10. О лозунгах

                А.В.Летенко
                О ЛОЗУНГАХ
                (Эссе)
         
      Недавно я листал узбекский словарь. Когда я наткнулся на слова «тинчлик», «озодлик», «дустлик» и другие,  меня невольно охватили забавные воспоминания, которыми  я  захотел поделиться.  Однако затем к этим воспоминаниям сами по себе присоединились некоторые другие мысли и рассуждения, и я не нашёл ничего лучшего, как вкупе изложить их ниже.
 
         Итак, начну с тривиального утверждения о том, что человек и сам по себе способен отличать добро от зла и честь от нечестия, ибо в нём заложен Внутренний Закон, именуемый внутренним голосом,  духовной силой или совестью.  Впрочем, если он не развивает в себе духовную силу, то его внутренний голос может замолкнуть, а совесть умереть. И тогда для поправки положения  должен вступить в действие Внешний Закон, начала которого даны ему Богом.  Первый ветхозаветный закон,  иначе -  «закон строгой правды» -  учит, в частности, так:  «Почитай отца своего и матерь свою, чтобы тебе хорошо было, и чтобы ты долго прожил на земле», «Не убивай», «Не прелюбодействуй», «Не воруй». Новозаветный закон или «закон Божественной любви» указывает пути достижения духовно-нравственного совершенства, в том числе: «Блаженны плачущие (о грехах своих); потому что они утешатся», «Блаженны  жаждущие правды, потому что они насытятся», «Блаженны милостивые, потому что они помилованы будут».
 
          Человек не может жить без лозунгов, призывов, заповедей,  руководящих указаний, предписаний и прочего, что определяет его образ мыслей, привычки,  поведение во всех ситуациях и сферах  жизнедеятельности.  По краям этой массы с одной стороны стоит Закон Божий, полученный с небес и регулирующий суд небесный, а с другой – Уголовный, Гражданский и другие кодексы и поучения, составленные человеком для самого себя и ближнего своего, дабы практически удерживаться в рамках добра и зла в применении к суду земному.
 
          Внутри  этой совокупности мы находим величайшее множество разнообразных направляющих положений  и тьму самых разнообразных нравоучительных текстов.  Ведь кроме правил и указаний, не меньшее, а может быть и большее действие на человеческое сознание оказывает мудрость, содержащаяся в народных пословицах, поговорках, а также в изречениях вполне конкретных мудрецов, изложенных, например, в виде афоризмов.  По определению А.И.Фюрстенберга, афоризм (от греческого aphorismos – краткое изречение) суть обобщённая, законченная и глубокая мысль определённого автора, выраженная в лаконичной отточенной  форме, отличающаяся меткой выразительностью и явной неожиданностью суждения. Как и пословица, афоризм не доказывает, не аргументирует, а воздействует на сознание оригинальной формулировкой мысли. Афоризм, словесная ткань которого не терпит  изменений, тем выразительнее, чем он короче; лучшие из них состоят из 3 – 5 слов. Афоризмы рождаются в контексте научных, философских, художественных произведений, а также самостоятельно: «Краткость – душа ума» (У.Шекспир), «Краткость – сестра таланта» (А.Чехов), «Бездарность легче прощают человеку, чем талант» (Э. Кроткий), «Каждый слышит только то, что он понимает» (И.Гёте), «Знание – сила» (Ф.Бэкон), «Образование – это то, что умным открывает, а от дураков скрывает всю глубину их невежества» (Э.Бирс).

          В старину  «лозунгом» именовали условное секретное слово, употреблявшееся в боевом охранении войск. Сейчас  это называется «пароль». Новое значение это слово получило во времена социальных сдвигов и катаклизмов, когда пришли в движение  большие массы людей, возникли политические движения и партии.  Теперь оно означает «призыв, выражающий в краткой форме руководящую идею, задачу, требование». Искусство лозунгов и деклараций достигло высокого уровня во времена Великой Французской революции. Вот её образчики – первая и последняя (17-я) статьи Декларации прав человека и гражданина от 26 августа 1789 года: «Люди рождаются и остаются свободными и равным  в правах» и «Собственность есть право неприкосновенное и священное».  Из Франции же к нам пришли лозунги, абсолютно противоречащие последнему: «Экспроприация экспроприаторов» и «Мир хижинам - война дворцам!».

          Лозунги всегда были и будут мощным средством политического воздействия на народные массы. Их можно использовать для объединения людей, дабы решать общие благородные задачи; ими пользовались, пользуются и будут пользоваться негодяи для превращения толпы во всё сметающую силу в интересах этих негодяев. Лозунг «Patria o muerte!» (Родина или смерть!) объединял кубинцев для сопротивления угнетателям из Соединённых Штатов,  крики «Аллах акбар!» (Велик Аллах!) снимали и снимают всякие моральные ограничения, препятствующие уничтожению евреев и прочих неверных. Вот ведь как просто: скажи «Аллах акбар!» и можно без зазрения совести приступать к  поджогам  авто, принадлежащим ни в чём неповинным жителям,  громить и грабить магазины Парижа, Гааги и Лондона, наконец, изнасиловать и зверски убить своего бывшего кумира Муаммара Каддафи.
   
          Свойство лозунгов превращать толпу в мощную, одержимую, всё на своём пути сметающую силу и  напрочь отключать у каждого в этой толпе его индивидуальную совесть великолепно понимали большевики.   Об искусстве агитации писал  один из ведущих их теоретиков Г.В. Плеханов: «…пропагандист даёт много идей одному лицу или нескольким лицам, а агитатор даёт только одну или только несколько идей, зато даёт их целой массе лиц…» (Соч., т.3, 1928, с. 400).

         Большевики поначалу достигли здесь довольно заметных  успехов ещё и потому, что догадались давить на самые чувствительные болевые точки людей, на самые мощные и одновременно примитивные рычаги, руководящие их поведением – прежде всего на зависть, являющуюся биологической основой так называемого классового сознания.  Удовлетворение этого чувства они называли «выражением кровных интересов народа».  Сперва они действовали весьма умело, якобы принимая на себя ответственность за, например, позволение обитателям хижин громить дворцы и «грабить награбленное» (удачный и весьма доступный для русского понимания перевод французского лозунга «экспроприация экспроприаторов»).  С дворцов русский народ перешёл на разорение своих храмов, на измывательство и физическое уничтожение своих духовных пастырей. Нигде в мире ничего подобного не было и до сих пор нет. Агитационный успех был более чем полный.

          Но прошло время, и с большевистской агитацией произошло то, от чего предостерегал В.И.Ленин: «…Без ясного, продуманного идейного содержания агитация вырождается в фразёрство» (ПСС, 5 изд., т.47, с.74). Однако фразёрство и враньё вышло на авансцену ещё и потому, и главным образом потому,  что политически активные «трудящиеся массы» уже не были нужны большевикам для завоевания власти. Власть была захвачена прочно, и массы уже нужно было привести к покорности, приучить к рабскому труду, превратить народ в послушное и легко управляемое стадо. Но нельзя же вывешивать лозунги типа «Рабы! Все как один – в стадо, под пастуший кнут!». Нужно было придумывать что-то новое. А где его взять?

           Агитаторы изощрялись в изобретении новых форм, однако действенных не находилось. Новые пастыри «понимали под политикой мелкие приёмы, сводящиеся иногда чуть ли не к обману» (Там же, т.43, с.58). Кидались во все тяжкие. Трудно представить себе, сколько народных денег и времени было потрачено на кампанию по разработке, распространению и пропаганде никому не нужной бумажки под названием «Моральный кодекс строителя коммунизма»! Или, к примеру,  в восточногерманской газете «Нойес Дойчланд» над шапкой из номера в номер печатались «лозунги дня» (lozung des tages), которые никто не читал. Из носу выковыривались такие, например, стихотворные  шедевры, как: «Учись экономить, веди расчёт. К делу нужен хозяйский подход!». Автору этого эссе он особенно запомнился потому, что однажды он своими руками намалевал его масляными красками на куске оргалита для установки рядом с правлением колхоза, в который он был командирован в составе сельхозбригады его научно-исследовательского института.

           Для приведения масс к покорности новым пастырям показалось проще всего заняться самолюбованием и самовосхвалением, показывая таким образом, что они особенные  и имеют право командовать, когда другие - нет. И они не придумали ничего лучше, чем заполнить улицы, стены и крыши домов в городах и сёлах разного рода сооружениями из металлобетонных букв разного размера, складывавшиеся в следующие утверждения: «Слава КПСС!», «Вперёд к коммунизму - светлому будущему всего человечества!»  «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!», «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Первое время после установки на эти буквы ещё обращали внимание, но вскоре в них  перестали вглядываться, как привыкают к тривиальным деталям интерьера.

          Лозунги менялись, но на них перестали обращать внимание. Так, автор хорошо помнит череду следовавших  друг за  другом лозунгов на их постоянном «законном» месте -  на юго-восточном углу забора московского Стадиона юных пионеров, выглядывающего на перекрёсток Ленинградского проспекта и Беговой улицы. Помнит  вывешенную там когда-то сталинскую сентенцию: «Мир будет сохранён и упрочен, если народы возьмут дело мира в свои руки и будут отстаивать его до конца» и сменившую её картинку с изображением  Хрущёва и его пустыми, ни уму ни сердцу не говорящими словами: «Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!», а также многие другие. Всё это, действительно, сейчас  мало кто может вспомнить. Мало кто это вообще замечал.

          Но самое интересное заключалось в том, что и сами агитаторы не всегда ведали, что творили.  Помню, как летом 1976 года, проезжая на трамвае через Старые Черёмушки, я увидел установленный на зелёной лужайке трёх-пятиметровой высоты бетонный лозунг «Политику партии поддерживаем и одобряем!» и буквально обомлел. Мне в тот день нужно было попасть на Якиманку, и, сделав небольшой крюк, я зашёл в Отдел пропаганды Советского райкома КПСС, располагавшийся на углу Полянки и Спасоналивковского. Впрочем, слабо сказано «зашёл». Сначала меня долго не пускали на вахте. Потом в самом отделе никто из-за большой якобы занятости не хотел со мной разговаривать. А когда я раскрыл рот, меня прервали на первых же словах, объяснив, что этот великолепный лозунг установлен в соответствии с «Планом монументальной пропаганды Советского района», и что он их достижение и гордость. И вот тут я не выдержал и психанул. Повысив голос, я сказал им следующее: «План планом, гордость гордостью. Но что с вами будет на другой день после того как, к примеру, в журнале Пари Матч появится панорамное фото этого лозунга, стоящего у входа в сумасшедший дом «Канатчикова дача» с подписью типа: «вот кто в СССР поддерживает и одобряет политику КПСС». Раздражённый я не стал наслаждаться их реакцией на мои слова, а выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Да, а лозунг? Говорят, его снесли в тот же вечер. Сейчас, честно сказать, я сожалею о своем импульсивном поступке. Пусть бы  стоял себе на потеху людям…
    
          Своё крайнее выражение индифферентное игнорирование коммунистических лозунгов и призывов приобретало на окраинах страны – в национальных республиках. Если кто-то подумает, что их вывешивалось там меньше, чем в Москве, то он ошибается. Их там было даже больше. Однако создавалось впечатление, что выставлялось это богатство вовсе не для внутреннего потребления – а для комиссий из центра или зарубежных делегаций. Так, в Узбекистане в 1980-е годы ни в городе, ни на селе нельзя было повернуться, чтобы не увидеть или не задеть плечом написанные  на щите,  на заборе, или на стене дувала слова «КПСС-га шон шарафлар!» («Слава КПСС!). По-видимому, в республике существовали или даже были жёстко установлены нормативы и коэффициенты «лозунговой плотности» (количество на единицу площади).
 
          Истинную действенность  этой агитации демонстрирует следующий разительный пример. Подъезжая  как-то на автомобиле к  «воротам Тамерлана» - на полдороге от Джизака к Самарканду, я заметил на двух соседних склонах гор выложенные белым камнем громадные буквы, сложенные в слова. Слева было  привычное узбекское: «КПСС-га шон шарафлар!», а справа по-русски было написано (вы не поверите!) «Слава КАПСС!». Замечу, что буквы эти уже слегка подзаросли травкой и кустарником, а значит и эта буква «А» присутствовала там не первый день и не первый месяц. Попросив остановить машину, я обратился к друзьям-узбекам с вопросом – как это можно было не заметить такое столько времени? Неужели здесь не проезжают грамотные люди? Где же недрёманное око наших идеологических руководителей? На это последовал ответ с улыбкой: «Саша, дорогой! Ну, кто на это смотрит?». Именно тогда меня впервые посетило чувство легкой тревоги за будущее советской власти.

        Вообще-то узбекский опыт наглядной агитации и дорожных указателей давал и даёт много интересного для русского глаза и уха. Например, в Ташкенте  можно было увидеть такой дорожный указатель: «Бульвар др. народов»,  где «др.» означало вовсе не «других», а «дружбы»  народов. Приводили к смешным результатам и некоторые попытки узбеков реформировать терминологию путём замены завезённых терминов своими собственными. Так, однажды было принято решение вместо слова «область» использовать слово «вилоят», а вместо европейского «район» узбекское «нахъя». Это переименование пришлось в конце концов прекратить после того как дошли до слов «Ленинский район», который, по логике, следовало бы обратить в представляющееся недоумённым вопросом выражение: «Ленин нахъя?».

         Ещё одни – и весьма грустные - воспоминания связаны у меня  с одним лозунгом, написанным на стене сельской школы в пригороде Гулистана, куда мы с моим другом Джаббаром ездили навестить его сына – рядового солдата студенческой армии, участвовавшей в «битве за хлопок» и в этой школе квартировавшей. В конце холодного и дождливого ноября, полуголодные, живущие в антисанитарных условиях дети занимались тяжким  трудом – сбором остатков волокна, остававшегося на кустах после механической уборки. Конечно, ни о какой бы то ни было учёбе тогда и речи быть не могло. Дай Бог, учебный год можно было начинать в декабре-январе!  И вот, надо всем этим великолепием воистину издевательски возвышался упомянутый мной лозунг: «Укиш, укиш, ва яна укиш! В.И.Ленин» («Учиться, учиться и ещё раз учиться!»). Помню, я тогда сказал своему другу: «Наверное, здесь было бы лучше и честнее написать: «Пахта, пахта, ва яна пахта! Ш.Рашидов» («Хлопок, хлопок и ещё раз хлопок!»). В ответ Джаббар только грустно улыбнулся.

          Через некоторое время я снова оказался в своём любимом Узбекистане и гастролировал с лекциями по промышленным районам  Ташкентской области. И вот мы с моим симпатичным шофёром Юлдашем притормозили в Алмалыке около чайханы,  дабы подкрепиться. Чайхана была на открытом воздухе, столы стояли под густыми деревьями, и её  весьма большая территория была огорожена штакетником. А поскольку  забор был относительно длинным, то просто грех было не поместить на нём вошедший тогда в моду лозунг. По всему забору на каждой из его шести секций уютно расположились слова: МИР, ТРУД, СВОБОДА, РАВЕНСТВО, ДРУЖБА, БРАТСТВО! Слова были написаны по-узбекски, а именно: ТИНЧЛИК, МЕХНАТ, ОЗОДЛИК, ТЕНГЛИК, ДУСТЛИК, БИРЛИК! Продолжая разглядывать эту красоту, я поразился.  Вместо следующей за этим великолепием седьмой секции там была входная калитка, на полукруглой арке которой красовалось слово ШАШЛЫК. Меня охватил непроизвольный смех, причину которого удивлённый Юлдаш никак не мог понять. Я спросил его, - не Омар ли Хайям и не Алишер ли Навои писали этот лозунг, но он продолжал недоумевать. А когда я пояснил причину смеха, и спросил о том, что неужели никто этого до сих пор не замечал, Юлдаш махнул рукой и сказал: «шайтан побери, а кому это интересно?».

          Во время вкусного и сытного обеда, сидя под деревом неподалёку от громадного двадцати- или даже сорокавёдерного казана с ароматным пловом, я размышлял, а почему бы и вправду не добавить в ряд с перечнем упомянутых выше отвлечённых понятий что-нибудь реально полезное или даже вкусное, к примеру : «МИР, ТРУД, СВОБОДА, БОРЩ, КОТЛЕТЫ, КОМПОТ?» Ведь тогда такой лозунг стал бы наверняка доходчивее, понятнее и намного действеннее! Чёрт побери,  а,  может, в этом случае агония коммунизма продлилась бы подольше либо совсем не наступила бы?  Но я понимал, что моя идея безо всяких сомнений не была бы принята; её наверняка признали бы ревизионистской или конвергенционной. Я прекратил раздумывать над ней, и мы с Юлдашем, завершив обед, ринулись в сторону Ангрена и Бекабада продолжать чтение цикла лекций о преимуществах экономической интеграции стран социализма. Представьте себе: тогда я искренне в них верил.