Осип Маковей. Вне права

Высоко в горах в Выжницком повете[1], под самой полониной[2]  живёт себе бедный гуцул[3]  Юра Боднарюк. Столько его всего имения, что тот небольшой домишко, в котором он живёт зимой, потому что летом пасёт овец на полонинах. Домишко на обрыве, перегнивший, покосившийся; если бы не камни на плоской крыше, то хороший ветер сдул бы его в яр, как сухую ветку. Когда-то был у него дом внизу, над самым Черемошем[4], был и садик, и кусок поля; но всё это принадлежит теперь Янкелю - забрал пёсий сын за долги, за лихву[5], за издержки судовые и т.п. А Юра пошёл в верха, как медведь, и там бездетным вдовцом доживает свой век. С тех верхов он уже мало когда сходит вниз, разве что нужно ему табаку, или крупы. Там под облаками он чувствует себя свободным и думает совсем по - старосветски, ни о ком не переживая.
Он, например, совсем не хочет знать того, что земля уже давно разделена людьми, а высокие горы с лесами уже не свободны, лишь списаны на разных картах и бумагах и под разными номерами спрятаны в "грундбухе"[6]. Юра до сих пор, хоть и осторожно, берёт себе из лесу дрова, чтобы в своей хибаре затопить, или кулеш сварить, и вовсе не считает, что это грешно, потому что кто же насадил эти чудесные леса? Бог один, а не помещики! А Бог не такой, как люди, Бог добрый...

Нужна была Юре ужа[7] в дом, а может ли быть лучшая ужа, чем из молоденькой ёлочки? Вот он и пошёл в ближайший лес православного религиозного фонда и срубил ёлочку, как свою. Но не успел её дома ещё толком ободрать, как подошёл побережник[8] и стал пугать его словами:

- Так это ты, Юра, ёлочки воруешь? Заплатишь и посидишь себе. Я уж на тебя насмотрелся.

Забрал ель и ушёл. Юра посмотрел ему молча вслед, сел себе на пороге и закурил трубку. А как пришла ночь, пошёл снова в лес, срубил ещё ёлочку, припёк на огне; сделал верёвку да спать лёг.

Теперь он успокоился на какое-то время, но не спокойна была дирекция религиозного фонда. Подала она жалобу, чтобы Юру Боднарюка привлечь к суду. Пришлось Юре аж в Выжницу идти. Присудили ему штраф - одну корону и 32 сотика[9] за ущерб, а за то, что тронул Богом посаженную ёлку, посидел двое суток под арестом. Арест он сразу отбыл, но денег не уплатил, потому как таковых не имел. С этим и пошёл себе в горы, на свой одинокий верх.
Целую зиму сидел там в своём домике, не беспокоясь не только о дирекции фонда, но и о целом свете. Несколько раз приходил к нему возный[10]; из города, что-то записывал, что-то забрать хотел, но не забрал ничего, потому что нечего. Экзекутор[11] уходил, а Юра курил себе трубку на коротком чубуке спокойно, да смотрел со своих верхов, как орёл, на густые леса вокруг.

Тем временем дирекция фонда не спала.  Она решила заинтабулировать[12] штраф за ель и судовые издержки на домике Юры Боднарюка. Он об этом и не знал, но в конце концов, чем это ему мешало? Его домишко не стал из-за этого ниже, а кулеш был на вкус, как и раньше, когда только он у него бывал.

Не прошла ещё и зима, а уже издержки выросли на 67 корон 38 сотых. Дирекция фонда вознамерилась добыть эти деньги у Юры, поэтому финансовая прокуратория[13]  вела процесс дальше, не беспокоясь о всём свете, подобно Юре, только о себе не забывала. Вызвали снова Юру в Выжницу.

- Давай деньги!
- Нет денег.
- Заплати ущерб за ёлочку, а мы тебе издержки спишем.
- Откуда взять?

Не дал Юра ни копеечки и пошёл себе снова на свой одинокий верх.

С весной пришли к нему из города гости: целая комиссия влезла на его верх, пришла к нему на двор, оглядела домик, писала, оценивала чего дом стоит, - и "потянулась" назад в Выжницу. Издержки возросли жутко. Дирекция выставила дом Юры на лицитацию[14]. Паны[15] исписали целые  кучи бумаг. В газетах напечатали эдикты[16] на разных языках с обращением к людям, чтобы они приходили купить дом Юры. На первую лицитацию никто не пришёл, на вторую также никто. Не было купцов на одинокую гнилую лачугу в верхах; ни для кого не имела она цены, только для Юры. После этих бесполезных мер, указы экзекуции были сведены пока что до актов.

Тем временем Юра Боднарюк пас чужих овец высоко-высоко  под облаками на пастбищах. А то бывало облака стелились и ниже него, и он ходил себе по зелёной траве и луговым цветам будто отделённый от земли непроходимыми седыми стенами. Курил спокойно свою трубочку и смотрел задумчиво на далёкие синие вершины гор, устремлённые в небо.
Осенью напомнили себе паны снова, что живёт на белом свете гуцул Юра Боднарюк и что должен он дирекции фонда ёлочку и всё то, что за неё наросло. В суде целый список мер по отношению к Юре "резюмировали". Сказали ему, что из-за его халатности и упрямства дирекция фонда уже  несёт убытков на 276 корон. Юра слушал это, как сказки, удивлялся чуть, но потом ответил спокойно:

- Откуда взять? - И с тем пошёл себе снова на свой верх зимовать, равнодушный ко всем экзекуциям, лицитациям и интабуляциям, комиссиям, эдиктам - и как там ещё всяко - разно звучат те красивые слова. Пусть себе дирекция фонда тратит сколько хочет, - есть из чего; а он, Юра  Боднарюк, бедный гуцул, рад, что ходит по белу свету и хлеба не просит.
 Нет на Юру Боднарюка права. Те, что писали законы, не знали про гуцула в одиноких верхах среди лесов. Он стоит вне права.

                1908 г.
 


[1] Повет - часть области, или губернии, уезд.
[2] Полонина — в Карпатах субальпийские луга выше границы леса, пастбище. Часто слабовсхолмленные и плоские гребни и вершины гор называют полониной.
[3] Гуцулы - субэтнос украинцев, живущих в Карпатах: Ивано-Франковская, Черновицкая, Закарпатская обл.
[4] Черемош - река на Западной Украине, в Восточных Карпатах (Лесистые Карпаты), правый приток Прута (бассейн Дуная).
[5] Лихва - процент с отданного взаймы капитала.
[6] "Грундбух" - поземельная книга.
[7] Ужа - верёвка, для хозяйственных нужд, применяется в том числе, для того, чтобы перевязывать рога быкам, волам, чтобы держать скот на привязи.
[8] Побережник - сторож (устар.)
[9] Очевидно имеется ввиду австро-венгерская крона (corona). Исторически сложилось так, что территория нынешнего Выжницкого района Черновицкой области Украины, входила в состав Молдавского государства, Польского королевства, Османской и Российской империй, Австро-Венгрии и Румынии.
[10] Возный - лицо исполняющее роль полиции. Они вручали позывы (повестки) от судебных мест для явки в суд. Также  обязан был производить осмотр на месте преступления по делам о побоях, ранах, насилиях и убытках и доносить суду для записи в книги, что видел и слышал по этим делам.
[11] Экзекутор (от лат. exsecutor, исполнитель): Судебный исполнитель.
[12]  Интабуляция - соединение в одно целое, или в одно тело. Записывание в ипотечную книгу в последовательном порядке ссуд под залог одного и того же имения.
[13] Финансовая прокуратория - учреждение, предназначенное для судебной защиты казенных интересов.
[14] Лицитация - торги, аукцион
[15] Пан - помещик, барин, в широком смысле - господин.
[16] Эдикт - в данном случае объявление


Оригинальный текст.

Осип Маковей. Поза правом.
Високо у горах, у Вижницькому повіті, під самою полониною жиє собі бідний гуцул Юра Боднарюк. Стілько єго всего маєтку, що та невеличка хатина, у котрій він жиє зимою, бо вліті пасе вівці на полонинах. Хатина на стромині, перегнила, похилена; коли б не каміння на плоскій криші, то добрий вітер здув би єї у яр, як суху галузу. Колись була в него хата внизу, над самим Черемошем, був і садок, і кусень поля; але те все належить тепер Янкелеві – забрав псявіра за довги, за лихву, судові кошти і т. п. А Юра пішов у верхи, мов медвідь, і там бездітним вдівцем доживає віку. З тих верхів він уже мало коли сходить униз, хіба що треба єму тютюну або кулеші. Там під хмарами він почуває себе свобідним і думає зовсім по-старосвітськи, не дбаючи ні про кого.
Він, наприклад, зовсім не хоче знати того, що земля вже давно поділена поміж людей, а високі гори з лісами вже не свобідні, лише списані на різних картах і паперах та під різними числами заховані у «грундбуху». Юра ще й досі, хоч обережно, бере собі з лісу дрова, щоб у своїй колибі затопити або кулеші зварити, і зовсім не має собі того за гріх, бо хто ж се насадив ті чудові ліси? Бог один, а не пани! А Бог не такий, як люди, Бог добрий…
Треба було Юрі вужевки до хати, а чи може бути краща вужевка, як з молодої смерічки? От він і пішов у недалекий ліс православного релігійного фонду і зрубив гарну смерічку, як свою. Але не вспів єї ще й гаразд обчімхати, як надійшов побережник і наполохав єго словами:
- Так се ти, Юро, крадеш смерічки? Заплатиш, небоже, і посидиш собі. Я вже тебе підгледів.
Забрав смерічку і пішов. Юра подивився за ним мовчки, сів собі на порозі і закурив люльку. А коли прийшла ніч, пішов знову у ліс, зрубав другу смерічку, припік на огні; зробив виревку, сховав і поклався спати.
Тепер він мав уже на якийсь час спокій, але не мала спокою дирекція релігійного фонду. Вона заскаржила Юру Боднарюка до суду. Мусив Юра ходити аж до Вижниці. Засудили єго на одну корону і 32 сотики кари за шкоду, а за те, що рушив Богом насаджену смерічку, посидів дві доби в арешті. Арешт він зараз відбув, але грошей не заплатив, бо не мав. З тим і пішов собі у гори, на свій самотній верх.
Цілу зиму сидів там у своїй хатині, не дбаючи не лише про дирекцію фонду, але і про цілий світ. Кілька разів приходив до него возний з міста, щось записував, щось хотів забрати, але не забрав нічого, бо не було що. Екзекутор відходив, а Юра курив дальше люльку на короткім цибулі спокійно, як звичайно, та дивися зі свого верха, як орел, на густі ліси довкола.
Тим часом дирекція фонду не спала. Вона казала заінтабулювати кару за смерічку і кошти екзекуції на хатині Юри Боднарюка. Він про се й не знав, та врешті що се єму шкодило? Єго хатина не стала через те нижча, а кулеша смакувала єму, як давно, коли тільки мав єї.
Не минула ще й зима, а вже кошти зросли на 67 корон 38 сотих. Дирекція фонду напосілася видобути сі гроші від Юри, тому скарбова прокураторія вела далі процес, не дбаючи, подібно як і Юра, про цілий світ, тільки себе не забувала. Покликали Юру знов до Вижниці.
- Дай гроші!
- Не маю.
- Заплати кару за смерічку, а ми тобі кошти опустимо.
- Звідки взяти?
Не дав Юра ані сотика і пішов собі знову на свій самітний верх.
З весною прийшли до него з міста гості: ціла комісія вилізла на єго верх, прийшла на єго  подвір’я, оглядала хату, писала, цінила, що она варта, - і «потеклася» знову до Вижниці. Кошти зросли страшенно. Дирекція скарбу подала хатину Юри на лецитацію. Пани посписували цілі купи паперу. У часописах надрукували едикти в різних мовах з заохотою до людей, щоби купували хатину Юри. До першої лецитації не прийшов ніхто, до другої також ніхто. Не було купців на самотню гнилу хатину у верхах; для нікого не мала вона ціни, тільки для Юри. По тих даремних заходах наказ екзекуції зложено поки що до актів.
Тим часом Юра Боднарюк пас чужі вівці ген високо під хмарами на полонинах. А то часом хмари стелилися й нижче від него, і він ходив собі по зеленій траві і полонинських квітах немов відділений від землі непрохідними сивими мурами. Курив спокійно свою люльку і дивився задумливо на далекі сині верхи гір, що стриміли у небо.
Восени нагадали собі знову пани, що живе на білім світі гуцул Юра Боднарюк і що він винен дирекції фонду смерічку і все те, що за смерічку виросло. В суді ціле поступування з Юрою «зреасумовано». Сказали єму, що через єго недбалість і впертість дирекція фонду має вже втрати коштів на 276 корон. Юра слухав того, як казки, дивувався трохи, але нарешті відповів спокійно:
- Звідки взяти? – І з тим пішов собі знову на свій верх зимувати, байдужний на всі екзекуції, реасумовання, ліцитації і інтабуляції, комісії, едикти – і як там ще всіляко звучать ті красні слова. Нехай собі дирекція фонду тратить, скільки хоче, - має з чого; а він, Юра Боднарюк, бідний гуцул, рад, що ходить по світі та о хліб не просить.
Нема на Юру Боднарюка права. Ті, що писали закони, не знали про гуцула на самітнім верху між лісами. Він стоїть поза правом.