7. Великий Дуня, венгерские военнопленные и пути Г

               
          
            
                А.В.Летенко

               ВЕЛИКИЙ ДУНЯ, ВЕНГЕРСКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ И ПУТИ ГОСПОДНИ
                (Из воспоминаний)
          
    Недавно мой друг и начальник  подарил мне компакт-диск с записями своего пения. Этот диск я теперь слушаю часто и с большим удовольствием.  Конечно, этому самодеятельному певцу не хватает профессионализма – и это я замечаю, как закоренелый любитель belle canto. Однако этот недостаток он с лихвой компенсирует глубочайшей задушевностью и, я бы сказал, «нервностью» исполнения.  Кроме того меня пленяет  его репертуар, состоящий главным образом из шлягеров начала и первой половины ХХ века, ну, и конечно, песен Исаака Осиповича Дунаевского.  Звуки этого пения невольно вызвали в моей памяти весьма приятное воспоминание об одном событии более чем двадцатилетней давности,     которым мне хотелось бы поделиться. 

    Как-то во второй половине 1980-х годов судьба в очередной раз забросила меня в Будапешт  на научную  конференцию. В то время там ещё оставалась толика моих бывших коллег по совместной работе в Совете Экономической Взаимопомощи. Некоторые из них были моими близкими и, я бы даже сказал, сердечными друзьями.  Один из них – Ференц Радич, узнав о моём приезде и о том, что территориально моя конференция проходит в Буде, в паре километров от площади Москвы, предложил  встретиться там и вместе пообедать неподалёку – в швабском  ресторане, расположенном чуть повыше от того места - в будайских холмах.  Он сказал, что  любит это заведение, поскольку там очень уютно, да и кухня великолепная – особенно нравящаяся тем, кто хочет отдохнуть от повсеместной,  всеохватывающей и всепроникающей венгерской паприки.

    Ресторанчик оказался и вправду прелестным, по виду напоминающим пряничный домик из известной сказки. Его небольшие помещения были оформлены по старинным немецким образцам – с занавесочками и скатертями «в подборочку» из  красивой  ткани в мелкую клетку. На стенах полочки, на полочках красивая керамика – ну просто радующий глаз образцовый домашний немецкий уют. Поначалу нас не хотели туда пускать, хотя зал был совершенно пуст. Оказалось, что ресторан был уже заказан, как у нас говорят, на «спецмероприятие», начало которого ожидалось через пару часов. Однако Ференц уговорил хозяев пустить нас, поскольку мы не собирались засиживаться, ибо у обоих ещё до конца дня были дела.  Торжественно поклявшись немедленно уйти по первому же требованию, мы расположились за небольшим уютным столиком и принялись за швабскую еду, оказавшуюся просто чудесной. Но вот то, что мы тогда ели, я не помню и, наверное, никогда уже не вспомню, ибо эту часть памяти мне заслоняет воспоминание о том, что произошло дальше в этом ресторане.

    А случилось вот что. Когда наш обед перевалил свой экватор, у меня за спиной появился местный музыкант - весьма пожилой человек со старинным аккордеоном «HONNER» - и начал готовиться к вечернему выступлению. Прислушавшись к звукам нашего разговора, он обратился к Ференцу и спросил: «Вы что, говорите по-русски? А этот парень действительно из России?». Получив утвердительный ответ, он попросил Ференца сказать мне, что, по его мнению, на свете нет лучшей музыки, чем советские песенные мелодии 30-х годов, и вершиной здесь безусловно является музыка Исаака Дунаевского. Признаться, сказанное им меня слегка удивило, поскольку за пару лет до этого точно такие же слова я услышал из уст своего коллеги, известного венгерского экономиста Кальмана Печи.

    Дабы подтвердить свои слова, музыкант сел на стул, постелил бархотку на колени и заиграл на своём инструменте с пожелтевшими от времени клавишами песню «Как много девушек хороших». Аккордеонист он оказался классный. Ну и как тут было удержаться, чтобы не запеть? Ведь небольшой стаканчик славного венгерского вина “Soprony Kekfrankos” уже потихоньку бродил во мне. Ну я и запел. За «Девушками» последовали «У меня есть сердце», «Случайный вальс», «Если любишь, найди» и что-то ещё. Как пел, не помню, но в тот момент чувствовал себя как  глухарь на лужайке, который ничего не видит и не слышит, а только наслаждается, токуя. 

    Но, как говорится, «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Концерт, а заодно и обед, пришлось свернуть, поскольку в холле уже начали собираться вечерние гости. Сердечно поблагодарив и тепло попрощавшись с аккордеонистом, мы вышли на улицу под аплодисменты и восторженные приветствия сотрудников ресторана и собиравшихся на вечер гостей. Признаюсь, трудно описать чувства, которые меня в этот момент обуревали. Наверное, они были похожи на то, что испытывают олимпийские чемпионы во время церемонии награждения.  В машине, по дороге в город  Ференц сказал мне: «Не думал, Саша, что ты на такое способен. Конечно, ты немножко «подвирал», но пел с душой и сердцем.  Молодец, мне и людям очень понравилось».  Потом он мне рассказал, что пожилой музыкант – это бывший венгерский военнопленный, накопивший  запас русских мелодий в конце сороковых годов в лагере под Воронежем.
    О добросердечном отношении к русским людям со стороны бывших венгерских (как, впрочем немецких, итальянских, испанских и прочих)  военнопленных я знал и до этого, и даже несколько раз сам сталкивался с этим. Первый раз это произошло в ресторане «Янош пинце», куда меня возили на автобусе обедать среди прочих  рядовых членов советской делегации Всемирного конгресса экономистов 1974 года. Метрдотель этого заведения, узнав, что мы русские, не отходил от наших столов, окружил нас особым вниманием и даже приносил «добавки». Один раз, выходя из ресторана, я с большим удивлением ощутил его руку в своём кармане и обнаружил, что он суёт мне туда персик.  Друзья мне сказали: «Саша, не удивляйся. Это бывший военнопленный. А они все очень любят русских». Второй раз с таким человеком мы столкнулись уже в матранских горах на фольклорной деревенской свадьбе, которую чуть было не превратили  в настоящую, если бы нас – всех вдребезги пьяных - вовремя не рассовали по автобусам. Так вот, председатель местного колхоза – бывший военнопленный – сел в наш автобус и заявил, что он уезжает вместе с русскими и будет гулять с нами все последующие дни вплоть до самого нашего отъезда из страны. И никто не мог его вытащить – ни друзья, ни секретарь парткома -  до тех пор пока не пошли и не разбудили его жену Жужи, под строгим взглядом которой он  покорно вышел из автобуса и, вобрав голову в плечи, поплёлся домой. Вы спросите, откуда я узнал её имя? Просто я запомнил, как он, проходя мимо меня, бормотал: «Жужика, медь! Жужика, медь,медь!», то есть по-русски «Жужика, иду, иду, иду».
     А причина такого отношения к русским в общем-то объясняется просто. В конце срока своего пребывания в СССР  военнопленные, как правило, находились в «расконвоированном» состоянии и могли относительно свободно перемещаться. Естественно, они посещали русских вдов. И вот, наблюдая голод, нищету и убожество русского семейного (особенно вдовьего и детского) бытия тех лет, они – вполне прилично обеспечиваемые Сталиным едой и другим довольствием в строжайшем соответствии с «Женевской Конвенцией о военнопленных» – просто были потрясены этим несоответствием и сохранили это потрясение и благодарность к русскому народу навсегда. Сюда следует добавить и влияние удивлявших их традиционных  черт незлобивого отношения православных людей ко всякого рода узникам, каторжникам и тому подобным «несчастненьким» людям, которыми они тогда были. 
             
       Завершая свой рассказ, скажу ещё несколько слов и о судьбе Ференца Радича. Это когда-то был весьма и весьма не рядовой мадьяр. В 1970-1980-е годы он служил заместителем заведующего  Отдела пропаганды  ЦК ВСРП. Его брат был «шишкой» в Министерстве обороны. В общем-то это была элита венгерского общества. Однако, из-за трений с руководством, уже тогда начинавшим политическую переориентацию, его «выперли» в Москву, как тогда поступали со многими венграми, когда-то учившимися у нас или не скрывавшими своей симпатии к СССР. Так, к примеру, поступили и с моим добрым другом Андрашем Дунайски – бывшим директором крупнейшего в Венгрии завода тяжёлого машиностроения «GANZ-MAVAG», высланным в Москву на должность экономического советника венгерского посольства. В Москве мы с ним жили в соседних домах и часто встречались.

       С Радичем и другими венгерскими друзьями и коллегами по СЭВ-у мы весьма часто посиживали у меня дома за «белым столом» (так мадьяры называют стол с угощениями). Этому в немалой степени способствовало и то, что дом у меня был холостяцкий, а также то, что в  доме на Дорогомиловской, 14, где я жил, располагался «Csemege bolt» - закрытый для прочих магазинчик венгерского посольства, где члены их диаспоры могли покупать на рубли свои национальные специалитеты. Они бывали там часто, и иногда заходили ко мне «немного посидеть». С одной из таких посиделок у меня связано незабываемое воспоминание.

       Однажды, когда у меня в доме был Радич, в дверь позвонили, и. открыв её, я увидел перед собой своего  товарища Володю. Я обрадовался новому гостю, но вот, что произошло с Володей и Ференцем в момент, когда они увидели друг друга, и какая радость  засветилась на их буквально изумлённых лицах, мне сейчас трудно описать.  Через какое-то время они оторвались друг от друга и  успокоились, и поведали мне следующее о событиях 30-летней давности. Оказывается, в конце 1956 года Ференц Радич занимал пост секретаря райкома партии в городке Гёдёллё -  восточном пригороде Будапешта. В разгар известных событий, происходивших тогда в Венгрии, к нему в кабинет явились «борцы за свободу» и так разъяснили ему его дальнейшие перспективы: «Сегодняшнюю ночь ты тут подрожишь под нашим присмотром, а завтра мы повесим тебя вниз головой вон на том дереве, что растёт во дворе, и будем согревать твои яйца огнём от спичек и зажигалок, любуясь твоей на это реакцией».  Как Ференц провёл ту ночь, можно только представить, но утром аутодафе не состоялось, поскольку на рассвете в городок вошли русские танки. На броне передового из этих танков тогда восседал совсем молоденький офицер Володя. Тогда и произошла их первая встреча. Вторая же случилась в описываемый день у меня дома. Удивительно, насколько пути Господни неисповедимы!

         Дальнейшая судьба Ференца грустна и печальна. После окончания срока СЭВ-овской командировки он какое-то время трудился в Высшей партийной школе в Будапеште, а после ухода коммунистов от власти долго не мог найти достойного применения своим силам.  Связавшись по совету своего брата с нечистоплотными бизнесменами, занимавшимися махинациями в торговле лесом, он поначалу попал в затруднительную финансовую ситуацию. А после того, как он перевернулся вместе с  машиной на мокрой карпатской горной дороге и получил серьёзные ранения и ушибы, долго не прожил. Удивительно, что большинства моих венгерских друзей и коллег того времени уже почти никого нет на этом свете. Остался только последний мой близкий друг Пал Голобич, продолжающий потихоньку профессорствовать в Университете города Печ. Мы с ним продолжаем регулярно созваниваться и переписываться. Но, наверное, уже не увидимся никогда…   

      И, наконец, последнее. Сейчас, когда я пишу эти строки, по «культурной» программе московского телевидения показывают документальный сериал об Исааке Дунаевском – «Монологи великого Дуни». Думаю, авторов этого сериала вполне мог бы заинтересовать этот мой рассказ.