Суккуб. Глава шестая

Когда отец Кирилл впервые предложил ей прогуляться в тени деревьев, чтобы не дать жаре шансов на вторую попытку, девушка не поверила своим ушам.
Она перепугалась тогда, когда упала в обморок в церкви, и пуще того – когда её нашел тот самый священник, на которого она так долго смотрела, а уж от такого предложения и вовсе замерла на месте. Это позволяло ей не только смотреть на него украдкой, но и разговаривать, осторожно ступая рядом, а такое казалось столь невероятным, но таким желанным, что впору грешить на волшебство.
Их первая прогулка состоялась на следующий день. Они встретились украдкой, за церковью, будто прятались от кого-то. На самом деле, об этом попросила сама суккуб, просто не желая, чтобы кто-либо мешал их прогулке, да и худо пришлось бы священнику, если бы кто-то узнал о её истинной природе – тогда, она знала, гонениям подвергнется не только она, но и тот кто с ней общался, как запятнанный и испорченный. Страшно было представить, что случилось бы со священником после этого. К своим, святые братья были более жестоки, чем к простым людям.
Она была рада, что пройтись по лесу предложил именно святой отец. Рядом с ним она почему-то не могла что-то сказать лишнее или попросить, ей оставалось только робко улыбаться и рассказывать что-то… не столь глубокое, чтобы не утомить.
Ей нравился лес около этой деревни. За время путешествий она проходила и непролазные чащи, и тихие рощи с редкими березками, что как молодые девушки стояли поодаль друг от друга, красуясь каждая в одиночестве. Проходила она и сосновые боры, где воздух был густым от смолянистого запаха и придавал сил для путешествия.
Но лес рядом с этой деревушкой нравился ей больше всего. Здесь были и высокие сосны, и несколько распушившихся иголками елей. Березки – сейчас не казавшиеся горделивыми красавицами, а бывшие какими-то родными и привычными, рядом с другими деревьями. На отдалении росли дубы, широко раскинув ветви и закрывая от солнца целую полянку. В таком лесу было уютно и спокойно, будто ты попал домой и за столом собрались многочисленные и порой совершенно разные, но такие любимые родственники и друзья.
Она наслаждалась тихими прогулками, негромко рассказывая святому отцу о своих путешествиях, показывая незаметные цветы, прячущиеся в тени деревьев, даже забывая на время о своем голоде. А он, тем временем, становился все страшнее. День за днем, она просыпалась до петухов, немо глядя в бревенчатый потолок и ожидая крика дворового красавца, объявляющего о начале нового дня, крика, который подбросит на кровати, причиняя почти физическую боль. Как ни крути, суккуб все же не была человеком, и хоть не причиняла вреда людям, во время потери сил на неё начинали действовать древние людские поверия. Не церковный крест, не серебро, но крик петуха, отгоняющий предрассветную мглу, или свежий чертополох, выложенный на окне. Обычно её не трогали эти знаки, но когда она была ослаблена, древняя вера людей заставляла просыпаться её страх.
Зеркало, дорогая вещица из города, глядя в которое она всегда прихорашивалась, перед тем как выйти куда-то, сейчас, каждое утро, отражало бледную и усталую деву, волосы которой уже не блестели, а щеки ввалились, будто она давно не ела. Впрочем, это было именно так.
Она продолжала падать в обмороки, но чаще дома, или когда пропалывала цветы. На людях, Анна старалась держаться, чтобы никто не заметил как на самом деле ей плохо.
Когда она видела влюбленную пару, прогуливающуюся вечером к общему костру, медленно, чтобы подольше побыть наедине, ей хотелось выть от зависти и злобы, потому что они получали то, что было ей так необходимо. Для них это было удовольствие, для неё это была еда, без которой начиналось тихое угасание.
Но святому отцу она лишь нежно улыбалась, рассказывая, что решила попробовать скрестить несколько видов цветов, размахивала руками, воодушевленно описывая, какими прекрасными они должны получиться – она показывала ему свой садик пару раз, девушке даже показалось, что ему понравилось увиденное. С досадой хлопала ладонью по бедру, сетуя, что цветы не деревья, и к ним не привьешь чужую веточку.
Она не знала интересно ли ему это слушать, но очень надеялась, что он не терпит её из вежливости и такта. Ей так хотелось быть рядом с ним и хотя бы просто говорить, что голод казался только досадной помехой для этого, которую она перешагивала.
Иногда, он спрашивал её о прежней жизни. Она рассказывала нехотя, ей не нравилось вспоминать все то, что было до того, как она поселилась в своем маленьком домике на окраине.
Хотя свою родную деревню описывала с удовольствием, рассказывая, какими прекрасными были маленькие каменные заборчики, и как радостно летом было выбежать на зеленое поле, залитое солнцем, и рухнуть на мягкую траву. На этих рассказах  священник едва-едва заметно улыбался, но даже такая тень на его губах радовала суккубу. Она чувствовала себя обычной селянской девкой, которая может хотя бы погулять свое последнее лето, не смея на что-то надеяться, и зная, что в итоге её выдадут за другого.
Суккуба знала, что когда голод станет слишком сильным, она не сможет больше его сдерживать, и тогда ей снова придется бежать.
Отвлекшись на свои грустные мысли, она не заметила, как зацепилась рукавом за дерево. Острая веточка царапнула тонкую кожу сквозь ткань платья, и девушка слишком резко повернулась на неожиданную боль. В глазах знакомо потемнело, и не успела она сесть, чтобы перевести дыхание, как сознание её покинуло.
Святой отец успел подхватить падающую Анну, испуганно присев, чтобы заглянуть в её лицо. Она вновь была в обмороке, хотя уверяла его при прогулках, что больше её не мучает головокружение. Недовольно вздохнув, он поднял девушку на руки и отнес к ней в дом, благо тот был ближе, чем церковь.
Вода отыскалась в ведре, стоящем на лавке – значит, чистая, чтобы пить. Он смочил тряпку, уже собираясь промокнуть ей лоб, как и в прошлый раз, но тут девушка завозилась.
Отец Кирилл замер, ожидая, что сейчас она откроет глаза, но Анна лишь устроилась поудобнее. Похоже, обморок перешел в глубокий сон.
Отложив тряпку, мужчина сел рядом, положив руку на её талию, чтобы встряхнуть и разбудить, но что-то его задержало. Странно-новым было ощущение тонкого девичьего изгиба под рукой. Он медленно сжал пальцы, и девушка тот час двинула бедром, так что его рука скользнула чуть ниже, не на ягодицы, но на мягкий бок, подошедший ровно по величине его руки. Он сжал ладонь, и чуть ослабил хватку, будто разминал уставшее плечо вечером, ощутив в глубине груди такой же толчок, как и в тот раз. Но сейчас девушка спала, поэтому он мог сделать попытку разобраться в себе.
Анна перевернулась на спину, раскинув руки. В комнате было жарко, поэтому скорее всего во сне она искала позу в которой ей было бы прохладнее. Вид раскинувшегося на кровати юного женского тела на миг затмил разум мужчины, и его рука вновь вернулась на талию, потом скользнула по боку и сжала мягкое бедро девушки. Её губы приоткрылись, дыхание стало тяжелее, хотя она явно не просыпалась. Он наклонился к ней, чтобы удостовериться, что она спит, и при виде белой линии шеи понял, как пересохло во рту. Жар внезапной волной растекся по телу, перед глазами мелькали картины, в которых Анна выгибалась в его руках, а он вжимал её в постель, в голове появился сладкий туман и тут он встрепенулся, отпрянув от девушки. Неожиданно для себя, он обнаружил, что его рука уже покоилась на её бедре, да вот только под платьем и под нижней рубахой – на тонкой ткани белья, а сами юбки так задрались, что была видна завязка от панталон.
Он поднялся, сделав шаг назад. Голова кружилась, а все существо рвалось обратно, туда, где раскинулась на кровати желанная девушка.
Отец Кирилл изумленно понял, что на самом деле называет её желанной в своих мыслях и вышел из дома, чтобы поскорее вернуться в церковь. У него никогда так не мутился разум, даже в пылу самой жаркой битвы, а сейчас будто что-то выше, что-то непреодолимо сильное взяло на мгновение верх над ним, заставляя желать чего-то сильнее, чем он желал что-либо в своей жизни, принося с собой сладкие страдания.
И самое ужасное, оно не ушло – истаяв, затаившись в глубине, но, не исчезнув окончательно. Единственный выход, который он видел в этом – исключить её из своей жизни, чтобы непривычные чувства больше никогда не беспокоили.