Манекен

Кот оставит след когтями,
Тронет сердце, добавит шрамы.
Но не убьет, играя тихо с вами,
А пригладит душу мехом и усами.

За окном, ночь, на фоне тишины, разговаривает сама с собой шелестом листьев и стуком капель сонного дождя об асфальт. В душе что-то бесшумно шевелиться пушистым комком, цепляя ее стенки.
Я беру его босую, всегда холодную ступню в свои теплые ладони. Легко сгибаю и разгибаю пальцы на ней, как будто вылитые по слепку ноги божества. Я знаю, что он ни за что не проснется от такого пустяка. Для этого нужно какое-то более существенное воздействие. А вот я, последнее время, просыпаюсь почти каждую ночь. Мне кажется, что он может вдруг куда-то исчезнуть. Глупость, конечно. Но ведь и появился он неожиданно в моей жизни.
***
Я – модельер. Эта профессия всегда являлась моей кормилицей и способом хоть какого-то самовыражения. Хотя в ателье по пошиву мужской одежды, в котором я работала, я была далеко не правой рукой хозяйки в ее деле. Она тоже была модельером, но никакой инициативы никогда не проявляла, а только обламывала мои смелые порывы в конструировании одежды. В один прекрасный день меня уволили. Просто я осмелилась открыть рот и возразить ей. Мне приказали собирать манатки. У каждой портной в нашем салоне имелась персональная маленькая комнатка для работы – нас всего-то было несколько человек – со стандартным оборудованием. Если ты нуждался в чем-то еще, что оказалось, не предусмотрено, ты приносил это сам, будь то определенная бумага для эскизов или что еще.
Все время пока я собиралась, моя бывшая хозяйка стояла на пороге и мерно постукивала наращенными ногтями по дверному косяку. Дабы я не унесла то, что мне не принадлежит. Но личных вещей у меня было не много: кроме эскизов, набросков, комнатных тапочек и старого манекена, который пережил мои первые творческие порывы еще времен художественного училища. На его ткани было бессчетное количество зацепок от затупленных булавок и надрезов от неаккуратного пользования ножницами. Его я отбивала с трудом. Если бы не полу стертые подписи моих друзей – выпускников-модельеров – на деревянной «шее»-ручке для переноски манекена, я бы осталась без него, я бы просто не доказала, что это – моя собственность.
Когда я пришла домой со слезами на глазах, папкой бумаг под одной подмышкой и тяжелым манекеном под другой, меня встретил только мой серый кот. У него не было имени, и мне почему-то не хотелось его никак «обзывать». Он проскочил ко мне в дверь прошлой зимой. Не удивительно, тогда стоял январь со своими кажущимися вечными двадцатиградусными морозами. Я не могла прогнать кота. Да и не хотела. Покормив, я взяла его на руки, и стала гладить: он мурчал и вибрировал, щелкал, как перегревшийся утюг. Я пыталась узнать его имя, перечисляя возможные клички шепотом ему на ухо. Но за каждое неверное предположение он растопыривал когти, и ласково, продолжая мурчать, всаживал мне в ногу все пять сквозь толстый халат. Когда я больше не могла терпеть жгучую боль расширяющихся ран, я оставила эту затею. Он тоже оставил свои пытки, и так, и уснул на моих ногах, уткнувшись носом в дрожащую, отнюдь не от холода, ладонь. Странный шрам  из частых белых микроскопических кружков и кротких черточек остался на мне навсегда. Но зато кот никогда надолго меня не покидал.
Кот всегда уходил на некоторое время в мое отсутствие через балкон, и по карнизам спускался со второго этажа на улицу. Возвращался всегда к моему приходу с работы, даже если я приходила не вечером, а как в тот день увольнения рано. В тот раз, кажется, было около трех. Кот редко произносил какие-то банальные звуки в духе «Мяу!», мне иногда мерещилось, что он стесняется собственного «голоса». Но увидев, что со мной что-то не так, и я издаю не привычные спокойные низкие ноты, а писклявые всхлипывания, он замяукал необычайно часто и взволнованно. Я улыбнулась солеными губами и, открыв дверь, упала на пороге вместе с вещами без сознания.
Мой дом стар. В нем всего два этажа, и на втором, живу я. На нижнем же этаже жила какая-то малоприятная старушенция, которая поднялась ко мне всего один раз, когда я ее залила. Если бы это было многоэтажное здание, то я бы осталась не только без работы, но и без всякого имущества в своей квартире. А так, когда я очнулась и более-менее пришла в себя, я не обнаружила ее «обчищенной». Кое-что все-таки исчезло бесследно, но и кое-что также возникло взамен.
Кот смотрел на меня неотрывно, упершись передними лапами в мое правое плечо. В голове, в районе затылка сгустился туман, по тяжести равный чугунному шару. Я попыталась встать, но смогла только сесть, откинувшись на открытую дверь. Руки подрагивали, а кот не спускал с меня своих взволнованных глаз. Я задумалась. О своих расшатанных нервах при фактически размеренной жизни. Они не выдержали, когда произошел сбой программы. Я найду работу и лучше. Не переживать. Все, тчк.
Но тут я повернула голову в сторону квартиры: папка с набросками, вывернув свои внутренности на пол прихожей, валялась тут же. А где же мой верный старый манекен? Я повернула голову в сторону лестницы – его там не было. Но там было кое-что другое. Точнее, кое-кто. Как на моей площадке очутился голый… э-э… мужчина? Он лежал у ступеней, ведущих на чердак, м-да… спиной ко мне.
У меня резко пересохло во рту. Нет, пить я захотела сразу, как очнулась, но в силу таких неожиданных обстоятельств, я отвлеклась. Я встала и вошла в квартиру, не закрывая дверей. Я туго соображала, но прошла на кухню и налила стакан воды из-под крана. Выпила залпом. Капля воды, не захотевшая гибнуть в моей глотке, покончила с собой, скатившись по подбородку и прыгнув за ворот кофты. Я вздрогнула. Поставила стакан в шкаф. Потом открыла, достала его назад, набрала опять воды. И направилась к выходу. «Надеюсь, это не труп», - иначе, чем я бы подкрепила свое алиби невиновности для полиции? Где я была с такого по такое-то время? В обмороке?!
Он лежал в такой же позе. Я на цыпочках, не понимая зачем, подошла к нему, склонилась со стаканом, стараясь не расплескать воду на мужчину, и заглянула в лицо, прикрытое прядями волос. Не шевелится, не ощущает чужого присутствия. Я присела на корточки и резко задрожавшей рукой повернула его голову чуть к себе, а другой поднесла стакан ко рту. Сначала к своему, и отпив немного, к его рту. Так, что я делаю? Если он без сознания, он пить не сможет. Если я волью воду мужчине в глотку, он захлебнется. Я отставила стакан. И попыталась нащупать пульс. Едва я коснулась его кожи, меня, как будто ударили ледяным током – неужели он все-таки труп? Пульс… Видимо я не умею его искать. Я приложила слева ладонь к его груди. Может сердце просто тихо бьется? Я же не знаю, что с ним. Я опять поднесла стакан к его губам – вместо зеркальца. Мне показалось, что край запотел. Либо это от моих пальцев…
Ладно. Я спокойно отставила стакан и решила затащить голое существо в дом. Надеясь, что не покалечу его на пороге, я подхватила его под подмышки и, развернув с бока на спину, пятясь назад, потянула в квартиру. Килограмм, эдак, восемьдесят или что-то около того. С передышками и преодолением препятствий в виде порогов, я затащила голого мужчину в зал. С десятой попытки, я втянула его на диван. За всеми моими странными действиями пристально наблюдал кот. Я, запыхавшись, сходила на лестничную площадку и, подхватив с пола стакан, закрыла входную дверь. Когда я вернулась, то вскрикнула. Кот, сидя на груди мужчины, проделывал с ним почти то же самое, что и с моей ногой год назад: не мурча, а оскалившись, он всаживал то одну, то другую когтистую пятерню в него, будто пытаясь добраться до легких и сердца. Подбежав и сорвав свободной рукой его с груди, я отшвырнула кота в сторону. Тот, молча зыркнув на меня, метнулся на балкон и, перескочив на карниз, исчез в сумерках, цвета его шерсти.
Я обернулась к мужчине. Подошла к нему: рана была не серьезной, впрочем, как и та моя, год назад. Не выпуская стакан с холодной водой, который связывал меня с ускользающей реальностью, я разглядывала голое тело на моем диване. Множество мелких шрамов, точечных и недлинных линий, по всей груди, плечам и животу. Может когда-то попал в аварию? Божественная форма тела, как у модели. Черты лица, которые я не могла разглядеть в полумраке подъезда, просто завораживали и заставляли задержать дыхание. Сероватые скулы, впадины на щеках отнюдь не от худобы; плоские широкие губы. Он был молод, может, на несколько лет старше меня, но черные короткие и жесткие волосы густо перемежались с седыми серебристыми нитями. Опущенные веки, отороченные жесткими, почему-то светло-русыми ресницами казались тонкими, как крыло бабочки. Вдруг они дрогнули и светящиеся зеленые камни глаз сонно, но четко фокусируясь, уставились на меня. Моя реальность куда-то поплыла – точнее стакан, который я до сих пор сжимала в руке, выскользнул и упал прямо на разодранную рану на груди. Содержимое выплеснулось на мужчину, а стакан упал на пол и закатился под диван, боязливо посверкивая из-под него донышком. Я отступила на шаг. Мужчина потянулся, зевая и чуть приподнявшись, выгнувшись при этом в спине. Грация разлилась теплой волной по его телу. Отвернувшись и сбегав в спальню, я принесла свое одеяло. Нервничая, укрыла им мужчину. Он оторвал от меня странный взгляд и перевел его на одеяло. Согнув пальцы во второй фаланге, мужчина отпихнул одеяло. Я опять его накрыла. Второй раз он не стал его убирать, а снова поднял на меня чуть улыбающийся взгляд.
- Как вы себя чувствуете? – я замялась. Его молчание заставляло закрыть рот. Но мой разум оказался упрям. – Как тебя зовут? – ну вот, опять перескакиваю с «ты» на «вы». Нервничаю. Он не отвечал, а лишь погрустнел и опустил изумрудные глаза. Он был немым. Это я тогда поняла с трудом, и, ощущая неловкость, опустила взгляд сама.
Так он остался у меня. Я не могла прогнать его прочь. Хотя порывалась это сделать. На следующий день я обрядила его в сшитую мной одежду, которая осталась от неудачных заказов (забракованную клиентами). Она была изготовлена ни без помощи моего пропавшего манекена и подошла ему в пору. И стала выпихивать, в прямом смысле этого слова, в дверь. Он упирался. На внутренних деревянных наличниках входной двери до сих пор остались неглубокие царапины. Он, раскинув руки и ноги в стороны, уперся в раму двери, а я отчаянно толкала мужчину в спину, который был больше чем на голову выше меня. Понятно, что из этого ничего не вышло.
Научить его одеваться, кстати, мне стоило неимоверных сил. Он даже не знал, как поворачивать дверную ручку. В ванну шел с неохотой, и то раз в неделю. Хотя «шел» – это слишком мягко сказано. Я его запирала в ванной и выпускала только тогда, когда он заканчивал. Первый раз наше противостояние продлилось несколько часов. Зубы чистить я не могу заставить его до сегодняшнего дня. Но мне все равно.
После того, как я расположила его в моем доме, мне пришлось засесть в интернете в поисках работы. На второй день безуспешных поисков, на мой сайт поступило сообщение о конкурсе модельеров. Нужно было сшить что-либо для показа своих идей, тема не задана. Я в основном специализировалась на моделировании мужской одежды. Но мой манекен был утерян. Да, и было важное условие: ты должен был найти «подопытного кролика» не участвовавшего ранее в показах и использовать его в качестве модели. Приз – возможность собственного показа за рубежом. А эскизов, которые я выкладывала на собственном сайте, у меня накопилось масса. Видимо организаторы (скорей всего какое-нибудь модельное агентство) решили найти новых модельеров, которые впоследствии будут сотрудничать только с ними.
Ну, с моделью проблем не возникнет. Она, точнее он, не сопротивлялся почти не в чем, и делал, если понимал, о чем я говорю, то, что попрошу. (По крайней мере, если это не было связанно с водой).
Мои денежные запасы были на исходе. Если их потратить сейчас на ткани, и к тому же проиграть в конкурсе, месяц есть ни мне, ни моему новому «квартиранту», ни коту, будет нечего. Кстати, кот не появлялся все эти дни, даже ночью. Видимо ему очень уж не понравился посторонний в моем и его доме.
Нужно было все хорошенько обдумать. У меня были целые залежи недошитых «творений», на которые из-за работы не хватало времени. Теперь его было предостаточно. Я кинулась к большому старому сундуку, в котором я хранила все ткани, нитки, иглы, булавки и другие причиндалы для шитья. Я просто опрокинула его, вывернув содержимое на пол.
Скрипнула дверь. Мой немой проснулся и вошел ко мне в спальню. Я, стоя на коленях и разгребая руками ткани, повернула голову и посмотрела на него. Как всегда, торс обнажен, пальцы сложены во второй фаланге. Он глубоко вдохнул, расширив до невероятных объемов грудную клетку и округлив глаза, потом сглотнул, дернув кадыком, и облегченно вздохнул. Со стороны это выглядело жутко. Я первый раз даже испугалась: его зеленые глаза наполнялись такой яростью в этот момент, что мне казалось, будто он кинется на меня и растерзает, как зверь. Но позже я заметила, что ярость направлена не на внешние факторы, и тем более не на меня. Он как будто пытался перебороть что-то внутри себя. Точнее, чтобы это «что-то» не вырвалось наружу. Казалось, что его душа хочет вылететь с зевком, а он ее подавляет, старается удержать, таким образом, внутри.
Я встала и, подобрав недошитый китель нео-экстремального покроя с отпоротыми рукавами и наручную позязку-подушку с булавками, подошла к нему. Чуть склонив голову, он с интересом смотрел на меня своими улыбающимися изумрудными глазами. Я закрепила подушечку на своем запястье, и стала надевать на него китель из черной кожи с зеленой отделкой. Он не сопротивлялся, помогая мне. Теперь рукава. «Черт, и борта не дошиты», - думала я, выискивая, что еще надо сколоть. И принялась за работу. Его глаза следили за каждой булавкой с таким озорством, как будто он хотел схватить их и отчебучить что-то неожиданное. Что в скором времени и произошло.
Уже заколов подборта и принявшись за сами борта, я, прокалывая толстую материю, нечаянно всадила кончик булавки в мой живой манекен. И только потянула ее обратно, как моя рука была перехвачена его рукой. Я моргнула – и вот он с силой прижал ее к себе. Булавка засела в нем по самое ушко. Я вскинула на него расширенные от шока глаза. А он…улыбался. Я стала пытаться выдернуть булавку, так удобно прижимающую к его телу ткань. Но он не давал это сделать. Тогда я решила схитрить. Я стала закалывать ткань дальше, чтобы он отвлекся, и я успела ее вытащить. Но вышло только хуже. Следующую он так же заставил меня загнать в себя. «Он что, с этого кайф ловит?!» - истерила в мыслях я. У меня задрожали руки. Он не позволял подколоть китель нормально, только втыкая иголки в него. И при этом он не переставал улыбаться. Я как завороженная марионетка  следовала его настойчивым движением и продолжала втыкать на полную длину иголки в него. Через некоторое время я пришла в себя. Точнее, я очнулась, когда закончились булавки…
Они торчали вдоль будущих швов на плечах, в месте скрепления рукава, вдоль ворота и пояса. Длинные полы кителя доставали почти до колена моему немому мазохисту. Я с ужасом осознавала, что натворила. Но на весь мой ужас и удивление приходилась сила, равная по противодействию. Это странное существо с ненормальными выходками стояло и улыбалось своими ярко-зелеными глазами. Утренний свет серебрил его не менее странные волосы, и казалось, что вокруг его головы сияет нимб. Дальше я дрожащими руками не могла нормально наметать на нем то, что заколола.
Когда все-таки пришлось их вытаскивать, я не заметила ни одной капли крови, хотя, наверное, так и должно было быть… А он откровенно наслаждался тем, что я делала с его телом. Конечно, никаких стонов или еще чего с его стороны не исходило, но выражение лица у него было, как у кота, которого чешут за ушком. Других сравнений в мое испуганное сознание не приходило. Меня уже колотило. Но пришлось унять себя и заняться делом.
Сейчас я к этому привыкла. Теперь всегда, когда я шью, мои пальцы не задерживаясь, протыкают его плоть. Я знаю, что доставляю ему удовольствие. Я пересилила себя, и теперь мне не сложно делать то, что он тогда меня заставлял, повергнув в абсолютный ужас и трепет.
А конкурс мы выиграли. Теперь я более-менее известный модельер, и мое имя знают многие в определенных кругах. И, конечно же, мою прекрасную модель, которая первый свой в жизни показ отходила так, как будто это его работа испокон веков.
Дверь моего балкона все время приоткрыта, ровно на столько, чтобы мой безымянный кот, обиженный на меня, вернулся, если захочет. И если ветер ночью ее случайно захлопывает, я тут же оказываюсь рядом с ней, преодолев все оковы сна, чтобы открыть. Как мать, которая ждет девочку Венди, улетевшую в Нетландию за Питером Пеном.
***
Мне так нравится его беззащитная кожа, которую он заставляет меня колоть иглами. Наверное, это его молчаливое доверие. Ведь ни писать, ни говорить он не может. Я не знаю, откуда он ко мне пришел, и я не хочу об этом знать, просто мне нужно, чтоб он меня не покидал никогда. Я очень боюсь, что он вдруг исчезнет. Я не знаю, что будет со мной, если и он покинет меня. Вроде ведь ничего не говорит о его внезапном исчезновении? Но и моя немая модель весьма не разговорчива…
Уже снова наступает рассвет. А я только начинаю бороться со сном, который аккуратно стоит на горле и не дает нормально вздохнуть. Надо либо подчиниться, либо перебороть его. Но я как всегда выбираю первое. И устало погружаясь в мельтешащие бабочками в голове сны, я ощущаю как его плечо, его тело сладостно потягивается в утренних судорогах пробуждения. Моя ладонь, скользнувшая по его груди, цепляет мельчайшие шрамы на ее коже, о происхождении которых я, наверное, никогда не узнаю. И я засыпаю…
***
Вы думаете, я об этом не упомяну? Да, я любила целовать его губы. Да, я любила обнимать его обнаженное тело. И зачастую, во время очередной примерки наметанных вещей, мы совершенно отстранялись от этой затеи. Я не знаю, чем я была интересна этому существу, может он так близко больше не общался ни с кем, и кроме меня он никого не ведал… Но зеленый свет его глаз, свет из прозрачных изумрудных, самых драгоценных для меня в мире камней, всегда был устремлен только ко мне. Когда он смотрел на публику с высоты подиума, он как будто приглушал или выключал его внутри себя. Как будто не хотел им делиться, и тратить его не посторонних. Но люди интуитивно чувствовали этот свет, скрытый где-то внутри него, и смотрели на него во все глаза, надеясь поймать хоть один его луч. Мне же это чудо было доступно всегда. От меня он его никогда не таил.
Наверное, все-таки все мои иглы и булавки не смогли пришить его ко мне на всю оставшуюся жизнь. То, чего я боялась, чуя свою беду, все же произошло. Той ночью я услышала его привычную попытку удержать что-то внутри себя. Этот странный вздох и выдох… Но я не придала этому значения, не проснулась, не обратила внимания на то, что с ним происходит…
За окном должна была наступить наша вторая весна. Вчерашний мокрый снег, промочив городской асфальт, превратился в его вторую тонкую кожу-лед. Моя кровать пуста и ветер давно остудил постель. Одеяло бесцветной безобразной кляксой валялось на полу. Он иногда вставал по ночам, и наподобие лунатика бродил по дому, ни к чему не прикасаясь и ничего не задевая. Но я чувствовала, что его нет здесь. Ни в этой, комнате, ни на балконе, и нигде в квартире. Не накинув на себя даже простыни, я заметалась по дому. Не найдя мое немое, мое близкое существо, я рухнула на колени в зале. Жесткая ворса впилась в колени, как наждачная бумага. Меня мерзкими щупальцами обнял сильный озноб. Я обхватила свои плечи руками.
Прозрачные легчайшие занавески, когда-то, наверное, еще в школьные годы, пошитые мной, бурунами колыхались от холодного весеннего ветра. Приоткрытая дверь балкона все также ждала возвращения моего серого кота. Две потери. Это все же произошло. Как я этого боялась. В дрожащей душе зарождавшаяся истерика, не дойдя до внешних проявлений, мгновенно сменилась апатией. Защитный рефлекс разума сработал безупречно. И, как оказалось, не зря он смог удержать сознание на краю бездны эти мгновения.
Нижний край занавески вздыбился серым, более крупным, чем остальные буруном. И с балкона шагнул мой кот. Хорошо, что я так и не дала ему имени – иначе, попытавшись позвать его, в тот миг я сорвала бы и потеряла бы голос навсегда. Мягкая поступь и шорох от цепляющихся за ковер когтей приблизились ко мне в темноте комнаты. Два зеленых кошачьих глаза уставились на меня снизу вверх. Апатия затухла, и ухнула, исчезнув куда-то внутри. Я обхватила живой серый комок, и прижала его к голой груди. Он сразу замурчал, и немного вывернувшись и изогнувшись, ткнулся в мой подбородок носом. Что-то горячее побежало по щекам. Слезы срывались вниз и исчезали в густом мехе безымянного кота. Нет, я не потеряла двоих. Только свою прекрасную немую модель, любившую булавки.
Кот мяукнул. Второй раз за все время, что он у меня. И оба раза в беспокойстве за меня. Хотя может, ему просто было уже слишком мокро от моих горячих слез.
Мелькнул свет фар ночного автомобиля и заскользил «зайчиком» по стене. Я испуганно вскинула голову. И светом выхватило какую-то крупную фигуру-тень в углу. Я вскочила на ноги, боясь выпустить из рук кота, и быстро зажгла свет.
Манекен.
Мой старый манекен, с автографами моих одногруппников на ручке-«шее». Он тоже вернулся, хотя как раз таки о нем я вспоминала намного реже остального…
***
На следующее утро я, уже оклемавшись от ночных потерь и «находок», разбиралась со своими работами. Ненужные – убирала в сундук, нужные – оставляла в стопке на полу. Моя наручная булавочница выпала из рук и покатилась по полу, рассыпая булавки. Серый кот прибежал на этот стук вприпрыжку. Я засмеялась, наблюдая, как он стал катать ее по полу. Но мой хохот оборвался, когда я поняла, что он пытается сделать. И я поняла все, как только ему удалось загнать себе в лапу сразу две булавки.
Этот кот, и манекен… это одно и то же! Я не знаю, как, и каким образом,  но как-то они объединились в единое! Его волосы с отливом серой стали, молчание, не любовь к воде, идеально подошедшая одежда… Как я не поняла это раньше!.. Он пытался удержать душу в себе… Но не смог.
Не смог.
Зеленые блики сияли фантастическим огнем в глазах кота. Лапа с торчащими булавками приподнята от пола. Эти глаза все также улыбались, как его.
Я не плачу. Но теперь я буду творить только для того, что бы он когда-нибудь снова прошелся по подиуму в сшитой мной одежде, не даря зрителям тепла своего взгляда. И буду жить только для того, что бы дождаться того дня, когда случайность опять соединит несовместимое. Но на этот раз, я надеюсь, навсегда…