атахон, как мог допустить Аллах, чтобы его верного раба, доброго, отличного парня, так зверски убили?
Атахон: значит, он нужен был там, на небе. Сам Всевышний видел все его добрые поступки и решил, что этот человек должен быть рядом с ним.
Философ: а я отказываюсь верить в ТАКОГО бога! (демонстративно бросает лопату и санитару на ходу) Мне на уколы пора. (уходит)
Фермер: жестокие нынче все городские стали. Ни в Аллаха не верите, ни в шайтана. Аминь!
Историк и Атахон тоже делают аминь.
Фермер: вы знаете, Атахон, вот наш мулла точно так же и сказал моей племяннице, когда ее десятилетний сын умер. Единственный ребенок в семье и такое горе…
Историк: от чего?
Фермер: заболел он тяжело. Ведь как получилось-то: пришел он со школы в обед, а дома – никого, ворота заперты, дом тоже. Перелез он через забор и лег спать на соломе в сарае. На улице был март месяц, шел мелкий дождик. Вроде и не холодно было. Короче, нашли его только ближе к вечеру. Простыл малец. У него на следующий день температура поднялась, а через две недели – ноги отказали. Каким только врачам не показывали! И в райцентр возили, и в областную больницу, всё без толку. Только когда у него нижняя часть тела выключилась, тогда привезли его сюда, в город. Показали какому-то именитому профессору, тот назначил лечение, выписал дорогущих лекарств. Ничего не помогало. Хорошо  одна санитарка подсказала сходить к доктору, который работал долгие годы в этой больнице, а на тот момент был на пенсии. Эта добрая женщина сказала, что этот врач хоть и не имел особых званий, но разбирался в болезнях получше нынешнего профессора. Повезли мальчика к этому доктору, и тот сказал, что у мальчика – редкое заболевание, при котором мышцы постепенно будут отключаться от мозга. Начинается это с ног, а потом все выше и выше, пока сердце и легкие в один день не остановятся. Это можно отсрочить, но вылечить уже не получится. Выписал он им лекарства самые дешевые и простые. Благодаря этому мальчик прожил еще два года…
Историк: а мулла тут при чем?
Фермер: когда мать похоронила сына, она пришла к мулле и спросила, за что ее сыночка Аллах забрал к себе? Ведь этот мальчик был таким добрым, заботливым сыном, всегда помогал по хозяйству родителям, учился в школе хорошо, никого не обижал и ничего дурного не делал. Мулла так и ответил ей: значит, Аллаху он нужен больше, чем нам, здесь, на бренной земле.
Атахон: да, так оно и бывает: самых достойных Аллах призывает к себе раньше остальных…
Атахон, Историк и Фермер делают аминь.


Действие 2
Палата в психушке. За окном ночь, лунный свет освещает три кровати. На одной лежит спящий Наркоман, который периодически ворочается и стонет во сне, а на двух других - Философ и Историк ведут неспешную беседу, повернувшись друг к дружке.
Философ: вот ты мне, Историк, скажи, как все-таки взвесить на весах все свои хорошие поступки? Как определить, сколько я буду весить и хватит ли мне это, чтобы попасть в египетский рай?
Историк: так ты же вроде в бога не веришь?
Философ: понимаешь, тут такое дело – верить-то не верю, но когда мне было пятнадцать лет, у меня было такое чувство где-то здесь, внутри, иногда что-то жгло и подсказывало, что кто-то там наверху есть, и он предопределяет наши жизненные пути… Я перелопатил гору книг по религиям. Изучил буддизм, христианство, ислам… Пытался найти Бога в других верованиях…Только став взрослым я понял, что Бога – нет… и не было вовсе… Я верю в человека, в его самоопределение. Человек сам творит свою судьбу. Только людям всегда выгоднее считать, что в их бедах виноват кто-то другой, а не они сами… Вот смотри: просыпаюсь я каждое утро и знаю, что умру не сегодня, не сейчас, потому как не пью, не курю, наркотиками не балуюсь, по стройкам не хожу. Это я в смысле про кирпич, падающий на голову. И вообще, на улицу пытаюсь не выходить. Только по скромной необходимости – за зарплатой и едой…
Историк: а общаешься с кем?
Философ: да по Интернету по большей части. Сейчас настоящее живое общение обесценено, возведено в степень ничтожества. Стоит только включить компьютер и иметь доступ в Сеть. И ты - король мира! Хоть сутками сиди, не вставая из-за монитора. Недавно читал, что некоторые зависимые от Интернета люди так и делают, пока не доведут себя до смертельного истощения. Представляешь себе смерть – сидишь, бьешь по клавишам и не замечаешь ни бега  времени, ни голода, ни холода и… вот уже ты – мертвец.
Историк: а, по-моему, это все страшилки для непослушных детей. Как может здоровый человек не чувствовать голода. Ведь я читал, что еда приносит человеку восемьдесят процентов удовольствия...
Философ: врачи и это подсчитали? Все-то у них подсчитано и разложено по полочкам, кроме способов лечения, они даже банальный насморк не в состоянии вылечить… Ладно, восемьдесят, с этим никто не спорит, а где остальные двадцать?
Историк: презабавная штука – человеческое удовольствие! Ты представь себе: после еды следует секс.
Философ: а что? Вполне закономерно! И сколько в процентном соотношении?
Историк: шестнадцать.
Философ: всего каких-то жалких 16 процентов? И столько страданий и мук!
Историк: и столько произведений живописи и искусства, геройских поступков, созидания…
Философ: …и разрушения. Вот у меня во дворе жил один парень. Кореец семнадцати лет, между прочим. Надо заметить, что я страсть как корейцев уважаю! Влюбился он в соседку – четырнадцатилетнюю девочку из соседнего подъезда. Писал стихи, потом подбирал на гитаре аккорды. Так составлялись песни, которые мы с пацанами у подъезда под гитару пели еще долгие годы… Все завидовали Юльке – той самой девчонке. Конечно – такая любовь! А парень тот был тихим, спокойным, этакий простачок с задатками гения. Он в жизни и мухи не обидел. В один прекрасный день нашли девушку всю в крови под забором близлежащей стройки. Из всех естественных отверстий тела торчали куски арматуры. В общем, подозрение в первую очередь пало на того парня. Кинулись к нему, а он дверь не открывает. Пришлось ломать. Нашли его на полу кухни в доску невменяемого. Он был весь в её крови. Когда следователь спросил, зачем он это сделал, ведь любил, песни писал для нее одной? Он ответил, что любил. Действительно любил, и такое с ним было в первый раз. На вопрос, зачем он сделал это с ней – изнасиловал и засунул куски арматуры? – он ответил, что ничего не помнит. Помутнение разума. Аффект. Помнит только, как пришел к ней вечером в гости, пообщаться, а потом очнулся уже за забором стройки с мертвым телом девчонки на руках, растерялся и убежал домой... Любовь намного страшнее безумия…
Историк: и что стало с этим парнем? Его отправили в подобное заведение строгого режима?
Философ: дали вышку. За него некому было заступиться. Когда у нас нет денег, мы – ничто. Когда у нас есть деньги, они – ничто.
Историк: да, прав всегда тот, у кого деньги… Знаешь, все-таки это не могло быть любовью.
Философ: почему это?
Историк: любовь – чувство всепрощающее. Оно толкает человека на самопожертвование, а не на убийство, уничтожение. Деструкция в случае настоящей любви направлена вовнутрь, а не вовне, и на объект любви, как правило, не распространяется. Влюбленный может покончить собой, но никогда не причинит боли объекту своей любви. Это просто бессмысленно и нелепо. У твоего соседа была просто слепая маниакальная страсть... сиюминутная слабость…
Философ: как же можно рассуждать о любви не познав это чувство. Вот у тебя, например, она была?
Историк: о, молодой человек! Конечно! Моя любовь – это моя работа! Ты взвешен на весах и найден слишком легким…
Философ: а-ааа! Ты все своего Валтасара не можешь забыть…
Историк: всё, давай спать. Сон, между прочим, тоже удовольствие… и не малое...
Оба отворачиваются.
Философ: эй, ты спишь?
Историк: угу!
Философ: знаешь, я недавно читал в Интернете, что ученые проводили эксперимент:  брали воду и наговаривали ей определенный текст. Представляешь? Эти японцы, которые проводили опыты, считают, что вода – носитель информации. И вот что самое интересное: после заморозки они смотрели под микроскопом снежинки, которые образовывались на имена Гитлер, Сталин, Мать Тереза, Папа Римский. В результате оказалось, что Гитлер и Сталин выдают уродливо сложенные кристаллы мерзлой воды, а Мать Тереза и Папа – снежинку правильной формы, да еще и красивую такую, нежную, будто кто сидел часа три и лепил специально по заданной схеме микроскопическую шестигранную звездочку из учебника «Природоведение» за первый класс. Потом проверили ответную реакцию воды на простые слова: добро, зло, гнев, радость, ненависть и так далее. Получилось то же самое. Положительные слова выдавали красоту, а злые слова – деструктивные по своей сути конструкции… этакое хаотичное нагромождение замерзшей субстанции.
Историк: прям как с весами в Древнем Египте…
Философ: вот мне и стало интересно, а как отреагирует вода на мое имя? На твое имя? На имя нашего Главврача, наконец?..
Историк: тут к гадалке не ходи: на имя нашего главврача однозначно будет застывший хаос. (зевает) Давай спать, завтра – его день. Мы все завтра побываем на допросе у Главного. А к этому надо, нет, просто необходимо подготовиться.
Философ: готовься – не готовься, всё одно. Залечит до смерти. Как мне все это осточертело! Ситуация – говно! Стоишь и как тупой баран, отвечаешь на одни и те же вопросы… и так каждую субботу. Жаль что наш главврач не иудей. Был бы у него шабат, и баста!
Историк: тогда он тупо отвел бы для подобной экзекуции другой день недели. Например, вторник. Здесь и не поймешь что хорошо, а что плохо. В мире все нейтрально, смотря как к этому относиться.
Философ: это тоже таинственная длань судьбы начертала на стене?
Историк: нет, парень, это истина жизни. Всё, спим.
Философ: ой и любите вы историки делать поспешные выводы! Ты знаешь, после того, как парня расстреляли, его дружки хвастали, что они легко отделались.
Историк: не понял, ты это о чем?
Философ: на самом деле они сделали это с девочкой. Их было трое. Они ее изнасиловали, а потом и засунули арматуру во все естественные отверстия тела. А тот парень пришел к ней вечером и увидел всю квартиру в крови, потом вспомнил, что эти три урода собирались к ней зайти и хвастали, что она не такая уж и робкая. Он нашел их, узнал обо всем. Потом нашел ее и… тронулся от горя. В результате - взял вину на себя... Любовь действительно страшнее безумия…
Историк: это глупо и не смешно!
Философ: ты пойми, он просто  не хотел больше жить без нее. Не это ли любовь?!
Историк (поворачиваясь к философу и присаживаясь на кровати): да, мы иногда ошибаемся! Все мы люди. Вот послушай. Жил-был жестокий тиран. Он завоевывал страны, убивал целые поселения. Конечно не сам, а отдавал распоряжения. Он же отдавал приказы строить великолепные, ну просто изумительные башни из голов своих врагов…
Философ: это что-то новенькое в архитектуре!
Историк: да, вот как-то так. После сражения воины собирали головы погибших врагов, отсекая их от туловищ. Этот материал закладывался в основания башен. Это служило паттерном страха для всех остальных. Однажды его верные воины-строители создали башню из останков семидесяти тысяч погибших на поле сражения. И это – исторический факт…
Философ: и что потом? Завоевал этот тиран всю землю?
Историк: почти. А спустя почти семьсот лет его возвели в степень идола и стали ему поклоняться. Целый народ, которому запудрили мозги, начал верить в то, что этот тиран - Великий Полководец! А виноваты в этом мы – историки. Мы переписали историю заново. Мы, попирая собственную совесть, стали выпускать учебники, в которых написано, что этот Великий Правитель сделал только одно хорошее для своего народа. А про башни из голов – ни гу-гу…
Философ: поэтому ты и попал сюда?
Историк: да… я просто попытался донести правду. Я написал книгу, в которой отобразил всё так, как было на самом деле.
Философ: ты – псих!..
Историк: я знаю…
Философ: да, наши дети скоро совсем забудут нашу историю… недавно ехал в троллейбусе…
Историк: так это уже не недавно, а давно… троллейбусов больше нет… ты бы еще сказал: «когда деревья на Сквере еще не срубили…»
Философ: ну да… так вот, рядом стояли два мальчугана лет десяти и рассуждали, кто кого победил: Гитлер Ленина или Ленин Гитлера. Представь себе, к какому выводу они пришли? Что всех победил… как ты думаешь, кто?
Историк: даже боюсь предположить…
Философ: Супермен!
Оба смеются.
Историк: в чем-то они правы… устами младенца глаголет истина… А мне недавно книжку привезли – забавный томик про историю пирамид, курганов и прочих мест погребений. Самое интересное, что эта книга рассчитана на юных читателей от шести до двенадцати. А называется книжка «Где бы ты хотел быть похоронен?» Представляешь?..
Историк и Философ снова смеются, Наркоман ворочается на кровати.
Философ: смотри-ка, а наш дружок не спит вовсе.
Подходит к кровати Наркомана и открывает одеяло. Наркоман делает вид, что спит.
Философ: вставай, сволочь! Вставай, кому сказал!
Наркоман (испуганно): ты чего это? Эй-эй-эй!
Философ: так ты говоришь, что дружишь с санитаром?
Историк: оставь его, ведь мы в психушке, нам ничего не будет, даже если он донесет на нас.
Философ: да нет уж. Если донесет, то шокотерапия нам обеспечена, а мне не хотелось, чтобы мои мозги поджарили, словно на сковородке. Или накачают каким-нибудь дерьмом вроде галоперидола или аминазина. А потом допросы, допросы и допросы.
Наркоман: я никому ничего не скажу, братцы!
Философ: ишь, как заговорил? Братцы! Да ты за дозу мать родную продашь. Тварёныш!
Философ бьет наркомана в лицо кулаком, тот обмякает, философ накрывает его одеялом и ложится на кровать.
Историк: ты чего это?
Философ: доведет он меня в один прекрасный день… и станет одним наркоманом меньше! Так и хочется очистить землю от этой мрази!
Историк: но так же нельзя! Мы же – не животные!
Историк кидается к наркоману, проверяет пульс и опускает безжизненную руку.
Философ: можно – нельзя. Да ты кто такой? Господь бог что ли? Всё, я устал! Давай спать.
Историк: да я теперь не усну.
Философ: он теперь не сделает ничего плохого. Вон, пошел взвешиваться на твоих египетских весах. И кажется мне, что будет найден слишком легким. Не волнуйся, к утру вернется. Очухается и будет продолжать жить, как ни в чем не бывало.
Историк достает из тумбочки какую-то пилюлю и глотает ее.
Философ: и ты тоже наркоманишь время от времени?
Историк (обиженно): это мое успокоительное. Спокойной ночи!
Философ: да, только начал чувствовать себя свободным здесь, за решетками психушки, и на тебе… слушай, а давай пойдем к Фермеру в палату, он наверняка сейчас там чай пьет. И Атахон, наверное, у него. Посидим, почаевничаем.
Историк: ой-ё! С тобой не уснешь! Давай, только по-быстрому…
Уходят. В палату входит санитар, достает из кармана шприц, берет его, выпускает воздух из иголки. Толкает Наркомана, чтобы тот проснулся, слегка бьет его по щекам, Наркоман приходит в себя.
Наркоман: ты чего это?
Санитар: да вот дозу тебе принес.
Наркоман: так недавно совсем того… принял уже...
Санитар: ничего, еще добавишь, вдогонку.
Привязывает наркомана ремнями к кровати.
Наркоман: ты чего, сдурел?
Санитар: а теперь поговорим. Спокойно и без свидетелей. Помнишь ту девчонку, которую ты изнасиловал полгода назад?
Наркоман: какую девчонку? Ты о чем?
Санитар: сестренку твоей одноклассницы из соседнего дома?
Наркоман: так она же сама заявление забрала из прокуратуры, я тут ни причем…
Санитар: причем-причем, еще как причем! Я – ее сосед.
Наркоман: не понял...
Санитар: сейчас все поймешь. Эта девочка  полгода назад пришла к тебе домой отдать диск с какими-то романтическими фильмами. Ну, там знаешь, розовые сопли, любовь-морковь и всё такое. А ты ее с порога затащил и надругался над несчастным ребенком.
Наркоман: так я думал, что она уже не девственница. И вообще: я был под кайфом…
Санитар: в четырнадцать? Не девственница? Говнюк! Мразь!
Наркоман: так она же сама заяву забрала из органов, чего теперь-то вспоминать?
Санитар: а знаешь, почему она это сделала? Ее отправили на судмедэкспертизу. В течение десяти дней ее обязали проходить осмотр. Видите ли, врачам надо было посмотреть все в динамике и описать в карточке, как зарастают раны, которые нанес ей ты, своим тупым инструментом. Она ходила каждый день на эти осмотры. Все бы ничего, только представляешь, каково это, когда тебя заставляют садиться на гинекологическое кресло изо дня в день, когда тебе всего четырнадцать, ты пережил психологическую травму, а у тебя между ног кроме гинеколога копается еще стайка судмедэкспертов в составе четырех человек?! Но этого им показалось мало. На второй день осмотра один из врачей привел группу своих студентов. Что-то около тридцати молодых парней и девушек. Ты себе представляешь картину: несчастная девочка, которую изнасиловали, стала объектом изучения, подопытным кроликом для полсотни человек! Так было и на третий, и на четвертый день! Она пыталась уговорить не пускать сюда всех этих людей, что она стесняется. Она плакала, умоляла, унижалась. Но главный эксперт (мать его!) сказал ей, что такие случаи редки, а студенты должны на ком-то учиться. На ком, если не на ней? Ты можешь себе это представить?!
Наркоман: нечего было меня провоцировать, она сама виновата. Пришла вся такая разодетая, накрашенная…
Санитар: заткнись, подонок! А теперь представь, каково оказалось мне работать здесь санитаром. Я – врач, работал на скорой. Мы с ее сестрой собирались пожениться. Теперь ни о какой свадьбе не может быть и речи… эта несчастная девочка наглоталась таблеток через неделю после этих уничижающих осмотров… после того, как она перестала на них ходить и забрала заявление из прокуратуры… я сидел дома после дежурства, ее сестра позвонила в дверь и попросила помочь «откачать» ее. Я пробовал, снова и снова... но не смог… я – не Господь Бог… ее больше нет... А виноват в этом – ты, сволочь! Ты один! Ничего, сейчас мы все исправим.
Берет шприц и делает укол.
Санитар: твоя доза на пять дней. Получи и распишись, гнида!
Наркоман обмякает, санитар накрывает его одеялом, заботливо подтыкая края, смотрит в последний раз и уходит.


Действие третье.
Дача главврача в горах. Атахон, Фермер, Философ и Историк кладут кирпичи. Чуть поодаль стоит второй санитар,  который присматривает за ними.
Атахон: Философ, а ты сам-то как здесь оказался? Вон колхозник за то, что отказывался хлопок сажать, все топинамбуром занимался, всех убеждал, что эта культура полезней.
Фермер: да, полезней. Она и от сахарного диабета помогает, и от рака кишечника, и давление снижает. Панацея! А еще из стеблей топинамбура можно волокно получать, из которого веревки вить можно. Не слабже джутовых канатов.
Философ: прям как в сказке: и людей накормить, и все болезни вылечить, и одеть весь народ. Прям «горшочек-вари»!
Фермер: между прочим, пока я тут сидел, точнее, лежал, на государственном уровне вышло Постановление о разведении топинамбура как сельскохозяйственной культуры.
Историк: просто в твоем случае не надо было кидаться на Председателя махалли с кулаками, убеждая его в посевах земляной груши на всех фермерских полях вашего кишлака. История не раз доказывала что тот, кто машет кулаками, в результате оказывается спиралью ниже. Возьми хоть времена Инквизиции, хоть нашествие монголо-татар.
Фермер: нашло на меня что-то, не смог с собой совладать. Чего теперь говорить? Только воду лить из пустого в порожнее. Вон, пусть лучше Философ расскажет, за что он здесь, а то только и знает как задавать дурацкие вопросы. Ну, чего молчишь?
Философ: думаю с чего начать.
Историк: а ты начни с самого начала.
Философ: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его…
Атахон : ты же сказал, что не веришь в Бога, а сам Библию цитируешь. Так - нечестно!
Философ (повышенным тоном): а думать, что это я Наркомана прикончил честно? Вот скажи мне, Атахон. Эти-то ладно, бояться меня, и я их прекрасно понимаю. Вы думаете, я не знаю, на что вы тут все намекаете? Расскажи, мол, о себе с самого начала? Это не я. Я его не убивал. Я вообще никого и никогда не убивал. И здесь я совершенно по другому поводу!..
Атахон: перестань, успокойся и не причитай, как женщина. Твой сосед нам все рассказал. Именно ты угрожал расправиться с этим малолетним подонком. Меня он тоже доставал, даже Главному напел про меня черти что...
Фермер: так вот почему ты лежал пять дней в одиночке перетянутый ремнями…
Атахон: именно. И потом, это ты ударил парня перед тем, как со спокойной совестью лечь спать. Землю он, видите ли, хочет очистить! Очистил, легче от этого стало?!
Философ (кричит): это - не я.
Подходит санитар.
Санитар: что за шум, а драки нет?
Философ (успокаиваясь): публичная казнь... линчевание, так сказать…
Санитар: что, не можете разобраться, кто вашего дружка Наркошу приструнил? Я вам скажу, только вы ничего не слышали… да и не поверит вам никто, вы же – психи… Слышал я, что санитар этот, который уволился и который наркотики поставлял вашему пареньку вкатил передоз Наркоману. Там у них давнишняя история всплыла… девчонку какую-то не поделили, а она тогось, сама определила свое будущее… влезла девка в петлю… тока вы ничего не слышали, а я вам ничего не говорил…
Санитар отходит на расстояние, оставив пациентов в задумчивости.
Философ: слыхали? Теперь-то вы поняли?!
Фермер: это что же получается: ИМ ВСЁ МОЖНО?!
Историк: почти как НКВДэшникам в тридцатые годы двадцатого века  - доносы, лагеря, расстрелы. Побывал в плену у фашистов – шпион, сказал слово на иностранном языке – шпион, покритиковал власти – враг народа. Любого могли посадить ни за что…Страшное было время!
Атахон: всё, закрыли тему… посмотрите на это с другой стороны. Мы здесь, а не в буйном отделении, почти что на свободе, дышим чистым горным воздухом, едим свежие овощи-фрукты, правда, мяса маловато, да и бог с ним, с мясом. Здесь - почти курорт, санаторий!
Философ: помните, кино показывали? Там один дядька, чтобы убежать от голодных реалий начала девяностых, едет заграницу и попадает намеренно в тюрьму. Вот он там и отдыхает по полной. Там за бугром даже в тюрьме – жизнь бьет ключом…
Фермер: это ты сейчас к чему рассказываешь?
Философ: зачем я здесь и как сюда попал. Я готов рассказать. Я пишу книгу. Хочу опубликовать ее или что-то вроде пьесы сделать, еще не решил. Хотел написать про нашу психушку и про людей, которые в ней лежат.
Историк: но это же уже было у Чехова, «Палата номер шесть». Помнишь? Вся Россия – полный дурдом.
Философ: да-да, не перебивайте, пожалуйста. А то я собьюсь с мысли. Они у меня скачут – не угнаться. Так вот, пробовал я пройти сюда в качестве посетителя. Сначала официально – собрал кучу бумаг, разрешений, даже прививки сделал. Не получилось. Как только главврач узнал, что я – журналист, он открестился от всех бумажек, которые я с таким тщанием собирал по всем инстанциям. Позже я нашел знакомую, у которой здесь лежал брат. Он дважды попадал в аварии – травма черепа и последствия сотрясения. Был вроде преуспевающий юрист, а как только появились деньги, так сразу купил машину, стал выпивать с дружками, гулять без удержу. Гонял в пьяном виде и два раза напоролся на одни и те же грабли. Хирурги по кускам собирали его после двух автоаварий. Теперь он – полный псих и по 10 месяцев в году проводит в закрытом отделении для буйных. Так вот, несколько раз я пытался пробиться под видом родственника к этому полнейшему неадеквату. Пару раз получилось, но он не смог мне ясно и внятно описать, что здесь происходит. Его разум повредился настолько, а лекарства добили светлые участки памяти и раздробили на куски его интеллект. Для моей книги всего этого было ничтожно мало. Я мучился, страдал, перестал спать, похудел и издергался. Пока в один день мне в голову не пришла гениальнейшая идея. Я решил любой ценой попасть сюда. И вот на своей страничке в Интернете я начал писать совершенно немыслимые вещи. Я ругал всех и ругался со всеми. Во всех комментариях, во всех сообщениях. Пока однажды в мою дверь не постучались люди  в штатском. Вот тут мой актерский талант был востребован на сто процентов. Они поверили после нескольких серьезных разговоров, что я просто ненормальный… и больше ничего!
Историк: а как Главврач отреагировал на твое появление здесь?
Философ: он сначала не поверил, конечно же. Его стаж, опыт, годы наблюдений за психами, простите, за больными, подсказывали, что я не совсем его пациент. Но… вот я здесь, с вами.
Историк: это-то и смущает… как-то слишком легко и просто ты попал сюда…
Фермер: и когда напишешь эту свою вещицу про нас?
Философ: понятия не имею. Наверное, когда выйду отсюда.
Историк: будешь получать Пулитцеровскую премию, нас не забудь.
Философ: об этом еще совсем рано говорить. Да и «Пулитцера» дают только «пейсателям»...
Атахон: так всё просто и одновременно сложно в нашем мире…
Фермер: в нашем фермерском хозяйстве…
Историк: в нашей истории…
Философ: в нашей психушке… Знаете, я недавно в Интернете такую вещь прочитал. Роман. Действие происходит через двести лет после ядерного взрыва в Москве. Было уничтожено всё. Книг не осталось, а те, что остались, были под запретом. Малочисленное население Москвы – сплошь мутанты – стало малообразованным быдлом, верящим приметам и суевериям. В общем, народ оскотинился до невозможного.
Историк: а как называется книженция и кто автор?
Философ: да не помню автора – тетка какая-то вредная. Я помню, про нее еще информацию накопал, там – один негатив. Предыдущие произведения ее мне совсем не понравились, а эта «Кысь» - так назывался роман – прям потрясла до глубины души! Так вот, нашелся там парень, который пытался изменить все в том абсурдном мире с исковерканной историей. Народ верил, что их предводитель – вроде нашего Главврача – полубог, который может писать и стихи, и книги, и даже картины. А на самом деле оказалось, что он заставлял переписывать писцов те книги, которые сохранились в его личной библиотеке, из отобранных у простых людей старинных томов. Причем, их Главный издавал стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Пастернака, а внизу подписывался: «Кузьма Кузьмич». И Москва называлась не «Москвою», а  «Кузьмичевск». Или что-то вроде того.
Историк: так значит, не только мы историки виноваты в перевирании прошлого?
Философ: в художественной литературе – да!
Фермер: а к чему ты это про «Кысь» и про народ, который жил как скот?
Философ: мне Наркоман наш напоминал жителей Кузьмичевска из книжки. Там все боялись мифического создания, которое и звалось «кысь». Кысь якобы душу высасывала из человека, глядя прямо ему в глаза, после чего человек становился подобием зомби, не способным рассуждать, анализировать, думать. Да и не только этот Наркоман. Многие молодые люди – наше новое поколение, которым строить будущее, все они – сплошная «кысь»! Они не способны задумываться о многих вещах… Мне от этого больно, понимаешь?!
Атахон: а тот главный герой, который хотел изменить мир, он добился своего?
Философ: в том-то и дело, что нет. Власть-то сменилась, а все осталось по-прежнему. Люди как жили во тьме Средневековья так и… в общем, стагнация полная.
Санитар: перекур, мужики. А ты (Философу), иди со мной.
Уходят. Трое сидят и пьют чай. Санитар возвращается.
Фермер: а где наш молодой?
Санитар: да я ему там фронт работы обозначил, закончит, придет.
Историк: а что за работа?
Санитар: да уж не кирпичи класть.
Фермер: да, везет же некоторым!
Санитар: ну всё, работнички, хватит, попили чайку, пора работать!
Все принимаются за работу.
Атахон: без Философа и разговаривать ни о чем не хочется.
Историк: да, довольно начитанный и сообразительный молодой человек.
Фермер: Пойду, по своим делам схожу.
Уходит.
Атахон: вот ты скажи, Историк, это правда?
Историк: что именно?
Атахон: а то, что в твоей книжке написано?
Историк: а ты ее читал?! Она же как только вышла, так сразу и попала под… точнее исчезла с прилавков…
Атахон: да. Довелось купить случайно. От корки и до корки прочел, даже ночь не спал, все читал. Особенно меня поразил тот момент - про младшую жену Пророка. Вот ты пишешь, что Пророк увидел жену своего сына, которая обнаженная принимала ванну.
Историк: не совсем так, но что-то подобие купального корыта у нее было.
Атахон: и она настолько поразила Пророка своей красотой, что тот решил на ней жениться. Это получается, что он у своего родного сына отбил молодую жену?
Историк: Атахон, понимаешь, когда тебе будет под семьдесят, и ты будешь видеть молодых семнадцатилетних девушек, я уже не говорю, что обнаженными и купающимися, Аллах с тобой, то ты поймешь Пророка как мужчину. Написав так, я просто хотел показать, что Пророк – обычный человек. Не стоит его, простого смертного, возводить в ранг божеств, которым нужно поклоняться.
Атахон: я не смогу тебя понять никогда, ты уж прости.
Историк (улыбаясь): хорошо, что хоть джихад не объявляешь.
Вбегает Фермер, весь бледный, закрыв рот рукой, медленно садится на кучку кирпичей.
Атахон: что такое, Фермер? Что случилось? У тебя такое лицо, будто шайтана увидал?
Фермер (указывая рукой туда, откуда пришел): там, там… он… он…
Историк (берет пиалу с чаем и дает отпить фермеру): ну, что там?
Фермер: посмотрите… там...
Историк идет, доходит до края сцены и вскрикивает, всматриваясь вдаль.
Фермер: он сам?.. он сам это сделал?..
Атахон: кто? Что сделал?
Историк: он повесился.
Атахон: идемте.
Трое уходят, санитар ест сочное яблоко. Трое приходят с телом Философа, на шее которого болтается обрезанная веревка.
Атахон (санитару): ты оказал бы первую помощь что ли, стоишь яблоком хрумкаешь.
Санитар: а какой толк? Он там уже полчаса висит. Кирдык вашему писателю. Кирдык журналюге!
Атахон: так это твоих рук дело?!
Санитар: мы не на суде. И потом – попробуйте, докажите. Вы же психи, вам никто не поверит!
Фермер: сволочь, животное! Да что там, даже животные не ведут себя так!
Историк: зато теперь Философ знает точно, сколько весит. Я думаю, что «слишком легкий» - не его вариант. Только не для него. К нему этот ярлык не приклеить. Никогда…
Атахон, Историк и Фермер склоняются над телом, санитар уходит. Атахон начинает читать нараспев молитву.

Coda
В центре кабинета кресло, в нем полусидя, с закрытыми глазами расположился молодой человек лет 30-ти. Рядом стоит Главврач.
Главврач: сегодня 16 апреля, 2011 года, суббота, полдень. Я досчитаю до пяти, и вы проснетесь. Вы не будете помнить ничего из того, что только что мне рассказали. И запомните: вы – цельная личность! Таких людей как Атахон, Фермер, Наркоман, Историк и Философ никогда не существовало. Это все - игра вашего расщепленного  сознания. Эти персонажи жили только в вашей голове, выдавая ваши собственные рассуждения за свои. Вы – едины. В вас живет только один-единственный человек – вы сами... Итак, один. Вы поднимаетесь из глубин своего подсознания. Два. Вы видите свет. Три. Вам тепло и хорошо, вы отдохнули и чувствуете приятную усталость. Четыре. Вы видите перед собою дверь, в которую вам надо войти. За ней – только хорошее, а главное, за ней вы найдете себя – здорового молодого крепкого человека. Пять…
Главврач щелкает пальцами. Пациент открывает глаза.

Занавес