За что?

               
       - Ма-а-а, ну почему это именно со мной произошло? Почему-у-у? За что? Во имя чего? –  горько рыдала я и между краткими безысходными  вдохами скулила, словно одинокий брошенный волчонок.
      - Такова  наша доля, –  тяжело выдохнув, ответила мамочка и еще крепче прижала меня к своей теплой груди, приглаживая мои непослушные волосы.
      - Доля, доля…Сколько можно мне про эту долю рассказывать? Почему именно нам все это?  Почему мы – я, ты, бабушка… Почему не они?
      - Тихо, моя родная, тихо! Все хорошо.
       - Что хорошего, мама? Что хорошего в том, что ты умеешь любить безмерно, не требуя ничего взамен. Кто за это сегодня спасибо скажет? Кто, мама? Паразиты, которые ненасытно пьют тебя, а опустошив до дна, выкидывают на свалку?
       - Ну, за это спасибо никогда не говорили, не только сегодня. Все, моя хорошая, все, – утешала меня мама. –  У нас все будет хорошо! Мы обязательно справимся, – она меня в который раз крепко прижала к такой родной  груди и, покачивая как малое дитя, сказала. – Ты хочешь знать почему? Тогда слушай:

     «…Девушка бежала, задыхаясь, но не от страха, всеобъемлюще захватившего мир,  а от узурпаторов, посягавших на  нежность и свежесть, бурно расцветавших в ее сердце. Бежала, чтобы сохранить и спрятать то святое, что еще осталось, что впоследствии спасет мир и то, от чего сейчас так яростно отрекаются.
      - Еретичка! Схватить ее!  - раздался нечеловеческий вопль.
    Девушка бежала не оглядываясь, спотыкалась, падала и снова поднималась. Казалось, что она летела, пробираясь сквозь чащу знакомого леса. Каждая травинка, каждый листочек, каждая букашечка пытались помочь и укрыть юное цветущее создание. Она остановилась, чтобы отдышаться и где-то спрятаться. Беглянка подошла  к  старому  могучему дубу и нежно обвила широкий ствол дерева гибкими, изящными руками, гладя ладонями шершавую поверхность, как бы залечивая раны:
       - Батюшка, родненький, укрой меня, спаси, сохрани, защити.
      Дуб припустил крону в ответ, обнимая  и питая свое дитя.
      - Вон она, лови! – черные всадники беспощадно неслись, вздымая пыль, мрак и смрад на своем пути.
    Беглянка поблагодарила дуб и с новыми силами кинулась в путь. Лес расступился, расчищая дорогу.  За лесом ожидало теплое изумрудное озеро, готовое укрыть в любую минуту. Адель с разбега нырнула в воду и исчезла. Появилась она на воде спустя десять минут, тихо подплыла к противоположному берегу и спряталась в камышах. Почувствовав безопасность, девушка вышла на берег. Отжав мокрые волосы и подол длинной рубахи, Адель осмотрелась по сторонам и побежала  в сторону родной деревни.  Где-то на полпути беглянка почувствовала нарастающий запах пыли, едко пронзающий ее чувственный нос. Адель убыстрилась. Пыль  вдогонку неслась темным облаком, сметая все на своем пути. Пыль безжалостно поглотила Адель. Девушка почувствовала, как ей  на  шею набросили  тугую кольцевидную веревку, передавливая дыхание. Она отчаянно, из последних сил обхватила веревку обеими руками, оттягивая ее от раненой шеи, и набрала огромный, спасительный глоток  воздуха. Новый грубый рывок петли отключил сознание девушки: …Адель очутилась на берегу синего моря, где она беззаботно купалась в лучах ласкового заката. Красное, любящее зарево нежно обнимало ее и разговаривало с ней.
        - Солнышко мое, – приподнимая ее на лучевых руках и  гладя пухлые рыжие  щечки, молвило зарево. – Потерпи немножко, потерпи.
        Адель в ответ протянула руки к звездному свету и очнулась. Осмотревшись вокруг, она поняла, что лежит на каменном полу  в холодной железной клетке: ни солнышка, ни души, ни человеческого тепла – мрак.
       Ее выставил на площадь, на вселюдное обозрение. Она спокойно и мирно наблюдала за происходящим. Обезличенные женщины, больше похожие на обезьян, громко вопили, искажая свои и так уродливые лица. Толпа злорадствовала:
       - Ведьма, сжечь ее!
      Одни плевались, другие  кидались камнями, корча рожицы и производя руками диковатые жесты.
      - На костер ее, распутница! – вырывая себе глотку, крикнула одна из женщин в толпе и заржала. – Что больно? Ха-Ха-а-а-а. Так и надо тебе, проклятая!
     Адель смиренно стоила и невозмутимо смотрела на них. Камни градом летели  в невинное, божественное дитя. По лбу текла кровь. Красивая, свежая, яркая кровь капала на все еще белую рубаху в то самое место, где находилось сердце. Она смотрела на них и ужасалась, слезы текли рекой  по ее юным девичьим  щекам, но не от физической боли, а от боли души, от осознания  безысходности. Адель понимала, что ни она, ни кто-либо другой не сможет им помочь – очерствевшие сердца не увидят, не услышат этой помощи:
     «И это женщины, вот это вот женщины? Кого они могут произвести на свет? Женщина, предназначение которой  заключается в том, чтобы дарить миру любовь, счастье и красоту, влюбляя в себя своей нежностью и лаской, гибкостью и грациозностью, кристальнейшей чистотой помыслов и бескрайностью своего сердца; превратилась в зверя уродливого, дикого и очень опасного. Недолюбленные женщины, недолюбленные мужчины, не любящие жизнь, что же с вами будет?»
        - Родные мои, опомнитесь! Что вы делаете? На этом же месте может оказаться любой из вас, – с последней надеждой крикнула Адель, пытаясь хоть что-то донести до темной толпы.
      Завороженные сладостью женского  голоса мужчины, открыв рот, наблюдали за небывалой красотой,  их дикие женщины прикрывали им бесстыжие глаза и неугомонно кричали:
      - На костер ее, распутница! Распутница! Распутница!
      На этот раз грязный  тяжелый камень попал в висок Адель, вызвав сильное головокружение. Из последних сил, срывая свой чистейший голос, со слезами на глазах ведающая молодая женщина обратилась к толпе.
      - Мне жаль вас! Рабы, рабы! Посмотрите на себя в зеркало, посмотрите в кого вы превратились. Вы же никого не любите, вы не любите себя, вы не любите детей своих. Как они будут любить вас, если вы их этому не научили? Как?
       Смрад нарастал, толпа неудержно рычала, уже невозможно было дышать. Одна из дикарок,  озверевши,  вбежала на эшафот, подошла к «виновнице торжества» и  хотела было схватить ее за косы, но отступила перед небывалой неземной  красотой. Волосы Адель, цвета позолоченного каштана, покоряли взор. Ее все еще чистое, сияющее тело источало ванильный аромат.  Ее глаза, ясные  зеленые глаза, отражали знания небес и втягивали в омут райских грез, чаруя сознание. Дикарка долго не могла оторвать взгляд, затем покорно опустила глаза и мирно ушла.
      Адель казнили. А эту, забравшуюся на помост женщину, больше никогда не видели в людных местах. Говорят, она в лес ушла и стала отшельницей и была казнена за колдовство».

     Так вот, доченька,  – продолжала мама,  –  женщина, забравшаяся на эшафот - моя пра-пра-пра…мамочка  и твоя пра-пра-пра…бабушка. Ты хочешь знать, что же она там увидела? Она увидела любовь, искреннюю и безусловную. Ведьма  ее любила, не смотря ни на что, не смотря на то, что та хотела причинить ей боль.  Дикарка впервые в жизни почувствовала себя Человеком, поистине любимой и кому-то нужной.
       Я долго молчала, потупив взор, ибо сказать, поистине, было нечего.