Игра в пелеле. Глава 11

Родной городок встретил Фёдора пряным воздухом юга, мягким поздним теплом, особым осенним благодушием. События двух прошедших недель Фёдор теперь воспринимал как сон наяву. И даже ему самому приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы поверить в произошедшее. Для себя он решил, что никому про Лену не расскажет, не время и всё слишком тонко, интимно, необычно. Через пару дней Фёдор наведался к Жене, но не застал его. Именно через него он и надеялся передать саквояж Лике. Хотел ли он с ней встретиться? Скорее нет, чем да. Чего-то Фёдор подспудно опасался, да к тому же он и не знал её адреса. После второго неудачного визита, Фёдор позвонил Жене на службу, и выяснилось, что его только-только заслали в месячную командировку, в какую-то тьму-таракань. После этого он с чистой совестью задвинул «чурбанчик» в дальний угол, по-простецки рассудив: «Сено за коровой не ходит». В то время Фёдор пребывал в радужном, ровном настроении, пока не произошёл маленький инцидент, омрачивший его ясные матримониальные планы. Во время его второго звонка Лене – а первый он сделал сразу же по приезду – телефонную трубку, к великому его удивлению, взял какой-то мужчина. Потом выяснилось, что это дальний родственник, заходивший погостить раз в год, но Фёдора сначала насторожила, а потом и спать не давала подслушанная его фраза: «Елена, опять тебя». Самым возмутительным это был тон: пренебрежительный, ироничный, вроде как Фёдор по пять раз на день звонил. Он весь тот разговор пребывал в лёгком недоумении, Лена видно это почувствовала, и пытаясь исправить ситуацию много шутила, но это только усугубило положение. Ревность исподволь, не спеша, начала свою разрушительную работу. Через трое суток, перебрав все мыслимые и немыслимые варианты, Фёдор уже всерьёз склонялся к мысли тайной «инспекционной» поездки. С каким-то садо-мозахистким  сладострастием он воображал сцены внезапного разоблачения и позднего, непрощённого раскаяния. В редкие минуты просветления, а они случались, Фёдор не уставал удивляться чудовищности наката этого слепого, нелепого  чувства, когда самое хорошее, самое памятное, самое светлое, превращалась в издевку, пытку и проклятие. Через некоторое время он получил от Лены нежное и грустное письмо, и ему стало стыдно за свои тупые подозрения. Это помогло побороть тёмную страсть, но, как оказалась, не изжить, не искоренить окончательно…
Вскорости, совершенно случайно, Фёдор встретил Лику. В один из погожих выходных дней, он, как бы от нечего делать, забрёл в городской парк. Когда-то это была великолепная естественная роща в пойме реки, с мощными, раскидистыми столетними деревьями, живописными полянами, чистыми ручьями. Как водится, люди попытались природную красоту испохабить, но даже у них это получилась только местами. Фёдор любил этот парк, особенно осенью. Здесь порой можно было абстрагироваться и вернуться к истокам, к лону природы. Время от времени, устав от движения и суеты, мы все нуждаемся в этом. Когда-то поняв это, Фёдор полюбил одиночные прогулки. И вот спускаясь по длинной каменной кладки лестнице, он в самом низу заметил Лику. Она была одна. С изящным наклоном головы не спеша поднималась навстречу. Ей это стоило трудов. В облегающей миниюбке, устремив глаза долу, и, поддерживая коротенькие полы, дабы уж совсем не заголяться, красавица была целомудренна в своём смущении и от этого ещё сексапильней. У Фёдора при таком явлении ёкнуло в груди, перехватило дыхание. «Ничего себе», – удивился он про себя, но быстро совладал с собой и стараясь шагать бесшумно двинулся ей навстречу. Они почти что столкнулись, когда Лика вскинув глаза, покачнувшись, неловко отступила на ступеньку вниз. Фёдору показалось, что она сейчас потеряет равновесие и упадёт и он поторопился взять её за руку.
– Мадам, извольте опереться, – манерно выразился он.
– Фу, – перевела дыхание она, – напугал! Только что о тебе подумала и вот ты, как снег на голову… долго жить будешь, – с радостной улыбкой закончила она. И тут же без паузы принялась выспрашивать:
–Куда ты пропал? Я волнуюсь, жду его не дождусь, а от него, видите ли, ни привета ни ответа, – но тут же спохватившись, невинным голосом спросила, - а ты разве не знаешь мой телефон?
– Подожди, – рассудительно отвечал Фёдор, – мы так посреди лестницы и будем… и он замялся, выбирая подходящий синоним слову «торчать».
– Нет конечно, – пришла ему на помощь Лика, и взяв его под руку, скомандовала, именно скомандовала: 
– Веди меня наверх!
Через полчаса они уже были у Фёдора на квартире. Он первым делом продемонстрировал саквояж, попутно, шутя заметив, что в детективных фильмах в такой экзотической таре перевозят большие материальные ценности.
– Здесь круче, здесь духовные ценности, – смеясь, отвечала она. И тут же без обиняков спросила, – ты меня проводишь домой?
– О чём речь, – не задумываясь отвечал Фёдор, – но может, сначала, отметим успешное выполнение миссии?
– Отметим, но только у меня.  «Надо бы отказаться», – мелькнуло у него в голове, но какое там, он почувствовал, как его понесло, и осклабившись самой довольной улыбкой поспешно выпалил:
– Конечно!
Фёдора, доморощенного психолога, всегда интересовал интерьер чужого жилища. Внешность человека, манера поведения, очень изменчивы и могут ввести в заблуждение. Обстановка в квартире, по-видимому, обладает кумулятивным свойством и может точно и доступно охарактеризовать своего хозяина, если проявить некоторое внимание и  наблюдательность. Посему Фёдор навострился, как лазутчик за линией фронта. Но вскоре, по приезду, был разочарован: стандартная квартира, стандартная мебель. Всё как у людей. Лика тем временем быстренько накрыла стол - два бокала, расфуфыренная бутылка импортного ликёра, коробка шоколадных конфет. Всё это она делала споро, даже порывисто, и Фёдор из этого сделал вывод: Она, по-видимому, энергична и вспыльчива.
– Ты не будешь против, если я тихонько-тихонько включу музыку? – прервала молчание Лика.
– Конечно, конечно, – обрадовано согласился он. Сам же подошёл к книжной полке. Среди полутора десятков разномастных книжек он увидел великолепно изданный альбом Ф. Гойи. Фёдор наугад открыл взятую книгу.
  – О! - вырвался у него возглас удивления. На открытой странице он увидел репродукцию знаменитого гобелена «Игра в пелеле». На ней четыре грациозные и игриво настроенные девушки подкидывали на полотне большую куклу мужчины. Расфранченная и нарядная, с идиотской улыбочкой, она была полностью лишена воли. Это было четко видно по нелепому положению рук, ног, головы…
– Смотри, –  поспешил он поделиться своим наблюдением, – как женщины забавляются нами, мужчинами.
Лика, посмотрев на картинку, на Фёдора, улыбнувшись ответила:
– Да, мы такие!
– Это что! – воодушевлённый Фёдор продолжал развивать тему, – это раньше, в средние века надо было четыре женщины, чтобы вскружить голову мужчине, а теперь одна жонглирует четверыми.
– Скажи пожалуйста, и как это у нас получается? – кокетливо спросила она.
– Рецепт прост, как два пальца, впрочем,  возможны некоторые варианты. Капельку строптивости, капельку нежности, и вот наш герой – о! святая простота! – мнит себя единственным и неповторимым…. Со всеми вытекающими последствиями.
– Да? Скажите пожалуйста, какие же вытекают последствия?
– Самые, самые печальные – понизив голос, продолжал Фёдор. – Ослеплённый неимоверным чувством благодарности, наш герой начинает своей «писсии» заносить хвост налево и направо.
– Кому, кому? – Уже совсем удивлённо переспросила она.
– Ну, «писсия», – это производное от «пассия», – это женщина заставившая мужчину смотреть на мир через призму своего «передка».
– Фу! как грубо и вульгарно! – Поморщилась Лика, – впрочем, что же дальше?
– И вот тут то, некоторые особы – он многозначительной интонацией выделил слова «некоторые особы», – особо злостные особы, – теперь порицающее помахал указательным пальцем, – начинают игру в пелеле!
– Ну-ну, знаток женских душ, – ответила она, – видно по жизни досталось тебе от женщин лиха. И подойдя, решительно поцеловала его в губы…
...Той ночью, уже под раннее-раннее утро, несмотря на все «дон-жуановские» ухищрения, Фёдора, что называется, выставили за порог… Сначала они танцевали, потом целовались, потом барахтались на диване, и Лика многое чего ему позволяла, но невидимую грань, которую она очертила, Фёдор так и не переступил. Что и говорить, ушёл он взвинченный и ошарашенный. Такого «облома» с ним давно уже не случалось. Но через полкилометра пути, поуспокоившись, принялся здраво рассуждать: «Итак, дорогу мне туда не заказали и даже вполне определённо намекнули на гостеприимность в следующий, вполне уместный визит. Так  чего же я кипячусь, как холодный самовар? Но с другой стороны, зачем так мужика драконить? Чего здесь больше: холодного расчёта, наивного целомудрия или меня просто-напросто подкузьмили за теоретические выкладки?  Таким болваном, как я, пилюлей надо выписывать побольше за длинный язык. А впрочем, пауза в любом случае не повредит, – продолжал рассуждать поостывший Фёдор, – и за это Лике надо сказать спасибо».
Дорога его лежала через городской бульвар, и Федор уже окончательно успокоившийся, присел на подвернувшуюся лавочку. Рассеянный свет уличного фонаря, ни одной живой души в обозримом пространстве, что ещё надо интроверту, чтобы почувствовать себя в своей тарелке? Небрежно откинувшись и распластав руки на спинке, Фёдор прислушался к ночному городу. Тишину нарушали только придыхание ветра в кронах деревьях, да звук густо падающих листьев. Фёдор и предположить не мог, что листья могут с таким громким звуком падать. Совсем недавно они что-то нежно лепетали ночному ветру, днём наполняли деревья солнечной энергией, но пришла пора и тот же ветер помогает деревьям освободиться от ненужного бремени.  Весной же появятся новые: молодые, свежие, зелёные. А в память о прожитом, у дерева останется годовое колечко. Всё просто, понятно и… грустно. Пожалел опадающие листья он.
Придя домой, Фёдор улёгся спать, но не тут то было, сон не шёл. Он включил радиоприёмник стоявший у него в изголовье на старый, добрый средневолновый диапазон. Покрутив ручку верньера, нашёл в уже умиротворённом утреннем эфире какую-то далёкую предалёкую станцию, звуки грустной блюзовой композиции задержали его внимание. Мелодия то торопливо, как бы боясь что её не дослушают, перебьют, захлёбывалась короткими нотами, то сбиваясь на длинные и печальные, тихо жаловалась… Капризный эфир унёс исповедь погибающей любви и Фёдор заснул. Проснулся он часа через три, на удивление бодрый и отдохнувший. Было раннее субботние  утро. Невыключенный приёмник еле потрескивал, ловя редкие атмосферные разряды, как бы напоминая о реальности уже вчерашних событий. Но Фёдор уже знал как себя вести. И то, что случилось вчера, он теперь классифицировал не более чем как эпизод, просто минутную слабость.
В этот, субботний день, он обещал позвонить Лене. И Фёдор с чистым сердцем сделал это. Ближе к вечеру, окончательно убедив себя в правоте своих выводов, он подался на переговорный пункт. Говорил Фёдор много и убеждённо. Лена большей частью только слушала. Он взахлёб рассказывал, что страшно соскучился и как медленно тянутся дни, что на работе возможна командировки в её края, и он будет искать любую возможность, чтобы  она непременно досталась ему, и что по-любому, на новый год, набрав отгулов, он непременно приедет к ней, хоть на несколько дней. Лена во всём соглашалась, но в конце разговора спросила:
– Милый, извини меня пожалуйста, что ты такой возбужденный? Наверно выпил?
И хотя вопрос был шутливый, с шутливым окончанием «ай-я-я», Фёдор неожиданно для самого себя согласился:
 – Да, самую малость. – Уже потом, выходя из переговорного пункта, Фёдор искренне удивлялся: «И зачем я на «ровном месте» соврал?»
Две последующее недели Фёдор весь световой день «пахал» на работе. Бригаде, в которой он работал, перепала на первый взгляд удачная шабашка. «Сосватали» их на нехитрую, но физически трудную работу, посулив хорошие деньги. Предстояло проложить несколько километров кабеля по старым коммуникациям. Кабель заводили в колодец, и группой человек пять, шесть  выстроившись гуськом, протягивали пролёт. Кабель шёл туго и часто «клинил», а потому работа требовала полной отдачи. К концу пролёта, бригада взмокшая и уставшая, переводила дыхание и опять за работу. Но пара человек умудрялась сохранять и довольно ровное дыхание и бодренький свежий вид. Конечно, это наводило на мысль о недобросовестности, но как напрягается человек в общем строю не проконтролируешь, а вид ни о чём не говорит, физические-то кондиции  у людей разные. Работа, как говорится, была  на полном доверии. Конечно, для себя Фёдор сделал выводы. Первый,  полушутливый – это с кем он не пойдёт в разведку, в пивную, и даже в кино. Второй, вполне серьёзный. Получалось, что обезличенный коллективный труд, в одной бурлацкой упряжке, дело неблагодарное. Всегда найдутся желающие сачкануть, а дурной пример, как известно, заразителен. А это в полшаге до раздора и склоки. Вот тут-то Фёдор пошёл дальше, и сформулировал в чём заключалась различие между социалистической и капиталистической экономиками. Капитализм – это параллельный старт и работа, когда каждый отвечает сам за себя. Все на виду, ни за кем не спрячешься и не скроешься. Кто отстал, тот отстал. Социализм же - одна упряжка, но вклад каждого субъекта попробуй ещё оцени. Все двигаются гуськом и с одинаковой скоростью. Вырваться или отстать тут невозможно. И кто напрягается, а кто прохлаждается, попробуй ещё определи. Впрочем, это было мимолётное наблюдение, сформулированное в короткие минуты отдыха. По-большому счёту тяжёлый физический труд был для Фёдора сейчас благом. Ибо, ему сейчас, просто необходима была пауза, чтобы привести смятённые чувства в порядок. Фёдор приходил домой уже затемно, наскоро ужинал и валился спать. В это напряжённое время, он всё же сподобился и позвонил Лене. Было уже за десять часов вечера, вроде как не совсем урочное время, но Фёдору, что называется, приспичило. Но какого же было его разочарование, когда кроме длинных гудков вызова он нечего не услышал. И он затаил обиду, это была ещё одна капелька, которая, как известно камень точит…
Вскоре по окончании шабашки бригада закатила импровизированный банкет. Нет, это была банальная пьянка, с большим количеством спиртного и минимумом закуски. Фёдор схитрив, заявил, что идёт на очень важное свидание и просит его отпустить. Но не тут то было. Его уговорили выпить одну, потом вторую рюмку. На этом и следовало остановиться, но Фёдор уже припьянел, выпил ещё две или три и только тогда, когда все стали громко разговаривать разом, перебивая и не слушая друг друга, он и ещё один предусмотрительный товарищ воспользовавшись всеобщей неразберихой ретировались восвояси. Некоторое время они брели по улице вместе, но вскоре распрощались. Фёдор вышел на большой перекрёсток. Здесь он с удивлением обнаружил классическую суперальтернативу: Пойдёшь налево – попадёшь домой, пойдёшь прямо – попадёшь на переговорный пункт, пойдёшь направо – придешь к дому Лики. Стоял Фёдор в задумчивости недолго. Закрыв глаза он покрутил перед собой указательными пальцами, свёл их, но промахнулся - пальцы не встретились: «Один раз не п.…с», -  остро, вслух, скаламбурил он и повторил попытку. Та тоже не увенчалась успехом. Третий раз он тщательно прицелился, и пальцы наконец встретились: «То-то и оно!» - удовлетворённо заметил Фёдор и уверенно двинулся направо. Шагал он споро. Фёдор был в той редкой поре опьянения, когда человек полностью доволен жизнью, окружающими, и самим собой. Чтобы сократить путь он срезал угол, пошел через двор дома предназначенного на снос. Там в куче мусора, под какой-то доской Фёдор и увидел маленького котёнка. Слабенький и беззащитный он всё же с таким любопытством и старанием смотрел на этот большой мир, что  растрогал сердце самодовольного Фёдора.
– Малыш, тебе, пожалуй, одному тут не выжить, – заговорил он, – где твоя мамка? Невидно её. Ну подожди, придёт, покормит, – на ходу успокоил  он то ли его, то ли себя. Но пройдя метров десять всё же вернулся и забрал котёнка. Тот, почувствовав тепло рук, сразу же замурлыкал, сотрясаясь всем маленьким и худеньким телом. Фёдор, засунув его за пазуху ветровки, довольный продолжил свой путь. Вскорости он был в укромном дворике. Скромненько прошмыгнув мимо «общественности» представленной тремя бдительными пенсионерками, Фёдор с бьющемся сердцем позвонил в знакомую дверь. Шёл-то он без предупреждения, а посему возможны были сюрпризы. Но к счастью обошлось. Лика встретила его радушно, а когда увидела котёнка, так и вообще растрогалась.
– Ой, какая прелесть, – и взяв его на руки, принялась тормошить и рассматривать. Фёдор в свою очередь жадно рассматривал Лику. Футболка с короткими рукавами открывала чуть тронутые загаром, чудной красоты руки. Словно почувствовав пристальный взгляд, Лика спохватилась:
– Что это я тебя в пороге держу? Проходи! проходи, сейчас я вас буду кормить. Сказано это было как-то по-домашнему, буднично и доброжелательно, вроде Фёдор не первый раз приходит после работы усталый и голодный, а заботливая хозяйка торопится окружить теплом и уютом своих домочадцев. Надо ли говорить, что такой приём не оставит равнодушным ни одного мужчину. После плотного ужина, устроив неимоверно довольного Василька, так за голубые глаза назвала Лика котёнка, на ночлег в «домике» из обувной коробки, они подались в гостиную. Лика включила телевизор и выключила свет. На экране замелькали кадры слащавой индийской мелодрамы. Лупоглазые персонажи пока только знакомились – это была экспозиция – это было начало фильма. Фёдор с изрядной долей скептицизма относился к перипетиям этого жанра. Воспитанный в лучших традициях соцреализма, он не верил бутафорским  страстям лишённым пролетарской основательности и правдивости. Об этом он иронически и сообщил Лике, но не нашёл понимания.
– Это, конечно, сказка, но к ней так и надо относиться, и не более того, – здраво возразила Лика. Фёдор не стал возражать, ибо сказочный сценарий для него развивался здесь и сейчас!  Где все помыслы принадлежали ей, и только ей… По ходу «пьесы» Фёдор делал неуклюжие попытки оказывать знаки внимания. Осторожно брал её за руку, гладил волосы, она же не отрываясь от экрана, мягко, но решительно пресекала их. Но Фёдор упорствовал. Он лёг на диван и потянул за собой и Лику:
  – Давай приляжем, – приглашал он её, – чтобы в полной мере сопереживать таким фильмам, их надо смотреть лёжа.
– Но-но-но! – воспротивилась она еле заметно улыбалась, – нескромное предложение от скромного влюбленного? Я так понимаю? – Сама же неожиданно встала, – подожди, я только принесу подушку.
Когда они легли у Фёдора совсем пропал интерес к экрану. Он лежал боком к ней и внимательно, вроде, как в первый раз увидев изучал её лицо. Конечно, оно было красиво, нет прекрасно! Фёдор тщетно пытался найти хоть какой-нибудь изъян, и к великому удовлетворению мог честно себе сказать –  лицо её безукоризненно! Он перевёл взгляд ниже. Шея красиво продолжалась треугольным вырезом футболки, который прямо-таки акцентировал взгляд на два холмика груди. Фёдор осторожно положил ей руку на грудь и спросил:
– Это правда?
– Что правда? – невозмутимо в тон ответила Лика.
– Правда, что здесь вышито? – он медленно и нежно повёл рукой по надписи «HIGH ENERGY». Лика молчала. Фёдор еще раз провёл рукой по её груди и сквозь тонкую ткань явственно ощутил увеличившийся бугорок соска. Она явно была без лифчика. Дальнейшие действия Фёдор делал как сомнамбула. Он запустил руку под футболку и в его ладони, как испуганная птица, затрепетала её маленькая и упругая грудь. Лика повернула лицо к Фёдору, глаза её были широко раскрыты, неестественно блестели, гипнотизировали глубиной зрачков. Фёдор приблизился к ней и прикоснулся к её губам. Она закрыла глаза, но была безучастна. Целовал её Фёдор долго, пытаясь вызвать ответную реакцию, но тщетно. Уязвлённый таким равнодушием, Фёдор «охамел» и потянул с Лики футболку, она послушно подняла руки вверх. Не веря своему счастью, Фёдор, моментально снял её. И тут, в мелькающем свете телевизора, он увидел такое ослепительное зрелище, что у него запершило в горле. Теперь было не до раздумий. Лика безропотно позволила себя полностью обнажить.
– Теперь сам, – тихо, но требовательно сказала она. И пока Фёдор, как вертолет, размахивая руками спешно разоблачался, она с головой юркнула под невесть откуда взявшееся одеяло. Фёдор раздевшись, сознательно сделал паузу, замерев над постелью. Ему надо было успокоиться, но сердце предательски стучало и стучало усиленно гоняя разгорячённую кровь. Так и не вернув самообладания, Фёдор рывком, в изножье постели откинул одеяло. Лика целомудренно лежала свернувшись в клубочек.
– Ты голая, как пупсик, – первое, что пришло в голову, хриплым голосом сказал он.
– Не прикалывайся, – грубовато ответила она. Фёдор тут же, стремглав улёгся рядом с ней, но Лика, с ловкостью пантеры, перескочив Фёдора,  убежала со словами: «Я сейчас».
Действительно, вскорости она пришла. Подала ему сложенное полотенце:
– Теперь ты, – коротко выдохнула ложась на ложе.
– Чего я? – не понял Фёдор.
– Иди помой руки и не только…
Фёдор в точности исполнил «предписание» и даже плеснул холодной воды в лицо, но этим ли было тушить распаленную страсть. Вернувшись в комнату, Фёдор к великому своему удивлению не обнаружил Лики в уже аккуратно приготовленной постели. Не веря своим глазам он подошёл к ней, и тут же получил приличный толчок в спину, но удержался на ногах, не разворачиваясь сумел поймать Лику за кисть. По-борцовски прижав её предплечье плотно к себе, Фёдор резким поворотом туловища бесцеремонно опрокинул её и себя на постель. И уже лёжа на Лике спиной, Фёдор попытался развернуться, но не тут-то было. Она с недюжинной силой удерживала его на себе.    
– Я амазонка, а не пупсик, – серьезно звучал её голос, – ты это понял?
– Чувствуется, – с неким удивлением ответил он.
– Тогда будем делать по-моему, без телячьих нежностей, – смягчив хватку, сказала она. Наконец, развернувшегося Фёдора Лика попросила:
 – Ложись, только не спеши.
И когда они стали одним целым, Лика тихонько ойкнула.
– Тебе больно? – встревожено спросил он.
– Немножко, – с глубоким придыханием ответила она, и попросила, – полежи чуть-чуть спокойно.
  Сама же положив руки Фёдору на бёдра, стала потихоньку побуждать его к движениям. Надо сказать, что Фёдор впервые попал в такую ситуацию, в роль ведомого. Это его до такой степени озадачило, что он даже забыл про свои валюстические ощущения. Дальше – больше. Когда Фёдор попытался проявить капельку нежности его просто проигнорировали. Она старательно отводила свои губы не позволяя себя целовать. Он, похоже, был для неё бездушным предметом, инструментом самоудовлетворения. Лика же тем временем разошлась не на шутку; и Фёдор теперь был озабочен лишь одним, как бы позорно не слететь на пол, но вскорости Лика охнув, замерла, и с силой прижалась к Фёдору. Только сейчас она позволила себя поцеловать. Губы у неё были мягкими и послушными, слюна же была обильна, вкуса самой чистой родниковой воды. Тело её теперь расслабилась до такой степени, что Фёдору стала казаться, ещё чуть-чуть, и он просто-напросто растворится, утонет в ней. Через какое-то время, она открыв глаза,  каким-то медоточивым голосом сказала:
– Теперь ты можешь творить со мной всё, что захочешь, – и как бы окончательно раскрываясь, запрокинула вытянутые руки за голову. Фёдор такое приглашение принял как вызов и с силой прижал её руки, как у поверженного соперника в борьбе… Сейчас он желал только одного, чтобы Лика признала его превосходство, попросила снисхождения и пощады. И он добился этого. Правда этому помог комический случай. Сдвинувшись на край дивана, они всё-таки его опрокинули. При особо резком движении, тот внезапно наклонился и свалил на пол «непоседливую» парочку, сам же с грохотом стал на место. Внезапное падение привело их в чувство. Лика освобождаясь от цепких Фёдоровых объятий, наконец, через сбитое дыхание, призналась:
– Всё, я больше не могу, я  устала от тебя. Но Фёдор распаленный был неумолим, он просто и без слов продолжил уже на полу своё дело. И он сумел добился главного: сбил с Лики её флёр. И никакая она  ни амазонка, ни валькирия, и ни железная дева. А вот он да! Явил себя суперменом! Потом, под утро, они сблизились ещё раз. И Фёдор был уже намного нежней и внимательней, и то, что он увидел, в неверном свете раннего утра, поразило его больше всего – это её мимика. Игра её мимики. Приподнявшись на локоть, Фёдор целомудренно, почти что по-братски поцеловал её, как бы приглашая принять участие в действе. Она ответила таким довольным выражением лица, что Фёдору просто захотелось ущипнуть её побольнее, или толкнуть погрубее. Но, сдержавшись он продолжил свои бесхитростные ласки. И вот лицо её, на глазах, наполнилось такой одухотворённостью и кротостью, что хоть картину мадонны  пиши. Следующая фаза - это один немой вопрос, сплошное недоумение: «Да что же это такое со мной происходит?..» И в завершение: Черты лица её настолько исказились, что просто-напросто превратились в маску дауна. Фёдор даже на секунду напугался: «Она ли это? Не подменили ли тёмные силы девушку?..»
  Весь следующий день Фёдор пребывал в некоторой раздвоенности. Что бы он не делал, в голове постоянно всплывали картинки вчерашнего свидания, вспомнилась  отрывки диалогов, отдельные слова. И то, что  это было в высшей степени необычно, нестандартно, нетривиально он мог поручиться перед кем угодно. Весь день Фёдор не мог решить, чего больше было в Ликином поведении: Целомудрия или искушённости? Человек охотно верит в то, во что ему хочется верить. Это даже не самообман, это просто слепая вера, этакий экзистенциализм. И Фёдор поверил в её целомудрие. Он даже после первого их раза, когда она ушла в ванную, внимательно исследовал простынь на предмет пресловутых примет, но и их отсутствие не поколебало в нём зародившеюся веру; он читал, что не всегда первое соитие обозначается на постельных принадлежностях. И с каждым часом крепло его убеждение, что он у Лики первый, и это наполняло его необычной эмоцией. Смесью гордости собой и благодарности ей. И наверное, поэтому он сегодня  с полным равнодушием, даже некоторым высокомерием, смотрел на всех встреченных женщин: молодых, красивых, и не очень. Теперь они были абсолютно лишены для него, какого-нибудь обаяния и интереса.
          Женя… Ещё одна головная боль, но с ним тоже более или менее прояснилось. Вчера, Фёдор, очень осторожно намекнул Лике про любовный треугольник. Она недоуменно пожала плечами: «Что за треугольник? Никакого треугольника! У нас был недоразвитый служебный роман, вот и всё. Теперь, как говорится, мы остались друзьями». От неё же, Фёдор и узнал, что Женя вообще собирается переезжать в другой город и его командировка – это этап подготовки. С чем был связан намечающийся Женин переезд Фёдор уточнять не стал, только воспринял он это известие с некоторым облегчением.  И только одного Фёдор боялся в этот день – это вспоминать о Лене. Но как он не старался, не думать о ней, нет-нет да и всплывали в памяти немым укором ещё совсем недавние события. В печальный закатный час, Фёдор понял, что он должен сделать свой нелёгкий и окончательный выбор. В тот вечер он один маялся дома. Лика утром попросила его не приходить.
–Знаешь, такой ещё один эксцесс я просто не переживу. Слишком хорошо тоже не хорошо, ведь правда.
Фёдору всегда импонировала прямая без обиняков речь. Сказано это было с какой-то виноватой улыбкой, при прощании в прихожей. И когда она стала поправлять ему воротник рубашки, Фёдор с удивлением заметил мелкий тремор пальцев её рук и обозначившиеся тёмные круги под глазами. Тогда он, совершенно отчетливо, понял всю степень своего ночного эгоизма, и ему стало прямо не по себе. Он взял её руку за кисть, поцеловал  раскрытую ладошку, пальцы, и в тон ей ответил:
– Конечно, дорогая! – Вложив в этот банальный оборот всё тепло пробудившейся нежности. Договорились они встретиться через два дня, и Лика попросила его предварить свой приход телефонным звонком.
– Так мне будет сподручней, – напоследок просто объяснила она. На том и попрощались.
Вечер выходного дня, поздний печальный закат; Фёдор сидит у окна в одиночестве, наблюдая медленное угасание красок и звуков. По таким вечерам у него случаются приступы острой ипохондрии, и сама жизнь кажется ему лишённой всяческого смысла. В эти часы особенно болезнен ход времени. Вот и сегодня, восторг и ликование от первой близости с Ликой царившие весь день, к вечеру, потихоньку снизошли на нет. И теперь лезли всякие непрошеные мысли. То, что днём подспудно дремало где-то на самом краю сознания и не принималось всерьёз, вечером приобретало право на жизнь. Всё чаще вспоминался холодный северный город и образ Лены во всей укоряющей остроте.
 «Ну почему, почему, я несу людям только несчастье и разочарование? – С патетическим отчаяньем вопрошал он себя. - А она сама… - пытался найти себе оправдание Фёдор, – разве она не подтолкнула меня к этому? Что за тип там обретался, брал трубку и пытался иронизировать? Почему её поздно не бывает дома? – Лукаво, во множественном числе пытался обобщить единственно известный ему случай Фёдор… Но эта неуклюжая уловка, конечно, никоем образом не могла служить ему оправданием или утешением. А Фёдору надо было, ох как надо было найти идеологическое оправдание своей измене. По своей натуре простой и прямой он сам всегда стремился быть искренним, и потому не терпел обмана ни с чьей стороны. Но иногда был способен на самый иезуитский поступок, если тот, на его взгляд, был должным образом мотивирован…
Вскоре Фёдору стало уж очень неуютно в «родных» четырёх стенах. Разболелась голова, что случалась с ним чрезвычайно редко. «Надо походить, развеяться, – решил он, – ещё полчаса рефлексий, и я тихо тронусь». Но и на улице ему не полегчало. Фёдор тихо брёл игнорируя редких прохожих своей отрешённостью, и всё соображал, думал, кумекал. Ему вспомнилось, как Лена однажды вдруг, что называется в лоб, его спросила:
– Фёдор, извини, а почему ты до сих пор не женат?
Поставленный в тупик прямотой вопроса он хотел было отделаться шутливой «домашней» заготовкой: «Молодой ещё! С бабой не справлюсь», но после паузы вполне серьёзно сказал:
-Наверно, я очень противоречив. Мечтал жениться с двенадцати лет, а вот до сих пор не угораздило.
Сам же припомнил свою идиотскую восторженность сопровождавшую всякий раз новую сердечную привязанность, и то резкое разочарование и охлаждение, когда на горизонте возникали фантомы love story его новой пассии. Он имел наглость, другого слова тут не подберёшь, чувствовать и принимать эту женщину с Ветхозаветной предопределённостью. Этакий Адам с эксклюзивными правами! Но, увы, земля не Эдем, искусителей полным-полно, и его Ева уже вкусила от запретного. И тут Фёдор-идеалист начинал комплексовать. Итог был один – короткая агония чувств и разрыв…
  С Леной, с Леной всё было по-другому. Фёдор решил, что он обязательно свяжет с ней свою судьбу, ведь она несмотря ни на что, каким-то образом вернула то, что он долго искал и не мог найти – искренность и чистоту первой любви.
Глубоко погружённый в свои мысли Фёдор довольно далеко отошёл от дома. Пора было возвращаться. Повернувшись и пройдя пару шагов он с удивлением заметил, как его продолжает разворачивать. Потом и тротуар почему-то стал приподниматься, грозя принять вертикальное положение. Озадаченный таким ходом событий, он остановился и ухватился за стену дома: «Ничего себе! такого ещё со мной не случалось», – подумалось ему. Голова продолжала идти кругом. Осторожно, боясь упасть перебрался к ближайшей лавочке, присел, посидел, чутко прислушиваясь к своим ощущениям. Ни боли, никакого дискомфорта. Просто слабость и головокружение. «Вот посижу чуть и на такси домой», – решил он. Так и поступил. Такси, раздрыганная Волга, долго ждать себя не заставила.
– "Октябрьская", – удовлетворённо произнёс Фёдор садясь в салон. Но тут острая боль полосонула по сердцу. – Нет-нет, – поспешил поправиться он, – давай заедем на скорую. Наверное, он чем-то напугал водителя. Гнал тот быстро, не жалея своё старенькое авто. У Фёдора же каждая ямка, каждое сотрясение отзывалась болезненным толчком в сердце. На станции скорой помощи ему померили давление, дали каких-то таблеток и принялись выспрашивать симптомы. Он вяло отвечал, чувствуя как сознание покидает его. И чтобы не упасть с кушетки, прислонился к стене и закрыл руками лицо.
– Уберите руки! уберите руки! слышал он всё глуше и глуше требовательный голос врача…
Очнулся Фёдор на той же кушетке, но уже лежавшим, вытянутым  во весь рост. Он почувствовал себя до крайности виноватым в происшедшем, и его неуклюжую попытку сразу же встать решительно пресекла женщина-врач.
– Полежи спокойно, сейчас снимем кардиограмму.
Старенький переносной кардиограф капризничал, и ни в какую не хотел рисовать испуганные ритмы его сердца. Вскорости  убедившись в тщетности своего намерения, врачица померила ещё раз давление и сделав укол предложила Фёдору отправиться домой на машине скорой помощи.
– Домой так домой, – безразлично согласился он. Им овладела полная апатия и безразличие, страх прошёл, сердце почти ничем себя не выдавало, и Фёдор не дожидаясь машины решил вернуться восвояси пешком. Он потихоньку шёл ни о чём не думая,  время от времени растирая немеющую левую часть груди. Через полчаса, уже на пороге своего дома, произнёс вслух, как бы печально констатируя: «Ну вот, дожился! Первый сердечный приступ… Что же, заслужила каналья…»


Рецензии
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.