Войти в реку дважды

Герман опоздал к началу презентации. Он тихо вошёл в зал и скромно сел в последнем ряду.
Чукин, высокий худой мужчина с жидкими седыми волосами, забранными сзади в пучок, бодрым голосом читал со сцены стихи, как обычно, раскачиваясь туловищем влево-вправо и отбивая такт взмахами правой руки. Эту его манеру чтения стихов очень любили пародировать всякие окололитературные шавки.
Михаил Чукин среди московских поэтов был фигурой заметной. Поэтому, несмотря на межсезонье и жаркую погоду, гостей в душном зале собралось довольно много -- человек сорок, а то и все пятьдесят.

До Германа донёсся шёпот: «Герка?! Это ты что ли?»
Герман медленно повернул голову. Через стул справа от него с чёрной лакированной сумочкой на коленях сидела… Ну, конечно… Он узнал её сразу, в тот же момент…
-- Люси, ты? Вот так встреча! Нечаянная радость… кажется, так у Блока…
-- Да, вот так встреча!.. -- шёпотом повторила за Германом Люська.
-- Да тише вы, не мешайте слушать! -- шикнула на них дама, сидевшая впереди Германа.
Герман поманил Люську пальцем и кивнул в сторону двери. Та сразу встала и начала пробираться к выходу.
В фойе Герман окинул бывшую одноклассницу быстрым взглядом.
-- Да, вот так встреча! -- повторил он. -- Я тебя сразу узнал, ты, Люси, ничуть не изменилась. Ей-богу. Всё такая же стройная.
Герман немного покривил душой. Выглядела Люська, конечно, вполне благополучной, но уж больно тощей. Ей бы не помешало чуть прибавить в теле, не десятиклассница, небось.
-- Здесь-то ты как оказалась? Имеешь отношение к изящной словесности?
Люська энергично помотала головой.
-- Нет, конечно. Совершенно случайно зашла. Просто шла после работы, увидела афишу, вход свободный. Решила зайти, послушать… А ты?
-- А я здесь, можно сказать, по долгу службы. Впрочем, не только. Михаил Чукин мой давний приятель. Нравятся его стихи?
Люська неопределённо пожала плечами.
-- Понятно. Говоришь, зашла случайно? А что же вырядилась-то, словно на премьеру в Большой театр?
Люська загадочно улыбнулась.
-- Наверное, предчувствие было.
-- Предчувствие чего?
-- Что кого-то встречу. А встретила тебя.
-- Ну, хорошо. Потом ещё поговорим. Давай вернёмся в зал, послушаем нашего поэта.
Когда они входили в зал, Михаил Чукин на полуслове прервал чтение очередного своего шедевра и, по своему обыкновению слегка паясничая, громогласно объявил:
-- А вот и господин Титов, мой друг, мой издатель и благодетель. И как всегда, с красивой женщиной под руку. Прошу встретить его дружными аплодисментами…

Народ в зале явно устал от стихов. Всем хотелось поскорее перейти к обещанному, как значилось в пригласительных билетах, «протокольному мероприятию». Наконец, Михаил Чукин объявил об окончании первой части литературного вечера и пригласил всех присутствующих в соседний зал, где на сдвинутых в центре столах гостей ждало обычное для таких мероприятий угощение: напитки в бутылках и пакетах, бутерброды, пирожные, яблоки, нарезанные четвертинками…
-- Сейчас начнётся всё самое интересное, -- со смешком сказал Герман. -- Тосты, поцелуи, песни под гитару, танцы-шманцы и всё такое прочее.
-- Танцы? -- встрепенулась Люська. -- Обожаю танцы. Особенно шманцы. И вообще обожаю романтику.
-- Понятно. Наверное, не замужем?
Люська дёрнула плечиком.
-- Допустим, сейчас не замужем. И что из этого следует?
-- Ничего. Просто, значит, ты свободная женщина.
Свободная женщина ответила смелым взглядом
-- Да, сегодня свободная.
-- Ну, и чудненько. Значит, сегодня можешь повеселиться в своё удовольствие.

Герману среди общей сутолоки удалось занять два стула в торце столов.
-- Что будем пить? Водку, рислинг, каберне? -- поинтересовался Герман, шаря глазами по столу.
-- Мне соку, пожалуйста. Апельсинный, если есть, -- протянула пластиковый стаканчик Люська.
-- Сок?! -- состроил гримасу Герман. -- А говорила, что любишь романтику.
-- А шампанского нет? Обожаю шампанское, особенно с мороженым.
-- А какое шампанское ты любишь? -- ради прикола спросил Герман.
-- А какое есть?
-- А никакого нет. И мороженого тоже нет.

Подошёл Михаил, взъерошенный, краснощёкий. Галантно поклонился Люське. Повернулся к Герману.
-- Ну, как тебе вечер?
-- Всё нормально. Ты хорошо смотрелся, колоритно. Молодцом!
-- А даме твоей понравилось? Познакомь меня.
-- С удовольствием, -- с внутренней усмешкой произнёс Герман.
Михаил имел обыкновение рыскать по всему обозримому пространству. Видно, такова уж судьба поэта -- быть в вечном поиске.
-- Вот, прошу любить и жаловать, Люси. Моя бывшая одноклассница. Встретились тут случайно.
Михаил наклонил голову, так, что стала заметна лысинка на затылке, и произнёс, воркуя:
-- У вас такое красивое, такое поэтическое имя. Вы, наверное, любите поэзию?
-- Люблю, -- подтвердила Люси. -- Но только хорошую.

-- По-моему, ты обидела моего друга, -- с упрёком сказал Герман, когда Михаил отошёл.
-- Чем же это?
-- Поэты -- народ тщеславный. Как ты ему резанула про поэзию -- мол, люблю, но только хорошую. Словно ткнула мордой в грязь.
-- А как, по-твоему, надо было?
-- А тебе всего лишь надо было сказать, что, конечно, ты поэзию просто обожаешь, что рада познакомиться с поэтом, о котором так много слышала.

Люська рассеянно наблюдала, как полубогемного вида особи мужского и женского пола перемещались по залу со стаканчиками в руках, собирались в кучки, спорили, обнимались, целовались…
-- Ну, Герка, и где же твои обещанные танцы?
-- Подожди немного, скоро все дойдут до нужной кондиции. Тогда будут тебе и танцы, и всё, что хочешь.

К ним подошла, мило улыбаясь, женщина средних лет, несколько склонная к полноте.
-- Здравствуйте, Герман Петрович! Как я рада вас увидеть! Я хочу передать вам пригласительный билет на мой авторский вечер. Через неделю в Добролюбовской библиотеке. Приходите, будет интересно. Билет на два лица.
Герман ответил полупоклоном:
-- Спасибо за приглашение, Оля! Постараюсь, конечно, придти.

В глазах Люси появился огонёк.
-- Я вижу, тебя здесь многие знают. Наверное, часто приходится бывать на подобных мероприятиях?
-- Это часть моей работы, -- объяснил Герман. -- Я работаю в издательстве, поэтому обязан знать современных поэтов и писателей.
-- Хорошая, вижу, у тебя работа: водка, рислинг, каберне, -- съехидничала Люська. -- А эта Оля… Симпатичная женщина. Тоже поэтесса?
-- Она работает звукорежиссёром на телевидении, а ещё пишет песни на собственные стихи, выступает в бардовских концертах. Не без таланта. Божья искра, конечно, есть. Только таких у нас -- пруд пруди, в кого ни плюнь -- все чего-то пишут, сочиняют, исполняют, издают. А вот совершенно непохожих, с особым мироощущением, да со своей собственной интонацией -- таких по пальцам можно пересчитать. Думаешь, я для чего таскаюсь по таким вот тусовкам? Надеюсь отыскать и открыть миру нового гения. Тогда, может, и вся моя жизнь будет оправдана.
-- А твой друг Чуркин? Тоже, каких пруд пруди?
-- Чукин -- это Чукин. Мы с ним давние друзья-приятели, поэтому для меня не важно, гений он или посредственность. Отношения с ним я строю по другим критериям.

В динамиках раздался щелчок, и зал заполнили мощные аккорды. Герман с улыбкой пропел:
-- Besame, besame mucho,
Como si fuera esta noche la ultima vez...

Две пары вышли на свободное пространство, начали дёргаться в такт музыке.
-- Помнишь, Люси? На школьных вечерах всегда эту песню запускали.
-- Помню, конечно, помню. Пойдём потанцуем?
-- Да нет, Люсенька. Я не танцую.
-- Раньше, я помню, ты хорошо танцевал.
-- А теперь я больше люблю смотреть, как танцуют другие.
-- Ну, ты меня удивляешь. Рассуждаешь, прям, как старик.
-- Да нет, это просто чисто философское отношение к суете бытия.
-- Философское! -- фыркнула Люська. -- Только не ври мне, пожалуйста, что ты философ.

В зале стоял шум, гам. Где-то на другом конце столов ударили две гитары… В дальнем углу зала Михаил вёл оживлённую беседу с какой-то накрашенной девицей в платье типа сарафана. Герман наклонился к Люське.
-- Я, пожалуй, пойду. На сегодня мне достаточно веселья.
-- Я тоже хочу уйти. Ты проводишь меня до дома? Я здесь недалеко живу.
-- Разумеется, -- галантно ответил Герман. По правде сказать, Наталья просила его особо не задерживаться, так что эти провожания были ему вовсе не к чему.

Люська взяла Германа под руку, и они пошли по улочке, скудно освещаемой сквозь густую листву матовыми фонарями. Люська молчала, и Герман тоже молчал, думая о своём.
-- А ты помнишь? -- вдруг сказала Люська, прижимая ладонь Германа к своему бедру. -- Помнишь, как ты меня провожал со дня рождения Наташки? Еще хотел поцеловать.
-- Помню, -- подтвердил Герман. -- Конечно, помню. Полная луна, скамейка во дворе. В крови шампанское играет. Помню, попытался тебя тогда поцеловать. Но ты оказалась слишком… так сказать… высоконравственной.
-- Как ты тогда начал меня тискать! Я чуть в обморок не упала..
-- Что ж ты хочешь? Шестнадцать лет, гормоны бурлят. Не бойся. Сейчас тискать не буду.
-- А я и не боюсь, -- заявила Люська. -- Давно уж отбоялась.
Герман хмыкнул.
-- Интересно память устроена. Многое, даже важное, забылось напрочь или вспоминается с трудом. А тот случай я до сих пор помню -- всё, как вчера, хотя, вроде, ничего особенного и не было.
Герман живо представил себе тёплый вечер, скамью под липами во дворе, шуршащее платье юной спутницы, её манящие сочные губы...
-- Я ж тебя тогда так хотел, что у меня внутри всё буквально плавилось. Готов был изнасиловать тебя прямо на той скамейке.
-- Как романтично! -- хихикнула Люська. -- И что же тебе помешало осуществить своё гнусное намерение?
-- Ты ж мне тогда такую пощёчину залепила, что я мгновенно отрезвел. Ещё и щёку до крови оцарапала. Теперь как бреюсь, так твои коготки вспоминаю. -- Герман провёл ладонью по щеке.
-- Ну, прости! Я больше так не буду. -- Люси погладила Германа по плечу.
-- А вообще-то я тебе очень благодарен за ту пощёчину.
-- Это почему же?
-- Потому, что сегодня могу абсолютно честно смотреть в твои синие ясные очи.
-- Я, когда вырвалась от тебя, не помню совсем, как до подъезда добежала, дома мама спрашивает: «Что это, доченька, с тобой?» А я и сказать ничего не могу. Сердце колотится, а язык к нёбу прилип.
Люська закатила глазки, вновь переживая давний эпизод.
-- Я на тебя была тогда так рассержена, просто слов нет… Очень была в тебе разочарована. Я тебе скажу. Ты ведь мне тогда нравился. Особенно твоё имя. Такое романтичное. Как у Германа в «Пиковой даме». Я всё ждала, что ты подойдёшь и извинишься.
-- Что ж ты хочешь? 16 лет, всё переживается с переконтрастом. Я, по большому счёту, был тогда, разумеется, не прав, поэтому приношу свои самые покаянные извинения, хоть и с некоторой задержкой.
Герман прижал руку к сердцу и отвесил лёгкий поклон. Ведь надо было как-то ответить на Люськину тираду.
-- Если был не прав, почему же не извинился тогда?
-- А зачем ты проголосовала за моё исключение?
-- Не я одна, все так проголосовали.
-- Нет, не все.
-- Все. Я хорошо помню. Одна Наташка Болдырева была против. Ну и твой дружок Санёк, конечно, тоже.
-- Я после школы в погранучилище хотел поступать. А раз меня из комсомола выперли, пришлось на этом поставить крест.
-- А зачем ты Витьке Лосеву руку сломал? Это что, было по-комсомольски?
-- Ты скажешь тоже -- руку! Всего один палец. Вообще-то ему за поганый язык тогда ещё мало досталось.
-- А из-за чего вы тогда подрались?
Герман с изумлением посмотрел прямо в лицо Люськи.
-- Ты, что? Не знаешь? Что, правда, не знала? Ну, ты, подруга, даёшь! Из-за тебя же и подрались. Лось о тебе ребятам рассказывал… Ну, в общем, разные подробности.
-- Какие ещё подробности? Нет, ты давай уж договаривай.
-- Эх, Люська! -- вздохнул Герман. -- Не имел Лось права трепать языком, даже если у вас и было что-то на самом деле. А если выдумал -- тем более.
-- Ничего у нас с ним не было. Пару раз в кино сходили -- и всё. Клянусь тебе.
-- Да не к чему мне эти клятвы, Люси. Было, не было -- какая теперь разница? Сейчас всё это уже не важно. Просто жизнь пошла немного по другому сценарию, но, может, это и к лучшему. А я с Лосём как-то раз пересёкся в Сокольниках, мы пошли с ним в пивной ресторан и очень душевно там посидели. Вспомнили школу, пацанов, девчонок наших. Хороший был класс, сильный. Многие в вузы поступили, вообще состоялись по жизни. А Лось теперь, представь, доктор наук, профессор, преподаёт в Бауманке, не просто так.
-- Профессор? Вот это да! Никогда бы на него не подумала. А твой дружок Санёк, он что?
-- А Санёк, Люси, погиб в Афгане. Вечная ему память. Кто-то из местных подбросил ему авторучку, а оказалось -- мина-ловушка.
-- Да, печально, -- вздохнула Люська. -- А с кем-нибудь из класса ты ещё связь поддерживаешь?
-- Аркашку помнишь?
-- Аркашку? Клоуна нашего классного что ли?
-- А он, представь, стал классным специалистом по реставрации музыкальных инструментов. Иногда захожу к нему в мастерскую на Фрунзенской набережной. Там у него в подвале фисгармония стоит, так он, как выпьет, на ней бацает. Красиво у него получается.

-- А вот мой дом. Быстро дошли. Зайти не хочешь?
-- Как говорится, на чашку чая?
-- Могу и чаем угостить.
Герман не колебался и сотую долю секунды.
-- Нет, спасибо, как говорится, за интересное предложение. Но мне пора, я и так задержался... Спасибо за замечательный вечер. Без тебя он был бы не таким интересным. Ну, и до новой встречи… через 30 лет!
Люська насмешливо прищурила правый глаз:
-- Что, герой, струсил? Раньше ты, как будто, был немного смелее.
-- Конечно, струсил, Люсенька. Как только представил себе, что приду домой с разодранной щекой. Боюсь, супруга не оценит юмора.
-- Не бойся. Я пошутила. Поцелуй меня на прощание!
-- Почему нет? За все тридцать лет.
Герман обхватил Люську за талию, а она вся прильнула к нему, закрыв глаза и часто дыша. Так молоденькие актрисы имитируют любовное волнение.
Через полминуты Люська отстранилась, в упор спросила:
-- Ну, и что дальше?
Герман усмехнулся.
-- А ничего. Это я так, по прежней привычке. Зашёл бы, конечно, к тебе -- посмотреть на твоё житьё-бытьё. Да только знаешь -- нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
-- Какую реку?
-- Это такая поговорка.
-- У тебя всё -- поговорки, отговорки…
-- Знаешь, Люси, жизнь меня научила, что не стоит возвращаться к тому, что ушло. Всё ведь совсем другое, не такое, как в памяти. И мы другие, и река другая. И берега, и вода, и дно. Не стоит ворошить, что было.
-- Поросёнок ты, Герка. Каким был, таким остался.
-- Поросёнок, так поросёнок. Спасибо на добром слове.
Герман махнул рукой, повернулся и пошёл вразвалочку по направлению к станции метро.

-- Ну, и как прошла презентация? Интересно было? -- поинтересовалась Наталья.
-- Очень даже интересно, Михаил был просто в ударе, -- ответил Герман и после секундной паузы добавил. -- Знаешь, кого я там встретил… ни за что не угадаешь... Люську, Люси, комсорга нашего. Помнишь её?
-- Помню, конечно, -- с кислой улыбкой пробормотала Наталья. -- Твоя тайная любовь.
-- Да, было дело, -- буркнул Герман. Развивать эту тему дальше у него не было желания.
-- Как же я ей завидовала, когда ты на неё смотрел! По-моему, ты ей тоже... Ну, и как она сейчас?
-- Всё такая же попрыгунья. Скачет на одной ноге. Вроде бы и не замужем, обручального кольца, во всяком случае, не носит. Жаль, я фотоаппарат не взял с собой.
-- А кем работает?
-- Не знаю, не догадался спросить. Выглядит фирмово…
-- Понятно, -- с непонятной интонацией сказала Наталья. -- Есть не хочешь? Может, чаю выпьешь?
-- А знаешь что? -- сверкнула в голове Германа богатая идея. -- А не выпить ли нам сегодня немного вина, ещё лучше шампанского?
-- Шампанское? С чего это вдруг такая романтика?
-- Захотелось почему-то шампанского. Как Чехову. Не помнишь, кто так сказал: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку»?
-- Это Гераклит Эфесский. Ещё он сказал: «Всё течёт, всё меняется». Помнишь, отдыхали в Турции, ездили на экскурсию в Эфес на развалины?
-- Умница, ты Наташка, однако! Недаром всегда была отличницей. Давай выпьем шампанского за философию, за философов и за их ошибки.
-- Почему же за ошибки?
-- А потому, что Гераклит немного ошибался. Всё течёт, всё меняется, но что-то всегда остаётся неизменным. Потому вот и вхожу в одну и ту же реку уже целых двадцать пять лет.
Герман бросил испытующий взгляд на жену, она ответила ему лёгким кивком.
-- Значит, так. Сначала выпьем шампанского, а потом погуляем, поглядим на звёздное небо. Сколько помню, оно всё такое же, ничуть не меняется. И Большая Медведица, и Малая -- обе на своём месте. И мой любимый Жираф тоже.
Наталья мечтательно улыбнулась.
-- А помнишь, как ты показывал мне Жирафа, учил находить на небе? Мы с тобой тогда в первый раз поцеловались. Помнишь?
-- Пойдём, поглядим на нашего Жирафа. Заодно и поцелуемся. Под звёздами и луной. Как прежде.
-- Вообще-то можешь и сейчас поцеловать, уж коли возникло такое желание, -- скромно потупила взор Наталья.