Supergirl. Часть 2. Глава 4. Основная часть

Когда я приехал, соседи уже «на всех парах», вовсю, с присущей им собранностью и работоспособностью,  заряженные ажиотажем, как вращающиеся электроны или муравьи- настроенные на своих волнах и биоритмах, поднимающие в сорок раз больше собственного веса, собирались-готовились к свадьбе старшей дочери-моей одногодке и однокласснице. Именно в тот момент приехал со мной в деревню мой брат Леха, а я не смог  разобраться и справиться со своими чувствами после мгновенной переживаемой на сердце разлуки, что мне нужно было как-то все поставить на свои места, выровнять свой парус, угомонить детонировавшие внутри меня чувства, потому что моя душа была как  огромное штормившее море- как будто у меня зашкалили и вышли из строя все навигационные приборы, и мне нужно было все «утрясти и упорядочить в голове»-которому нужно было  вернуться в привычное русло и берега- поэтому я с  ним еще по дороге повздорил из-за пустяка, и какое-то время у нас была напряженность и металл в отношениях, конфликтность и недоверие, небольшая даже неприязнь, которую мы постепенно  преодолели, как только я втянулся в  привычную домашнюю обстановку и атмосферу. Леха со внешностью Романа Ягупова –солиста из "Здоб ши Здуб" оправдывал свое внешнее сходство и пел "Девчонки полюбили не меня" из репертуара "Леприконсов". Когда он еще в детстве, совсем ребенком, приезжал раньше в село –тогда его прозвали «Марадоной» за то, что он все время играл в футбол, и бабушка Маня (http://stihi.ru/avtor/babamanya2) звала его не  «Марадона», а по- своему- «Мадонна», и каждый раз, когда она это говорит, у меня на устах наворачивается улыбка, от того, как в селе все упрощают, и искажают на  свой манер- по своему коверкая наименования и сложные и труднопроизносимые слова-что вместо знаменитого бразильского футболиста, его кличка-прозвище порождает в моем воображении какие -то картины эпохи возрождения и –Богоматери с младенцем Эммануилом на руках. Леха  оригинально знакомился с девочками, когда он говорил, что он приехал из Броваров, что это пригород Киева- это никому ни о чем не говорило. Но когда он говорил, что это тот город, куда по ошибке во время военных учений попала ракета, все сразу вспоминали, кивали и говорили «ААА!». И смех и грех-люди сразу вспоминали, откуда он приехал, благодаря трагедии, унесшей человеческие жизни. Насколько мы стали черствы, что только этими страшными напоминаниями подчас можем привлечь внимание. Бровары-украинский Rammstein. Черкасов –пел «ее мальчик далеко- пьет других девчонок сок -поет им песни»- делая мумиевский  акцент, подражая певцу на последнем слове строчки. Когда я прежде узнал, что он создал свою группу, и даже берет уроки вокала, я удивился, узнав о серьезности его намерений, и такому профессиональному подходу к увлечению, что он даже готов тратить деньги за уроки вокала-относясь к музыкальному творчеству, скорее, как к  досугу и развлечению, чем к серьезной профессиональной работе-в которой даже приготовления к ней также оплачиваются, и имеют экономическую ценность.

Когда ее увидел впервые-просто впился в нее глазами в глаза-«око за око»-«взгляд за взгляд»-в нашем зрительном законе Талиона. Они  были  удивительно притягательны, и я все время думал "почему серые глаза – я ведь никогда не любил сероглазок?", и почему так все сталось-наверное,  влюбляешься не только из -за цвета глаз-подбирая их колеровку по каталогу Quelle- любовь с первого взгляда -это такое впечатление-такое чувство, как будто наваждение-такое летящее-но страстеносное, жалящее тебя своими огненными рукавицами-своей крапивной жгучестью, как я просто открыл  у них дверь на пороге- а открыла почему-то она, и меня как ошарашило вдруг,  и как бы на мгновение я все-ни сказать, ни сделать ничего не могу, и у меня  такое наверное-странное-тупое-идиотское лицо, и как будто я опьяневший, или непроспавшийся дневальный, которому настало время –его черед заступать на  «тумбочку»-и он только оделся, не умылся, и еще толком не пришел в себя-что же происходит с ним, и вокруг него- пытаюсь чего -то разгадать –отгадать, и  почему дверь открыла она -она ведь не хозяйка в доме- а дружка, и тоже- просто гостья-и гостья -гостю открывает дверь в доме, встречает в сенях-веранде, и он видит  незнакомую красивую девушку в селе, притом, что всех знаешь, уже и в этом ее и других свойстве есть большая доля неожиданности и удивления- почему не знал ее  раньше, не видел прежде- как сериал Санта-Барбара, в котором с такой-то серии роль играет другой актер Джину или Мейсона? (Пишу –а в башке звучит что-то невесомое –как Sunset Boulevard Terry Callier из Hidden Conversations-(2009))-это и есть фонограмма моего взгляда –если можно положить его на музыку-расписать как по нотам на партитуру…

Дружка- вот такая дружка. Я помню, как они на следующий день пришли к нам в дом, в украинском национальном костюме, с плетеной булкой- караваем -"шишка" по-украински называется, и так она была прекрасна с лентами в косах, и такая, с ее чарами, с ее колдовскими серыми глазами, с такой броской красотой, что пьянила. Они вдвоем- Невеста и Дружка под стать друг дружке -как лисички- сестрички- как будто клоны одной овечки-как будто копии, писанные с одной картины.

И тут как раз свадьба-приятные хлопоты, суета, и что главное- это происходило рядом- у соседей, такая атмосфера праздника-такого всеобщего душевного подъема,  когда хочется пританцовывать, когда ты ждешь этого события-что оно заполнит твое время-даст тебе позитив-отвлечет тебя от этих грустных дум, когда сердце в  разлуке, позволит тебе на минуту развеяться, и переключить твое внимание. Помню, как собирали балаган-огромную палатку-шатер на кучу персон, где должны были разместить кучу лавок-и длинные в ряды продольные столы- расставили все для праздничного застолья, и украшали к свадьбе весь балаган, чтобы на «брезентовом  поле» посадить такие «цветы»-огурцы, чтобы украсить весь взгляд-взор и в этой простоте, задушевности и сельского веселья-«весiлля» должна была отразиться и  фольклорная составляющая, и доля  эдакого примитивного искусства, с его самодельными плакатами –придуманными нами куплетами-поговорками и сам писал что-то полупохабное, вульгарное и пошлое «и вечной юности невесте-и вечной силы (или мужской силы) жениху», или «желаю жениху, чтобы у него стоял как огурец» и  подобные прочие темы, и мы так с Лехой увлеклись этими сочинительствами, что вгоняли девушек и маму Невесты в краску, и им так нравился этот наш псевдо-юмор, и  задор и свистопляска-наверное от того, что это исходило от чистого сердца-свадьба, в которой уже было весело и задорно задолго до ее начала и праздничной «отмашки»-на самом этапе приготовления к  ней. В тот момент девушки изображали на самодельных-нарисованных вручную из оставшихся после школы, и ссохшихся, и чудом откуда –то сохранившихся акварельных  красок, плакатах праздничные  ленты и цветы, а мы из пальца высасывали какие -то  бодрые надписи-тосты-пожелания молодым на плакатах, не желая повторяться как в  какой- то интеллектуальной игре- мы должны были придумать что-то такое свежее, оригинальное, самобытное и необычное- и в этой оригинальности и чувстве юмора  привлечь всеобщее внимание, и особенно –то, как нас воспринимали девочки-( в конечном счете мы выпендривались и кривлялись и позерствовали именно ради них, ради внимания к себе, а не ради свадьбы-мы хотели быть креативными весельчаками-балагурами- душой компании, и у нас это на пару неплохо получалось). В этом позерстве мы с Лехой действовали согласованно, в унисон,  как будто заранее распределив роли, сектора и зоны влияния, и мы так чудили вдвоем, что  просто покатывались сами от наших шуток, и заражая этим смехом и весельем девушек- плакаты рисовали  как высохшей краской, случайно оставшимися у нас в доме,  двадцатилетней давности красками, и ручками, фломастерами и карандашами –тех мебельных фабрик, которые, после распада союза, приказали долго жить и которых уже  давно не было в помине.  Все соседская семья уже выросла из того времени, когда кому- то нужны были карандаши-старшую сестру выдавали замуж, когда младшие дети успели закончить школу. У нас, у бабушки тоже сохранились какие- то краски и карандаши- из- за того что бабушке такие вещи не возили, потому что Вадик учился  в городе, а  в селе он красками не рисовал -добыть тут к празднику краски было затруднительно-поэтому рисовали, чем возможно -мы выкручивались из стесненных  средств, вооруженные нашим полетом фантазии и изобретательностью-даже думали рисовать углем или зубной пастой- применяя все то, что попалось бы под руку,  исходя из нашей смекалки и находчивости. Иногда я виделся себе с Лехой как Киса и Бендер, подвязавшиеся что- то изобразить представившиеся художниками на пароходе в «12 стульях»-так и мы «подрядили» чем могли.

Помню, как из проволоки отец Невесты изобразил два круга, причем несмотря на то, что они  должны были изобразить брачный союз, и кольца в силу равноправия союза мужчины и женщины- должны были быть априори  равными, он намеренно изображал их неравенство –специально, чтобы одно кольцо по размерам своим превосходило другое, и от этого «неравенства» мне  было  неприятно, казалось это каким- то «прогибом», какой -то уступкой- искусственно спровоцированной намеренной фальшью и фарсом, которую я не хотел им позволять, и впоследствии, прощать-но принимал это, и закрывал глаза  на действия отца невесты. Успокаивая себя, «вот, сам будешь отцом, тогда..». В известном ритуале расставания с косой-или изображении «неравного брака»,  увиденного на картине-как  «у церкви стояла карета», и мне в этих нравных кругах- виделась горькая судьба выдаваемой замуж, и мне хотелось  «сатисфакции»-уравнения этих несчастных проволок, эмансипации игрушечных кругов, чтобы исправить карму- уничтожить несправедливость-неравенство-пусть даже допустимое и мысленное, и куча еще  разных мыслей и условностей мне лезла в голову- с которыми я –думками-так ни с кем  и не поделился.

Дружка обладала редкой аристократической  внешностью, как будто она какая-то Валуа, какая -то из морганистического брака или династического союза, какая- то  шляхетская кровь в ней, определенно, была. Она была невысокого роста, но уверенность в себе и гонор затмевали все-это было ее главным орудием и козырем-самоуверенность- и это было точным попаданием, что называется. «в десятку». И конечно, я на нее запал. И мой запал на нее запал. Конечно, я распушил, как павлин, свои перья и хвост. А она так представилась «я будущий банковский  работник -студентка первого курса» какого -то Черкасского заведения, и так представительно, и так резонно-что я как будто заколдованный стал, как будто мне  вшила локон своих волос в одежду незаметно, или там -амбарный замок под порожек-короче, какое -то колдовство в этих серых глазах однозначно было. Но я  торопился. Мне был важен какой- то выхлоп. Ради не похвалы, а ради самоутверждения, я только сейчас понял, что этот весь мой негатив  был спрямован и  направлен от моей невоздержанности и желания быстрого результата, как выстрел-без рекогносцировки-без разведки боем, без «арт.подготовки»-я посчитал, что между нами что -то возможно уже благодаря только одному факту нашей встречи- что мы как две затесавшиеся в одной орбите планеты, благодаря стечению обстоятельств,  такие разные люди, из таких разных планетарных систем, систем и множеств, с разными взглядами  и образом жизни, и так вцепились мы друг в друга, такие, даже, прямо, смешно, что «донельзя правильные», как  репейник-да, именно, как репейник- (я тогда только и думал, как об этом сравнении), как два колючих комка прилипли друг к другу, как липучка-и не магниты из  -за сильного полярного притяжения, а именно как два этих созревших колючих ежа, готовых дать друг другу шипы и острые иголки только для того, чтобы  сильней вцепиться и прицепиться друг к другу-паровозиком, банным листом, липучкой,  клейкой лентой, сладкой для мухвы лентой для насекомых, сладковатым  «раптором», от которого мотыльки осыпаются щедрым «урожаем смерти» в поле его действия насекомого яда поражающих струй-доступного взгляду, как поверхность,  бомбардированная свободными электронами. Так и мы, как слипшиеся страницы при печатании книги-как слипшиеся стороны пакета, которые нужно размять в руке и потереть-так вцепились друг в друга каждый-  ожидая своего- плотской  и пылкой страсти, где я -жадный до впечатлений-она- в любви перерождаемой из влечения –легкого увлечения-и серьезных отношений, и  связанные неровными линиями каких- то однобоких представлений о настоящих и правильных отношениях, где мы действовали оба в корне неправильно –когда у нас  была возможность разобраться между собой. Она не хотела себя «продешевить». И не хотела стать моей легкой добычей-победой. Она знала, что на нас смотрят люди-пристально-и здесь есть "глаза и уши" у  всего-не только у стен, но и у пола и потолка. И она боялась-она действительно боялась дурной славы, хотя ей терять было нечего в селе, в котором она  появилась только еще один раз -случайно заехав, и дойдя до лавочки,  чтобы подойти ко мне на пару слов и оставить накрахмаленный цветок из своего  «свидетельского» убранства. И мы так и остались за закрытыми дверями –одновременно на чужой свадьбе-оставшимся пассажирами маршрутки, из который вышел навсегда водитель, куда- то сначала в СОЧ, а потом и дезертировал, и мы не ехали, а сидели молча и каждый брал инициативу на себя, но никто не продолжал, и  инициативы так и остались инициативами, и каждый из нас остался на своем месте-и держав друг друга за горячие пульсирующие руки влюбленной парой, каждый  сохранил себя для других.  Это можно было бы назвать каким- то непредусмотренным флиртом-потому что мы так все живо заинтересовали друг друга, что мы позволили себе прыгнуть в эту  реку, и даже не угадывая куда, и на какой берег нас может вынести это течение-мы хотели скатиться, как с горки, когда ты быстро перебираешь ногами, когда ты  чувствуешь себя ловчее и искуснее, семеня по удобному маршруту, чтобы не споткнуться и не упасть, балансируя на сумасшедшей скорости по выбранному тобой наспех пути. Так и мы, решались-отваживались на эти улыбки, дарили друг другу взгляды, бравировали собой, и хотели, чтобы другие видели и ценили в нас лучшее-видя наши преимущества и достоинства. Может, быть много лучше, чем мы были на самом деле, рисовались, и тратили наши старания как ненужный ресурс, чтобы очаровывать сердце и душу-соблазнять и искушать.

Сначала мы много говорили о разных вещах-каждый захотел показаться таким интересным, разносторонним, эрудированным, и это так бросалось в глаза, как будто  кто -то из нас должен был клюнуть на блестящее-она должна была меня, как все блестящее, затащить к себе в дом, в воронье  гнездо, и мое место было оказаться среди этих блестящих собранных по всей округе предметов, переливающихся на ярком солнце- но  только одним из множества. Сердце мужчины требует победы- здесь на лихом наскоке, привыкший и опьяненый недавней моей победой, я считал, что также ворвусь на нашу Черкащину победителем. И более того, мне этот успех казался таким  реальным и достижимым, что я действительно видел в ней какое -то ярко вспыхнувшее чувство, как лучину, как яркую  спичку, как сигнальную ракету, как трассирующие патроны, которые освещали эту темноту, я воспринял это чувство, эту сласть увлечения, которое могу пережить  полной кровью на своей, да, своей земле-где все было моим-среди тех вещей, милых моему сердцу, среди всего, чего я так давно знал, мне хотелось быть во всем  этом, с новым искренним чувством, где буду- я, она, и великая природа, и мы вместе в шумном разгаре,  веселье, в такой взбудораженной обстановке- в такой  полной чаше воды, в этом хмеле праздника, в этих звуках гармоники и музыке сельской свадьбы со своим колоритом, и своей изюминкой-со своим своеобразием, со  своей непередаваемой атмосферой общей гулянки, и в этом вихре, среди всего этого общего раздолья и хаоса, этого разгула стихии и общей неразберихи-где все  увлечены только женихом и невестой, я хотел, под всеобщий «шумок» одного –любви этой особенной девушки, и ее серых глаз, которые были как нельзя кстати.

На свадьбе принято воровать невесту, и мне захотелось украсть и невесту, и  дружку- а потом кто -то, пока я собирался, украли невесту, дружку, и вторую дружку.  Украсть невесту во второй  раз не было принято. Уговор с Лехой был таков -я остаюсь в саду у става, а он выходит по дороге на пастивник, затем кричит мне  «отаман» я выхожу из темноты, и он приводит мне Дружку, а себе другую девушку, тоже красивую-но это уже как повезет, на свой вкус. Уйдя с праздника жизни я представлял эту сцену, представляя, что ее ко мне подводят как какого -то коня, и я себя в тот момент мнил каким- то лихим разбойным  атаманом, умыкнувшим девку-«душу глазастую от чужих, уведший ее как коня»-«ты прости меня, прости, душа глазастая»- и так и стало. Был крик. Я вышел из  огорода у ставка-мы там и сели в темноте. За забором -оградой-которая представляла два лага, протянутых между вбитых покосившихся кольев- чтобы на  огород не забредал скот. (Тогда еще дом, что по соседству с огородом, еще не был окончательно разрушен). Мы сразу все расположились в кустах и густых грядках- на  подстеленную нами одежду. Долго сидели и смотрели на став, на отражение в нем света луны, на луну, на звезды -за нашими спинами на расстоянии огорода шумела и  плясала свадьба- а мы целовались, она целовалась так, что я чувствовал острый язычок, и сок ее слюны, ее влажные десна, рядки зубов -и мне казалось, что я  целуюсь с каким -то домашним животным- с кошкой или собакой- я чувствовал маленький рот, тесные челюсти, зубы, десны, я водил языком по этим челюстям, деснам  и рту, и проводил, а она все старалась связать мой язык своим языком, затянуть его намертво, на какой- то морской узел, двойной, «виндзорским узлом», как  галстук.  В этом противоборстве наших языков мы мусолили наши рты, жадно глотая слюну- в тот момент, пока мы говорили, Леха с девушкой, не тратя лишних слов,  резко замолчал, и мы увидели, обернувшись, как эта пара целуется -подхватили это любовное настроение и вжались друг в друга. «Когда поют солдаты- спокойно дети спят»…

Потом вернулись, и я за нее  дал на выкуп то ли пятьдесят, то ли двадцать пять копеек, то ли тридцать, помню, что очень вызывающе мало, но они не торговались-сказали чисто символическую плату-«забирай задаром»-все парни от нее носы воротили. Она никому не понравилась на свадьбе, кроме  меня. И нашим ребятам, поскольку дружка это такой второстепенный персонаж, за которого можно не бороться, как за невесту,  я на том и успокоился. Отец Невесты, видя мое к ней расположение и очевидный интерес- все приговаривал-«ну как,  дружка, понравилась?» «может, сразу две свадьбы сыграем?». Потом все  пили- падали- бузили, как всегда. Но я лихо оттанцевал все танцы. Сам повязанный лентой свидетеля и скакал и прыгал-потом во второй раз она подарила мне свой  цветок со свадьбы белую квитку –накрахмаленную, которую я сохранил до сих пор, как память о нашей встрече. И мы возвращаемся танцуем, танцуем, без передышки все песни –как сигареты невзатяг-одну-за одной-одну-за-одной- я стою в центре круга- вытаскиваю для танца  всех стоящих по углам соседей и знакомых, чтобы оживить «движения». Медленные танцы. Я танцую с Невестой. Они наверняка переглядываются дружка и невеста-  когда мы к друг другу спиной, и они, наверное, жестикулируют (незаметно для меня, когда я вращаюсь и отворачиваюсь спиной) и они подмигивают, и все намекают  друг другу на какое- то продолжение. А потом праздник и вся свадьба расходится-причем быстро. Я не пью много-потому что все помню, как сейчас, и мы сидим за  столом молодых, и я даже хотел бы быть в роли главного свидетеля на свадьбе-моего одноклассника, и чтобы она и я, мы вместе принимали, на себя, рикошетом  тосты-заздравицы-которые звучат в адрес молодых, принимая их также  в свой адрес, на свой счет.  Я мысленно представил себя не его месте свидетеля, сидящего  за столом молодых- как он я помогаю разливать молодым, и подаю ей и молодым блюда, и она подает мне  также блюда и эта какая -то энергетика у стола молодых  увлекает, как будто ты начинаешь чувствовать, что будучи свидетелем -ты тоже –отчасти, виновник этого торжества, и зазадравицу тоже говорят тебе. «Крик лебединый в изголовье» (http://stihi.ru/2011/06/04/5011 -почитаете на досуге) (позавчера придумал эту песню и забыл, никак потом не смог вспомнить  мотивчик, написал стих про чужую свадьбу-сейчас уже два часа про нее пишу-и вспомнил мотив). И когда кричат «кисло», так хотелось поцеловаться с ней, и мы бы поцеловались скомкано, из вежливости, не выдав себя- не показав-что между нами происходит на  самом деле-но ее целует "за меня" одноклассник-оказавшись на месте почетного свидетеля.

А потом свернутая свадьба-где уже нет разгулявшихся-которые никак не  собираются уходить, гостей, которых не выпроваживают только из вежливости и уважения, и мы сидим в недострое сарая-повитки, на какой -то жердочке –доске, как птенцы, держим  друг друга за руки- и плавно сворачивают сначала гулянку, потом музыку, и всю аппаратуру отключают, и попеременно заносят это "хозяйство" в дом, и также  сворачивается наше чувство, так же его как бы разбирают-демонтируют, и куда -то уносят по частям, я и больше ее не уговариваю, и не уговаривал больше,  и мы говорим друг другу со  всей серьезностью, как нас влечет друг к другу, и одновременно ничего не предпринимаем.

Потом утром мы идем на венчание, а у меня пропадает все настроение. А может, это было прежде, и она такая заколдованная и зачарованная-под впечатлением, уже такая, со снесенной башней, и уже неуверенная в себе-в остатке от  прежней твердости и недоступности, с посеянным в ее голове вирусом сомнения, как с червяком «адобером», идет впереди, а я, «как дембель» позади строя- и мы  все, родичи и вся свадьба, идем  в деревенскую церковь, а второй свидетель- одноклассник идет рядом с ней, и они несут принадлежности для этого обряда в  пакетах, или в руках, - а я все подыгрывал «какой свидетель неказистый», и когда они целовались для приличия- или «по традиции»,  принимал на свой счет, но  она подчеркивала постоянно, как он ей не приятен, и как я нравлюсь ей-может быть, и обходясь без слова «нравлюсь» и это было понято, и понятно без слов. Но мы  не говорили о любви, мы, наверное, боялись сказать больше, чем было на самом деле-хотели сэкономить слова. Хотели не перейти на ложный пафос-говоря о большем,  чем есть на самом деле, чтобы не заниматься самообманом, и не обманывать друг друга-как будто этим мы принимаем на себя обязательство компенсировать друг  другу моральный ущерб за самообман и нереализованные ожидания. Хотели оставаться серьезными и честными перед самими собой, и боялись обмануть друг  друга-предоставив друг другу безграничный кредит доверия,  и подходили к этому увлечению-испытанию с такой серьезностью, что даже становилось тошно от этой  нашей высосанной из пальца "драмы"- «мелодрамы»-«трагифарса»- влюбленные-увлеченные на свадьбе, и останавливающиеся на полпути, даже  на самом- низком  старте-на такой  -эдакой подготовительной позиции, в таком «припарасьоне»-застрявшие в прелюдии, сгоревшие- испепеленные на самом старте-остывшие, как чай, как газировка, из  который вышли все газы, выпущенные благодаря соломинке, которой блондинка колотила внутри стакана –и мы стали такими пресными,  скучными, сухофруктами,  такими молодыми старичками, которые  успели зачахнуть, прежде, как нужно было цвесть и жить. Мы шли этим своим пешим маршем, и я кричал ей или «не  оглядывайся»-капризным мальчиком, а не героем -любовником, все кричал какую- то чушь вдогонку-«Ты теперь сама. Тебя нет. Ты мертвая. Я за тебя тридцать копеек отдал. Вот тебе красная цена.» и тому подобное-колючее-резкое-злое-и себя подначивал стараясь сказать «жестче и как можно жестоко»-мне  хотелось, как можно было сильней ее саднить, и я чувствовал, как она прислушивается к моим словам, когда идет-может и желая слышать каждое слово в шуме этой  пешей свадебной процессии. Хотел- чтоб она сбросила с себя эту чертову свидетельскую ленту, и пошла со мной- куда глаза глядят, на край села, на край света,  где бы мы могли скрыться от чужих глаз,  осуждающих взглядов, пытливых взоров, косых поглядов, и всего -всего того, что как- то искусственно останавливало  это живое увлечение, которое мы не стали продолжать. Я реально ее провоцировал- и все время, пока мы шли, она постоянно оборачивалась- а я все смотрел ей в спину, в затылок, между лопаток, на бедра, смотрел на ее походку, и представлял, как ее жжет мой взгляд, что она все оборачивается. Я не плюнул, и не ушел с  этого марша, я шал позади всех и постоянно кричал, и мне казалось, что она "вся превратилась в слух"-даже не слышит самой себя-  эти мои слова бьют ее, как  маленькие камешки, которыми я, издеваясь над ней, бросаю ей в спину. и мне казалось, что ее хрупкая фигура-поставленная  на каблуках, как на ходулях, на этой булыжной дороге  -так дергается не из-за дурацкой неровной дороги -а от моих колючих и колких слов, и мне казалось, что она вздрагивает именно из -за этого-из-за моих  словесных, а не дорожных неровностей. И я далее так и садировал ее- самомазохировал себя до самой церкви. В самой церкви я был в первый раз-меня крестили в  старой церкви-стоящей неподалеку. Одноклассник, устав держать корону, постоянно менял руки, у него руки дрожали с непривычки, она тоже держала не то Библию, не то  рушник, и не то свечу, и она так, как мне казалось, была отвлечена от всего этого церковного обряда и таинства, занятая мыслями о чем- то другом, и думала о  нас, как мы друг друга  душевно "калечим" этой ситуацией- дергаемся- волнуемся, нервничаем- и между нами такой накал- а вдуматься- реально ничего ведь не  происходит-одно напряжение-напряжение ожидания. Открытый стол в воротах  -наливание- и выкуп и все это было после или прежде, так все смешалось с этого  праздника, что вспоминаю отдельные эпизоды.

Потом мы встретились в Черкассах, к  встрече мы подготовились благодаря Невесте- я пришел к ним то ли на улицу Громова, то ли какую- то другую –Седова. Я  приехал в пятиэтажку, там у них была она  в гостях- и у нас было  первое свидание". И мы пошли куда -то в кафе. Ели мороженое, где большой книжный магазин. А  я по дороге думал, что у  меня есть, наверное, гривен сорок, и тетя Лида работает в гостинице «Черкассы», и я даже если займу у нее дополнительно денег, потому что мне нужно с ней побыть хоть немного  -снять этот номер, и забыться, а Дружка говорила -как ждала меня все это время- что я к ней приеду, в  ее деревню, или пригород, и где она там живет, я даже не помню, что ее родители куда -то уезжали на две недели, а мы реально договаривались, и это было  похоже на ее какое -то непонятное и даже необоснованное ожидание- потому что я не помнил о таком уговоре. (Может, именно здесь срабатывал феномен-когда женщина с полной уверенностью говорит тебе, о чем вы с ней договаривались-когда вы с ней не договаривались- как будто это все умолчания-произведенные в одностороннем порядке-«и сеет и жнет» в тебе чувство вины-как будто ты проявил невнимательность и рассеянность, и пропустил «нечто важное» мимо ушей о вашем с ней уговоре. Ведь так?) Помню какую –то встречу с ней, где я ходил по  потухшему -высохшему фонтану зимой, я ходил, и мне казалось, что так истощилось чувство, что уже не до этих струй, и не до фонтанирования. И она где -то  учится на банкира, и такая вся светлая, и такая красивая, и такая вся славная маленькая сладкая девочка, на голову меньше меня, на голову младше меня, а  чужая и холодная, как змея, как ледяной холодок прицела, граненая сталь ее расчетов-измерений «не продешевить себя», с ее маленьким сердцем, и острыми коготками, и эта серость ее глаз подчеркнула бесстрастность, или страстность, которая никогда  не будет принадлежать мне-это предложение о любви и  всего, о котором скажет потом, когда ничего не выйдет и не сбудется, уже не представится никакой  возможности и не будет угрозы никаким личным отношениям-потому что ничего не предложит вовремя,  скажет как об упущенном тобой шансе-о глупом расчете, про  который не то, что не знал ты, а даже она сама о нем не знала, о тех событиях,  которые, может быть, как фантазия пронеслись в ее неповзрослевшей, а она  думала, что в ее повзрослевшей голове. «Пiдманула –пiдвела», одним словом. Вся эта песня так напоминает  наши с ней отношения – «я пришел тебе нема»- и как  точное отражение наших отношений. Только я никуда не приходил, а она, может, и не ждала. Но мы друг друга не поняли, или просто решили поиграть в драму, не  имея на то решимости и права-помучив и посадомазохировав друг над другом. Поэкспериментировав над собой, и оставив друг другу какой-то осадок на память, как  разлитый борщ на свадебном столе, в который влезли рукавом..  И вот она с виду такая правильная, умненькая, порядочная  и положительная девочка, а у меня с  ней «ничего не срослось»-остались только квитка на память- какая- то элегия-и такое лицо простое, и такая птичья фамилия, и она - олицетворение украинской  красоты- какой- то мимо проходящей-недоступной-как будто между нами были какие- то границы-стены и барьеры, порожденные в наших головах- какое- то чувство,  оставленное на потом- «в долгий ящик», которое нужно было запрятать и скрыть на время-на запоры-засовы-как мужчина, спрятанный в шкаф "до лучшего момента"-  "когда пронесет". А может, ей просто недоставало мужского общения -хорошего мужика, как маяка-как цель-чтобы видеть направление и непросто от скуки и не для  розваги, не для развлечения, а просто ухаживаний-возможности почувствовать себя женщиной желанной –возбуждающей, как женщины- средоточия красоты и жизни, к  которой ты будешь стремиться как  к ядру центра земли, не преодолевая этот магнетизм и силу тяжести, устремляясь все глубже и глубже, ныряя в эту толщу воды,  и уплывая, и погружаясь все глубже и глубже от теплого солнечного света.

Может, эта  история имела шанс продолжиться при встрече в Черкассах, можно было бы "подойти творчески", и теперь, повзрослев- начать все заново. С нового  старта, записать тот дубль набело, "на чистовик", где никто бы тебя не осудил за неверную и неудавшуюся попытку, или ты так приучился себя мучить с Русой,  что ты и не воспринимал какое- то любовное усилие с дамой, не находя себе легких путей-а мечтая о ней, принимая в расчет допустимую трагику и недоступность.  Почему с ней все не сложилось, может, тогда у тебя были более благоприятные условия- и не приходилось смотреть по сторонам-потому что объект обожания был  всегда перед глазами, и не нужно было видеть ничего больше . Только открывай глаза пошире. И эта вторая встреча, и этот разговор, от которого попахивало  ложью, больше чем просьбой о прощении и попыткой загладить свою вину,  или просто я  убедился, что второго шанса не будет, и резонно не решил продолжать-всю  эту чушь-все эти попытки Царевны Несмеяны-все эти холодные простыни, и все эти скованные ласки и ужимки, за которых не хотелось дать и ломаного гроша-эти  вымученные ужимки и движения- эта пресность и скупость выданная и запроданная втридорого, преподнесенная как спелый фрукт, который начал сочиться…

Ты просто не можешь справиться со своим влечением, со своими чувствами, нахлынувшими, как полноводной рекой, как со спонтанной эрекцией, когда ты долго  едешь, сидя в транспорте, как с ночной эрекцией, как с непроизвольной эрекцией на девушку, которая одета чересчур открыто,  и из которой, как размагниченные  электроны на тебя так и прут. Фонят на тебя ее флюиды, и ты не можешь совладать с собой, с  напряжением своего теперь уже неподвластного тебе собственного  тела, благодаря тому что она парализовала все твои инстинкты-кроме полового, и усилием твоей мысли –твоя физиология-читай-натура- побеждает твой мозг.
Умерщвление плоти невозможно-природа отвоевывает обратное у всего того, что удалось закабалить и закрепостить цивилизацией, нормами, установками -моралью и  этикой- твоя мужская природа, твое все животное и дикое, неуправляемое и звериное вырывается снаружу, бьет тебя как бумерангом-больно, и в первый раз по  –настоящему, что ты чувствуешь от боли то, что ты все еще ЖИВ! И одно за это ты должен быть благодарным. Что то, что то живое за твоими манерами и   воспитанием никому не удалось в тебе убить, затоптать и загасить-что что-то внутри тебя, несмотря и вопреки всему, осталось настоящим и отзывчивым на  греховное женское тело, и что ты обязан ему своим воскрешением- и помилованием, списанием грехов как «овердрафта»-не только у рая, но и  у ада-потому что из-за  большого количества твоих грехов ты признан банкротом-несостоятельным грешником.

Я не помню, трогал ли я ее, или пробовал ли я ее раздеть –расстегнуть, но несомненно обнимал, и трогал ее  за талию, и видел ее, и в нарядной и праздничной  одежде, и в такой простой, домашней. Я не помню, трогал ли ее-но точно почему -то уверен что у нее был то ли первый, то ли неполный второй размер груди. Не  помню, просовывал ли я  руки ей под одежду, и не помню, обдавала ли она меня электричеством взамен моих прикосновений.  Я не могу  отчетливо вспомнить ее тело-какой была ее кожа-бледной, белесой, какие были волоски на ее руках, как у нее росли волосы над ушами, как росли они  на затылке, как она виляла бедрами, как закидывала ногу на ногу, как смеялась моим шуткам, как говорила, чтобы поразить, как стреляла глазами-сначала издалека,  а потом пристально, что я чувствовал-когда держал ее руку в своих, я все помню какими- то эпизодами, не цельно, раздробленными мыслями, которые еще предстоит  собирать, и склеить из них что-то путное- я все что было от нее растерял-при переездах из одной съемной квартиры в другую, при переездах из города в  город-все остальное выветрилось, и вряд ли она сама вспомнит больше. А  вспоминать тяжело и трудно, и главное, что все это происходит во время большой и  сильной любви, и этим приключением-ничего не добиваешься-как будто у тебя внутри блокиратор, «твой диск защищен от записи» и срабатывает "автоматика"-у тебя  нет компьютерной игре возможностей-у тебя кончилось топливо, у тебя села батарейка, и таким именно стечением обстоятельств ничего не происходит- у тебя нет  критического ресурса- именно эта любовь-увлечение-страсть –является ненастоящей, фальшивой, суррогатом каких-то настоящих отношений- и только поэтому  заведомо обречена на провал, как что-то суррогатное –соевое чересчур быстро созревшее (увлечение-чувство- как бройлер), непригодное к жизни и  употреблению-суррогат- чувства, которое ты так долго принимал как быструю и яркую вспышку(уж, конечно, какие ты находишь себе самооправдания против  собственной нерешительности и слабости).. а может мы сами по себе даже не любовники –а такая поросль- «рассада» для другого, более подходящего, любовного случая.. в который себя уж точно проявим..затянув языки на виндзорский узел..