Суккуб. Глава пятая

Кирилл родился в небольшом портовом городке, в самой бедной семье на весь город. Тогда, правда, его звали совсем по-другому, но он не любил вспоминать старое имя, предпочитая полученное уже в роли священника.
В таких местах довольно-таки сложно оставаться совсем без денег, но его родители, даром, что работали как проклятые – домой почти ничего не приносили. В городе торгашей и воровства они были слишком честными и слишком правильными, чтобы прокормить своих детей.
Он ненавидел их маленький дом всей душой. Пропахший рыбой, разваливающийся, потому что отец не мог найти времени заменить хотя бы прогнившие доски на лестнице или подлатать крышу, которая почти не спасала в дождливые дни.
Каждый день, засыпая в душной комнатушке, в которой жило семеро людей, и, слушая как мать укачивает младшенького, уговаривая его хоть немного поспать, он мечтал вырваться оттуда. С утра он исчезал из дома первым – у него было несколько подработок на рынке. Даже для самых маленьких там всегда находилось какое-то дело, поэтому как-то они выживали.
Удивительно, но, ни один из пятерых детей в том доме не воровал. С молоком матери они впитали отвращение к такому способу заработка. Ограниченные маленьким, грязным портовым городом, его родители твердо знали, что самое страшное зло – это воровство. Ты мог делать что угодно, главное, чтобы ничего не крал.
Так же, еще, с самого раннего детства, они поняли, что никогда нельзя поднимать глаз от пола – там может найтись оброненная монетка, или слетевшая с воротника богатой дамы брошка.
В десять лет, бродя по песку в поисках ракушек, которые попросил найти один из лавочников, он вдруг впервые поднял голову от земли и посмотрел вперед. Глаза заслезились от яркого солнца, но он прикрыл их от света рукой и, прищурившись, продолжал смотреть. Мир расплывался перед глазами, по лицу потекла соленая влага, но он увидел черную стену леса вдалеке. И понял – ему нужно туда.
С тех пор он каждое утро сбегал под ласковые кроны деревьев, часто забывая вернуться домой к ночи и, оставаясь ночевать в лесу.
Находил ягоды, поначалу, потом учился охотиться. На опушку звери не заходили, приходилось забираться глубже. Там было, конечно, опаснее, но он знал лес. И только там чувствовал себя спокойно, поджидая неосторожного кролика, уже предчувствуя шикарный ужин вечером.
Часто, домой он приносил мясо, хотя отец не одобрял походов в лес, и почти всегда парень оказывался без еды за это. Без его еды. Но он успевал набить пузо раньше, поэтому не сильно расстраивался.
Кирилл был средним сыном, старшие помогали отцу рыбачить, младшие все так же бегали на рынок, а у него была свобода. Его было не загнать на скользкую лодку с грязной сетью – хотя он неплохо с ней управлялся, но это было ему неинтересно. Гораздо занятнее было вернуться в лес, позаимствовать пару яиц из гнезда и жадно выпить, развалившись под тенью большого дуба.
Он бы и вовсе ушел жить в лес, но людей ему там, все же, не хватало. Он привык к шумному порту, к крикам торговцев – там, как и в лесу, он был в своей стихии, быстро реагируя на любые изменения.
Парень рос гибким и сильным, а самое страшное для тех мест и его родителей – слишком умным. Он быстро научился считать деньги, замечая, что его мать часто обдуривают на рынке, научился замечать воровские руки, тянущиеся к кошельку. Только дома это не ценилось, а ценилось послушание – которого в нем было ни на грош.
Наверное, забудь он родительские наветы и стань воришкой, его бы не смог поймать никто, но парень твердо знал, что осторожно красть под покровом ночи, или вытаскивать деньги из чужих карманов – это самое последнее.
Его походы в лес все больше напрягали родителей. Сами они не были там ни разу, и старшим строго запретили, больно много страшных баек ходило о таинственном боре – водная гладь была привычнее, да и как-то роднее. Они ели принесенное Кириллом, но костерили его. А когда старший сын начал поглядывать на неровную череду деревьев, то поняли – нужно что-то делать.
Когда Кирилл – тогда еще тощий парнишка тринадцати зим, помог матери донести сумки до базара, она почему-то печально погладила его по волосам и подтолкнула к высокому плечистому мужчине, заросшему бородой и бровями так, что едва было видно глаза.
От него пахло соленой водой и дешевым ромом.
– Худоват он, мать. Ну да ладно, откормим. Бывай! – он махнул матери Кирилла рукой и темные от солнца пальцы сжались на плече парнишки, да так, что затрещала кость, заставив его забыть о попытках к побегу.
Так Кирилл стал матросом. 
Как парень понял потом, мать не разобралась, от кого брать деньги за непутевого сына – корабль оказался пиратским.
На счастье парня, там не хватало матросов, поэтому его не стали отдавать на рабовладельческий рынок, оставив себе – как мальчика на побегушках.
Со временем, он даже пообвыкся на корабле, учась огрызаться в ответ на грубые тычки. Пару раз ввязывался в драки, а один раз, когда ему было уже пятнадцать, даже победил. Именно тогда капитан обратил на него внимания чуть больше, чем на корабельную крысу.
– Вы гляньте, – хмыкнул он, сжимая пальцы на грязном воротнике парнишки и показывая его команде, не дав утереть кровь, бодро текущую из носа. – А щенок то отрастил зубы! Как думаете, взять его в набег?
Ответом послужили одобрительные крики.
– Как встретим корабль – будешь драться со всеми, понял? В первых рядах. Сдохнешь, пустим на корм рыбам, но если что-то добудешь – будет твое, – с усмешкой сказал Кириллу капитан, твердо уверенный в том, что парень долго не проживет.  Но тот на диво серьезно кивнул и уже после следующего нападения обзавелся небольшим, но крепким ножом. Мать учила его не воровать, но она ничего не говорила на счет грабежа и убийства, хоть что-то внутри его и удерживало, чтобы не лишать жизни слишком часто. И  - не женщин или детей.
В следующем же порту, то ли решив отпраздновать нового члена команды, то ли желая посмеяться над парнем – пираты сняли ему шлюху.
Это был первый опыт Кирилла в чем-то подобном. Он помнил, что немножко теплее стало в паху и собственно этим удовольствие ограничилось. Он так и не понял, почему в комнатушку его проводили такими завистливыми взглядами.
Позже, в портах, у него были женщины. В основном недорогие портовые шлюшки, которых он снимал, чтобы не отрываться от команды. Несколько раз попадались чистенькие богатые дамы. Парень он был симпатичный и, главное, молодой – так что спросом пользовался, успевай только появляться в нужных местах. Это было уже интереснее, но все равно – он мало что чувствовал, кроме желания спать.
Лет в двадцать он решил, что такая жизнь ему надоела, и как-то в портовом городе просто «потерялся», отстав от корабля с накопленными деньгами. Когда он решил пройтись по рядам – закупиться для дороги, то почувствовал нечто странное. Будто он бывал уже в этом городе.
Ухватив сумку получше, он ринулся по знакомым местам к маленькому домику около берега.
Пожилая, сухонькая женщина посмотрела на него испуганно, а потом заплакала.
– Сынок! – воскликнула она, и он понял, что сойдя в случайном порту, оказался дома.
За те годы он так и не простил мать, но увидев, что стало с их домом не смог уйти. Он подлатал крышу, поставил забор, починил лестницу. Сам не заметил, как быстро мать нашла ему невесту – тихую, ласковую девушку.
У него было достаточно денег, чтобы прожить без хлопот, но он все равно наведывался к старому знакомому – темному бору, принося домой мясо. Почему-то, сейчас это вызывало только радость у отца и матери, и ни слова понукания.
Родители усыхали с каждым днем – суровые северные ветра и тяжелая жизнь не щадили, но Кирилл знал – они счастливы, видя как он обустраивается в городе, теперь они были уверенны, что хоть один из их сыновей сможет жить достойно. Оказалось, что его двух сестер выдали замуж сразу как отправили его, и они давно уплыли с мужьями оттуда. Младший погиб в море, а старший забросил все, пробовал себя в воровстве, забыв родительские наветы, а потом и вовсе спился. Так и получилось, что самый никчемный – стал самым дорогим и самым умелым.
Через пару месяцев родители тихо отгорели, как два слипшихся со временем фитилька. Они умерли одной ночью, просто не спустившись с печки с утра. За несколько дней до предполагаемой свадьбы.
– Ехал бы ты отсюда, – в сердцах сказала ему невеста на следующий день. – Родители твои кончились уже, а я тебя видеть не хочу. Мать твоя мне много добра сделала, но ты совсем не нужен. Не столько у тебя денег, чтобы твои холодные руки терпеть. Виданное ли дело – за столько времени даже под юбку не попытался залезть. А не уедешь – братьев проучить подговорю.
Не было ему больше места в этой деревне. Девке-то он только личико курносое попортил, а вот братьям, вступившимся, больше досталось. Не думали, что на пирата наткнутся,  как пришли к нему, так там и легли. А как попытался кто-то пристыдить, то рявкнул, и никто уже не посмел подходить, пока вещи собирал.
Только уже за пределами города понял – он же и, правда, не пытался даже прикоснуться. Не хотелось. Совсем не хотелось.
В походах он слышал, что бывает, порой, так, что мужчина и видеть не хочет женское тело. И милее всего такому мужчине прижать товарища к стенке, иль быть прижатым. Подумав, второй вариант Кирилл отверг сразу и, отыскав в городе таверну с самыми свободными нравами, заплатил монетку мальчику, старательно улыбающемуся входящим мужчинам.
На сей раз даже привычного тепла в паху не случилось. Кирилл оставил парнишку отсыпаться и ушел еще до рассвета.
Иногда мелькала мысль, может, врут все бахвалы в тавернах? О том, как женщины желанны, как хочется задрать красотке юбку и прижать к столешнице, обхаживая покрепче. Только вот видел же их глаза, при взгляде на пышногрудую разносчицу, или юную дочку трактирщика. А сам не чувствовал ничего.
Где бы он не останавливался, около дома начинали виться девушки, молоденькие и не очень. Матери пытались всучить ему своих дочерей на выданье. Руки у него были не сказать, чтоб золотые – но дичь бил, семью прокормить мог, а в городах часто остаются незамужние девки, которых сплавить бы из дома скорее.
Раз за разом ему приходилось уходить – искупать в дорожной пыли разбойника, или устроить ревнивому брату свидание со стеной он мог легко, даже сердце радостно стонало, ввязывая хозяина в очередную драку. Но что сделаешь против женщин? Не орел унесет, так клуши затопчут.
А однажды он увидел, как с молодым пастором общаются горожане. Впервые он не увидел в глазах женщин интереса к нему, и появилась мысль.
Никогда мужчина не жаловался на неумение договориться. Никогда не мучился, что не может кого-то нужного найти, поэтому уже вскоре на его голову опустился капюшон монашеской рясы, а на руках были все нужные бумаги, которые удостоверяли, что сие отец Кирилл есть.
На священника он не учился, поэтому многого не знал. Говорил всем, что деревенька была глухая и пастор глуховат, вот и не выучились толком.
И все было спокойно, он вроде нашел себя, но появилась цветочница. И странное тепло где-то внутри было непривычным и не желанным им.
В мыслях быстро мелькнуло желание уберечь эту испуганную девушку от мучений и он, поймав эту мысль, твердо решил:
«Я просто пожалел её. Ту, что обманываясь думая, что суккуб, лишь только желая мужского внимания – можно только пожалеть».
Он старался не замечать тихий голос в душе, который подсказывал, что девушка не лжет.