Заплечных дел мастер

Посмотри на жену свою. И это страх!
Посмотри на детей своих. И это страх!
Посмотри на дом свой. И это страх!
Да у боимся мы за жён своих! Да у боимся мы за потомство своё! Да у боимся мы за жилище своё! Мы боимся жить! Нам нет спасения! Нам нет пощады! Нам не у кого просить помощи! Мы слабы и прокляты.
Мы погибаем, так и не раскрыв полного смысла понимания о человеке. И нет возможности постичь Бога. Ещё до «цивилизации» человек уже, в душах своих, губил зачатки Всевышнего. А цивилизация обрекла бога истинного на изгнание по окраинам своей империи, подменив его золотым тельцом. Она заставляет нас радоваться иллюзиям счастья. Мы как овцы без пастыря мечемся между хищницей цивилизацией и изгнанным Богом. Боимся её и боимся наказания Всевышнего.
Страх, чудовище, порождённое цивилизацией. Он медленно заполняет всю сущность человека. Подменяет истину на ложь. Свободу на добровольное заключение. Каждый шаг наш наполнен предвзятостью и нерешительностью. Страх правит миром.
   
     «Мне кажется, я прожил большую жизнь. Прожил и умер. А потом снова живу.
Как и откуда я взялся - не знаю. Только вот живу и всё, что вижу и чувствую, кажется таким знакомым и близким, что хочется рыдать от переполнения чувств» - неожиданно для себя Ричард записал странную мысль в дневник. Застыл и задумался.
      За окном гудел ветер. Доносился шум проезжающих по шоссе машин. Где-то что-то громыхнуло точно выстрел. Но Ричард ничего этого не слышал. Он сидел без движений и держал руку на столе, в руке ручку. Очевидно, хотел продолжить запись, но не записывал, а только сидел, не шевелясь, словно позировал перед неведомым художником. На самом деле Ричард был в замешательстве, он силился понять своё состояние. С ним было что-то такое не обычное, ему казалось, что он раздваивается.
      В комнате настенные часы глухо отсчитывали время. Удары механизма часов как будто шли из неведомой глубины другого мира и с каждым ударом пытались донести до нас какую-то очень важную и нужную тайну. Секунды стучали, словно просили, чтобы время отпустила их на волю. А здесь было время без времени.
Часы висели в большой комнате слева от окна. Под ним стояло большое кожаное кресло, а рядом массивный  рабочий стол Ричарда. Большая часть стены за креслом под самый потолок была заставлена высокими книжными шкафами. Книг было много, большей своей частью они стройными рядами стояли за стеклом. Особенно своей массивностью и размерами выделялись словари и энциклопедии. Они расположились на средних и верхних полках. Много было книг небольших по формату, они вперемешку с рукописями и с какими-то отдельными листами большей своей частью находились в нижних отделах шкафов.
        Хозяин кабинета продолжал сидеть за столом в застывшей позе. Как уже говорилось выше, что он ощущал необыкновенное состояние, ему казалось, будто стал  раздваиваться. В голове шумело, в мозгу что-то билось, хотело выйти. Ричард не слышал ничего, даже звук часов, который он так любил, не проникал в его сознание. Ему казалось, что стол отъезжает, а он или не он встаёт, и тот, кто встаёт выше ростом и шире плечами. Всё плыло перед глазами. В какой-то момент этого состояния Ричард испуганно с силой мотнул головой, напряг шею и расслабился. Затем осмотрелся: кажется, всё остановилось, стол стоял, как и прежде. Инстинктивно потрогал голову руками, провёл по лицу, потёр шею. Наконец, после всех этих манипуляций со своим телом, в его сознание стали проходить гулкие и родные удары часов, Ричард посмотрел на них и улыбнулся. Часы висели на том же самом месте и мирно отсчитывали время. Ричард ещё раз потряс руками и произнёс.
      -  Какой кошмар.
Стрелки на циферблате часов показывали девять вечера.
      -  Боже мой! – воскликнул он, - меня же Хелли просила разобрать журналы в кладовой.
Он быстро захлопнул тетрадь, поднялся с кресла и вышел из комнаты.
      Большой двух этажный дом Ричарда находился в пяти милях от Парижа. «Моя крепость» называл Ричард свой дом. Хотя дом выглядел довольно мирно, но массивные стены с причудливыми остроконечными башенками говорили о неприступности жилища. Строить эту «крепость» начал ещё Ричарда прадед. В начале прошлого века ему удалось купить участок земли в довольно живописном пригороде Парижа. Прадед, был человек образованным, знал много, в том числе неплохо разбирался в архитектуре. Дом свой, предок Ричарда, задумал строить в готическом стиле, но за свою жизнь смог только выложит хороший фундамент, подвал и поднять стены. Продолжил строительство дед, а затем и отец Ричарда. Оба они работали в городской префектуре, на  хороших должностях, имели приличный и устойчивый заработок, большую часть из которого выделяли на строительство. Дом получался крепкий, массивный, каждая деталь его говорила о силе движения, раскрывалась величие, полёт, стремление. Но счастливую жизнь подпортило одно неприятное обстоятельство. В середине века в пятистах метрах от дома была проложена автострада, и шум от машин неожиданно для всех внёс свои коррективы. Пропал уют от первозданной и не тронутой природы этого места, тишина превратилась в склочную и воющую старуху. Величие дома так и осталось  не раскрытым, стремление потеряло смысл. Когда Ричард стал полноправным хозяином, то кроме внешних недоделок дома, ему досталось много работ по внутренней отделке. К его чести он успешно с этим справился.
      Кладовая находилась на первом этаже. Когда-то это тоже была комната, но так как рядом был вход под дом, почему-то ночевать в ней было неуютно, и никто из жильцов не проявлял желания там жить. Долгое время комната пустовала, а потом превратилась в кладовую. Стало очень удобно, вещи редкого пользования располагались в цокольном этаже, а вещи частого использования находились в кладовой.
Ещё три месяца назад Ричард выставил из подвала на свет Божий кипы старых газет и журналов. Их оказалось столько, что ими он завалил треть кладовой, чем не мало огорчил Хелли. Оказывается, у неё были свои планы на это помещение. Ричард обещал в скором времени разобрать кипы и освободить комнату. Время шло, но кипы не разбирались. И вот сегодня утром Хелли, собираясь к родителям, настойчиво попросила Ричарда разобрать газеты и журналы, и, наконец-то, освободить кладовую. Тот, в свою очередь, дал обещание, что к её возвращению выполнит ей просьбу.
Когда большая часть журналов была разобрана, Ричард почувствовал усталость. Он выпрямился, оглядел свою работу, оставалось ещё много не разобранных кип с журналами.
"Надо идти спать, - решил Ричард, - остальные журналы рассортирую завтра".
В кладовой было довольно прохладно, но Ричард только сейчас в месте с усталостью почувствовал холод.
      -  Надо идти, - вслух сказал он себе.
     В связанных кипах было больше журналов. Журналы конца прошлого века, Ричард с осторожностью перелистывал каждую страницу, с затаенной восторженностью рассматривал тексты, картинки. К своему удивлению он увидел различие между журналами нынешнего века, они были более яркими, больше иллюстрированными. Статьи эмоциональнее выражали проходящие события. Журналы прошлого столетия события передавали короткими, точно обрезанными.
      Прадеду Ричарда повезло, он был сыном крупных торговцев, они считали, что прогресс необходим для лучшей жизни и всем своим детям дали возможность получить хорошее образование по тому времени. Прадед и дед помимо  торговой деятельности были неплохими архитекторами, механиками, агрономами. Оба имели страсть собирать книги, журналы, газеты. Самым значимым результатом своей жизни они считали, что смогли передать свою склонность любви к книгам отцу Ричарда. Но и сам Ричард не остался в стороне от этого семейного явления. За время четырёх поколений в доме Ричарда собралась большая и богатая по своему содержанию библиотека.
Современная жизнь наложила свой отпечаток таким образом, что на передний план выдвинулись книги, а журналы остались в тени. Таким образом, журналы и газеты оказались в подвале, но через несколько лет, точнее три месяца назад они были изъяты из подвальной тишины и перенесены в кладовую.
      Поёжившись от холода, Ричард хотел уже идти спать, но взгляд упал на те журналы, которые два часа он назад зачем-то отложил в сторону. Затем взял их в руки, и стал думать, что с ними делать. В этот момент раздались удары часов, часы пробили двенадцать. Этот бой часового механизма словно отнял последние силы, и ему очень захотелось спать, тело расслабилось, глаза стали слипаться.
       -  Завтра, завтра, - стал Ричард говорить себе.
 Всё это время он продолжал держать несколько журналов и не знал, что с ними делать. Но  в эту секунду они вдруг  показались такими тяжёлыми, что ему пришлось  бросить их на стол, на кучу других журналов и газет. Журналы легли на журналы, и, не имея возможности удержаться, скатились и упали вниз, на пол. Один из журналов как-то странно перевернулся и, упав возле ног Ричарда, раскрылся. На одной из страниц была яркая репродукция, крупный человек в чёрном плаще, чёрный шлем-маска закрывала лицо, в руках топор, широкое остриё топора находилось у ног крупного человека, а длинная ручка была зажата в его руках. Вид этого человека был страшным. Ричард наклонился, поднял журналы и прочёл надпись внизу репродукции.
« Палач  Эдвард Жестокий»
Ричард с удивлением уставился в глаза человека изображённого на журнальном листе. « Что это?» подумал он « или я действительно так устал и мне кажется, что я смотрю в свои глаза как в зеркало, или это та же усталость, и она вызывает обман зрения,  и мне кажется, что вижу свои глаза?».



ГЛАВА  2


       Казнь решено было провести в перерывах между весенними и летними праздниками. В то время когда народ успокоится после майских праздников и жизнь войдёт в обычную колею, но и перед тем, когда ещё не наступили масштабные сельскохозяйственные работы. Несколько дней до этого властями города было объявлено время и день казни. И вот когда наступили первые дни лета, выдалась необычно хорошая погода. В тот день красно-белое солнце медленно поднималась по небосклону, утром оно ещё не набрала той жгучей силы, и свет и тепло исходящее от него было нежным и приятным. Ветер слегка поигрывал только совсем недавно распустившимися листьями, иногда он залетал в узкие улицы, освежал затхлый воздух между домами, затем улетал и пропадал неведомо куда. Но всё ровно, было как-то непривычно тихо. Отчётливо улавливалось слухом крики птиц, далеко разносились разговоры людей, все обсуждали предстоящее событие.
      Эшафот был расположен так, чтобы народ мог  видеть происходящее на нём сразу с трёх сторон. С четвёртой стороны находился ряд административных зданий. Между двух ближайших домов были большие ворота. Эшафот почти примыкал одной стороной к одному из домов, но не мешал, чтобы ворота при необходимости полностью открывались  Ворота, защищали задний двор, там были места для лошадей, кареты и прочая хозяйственная утварь, но так же эти ворота служили, чтобы через них из подземелья одного из зданий выводили осужденных на казнь. В день казни от ворот до эшафота двумя цепочками выстраивались лучники. Сегодняшний день не стал исключением, в десять часов лучников выставили для охраны, две цепочки от ворот до эшафота и по периметру вокруг эшафота. Видимо организаторы поспешили со временем, час от стояния на одном месте лучники уже порядком устали, стали переминаться с ноги на ногу  и с безразличием смотрели, что делается на площади.
 День казни для большинства  горожан превращался в праздник, течение серой жизни прерывалось. Люди готовились к предстоящему событию с того самого дня, когда глашатай объявил его. Обычно это начиналось с разговоров, обсуждение личностей преступников, кто и в чём виновен, кому и какое будет наказание. Затем  переходили на свой внешний вид, вспоминали прошлые казни, кто и как, был одет в прошлый раз. Женщины шили себе новую одежду, долго решали, какие цвета должны преобладать в этот день. И, наконец, в день казни все выходили в новых нарядах, подогреваемые чувством увидеть муки и кровь осужденных. Всем было интересно быть на представлении этого страшного спектакля.
К полудню площадь была заполнена людьми наполовину, но люди ещё продолжали подходить. Рядом с эшафотом располагалось подобие ложи для местных вельмож и богатеев, они чинно рассаживались на деревянных скамьях и в пол голоса обсуждали предстоящее событие.
Ровно в полдень раздались звуки труб, призывая людей к вниманию. Через время после звучания труб в воротах открылась дверца и из неё вышли люди. Два человека, сразу было видно, это подручные палача, несли верёвки и инструменты для пыток. Подручные, не спеша, поднялись на эшафот и стали раскладывать на скамейки свои страшные вещи. Третий человек, вышедший из ворот, был глашатай, в руках в руках его был свиток. Он остановился недалеко от эшафота лицом к сидящим вельможам на лавках, развернул свиток и стал читать. Не многим было слышно, какое решение судей зачитывал этот человек. Он называл имена осужденных и меру наказаний.
 Для большинства людей слова глашатая большого значения не имели. Всем быстрее хотелось зрелищ. После того как было оглашено всё, что было написано в свитке, открылись полностью одна половина ворот и вывели первого осужденного. Это был человек среднего роста, плотного телосложения. Твёрдый шаг говорил о его внутренней силе, он без колебаний, взошёл на эшафот и остановился по середине помоста. Подручные палача встали рядом с ним по сторонам. Человек, только что поднявшийся на эшафот на всех смотрел из-под лобья. Три месяца ему пришлось провести в подвальной тюрьме этого небольшого городка, пока шло томительное расследования его преступления. Вид его был уставшим, частые допросы вымотали, но подавленности или страха не было. Человек перестал бояться смерти, но и жить не хотелось.  На нём был одет, плащ-накидка с капюшоном, одежда для смертников, человек не стал надевать капюшон на голову, ему нечего было скрывать. Кажется, даже смерть отступила от него, он спокойно стоял и ждал, когда появится палач.
Самого палача всё ещё не было. Вскоре глашатай ушёл во внутрь ворот, его долго не было, затем он появился опять и снова стал зачитывать свиток.
       -  Преступник по имени Эдвард обвиняется в не уплате налогов и в убийстве трёх людей по сбору налогов. Ему применяется наказание отсечение головы.
Как только глашатай произнёс последние слова, народ зашевелился, заголосило несколько женщин, но больше раздалось одобряющих криков по решению судей. Все ждали, когда появится сам палач, но его всё ещё не было. Видимо что-то случилось с ним. Ведь по заведённым правилам палач должен был уже находится на помосте, и ждать осужденных, а его всё не было. Время шло, но ничего не происходило. Наконец, из ворот вышел ещё один человек, он подошёл к сидящим вельможам и стал с ними о чём-то шептаться. За тем он ушёл, через какое-то время снова вышел и передал глашатаю другой свиток. Тот в свою очередь развернул его, сначала прочитал про себя, а затем зачитал вслух.
       - «Волею графа Карла Анжуйского по причине того, что палач сегодня ночью неожиданно заболел и умер, и исполнять обязанности палача некому, то осужденному Эдварду предлагается взять на себя обязанности палача и приступить к ним сейчас и этим сохранить себе жизнь. При этом ему прощаются все долги, возвращается дом, который был изъят за не уплату налогов. Или же, не дав согласия, казнь перенесётся на другое время, пока не будет найден новый палач и тогда, казнить Эдварда».
      -  Твой ответ,-  уже спросил глашатай осуждённого, сворачивая свиток.
Такой поворот судьбы для Эдварда оказался полной неожиданностью. Он выше поднял голову, глаза его расширились и с удивлением уставились на глашатая.
      -  Как палачом? – невольно вырвалось у него.
      -  Если ты не согласишься, тогда тебя казнят, и семья твоя останется на улице нищей, а согласишься, тебе вернут твой дом, будут платить жалование, - продолжал глашатай.
Какое-то время Эдвард стоял и удивлёнными глазами смотрел на глашатая, на людей, затем опустил взгляд в пол, потом поднял голову и сказал.
      -  Я согласен.
      
      На следующее утро в понедельник, Ричард позвонил на работу и, сославшись на болезнь, сказал, что не может сегодня читать лекции. По своей работе Ричард был историком и преподавал в университете. Он любил свою профессию и трепетно относился к людям, кто разделял его интересы. В среде студентов слыл знатоком своего дела и человеком, твёрдо отстаивающим свои позиции. Утром Ричард ещё раз внимательно рассмотрел репродукцию в журнале. Сомнений не было, глаза палача были очень похоже на глаза Ричарда. После этого Ричард отправился в библиотеку, где он надеялся найти информацию о палаче по имени Эдвард Жестокий.
Работники библиотеки помогли быстро Ричарду найти сведения о палаче по имени Эдвард Жестокий. Но ничего такого, что он ожидал найти, не было. Всё как обычно, годы жизни человека, род занятий, кто отец, жена, дети. В общем-то, скупая информация и больше ничего.
«Какой я глупец, - ворчал он сам на себя, при выходе из библиотеки, - поддался мнимому чувству непонятно какой связи».
Ещё рано утром он подумал, что его может что-то связывает с этим палачом, есть какая-то нить. Об этом ему говорила подспудное чувство, что какая-то тайна. Может быть она в двух, в трёх словах в биографии палача и он хотел это найти, но, к сожалению, не было ничего. « А ведь не спроста одинаковые глаза» эта мысль зародилась ещё утром и не покидала его не на минуту. Но время было потеряно зря, разочарованным он отправился домой. Сегодня должна была приехать Хелли с детьми.
     Прошло две недели. За это время кладовая было очищена. Что-то из собранных за долгое время журналов и газет ушло в макулатуру, что-то было отправлено назад в подвал. Некоторую часть журналов Ричард взял к себе в свой кабинет в надежде почитать или хотя бы просмотреть. В последнее время он много работал по вечерам, готовился к лекциям, писал работы на интересующие для него темы. Так же в один из вечеров он сидел за столом, и вдруг на него нашло опять тот же самое состоянии, как будто он раздваивается и тот, который стал появляться из него, крупный человек с толстыми руками. Ричард сидел онемевший, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой, но всё происходящее видел очень хорошо. Человек вдруг появившийся перед его глазами предстал в полный рост.  Тело его не имело достаточной плотности и слегка колыхалось. Когда Ричард внимательно посмотрел на человека, у него вырвался возглас.
       -  О боже. Не может быть.
Перед ним был человек с журнала с глазами очень похожими на глаза Ричарда. Хотя человек был одет ни как палач и без топора, но Ричард узнал его сразу.
      -  Вижу, Ричард ты удивлён, человек в журнале и я, одно и тоже лицо по имени Эдвард Жестокий, а мы это ты, - медленно сказал человек, - в прошлом ты был палачом.
Ричард уже был не в состоянии слышать, что говорил дальше этот человек, сознание помутнело, а затем и совсем покинуло его. Когда очнулся, то нашёл себя в своём кресле  в положении спящего человека, рядом никого не было, всё было обычно, как и прежде, только тело била лёгкая дрожь, в голове шумело. Затем он поднялся с кресла, прошёлся по комнате, размял ноги. Шок медленно проходил,  Ричард силился понять, что с ним происходит. Он знал, что такое может быть, но, что это, может произойти именно с ним, и так реально, представить не мог. Мистика, да и только. Но тревогу в его сознание внесли последние слова пришельца, перед тем как Ричарду лишится чувств.
       -  Посмотри на жену свою, - говорил человек.
« Что это могло значить? При чём тут Хелли? Ричард был в недоумении, он некоторое время ходил по-своему кабинету и думал, а затем спустился вниз, где находилась Хелли с детьми. Подошёл, нежно обнял её, посмотрел в её голубые глаза, затем повернулся к детям, спросил как у них дела в детском саду, помог дочери с игрушками. А затем шуточно скомандовал.
       -  Так, уже поздно, всем спать.
       -  И в правду, - поддержала Хелли мужа, - мы что-то засиделись. Давайте, Изабелла и Жерар, я вас уложу спать.



ГЛАВА 3


       Квадратное помещение с высоким потолком в прошлом было залом. Когда-то здесь буйствовала жизнь. Не далеко от окна стоял клавесин, женщины упражнялись на нём, у следующего окна было места большой арфы. По углам зала и у окон располагались огромные кадки с диковинными растениями. В зале всегда было много народа, часто устраивался  бал, велись деловые разговоры. Залом это помещение являлось и сейчас, но уже давно по потолку пролегли трещины, клавесин был перенесён в другое помещение, растения исчезли, окна наглухо задрапированы толстым гобеленом. В этот зал уже много времени не заходили люди, только один человек, кто часто бывал здесь, это хозяин замка. Он и сейчас, в глубокой печали. сидел в двух шагах от камина в большом кожаном кресле. Огонь от поленьев освещал небольшое пространство перед камином, самого хозяина и его кресло. А дальше за ними была тьма, но хозяина она не пугала, даже наоборот, была одним из немых собеседников. Хозяин сидел в кресле и смотрел на огонь, наблюдал за языками огня и думал о чём-то своём, тяжёлом. Одновременно он силился понять, действительно ли языки пламени отрываются от самого пламени или же пламя так играет, что создаётся впечатление, они отрываются и улетают. В свою очередь огонь танцем разговаривал с хозяином замка, пламя пыталась разогнать чёрное облако печали в его сознание, своей игрой отвлечь от тяжёлых мыслей. И порой это ему удавалось, но когда языки пламени снижали темп, то чёрное облако наваливалось снова на разум, пытаясь его раздавить. Человек в кресле не шевелился, а просто смотрел на огонь. Таким образом, хозяин замка скорбел о погибшем сыне.
      
      -  Её гнали по лесу как косулю. Девушка чувствовала, что её силы иссякают. Она с усилием продиралась сквозь заросли, но с каждым шагом усталость чувствовалась сильней. Сердце бешено колотилась в груди, дыхание очень частое уже не помогало. Но страх гнал вперёд, девушка спотыкалась и падала, поднималась на колени и бежала на них, затем опять на ногах и падала снова. Её настигли в центре леса.
    
      По захвату предполагаемого убийцы бургомистр выбрал время рассвета. Ещё ночью он с отрядом лучников на лошадях выступил из города и перед рассветом подошли к селению. Недавно доверенные люди сообщили, что именно в нём может скрываться преступник. Как только начались рассветные всполохи, а мгла стала рассеиваться, лучники тихо окружили деревню, долго наблюдали. Деревня ещё спала, редко слышались голоса собак. А когда первые лучи солнца выглянули из-за горизонта, неожиданно громко и резко раздался звук трубы. Он беспощадно ворвался в действенную тишину и сокрушающим ударом навалился на деревню. Лучники стали выступать из лесной темноты, образовывая плотное кольцо окружения. В ответ разом ответили собаки, они набрасывались на нежданных гостей, облаивали их, иные пытались вцепиться в одежду. Лучники пиками отгоняли псов, самых наглых пристреливали из луков. Захлопали двери домов, закричали люди, в деревне началось движение, послышался плач детей. Солдаты врывались в дома и выталкивать из них спящих людей, а затем сгонять в центр деревни.
 Через какое-то время, когда все люди стояли на небольшой деревенской площади, появился бургомистр, он медленно подъехал на лошади к толпе, оглядел их и крикнул.
        -  Эй, Жак, где твоя дочь?
Притихшие люди со страхом смотрели на бургомистра, они не понимали в чём дело и что от них хотят. Но тут в толпе появилось движение, и из неё выступил пожилой человек, он встал перед бургомистром.
       -  Зачем она тебе нужна? Бургомистр, -  сказал человек.
 
       Стражники не били её, они только привезли девушку к какому-то замку, завели в один из больших домов и поместили в подвал. Резкий, спёртый воздух подземелья ударил в нос Ладине и она невольно прикрыла рот рукой. Помещение, в которое её втолкнули стражники, было небольшим, с низким потолком.
     Резкая перемена событий произошедшие с ней за столь короткое время было полной неожиданностью. Ладина стояла посередине помещения в полумраке, слабый свет проникал в маленькое оконце, с его помощью можно было разглядеть только серые стены, они выглядели мрачными и страшными. Девушка дрожала от страха и холода, по её лицу текли слёзы.
 Ещё вечером она готовилась, чтобы на следующий день поехать в город к родственникам. Но утром она проснулась от криков, лая собак и мечущих огней. Солдаты кого-то искали. Отец попросил её быстро одеться, а затем вывел через задний двор к лесу и сказал.
      -  Дочь, беги. Постарайся пробраться к родственникам в Лион. Сюда не возвращайся.
Ладина ничего не сказала, а только обняла отца и побежала к лесу. Через минуту она скрылась в нём.
      
      Граф Карл Анжуйский не спал несколько дней. Его горю не было предела. Четыре дня назад, на охоте убили его сына. Выстрелом из арбалета, стрела была отравлена. Все эти дни замок, одно из владений графа Анжуйского гудел как улей, от хозяина никому не было покоя, готовились к похоронам. Сам граф с отрядом лучников метался от одного селения к другому в поисках убийцы, но они не давали результатов.
После похорон сына граф заболел и слёг. Месяц он провёл в постели, затем стал вставать, ходить. Но чувствовалось, граф сдал, он забросил дела, перестал интересоваться домашними, выезжать в свет. Ну, вот однажды пришло сообщение, что предполагаемый убийца находится в одном из селений на западе Франции. Бургомистр одного небольшого городка подвластных роду Анжуйских с отрядом лучников кинулся туда и через несколько дней привезли убийцу. Это была девушка.
Ещё на охоте в момент убийства многие видели( правда из далека), что было три всадника, один из них женщина, длинные волосы спускались до плеч, именно она стреляла из арбалета. Хоть расстояние было большим, но достаточным для выстрела из арбалета, выстрел оказался роковым, стрела попала в грудь молодого графа, к тому же она была отравленной. Три всадника убийцы быстро исчезли в лесу, никто из охотников не кинулся за ними в след, все были в растерянности.
      
Когда её ввели в зал, старый граф неожиданно для себя застыл от удивления. Перед ним предстала красивая молодая девушка. На какое время он даже забыл кто она и что она, и невольно залюбовался ею. Спустя минуту он встрепенулся.
   
   

      Пять лет прошло, как Эдвард поступил на должность палача. За это время он набрался опыта в своём ремесле. В начале своей практике у него было два помощника, но затем нужда в них отпала и подручных уволили.
От природы Эдвард был крупным мужчиной, с мощной шеей и толстыми волосатыми руками. Он знал, что его руки внушают ужас узникам, и при необходимости пользовался этим. Во время работы закатывал рукава до локтей и брал плеть в руки. Преступники при виде таких страшных конечностей палача дрожали от страха. Но публика, наоборот, была в восторге от работы палача. Граф Анжуйский как-то заметил, что с появлением Эдварда в роли палача преступлений в его графстве стала меньше. Слух среди населения говорил тоже самое. Люди боялись попасть в тюремные подвалы, боялись палача, его ужасных рук.
     С давних пор в графстве Анжуйских было заведено, что публичные наказания и казни проводить в последнею неделю месяца. Первые два года работы Эдварда наказания преступников проводились каждуй месяц, затем узников почему-то становилось меньше и работы стало меньше. Самым любимым и действенным орудием наказания для Эдварда был кнут. С короткой рукояткой, начала кнутовища  сплетено из двенадцати узких полосок сыромятной кожи. Начиналось с бахромой квадратом, затем переходила через кольцо в круглое плетение и, удлиняясь, становилась тоньше. Удары Эдвард наносил резко, с громким выдохом и в момент удара делал оттяжку на себя, если он хотел, чтобы кожа у заключённого лопалась и слазила, а иногда просто оставлял кровавый след на теле. Мог десятью ударами забить узника на смерть. Способность Эдварда стала замеченной и для графа Анжуйского. Как-то раз он пригласил палача к себе и невзначай напомнил о нисхождении к бывшему заключённому, и предложил Эдварду быть выездным палачом. Таким образом, о палаче по имени Эдвард стали узнавать в других городах. Граф Анжуйский сам был судьёй, сам приговаривал, а Эдвард наказывал. В такой совместной работе они сблизились, даже сделались товарищами. Возникла преданность со стороны слуги к хозяину за мелкие услуги, а за помощь, расплачивался рвением в работе.
      
       Прошло полгода, после того как с Ричардом произошли странные видения. Всё это время он жил своей обычной жизнью, читал лекции по истории, на выходные с Хелли и детьми выезжали за город, иногда устраивали далёкие экскурсии. Он совсем было забыл, что с ним было, и что говорил большой человек. Последние два месяца Ричард увлёкся периодом средневековья экономическими взаимоотношениями европейских стран. Но вот однажды вечером после ужина он как обычно отправился на второй этаж в свой кабинет. Хелли с детьми ушла в гости к соседям. Когда Ричард открыл дверь своего кабинета и зашёл в него, то застыл от удивления. Он увидел, что в  кресле, за столом сидит человек. Одет необычно, но у Ричарда сразу же мелькнула « одежда вельмож средневековья». Человек неотрывно смотрел на вошедшего хозяина, Ричард тоже уставился на человека, до Ричарда всё никак не могло дойти, что всё реально, а ему казалось это сон. И ещё ему показалось, он хорошо знает этого человека. Ричард сделал два шага вперёд, о боже, он узнал этого человека.
       -  Граф Анжуйский, - вырвалось у него.
Человек встал с кресла, подошёл к Ричарду и сказал.
       -  Я приветствую тебя, Эдвард.
В этот момент Ричард понял и ужаснулся этой мысли. Ведь, правда, человек с журнала и он Ричард одно и тоже лицо. И он когда-то был палачом по имени Эдвард. Тут он вспомнил и понял слова большого человека « Посмотри на жену свою».
Ричард в отчаянье схватился за голову и застонал.
       -  Боже мой, боже мой, моя Хелли, это та девушка, когда-то казненная моими руками. Как такое может быть? За что мне это?
      -  Вспомни Эдвард, ты клялся мне в преданности, клялся исполнять любое моё желание.
Сознание Ричарда мгновенно унеслось в то время. Он вспомнил и как наяву увидел город, в котором он жил, графа Анжуйского и ту девушку по имени Ладина по требованию судей им казненную. Ещё мгновение и Ричард вернулся в настоящее время, и граф был здесь. Ричард поднял глаза на гостя и спросил.
      -  Что вы хотите, сир?
Граф твёрдо посмотрел в глаза Ричарда, затем произнёс.
      -  Хелли, твоя жена.
      -  А – а – а, - закричал в ответ Ричард.
И опять схватил свою голову руками. Когда он очнулся, то графа уже не было. Ричард с огромным трудом, переставляя ноги, дошёл до кресла и в бессилии повалился в него.
      
      Когда девушку в первый раз привели к графу, девушка была в разодранной и в грязной одежде, следствие погони за ней, на что сразу обратил внимания граф. Стояло она прямо, высоко поднятая грудь, подбородок и положение головы позволяли видеть её красивую шею. Держалась достойно.
      - Тебя называют Ладина? – спросил он.
      -  Да.
      -  Ты из рода Рональтье.
      -  Да.
      -  Ты знаешь, в чём тебя обвиняют?
      -  Нет.
      -  Тебя обвиняют в убийстве моего сына Луи.
 Девушка расширила глаза, её грудь ещё больше подалась вперёд и она со страданием проговорила.
      -  Сэр, я разделяю ваше горе, но у меня не было причины убивать вашего сына. Я его и не знала, да  и каким образом я могла это сделать.
      -  Мой сын был убит стрелой из арбалета, стреляла женщина, это видели все, кто там был. На вас пало подозрение, потому что вы в то время были в селение, недалеко от которого проходила охота. И мы предполагаем, что вы на почве мщения за убийства вашего дяди могли убить моего сына. Или же у вас были другие причины. Но повторюсь, мы вас не обвиняем, а только подозреваем.
       Ладина смотрела на графа, не отрываясь. Она не боялась его. Но обвинение, которое она услышала в свой адрес, было ужасным.
       -  Наш род Рональтье, граф Анжуйский, - проговорила она твёрдо, - никогда не имел к вашему роду вражды. Даже после гибели моего дяди Фернанда отец сказал нам всем, что убийца не может быть из вашего рода. Так за что мне убивать вашего сына? Это я вам говорю при всём ясном моём сознании. Я понимаю, что вы можете подвергнуть меня пыткам, истязать моё тело, и я могу не выдержать и признаться в том, в чём вы хотите. Но ещё раз повторяю, у меня не было причин убивать вашего сына.

Граф опустил глаза, прошёлся немного по залу, потом сказал.
      -  Ладина, пока не выяснится, причастны вы или не причастны к гибели моего сына, или же пока не найдётся настоящий убийца, вы остаётесь подозреваемой, и будете находиться в тюрьме.
      -  Эй, Луиза, - он позвал женщину слугу, - отведите девушку назад в подвал, но перед этим переодеть в чистую и тёплую одежду и хорошо кормить.
В последующие дни граф, иногда думая о девушке, то стал сомневаться, а действительно ли она убийца его сына. Может быть, я ошибаюсь, и она  не виновна. Но волна горечи об утрате родной крови набегала на отцовское сознание, и граф терял трезвость мысли. « Это она, она» тогда стучало в его голове.
В следующие дни горе отступала, и граф опять пытался говорить с Ладиной, но нужных ответов не получал.
Наконец он устал, но силу применить к ней не мог.
Вскоре Ладину перевели из замка графа в городскую тюрьму.
       Когда Эдвард в первый раз спустился в тюремный подвал и увидел новую узницу, то был поражён её внешностью. Её глаза в полумраке горели голубым светом, светлые волосы красиво спадали до плеч, высокая грудь вырисовывала тонкость фигуры.
Эдвард остановился перед её камерой, он не знал, что сказать. В какое-то мгновение у него перед глазами пролетела вся его жизнь. Он проклял свою работу. « Как я могу, как я могу пытать это создание» застучало в его голове. Он уже знал, какое обвинение ей предъявляют граф и судьи, а его задачей было заставить её сознаться. Эдвард подошёл к решетке, за которой стояла девушка, и увидел, она вся дрожала, и испугано смотрела на него.
Неожиданная жалость появилась в его душе к этому существу.
Не один раз он признавался сам себе, что испытывает удовлетворение от того, как мучаются  под его пытками узники. Это его заводила, в предвкушение, что вот сейчас он возьмёт кнут и полоснёт им по обнажённому человеческому телу или же калёным железом начнёт жечь человека, а во время действия спокойно смотрел на перекошенные от боли лица наказуемых.  Точно впитывал жизненную силу выходящею из истерзанных тел. Он чувствовал, что превращается в монстра, ему казалось, что он пьёт горячую человеческую кровь. И когда ловил себя на этой мысли, ему становилось страшно. И вот сейчас перед ним  стояло это светлое создание с большими голубыми глазами, он испытывал смешанные чувства. Одно чувство привычное предвкушения, упивания болью узницы, другое, сострадания. Перед ним стояла сама невинность. Глаза девушки, глаза пуганой лани. По её внешнему виду Эдвард понял, девушка ни в чём не виновна, это ему говорил опыт его работы, практика палача научила его видеть, когда человек говорит правду, когда нет, а ему придётся заставить её сознаться в чужом преступлении. Жалость  охватила его душу. Эдвард смотрел на неё и не знал с чего начать.
Беззащитная и хрупкая  девушка стояла перед ним в ожидании его действий.
      -  Тебя обвиняют в убийстве сына графа Анжуйского, - наконец спросил он её.
Ладина испытывала страх, она ещё была не готова к тяготам узницы. Пугала сама перемена места заключения. Находясь в замке, она знала, что старый граф не станет её пытать. А сейчас, она видела перед собой человека и понимала это тот самый страшный палач, о котором говорили люди, у которого  толстые волосатые руки, внушающие ужас. Но чем дольше Ладина смотрела на палача, она вдруг стала ощущать, что её наполняет какая-то неведомая сила. Страх проходил.
« наверное, эта та самая сила, которой был наполнен Иисус Христос, она помогала ему достойно входить на Голгофу и стойко выдержать собственное распятие» подумала она. Всё это время она беспрерывно дрожала, а когда появился палач, то вдруг ощутила спокойствие. Это было новое чувство и так необходимое для неё.
      -  Да, меня обвиняют в преступлении, которого я не совершала.
      -  Ты понимаешь, что мне придётся применить к тебе пытки, чтобы ты действительно  сказала правду.
Ладина промолчала, она продолжала испытывать небывалый прилив сил, в месте с этим она окончательно убедилась, перед ней стоял монстр, не знающий не жалости, ни пощады и ей предстояло выдержать все испытания. Девушка продолжала спокойно смотреть на палача.
Впервые Эдвард видел такую узницу умеющею не показывать своего страха, готовой принять все муки. Эдвард привык видеть, как преступники валялись в ногах, просили и молили, чтобы их не били, не истязали. И это ему нравилось.
А вот она, молодая и красивая, непорочное создание и, к тому же понимая, что невиновна, стоит и спокойно смотрит на того, взгляда которого многие боялись. Видно было, режь её хоть на куски, она выдержит и не проронит ни слова в свою защиту.
      Тюремные подвалы этого городка среди местного населения пользовались дурной славой, кто бывал здесь, рассказывали жуткие истории. Это была маленькая Бастилия. Узники находились в маленьких помещениях по нескольку человек, спали на полу, на соломе. Постоянными спутниками заключённых были крысы, Они нападали на обессиленных людей и грызли их. Страшно было то, что людей попросту забывали и те помногу лет находились в безвестности, со временем, потеряв своё имя,  превращались в безумцев, теряли человеческий облик, а потом умирали. По середине подвала находился большой зал, в нём, обычно, проходили допросы, пытки.
Ладину поместили в клетку в левом крыле подвала. Там было всего несколько клеток для узников определённой категории. Люди, которые совершали преступления против вельмож и богатых людей. Все остальные клети были пусты. Стена отделяла это место от общих клеток заключённых. Сюда было два входа, один с улицы, другой с центрального входа в подвал, тогда надо было пройти через большой зал и проход между общих клетей. Четвёртой стеной у всех клетей были кованые решётки, в них небольшие двери. Свет в подвал проникал через несколько оконцев. Его хватало, чтобы осветить небольшие пространства внизу перед оконцами, а что находилось дальше, пропадало в вечном полумраке. Над теремными подвалами находилось двух этажное административное здание. В нём располагались разные службы, начиная от хозяйственных, а заканчивались центрами по призывам рекрутов.
Через два дня, как Ладину поместили в подвал, приехал граф с двумя людьми. Они спустились в подвал и потребовали, чтобы убийцу сына графа привели на допрос.
 За два дня Эдвард успел проникнуться  к девушке непонятным для него чувством. Он не понимал, что с ним произошло, но что-то случилось, заметил, будто полумрак в подвале стал светлее, а в себе стал ощущать некую лёгкость и приятное чувство жизни. Когда граф потребовал к себе Ладину Эдвард подошёл к её клете и увидел, что девушка лежала на куче соломы и спала. Эдвард, как можно мягче, окликнул её, она встрепенулась и поднялась, а он открыл дверцу решётки и сказал.
      -  Преступница по имени Ладина граф требует тебя на допрос.
Девушка поднялась, отряхнулась, поправила на себе одежду, её лицо было заспанным и смешным как у ребёнка. Эдвард даже улыбнулся. « Бедное дитя, - подумал он, - какие муки тебе предстоит принять».
       -  Куда идти? – спросила Ладина.
       -  Иди за мной, - сказал Эдвард.
Они медленно пошли в полумраке, справа и слева были клети с узниками. Люди в них кто стоял, кто лежали на кучах соломы. Все они были худыми, в лохмотьях, о сунувшие лица с потухшим взглядом.
Эдвард, а за ним Ладина вошли в большой зал, в нём было намного светлее, чем в клетях. В центре стоял стол, за ним на деревянном табурете сидел старый граф Анжуйский, рядом также на табуретах расположились два неизвестных ей человека. Один из них спросил её.
       -  Твоё имя Ладина?
       -  Да, - ответила девушка.
       -  Ты из рода Рональтье ?
       -  Да.
       -  Тебя обвиняют в убийстве сына графа Анжуйского Луи.
Девушка промолчала, она старалась спокойно смотреть на сидящих людей. Ладина слышала, что сын графа был убит на охоте выстрелом из арбалета. Об этом говорили её отец и, что, якобы, стреляла женщина, но в то время она и подумать не могла, что её, Ладину, могут обвинить в этом убийстве. И то, что она сейчас находится в тюремном подвале, и стоит перед самим графом, было, как сон и ей почему-то не было страшно. Но сон рассеивался, она видела горе графа и понимала, это горе может её убить.
        -  Палач,- обратился тот самый человек  к Эдварду, -  на вытяжку её и десять ударов кнутом.
Эдвард подошёл к девушке, взял её руки и спереди связал их верёвкой. Он слышал её учащённое дыхание, но старался не смотреть ей в глаза, а делал своё дело. Внутренне Ладина была готова к тому, что с ней сейчас произойдёт, и она не оказывала никакого сопротивления, она только отрешенно смотрела перед собой. Ей казалось то, что делали с её телом вовсе это не она, а какая-то другая женщина. И что удары кнутом будут наносить этой женщине. Эдвард тем временем перекинул верёвку через балку, которое находилась высоко над головой, и стал натягивать верёвку вниз, а руки девушки начали подниматься вверх и когда они поднялись выше головы, тело потянулось за ними и вытянулось в струнку. После того как Ладина была вытянута, Эдвард перестал тянуть верёвку, он обмотал свободный конец вокруг столба и привязал за крюк. Ладина была вытянута к верху так, что только пальцы её ног едва касались пола. Граф  и двое мужчин пришедшие с ним продолжали сидеть у стола и наблюдать за действиями палача. После того как девушка была вытянута к верху, тот, который задавал вопросы, опять спросил узницу.
      -  Ладина, вы можете сообщить имена ваших сообщников сейчас, и к тебе не будут применены пытки.
В ответ девушка промолчала.
      -  Палач, десять кнутов ей, - крикнул тогда этот человек.
Эдвард взял кнут, подошёл к девушке с боку, занёс кнут над головой. Внутри у него вдруг зажгло, и он почувствовал боль в левой части грудной клетки. Как он ударил в первый раз, он плохо помнил, но уже второй, третий и последующие удары ему казалось, он наносил удары себе точно в сердце. Во время ударов тело девушки дёргалось, но из её уст не было слышно ни крика, ни стона.
      -  Палач, - крикнул второй человек, - ты плохо выполняешь свою работу. Ещё ей десять ударов.
С какой силой Эдвард наносил вторые десять ударов, он так же не помнил, он только бил и бил, а человек тот считал. Очнулся тогда, когда увидел, что тело девушки обмякло, она была без чувств, голова безжизненно повисла на груди, волосы спали вниз, ноги подкосились. В  бесчувствие Ладина висела на вытянутых руках на верёвке, но так не разу, за время экзекуции, не издала не одного звука.
Граф и два человека пришедшие с ним поднялись со своих мест, один из них подошел к девушке, поднял голову за подбородок. Глаза  Ладины были закрыты, казалось, жизнь ушла из её тела. Мужчина убрал руку, и голова её как сломанный стебель упала на грудь.
       -  Крепкая, - сказал человек, - но ничего, мы её заставим говорить.
Перекинувшись между собой несколькими фразами, граф и два человека направились к выходу из подвала. Как только они ушли, Эдвард осторожно отвязал верёвку со столба и, поддерживая девушку, развязал ей руки, затем поднял её и отнёс в камеру. После этого сходил в свою каморку и принёс из неё небольшое одеяло, положил на солому, а на одеяло девушку. Долго смотрел на её лицо, волосы, любовался и думал о чём-то хорошем, а затем ушел.
Эдвард не понимал, зачем он стал проявлять такую заботу об узнице. Ведь она ему совсем никто, а он палач. Забывший и вытравивший из себя все чувства добра и нежности, сострадания и заботы. И вдруг ему становится, очень жаль эту девушку, в нём проснулись и отеческие, и мужские чувства к ней. Но он был палач и человек уже в возрасте. В таком положении ему  нельзя было показать свои чувства, ни словом, ни взглядом, ни улыбкой. Он палач, чудовище, а она прекрасная девушка, пусть даже узница.  Ему необходимо было оставаться палачом, а узнице  узницей. Он понимал, ведь малейшее проявление сострадания сломит в узнице сильное чувство достоинства и воли, и ей будет тяжело переносить выпавшие на неё трудности. Но была ещё одна сторона, сторона преданности его как раба к хозяину. Когда-то несколько лет назад Эдвард дал обещание графу Анжуйскому быть преданным и беспрекословно выполнять его волю. В  Эдварде боролась сразу несколько чувств. И сожаления, и сострадания, ненависти и счастья.  А чувства свои к девушке Эдвард мог проявить, как он считал, путём помощи ей. Это было тяжёлым испытанием для него калечить, а затем лечить, чтобы опять калечить.
Эдвард пришёл Ладине через два часа, в руках у него был небольшой горочек и пучок трав. Девушка лежала в том же положении, в каком он её оставил, но она уже пришла в чувство и смотрела на входящего Эдварда.
      -  Что ты хочешь делать? – с трудом проговорила она, когда он вошёл к ней.
      -  Тебе надо залечить раны, - ответил Эдвард, - в подвале сыро и грязно, раны могут загноиться.
Девушка в непонимании и недоверчиво посмотрела на палача. Она никак не могла понять того, что этот человек только что её истязал кнутом, а теперь собирается лечить.
      -  Я умею лечить травами и иногда лечу узников, - опять сказал Эдвард, - мне надо обнажить твою спину, чтобы насыпать золы. Если сейчас этого не сделать, пойдёт заражение. Дай мне возможность это сделать.
      -  Я не могу подняться, - ответила Ладина.
      -  Я помогу.
Эдвард поднял девушку снизу, усадил и опять повторил.
      -  Мне надо оголить твою спину.
Ладина ничего не ответила, он видел, девушка с трудом сидела, она то и дело закрывала глаза. В действительности у неё всё плыло перед глазами, она с трудом понимала, что говорил Эдвард. В ответ девушка не сопротивлялась и не мешала ему. Он, тем временем, осторожно расшнуровал шнуровку платья на её груди. Сначала обнажились плечи, непривычно белой в полу мрачном свете выглядела кожа. Платье стало спадать ниже, и обнажилась невероятно белая грудь, он увидел коричневые соски. От такого вида Эдварду стало жарко, кровь ударило в голову, дыхание участилось, и он почувствовал в себе мелкую дрожь. Ладина открыла глаза, взгляд её блуждал, голубые зрачки, ясные как чистая синева неба,  с непониманием смотрели на Эдварда. Его мужское начало шевельнулось, но он быстро подавил в себе это чувство.
      -  Я полечить тебя, - поспешил он ответить на её взгляд.
Её глаза опять закрылись. Он до конца расшнуровал шнуровку, спустил платье до самого пояса. Спина была исполосована кровяными полосами, кожа на них вздулась.
      -  Ляжь мне на руку, - попросил Эдвард.
Ладина шевельнулась и застонала. Затем повернулась и упёрлась своими руками в его руку и легла на неё, её белые мягкие груди свисли и коричневыми сосками уткнулись ему в руку.
      -  Я принёс древесной золы, - сказал Эдвард, - она ещё тёплая, надо подсушить раны, потом положить лечебной травы.
Он открыл горшочек, взял щепотку золы и стал посыпать ею красные полосы. Ладина застонала, напряглась и потеряла сознание, а Эдвард, не обращая внимания на бесчувственную девушку, продолжал посыпать тёплой золой её раны. После этого он взял немного свежей травы, положил в рот, хорошо разжевал и стал накладывать на кровяные полосы. Делал он это до тех пор, пока не покрыл все раны. Ладина всё ещё была в беспамятстве. Эдвард осторожно приподнял её. Освободил свою руку и положил девушку на одеяло лицом вниз, предварительно перед этим снизу прикрыл её груди платьем, а сверху на спину положил чистую материю и прикрыл свободной частью одеяла.
       -  Ладина, лежи так, пока раны не подсохнут, - сказал он ей.
Когда он собрался уходить, Ладина очнулась и, пытаясь приподняться, повернула голову к Эдварду и, превомозгая боль, сказала.
       -  Палач, не знаю, как тебя звать.
       -  Эдвард, - ответил он.
       - Эдвард, - продолжила она говорить, - находясь вот здесь в тюремных подвалах, я понимаю, что люди ошибаются, называя тебя чудовищем. Я вижу, ты добрый, но по какой-то причине хочешь казаться жестоким. У меня будет очень важная к тебе просьба.
       -  Какая?
       -  Давать возможность молится,  прежде чем мне идти на следующие допросы. Если тебе это повредит, то не обещай.
Палач смотрел на девушку и всматривался в её глаза. Впервые он в полной мере ощутил необыкновенное чувство. Ему стало очень легко, и он ощутил приятное чувство присутствие этой девушке. Казалось, что даже подвальный полумрак рассеивался, и становилось светлее.
      -  Я обещаю тебе, Ладина, исполнить твою просьбу.

       Эдвард был человек немного старше средних лет, но достаточно крепкий и сильный. Был женат, супруга совсем недавно умерла от какой-то болезни. Двое сыновей выросли и разъехались кто куда, лишь бы от отца-палача дальше.
И неудивительно, палачей не жалуют. От них отворачиваются родные, друзья не заводятся, перед ними закрываются двери торговых лавок, их обходят стороной обычные люди.
Человек, вставший на путь истязателя должен понимать, что до конца жизни он будет отстранён от общества и презираем им.
Эдвард понимал своих детей и давно простил их. Ведь когда-то ради них он встал на путь палача, зачем им в месте с ним нести этот крест одиночества. Он должен нести его сам и больше никто. Как только дети разъехались, а Эдвард остался совсем один. Вскоре стал замечать, что получает удовлетворение от истязания людей. будто стал превращаться в вампира жаждающий человеческой крови. Порой ему становилось страшно, он стал бояться себя, здравый смысл говорил ему, что скоро совсем можно превратиться в зверя. А когда появилась Ладина, это непорочное дитя, он ощутил к ней одновременно и отцовское и мужское влечение. В нём пробудилась нежность к ней и сострадание к её положению. Но оставалось сильным желание наслаждаться истязанием. Было невыносимо тяжело, он бороться с самим собой. Страдал в месте с ней, его страдания отражались  болью в области сердца, и боль с каждым днём становилась сильнее и сильнее.
Эдвард пришёл к Ладине на следующий день. Принёс ей еду и пить. Девушка лежала в том же положении, в каком он оставил её. Когда он подошёл, чтобы разбудить её, но она уже сама приподняла голову и, смотря на Эдварда, спросила.
      -  Зачем ты мне помогаешь, Эдвард? Ведь меня считают преступницей.
      -  Я не считаю тебя преступницей. Думаю, что граф ошибается.
Он немного приподнял её. Грудь её опять оголилась, девушка инстинктивно прикрыла одной рукой и платьем голое тело, но одна грудь осталась открытой, она красиво покоилось на теле девушки. Никогда ещё Эдвард не чувствовал и не ощущал нежность женского тела как сейчас.
      -  Надо убрать траву и золу со спины, - сказал он, - дальше раны будут подсыхать сами.
Он осторожно убрал траву и платком смёл остатки золы с её спины. И продолжил говорить.
      -  Я не родился палачом, меня им сделала жизнь. Мне во много раз тяжелее, считая тебя невиновной, и применять к тебе пытки. Я орудие в руках графа, меня заставляют калечить людей и выбивать из них признания.
Девушка промолчала, только внимательно посмотрела на него. Эдвард посадил её удобней.
       -  Тебе надо поесть, - сказал он.
Затем взял ложку, черпнул ею в горшке и поднёс к её рту. По клете разнесся запах мясного бульона. Девушка с благодарностью посмотрела на Эдварда и сказала.
      -  Я сама.

      Неделю Ладину никто не тревожил. За это время она окрепла, стала ходить. Часто молилась, молилась долго и с чувством, всей душой. Эдвард приходил к ней, как только был свободен. Он останавливался перед её решёткой и подолгу смотрел на неё. Говорил мало, тем более слова сокровенные и тайные оставались в его душе непроизнесёнными. Естественно, он не на что не рассчитывал и не надеялся, но был благодарен судьбе за то, что видел её, перед ним была святая. Он приходил и любовался и чувствовал, что какой-то груз словно спадает с его плеч.
Девушка встречала его тоже стоя. Стройная фигура, голова  поднята, развитая грудь при каждом вздохе высоко поднималась и медленно опускалась. Эдварду нравилась смотреть на движение её груди. Ладина видела, что-то происходит с Эдвардом, но спросить, не смела, а просто стояла и, так же как и он, молча смотрела на него.
 Ей было очень тяжело, каждую секунду, каждую минуту она вспоминала и думала о своей матери, отце, братьев и сёстрах. Как они там, что с ними. Никто к ней не приходил, даже весточки ни от кого не разу не было. Только вот этот большой человек, её истязатель и палач, и он единственная ниточка с внешним миром.
       -  Ты святая, - сказал однажды этот большой человек из темноты.
       Через полторы недели граф потребовал её снова на допрос. В этот раз он был один и сам давал распоряжения.
Когда Эдвард сообщил ей это, она выжидательно посмотрела на него. Он понял, Ладина взглядом просила помолиться. Эдвард развернулся и решительно направился назад попросить графа подождать.
Граф сидел за столом и ждал. Вид у него был чернее тучи.
Эдвард подошёл к нему и сообщил свою просьбу.
       -  Господин, позволь девушке поговорить с богом.
Граф удивлённо посмотрел на палача и закричал.
      -  Ты-ы, что-о, раб, себе позволяешь.
И граф под влиянием нахлынувшей злости вскочил и быстрым шагом направился к камере Ладины, Эдвард последовал за ним.
У графа Анжуйского внутри всё кипело, но больше не от поведения палача, а из-за того, что он две ночи почти не спал. Причиной был нежданный сбор масонов входящих в ложу масонства графства Анжуя. Его оппоненты спрашивали, как продвигается расследование, требовали активных действий.
Ещё три года назад руководители ложи выдвинули на руководящую должность сына графа Карла Анжуйского Луи, но тогда он был несовершеннолетний и ему ещё предстояло пройти обряд посвящения. Вся затея заключалась в том, чтобы молодой человек с малых лет впитывающий идеи масонства, мог в последствии возглавить ложу масонов в графстве Анжу. Такой человек считался лучшим представителем для руководства. Сын графа на следующий год должен был пройти обряд посвящения и через некоторое время возглавить ложу. И вот какие-то люди нарушили все планы. Они ударили в самое уязвимое место. Последние две ночи шли ожесточенные споры. Граф помнил, что год назад по какой-то неизвестной ему причине вдруг всё изменилось, половина тех, кто голосовал за сына графа, изменили своё мнение. И вот теперь, когда был убит его сын, он явно увидел, что шестеро представителей ложи разделились на две половины по поводу действительно ли Ладина из рода Рональтье виновна в убийстве Луи или нет. То с одной, то с другой стороны приводились веские доводы, затем всё опровергалось. В конце концов, все устали и решили отложить окончательного решения в судьбе девушке, в надежде откроются новые факты преступления. Граф обещал ещё раз допросить девушку. На следующий день он приехал в город и сразу направился в административное здание, где находилась тюрьма.
       В ту самую минуту, когда он в ярости подходил к решетки, то вдруг остановился, он увидел, девушка стояла на коленях и молилась. Это было потрясающим зрелищем. Взор свой узница устремила на луч солнца, который освещал маленький участок тёмной стены. Луч словно божья десница протянутая страдающему. Девушка смотрела на это пятно и говорила слова молитвы. По её щекам текли слёзы и стекали вниз, и падали на платье, губы чуть слышно шептали.

Господи, прошу дать мне сил
Если я виновна и, выдержать,
испытания посланные мне тобою.
Но не дай мне стать животным
а остаться человеком.
Господи, а если я не виновна и ты знаешь
и видишь это, то прошу, просвети
разум желающих моей смерти.

Девушка читала молитву так проникновенно и чувственно, что граф не посмел прервать её. Он стоял и слушал.
« сколько сил в этом хрупком и нежном создании, - подумал он, - кругом темнота и в ней чудовища, потерявшие человеческий облик жаждающие напиться горячей крови и этим продлить себе срок пребывания на этой земле. И я тоже, чудовище, ослеплён жаждой мести. А это юное создание в каждом блике света, в каждом луче видит бога и благодарит его за то, что она человек. А мы живущие в море света жаждем видеть в нём только черноту и от этого мы делаемся чудовищами». Запечатлённый  увиденным, граф некоторое время постоял, а затем развернулся и медленно, по-стариковски согнувшись, направился к выходу из подвала. Эдвард стоял в нерешительности и не знал что делать. Следовать ли за графом или оставаться на месте. Он выбрал второе.
      -  Она святая, если даже остановила самого графа, - в пол голоса произнёс он, наблюдая за девушкой.

      Прошла ещё неделя, но никто не тревожил Ладину. Эдвард рассказал девушке, что граф видел, как она молилась.
        -  По его виду было видно, что он удивился, как ты молилась, и отступил назад, не посмел мешать.      
        -  Я всегда так молюсь. Ведь бог всесущий, он во всём. Когда вокруг тебя не остаётся никого из родных, то бог становится ещё ближе. Кажется, что чувствуешь его дыхание, вот он сейчас тебя погладит своей рукой и прижмёт к себе. Когда я молюсь, я это чувствую, я не одна.
       К удивлению Эдварда от него не требовали кого-либо наказывать или пытать. Он чувствовал, что не может, как раньше, этого делать. Будто разум прояснился. Стал бояться, если вдруг ему прикажут кого-то наказывать и истязать, а стоны и крики разносятся по всему подвалу и их обязательно услышит Ладина. А затем, весь запятнанный человеческой кровью, подходить к клете Ладины и смотреть на девушку чистую, и светлую, этого он уже не мог спокойно пережить. Что он мог ей сказать, никакие слова оправдания не могли бы унять его боль. Эдвард постоянно чувствовал жжение в области груди, с каждым днём оно становилось сильнее и больнее. Прошло ещё несколько дней, и один из судей сообщил Эдварду, что через день Ладину как убийцу сына графа Анжуйского казнить путём отсечение головы. Это была страшная весть. Эдвард никак не ожидал такого решения судей, он надеялся, что граф найдёт настоящего убийцу.
Но, ещё тяжелея как сообщить Ладине.
Эдвард не знал, что в это время сам граф тяжело заболел. Вероятно, сказалось последствия от пережитых событий, поиски убийцы и давление некоторых представителей от масонской ложи, чтобы казнить Ладину. Всё это сказалось на здоровье, временами граф впадал в горячку и в беспамятством состоянии он искал убийцу, Ладина упоминалась то, как убийца, то несчастной жертвой выбранной заменить истинного преступника. Эдвард ничего не знал о масонстве, он не знал, что какая-то часть масонов пыталась поставить на управление ложей своего человека. Все предполагали, что граф не выживет и на основе его слов в бредовом состоянии вынесли решение казнить Ладину. И вот теперь Эдварду надо было сообщить Ладине это решение. С тяжёлым сердцем он пошёл к её камере, шёл и проклинал всех на свете: себя, зато, что не умер под плахой, графа старого хитреца, всех, что когда-то встречались на его пути и мешали ему жить. Саму жизнь серую и тяжёлую без намёка на светлый лучик для души. И вот недавно, в месте, на которое никогда не подумаешь, что здесь может быть то, что способно перевернуть и очистить душу. Этим светлым лучиком стала девушка узница. Он знал, что её обвиняют в убийстве сына графа, но Эдвард, посмотрев на неё в первый раз, понял, она не способна на такое. Святые не могут убивать. Но, что он мог сделать, он ведь палач, к тому же когда-то давший клятву, от которой отступить нельзя.
Ему предстояло истязать этот лучик и погубить по воле сильного. Такого мучения он не испытывал даже тогда, когда поднимался на эшафот, чем сейчас он подходил к клете, в которой находился этот лучик. Эдвард остановился, не доходя до решётки. Ладина сидела на одеяле и рассматривала свои руки. Она услышала, как он подошёл и остановился, и быстро поднялась. Эдвард молчал, Ладина тоже, она ждала. Воспитание, которое она получила, не позволяла ей первой обратиться к мужчине, пусть это палач, страшный человек. Воспитательные и моральные нормы здесь не действуют, но Ладина не могла поступить иначе, она ждала, что скажет Эдвард. Он молчал. Ладина стала вглядываться в него, в полумраке лицо его было трудно разглядеть, но за то время пока она здесь находилась, успела научиться видеть в темноте. Обычно Эдвард смотрел на неё с интересом, но сегодня взгляда не было, он смотрел в низ, Ладина это заметила, значит, что-то случилось. Сердце вдруг почувствовала что-то не хорошее и, не поддаваясь контролю, забилось сильнее, ноги вдруг разом ослабли, и казалось, они согнутся и она упадёт. Тут же Ладина подумала « а что можно ожидать, находясь в таком месте, пусть будет казнь, чем со временем превратится в животного»?
Эдвард тоже заметил, как за одну минуту девушка изменилась, значит, она догадалась. Он сказал одно слово.
      -  Завтра.
Ладина уже не справлялась с собой, она вся задрожала, ей сделалось холодно.
      -  Эдвард, - сквозь дрожь проговорила она, - а в городе стало теплее?
      -  Да, - ответил он, как можно мягче и тише.
Ладина в ответ кивнула головой и чуть слышно проговорила.
      -  Да.
Таким образом, для самой себя словно подтверждая его слова. Хотя она понимала и знала, что в городе стало теплее, но ей это нужно было услышать от кого-то, что в городе стало теплее. Глаза девушки ещё больше расширились, и она будто открылась вся сама и подалась вперёд, и будто, чего-то, высматривая, внимательно смотрела на Эдварда.
       -  А листья на деревьях распустились? – спросила она опять.
       -  Да, распустились.
Ладина в ответ опять кивнула, соглашаясь с тем, что он ей сказал, и тихо проговорила.
       -  Да. И цветы уже, наверное, начали цвести? – с большим волнением продолжала она спрашивать его.
      -  Да, начали.
Девушка опять кивнула и сказала « да».
Неожиданно в подвале сделалось светлее. Вдруг на заднею стену клети опустился луч солнце, он светлой полосой через решётку протянулся от второго крайнего окна,  и  ярко стал освещать небольшой участок стены.
      -  Я помолюсь, - поспешно сказала Ладина.
Обернулась, подошла к стене, опустилась на колени и чуть слышно зашептала слова молитвы
«Это чудо, сам господь бог протягивает, светлую свою десницу, чтобы защитить несчастную» восторженно подумал Эдвард.
Он не стал ждать, когда Ладина закончит молиться, а медленно отошёл назад и растворился в темноте.
       Утро следующего дня выдалось очень тёплым. День предполагался быть солнечным и безветренным.
День казни был заранее объявлен народу, что именно в третий день недели будут казнить убийцу сына графа Анжуйского. С самого утра люди стали собираться на площади, в полдень народу собралось столько, что площадь не могла всех вместить. Все ждали начала событий.
 Эдвард к полудню уже находился на эшафоте. Он всю ночь не спал, сила переживаний была настолько сильна, что его трясло, о сне ничего было говорить. С воспалёнными глазами рано утром он опустился в подвал и подошел к клете Ладины. К своему удивлению он застал её в хорошем расположении духа. Девушка что-то тихо напевала, она с открытым приветливым видом встретила Эдварда и, нарушая все приличия, первой обратилась к нему.
      -  Здравствуй, Эдвард.
Она подошла к решётки, внимательно на него посмотрела и продолжала говорить.
      -  Ты не очень хорошо выглядишь. У тебя что-то случилось, какое-то горе?
В ответ Эдвард промолчал, этому он научился у Ладины. А что он мог ей сказать, о чувстве к ней, о том, что она чистым светом вошла в его душу и в сердце. Но стоило ли ей это говорить, даже в такой час он не мог произнести ни слова. Боялся нарушить её спокойствие, ведь он уже знал, как тяжело быть во власти этого чувство. А сердце его уже не выдерживало, сегодняшняя боль была настолько сильна, что он с трудом ходил.
      -  А я, Эдвард, счастлива, хочу уйти к богу чистым человеком, так ему угодно. Жаль, не увижу больше маму, отца, сестрёнок, братьев и всех своих родных. Но господь всемилостив, мы встретимся на том свете.
      -  Мне очень тяжело, Ладина, я же палач.
      -  Я буду благодарно, если это сделаешь ты. Если ты откажисься, то судьи найдут другого палача, тогда я не смогу его попросить о том, о чём хочу попросить тебя.
      -  О чём? – Встрепенулся Эдвард.
      - Я девушка. Я знаю, существует закон, если преступница девушка, то перед  свершением казни палач должен лишить её девственности. А я прошу тебя оставить меня чистой. Но тебя могут наказать самого за нарушение закона.
      -  Ладина, я сделаю, как ты желаешь, обо мне не думай, - твёрдо ответил Эдвард.
      -  И ещё, Эдвард, я хотела помыться перед казнью, чтобы предстать перед богом чистой душой и телом.
      -  Я исполню твою просьбу, - ответил Эдвард.
Он ушёл и вернулся через час с двумя вёдрами тёплой воды, открыл дверь решётки, занёс ведра в камеру и вышел обратно.
       -  Благодарю,-  услышал он уходя.
        В полдень площадь гудела. Народ ждал и жаждал представления. С начало как обычно вышел глашатай, он прочитал в свитке сведения о преступнице. Через какое-то время открылись ворота и вывели Ладину. Девушка инстинктивно зажмурилась от яркого света и остановилась. Лучники тоже остановились и терпеливо стали ждать, когда девушка пойдёт дальше. Перед выходом на неё накинули плащ с капюшоном и закрыли голову, так обычно одевают узников приговорённых к казни. После месячного заключения в тёмном подвале глаза девушки отвыкли от дневного света, и когда она вышла наружу, то яркий свет заставил её зажмуриться и остановиться. Через минуту, она, прикрывшись краями капюшона, пошла дальше на эшафот.
Медленно, чтобы не споткнуться стала подниматься по ступенькам. Эдвард стоял и ждал её.
Площадь громко гудела, то и дело слышались неприличные крики в адрес преступницы. В этом шуме глашатай, надрывая горло, ещё раз прочитал свиток и посмотрел на сидящих вельмож. Один из них махнул белым платком знак начать казнь. Глашатай крикнул.
      -  Палач, начинай.
Эдвард подошёл к Ладине, развязал на её вороте завязки и скинул с неё плащ. От неожиданности он отступил назад. Перед ним предстал другая Ладина, она была ещё красивей. Народ тоже, словно по какому-то неведомому знаку, затих.
Все были удивлены. Стало так тихо, что было слышно щебетание птиц. На дневном свету Ладина словно светилась. В этот момент она казалась действительно святой. Длинное светлое платье подчёркивала её стройность, светлые волосы спадали до плеч, лёгкий ветерок, играючи, дотрагивался до них и, словно наслаждаясь красотой, шевелил их. Светлая кожа и голубые глаза были такой неожиданностью для людей. Словно она стала вопросом, как такая красота могла появиться из серых стен мрачной тюрьмы. Девушка стояла и молчала. Эдвард не двигался, ему было очень тяжело, щемящая боль в груди переросла в режущую боль. У него на глазах выступили слёзы, руки дрожали.
      -  Продолжайте, - раздался голос со стороны вельмож.
Эдвард неторопливо взял большие ножницы и подошёл к Ладине и сказал.
      -  Мне надо обрезать тебе волосы.
Она повернулась к Эдварду и чуть слышно сказала.
      -  Ты исполнишь мою просьбу уйти к богу чистой?
      -  Да, - ответил также тихо он.
Он осторожно взял прядь её волос и остриг их. Чистые шёлковые волосы приятно проходили сквозь его толстые и грубые пальцы, и их нежность передавалась через пальцы в душу его и сердце. Он брал следующую прядь и вспоминал свою мать, когда он ещё совсем младенцем обнимал её и гладил по её нежным волосам. Ему было приятно, и он улыбался от счастья. И вот теперь через много лет, превратившись в большого и грубого мужчину, он испытывал те же самые чувства, но не был счастлив, по его лицу текли слёзы, душа стонала, сердце разрывалась. Он чувствовал, руки его слабеют и ему становится трудней стоять. Когда Эдвард закончил стричь волосы Ладины. Она повернулась к народу. Люди продолжали молчать, девушка даже без волос оставалась красивой и величавой. Она в пояс поклонилась им и спокойно сказала.
      -  Простите меня, если я в чём-то виновна.
Затем опять повернулась к палачу, посмотрела на него, будто прощаясь, встала на колени перед палачём и опустила голову.
      -  Палач, ты нарушаешь закон, - прозвучал голос судьи.
Эдвард понял, надо торопиться, он чувствовал, вслед за руками стало опять трясти тело, силы уходили,  он слабел. Поспешно взял топор, поднял его, зажмурил глаза и со словами.
      -  Ладина, прости.
Опустил остриё на шею девушки. В этот момент в груди сильно кольнуло, тело его дёрнулось. Он не видел, как упала голова Ладины, и как её обезглавленное тело в белом платье повалилось на бок. В его глазах потемнело, руки были не в состоянии держать топор, и массивное железо, падая, глухо ударилось о дощатый настил, а сам Эдвард с помутневшими глазами ещё две секунды держался на ногах, но затем упал, и агония смерти заколотила его тело.


Глава 4

       Когда Ричард до малейших подробностей вспомнил свою прошлую жизнь и вновь пережил скупые отношения между палачом и узницей, он услышал, как хлопнула входная дверь дома, послышались детские голоса и голос его любимой Хелли. Он всё ещё  продолжал полулежать в своём кресле, затем медленно поднялся, привёл свой вид в порядок и стал спускаться на первый этаж.
Хелли и дети уже были в зале и смотрели телевизор, шла очередная серия из сериала. Каждый из них что-то жевал, у Хелли в руках был бутерброд, и она с удовольствием его откусывала и запивала чаем.
       -  Нагулялись? – спросил Ричард детей.
       -  Да, папа, мы сейчас были у новых соседей, - весело ответила девочка, у них есть маленький мальчик и большая мохнатая собака.
Ричард без всяких слов подошёл к Хелли, обнял её, затем уткнулся лицом в её грудь и стал тихо шептать.
       -  Хелли, моя Хелли ты Ладина, моя Ладина.
Хелли подняла голову Ричарда и с удивлением спросила.
       -  Ричард, что с тобой и почему ты так называешь меня?
       -  Ладина, моя Ладина, - продолжал шептать Ричард.
       -  Я не знаю, почему ты так меня называешь, но мне нравится это имя. Если хочешь, называй меня так.


        Я автор и пишу этот роман, чтобы таким путём освободиться от тяжёлых мыслей многие годы, мучаюшие меня о несправедливости правосудия перед осуждёнными. Описываю трагический случай, возникший в моём воображении об одной несчастной девушке попавшей в жернова двух враждующих групп. О девушке  достойно прошедшую тюремную жизнь и встретившую собственную казнь. О любви двух несчастных людях палаче и узнице. Неожиданно в мою реальность, сквозь времена вошёл старый граф Анжуйский один из героев моего романа. Он мощным напором навалился на меня с требованием, чтобы Ричард дал согласие Эдварду на казнь своей жены Хелли, в прошлом Ладины.
 Он настойчиво стремился навязать мне свою линию продолжения романа. Чтобы я  развил направление, в котором Ричард под давлением графа Анжуйского даёт согласие на придании смерти своей Хелли. Это было страшным и неисполнимым требованием, так как в первоначальном замысле сюжет романа должен идти на развитие семьи Ричарда, дети вырастают, а Хелли получает большое наследство, появляются люди, которые желают завладеть наследством и Ричард как глава семьи проявляет стойкость и мужество, и спасает наследство.
Во сне я сопротивлялся графу Анжуйскому, в ответ он пообещал войти в мою реальность и испортить мою жизнь. Слово своё он сдержал. Однажды, войдя в свой кабинет, я увидел, что в моём любимом кресле сидит сам граф Анжуйский. Как подобает вельможе, он чинно развалился в удобной позе и с призрением, как на раба, смотрел на меня.
Я подумал, « может, я сошёл с ума или это моё воображение нарисовала графа». Я даже ущипнул себя. Больно и граф самый настоящий, и он злобно смотрит на меня.
       -  Это чудо, - вырвалось у меня.
       -  Дурак ты, мы имеем способность проходить сквозь времена и действовать в любом из времени в котором пожелаем.
       -  Граф, почему вы так заинтересованы в том, чтобы Хелли погибла, - спросил я, в несколько секунд я постарался быстро освоится с тем, что видел своими глазами и понял надо задавать вопросы по существу, - ведь этот случай я придумал, взял из своего воображения, а вы всё это превращаете в реальность.
       -  Ты, бумагомаратель,  ты посмел коснуться не придуманного тобой случая, а самой настоящей реальности этого случая. Если ты считаешь, что воображаешь, ты глубоко ошибаешься. Любое воображение основывается на информационной базе накопленной тобой за всю твою жизнь. Ты никогда не сможешь придумать того, чего не касалось бы твоей информационной базы. Это замкнутый круг. Так или иначе, в своём воображении ты можешь коснуться частично или полностью реальных событий когда-то произошедших. В твоём воображении ты имел несчастье коснуться полного случая трагедии когда-то произошедшего. А ты подумал, что это твоё воображение. Был убит мой сын.
       -  Неужели ваша сила мести так сильна, что вы не можете оставить в покое несчастную Ладину и ничего не подозревающею Хелли. Не уж то так необходимо прервать их жизнь в столь молодом возрасте.
       -  Честно скажу, я сам на перепутье в отношении Ладины. Не знаю, на какой чаше истина. Виновна она или не виновна. Но когда судом ей была определена смертная казнь. Мне приходится волей неволей действовать по решению суда. Мы все вращаемся в колесе перевоплощений и ей определенно умирать в молодом возрасте.
      -  Это очень жестоко. В каждой жизни вы делаете её несчастной, несчастными становятся её мужья и дети.
      -  Хелли будет более несчастной, когда узнает кем, была раньше и узнаем в своём муже палача, если ты, бумагомаратель, не согласишься на мои условия.
Меня вдруг охватила злость. «Что это я себя так веду, что я не способен защитить своих героев» подумал я.
      -  Граф, - сказал я твёрдо, - я никогда не пойду на ваши условия. Вы не сможете меня заставить мои руки и моё перо написать страшные слова предательства в адрес своих героев.
      -  Ты пожалеешь об этом, бумагомаратель, вскочил граф с кресла, - твоя жизнь будет кошмаром, прощай.
Он поднялся и твёрдым шагом прошёл к двери, открыл её, вышел и сильно хлопнул ею.
« Да, только в книжках пишут о выдержанности и величии высоких особ. На самом деле они такие же обычные люди, как и все» мелькнуло у меня в голове ему в след.
К чести графа и к моему несчастью угрозы его не заставили себя долго ждать. Впрочем, я не знал в чём и как могут выражаться угрозы графа, и совершенно не думал о них.  Рано утром следующего дня мне понадобилось выйти в магазин за продуктами. На лестничной площадке почему-то не оказалось света. Но делать нечего, я шагнул в темноту, стал спускаться по ступенькам, и на одной из ступенек левая нога вдруг поехала в сторону, и я полетел в низ, больно ударился бедром, ушиб руку, голову. Полминуты лежал, соображал, что произошло, затем поднялся, обругав неизвестно кого и потерев больные места, я отряхнулся, но все же решил продолжить свой путь. Вернулся домой без приключений. После обеда мне понадобилось выйти из дома по делам. Свет на лестничной площадке уже горел. На одной ступеньке было масляное пятно. Очевидно, утром я наступил на него и поскользнулся. Когда я прошёл вдоль одного дома и подошёл к следующему, неожиданно передо мной упал кирпич. Видимо, он скатился с крыши дома, но мне от этого не легче, кирпич мог меня убить или покалечить, что тоже не лучше. Я стоял и весь дрожал, сделалось жарко, сердце вырывалось из груди. Вдруг я подумал « Не уже ли начали осуществляться угрозы графа. Тогда он, действительно, страшный человек».
В следующие дни число моментов опасных для жизни увеличилось. Я окончательно убедился, это работа графа. Каждый раз мой организм испытывал стресс, нервы напрягались до предела. Мой сон нарушился, я перестал понимать, где явь, а где сновидения. В один из снов снова пришёл граф.
       -  Ну что, теперь ты понял, я не бросаю слова на ветер, - сказал он, - тебе надо выполнить мои требования и кошмар жизни для тебя закончится.
Я молчал, это было серьёзно, если он меня не убьёт, то сильно покалечит и в полной мере реально. Такое положение нагнетала страх, и он не проходил, с ним трудно было справиться. Действительно, можно было согласиться, и кошмар прекратится, жизнь моя войдёт в нормальное русло. Но с другой стороны, я несу ответственность перед своими героями так же как перед своими детьми, кто их тогда защитит, если не я. Предать их жизнь, предать их любовь, а как потом жить?
       -  Граф, убить меня вам не выгодно, что вы потом будете делать, - я стал показывать в защиту свой последний козырь.
       -  Быть покалеченным ещё хуже, чем смерть. Подумай.
Проснувшись утром, я решил вести дневник. Не знаю, почему я так решил. В прочем, это не просто желание, а острая необходимость. Моя жизнь неизвестно чем может закончиться. Или смертью или в сумасшедший дом. Ведь кошмары мои не закончатся, если что-то со мной случится и кому-то будут интересны мои записи. Хотя они больше будут похожи на записки сумасшедшего, и как к ним отнесутся угадать трудно. Останусь в живых воспользуюсь ими сам. Здесь я сам себе хозяин.
Первый день, когда я сделал запись, была суббота 10 июня н-ного года.
      
       Боюсь подниматься с кровати, боюсь выходить из дома.
       Потому что опасных моментов для жизни становится больше.
       Чувство будто после кораблекрушения  и я нахожусь на необитаемом острове,
       в хижине. К моему счастью хижина сделана из толстых брёвен.
       Видимо её делали европейцы. С узкими окнами, крепкие двери, два засова.
       Днём наседаю   дикари, ночью дикие звери.
       С каждым днём  отбиваться от них становится всё труднее.
       Заряды для ружей на исходе, пытаюсь придумать средства для защиты,
       но ничего не получается. Кажется, ещё день, два и конец.
       В перерывах между битвами делаю записи.


Воскресение 11июня сего года.

       Выходить вроде бы не куда. Продукты есть, жить можно.
       Но и дома находится становиться страшно.
       По всему видно, что граф планомерно использует свои угрозы.
       Я его чувствую, он здесь.
       Вот слышу, в спальне открылась дверь шифоньера, я кинулся туда,
       но там никого не было, а дверь шифоньера, действительно, открыта.
       На кухне вдруг от ветра открылась окно, и оно ударила по кружкам на столе.
       Одна кружка упала на пол и разлетелась на куски. Я поспешил туда, никого нет.
       Но кружка разбита. Весь остаток дня я гадал, может, это я сам забыл закрыть
       окно и оно открылось под давлением ветра, а я думаю, что это происки графа.

Среда 14 июня сего года.

       Утром я подумал, если меня до сих пор не убило и не покалечило,
       значит, этому не суждено случится. И я решил, ничего не боясь,
       выйти из дома за продуктами, а затем по своим делам сходить.
       Так я и сделал, оделся, вышел из квартиры и направился в магазин,
        купил продукты. Страха я не ощущал, даже стало весело.
        Многодневная тяжесть в сознание исчезла. Я вышел на проспект, на остановку.   
        Подошёл троллейбус, из него вышли одни люди, другие зашли, я тоже    поспешил сесть в  него. Быстрым шагом я подошёл к открытой двери и поставил ногу на нижнею ступеньку и нога соскользнула. Остановиться я не мог
         и всем своим весом повалился вперёд и лбом ударился об верхнею ступеньку
         троллейбуса. Продукты мои рассыпались под колёса, а я потерял сознание.
         Очнулся в больнице, голова трещала. Мне сказали.
           -  Сотрясение мозга.
         Страх с новой силой навалился на меня. Оставаться в больнице я не мог.
         Я боялся, вдруг начнут расспрашивать, и я могу проговориться про графа и
         его угрозы. Тогда точно в сумасшедший дом определят. Я ещё надеялся
         справится своими силами.

       


         В середине средневековья Франция полностью была разделена между религиозными организациями и политическими орденами. Постоянная борьба за количество адептов одних выматывала, других усиливала. Борьба сопровождалась гнусными предательствами, убийствами и подкупами. Все предыдущие века запечатлённые в активах истории ортодоксальная церковь оказывала сильное давление на своих пасынков божьих. Но время показывала, так больше продолжаться не могло, люди искали другие пути общения с богом, церковь это понимала и пошла на послабление. В начале двенадцатого века под её крылом образовались ордена: Орден крестоносцев храмовников или орден тамплиеров и орден госпитальеров или юаннитов, орден розенкрейцеров отличался крайним мистицизмом. Карл Анжуйский ещё в молодости проникся работами древнегреческих философов, он постоянно делал параллели и удивлялся чёрствому догматизму церковного учения. Когда он понял, что это небо и земля у него возникла потребность влиться или организовать какое-то такое универсальное учение, чтобы можно было хоть разумом быть свободным от мракобесия церкви. Сам он всегда оставался в тени своего  брата. Впрочем, он не стремился к власти, к политике, его больше всего увлекала хозяйственная деятельность. Он стал помощником брату, делился с ним своими знаниями. Тот в свою очередь не одобрял увлечения Карла масонскими идеями, но не препятствовал, относился снисходительно. В то время многие более здравомыслящие люди, люди знатные и богатые разделяли мнения масонов.  У Карла был внебрачный сын, по имени Луи, которого он очень любил. Об этом мало кто знал, но часто видели особенно последнее время при старом графе юношу. Они в месте бывали в различных местах, на охоте.
Молодой человек был достаточно толковым. Ещё в ранней юности старый граф познакомил его с идеологией масонства и тогда в столь юном возрасте мальчик сумел найти среди плевел учения ценные зёрна. Видимо в детской душе природой было заложен аналогичный багаж ценностей, и зёрна учения упали на благодатную почву. Из мальчика вырос молодой человек с устойчивым стержнем масонской идеологией. Ещё до совершеннолетия многие масоны пророчили молодому Луи место масонской ложи в графстве Анжуе. Но ему ещё предстояло пройти обряд посвящения, а затем занять место руководителя ложи.
Такое положение устраивало многих масонов в графстве Анжуе, одобрительно высказывались другие ложи Франции. Все понимали, если во главе ложи появится молодой и перспективный человек, то долгие годы ложа будет существовать и работать в устойчивом русле. От этого выигрывали все, масоны нуждались в сильной ложе, вокруг которой могли образовываться другие ложи. И вот совсем не давно несколько месяцев назад произошло несчастье,  сын графа Карла Луи был убит на охоте выстрелом из арбалета. К тому времени старый руководитель ложи сильно болел  и в любой день мог умереть. Ложа могла остаться без руководителя и без претендента на этот пост. В связи с этим событием члены масонства близко находящие к руководству ложи начали между собой борьбу за выдвижение своего претендента на главенства ложи. Образовалось две группы, каждая со своей стороны пыталась вести расследование, но в итоге они только мешали поиску истинного преступника. Вскоре какие-то люди указали на девушку из небогатого рода по имени Ладина. Ведь искали-то женщину. Во время охоты, все видели, стреляла женщина. Сопоставив определённые факты, следователи, решили арестовать девушку. Когда девушка находилась в замке старого графа, к ней не применялись пыточные действия, старый граф был ещё в неуверенности в не решительности по отношению Ладины. Но судьба её была уже предопределена, и какими бы фактами и доказательствами её причастности или не причастности роли бы не играли. Подозрения основывались на том, что её дядя был активным членом Мальтийского ордена Тамплиеров. Во время гонения на тамплиеров он был казнён.
Вся суть заключалась в том, когда король Филипп Красивый решил уничтожить орден и завладеть его богатством, то вассалы были вынуждены помогать королю. Хотелось им это или не хотелось, они выполняли приказания короля. Когда прошли аресты, то дядя Ладины тоже попался в руки инквизиторам и был сожжён на костре. Ладина была любимицей своего дяди  и почти им воспитанная в ордене тамплиеров.
У графов Анжуйских была неудобная позиция,  с одной стороны они были вынуждены помогать королю, с другой стороны в этом графстве уже давно витали идей масонства, и масоны под их крылом выступили спасителями тамплиеров от королевских солдат. Главной мыслью следователей была месть. Остатки ордена тамплиеров, по их мнению, в лице Ладины,  совершили убийство молодого графа, так как в графстве Анжуя были аресты и казни тамплиеров. Только как это было на самом деле, уже никого не интересовало. В дни болезни графа Ладина была казнена, и в ту же минуту на эшафоте умер сам палач.
Прошли годы, века, а месть старого графа осталось сильной. Она мистическим образом набрала силу, и граф стал одержимый тем, что убийца сына не должен жить. На каждом витке новой жизни он преследовал Ладину. Она должна была умирать в самые молодые годы своей жизни. Если это наказание, то очень жестокое. Преданность палача своему хозяину распространялась на все века, Эдвард как слепое орудие совершал убийства Ладины.  На очередном ветке  Ладина своей жизнью соединилась с жизнью Эдварда. Такое положение дел стало полной неожиданностью для графа. Некий писатель в своей фантазии соединил их судьбы и таким образом он встал препятствием для исполнения слепой мести графа. Вся задача графа заключалась заставить писателя развить линию в направление, в котором Ричард уступает давлению графа и даёт согласие на казнь Ладины, своей Хелли. Но писатель встаёт на защиту любви двух людей. Мне как писателю предстояло решить трудную задачу. Ведь я же в своей фантазии точно знал, что Ладина не была убийцей, но как это доказать графу? А он вовсю выполнял свою угрозу, то и дело число случайностей быть мне покалеченным увеличивалось. И вот когда в очередной раз, когда граф появился в моём доме и расположился в кресле, а я стоял перед ним. Он долго смотрел на меня, затем сказал.
       -  Ну, что надумал?
Я стоял и молчал, мне надо было сообразить, как остановить графа. В прошлый раз он обещал, если я не направлю русло романа по его воле, то он сам сообщит Ладине, что её настоящий муж Ричард когда-то в прошлом был палач по имени Эдвард. При этом, граф, может, предоставит письменное доказательство.
Я прекрасно понимал, понимал это и граф, если Ладина узнает о своём прошлом, то любовь двух людей может разрушиться. Несчастными станут все, и Ладина, и Ричард  и дети. Ведь граф уже сделал пол дела, Ричард узнал, кто он был в прошлой жизни. Но к его чести он умело воспользовался, что перед ним открылось, и ещё сильнее стал проявлять чувство любви к Ладине и детям. Таким образом, он встал на их защиту, чего граф не ожидал. Но если узнает Ладина, было, неизвестно хватит ли у неё мудрости остаться счастливой самой и счастье своё распространять на Ричарда и на детей.
Неожиданно мне пришла мысль.
       -  Граф, - обратился я к нему, - давайте пойдём на сделку. Вы мне даёте месяц времени, и не будете сообщать Ладине правду, а я проведу собственное расследование по делу трагического случая с вашим сыном. Результат я вам сообщу ровно через месяц.
Граф не много подумал и ответил.
       - Хорошая мысль, ты, писака, человек нового времени, лицо не заинтересованное в подделке фактов. И если твои результаты убедят меня в своей достоверности. Таким образом, с Ладины снимутся подозрения, тогда мне легче будет искать истинного убийцу. На всё тебе месяц.
       После этого разговора я не спал всю ночь. Мысль одна за другой проносились в моей голове. Поразительным образом все они ночью предстают с таких сторон, о которых днём вовсе не подозреваешь. Богаче по содержанию и ярче  мысли раскрываются и тебе всё понятно, остаётся  только всё реализовать на практике.
Но перед самым утром засыпаешь, а когда просыпаешься, в твоём сознании остаётся только несколько клочков от ночных размышлений. Вскоре они тоже забываются, и думать приходится всё с начала уже днём.
Утром после завтрака я сразу направился в библиотеку. Пока добирался, в голове окончательно созрел план поиска.
1. Прежде всего, надо определить какая была истинная обстановка в эту эпоху,
когда жил граф Карл Анжуйский, Эдвард и Ладина.
В общих чертах, Францией в то время правил Филипп Красивый, после него его сын Людвиг Сварливый. В начале четырнадцатого столетия король Франции Филипп Красивый уничтожает самый могущественный орден крестоносцев, Мальтийский орден тамплиеров.
      2. Эта мысль о разгроме ордена прочно засела в моей голове. Чисто интуитивно мне казалось, что истина где-то здесь.
В течение нескольких вечеров я посматривал книги по истории, журналы пока не почувствовал, что информации о жизни Франции  четырнадцатого века набралось достаточно. Я стал шире смотреть на этот вопрос. Учитывая то, что события с сыном графа проходили в конце второго десятилетия. Т. е. после смерти Филиппа Красивого и Людвига Сварливого. В 1311 орден тамплиеров был уничтожен и Филипп завладел всем его имуществом. Затем некоторую часть он передал ордену госпитальеров. Возможно месть.
        3. Ознакомится с генеалогическим древом рода Анжуйских.
Больше интересовала время вторая половина тринадцатого века и начала четырнадцатого. На это время приходилось несколько графов Анжуйский играющих значительную роль в жизни Франции. Один из них Филипп третий Смелый, у него был двоюродный брат Карл, играющий незначительную роль, носил звания короля Неаполя. Это был тот самый граф, который приходил ко мне. К своему удивлению, я узнал, что Карл был женат, но дети умерли в младенческом возрасте. Но он то утверждает, что у него был сын, и его убили.  Дальнейшие поиски проводить было бессмысленно. Это было неоспоримым фактом, генеалогическое древо не имело такого имени. Сам граф должен был пролить свет на этот факт.
Я всё ещё находился в большом волнении за своих героев, а вдруг граф изменит своё решение и сообщит Ладине правду. Мне очень не хотелось, чтобы это произошло. Волею случая своим воображением я коснулся реальной исторической трагедии и должен был нести ответственность за случай, изменить ход событий этого случая, не допустить смерти Ладины.  Я не знал, что делать, а если граф не появится в течении этого месяца и я не смогу узнать про его древо. А потом он появится и станет угрожать. Мне не было уже страшно за свою жизнь, только очень хотелось помочь своим героям. Но граф появился через два дня.
      -  Граф, скажите правду, - сразу в лоб я задал ему вопрос, - у вас был сын или не было?
Граф долго молчал.
      -  Этот сын был внебрачным, - сказал он тихо, - я его очень любил.
      -  Я понимаю вас, но факт остаётся фактом, видимо он пришёлся не ко двору. Почему его нет в исторических сведениях, хотя бы косвенные упоминания.
Граф как-то сразу обмяк, кажется, даже стал ниже ростом.
      -  Я его очень любил, - повторил он опять тихо.
У меня появились смешанные чувства. Я видел, что граф не такой страшный и, глядя на него, стало жаль его. Я увидел человека страдающего о потере любимого сына и всё же я его боялся.
       -  Мой сын родился от женщины не слишком знатного рода, мне тогда было за пятьдесят. Королём в то время был Филипп Красивый, я не слишком с ним ладил и по этому мой сын оставался в тайне, - продолжал говорить граф, -  когда Филипп разгромил орден тамплиеров, мы были в растерянности.
С одной стороны надо было поддерживать короля. С другой, среди тамплиеров у нас было много друзей. Как поступить единого решения не было. К тому времени во Франции появились люди несущие идеи радикально отличимые от церковного учения. Они себя называли свободные каменщики. Молоток, угольник и циркуль, эти инструменты были для них символами. Большей своей частью это были глубоко верующие люди, которые на свою строительную деятельность смотрели, как на подражание Великому Зодчему, Строителю миров, откуда бог получил название Великого Строителя. Ещё с ранних лет я проникся идеями древнегреческих философов, особенно близка, мне стала школа Архимеда. Я нашёл не малую связь в учениях древних и идеями масонов, был удивлен их философией, оно несло что-то чистое в познание мира. Вскоре я вошёл в их среду. Запрет на деятельность ордена тамплиеров и его разгром способствовало активизации масонов. Мы протянули руку помощи гонимым тамплиерам. Нашими людьми были спасены сотни храмовников. Мой сын с малолетства впитывал знания и философию масонов, и это ему нравилось. Я ни каким образом его не принуждал учиться у масонов, но и не запрещал. Он действовал сам по душевному призыву. Это был на редкость одарённый мальчик, с малолетства в его высказываниях была мудрость. Тогда ещё только формировались центры или, как они, потом стали называться масонские ложи. Несколько наших друзей выдвинули предложение на руководящую роль центра поставить моего сына. Такое предложение было неожиданностью, чтобы совсем молодого человека, без опыта поставить во главе. Ведь ему ещё предстояло пройти обряд посвящения, на момент когда его убили, Луи ещё не был совершеннолетним. Сразу же после его гибели другая часть масонов стали выдвигать своего претендента, но ещё им почему-то хотелось быстрее найти убийцу. Когда схватили Ладину, они были в полной уверенности, что это она совершила убийство. В то время моему горю не было предела, я был ослеплён местью и не в состоянии был трезво оценивать сложившуюся ситуацию. Моя любовь по погибшему сыну переросла в яростную месть. Теперь я хочу ответить на твой вопрос. Мой сын не был представлен ко двору, потому-то я хотел это сделать когда он станет совершеннолетним.
Впрочем, у него самого такого желания не было. Это был другой человек, роскошь и блеск были ему противны.
Мы много думали, кто же мог совершить такое убийство. Первоначально мы склонялись к тому, что это сделали члены ордена госпитальеров. Ведь когда Филипп уничтожил орден тамплиеров, то имущество его передал госпитальерам. Тем самым, породив конфликт между этими двумя орденами. Ведь тамплиеров ещё много оставалось за пределами Франции. Мы масоны принявшие сторону тамплиеров и, помогая им, в какой-то степени стали противниками госпитальеров. Мы предполагали, что госпитальеры могли пойти на такой шаг, чтобы парализовать деятельность масонов. Была другая версия: дядя Ладины был тамплиером, ему не удалось скрыться во время облав, и он был казнён. Ладина на поводу мести могла убить моего сына, т.к. Анжуйским пришлось поддерживать Филиппа. Возможно, её заставили.
       -  Может быть, несчастная любовь или неосторожный случай, - вставил я в его прервавшийся  рассказ?
       -  Не знаю, эти два варианта мы не рассматривали. Любовь, - граф задумался. – Луи был выдержанным мальчиком. Мне бы было известны его отношения с женщинами. Неосторожный случай исключаю, выстрел был явно направлен в моего сына.
       -  Граф, - продолжал я его допытывать, - вспомните, может вы обидели кого-то и забыли об этом.
Граф ничего не ответил, он молча поднялся с кресла и пошёл к двери.
       -  Мне надо подумать, - услышал я,  когда он выходил.
Через два дня граф пришёл. Как обычно я застал его в кресле. Он сидел и листал одну из моих книг. Когда я вошёл, граф поднял голову и лёгким кивком приветствовал меня. Затем поднялся, рукой показал, чтобы я садился, а сам пересел в другое кресло. Я тоже сел, мне надо было разложить принесённые бумаги.
       -  Это было давно, очень давно, когда я ещё был молод. В те года мой отец имел конфликт с графом Салье по земельным вопросам. Моему отцу приглянулась земля с большим лесом. Граф Салье был владельцем этой земли. Да, я понимаю, отец был не прав, но в то время кто говорил о честности. В лесу мы часто охотились, вовсю там хозяйничали. Однажды во время из одной наших охот к нам подъехала группа всадников.
     -  Граф Карл Анжуйский, - обратился один из них к моему отцу, - вы нарушаете законность наших владений.
Мой отец до этого выпил немного вина, был в возбужденном и азартном состоянии.
Он прокричал.
       -  Это моя земля, а вы убирайтесь прочь.
       -  Я знал этих людей. Это был граф Солье со своими людьми. Его земли с восточной стороны граничила с нашими землями. Древний род графства Солье к этому времени уже был ослаблен и не имел достойно защищать свои владения. Им оставалось уповать только на законность. В тот момент, я, так же как и мой отец дерзко повёл себя по отношению к графу Солье. Я очень хорошо помню, как мой отец подлетел к нему на лошади и закричал. Лошадь графа Салье от громкого крика неожиданно дёрнулась и поднялась на дыбы. Граф Салье не удержался в седле и упал на землю, и остался без движений.
Вдруг послышался женский крик и из свиты людей прибывших с графом отделился один всадник, ветром с его головы слетел капюшон. Все увидели, это была женщина. Длинные светлые волосы рассыпались по её плечам, он была необычайно красивой. Всадница быстро соскочила со своей лошади и опустилась перед лежащим на земле отцом. Граф был без чувств.
       -  Отец, отец, - стала звать его женщина.
Она его трясла за одежду, но граф не шевелился. Она в отчаянье подняла голову, посмотрела на нас и проговорила.
       -  Вы убили моего отца.
В то время равнодушие и жестокость было одним из ходовых средств орудий. Отец ничего не сказал, он только развернул лошадь и поехал прочь, я и все остальные последовали за ним. Мы даже не поинтересовались, что стало с графом.
Граф немного задумался, а затем неожиданно проговорил.
       - Отец, отец, ты своими руками погубил меня.
       -  В чём дело, граф? – спросил я.
       -  В последствии моим отцом земля с охотничьим лесом графа Солье была приписана к нашим землям. Отец зачем-то неоднократно ездил к той женщине, затем она насильно была выдана замуж за одного нашего родственника. Таким образом, на женской линии оборвался род Солье, т.к. её владения перешли под имя мужа. Вскоре у них родилась дочь. Поговаривали, она была от моего отца. Это было так давно, что ещё при своей земной жизни я успел забыть. Теперь я понимаю, убийство моего сына в этом лесу не случайность. Это сделала внучка графа Солье. В этом лесу прекратился род Солье и моя родственная линия. Месть сделала несчастными две семьи.
      -  Граф, я вам сочувствую, уже ничего не вернуть. Виновных нет.
      -  Да,
Кивком головы ответил он.
      -  Граф, - опять начал я, - я все же хотел узнать ваше решение по отношению Ладины. Теперь, когда вы поняли кто на самом деле убийца вашего сына, как думаете поступить? Меня волнует её судьба.
      -  Это очень не справедливо, я виноват перед ней и снимаю с неё все подозрения в убийстве моего сына. Пусть будет хоть она счастлива. Он встал, коротко попрощался со мной и ушёл, вероятно, ушёл навсегда.
Свой роман я дописал в том плане, в котором предполагалось изначально.