Дуэль с черешнями

             Байки  о Пушкине
  Его аттестат - плюха.
  Пушкин пишет письмо к другу П. А. Плетневу о хозяйственных делах своих:
      «У меня, слава Богу, все тихо, жена здорова... Дома произошла у меня перемена управления. Бюджет эконома моего, Александра Григорьевича, оказался ошибочен — я потребовал отчетов; заседание было столь же бурное, как и то, в коем уничтожен был предшественник его, Иван Григорьевич; вследствие сего Александр Григорьевич сдал управление Василью (за коим блохи другого рода). В тот же день повар мой явился с требованием отставки; сего управляющего хотят отдать в солдаты, и он едет хлопотать о том в Москву — вероятно, явится к тебе.
       Отсутствие его мне будет ощутительно, но, может быть, все к лучшему. Забыл я тебе сказать, что Александр Григорьевич при отставке получил от меня в роде  аттестата плюху, за что он, было, вздумал произвести возмущение и явился ко мне с военною силою, т, е. с квартальным, но это обратилось ему же во вред, ибо лавочники, проведав обо всем, засадили, было, его в тюрьму, от коей по своему великодушию избавил я его...
         Мои дела идут помаленьку, печатаю тихонько мои повести Белкина; первый экземпляр перешлю тебе. Прощай, душа. Да не забудь о ломбарде  порасспросить.


              С такой-то рожей ?
       Дельвиг, однокашник Пушкина, незадолго до смерти стал вести очень разгульную жизнь. Однажды, сильно выпивши, растрепанный, является он к Пушкину. Поэт из жалости стал убеждать  товарища переменить свой образ жизни. Однако же на все его доводы  Дельвиг отвечал с отчаянием, что, мол, жизнь земная не для него.
      — А вот уж на том свете исправимся.
      — Помилуй,— говорит Пушкин, рассмеявшись, — да ты посмотри на себя в зеркало, впустят ли тебя туда - с такой-то рожей?

         Взять приступом
         Гоголь пытался познакомиться с Пушкиным, когда он еще не имел права на это в своем звании писателя.
Впоследствии он был представлен ему на вечере у П. А. Плетнева, но прежде и тотчас по приезде в Санкт-Петербург (кажется, в 1831 году) Гоголь, движимый потребностью видеть поэта, который занимал его воображение еще на школьной скамье, отправился к нему.            
       Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и, наконец, у самых дверей  развилась до того, что Николай Васильевич убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера...
   Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил в дверь и  спросил:
       — Дома ли хозяин?
И услыхал ответ слуги:
       — Почивают!
   Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил:
       — Верно, всю ночь работал
       — Как же, работал,— отвечал слуга,— в картишки играл.
         Гоголь признался, что это был первый удар, нанесенный его школьной идеализации: не представлял себе Пушкина до тех пор иначе, как окруженного постоянно облаком вдохновения.

       уНИЗительно
       Пушкин не любил стоять рядом со своею женою и шутя говаривал, что ему подле нее быть «унизительно»: так мал был он в сравнении с нею ростом ( У Пушкина Александра Сергеевича был рост 1.67).

        «Давно ли у Пушкина бывал?»
        Однажды поэт очутился проездом в Новочеркасске. Дьяки канцелярии наказного атамана, услышав о приезде знаменитого поэта, отправились к нему в гостиницу, где весьма трогательно выражали ему чувство уважения и свое поклонение его таланту.
       — А что это значит — дьяки? — спросил  Пушкин одного из них, который, будучи заикой, считался почему-то в канцелярии оратором.
       — Дьяки — э–т-т-о  с-с-секретари  к-к-канцелярии,— заикаясь ответил тот.
       — Ну, хоть я и терпеть не могу приказных, но все-таки очень вам благодарен, господа,  — произнес поэт.
      Такой ответ сильно оскорбил его почитателей, а местным острякам дал повод постоянно потом приставать к злополучным дьякам с вопросом: «Давно ли вы были у Пушкина?».

       Я богач — у меня азбука
       Пушкин любил веселую компанию молодых людей, и также у него было много приятелей между подростками и юнкерами.
       В Петербурге он водил он знакомство с гвардейской молодежью и принимал деятельное участие в кутежах и попойках. 
       Однажды, когда он пригласил таких нескольких  в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу,входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит:
       — Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!
       — Да ведь я богаче вас,— отвечает Пушкин,— вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный — с тридцати шести букв русской азбуки.

        «Еду не свищу, а наеду — не спущу»
        Между разными субъектами, с которыми нередко приходилось сталкиваться Пушкину в Кишиневе, особенно замечателен был армянин, коллежский советник Арт. Мак. Х-в, бывший одесский почтмейстер,которого, за битву свою с козлом между театром и балконом, где находилось все семейство графа Ланжерона, принужден был оставить эту должность и перейти на службу в Кишинев. Человек лет за пятьдесят, чрезвычайно маленького роста, как-то переломленный набок, с необыкновенно огромным носом, гнусивший и беспощадно ломавший любимый им французский язык, он  был страстный охотник шутить. С большой претензией на остроту и любезность, коллежский советник не упускал кстати и некстати приговаривать: «Что за важность -  и мой брат, Александр Макарыч, тоже автор», и т. п.
       Пушкин с ним встречался во всех "обществах" и говорил с ним не иначе, как по-французски. Х-в был его коньком; при каждой встрече Александр Сергеевич  обнимался с ним и говорил, что когда бывает грустен, то ищет встречи с Х-вым, который всегда «отводит его душу».
     Х-в в «Черной шали» Пушкина принял на свой счет «армянина». Шутники подтвердили это, и теперь он давал понять, что действительно кого-то отбил у Пушкина.
Узнав об этом, Александр Сергеевич не давал ему покоя и, как только увидит Х-ва (что случалось очень часто), начинал читать «Черную шаль». Ссора и неудовольствие между ними обыкновенно оканчивались смехом и примирением, которое завершалось тем, что Пушкин бросал Х-ва на диван и садился на него верхом (один из любимых тогда приемов поэта), приговаривая: «Не отбивай у меня гречанок!».
Это нравилось Х-ву, воображавшему, что он может быть соперником. По желанию Пушкина, на печати Х-в был вырезан верхом на козле, с надписью кругом: «Еду не свищу, а наеду — не спущу».

      Дуэль с черешнями
      В Кишиневе Пушкин имел две дуэли. Одну -  из-за карт с каким-то офицером 3убовым.
      Дуэль была оригинальная.
      Пушкин явился с черешнями, и пока 3убов целился в него, преспокойно ел ягоды. Офицер стрелял первым, но не попал.
      Наступила очередь Пушкина, но, вместо выстрела, наш поэт спросил:
      — Довольны ли вы?
     И когда 3убов бросился к нему в объятья, он оттолкнул его и со словами:
     "Это лишнее!" — спокойно удалился.
     За эту дуэль, а, кстати, и за другие шалости, Инзов нашел нужным удалить Пушкина из Кишинева в Аккерман, откуда Александр Сергеевич имел возможность ездить к берегам Дуная. (Этот эпизод Пушкиным был использован в " Выстреле").

               Лучше — в аду
   Анна Керн при первом знакомстве долго не уступала Пушкину. Однажды, когда он и она были в гостях у Оленина, в обществе зашел разговор о том, где лучше быть после смерти — в раю или в аду. Когда с этим вопросом обратились к поэту, он, не задумываясь, ответил:
   — Конечно, в аду! Я уверен, что встречу там такую прелестную женщину, как мадам Керн!

     Розыгрыш
     Рассказ самого Пушкина о розыгрыше Бенкендорфа  -  шефа жандармов.
«Вхожу. Граф Бенкендорф с серьезной, даже со строгой миной, впрочем, учтиво, ответил на мой поклон, пригласил меня сесть у стола.
     — Александр Сергеевич! Я обязан  сообщить  вам неприятное и щекотливое дело по поводу вот этих ваших стихов. Хотя вы и назвали их Лукуллом и переводом с латинского, но все русское общество в наше время настолько просвещено, что умеет читать между строк...
      — Совершенно согласен, и радуюсь за развитие общества. Но позвольте узнать, кто эта жалкая особа, которую вы узнали в моей сатире?
      — Не я узнал, а Уваров сам себя узнал и просил обо всем доложить государю. И даже то, как вы сказали ему, что напишете на него стихи и подпишетесь под ними.
      — Сказал и теперь не отпираюсь... Только именно эти стихи я написал не на него.
      — А на кого же?
      — На вас!
    Бенкендорф, вытаращив на меня глаза, вскрикнул:
      — Что?! На меня?
     А я, заранее восхищаясь развязкой... три раза  оборачиваясь к нему лицом, повторял:
     — На вас, на вас, на вас!
       Тут уж Александр Христофорович, во всем своем величии власти, громовержцем поднимаясь с кресла, схватил журнал и, подойдя ко мне, дрожащей от злобы рукой, тыкая на известные места стихов, сказал:
     — Однако, послушайте, сочинитель! Что ж это такое? Какой-то пройдоха наследник...(читает) «Теперь уж у вельмож не стану нянчить ребятишек...» Ну, это ничего... (продолжая читать): «Теперь мне честность — трын-трава, жену обманывать не буду!..» Ну, и это ничего, вздор! но вот ужасное, непозволительное место: «И воровать уже забуду казенные дрова». -  А что вы на это скажете?
   — Скажу только, что вы не узнаёте себя в этой колкости.
   — Да разве я воровал казенные дрова?
   — Так, стало быть, Уваров воровал, когда подобную улику принял на себя.
   Бенкендорф понял силлогизм, сердито улыбнулся и промычал:
   — Гм-м-м! Да-а-а!.. Сам виноват…
   — Вы так и доложите государю... А за сим имею честь кланяться вашему сиятельству». - и я ушел довольный, сиял он зубами и глазами, заканчивая.