Место Без Времени

Место Без Времени.

Меня спросили однажды, как я придумал всё это. Я Вам честно отвечу – мне ничего выдумывать не пришлось. Всё уже было придумано, ещё до меня и не мной, а я просто разглядел.
Если присмотритесь, то увидите и Вы.
Автор


Глава 1. Начало Пути.

Что-то случилось в лесу, что-то неуловимое и совершенно ему неведомое. От этого на сердце было тревожно. Царра чувствовал это, как порой чувствуют прогнившие доски подвесного моста. Ты едва ступил на него, а уже хочешь покрепче схватиться за канатные перила. Смутное беспокойство привязалось к нему ещё утром, когда Злата провожала его на охоту. Вместо того, чтобы поцеловать, как бывало не раз, она вдруг всем телом прильнула к нему. Будто не хотела отпускать от себя, словно пыталась в нём раствориться.
Но слишком часто мы не замечаем самого важного, независимо от того, песчинка ли это или парящая в поднебесье гора.
Поэтому, набросив на плечо налучие и колчан, он рассмеялся, а она смущённо улыбнулась. При этом невидящий взгляд её был беспредельно грустен. Сова, чьими глазами смотрела она на мир, угукала под крышей, тревожно топчась на балке, с которой свешивались пучки сухих трав. Собранные Златой, они наполняли горницу тонким ароматом, без которого нельзя было представить их жилище. Он любил этот запах. Им щедро пропитались волосы любимой и его собственная рубаха. Как лёгкая тень хмурым днём говорит нам, что где-то за серой пеленой есть солнце, так и призрачный след лесных трав был ненавязчивым напоминанием ему о том, что есть на земле место, где рады ему, где всегда его ждут.
Злата всё же отпустила, оставшись в тишине дома, но он ещё долго ощущал на себе её взгляд, когда сова, перелетая с ветки на ветку, следовала за ним до истока ручья, вдоль которого он поднимался на плато. Это было на рассвете, а сейчас рыжее солнце клонилось к закату, и он возвращался домой без добычи. Его охотничья сумка была пуста и, путаясь под ногами, сбивала с шага. Подобного он на своём веку не помнил. Такое с ним впервые приключилось, чтобы силки были пусты, а лук остался в чехле. Прийти ни с чем всегда неловко, а уж вернуться - тем более. Поэтому на обратном пути он принялся собирать грибы. Благо маслят вокруг было вдоволь, их желтоватые шляпки смотрели отовсюду. Эта осень выдалась на них необычайно щедрой.
Немного отвлекшись от мрачных мыслей и повеселев от приятно отяжелевшего ягдташа, он почти дошёл до своего дома, когда вдруг замер, прислушавшись к лесу. Не шум ветра и не треск сучьев, что, бывает, рождают тревогу в воображении человека, а странная звенящая тишина заставил его сердце сжаться в страхе. Словно молния, у него на глазах расколовшая этим летом большую берёзу, ту, что на земляничной поляне, вдруг поразила его жуткая мысль: «Деревья молчат!».
В ужасе, как тогда, у обугленного ствола, он огляделся вокруг. Старый дуб, возле которого он часто проходил и который всегда привычно ворчал на сорок, свивших гнёзда на его раскидистых ветвях, этот древний старик в совершенном безмолвии стоял под шапкой сухих, но не облетевших листьев, словно крепко спал. Он и раньше, случалось, дремал, но и во сне не переставал скрипеть свои истории. Теперь он, казалось, заснул навсегда. А рядом с ним две молоденькие берёзы дрожали в золотом огне. Они испуганно прижались друг к другу, и их тоненькие голоса больше не спорили с ветром.
Царра побежал что было сил. С каждым мигом в нём крепла уверенность – неладное творится в их лесу. И от этого сделалось не по себе, словно со всех сторон на него уставились десятки злых немигающих глаз.
«Надо будет обязательно расспросить Ведуна. Старик всё сможет объяснить. Он всё знает, – с надеждой думал он. – Но сперва к Злате. Домой!»
Тяжело дыша, он бежал к своему жилищу. Напрямую через орешник и густые заросли дикой малины, не замечая, как колючие стебли хлещут по лицу и рукам.
«Уже близко, совсем близко».
Сейчас запахнет тёплом и свежим хлебом. Вот сейчас. За этим валуном его поляна и дом из сосновых брёвен…
«Но где же запах очага?»
Разносившийся далеко окрест, ни с чем несравнимый, даже в кромешной тьме указующий путь к дому.
«Где же он!?»
Его не было.
Царра ловил ртом, тянул ноздрями воздух, в котором чувствовался лишь горький привкус гари, не тёплый запах дыма, а другой, незнакомый доселе, злой.
Он выбежал на поляну и стал, как вкопанный, словно напоролся на низкий коварный сук, грудью наткнулся на него, и тот попал в самую душу. Так стало больно и тяжко дышать. Он не сразу понял, что видят его глаза – на месте дома были лишь головни и куча дымящейся золы, а чуть поодаль, в сухой траве лежали кости и ветвистые оленьи рога. Медленно, словно во сне, он подошел к пожарищу, ступил на головешки, не зная, что ему с этим делать. Бессмысленной ношей соскользнула с плеча охотничья сумка и завалилась на бок, раскрыв в немом изумлении рот. Как воробьи слетают на первый снег, из ягдташа весёлой гурьбой выкатились маслята, но неловко сбились в кучу, споткнувшись о первого, который остолбенел от неожиданной черноты.
Царра стоял там, где Когда-то была горница, и со всех четырёх сторон на него смотрел замолчавший вдруг лес. Ноги подкосились, и он упал на колени. Позабыв о глазах, руки сами принялись шарить по всё ещё тёплому пеплу, пытаясь отыскать то, что совсем недавно здесь было. Зола с лёгким хрустом крошилась в сжатых кулаках и осыпалась с ладоней. Под непослушными пальцами оказалось что-то твёрдое. Он поднёс находку к глазам и, стерев сажу, узнал белый камень. То был его подарок любимой, который она носила на шее, никогда не снимая. Но где же она сама?  Царра приставил ладони ко рту и позвал её, но лишь его собственный голос прилетел в ответ. Он пришёл из теснины, где находился дом Ведуна. Он с надеждой посмотрел в ту сторону.
«Дедушка должен знать, где она», – пришла в голову мысль. Положив камень за пазуху, он пошёл знакомой с детства дорогой через низинное урочище, огибавшее пологую гору. Под сенью старых лип он вглядывался в следы на тропинке, но свежих среди них не видел. Здесь были только старые – его и Златы, уже припавшие облетающей листвой. Давно они не были у старика.
До того было не так уж далеко, но в лощину начали заползать холодные сумерки, угрожая сделать из знакомой короткой дороги долгий путь сквозь кромешную тьму. Новолунье подгоняло путника, и тот шёл так быстро, как мог, чтобы успеть до наступления темноты. Тревога давила на грудь, сбивала дыхание.
«Что же это такое?» – не давала покоя мысль. Тишина в лесу, деревья молчат, и Олень не ожил. Добрый друг, который столько лет кормил их семью, вновь обрастая мясом каждый раз, когда Царра, а прежде его отец, приносил оленину из леса. Но в этот раз он остался лежать костьми в жухлой траве. Всё это казалось более, чем странным, это просто не укладывалось в голове!
Царра успел миновать урочище до того, как солнце скатилось за дальние хребты. Тьма настигла его в тот самый миг, когда он остановился перед домом, за долгие годы крепко вросшем в землю. Покрытое богатой шубой из густого мха, сложенное из необработанного и собранного тут же камня, жилище Ведуна полностью сливалось с голым склоном. Если бы не свет  свечи в маленьком окне, его можно было бы принять за валун, что в седые времена скатился с поросшей лесом вершины.
Когда Царра подошел к дверям, в  большом бревенчатом сарае рядом с домом послышалось тревожное ржание.
«У старика гости? » – с удивлёнием подумал он и постучал кулаком в дверь.
– Отвори, Дедушка! Это – я.
В глубине дома послышалось приглушённое ворчание, и несмазанные петли недовольно заскрипели. Облачённая в куртку из медвежьей шкуры, коренастая, словно старый дуб, предстала перед Царрой фигура.
– Впервые вижу, как стучат в незапертую дверь, – старик усмехнулся в седую окладистую бороду и жестом пригласил гостя войти.
– Дедушка. Дома больше нет, а Злата…, – тот горестно крикнул с порога, но дед приложил палец к губам.
– Знаю. Присядь к столу, – и запер дверь на засов.
Из сеней они прошли в просторную горницу, посреди которой тихо тлел очаг, наполняя помещение теплом. Небольшой стол стоял у окна, свеча горела в треснувшей плошке, освещая деревянное блюдо с кусками варёного мяса, большую лепёшку, кувшин и две глиняные кружки. Всё выглядело так, словно у старика действительно были гости.
Вошедший оглянулся, но никого не увидел. Он снял колчан с налучием и повесил на деревянный колышек, вбитый в щель между камнями стены. В углу под кровлей послышалось хлопанье крыльев, и в подрагивающей полумгле показалась желтоглазая сова. Угукая, она пристально смотрела на позднего гостя.
– Злата здесь? – обрадовался тот, чувствуя, как камень, который он нёс на своих плечах, свалился на земляной пол.
– Нет, мой мальчик, – сокрушённо покачал головой Ведун и кивнул в сторону птицы. – Здесь только Чешмаш.
– А Злата? – взволнованно дрогнул голос Царры. – Как же она смогла уйти одна? Куда?
– Там, где она сейчас, сова ей уже не нужна, – тихо ответил старик, разлив красное вино по кружкам. Одну он взял в руку, а вторую пододвинул поближе к парню, который не обратил на неё никакого внимания, уперев озадаченный взгляд в стол.
– Выпей немного, – настойчиво предложил старик Царре.
– У тебя гости или ты ждёшь кого-то? – тот вопросительно посмотрел на него, продев наконец-то пальцы в ушко кружки.
– Я ждал тебя, мой мальчик.
– Почему меня?
– Когда Чешмаш прилетела ко мне, я понял, что следом за ней появишься и ты.
– Что случилось с нашим лесом, дедушка? – встревожено прошептал Царра. – Деревья молчат, и Олень не вернулся к себе.
Ведун отпил половину кружки и, вздохнув, взял лепёшку. Разорвав её пополам, он протянул половину гостью и, устремив свой тёмно-синий взгляд в его, серые, как осеннее утро, глаза, сказал:
– Я давно ждал этого дня. Знал, что придёт, и в глубине души надеялся, что он всё-таки не настанет… Да-а… Но всё же глупо надеяться на то, что солнце не закатится за горизонт.
– О чём это ты? – гость непонимающе смотрел на собеседника. Тот немного напугал его своим голосом и странным взглядом.
– Ты кушай, сынок, кушай, – улыбнулся старик. – Поздно уже. Не время такие беседы вести. Сейчас ночевать будем. Завтра обо всём поговорим.
Они ели в молчании. Ведун что-то тихо бурчал себе под нос, широкой ладонью поглаживая бороду, а его гостя от выпитого вина разморило. Улёгшись на застеленную лавку,  тот смотрел, как под закопченной кровлей Чешмаш чистит перья и, когда его глаза встречались с её жёлтыми глазищами, то ему казалось, что Злата смотрит сейчас на него.
Ему вспомнилось, как они впервые встретились. Давно это было, а может и недавно, он не считал никогда. Какая в том нужда? Он привык, что Злата всегда была рядом с ним. Он обнаружил её холодным осенним вечером – в пору, которая не предвещала ничего особенного. Слепая сирота, тихо плакала, заплутав в их лесу, и не найди он её, погибла бы непременно. Кто она и откуда взялась не то, что Ведун, она сама не знала. Только имя своё сказала сквозь всхлипывания. Произнесла его, словно зажгла огонь в камине, согрев всё вокруг. Старик принял её в своём доме родной внучкой, а, обнаружив, что девочка не видит, в ту же ночь решил всё поправить и для этого свил из лунного света тонкую нить. Затаив дыхание, Царра смотрел, как дед прядёт у открытого окна, бормоча в бороду неразборчивые слова. Злата сидела рядом с ним и внимательно слушала. Через дымоход в горницу влетела молодая сова. Ведун что-то шепнул ей и под согласное угуканье невидимой нитью связал её со своей названной внучкой. Так Злата впервые увидела белый свет и с тех пор смотрела на него янтарными глазами Чешмаш. Когда же она стала девушкой, под полной весенней луной Царра подарил ей белый камень, самое дорогое, что было у него до встречи с ней, а она надела на его голову венок из лесных трав. И жизнь их потекла тихим счастьем в доме, что пустовал с тех пор, как ушёл на запад Ларвай, построивший его. Добрый дом берёг их счастье, в нём были лишь они вдвоём да верная Чешмаш.
Незаметно для себя Царра заснул, а Ведун ёще долго сидел за столом, пока свеча не догорела, и фитиль не захлебнулся в талом воске. Тогда старик, словно очнулся и вышел из дому, осторожно прикрыв скрипнувшую дверь. Когда он вернулся, в окно уже заглянул несмелый предрассветный свет. Ночная мгла начала сереть, и уже заснеженные вершины на закате заалели. За всю ночь не сомкнувший глаз старик подошёл к Царре и задумчиво посмотрел на его чистое лицо.
«Ещё мгновенье  – и он ступит на Путь, что уведёт его отсюда, – с грустью подумал Ведун. – Он пока не знает об этом и безмятежно спит. Но, к сожалению… и к счастью, это ничего не меняет. Время уже пришло. Оно всегда приходит».
Старик протянул руку, но, не коснувшись спящего, замер, словно не решался прервать его сон. Затем он в душе посмеялся над собой и легко потряс своего гостя за плечо. Тот сразу же открыл глаза.
– Вставай. – сказал ему старик.
– Что такое?
– Время, мой мальчик. Тебе пора в Дорогу.
– Куда? В какую дорогу!? Мне надо найти Злату, дедушка! – Царра вскочил с лавки и заглянул в глаза старика. – Где она? Не молчи. Ты ведь знаешь… Знаешь? Знаешь ведь?
– Да. Я знаю. Знай и ты, – дед вышел из горницы, его гость – за ним, боясь хоть что-то упустить.
Утренний воздух был свеж и прохладен, рваные клочья тумана плыли по урочищу, цепляясь за ветви чёрных деревьев. Те робко подрагивали под осенним  ветром, не противясь нахальнику и  позволяя ему срывать с них пёстрые одежды. Ведун стал за порогом у не прикрытых дверей, держа в одной руке скатанный дорожный плащ, свободной он показал на розовеющие западные вершины, самые высокие в их горах.
– Когда-то туда ушли твой отец и отец его отца. Помнишь?
Царра взволнованно кивнул и спросил с надеждой:
– Злата тоже там?
– Да. Она в краю, что мы зовём Местом Без Времени.
– Мне туда?
– Да.
– Но как я найду это место?
– Найти легко, но путь к нему неблизкий.
– Я справлюсь.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, мой мальчик, – усмехнулся старик.
– Куда же мне идти?
– Пойдёшь на закат, через ущелье, что вон за той горой. Дальше держись лицом к солнцу и продвигайся вдоль хребта, что мы зовём Спиной Дракона.
– Как же я узнаю, что это именно тот хребет?
– Ну, его ведь не зря так назвали.
– Но я-то драконов в жизни не встречал.
– Ещё встретишь… И без подсказок их узнаешь…, – буркнул старик. – Продолжай идти, пока не выйдешь к месту, где горная река пробила себе ворота на запад. По правому берегу спускайся этим ущельем к долине, посреди которой есть озеро с такой ярко-синей водой, что, кажется, будто небо что-то напутало и прилегло отдохнуть на землю. Дальше иди всё время прямо, на две островерхие горы. Не заметить их невозможно – они самые высокие в наших местах. Между ними есть перевал, через него ты выйдешь по ту сторону гор и увидишь равнину, на которой протянулась с востока на запад цепь холмов. А уж за ними в полудне пути на север есть город.
– Город?
– Да. Город. Странное место, но ты не удивляйся.
– Постараюсь.
– У Восточных Ворот найдёшь постоялый двор. Найти не трудно, потому как он там один. Хозяином в нём  сын моего старого друга. Передашь ему привет от меня. Он поможет.
– Хорошо, дедушка.
– Всё запомнил?
– Да.
– А сейчас пойдём со мной.
С этими словами Ведун вручил Царре дорожный плащ, который тот неуверенно покрутил в руках. Он не решался надеть его, хоть утренний холод и успел забраться под рубаху. Ему казалось, что эта вещь больше, чем укрытие от непогоды. Нельзя её примерить и снять, если не понравиться.
– Не бойся, – усмехнулся старик. – Надевай.
Царра послушно набросил на плечи тёплый плащ. Они обошли дом и оказались у сарая, в котором вчера слышалось конское ржание. Старик открыл дверь и позвал кого-то топтавшегося в глубине постройки.
– Ну? Что стоишь? Иди к нам. В Путь пора.
Фыркая, из сарая вышел уже осёдланный жеребец. Чёрное, будто вырезанное из гагата, сильное тело вынырнуло из полутьмы, и длинная грива чуть коснулась земли, когда скакун наклонил голову, проходя в дверной проём. Седло под цвет масти блеснуло в рассветных лучах новой кожей. Две тугие перемётные сумы были прикреплены позади, а спереди с левой стороны к луке был приторочен меч. Царра протянул руку и с осторожной улыбкой погладил коня по морде. Тот встряхнул гривой и зафыркал. В глазах вороного горел разумный свет, под стать человеческому, и, казалось, что ему не хватает лишь языка, чтобы самому назвать своё имя. За него это сделал Ведун.
– Его зовут Хиск, – сказал он. – Вернее спутника тебе не найти. И похвастаться таким другом сможет не каждый. Я снарядил его на рассвете, пока ты спал. В дорожных сумках еда для тебя – вяленое мясо и хлеб. Тёплая одежда тоже имеется.
– Зачем мне она? Я же скоро вернусь.
– Я не знаю, сколько продлиться Дорога. Никто не знает, поэтому надевай дорожный плащ, даже если выходишь во двор.
– Я лук забыл, – спохватился Царра. Он собрался вернуться в дом, но старик остановил его, придержав за локоть.
– Вряд ли он ещё понадобиться. Вместо него у тебя есть вот это, – Ведун вынул из ножен обоюдоострый меч, что тихо запел, звеня в осеннем воздухе. – Мой подарок тебе на прощание.
Царра не расслышал конца фразы, ослеплённый блеском клинка, и, поправив на плечах плащ, принял протянутое ему оружие. Он осторожно провёл ладонью по холодной стали, едва касаясь кончиками пальцев сглаженных точилом зазубрин. Вспомнил, как старик обучал его управляться с мечом, сначала деревянным, а после доверил и этот старинный, с узором из серебряной скани на отшлифованной неутомимыми руками рукояти.
– На своём долгом веку этот меч видел не одну битву, – сказал Ведун, наблюдая, как  парень любуется подарком, и еле слышно добавил в бороду. – И, кажется мне, увидит ещё не одну.
Царра спрятал оружие в ножны и проворно взобрался на спину вороного. Конь затоптался на месте, словно проверяя характер своего седока. Тот натянул было поводья, но старик скептически усмехнулся, заметив намерение всадника:
– Это лишнее, сынок, ты уж поверь. Этот скакун не из тех, что покорно бредут,  понукаемые своими наездниками. Скоро ты сам в этом убедишься. Просто постарайся удержаться в седле, а Дорогу Хиск найдёт. Будь уверен. И ещё одно. Никогда не вздумай бить его.
– И в мыслях не было, дедушка, – Царра даже немного обиделся и погладил коня по шёлковой гриве. – Как можно поднять плеть на такое животное?
– Вот и чудесно, – усмехнулся довольно Ведун. Он стоял у стремени, глядя снизу вверх на всадника.
– Чуть не забыл, – вдруг спохватившись, он вынул из-за пазухи кожаный мешочек и протянул собеседнику. Тот принял его и, взвесив на ладони, вопрошающе поглядел на старика.
– Какой тяжёлый. Что это?
– Деньги. Без них среди людей нельзя – пропадёшь. Они помогут там, где от меча нет пользы, и бесполезны там, где всё решает меч.
– Спасибо, – Царра привязал кошелёк к поясу.
Ведун погладил вороного по шее и улыбнулся наезднику:
– Теперь отправляйся в Путь, мой мальчик. И ничего не бойся.
– До свидания, дедушка, – сказал всадник и легонько подстегнул коня поводьями.
– Прощай, – прошептал ему вслед старик.
Он ещё долго стоял под старым клёном, задумчиво глядя на запад, и не спешил возвращаться в дом, даже когда путник и его конь давно скрылись из виду.
В тот осенний день Царра отправился по указанному Ведуном пути, ещё не зная, куда тот его приведёт. А если бы знал, чем всё закончиться? Наверное, тоже отправился бы. Люди не властны над собой.
Когда за деревьями уже не было видно дома старика, ему вдруг стало так тоскливо, что захотелось повернуть обратно. Было невыносимо страшно ехать в незнакомые края, впервые покидая лес, в котором прошла его недолгая жизнь.
«Может, назад повернуть?» – вдруг промелькнула мысль.
Странная она была, мысль эта. Будто не его собственная, а чья-то чужая. Путник почувствовал, как вспыхнули его щёки. Никогда бы он так не мог подумать, никогда… в своём лесу.
Дорога, говорят, меняет людей, но это неправда. Они всегда остаются теми же, что и были, просто не подозревали о том, какими именно.
У путника пересохло в горле от стыда и оттого, что открылось ему. Он гневно закричал на свою робость:
– Там за горами Злата!
Придавая уверенности, в голосе сталью зазвенела злость. Она рассекла подлый страх и сомнение, что ледяными змеями вползли в душу, и путнику стало спокойней. Он облегчённо улыбнулся, когда похожая на комок шерсти нерешительность отпустила его, напуганная твёрдым окриком.
Действительно, что толку под ноги смотреть, когда уже ступил босым на угли? Ведь каждый шаг назад обжигает ступни так же, как и сделанный вперёд.
Похрапывая, вороной уносил своего седока на заход солнца. Поступь его была размеренна. Копыта мягко ступали на облетевшую листву, что тихим дождём слетала с деревьев, дрожащих от холода поздней осени. Под шелест листьев Царра покинул лес, где жил с самого рождения. Он засыпал под его тихие сказки и просыпался от его разноголосия. Теперь грустные и онемевшие деревья стали чужими ему и провожали странника, щедро осыпая последним золотом.
Путь, указанный Ведуном, лежал среди гор, поросших скупым кустарником. Хиск уверенно шёл по едва заметной тропе. Его седок поначалу всматривался в окрестности, боясь пропустить ориентиры, но когда убедился, что вороной сам идёт, куда нужно, полностью положился на него.
Окутав горы непроглядной безлунной мглой, ночь застала Царру у Спины Дракона. Первый день его путешествия минул и, расположившись на ночлег, он всё ворочался у огня, прислушиваясь к фырканью коня. В груди его билось беспокойство, и сон бежал, встревоженный мыслями, которые метались, опережая одна другую. Всё, что произошло сегодня днём, не умещалось в голове, казалось каким-то глупым сновидением и, засыпая, Царра втайне надеялся, что, когда он откроет утром глаза, то увидит над собой бревенчатый потолок своего жилища, а Злата, как и прежде, будет замешивать тесто для лепёшек…
Утром его разбудил мягкий шум крыльев Чешмаш. Он приоткрыл глаза и осторожно посмотрел из-под подрагивающих ресниц в сторону печи, у которой возилась Злата, разводя огонь. Сердцу стало тесно в груди. Царра соскользнул с лавки и тихо подошёл к любимой. Он нежно тронул её за плечё и вдохнул тонкий запах волос, которые, казалось, навсегда впитали аромат весенних трав.
– Доброе утро, – прошептал он на ушко Злате.
Повернувшись к нему, она улыбнулась и нежно погладила его по щеке:
– Колючий.
Он коснулся губами её ладошки и от радости заплакал. Слеза сбежала по щеке и капнула на тонкие пальцы Златы. Та испуганно вздрогнула:
– Что с тобой, любимый?
– Пустяк, – улыбнулся Царра, вытирая слёзы. – Дурацкий сон. Мне снился такой дурацкий сон.
– А ты подойди к окну и скажи – «Куда ночь, туда и сон». И всё будет хорошо.
– Ладно.
Он подошёл к светлому квадрату окна, набрал воздуха в грудь, чтобы выдохнуть заветную фразу,  и похолодел, увидев перед собой морду вороного. Тот посмотрел на него и громко заржал.
Царра вскочил как ошпаренный, а Хиск ещё раз заржал над ним, ударяя копытом по земле, и ржанье это окончательно вернуло путника в горькую действительность. От обиды он прикусил губу и зажмурился, будто хотел вернуться в сладкий обман сновидения. Но чуда всё-таки не случилось. Глаза пришлось открыть и отправляться на поиски пропавшей Златы.
– Эх, ты. Такой сон оборвал, – пожурил Царра своего коня. – Такой сон.
Вздохнув, он скатал одеяло и привязал к седлу.
– И не стыдно тебе? Где ты только взялся? – буркнул он, поправляя уздечку.
Хиск обиженно фыркнул и вознамерился укусить протянутую к его морде руку.
– Ну, ладно, ладно. Не сердись. Меня просто пойми, – примирительно сказал путник, поглаживая коня по шее. – Я же почти поверил в то, что это всё это было наяву.
Вороной простил седока, а тот усвоил окончательно, что его конь с непростым характером и к нему стоит относиться как к равному. Царра впрыгнул в седло и направился вдоль горного хребта, что и вправду напоминал спину дракона, который прилёг в горах, вытянувшись на брюхе.
Потянулись долгие дни пути. Всадник мерно покачивался в такт шагам вороного и с досадой думал над тем, что путь, который Ведун объяснил на одном дыхании, на деле оказался многодневным переходом. Он шёл от ориентира к ориентиру, с нетерпением ожидая появления каждого из них. Прошёл Спину Дракона и, следуя указаниям деда, два дня спускался по правому берегу бурной реки. Вот и долина с озером остались позади. Когда же две вершины пропустили его на равнину, минул пятый день, а к полудню шестого показалась гряда поросших редким лесом холмов. Хиск прошёл по ним и, когда в лучах заходящего солнца он взобрался на высокий пригорок, у его седока взволнованно заколотилось сердце.


Глава 2. Постоялый двор.

Город предстал перед взором путника. Он походил на расстеленный ковёр с узором из серых черепичных крыш. По краям его старательно обшили каймой из белой каменной стены, за которую собиралось зайти солнце, чтобы залить багряным светом кривые узкие улочки.
Тропа, идущая с пригорка, потерялась в тракте, что вился с севера на юг. С высоты Царра видел, как люди, пешие и на повозках, по пыльной дороге спешили под защиту высоких стен, спасаясь от ночного мрака и того страха, что в нём обитает.
У въезда в город виднелся большой бревенчатый дом, обнесённый невысоким частоколом. Оттуда доносилось конское ржание. Во дворе стояли гружёные телеги, и между ними сновали люди с поклажей, вёдрами и дорожными вещами. Всё указывало на постоялый двор, и не успел странник направить к нему своего коня, как тот сам туда повернул. Солнце уже успело исчезнуть за лесистым горизонтом, когда всадник на чёрном, как ночь, скакуне въехал в распахнутые ворота.
Заслышав стук копыт, из конюшни выскочил чумазый паренёк и хотел услужливо схватить коня под уздцы, но вороной вдруг заржал и встал на дыбы, чуть не зашибив мальчишку. Наездник еле удержался в седле, всем телом прижавшись к шёлковой гриве, и, когда скакун снова стал на четыре ноги, успокаивающе погладил его:
– Ну, тихо, тихо, тихо. Чего расходился? Угомонись.
Тот нехотя, но всё же послушно остыл, а его седок, спрыгнув на землю и не отпуская узды, сказал перепуганному служке:
– Принеси-ка лучше сена. Я сам покормлю его и поставлю в конюшню.
Мальчишка юркнул в сарай и вернулся с охапкой душистого клевера, которую путник почтительно положил перед своим скакуном.
– Своенравный конь, – сказал вдруг кто-то с одобрением.
Обернувшись на голос, Царра увидел на крыльце трактира крепко сложенного человека с чёрной, слегка вьющейся бородой. Скрестив руки на груди, тот стоял и с неподдельным интересом наблюдал за тем, как вороной ест сено.
– Это Хиск? – спросил человек. Голос у него был приятный, слегка хриплый, располагающий к себе.
– Да, – удивлённо кивнул путник, разглядывая собеседника.
– Ты посмотри, какой из него красавец получился, – чернобородый спустился с крыльца и, подойдя к коню, погладил того по шее. Царра вздрогнул, решив, что скакун вновь вспылит, но тот с радостным фырканьем встряхнул гривой, продолжая кормиться.
– Узнал меня, шельмец, – довольно улыбнулся незнакомец. – Хоть и времени много прошло. Я ведь помню его ещё жеребёнком.
– Тебе поклон от Ведуна, почтенный, – сказал путник, поняв, что перед ним хозяин постоялого двора.
– О! Благодарю, – улыбнулся тот и посмотрел на собеседника с хитрой усмешкой. – Жив еще старик?
– Жив.
– Это очень хорошо, что жив и что помнит обо мне. Пойдём что ли в трактир, гость от Ведуна. Сейчас поужинаем, и ты мне всё расскажешь. На пустой желудок вести беседу – тяжко для гостя и весьма неприлично для хозяина.
Сказав это, по скрипящим деревянным ступеням чернобородый поднялся на высокое крыльцо, и немного задержался, с вежливой настойчивостью поджидая своего гостя. Они прошли в освещённое дюжиной оплывших свечей просторное помещение, служившее гостиным залом. Посреди него стояли три длинных стола сколоченных из дубовых досок. По обе стороны от каждого имелись широкие лавки. Народу за ними было немного – у окна сидела пара-тройка торговых людей, чьи подводы стояли во дворе, ещё двое тихо беседовали на непонятном языке.
Ближе всего к дверям сидел смуглый парень и пил пиво из слегка помятой оловянной кружки. Проходя мимо его стола, с любопытством озиравшийся вокруг Царра, вдруг встретился глазами со странным взглядом незнакомца. В нём не было любопытства, не было угрозы, был смех, но не насмешка, и это притом, что лицо оставалось совершенно спокойным. Парень был одного возраста с вошедшим в гостиный зал путником, или чуть постарше, нельзя было разобрать из-за короткой чёрной бороды. Вдобавок он показался тому удивительно знакомым, хоть и  видеться им в жизни не приходилось. Ему даже захотелось поздороваться с незнакомцем, когда их взгляды невзначай пересеклись. Этого не дал сделать трактирщик, крикнув в сторону кухни:
– Повар! Лепёшку, овечий сыр подавай и жаркое! Да ещё принеси нам по кружке тёмного пива!
Он кивком пригласил своего гостя присесть за стол.
– Как зовут тебя, парень?
– Царра, почтенный.
– Вот как… Уж не Ларвая ли сын?
– Да.
– Знавал я твоего отца, хороший был человек.
– Но откуда?
– Он часто останавливался у нас, когда мимо проезжал, – ответил трактирщик, оглядываясь на кухонные двери. Недовольно хмурясь на неторопливых служек, он прикрикнул:
– Да что ж вы там возитесь!?
И снова вернулся к разговору со своим гостем.
– Ведун однажды говорил, что придёт ко мне человек, но кто это будет, не сказал… И примет никаких не назвал, только, что будет он верхом на вороном. Когда он это говорил, Хиск ещё за матерью своей бегал. Но Время так быстро летит. Словно камень с крутого склона. Не успел оглянуться, а вот и ты, – чернобородый придвинулся к гостью и вдруг спросил шёпотом. – Путь ищешь?
Тот кивнул.
– Ох, парень. Долгую Дорогу тебе покажу, трудную, – разглядывая стол, вздохнул хозяин. Он испытующе глянул на собеседника из-под густых и чёрных, будто нарисованных сажей, бровей.
– Пойдёшь по ней?
– Там моя Злата…
– Значит, пойдёшь. Иначе и быть не может.
– Конечно, пойду, – твёрдо сказал Царра, со стыдом вспомнив своё недавнее малодушие.
– Ну, раз так…Тогда слушай.
В этот момент поварёнок поставил между ними тарелки с едой. Но путник даже не взглянул на неё, лишь отпил пива, глаз не сводя с трактирщика, который неспешно разгладил бороду и сказал:
– Далеко на севере, на острове в бухте Норнат, живёт старик по имени Берра. Смельчаки, что отваживались отправиться к нему, больше не возвращались. Потому что непростой это старик. С ним всегда ходят два волка с такими пастями, что запросто могут перекусить телёнка. Только вот телят там нет. Зато есть путники вроде тебя, которые ищут Дорогу. Найдёшь Берру – он укажет, куда дальше идти.
Трактирщик призадумался, замолчав на мгновение, и добавил:
– Ну, или можешь пойти на юг к Сухельпорту. Там, говорят, тоже есть мудрец, что живёт на пустынном острове вблизи побережья.
Он усмехнулся, буркнув с лёгкой иронией:
– И чего им эти острова так нравятся?
– Спокойно там, наверное, – пожав плечами, сказал Царра.
Он пригубил пиво и с лёгким огорчением вздохнул. Всё-таки он надеялся, что чернобородый расскажет ему немного больше. Шесть дней пути наполненных надеждой и ожиданием. А теперь о дороге домой следовало забыть и идти на поиски неизвестного ему старика. Вот уж поворот.
– Извини, что не очень-то помог тебе, парень, но я не знаю больше, – словно угадав его мысли, сказал трактирщик.
– Чего уж тут скажешь…
– Завтра двинешься прямиком, куда тебе надо.
– А куда мне надо? – иронично усмехнулся Царра. – Как мне найти Берру?
– На этот счёт не переживай, – успокаивающе усмехнулся трактирщик. – Найдёшь его. Дойдёшь до Норгарда, там спросишь.
– Норгарда?
– Варгрикский порт на северном море.
– Далеко, наверное…
– Прилично. Переночуешь у меня, а на рассвете в путь.
– Я хотел город посмотреть.
– В него лучше не заходи.
– Почему же не заходить? – удивлённо спросил Царра. – Я такого места не видел никогда и вдруг мимо пройти.
– Увидишь ещё, – собеседник чуть скривил рот в улыбке. – И не одно. Этого добра по свету разбросано – несметно. И заходить в каждый не стоит, а тем более в наш. С тех пор, как Наместник стал союзником северной Короны, его запросы сильно возросли. Кроме налога в городскую казну, который раньше и без того был немалым, теперь он также собирает дань и королю Варгу. Кабаки и винокурни давно не справляются с непомерно возросшими потребностями Наместника. Тогда он повелел своим чиновникам добывать деньги из чего только можно. Те совсем и обнаглели – с приезжих берут серебряную монету за въезд и ещё одну за выезд, две с конного и три с подводы, а тех, кто задерживается более семи дней, насильно выводят, взимая штраф в пользу городской казны. Поэтому торговый люд старается поскорее проехать наш город, даже не заезжая в него. Приставы рыщут по округе и взимают плату за всё, что только можно, разве только за воздух и солнце ещё не берут. И то не потому, что стыд имеют, а просто не догадались ещё. Дружинников посылают в соседние горы, ищут тех, кто не жаждет опеки властей, и объявляют их наделы собственностью Наместника, за пользование которой следует платить.
– И люди платят?
– Платят.
– За что же?
– За урожай.
– Разве наместник движет по небу солнце?
– Нет, конечно.
– Тогда, может быть, он управляет небесами?
– Это тоже не в его власти, но ему это и не нужно совсем. Ему достаточно того, что он может отправить туда человека, который откажется платить.
– Как это? – не понял Царра странных слов трактирщика. Тот только рукой махнул, мол, неважно всё это.
– Странное место – этот ваш город. Если здесь так плохо, почему люди не уйдут из него?
– Привыкли они.
– А ты?
– И я привык.
– Не понимаю.
Хозяин пожал плечами. Он не знал, как объяснить своему молодому собеседнику то, почему в этом городе люди живут так, а не иначе. Мог только сказать, что держало здесь его. Ведь сперва надо научиться держать ответ за себя, а после можно и с других спрашивать.
Гость отставил пиво и принялся за еду. Он рвал руками лепёшку, макая куски в чашу с соусом, отрывал по кусочку от жаркого, брал белый солёный сыр и быстро ел, чувствуя, как сытость наполняет тело.
– Деньги есть у тебя? – спросил трактирщик.
Царра кивнул и, сняв с пояса кошелёк, положил перед собой:
– Дедушка в дорогу дал.
Чернобородый одобрительно поджал губы, когда его собеседник, развязав кожаный шнурок, вывернул содержимое мешочка на стол. Приглушённо звякнув, перед ними появилась горка серебряных монет, среди которых блеснули красноватым отливом редкие золотые. Царра взял один из червонцев и повертел в пальцах, разглядывая выбитое изображение – корону с пятью зубцами над вершиной пологой горы. На обратной стороне смотрел влево чеканный профиль молодого человека в королевском венце. Вид у него был довольно надменным из-за слегка вздёрнутого бритого подбородка.
– Варгрикская крона, – пояснил трактирщик.
– Это и есть деньги?
– Да. Кроны, отчеканенные в землях короля Варга, – чернобородый протянул руку и взял примеченную им серебряную монету. – А вот эта очень интересная.
Он внимательно её изучил, чуть прищурив глаза, и в заключении хмыкнул, передавая своему собеседнику.
– На ней двойная чеканка. Посмотри-ка.
Царра положил золотой к остальным и рассмотрел заинтересовавший трактирщика узор. Одна сторона монеты имела уже знакомую ему коронованную вершину, а вот вторая, вместо королевского профиля, была покрыта витиеватыми узорами, сплетающимися друг с другом.
– Что это за монета?
– По виду хатизская, но отчеканена в Варгрике, судя по всему. Или наоборот… Поди, тут разбери. Но мастер явно чего-то не доглядел и оставил одну сторону, какой получилась.
Трактирщик вспомнил о своём пиве и допил до дна, роняя янтарные капли, которые наперегонки скользнули по смоляной бороде. Его собеседник тоже пригубил свою кружку.
– Это всё очень интересно,  – сказал он, задумчиво постукивая ребром монеты по поверхности стола. – Но куда же мне идти?
– Выбирай.
– Я не знаю.
– Тогда у монеты спроси.
Царра неуверенно усмехнулся, поглядев на матово поблескивающую крону.
– Давай, – с ободряющей улыбкой подмигнул трактирщик. – Если выпадут хатизские письмена – пойдёшь к Сухельпорту, корона – в Варгрик.
– Довериться слепому случаю?  – с сомнением покачал головой гость. – Не будет ли это слишком легкомысленно?
– Легкомысленно считать, что сам выбираешь путь в то время, когда идёшь во тьме по узкой горной тропе.
– Но ведь ногу то на камни ставлю я…
– Это ты так думаешь…
– Разве это не так?
– Ладно. Считай это игрой, мой друг. Когда примешь её правила, тогда случайность станет для тебя уже невозможной.
– И всё-таки…
– Что тебе, собственно, не нравиться? В конце концов, решаешь всегда ты, а что тебе поможет с выбором – не имеет значения. Монета, кости или жизненный опыт – это лишь инструменты в твоих руках.
– Ну, что же…
С тихим звоном монета подлетела вверх, на какое-то мгновение превратившись в прозрачный серебряный шар, и снова оказалась в руке Царры. Тот осторожно разжал кулак и с улыбкой показал собеседнику чеканную варгрикскую корону.
– Всё честно.
– Вот и замечательно, – усмехнулся чернобородый с явным облегчением. – Завтра здесь пройдёт караван из Сухельпорта. Купцы сказали. Вон те, что у окна сидят, товарищей своих дожидаются. Они как раз из этого обоза. Тебе лучше с ними пойти.
– Зачем? Я их не знаю.
– Меня ты тоже не знаешь.
– Это другое. Тебя мне Дедушка посоветовал.
– А их я тебе советую. Устроит тебя такой поворот?
– Но зачем мне с ними идти?
– Потому что одному нынче опасно.
– Ну, хорошо.
– И деньги со стола прибери, а то стащит кто-нибудь, позарившись на то, что Ведун всю жизнь собирал.
Царра послушно убрал монеты в кошелёк и привязал его к поясу.
– Откуда ты его знаешь, почтенный? – спросил он.
– Старик был другом моего отца
– Это я от него слышал.
– Ну, и, кроме того, он часто приезжал в город за мукой и солью, приторговывал на рынке лесным товаром – грибами, ягодами, мясом вяленым.
Гость удивлённо посмотрел на трактирщика.
– Вот оно что, – протянул  он. Ему и в голову не приходило спрашивать, откуда у них была мука для хлеба. Она казалась такой же само собой разумеющейся вещью, как и варёная оленина на тарелке. Ему вспомнились отлучки деда, когда целыми неделями его дом пустовал. Старик всё объяснял делами, а что за дела, о том не рассказывал. И только теперь всё стало ясно.
После плотного ужина путника стало клонить в сон, и он подумал было о кровати, когда на дворе послышался лай собак. Чьи-то голоса грубо потребовали от служки накормить их коней. Чернобородый с тревожным ожиданием посмотрел на дверь. Когда та распахнулась, в гостиный зал вошли четверо стражников.
– Хозяин! Пива и мяса! – на ходу гаркнул один из них, с арбалетом за спиной, на правой щеке которого были видны глубокие воспалённые раны.
Трактирщик дал знак поваренку, и тот живо юркнул на кухню. Окинув всех вызывающим взглядом, ратники уселись за стол. Купцы примолкли, стараясь лишний раз не смотреть в их сторону, иноземцы заговорили тише, а парень, что сидел у двери, казалось, даже не заметил прихода шумных гостей.
– Вот эти шелудивые псы и шастают по округе, собирая дань с крестьян, – шепнул собеседник Царры, незаметно кивнув головой в сторону пришедших. – Последнее забирают – собаки. Слёзы людские для них, что вода.
С приходом людей Наместника в трактире стало неуютно. Разговоры теперь звучали приглушённо, смех – натянуто, даже огонь в камине затрещал недобро. Получив свой заказ, сборщики податей принялись пить и есть, громко обсуждая дела. Из тощих сумок они достали кожаные кошели и, высыпав из них на стол серебряные и медные деньги, рылись в них, как помойные псы, ругались, считали, спорили. Звон монет и брань заполнили гостиный зал.
Царра с отвращением наблюдал за ними, нисколько не стараясь скрыть своего отношения к происходящему. Наконец, он встал из-за стола и сказал трактирщику:
– Хиска пойду расседлаю.
– Ты осторожнее, парень…
– Чего мне бояться? Я никому ничего не сделал.
– Для того чтобы найти неприятности не обязательно что-то делать.
– Хорошо, – беззаботно кивнул Царра и направился к выходу.
Проходя мимо ратников, он заметил, как один из них, тот, что с разодранным лицом, нагло пялился на его тугой кошелёк. Ударяясь о бедро при шаге, он приглушённо позвякивал. От этого звука глаза арбалетчика алчно засветились. Царра заметил этот блеск, но, не подав виду, спокойно вышел и уже успел подойти к Хиску, когда его окликнули.
Он обернулся. На крыльце стояли двое из тех четверых. Сборщик с расцарапанным лицом держал в руках взведённый арбалет и, стрела на ложе смотрела прямиком в грудь удивлённому путнику. Глаза стрелка беспокойно бегали, указуя на то, что их обладатель лихорадочно соображает с чего начать свой разговор. Наконец, он придумал к чему придраться, заметив притороченный к седлу меч.
– Ты, видно, не знаешь, что указом Наместника оружие разрешено носить только стражникам? – спросил арбалетчик.
– Нет, не знаю, – спокойно ответил Царра.
– Вот незадача, – ухмыльнулся ратник. Его товарищ ехидно хмыкнул, наблюдая за разыгрываемым представлением. Судя по всему, оно казалось ему весьма забавным.
– Незнание закона не освобождает от наказания.
– Зачем же тогда его знать?
– Откуда ты такой умный? Тебя бы следовало бросить в темницу, бродяга. Где тебе самое место. Да возиться с тобой неохота. Мы отпустим тебя…
– Спасибо.
– Если отдашь кошелёк, – со смехом пояснил человек Наместника.
Царра не совсем понимал причину такой наглой просьбы.
– Не отдам, – ответил он.
– Глупец, – зло ухмыльнулся ратник. Улыбка вмиг сошла с его и без того неприятного лица.
– Пеняй тогда на себя.
Стрела готова была сорваться с тетивы, но, вдруг в ночном небе раздался крик совы и на перила крыльца села желтоглазая птица. Широко раскинув крылья, она разъярённо закричала на сборщиков.
– Чешмаш, – обрадовался Царра и сделал шаг вперёд.
– Смотри, – толкнул арбалетчика его товарищ. – Да ведь это же та самая тварь, которая расцарапала тебе рожу.
– Точно! Она! – вскрикнул тот, забыв о дерзком незнакомце. Он резко перевёл оружие и спустил стрелу.
Пробитая навылет птица клубком из окровавленных перьев упала на землю.         Злорадно закричав, стрелок, спрыгнул с крыльца. Он подхватил сову, что ещё трепала крыльями, и торжествующе показал товарищу свой трофей.
В осеннем воздухе тихо пропела сталь и сверкнула холодной молнией. Это путник в два прыжка подскочил к убийце Чешмаш и по локоть отсёк руку, державшую  за крыло мёртвую сову. С воплем ратник повалился на землю, катаясь и сжимая обрубок правой руки, из которого фонтаном брызнула кровь. Его товарищ остолбенел. Он совершенно не ожидал такого поворота и прежде чем успел что-то сообразить, Царра приставил ему к груди окровавленный меч.
– Откуда ты знаешь Чешмаш? – зарычал он в лицо до смерти перепуганному ратнику.
– Ч-чешм-м-аш? – побелевшими губами пролепетал тот. – Кого?
– Птицу, что убита твоим товарищем. Сову. Где ты её видел? Говори!
– В лесу. В лесу, – путаясь, забормотал человек Наместника, показывая дрожащим пальцем на восток – Там. Вон там, за теми горами. Н-н-не убивай меня.
– Когда?
– Дней семь назад. Не убивай.
Дверь резко распахнулась и толкнула ратника на острие меча. Напоровшись на него, тот захрипел, и растерянно схватился за рукоять, не желая верить случившемуся. В его глазах застыл безумный ужас. Царра брезгливо оттолкнул обмякшее тело противника и спрыгнул с крыльца на землю. За ним по пятам скатился смертельно раненый ратник, которого столкнули его же товарищи, выскочившие из трактира. Они обнажили свои мечи и бросились на того, кто осмелился поднять руку на их собратьев. Но схватка была недолгой.
Наученный Ведуном, Царра двигался легко и быстро, как в детстве, когда в играх своих рубил высокие стебли бурьяна на поляне. И сейчас, как тогда, он играл с неумелыми противниками, чьи руки настолько привыкли отбирать деньги и сжимать ручки пивных кружек, что забыли, как обращаться с оружием.
Два рубящих удара и на земле лежали уже четыре тела, а приготовившаяся остыть земля нехотя впитывала расползавшиеся от них лужи слегка дымящейся крови.
На крыльцо выбежал хозяин постоялого двора и в ужасе схватился за голову.
– Что же ты натворил, парень!
Он зажмурился и весь сжался, словно получил сильный удар, от которого не смел укрыться и в ответ на который но не мог дать сдачи. Это длилось считанные мгновения. Чернобородый взял себя в руки и снова стал таким, каким впервые предстал перед своим гостем.
– Теперь тебе надо отсюда бежать, пока стража не хватилась, – сказал он ему. –  Виселица грозит каждому, кто осмелится поднять руку на сборщика податей.
Царра ничего не ответил, будто не слышал его. Он подошёл к мёртвой Чешмаш и опустился на одно колено, положив меч на землю. Он бережно поднял сову и с нежностью погладил мягкие перья.
– Уходить тебе надо, – окликнул его чернобородый, опасливо озираясь на распахнутые двери трактира. Из гостиного зала доносился тревожный гул голосов. Служки, слышавшие крики и звон мечей, не в силах побороть любопытство принялись осторожно выглядывать в окна. Пара человек вышли на крыльцо. Опершись на меч, Царра встал и, подойдя к трактирщику, протянул ему сову.
– Позаботься о её покое, почтенный. Негоже, чтобы её трепали по двору собаки.
– Я-то позабочусь, – взяв птицу, пообещал тот и настойчиво повторил. – А вот тебе надо сейчас же уходить.
Не слушая его, Царра смотрел, как под телами стражников расплываются лужи крови. Ему без объяснений было ясно, что они уже не заговорят более, равно, как и Чешмаш вовек не расправит своих крыл. Оказалось, что есть что-то ещё на земле, кроме Жизни. Он молча посмотрел на хозяина постоялого двора и вытер клинок пучком недоеденного Хиском сена.
Вложив меч в ножны, он взобрался на спину вороного. Тот фыркнул и под перепуганными взглядами выбежавших на крыльцо служек пошёл к воротам. Его всадник задумчиво рассматривал рукоять меча, покачивающуюся в такт шагов вороного.
– Царра! – окликнул его чернобородый. Он сбежал вниз и, подойдя к готовому отправиться в путь гостю, прошептал очень тихо, так, чтоб никто не услышал:
– Иди по северной дороге, пока не дойдёшь до паромной переправы. Не мешкая, переправляйся на тот берег, в земли короля Варга. На постоялом дворе, что на той стороне, подождёшь обоз, идущий в Норгард. Он подойдёт к полудню. Давай, парень. Удачи тебе.
С благодарной улыбкой путник кивнул трактирщику и легонько тронул пятками бока вороного. Тот сорвался в галоп и вынес  своего седока с постоялого двора в ночь. Памятуя слова Ведуна, всадник полностью положился в выборе пути на коня и даже не вникал в то, куда тот его везёт. Он достал из седельной сумки дорожный плащ, и, закутавшись в него, думал о своём.
Отбежав от постоялого двора, Хиск перешёл на шаг. Он бережно и неспешно нёс своего седока по ночной равнине, огибая на безопасном расстоянии город, что мигал тусклыми огнями масляных фонарей. От размеренной конной поступи Царру стало клонить в сон. Задремав, он не заметил, как вороной вышел на тракт и побрел, задумчиво склонив голову. Город исчез за спиной, стих редкий лай собак, погасли огоньки, и глухой стук копыт тонул в пыли, что повидала сотни тысяч странников, и ещё один был ей не особо интересен.
Царра спал в седле, и лёгкая улыбка застыла на его губах – во сне он видел Злату. Она что-то рассказывала ему, но слова выхватывал из её милых уст колючий ветер и уносил прочь. Не веря себе, он держал её за руку, смотрел на родные черты, и всё хотел спросить, где же она была, так хотел сказать ей о том, как рад, что нашёл её, но боялся прервать её рассказ.
Он огляделся. Место, где они находились, было ему незнакомо – узкий карниз у вершины высокой горы. Оттуда открывался вид на алое восходящее солнце, что своими лучами распарывало мглу вокруг, прорываясь к небесной выси. Злата стояла спиной к рассвету, лицом к нему и вдруг, отпустив его руку, подошла к самому краю.
– Не бойся, милый, – с улыбкой сказала она через плечо и ступила вперёд.
В отчаянии он бросился к ней и проснулся от своего крика.


Глава 3. Попутчик.

– Приснилось что? – послышался рядом чей-то спокойный голос.
Царра резко выхватил меч из ножен, и обернувшись, увидел слева от себя того самого парня, что вчера вечером на постоялом дворе в одиночестве потягивал пиво. Незнакомец спокойно восседал на вороном жеребце, как две капли воды похожем на Хиска, с той только разницей, что грива и хвост его коня были светлыми, как облака, за которыми спряталась полная луна. Незнакомец держался одной рукой за луку седла, другой сжимал узду, по всей длине украшенную разного размера серебряными монетами. Они висели на кольцах, подобно серьгам и тревожимые конским шагом тихо звенели, ударяясь одна о другую.
– Не спеши меня убивать, друг, – ничуть не боясь, засмеялся парень, и его белозубая улыбка отразилась в зеркале лезвия. – Ты, как я погляжу, на расправу очень скор, а мне хотелось бы пожить ещё немного
– Чего тебе надо? – настороженно спросил путник, всё ещё сомневаясь в добрых намерениях собеседника. – Иди своей дорогой.
– А если я скажу, что у нас с тобой одна Дорога, – хитро прищурив синие глаза, спросил незнакомец и правой ладонью осторожно отвёл нацеленный в его горло клинок. – Позволишь тогда пойти по ней? А, Царра?
Услышав своё имя, тот растерялся и опустил меч.
– Откуда ты знаешь, как зовут меня?
– Рагдар сказал.
– Кто?
– Хозяин постоялого двора. Радгар его имя. Ты что? Не знаешь, как звали твоего вчерашнего собеседника?
А ведь он и вправду не знал. «Неловко как-то», – смутившись, подумал путник и вслух спросил:
– И зачем тебе понадобилось узнавать у него моё имя?
– Ну, скажем, Радгар сам мне его сказал и попросил передать тебе, что сову он сжёг в печи. Так что не беспокойся, её кости собаки по двору не растащат.
– Спасибо ему за заботу, а тебе – за весть, – со смущённой улыбкой кивнул Царра.
«Если знает о Чешмаш, значит, действительно от трактирщика», – решил он про себя.
Нежданный попутчик направил своего коня поближе к его вороному, и они поехали рядом, почти касаясь друг друга коленями.
– Меня зовут Бахт, – с лёгким поклоном представился незнакомец, приложив правую ладонь к сердцу.
Окончательно обезоруженный манерой собеседника держаться, Царра вложил меч в ножны.
– Моё имя тебе известно, – ответил он с таким же вежливым поклоном.
– Ну, да. Конечно.
– Что ты говорил о том, что у нас одна дорога?
– Если ты не будешь возражать – я поеду с тобой.
– С чего это вдруг?
– Трактирщик сказал мне, что ты собрался на север.
– Это правда. Но тебе-то что с этого? Мало ли кто и куда едет?
– Мне тоже надо в те края. Представь себе, – усмехнулся Бахт.
Говорил он в странной полушутливой манере, то, не сводя глаз с собеседника, то, вообще не глядя в его сторону. Постоянная смена полутонов сбивала с толку, и поначалу нельзя было понять – всерьёз он говорит или шутит. Частые паузы в середине фраз прятали то, что он хотел сказать, словно её смысл был не один, а зависел от восприятия слушающего. В общем, чтобы привыкнуть к такой манере, надо было хорошо постараться.
– Одному грустно, знаешь ли, а вдвоём веселее. Согласен? – спросил нежданный попутчик и продолжил, даже не дожидаясь ответа. – К тому же я знаю Дорогу… в отличие от тебя.
Царра на мгновенье задумался, взвешивая предложение собеседника, а тот мягко поторопил его с ответом:
– Ну, что скажешь?
– Если тебя Радгар прислал, то я с радостью разделю с тобой свой хлеб и общество.
– Вот и ладно.
– Пусть и не самое весёлое.
– Сойдёт и такое, раз другого нет, – засмеялся Бахт.
Они немного проехали молча. Как обычно бывает при знакомстве, после первых сказанных слов повисает неловкая пауза. Собеседники не могут придумать, о чём говорить дальше. Они ещё ничего не знают друг о друге, кроме имён. Потому замолкают, и молчание это может рассказать о многом. Порой куда больше, чем это могут слова. Молчание – продолжение разговора. Потому что если с человеком легко говорить, то и молчать с ним одно удовольствие. Оттого и возникают в начале знакомства паузы. Они, как пробные камни, мгновенно и наверняка определяют, кто перед тобой – верный друг или случайный попутчик, который исчезнет на ближайшем постоялом дворе. И хорошо если не с твоим кошельком.
Царре с новым знакомым молчалось легко, как с самим собою.
– Что там было после моего отъезда? – спросил он.
– На постоялом дворе?
– Ну, да. Чем всё закончилось?
– Да, собственно, ничем. У этих историй сюжет всегда простой, а развязка и того проще. Послали за стражниками, что стоят у городских ворот. Они собрали убитых, погрузили на подводу, да и увезли.
– И всё?
– Ну, да. Разбираться, конечно, будут, виновных искать. Как же без этого! Но ты не бойся, Рагдар не выдаст.
– Ему самому что будет?
– Не знаю. Да и какая теперь разница? Дело уже сделано.
Царра пожал плечами. Он огляделся вокруг. Пожухлая и ещё сонная равнина вокруг, сзади и справа цепочка далёких гор в серой мгле. Только-только начинало светать. Пока ещё невидимое солнце вставало Где-то за горами и, разливавшаяся за ними светлая дымка говорила о том, что новый день уже готов родиться. И день этот должен был выдаться необыкновенно ясным. Одним из тех последних, что предшествуют слякоти и, наступающим вслед за ней, заморозкам.
«Зима не за горами…, – подумал путник и вздохнул. – Горами…».
Он пристально вгляделся в неровный горизонт. Где-то там за ним, чуть вправо и назад жилище Ведуна и поляна с пепелищем, оставшимся от его дома. В нём было тепло и уютно от очага, хранимого его любимой Златой. Вдруг ушедшей в неизвестное ему Безвременье. Неделю назад жизнь была проста и понятна, а весь мир – тихий лес, где не звенят мечи и кружочки металла. Теперь его пределы расширились до невероятных размеров. И оказалось, что на свете, есть города, где люди живут странной жизнью. Сами не зная почему, они терпят поборы и унижения, хоть рядом есть полный спокойствия лес и горы, в которых жизнь принадлежит только тебе.
– О чём задумался? – спросил Бахт.
Его спутник очнулся от раздумий и поделился с ним своими мыслями по поводу того, что видел за прошедшее время. Тот хмыкнул и ничего не сказал по этому поводу, а лишь кивнул, указывая вперёд:
– Сархад-река.
Царра посмотрел в указанном направлении и в первых утренних лучах увидел на горизонте темно-синюю полосу, над которой полз седой туман. Такого вида его глаза никогда не знали.
Он привстал в стременах и окинул взглядом синюю полосу на горизонте, жадно пройдясь по ней глазами, словно хотел впитать в себя, навсегда оставить в памяти доселе невиданную картину. Так смотрит странник, в первый раз покинувший места, где всё знакомо, и когда на его пути привычные виды начинают сменяться картинами мест незнакомых.
Бахт с усмешкой погладил бородку, глядя на то, как его товарищ разглядывает Сархад-реку, затем оглянулся и на какое-то мгновение вонзил взгляд в еле заметное облачко пыли, видневшееся вдали. Он хмыкнул про себя и, повернувшись к попутчику, сказал:
– Полагаю, мой друг, нам следует поторопиться. Паромщик уже приступил к работе и торговый люд, что коротал ночь на постоялом дворе, начнёт переправлять свой скарб. Тогда будет трудно попасть на противоположный берег.
Царра равнодушно кивнул, соглашаясь, и кони быстрее понесли своих седоков к переправе. Но когда они подъехали к причалу, тот, вопреки словам Бахта, оказался странно пуст. Не говоря уже о том, что и следа торгового люда там не было и в помине. Старик-паромщик дремал, сидя на пустом бочонке, в котором, судя по запаху, долгое время хранили квашеные яблоки. С головой закутавшись в потрёпанное шерстяное одеяло, так что видны были лишь серые, как весенний снег, волосы, он прятался от сырости, что ползла по глади реки, волнуя шелестящие стены камыша.
– Эй, уважаемый! Нам срочно надо на тот берег, – спрыгнув с коня, крикнул Бахт старику.
Тот спросонья забурчал себе под нос, кашлянул и встал, с громким хрустом расправив, затёкшие ноги. Он открыл лицо и, плотнее закутавшись в одеяло, поглядел из-под пепельных косматых бровей на тех, кто потревожил его сон. Быстро оценив их вид и притороченные к сёдлам мечи,  решил, что кричать на этих путников не стоит. За долгие годы он повидал разных людей на своей переправе, потому ругаться не стал, а только сказал сквозь зевоту:
– Рано ещё, добрые люди. Подождите немного.
– Давай, давай, почтенный, просыпайся, – весело возразил ему Бахт, заводя своего скакуна на паром. Следом за ним молча взошёл его спутник с вороным под уздцы.
– Не время для сна, почтенный. Солнце взошло. Досыпать будешь уже в Небесном Саду. Там точно выспишься. А что бы сон поскорее прошёл, – Бахт порылся в седельной сумке. – Держи вот.
Он вложил в ладонь старику монету и улыбнулся.
– Одеяло новое купишь.
Блеск золотого вмиг согнал с паромщика остатки сна. Всё же сомневаясь в том, что такая невиданная щедрость приключилась наяву, он попробовал крону на немногих оставшихся от долгой жизни зубах и изумлённо повертел червонец перед глазами.
– Накиль! Живо сюда, соня! – крикнул он в сторону бревенчатого домика, что стоял на высоком берегу. Из него показался рыжий парень.
– Чего там, дедушка?
– Хватит сны смотреть. Добрых людей перевезти надо.
– Так ведь рано ж ещё.
– Не спорь с дедом, паршивец. Ступай к коловороту.
Рыжий вздохнул и нехотя пошёл к причалу.
– Давай, пошевеливайся, бездельник, – ворчал на него дед, пока тот отвязывал паром от столбов, крепко вбитых в глинистый берег.
Царра наблюдал за тем, как старик с парнем готовили переправу. Они были одинаковы телосложением. Наверняка, в пору своей юности старый паромщик выглядел точь-в-точь как его внук – низкого роста, коренастый, с широкими мозолистыми ладонями. Одна порода. Сходство было не только внешнее, но одинаковыми были даже голоса и движения. Казалось, что старик командует самим собой, каким-то чудесным образом встретив себя молодым. Можно было бы смело поклясться, что пройдёт время, и на бочонке будет сидеть старый Накиль и ворчать на себя же – полного сил парня.
Не одно поколение рыжеволосых паромщиков видела эта река и увидит ещё не одно.
Внук перевозчика стал к коловороту и из воды полез канат, обвиваясь вокруг отшлифованного до блеска барабана, словно ленивый полоз. Когда он поднялся со дна и начал натягиваться, паром лениво заскрипел и отправился в своё вечное плавание.
Царра оглянулся, бросил прощальный взгляд на удаляющийся берег и увидел вдали четырёх всадников, во весь опор мчащихся по дороге к переправе. Тот, что ехал первым что-то им кричал, но поднявшийся вдруг западный ветер уносил его слова  в сторону, и человек лишь беззвучно раскрывал рот.
– Эй, Бахт. – позвал Царра. – Что там за люди? Ты видишь?
– Отсюда не разобрать – равнодушно махнул  рукой тот. Он лишь мельком взглянул в ту сторону, куда показывал его спутник, и бросил рыжеволосому. – Давай, Накиль, поднажми сильнее на коловорот.
Парень послушно принялся быстрее перебирать рычаги, и паром уже достиг середины реки, когда всадники на взмыленных конях влетели на пустой причал. Они наперебой кричали, но что кричали, того было не разобрать. Один из них, привстав в стременах, требовательно размахивал зажатым в руке свитком.
– Чего им надо? Может, надо было их подождать, а, Бахт? Видать, им тоже на другой берег нужно.
– Да, нет, мой друг – усмехнулся тот, наблюдая за тем, как чертыхаются всадники. – Это люди Наместника. Им на этот берег ход заказан. Здесь земли короля Варга.
– Чего кричат тогда?
– Какое нам дело до этого? Кричат себе и кричат. Служба у них такая.
Царра задумчиво погладил Хиска по шее и посмотрел в его чёрные, бездонные глаза. Он вспомнил, как когда-то давно Ведун рассказывал ему, что судьбу седока можно увидеть в глазах его коня. Возможно, старик был прав, и где-то в глубине гагатового блеска видны были ответы. Вот только кто может их прочесть?
Мир, который он увидел  за перевалом, показался ему непонятным, люди странными, а цель его пути – сплошной загадкой. Хорошо, что дорога послала ему попутчика, который знает этот мир и, возможно, поможет найти таинственного Берру. При удобном случае он его об этом попросит. Странное дело, но этот парень не казался Царре чужым. Наоборот, он будто встретил старого друга, которого не видел очень–очень  давно, а, по сути, целую жизнь. Он улыбнулся такой мысли и повернулся к Бахту, чтобы сказать ему это, когда увидел, что они подходит к берегу.
– Приготовься ступить на земли славного короля Варга, мой друг, – с немного ироничной улыбкой объявил его спутник.
Паром стукнулся о причал и рыжеволосый Накиль его проворно и крепко привязал его к причальным столбам. Царра вывел вороного, кивком попрощавшись с перевозчиками. Он вскочил в седло и немного подождал своего попутчика, вглядываясь в оставленный ими берег.
– Спасибо тебе и твоему внуку, почтенный, – на прощание сказал Бахт паромщику. Выводя своего скакуна на берег, он добавил с весёлой улыбкой:
– Теперь можешь смело досыпать.
– И вам лёгкого пути, добрые люди, – поклоном проводил их старик. Он отвесил радостный подзатыльник Накилю и на его молчаливое сопение показал сверкающий червонец.
Бахт сел на коня и, подъехав к товарищу, который оценивающе вглядывался в противоположный берег, засмеялся.
– Что задумался, друг мой?  – спросил он. – Не стоит оглядываться назад. Дорога, как девушка, любит, когда смотрят на неё.
– Мне одно неясно. Ты сказал, что надо торопиться, потому что здесь будет тьма торгового люду. Но здесь только мы.
– Видно день такой сегодня, – улыбнулся Бахт. – Давай лучше в трактир заедем. Вот он, сразу на берегу.
Царра огляделся по сторонам.
– Что это такое? – спросил он, кивнув на прямоугольное строение, стоящее неподалёку. Оно было сложено из толстых дубовых колод, почерневших от времени. Крыши у него не было, а в верхней части высоких стен в два ряда шли горизонтальные узкие окна. Из глубины очерченного стенами пространства в небо упиралась квадратная крытая досками башня.
– Сторожевая крепость, – сказал Бахт. – Что называется, «Добро пожаловать в Варгрик».
– Что же здесь сторожить? – путник с любопытством покрутил головой, оглядывая окрестности.
– Реку.
– Зачем?
– Чтобы соседи не выпили, – пошутил Бахт.
Царра хмыкнул, а его попутчик, смеясь, пояснил:
– Крепость стерегла границу и виноградники Крунвиннгорда, что вверх по течению.
– Сейчас она пустует, судя по всему.
– Как видишь. Сов здесь больше, чем стражников.
– Где же люди?
– В ней больше нет нужды с тех пор, как земли за рекой признали главенство северной Короны.
– Почему же мы не встретили ни одного варгрикского воина?
– Ох, и любопытный же ты! – засмеялся Бахт. – Поехали уже на постоялый двор. Поесть бы не мешало, да и кони всю ночь шли. Отдых всем нужен.


Глава 4. Радогаст.

Путники направились к трактиру, что располагался чуть поодаль. Сложенный из сосновых брёвен и подпоясанный высоким частоколом большой двухэтажный дом стоял у дороги, что уходила от паромной переправы, чтобы потеряться средь рощ и пригорков. На постоялом дворе было пустынно. За  дровяным сараем слышался звук пилы, а у конюшен лохматый пёс гремел цепью, вылизывая ускользавшую от него миску. Он гнал её до тех пор, пока не дошёл до границы отведённой ему ошейником и не остановился, раздосадовано глядя на успокоившуюся посудину. Он так увлёкся, что не обратил особого внимания на двух путников, лишь искоса глянув в их сторону, когда те проходили мимо, ведя своих скакунов под уздцы.
– Ты глянь, какой настырный, – со смехом указал Бахт на пса, который силился дотянуться до миски.
– Может, пододвинуть? – предложил Царра.
– Не надо. Пусть поборется со своей цепью. Посмотрим, кто окажется сильнее.
Они поставили вороных в конюшню, где задали им корму, и ещё раз глянув с крыльца на косматого сторожа, прошли в гостиный зал.
– Хозяин! Ей, хозяин! – громко позвал Бахт, и, прислушавшись к гулкому эху, с хитрой улыбкой подмигнул своему спутнику. – Сейчас погоняем этих сонных мух.
Из кухни показалась голова поварёнка и тут же спряталась. Наверху скрипнула дверь, и, дробно стуча по ступенькам, к ним сбежал служка.
– Что будет угодно добрым господам? – согнулся он в почтительном поклоне.
– Господам угодно перекусить и отдохнуть, – ответил ему Бахт. – Что есть у вас?
– Варёная курица есть, капуста кислая и лепёшки.
– Подай-ка нам всё это.
– Будет сделано.
– И ещё по кружке тёмного пива.
– Слушаюсь.
– Да живее. Не мешкай на кухне.
– Глаз не успеет моргнуть, – заверил служка и поспешил выполнять заказ, а Бахт крикнул ему вслед:
– И хозяина вашего позови, волки его дери.
В ответ на это с террасы второго этажа загудел густой бас:
– Кто там собрался порадовать мною серохвостых?
Царра поднял взгляд, и увидел низенького, плотного мужичка в потёртом кожаном камзоле. Вид у того хоть и был грозным, но в окладистой рыжей бороде, что закрывала широкую грудь, запуталась улыбка.
«Все трактирщики в этом мире какие-то одинаковые, словно мать одна на всех, – подумал Царра. – Я нисколько не удивлюсь, если на пути мне будут попадаться одни бородатые коренастые дядьки».
Хозяин постоялого двора спустился к гостям и пробасил, обращаясь к Бахту:
– Они же не смогут меня разжевать.
– Скорее не будут знать, с какой стороны тебя надкусить можно, – засмеялся тот и они с трактирщиком обнялись.
– Здравствуй! Здравствуй, старый бродяга, – загудел бородач. – Сколько зим.
– Всего-то две, – ответил Бахт и развернул его лицом к своему спутнику. – Это мой попутчик.
– Да что ты?
– Вместе с ним идём на север.
– Радогаст, – представился трактирщик и протянул руку. – Очень приятно. Очень.
Назвав своё имя, Царра крепко пожал твёрдую ладонь.
– Если говоришь, что на север, – рыжебородый снова повернулся к старому другу, – значит, с того берега пришёл.
– Совершенно верно. Иду из Сухельпорта. Был там по делам.
– Как же ты паромщика уговорил, чтобы он вас перевёз?
– А в чём же дело? Неужто в Варгрике теперь принято упрашивать сапожников сшить сапоги?
– Ты мне не ёрничай. Наш старик совсем ленивый стал. По одному уже не возит, набирает сразу полный паром. Все привыкли и только к полудню собираются. Ну, а кто впервой переправляется через Сархад-реку, тот уж сидит на бережке, мается. Ждёт, пока достаточно народу соберётся. И ничего поделать не могут. Старый паромщик на своей переправе главнее самого короля.
– Точно подмечено, дружище.
– Да тут и подмечать нечего. Ну, так как же вам удалось перебраться?
– Нам некогда было ждать. Время – дорого.
– Уж это мне известно.
– Пришлось пожертвовать золотым, что бы тебя поскорее увидеть, – отшутился Бахт. – Невысокая цена за такое удовольствие.
– Богатым стал? – вскинул брови трактирщик. – Золотой за перевоз – неслыханное дело! Разве пьяный кровельщик, что получил полугодовой расчёт, сможет себе такое позволить, да и то раскается, когда протрезвеет.
– Ну, есть вещи подороже золотого.
– К примеру, два золотых, – засмеялся Радогаст и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ты чего? Комаров вроде нет, – пошутил Бахт.
– Чего это я вас здесь держу? – засуетился его друг. – Садитесь скорее к столу, угощать вас буду!
– Да мы заказали уже.
– Тогда за мой счёт, – сказал трактирщик и, увидев на лице старого приятеля готовность возразить, ударил себя в грудь. – За мой! И не спорь. Никаких возражений! Даже не вздумай, не то обижусь. Вы – гости.
– Ты хлебосольный хозяин, Радогаст, – сдался Бахт. – Потому и не богатеешь.
– По-другому не умею, мой друг, – тот погладил бороду, широко улыбаясь доброй шутке. – Да и, хвала Небу, есть торговый люд, у которого в достатке водятся звонкие кроны.
Все трое разместились за столом. Служка принёс заказанную еду и две оловянные кружки с густыми пенными шапками.
– Принеси-ка и мне пива, – прогудел Радогаст. – Выпью с моими друзьями за здоровье правителя Варгрика. Пусть пошлёт ему Небо долгих лет… И мудрости достойно их прожить.
Как-то странно прозвучали эти слова, словно трактирщик говорил их кому-то ещё, кроме своих гостей. Не любил он его что ли?
– Что нового в землях славного короля? – спросил Бахт, разрезая курицу пополам. Одну половину он положил на тарелку своего спутника, а вторую – себе.
– Что люди подорожные болтают? Мы с того берега, сам понимаешь…
– С того – всё равно, что с этого, – усмехнулся рыжебородый.
– Тамошние жители так не считают, – мягко возразил его собеседник.
– Им просто так удобней, когда мёд пивом называют.
– Ну, что ты возмущаешься? Какая разница чабану, каких овец ему пасти, – хмыкнул Бахт. Он говорил, подспудно обирая пальцами варёную курятину с костей.
– Так что говорят-то? – вернулся он к своему вопросу.
– Разное говорят, – неохотно прогудел трактирщик и прогнал тяжёлым взглядом поварёнка, который поставил перед ним кружку. Выждав немного, пока мальчишка уйдёт, он наклонился поближе к своим гостям и таинственно прошептал.
– Странные дела творятся в западных землях, у самой границы.
– А что такое? – спросил Бахт, глянув поверх кружки.
– Народ там стал пропадать…
– Да ну.
– Бесследно, – подняв указательный палец, уточнил рыжебородый. – Бывает, что и целыми деревнями. Куда, почему – никто не знает. Некоторых из них видели после, но это уже не они.
– Что значит не они? – рука Царры застыла, не донеся поднятую кружку до удивлённо приоткрытого рта. Он спросил:
– Кто же тогда?
– Кто ж его знает? – ответил ему рыжебородый. – На вид как будто и они. Родственники их признают при встрече, а те их – нет. И говорят, не пойми что. Люди рассказывают, что они смотрят на тебя, а такое ощущение, что не видят. Глаза пустые, на вроде как душу из них вынули, неживые глаза. Да и сами они – неживые какие-то.
– Мёртвые, что ли? – шутя, спросил Бахт, явно не принимая в серьёз эти слухи. Хоть и рассказывал их его старый друг.
– Да не мёртвые, а, говорю же вам, неживые.
– Ну, так что говорят-то?
– Неясные вещи. Твердят о какой-то новой жизни, гибелью грозят тем, кто будет противиться Королю, Несущему Счастье.
– Король, Несущий Счастье, – Царра задумчиво повторил странное имя.
– Да-да. Именно Король, Несущий Счастье, – кивнул Радогаст. Он одним глотком отпил из кружки сразу половину и, вытер бороду от пены.
– Странная фигура. Никто о нём не слышал никогда. Неоткуда ему было взяться. Племена на западной границе королей не имеют. Они вассалы вестландских правителей и отродясь кроме вождей родов над собой никого не ставили.
– Ну, а что же Варг?
– А что наш король? Этой весной повелел собрать большой отряд и отправить в те земли, строжайше наказав разведать, что там творится.
– Ну и?
– Не вернулись они, как в воду канули, – ответил трактирщик. Вторым глотком он прикончил кружку и буркнул себе под нос:
– Вот тебе и «Ну и».
Затем он осторожно осмотрелся, поманил пальцем тут же потянувшихся к нему собеседников и, сам придвинувшись к ним, прошептал:
– Торговый люд сейчас через те края вообще не ходит. В Стенгорд уже почти с месяц не приходят ладьи из Вестланда. Торговли совсем нет. Даже из Крунвиннгорда не было ежегодного каравана в столицу. Король сильно тревожиться…
– Не удивительно, – усмехнулся Бахт. – Я бы тоже переживал, если бы не получил вино к праздникам.
– Говорят, что он собирается сам повести дружину в приграничье. Его зять Карл, барон Ульвлога, дал на то своё согласие, хоть и слыхом не слыхивал о существовании таинственного врага. Он опасается, что это выдумка Варга и в действительности тот лишь хочет разведать положение в восточных землях Вестланда.
– Для чего?
– Боится, что шурин позарится на его земли, – усмехнулся Радогаст.
– Как же он это сможет оправдать? – удивился его собеседник. – Вестландские баронства такой наглости не поймут.
– Они свято чтут законы, а с этим полный порядок. Жена Карла как принесла своему супругу дочь, так пять лет и не может более зачать.
– Тогда, и, правда, всё законно, – понимающе хмыкнул Бахт. – Прямого-то наследника нет.
– Я тебе о чём толкую? Хороший шанс для брата баронессы прибрать к рукам владения своего зятя. Так что, сам видишь, всё вполне законно.
– Он и правда хочет так поступить? – спросил Царра.
– Кто его знает? Правители странные люди. Всё им мало, – усмехнулся трактирщик. – Хотя именно сейчас Варгу вряд ли есть дело до опасений своего родственника. Его больше тревожит непонятный враг. Страшнее нет чем то, что тебе неведомо.
– Ты уже второй раз говоришь «враг», – несколько скептично хмыкнул Бахт. – Его же ещё никто не видел.
– Ну, а как же назвать человека, грозящего гибелью всякому, кто не пойдёт за ним? Или, может быть, у тебя есть другое слово? – улыбнулся трактирщик.
На губах его собеседника играла лёгкая усмешка, а в голосе сквозили иронические нотки. Он не спорил, не возражал и не насмехался. Это была его манера общения с друзьями.
– Но несёт-то он счастье, как я понял из его имени, – сказал он.
– Это, смотря, что он подразумевает под этим словом. Тебе ли этого не знать, мой друг.
Бахт согласно засмеялся и облизнул жирные пальцы.
– И когда Варг собирается в поход? – спросил он.
– После игрищ, кажется, – ответил трактирщик, задумчиво подперев рукой подбородок, отчего борода его забавным образом всколошматилась.
– Вот и ладно. Нас это совершенно не касается. До них ещё далеко.
– Это как посмотреть…
– Проскочим, как-нибудь.
– Опасная затея.
– Мы пройдём вдалеке от тех мест. Нам-то надо на север.
– Тогда хоть подождите караван до Норгарда и уже с ним отправитесь.
– Наверно, ждать долго придётся.
– Какой там долго! Он сегодня должен пройти.
– Откуда ты всё это знаешь? Следишь, что ли, за перемещениями на тракте?
– Зачем это мне? Ты же прекрасно знаешь, что я приглядываю за теми, кто по Дороге проходит.
– Знаю, знаю.
– Ха! «Откуда знаешь»…Тоже мне сложность. Позавчера здесь охранник из этого обоза ночевал. Они тоже встревожены последними новостями, поэтому решили пополнить сопровождение. Его послали вперёд, варгрикских людей поднанять.
– Справился с заданием?
– Справился. Нашёл пару бездельников в соседней деревне. Привёл их вчера вечером, оборванцы оборванцами. Денег, естественно, нет, так я их заставил дров напилить, чтобы зря не сидели.
– Чего это ты их так? Неприветливо.
– Потому что землю пахать надо, а не с палкой в руках по дорогам шляться в поисках простых денег.
– Но они же жизнью своей рискуют, всё-таки.
– Жизнью рисковать несложно. Вот прожить её, здесь храбрости и силы куда больше требуется.
– Твоя правда… Большой обоз, говоришь?
– Двадцать возов. Или около того.
– Охранник этот, я смотрю, весьма словоохотлив, – усмехнулся Бахт.
– Даже через чур, – согласился с ним его собеседник. – Купцы за пушниной и оловом пойдут.
– Заманчиво, конечно же, пристать к каравану, но уж больно хлопотно. Одним как-то сподручней будет.
– Одним опасней, – жарко возразил трактирщик.
– Я вижу, Радогаст, что серохвостые страху на тебя нагнали нешуточного, – засмеялся его друг. – Я хоть волков и не боюсь, но чтобы ты не волновался – так и быть – каравана подожду.
– Всё шутишь, да? – немного обиделся рыжебородый. Он красочно выразил своё возмущение вздёрнутыми бровями  и тем, что развёл руки в стороны, не отрывая упёртых в стол локтей. – И когда надоест тебе ту историю вспоминать? По пути ведь не только звери на четырёх лапах встречаются, а и двуногие. И последние куда как опаснее первых.
– Ладно, ладно. Разберёмся. Ты лучше постели нам наверху. Отдохнуть бы с дороги, а то всю ночь в седле.
– Наелись? – улыбнулся трактирщик.
– Да, спасибо тебе.
– Тогда пойдёмте.
По скрипящей лестнице он повёл своих гостей наверх. Царра шёл последним и попутно разглядывал деревянные перила и стены с коваными подсвечниками на каждой из лудок. Радогаст остановился посредине коридора и толкнул дверь справа от него.
– Вот покои ваши, – завёл он их в комнатку и широким жестом показал на низкие широкие кровати по обе стороны от небольшого окна. Царра подошёл к нему и, приоткрыв ставенку, увидел Сархад-реку. На пристани дремали паромщики, с головой закутавшиеся в одеяла. Далеко на юго-востоке в седоватой дымке ещё различимо тянулась цепь родных ему гор. Там остался его дом и мир, который он знал.
– Вы располагайтесь пока, а я займусь делами, – сказал рыжебородый и прикрыл за собой дверь.
– Наконец-то можно отдохнуть, – разувшись и повесив на гвоздь свой камзол, Бахт в блаженстве растянулся на кровати. – Я хоть и привык к долгим переходам, но ночь в седле – слишком даже для меня. Чего топчешься? Ты приляг, приляг, друг мой.
Царра присел на кровать и, стаскивая сапоги, поинтересовался:
– А что это за история, о которой ты напоминал Радогасту?
– Да, старая история,– улыбнулся его товарищ. – Хоть и была недавно.
– Не томи. Рассказывай, давай.
– Я и рассказываю. Ехал я однажды из западных земель. Не по тракту, а лесной дорогой и там, где она проходит одно жутковатое место, встретил нашего друга, который отбивался от двух голодных волков. Конь с испугу сбросил его и унёсся прочь, в руках у него осталась лишь дорожная сумка, и если бы не моя помощь – нас бы угощал какой-нибудь другой хозяин. Вот, собственно, и вся история.
– И с тех пор он так волков боится?
– Нет, это я над ним подтруниваю.
– Я уж было подумал…
– Подумал он… Так и собираешься всему верить? Мало ли что люди говорят. Ладно, давай отдыхать. К полудню караван придёт. Наговоримся ещё в Дороге.
– А что за Стенгорд вы упоминали? – снова спросил  Царра, уже прилегший на лавку, но не желавший успокаиваться.
– Город, – коротко буркнул его собеседник, стараясь насладиться долгожданным отдыхом.
– Где это?
– Вниз по Сархад-реке, – терпеливо пояснил Бахт, поняв, что ему всё таки не отвертеться. – Она берёт своё начало в сердце западных земель и бежит через весь Варгрик. Это старый торговый путь к Шималхару, он соединял Вестланд и Хатиз уже тогда, когда ныне седые времена были молоды, как весенние листья.
Царра улыбнулся такому поэтичному сравнению, а Бахт продолжал:
– В своём серединном течении Сархад-река проходит через пороги, где на протяжении дня пути становиться совершенно несудоходной. Здесь купцам приходиться волочить ладьи по берегу. Раньше в старину их частенько грабили лесные люди, жившие в тех краях, а также кочевники, которые приходили из Диких Степей через Кучидар – узкий проход в горах. Он как раз напротив перекатов расположен, по нему речушка бежит и впадает в Сархад-реку. Очень удобное для грабежа место. Предок нынешнего короля, чьё имя носит нынешний правитель, собрал дружину из представителей разрозненных лесных племён и нескольких степных кланов, а погодя построил крепость и городище на скалистом берегу Сархад-реки. Это было начало Варгрика. Имя городу дали Стенгорд и начали брать с купцов плату за безопасный проход через пороги.
– И те не возражали?
– Конечно.
– Но почему?
– Потому что грабёж, который становиться законом, уже не грабёж.
– Получается, что овцы стали платить волкам?
– Да, откупаться. Ты прав, мой друг. И что самое интересное, это устроило всех – и храбрых воинов, что были сыты, и купцов, которые остались целы. Так появилось королевство, которым сейчас правит Варг. Раньше они просто обирали купцов, а сейчас, видишь, уже не грабят, а охраняют их.
– От кого же?
– От всё тех же кочевников, которые продолжают совершать набеги, не смотря на то, что варгрикские ратники оборудовали посты на Кучидаре. Там до сих пор несут службу потомки тех степных родов.
– И бьются со своими соплеменниками? – искренне изумился Царра.
– Волки могут с презрением смотреть на своих сородичей, приставших к людям, но кто сказал, что пёс недостойней своего лесного брата? Спи, давай.
Путники замолчали и мгновенно заснули, провалившись во тьму без сновидений. Обоим сказался ночной переход, а одному из них ещё и вчерашние волнения. Пока они спали, Накиль с дедом вернулись на южный берег и принялись переправлять обоз, идущий в Норгард. Так, что когда путники проснулись, на постоялом дворе стоял шум и крики. Возницы проверяли дорожное снаряжение, смазывая дёгтем оси и перебрасывались остротами с двумя кузнецами, которых привезли из ближайшего села чтобы осмотреть подковы перед дальней дорогой. Одновременно с этим взмыленные служки Радогаста на больших весах, вытащенных из амбара, отмеряли провиант и фуражное зерно.
Первым проснулся Царра. Не желая будить всё ещё сладко посапывающего товарища, он тихо собрался и спустился в гостиный зал, в котором было полно народу. Немного смутившись от многолюдия, он присел за стол у окна. Увидавший хозяйского гостя поварёнок, тут же принёс ему пива.
– Я не просил, – не понял тот появления перед собою пенного напитка.
– Радогаст велел накрыть на стол, когда вы проснётесь.
– Спасибо, но я пока что не голоден.
Служка с почтением откланялся, а Царра, в пол оборота покручивая туда-сюда кружку, принялся с интересом наблюдать за купцами. Их было два десятка человек – действительно большой обоз. Сидя за длинным столом, они трапезничали и оживлённо говорили о своих делах, о новостях, о ценах на шкуры в вестландских королевствах, о дорожных податях и о налогах. Многое из того, что говорилось в зале, человеку, за день до этого увидевшего деньги, было равнозначно чириканью стайки воробьёв.
Среди торгового люда Царра узнал двоих. Он видел их  на постоялом дворе Радгара. Один из них, молодой, с курчавой русой бородкой, встал из-за стола и громко обратился к старшему в их караване, видному купцу в лисьей шапке.
– Ты – человек, без сомнения, опытный, Ларшод, – сказал он, стараясь удержать досаду. – Дед мой с тобой всю жизнь ходил и рассказывал, что сотоварищи всегда прислушивались к тебе. Но сейчас… Мало ли что люди болтают. Не вериться мне, что теперь на запад от Каменных Ворот стало более беспокойно, чем к востоку от них. Разбойники везде пошаливают. Может, всё-таки пройдём Большим трактом, через Вересковое Поле и Фёрстед?
– Этой дорогой нельзя идти, пойми же ты, Дзван! – слегка раздражённо ответил караванщик, теребя седую коротко стриженую бороду. – Слишком близко проходит она к западным землям. Что бы ты ни говорил, там сейчас куда опасней, чем на Каменных Воротах. Уж я-то знаю.
– Ларшод прав, – взволнованно загудели остальные. – Не будем рисковать. Пойдём через Ворота.
– Но мы же потеряем время.
– Лучше время, чем товар.
– Как хотите, – махнул с досадой молодой и молча продолжил трапезу. Он ел, насупившись, и с трудом размыкая крепко поджатые губы, чтобы протолкнуть между ними деревянную ложку.
На лестнице послышались шаги, Царра, посмотрев наверх, увидел своего попутчика, что, сонно осматриваясь, спускался в гостиный зал.
– Чего это ты сбежал? – зевая, спросил тот и подсел к товарищу. – Не спится?
Он шутливо толкнул друга плечом в плечо.
– Или кошмар приснился?
– Выспался уже.
– Ну, если выспался, – протянул Бахт и, увидев купцов, встрепенулся. – Ох, ты! Норгардский обоз подтянулся, пока мы с тобой почивали. Значит, скоро в Путь. Сейчас я с ними поговорю. Как думаешь, кто у них за главного?
– Чего тут гадать? Вон тот, седобородый, в лисьей шапке, – Царра кивнул в сторону караванщика. – Ларшодом кличут.
– Ты, я вижу, наблюдательный парень, – похвально улыбнулся Бахт. – Тебе бы в приграничной страже служить.
Он встал из-за стола.
– Сейчас посмотрим, сговорчив ли этот Ларшод.
И уверенно подошёл к торговому люду. Красноречиво приложив руку к сердцу, он обратился ко всем, но при этом глядя на их предводителя:
– Мир вам, почтенные. Пусть Небо пошлёт вам удачу в делах.
Купцы замолчали и настороженно посмотрели на него, затем, не сговариваясь, на седобородого. Тот ответил за всех.
– И тебе мир, незнакомец.
– Имя моё – Бахт.
– Очень приятно. Моё же – Ларшод.
– И мне не менее приятно, уважаемый.
– Что понадобилось тебе от нас?
– Мне стало известно, что вы направляетесь в Норгард.
– Это правда, – насторожился караванщик.
Его собеседник засмеялся, увидев его замешательство.
– Вы кричите об этом так увлечённо, что вас слышат не только в этом зале, но и в Вильскуге, – пояснил он.
Царра хмыкнул, удивляясь, как нагловато и самоуверенно держится его товарищ. К тому же тот был неплохо осведомлён о планах купцов, хотя и зевал всего пару мгновений назад.
– Я и мой друг собираемся идти на север по старому Бронзовому тракту. Места там дикие, сами знаете, идти по ним небезопасно. Ну, а вам не помешают двое вооружённых людей. Не согласитесь ли вы, что бы мы пошли с вашим обозом?
– Нам не нужны охранники, уважаемый, – резко бросил молодой купец. – У нас их теперь предостаточно.
– Дзван! – с раздражением, почти переполнившим чашу терпения, оборвал его седобородый. – Твоё мнение мне неинтересно. Ты пока ещё не караванщик.
– Но мы не знаем этих людей, – не унимался русобородый, возмущённо показывая ложкой на усмехающегося Бахта и задумчивого Царру.
– Ох, уж эта молодёжь, – улыбаясь, прогудел с порога трактирщик. Он как раз пришёл со двора и застал эту сцену.
– Вечно хочет поспорить с мудрой зрелостью, – сказал он. – Не так ли, Ларшод?
– И не говори, уважаемый Радогаст. Сладу с ними нет.
– Молодой прав по-своему и из него получится хороший предводитель… со Временем, – продолжил хозяин постоялого двора, подойдя к столу и оперевшись о его край широкими ладонями. – Доверять первому встречному нельзя, и это правильно. Но не в нашем случае. Бахт – мой старый друг, я ручаюсь, что он и его спутник заслуживают вашего доверия.
– Ну, коли так… Я думаю, мои товарищи не будут возражать против их присутствия, – вежливо улыбнулся Ларшод. Он окинул взглядом внимавших купцов.
– Верно?
Те утвердительно закивали бородами.
Бахт отвесил в их сторону лёгкий, но полный сдержанного почтения, поклон:
– Благодарим вас, уважаемые.
И спросил седобородого:
– Когда вы отправляетесь в путь?
– К переходу всё уже готово. Лишь обсудим все тонкости предстоящей дороги и тут же выступим. Негоже злоупотреблять гостеприимством, – ответил караванщик, вежливо улыбнувшись Радогасту.
– Скажи скорее, что накладно, тогда поверю, – усмехнулся трактирщик, подмигнув Бахту. Тот с пониманием шутки усмехнулся и сказал:
– Тогда мы проверим поклажу и присоединимся к вам.
– Не без этого. Дорога – дорогое предприятие, – рассудительно сказал Ларшод, адресуя этот ответ рыжебородому, а его другу лишь кивнул, давая понять, что принял его слова к сведению.
– Вот и славно, – улыбнулся Радогаст караванщику и сказал уже Бахту. – Я тебе с товарищем твоим припасов на дорогу приготовил и сказал служке, чтобы на подводу погрузил.
– Спасибо, друг.
– Да ладно. Безделица какая. Право дело. Пошли во двор.
Бахт жестом позвал за собой своего спутника, который так и не притронулся к пиву, и они вышли из трактира.
Караван уже выстроился на дороге. Два десятка подвод, заставленных большими винными бочками и бочонками поменьше, гружённые мешками с зерном и солью, а также разнообразнейшими тюками, что были набит, Бог весть, каким ещё товаром.
Трактирщик указал на последнюю телегу в обозе.
– Там ваши припасы – два копчёных окорока, крупа, капуста квашеная, муки достаточно и мех с вином.
– А где бочонок пива? – засмеялся Бахт. – Забыл, наверное?
Он шутливо подмигнул Царре, кивая на Радогаста:
– Точно, забыл. Пожадничать ведь не мог.
– Вино с пивом не мешают, – отшутился трактирщик. – Ну, а если серьёзно, то с припасами обращайтесь бережно и расходуйте разумно. Идти около двадцати дней, если всё будет благополучно. Поселений  на старом Бронзовом тракте до самого северного моря почти не осталось, только деревень с десяток да острог, а городов ни одного и не было. У купцов весь провиант рассчитан строго, чтобы товару больше взять, так, что кормить вас никто не будет. Это ясно?
– Ясно, Радогаст, ясно. Яснее некуда, – засмеялся Бахт, положив трактирщику руку на плечё.
– Ясно ему, – буркнул рыжебородый. – Тебе всё смешки, да шуточки. Зачем вам, вообще, Норгард понадобился? Что вы там забыли?
– Надо нам, старый ты ворчун. У меня там дела, а вот спутнику моему надо дальше на север.
– Куда это? – удивился Радогаст. – Во Фрию, что ли?
– Действительно, куда? – весело спросил Бахт, точь-в-точь копируя удивление трактирщика.
– К Берре, – честно ответил Царра.
– Ну, вот, видишь? Ему надо к Берре, – смеясь, его попутчик приобнял Радогаста за плечо, а у того полезли на лоб глаза.
– К кому? – переспросил рыжебородый, решив, что ослышался.
– К Берре, – спокойно повторил Царра и, неверно истолковав его удивление, поспешил пояснить. – Это старик, он живёт на севере.
– Я знаю кто это, друг мой. А вот ты, по-моему, не знаешь или попросту сошёл с ума. По-другому я не могу объяснить твоё желание попасть к нему.
– Мне надо увидеться с ним. Он знает, как найти путь в Безвременье.
– Тогда пусть Небо поможет тебе дойти или опомниться до того, когда поймёшь, что уже пришёл.
– Да брось ты, дружище, краски сгущать, – засмеялся Бахт. – Надо парню на север, что тут поделаешь.
– Ты уж присмотри за ним…, – тихо сказал Радогаст.
Царра не обратил внимания на переливы полутонов в разговоре трактирщика и своего товарища. Он протяжно свистнул, и на его зов ответило звонкое ржание. Из конюшни выбежал вороной и, фыркая, подошёл к своему наезднику. Тот похлопал его по шее.
– Молодец, Хиск, молодец.
Бахт зацокал языком, и его скакун тоже вышел из конюшни.
– Добрые кони, – похвально закивал Радогаст и погладил бороду. – Хороших денег стоили бы на любом из хатизских базаров.
– Таких там нет, – серьёзно ответил его друг и добавил уже со смехом. – Да и нигде не купишь! Друзей на базаре не ищут.
– Это уж точно. Как и жён в кабаках.
Из трактира гудящей толпой вывалили купцы, договаривая меж собой то, что не успели за столом. Ларшод вышел последним и зычно скомандовал каравану:
– В путь! В путь, друзья! Пора в дорогу!
Торговый люд потёк к тракту, к своим телегам, на которых сидели возницы готовые к дальнему переходу. Подпруга была тщательно проверена, поводья были в руках, кнуты приготовились взвиться, и кони, низкорослые крепкие тяжеловозы храпели, пробуя копытом землю, будто сомневались, что она их выдержит.
Рыжебородый поочерёдно пожал руки своим гостям:
– Лёгкого пути вам, друзья. Пусть хранит вас Небо.
– Счастливо оставаться. Свидимся когда-нибудь ещё.
– Надеюсь, что это произойдёт раньше, чем мой сын приведёт в дом молодую жену.
– У тебя разве есть сын? – изумился Бахт.
– Пока нет, но ведь будет же, – с улыбкой ответил Радогаст.
– Ох, ты! Поймал ты меня. Я уж было подумал, что чего-то не доглядел.
Они весело засмеялись,
– Заезжал бы ко мне почаще и знал бы больше о моей жизни.
– Постараюсь исправиться…, – сказал Бахт, вставляя ногу в стремя. Он потянул повод, направляя своего вороного к воротам. Оглянувшись через плечё, он закончил со смехом:
– Но не обещаю.
– Ладно уже, иди, куда тебе надо.
– Спасибо за всё, – сказал Царра, вслед за товарищем выезжая со двора.
– Пустяк, – улыбнулся в бороду трактирщик. – Доброго вам Пути.
– Спасибо.
– Берегите себя.


Глава 5. Караван.

На тракте выстроилась вереница из до предела груженых возов. Можно было только удивляться, как тем удаётся не переворачиваться на неровной дороге. Каждый купец топтался у своей подводы, с лёгким раздражением следя за каждым движением Ларшода который на пегой короткогривой лошади выехал к первой телеге и договаривал что-то с двумя своими дальними родичами. Караванный люд был готов и ожидал лишь команды своего предводителя. Человек двадцать охраны вооружённые копьями и арбалетами разошлись по обозу, выделив двоих конных в головной дозор и пару человек в боковое охранение.
Двое путников подъехали к указанной трактирщиком телеге, груза на которой было меньше, чем на остальных. Рядом с ней они нашли её хозяина. Им оказался тот самый молодой купец, что спорил с караванщиком в гостином зале. Он сидел верхом на гнедом жеребце и отчитывал возницу за небрежно подвязанные тюки. Увидев попутчиков, он кивком поприветствовал их и представился:
– Дзван.
Царра в ответ назвал их с Бахтом имена и добавил:
– Будем, уважаемый, с твоей подводой идти. Радогаст сказал, что припасы наши к тебе определил.
– Я знаю. Он мне тоже сказал, – весьма сдержанно кивнул купец. Было видно, что он этой новости не особо рад и сам пояснил, почему.
– Они с Ларшодом давние знакомые, не мог наш лис ему отказать. И «любезно» предоставил мою подводу.
– Потому что молод? – хитро  прищурившись, спросил Бахт.
– Потому что не молчу никогда, – со смехом ответил русобородый весёлому собеседнику.
– Вот я и говорю – молод, – усмехнулся тот и добавил. – Ты не очень переживай. Мы тебя не стесним.
– Да я как-то и не переживаю. Будет с кем беседу вести в пути. Он до Норгарда долгий. С попутчиком дорога вдвое легче. Как известно.
– И короче…
Дзван засмеялся с явным облегчением. Он, видимо, опасался, что придётся соседствовать с неприятными людьми и теперь был доволен, что его опасения не оправдались.
– Это уже, как повезёт, – сказал он. – А то, что я против вас возразил, так это я сгоряча. Допёк меня Ларшод до самой печени.
– Бывает, – снисходительно усмехнулся Бахт.
– Сложно спорить со стариками. Костенеют в своих привычках и новые решения им даются с большим трудом.
– А как же опыт? – возразил Царра. Ему вдруг стало обидно за Ведуна, которого он считал мудрейшим из людей и в силу этого с большим уважением относился ко всем седобородым.
– Дело наживное, – пожал плечами Дзван.
– Только вот пока наживёшь…, – хмыкнул Бахт.
Их разговор прервала команда Ларшода, и разом два десятка кнутов щёлкнули в осеннем воздухе. Под короткие крики возниц и тягучий скрип колёс обоз двинулся по тракту.
– Не перестаю удивляться, – хмыкнул русобородый. –  Каждый раз они их смазывают, а они всё равно скрипят.
И подстегнул своего гнедого:
– В добрый путь.
– Пусть будет добрым, – усмехнулся Бахт.
Он занял место по левую руку от купца, а крайним справа поехал его товарищ. Их кони пошли бок обок, в хвосте каравана, все трое вряд. Когда они немного отъехали, Царра обратился к Дзвану.
– Уважаемый, – сказал он. – Я ведь видел тебя вчера. На постоялом дворе у города Наместника. Или я ошибаюсь?
– Совершенно верно, – с лёгким удивлёнием ответил русобородый. – Мы останавливались там.
Он внимательней присмотрелся к собеседнику и неуверенно спросил:
– Постой-ка. Не ты ли тот парень, что тем вечером таких дел натворил?
– Он это, он, – ответил за Царру его спутник и, видя, как поменялся в лице их новый знакомый, спросил с усмешкой. – Чего это ты так разволновался?
– Да, чудно как-то, – сказал купец. – Там все ищут тебя. Стражники землю роют. Десять золотых обещано за живого или мёртвого, а ты здесь, рядом со мной.
– Десять золотых! – засмеялся Бахт. – Слыхал, дружище?
– Да погоди ты, – отмахнулся тот и спросил с тревогой. – Как там Радгар?
– Радгар?
– Трактирщик Радгар.
– А-а. Трактирщик…, – русобородый замялся.
– Что с ним?
– Его забрали тем же вечером. Он сейчас, наверное, в темнице. В Последнем Чертоге.
– В каком чертоге? – не понял его собеседник.
– В Последнем. Это – место, где человек проводит свой последний день на этой земле. Его повесят на закате, как пособника убийцы.
– Что значит, повесят? Как повесят?
– За шею, – мрачно ответил Дзван.
– Но за что?
– За убийство ратников.
– Но он их не убивал! За что же брать его? Ведь это сделал я!
– Какая им разница? – ответил Бахт за купца. – Наместнику необходимо наказать хоть кого-нибудь. Для острастки.
– Надо срочно вернуться! – вскрикнул Царра и вознамерился развернуть Хиска, но вороной не послушался. Когда же его седок в сердцах натянул поводья, то встал на дыбы и, заржав, сбросил неразумного в дорожную пыль. При падении тот сильно зашиб левое плечё, со стоном закусив губу, но больше от обиды, нежели от боли. Бахт спрыгнул, чтобы помочь ему подняться, но тот оттолкнул протянутую руку, зло глядя товарищу в глаза.
– Я должен вернуться и сдаться людям Наместника! – с вызовом крикнул он. – Я виноват! Пусть вешают меня!
Дзван молча оглянулся на них, но не остановился, благоразумно решив не вмешиваться, и поехал дальше с караваном.
– Не дури, – сказал Бахт. – Назад тебе нельзя.
– Я не боюсь!
– Я знаю…
– Пусть вешают меня! Пусть!
– Да разве ж я против? Не успеешь ты просто.
Их взгляды встретились, как два клинка во время яростного поединка, когда сталь, в кромешной тьме со сталью встретившись, рвёт чёрный бархат искрами. Царра вдруг всё понял, догадался, к чему была та спешка на переправе и чего хотели люди Наместника, кричавшие им с пустого причала.
– Ты с самого начала знал, что с Радгаром будет, – простонал он, держась за ушибленное плечо. Он посмотрел на каменное лицо попутчика и горько усмехнулся:
– Ты знал.
– Да, знал, – хрипло ответил Бахт и в голосе его не было и тени сожаления.
– Ты знал...
– И Радгар знал, что ждёт его. Потому-то он и послал меня, чтобы я увёл тебя подальше.
– Но зачем?
– Так надо было.
– Но зачем же!?
– Вот заладил, – покачал головою Бахт и вздохнул с лёгким раздражением. – Пойми же ты. Он знал, на что идёт, и принял свою судьбу. Прими и ты свою.
Он снова протянул руку, чтобы товарищ поднялся.
– Вставай. Садись в седло, и поедем дальше.
– Мне надо вернуться…
– Назад ты всё одно не успеешь, даже если трижды загонишь своего коня. Пошли.
– Как же так? Как быть теперь? – растерянно шептал Царра, не замечая протянутую ему руку. – Как жить мне с этим?
– Очень просто, мой друг, – ответил серьёзно Бахт, и глаза его не смеялись. – Как все живут. Не ты первый.
Царра молчал. Он чувствовал себя щепкой подхваченной стремительным горьким потоком, который закружил его и вынес в бескрайний океан. Он стоял в нём по шею, не доставая дна и не видя берегов.
Его попутчик раздосадовано махнул рукой:
– Да что я с тобой вожусь. Не хочешь на север и не надо. Оставайся здесь или скачи назад. Как тебе больше нравится.  Но имей в виду, Радгара не спасти уже. Зря только себя погубишь, а караван уйдёт в Норгард. И никто тебе не покажет дорогу в Безвременье! Ну, что скажешь?
Услышав это, Царра вздрогнул, словно, пришёл в себя. Он исподлобья посмотрел на товарища и, сопя, протянул руку.
– Едем.
– Давно бы так, – снова заулыбался Бахт, помогая ему встать на ноги и, заметив, как тот трёт плечо, спросил участливо. – Болит?
Царра равнодушно кивнул. Что ему эта боль, когда вдруг в груди стало пусто и в неё ударили молотом, так что загудела душа, будто треснувший колокол. Он подошёл к Хиску и погладил его по гриве:
– Извини, дружище. Извини, забыл.
Вороной фыркнул примирительно и потёрся мордой о руку своего наездника.
– Давай скорее в седло! – окликнул его Бахт, гарцуя на своём скакуне. – Караван уйдёт без нас. Догоняй его после. Охрана там нервная. Примут за разбойников и угостят арбалетной стрелой. Выяснять уже после будут.
Царра вскочил в седло. Хиск заржал и, покосив на седока своим угольным глазом, понёс его вдогонку за уходившим караваном. Следом, гикнув, пришпорил своего вороного и Бахт.
– Уладили вопрос? – спросил русобородый, когда отставшие попутчики поравнялись с ним.
– Уладили, – ответил Бахт за двоих, испытующе при этом глядя на своего товарища.
– Уладили, – подтвердил тот.
– Вот и ладно. Я рад, что вы не разругались. Нельзя идти в путь с тяжёлым сердцем. Очень уж дорога этого не любит. Нежная барышня, капризная. Навредничать может, ежели что не так.
– Ты говоришь о дороге, будто она живая, – с неприкрытой иронией усмехнулся Царра. Его всё ещё жгла горечь от безысходности своего положения и, как всем людям, ему хотелось разрушить мир, подобно тому, как убивают тело в надежде успокоить страдающую душу.
– Так она ведь живая и есть, – удивился Дзван непониманию такой очевидной истины. – Ты только глянь на неё. Вьётся меж холмов, бежит за горизонт, ведёт нас с тобою. Конечно, она живая. А ты говоришь «будто».
Его собеседник недоверчиво хмыкнул, а купец продолжал:
– Характер у неё меняется постоянно. Бывает ласковой, такой, что аж стелется под ноги. А бывает, закапризничает, заведёт не туда или примется хватать за ноги. Тогда каждый шаг для тебя – сплошная мука. А ещё мне дед говорил, что она у каждого своя, даже если одна на всех.
Царра вопросительно посмотрел на своего спутника. Тот утвердительно кивнул – правду, мол, купец говорит. Да и кому, как не подорожному люду, всё о дороге то знать.
Великодушно простив путникам пересуды, Дорога повела их по старому торговому тракту, называемому некогда «Бронзовым». Имя своё он получил за то, что в прошлом по нему непрерывно перемещались обозы меди и олова с севера к юному побережью. Он пролегал по местам, где люди попадались изредка и настороженно приветствовали друг друга, не снимая стрел со взведённых арбалетов. За исключением этих нечастых встреч, и ещё более редких деревень, в которых караван пару раз останавливался на ночлег, жизни в тех краях не наблюдалось.
Дни становились всё прохладней, по утрам и ближе к вечеру изо рта шёл густой пар, а чтобы уснуть, приходилось плотнее кутаться в плащи и одеяла. Мешок, что Радогаст дал в дорогу, пустел с каждым днём, показывая, что цель их путешествия уверенно приближается.
На десятый день пути обоз сделал остановку на ночлег у острога – бревенчатой крепостице, окружённой частоколом и неглубоким рвом. Она стояла на самом высоком в округе холме, у подножия которого сходились, чтобы снова разбежаться, два тракта. По ним проходили караваны из Сухельпорта в Норгард и из Вестланда в глубину варгрикских земель. Гарнизон в две дюжины копий охранял этот важный перекрёсток, а у самого пересечения торговых путей расположился постоялый двор, на котором и остановился сухельпортский обоз.
– Сегодня поспим под крышей и поедим за столом, – сказал Бахт, довольно потирая руки.
На дворе задержались лишь они вдвоём, купцы и возницы давно уже сидели в гостином зале. Проходя мимо подводы Дзвана, Царра снял с неё баул с припасами.
– Интересно, – сказал он товарищу, с улыбкой взвесив провиант в руке и снова положив на телегу. – В начале у нас был полный мешок и целая дорога перед нами. Так?
– Да.
– Сейчас припасов меньше половины и ты говоришь, что полпути мы уже проделали. Так?
– Ну, – кивнул Бахт, выжидающе глядя на товарища.
– Получается, что если съесть сейчас эти полмешка – мы сразу окажемся в Норгарде, – закончил тот с улыбкой, и оба путника весело засмеялись.
– Тогда уж лучше мерить путь винным бочонком, – сказал Бахт. – Так будет гораздо веселее.
– Не спорю.
– Попробовал бы ты поспорить. Давай скорее в трактир, а то что-то в горле пересохло.
Они вошли в шумный зал и присоединились к купцам, которые разместились за длинным столом точно в таком порядке, в котором они сидели у Радогаста. Они подчинялись обычаю, по которому живёт любая общность людей, численность которой составляет более трёх человек.
На столе стояли деревянные блюда с горячими пирогами и глиняные миски полные сметаны, оловянные кружки пенились тёмным пивом. Бахт сел рядом с Дзваном, а его товарищ занял место напротив.
– Кушайте, кушайте, друзья, – сказал им купец, макая пирог в сметану. – С жаренными грибами и луком. Просто изумительные. Дочь хозяина по ним большая мастерица. Я заказал и на вас.
– Спасибо за заботу, – Царра потянулся к кошельку на поясе.
Заметив этот жест, русобородый чуть было не подавился. Прокашлявшись, он сделал отрицательный знак, показывая глазами на соседей:
– Ты что? Спутал меня с кем-то? Я за медяк давиться не стану. Это же от чистого сердца!
– Благодарим, – улыбнулся Бахт и подмигнул другу. – Тогда давай, налегай, раз такое дело. Нет ничего вкуснее, пожалуй, чем дармовое угощение.
Царра взял пирог, повертел перед глазами, и вдруг застыл, задумчиво его разглядывая.
– Ты чего, дружище? – спросил Бахт.
– Злата такие делала, – грустно ответил его товарищ и положил еду на место.
– Злата? – спросил Дзван. – Кто такая?
– Любимая.
– Дома осталась? Ничего, вернёшься к ней. Ты ешь, давай.
– Что-то кусок в горло не лезет.
– Это бывает от тоски, – усмехнулся русобородый. – Скучаешь, наверное? Представь, что ты дома.
Собеседник молча посмотрел на него и, резко встав из-за стола, вышел на улицу.
Купец проводил его недоумённым взглядом. Дожёвывая на ходу, Бахт поспешил за Царрой и нашёл того на крыльце, смотрящим на звёзды в удивительно ясном осеннем небе.
– Ты чего? – осторожно поинтересовался он у товарища. – Обиделся на что?
– Да, нет. Просто стало вдруг грустно, – тяжело вздохнув, ответил тот. – По Злате скучаю.
Затем, как пловец набирает воздух перед погружением и выпускает его, всплывая, выдохнул:
– Понимаешь, пропала она. Я вернулся с охоты, а её нет, и дома тоже нет, сгорел он дотла. Вместо него теперь зола да головни. Был дом, и не стало, была любимая и исчезла.
– Куда же она могла подеваться?
– Дедушка сказал, что я найду её в Месте Без Времени. К Радгару меня послал, а тот толком ничего и не сказал, пропал только из-за моей глупости.
– Я тебя прошу, не начинай…
– Теперь еду на север, к Берре. И где это Безвременье искать? Может никто и не знает где оно.
– Ну, уж кто-нибудь да знает, – с уверенностью сказал Бахт. Он улыбнулся и положил руку на плечё друга, ободряюще его сжав.
– Найдёшь свою любимую.
– Думаешь?
– Найдёшь, будь уверен.
Царра вздохнул.
– А пока в трактир пошли. Поесть ведь всё одно надо.
– Надо…
Они вернулись за стол. Там с купцами уже сидел хозяин постоялого двора и рассказывал что-то такое, от чего торговый люд о еде позабыл напрочь. Оба товарища вопросительно посмотрели на Дзвана, но тот сделал знак рукой, слушайте, мол, и продолжил жадно ловить каждое слово. В зале царила полнейшая тишина, было слышно только треск дров в очаге да хрипловатый голос трактирщика.
– … а назад пришли только двое. Один помер сразу же во дворе,  второй молчал весь день, после рыдать начал, вопить о спасении и о Короле, Несущем Счастье. Так душу рвал, что сюда, на постоялый двор, было слышно. Переполошил мне всех постояльцев. Насилу угомонили его. Лекарь отваром из сонной травы напоил и связанного да под конвоем отправили в стольный град.
– Это он о ком? – шепнул Бахт русобородому, вновь усевшись рядом с ним.
– О ратниках из дозора, который весной к вестландской границе отправили, – ответил тот. – Немногим больше месяца тому назад вернулись.
Польщённый таким небывалым вниманием к своей персоне, трактирщик важно продолжил, стараясь в полной мере насладиться реакцией слушателей на свой рассказ:
– С запада уже три месяца нет вестей. Из Вестланда никто не приходит. Ни путники, ни караваны. Совсем никто. В Приграничье вообще неизвестно, что творится. Тамошние гарнизоны все как один пропали. Недавно в ту сторону снова наш дозорный отряд ходил. Дошли до деревни, что в двух днях пути отсюда расположена, и сразу же вернулись. Они говорят, что село то стоит пустое. Людей в нём нет. И самое непонятное, говорят, тишина какая-то странная. Даже птицы не поют и зверья лесного не видно. Жутью веет от тех мест.
– Да и от этих на душе не веселее, – прошептал Царра, пригубив пиво.
– А третьего дня караван из Норгарда проходил. Купцы в Стенгорд пушнину и медный прут повезли. Так они сказали, что по дороге на север прямо у Каменных Ворот тоже вся деревня пропала. Они даже на ночлег в ней стать побоялись. Ох, что-то неладное творится в наших местах. Народ, что лесным промыслом живёт, уже ропщет. Поговаривают, странные волчьи стаи видят к северу отсюда. Тревожно здесь стало. Видать, уходить отсюда пора.
Трактирщик замолчал и, откланявшись, ушёл на кухню, поторопить повара с жарким, а торговый люд встревожено загудел, обсуждая услышанное.
– Что делать будем, Ларшод? – послышались голоса. – Дорога стала через чур опасной! Это тебе не бродячие псы, а волки!
– Тише, – спокойно промолвил караванщик, поднятой рукой давая знак остальным замолчать.
– Может повернуть на восток? – робко предложил розовощёкий, тучный купец, по имени Зияд. Он состоял в родстве с Ларшодом, но в какой мере, определить было невозможно. Слишком путаны были кровные узы в Сухельпорте. Дзван и тот начинал морщить лоб, стараясь в точности их определить.
– Пройдём через Крунеберг, – предложил родич караванщика. – Дорога ведь опасна.
– Когда ты поведёшь обоз, – влез в разговор русобородый, – тогда и будешь ходить через столицу. Это же вдвое дольше идти.
– Опять ты! – оборвал Ларшод молодого купца, и, нахмурив брови, отрезал. – Не встревай, говорю. Не то забуду, что твой дед за тебя просил. Как-нибудь без твоих советов обойдусь.
Тот обиженно замолчал, а караванщик продолжил, уже обращаясь ко всем купцам:
– Дзван хоть и молод, но прав. Если мы сейчас пойдём через Крунеберг – потеряем время и прибудем лишь к дележу костей, а не мяса. Последние корабли уйдут в Фернланн, и нам придётся отдать свой товар перекупщикам за полцены! Не зимовать же нам в Норгарде до начала навигации! Придется либо сейчас возвращаться домой, несолоно хлебавши, либо идти на север прежним трактом.
Купцы снова загудели, споря друг с другом. Так расходились, что чуть не подрались в запале, не обращая внимания на окрики своего предводителя. Наконец успокоились, пристав на том, чтобы всем идти в Норгард по изначально выбранной дороге. Вечернюю трапезу закончили в хмуром молчании и, застелив в гостином зале лавки, улеглись раньше обычного.
Ночь выдалась тревожной. Где-то вдалеке выли волки. Царра часто просыпался и сквозь храп прислушивался к волчьим голосам, отмечая про себя, что те доносятся с западной стороны. Вой то совсем затихал, пропадая вдали, то вновь приближался, раздаваясь совсем близко от постоялого двора. Что это могло значить, он не мог объяснить. Знал только, что не должны волки так близко подходить к жилью человека. И это обстоятельство его весьма тревожило.
На следующий день обоз собрался в путь. Начавшийся под утро моросящий дождь не улучшал и без того никудышнее настроение. Всё дело в том, что перед отъездом всех переполошила новость, которую принесли двое служек – пропали ратники с караульной вышки у перекрёстка. Вчера вечером они заступили на дежурство, а утром сменщики нашли лишь подранную одежду и кровь на земле. Трактирщик разволновался не на шутку, его дочь  тоже исчезла. Она и раньше отлучалась к своему возлюбленному, служившему в крепости, но утром всегда была на месте. В этот же день кухня была не протоплена и постояльцы остались без завтрака. Ничего хорошего не ожидая, караван спешно покинул постоялый двор, на который явились ратники. Один из них всё мял в руках какую-то тряпку и перешёптывался с хозяином, который с их появлением, казалось, постарел на десяток лет.
Возницы хмуро молчали и, изредка поругиваясь на лошадей, стегали их кнутами. Дурная привычка, присущая мелким душам – вымещать свой страх и раздражение на том, кто к этому не имеет никакого отношения, да к тому же не может за себя заступиться. Охрана шла чуть впереди, настороженно вглядываясь в окрестности. Напуганные рассказами трактирщика, все чувствовали себя крайне неуютно.
По дороге на Каменные Ворота, действительно, нашли заброшенную деревню, о которой слышали накануне, и пустынный вид её вызвал волну встревоженного ропота. Заходить в неё, конечно же, не стали, а постарались как можно быстрее пройти мимо. Лишь снедаемый любопытством Царра, а с ним и его товарищ, завернули к ней. Друзья проехали по пустынной улице, заглянули в пару брошеных домов. Везде царила мёртвая тишина, и нигде не было ни малейшего следа людей не так давно обитавших здесь.
Друзья зашли на большой двор, обнажив для уверенности мечи. Бахт неспешно объехал дом, прислушиваясь к тишине. Его спутник остался на дворе и внимательно огляделся по сторонам. Затем спрыгнул с коня, и принялся вглядываться в сырую от дождя землю.
– Хм… Всё это довольно странно, – пробормотал он.
– Коней и скотину задрали! – крикнул со стороны стойла его товарищ.
– И я даже знаю – кто, – сказал Царра себе под нос,  идя по отпечаткам необычайно крупных лап.
– Это волки, – сообщил он вернувшемуся другу.
– Ты уверен? – спросил тот.
Его товарищ утвердительно кивнул и показал на землю под ногами.
– Какие большие, – присвистнул Бахт. – Я таких в жизни не видел. Уж не они ли сегодня ночью у постоялого двора выли?
– Да, нет. Следы старые, – покачал головой Царра. Он внимательно проследил за переплетением отпечатков и спросил у товарища. – Ты видишь, откуда они пришли?
– Из леса, надо полагать. Откуда ж ещё?
– Они в лес, друг мой, ушли, а следы выходят из дома. Смотри, три цепочки выходят из него, идут к коровнику и уже оттуда – в сторону леса.
– Странно.
– Ещё как.
– Может они в дом через окно забрались?
– Ты на окна глянь, – возразил Царра. – На них же ставни заперты.
Бахт подошёл к двери, внимательно посмотрел на неё, пару раз покачал, прислушиваясь к тонкому скрипу, и повернулся к другу:
– Ты прав. Её выбили, а внутренняя часть поцарапана. Вот и следы когтей остались. Хм, – он потрогал пальцем свежеструганные доски, – … Глубокие… какие…
– Я не знаю, что здесь произошло. Но сдаётся мне, что надо нам отсюда уходить, – сделал вывод Царра, опасливо оглядевшись по сторонам. – … И побыстрее.
Он впрыгнул в седло. Бахт не заставил себя долго уговаривать и они, спешно покинув жуткое место, вскоре нагнали караван.
– Я уж было подумал, что вы не вернётесь, – обрадовался им русобородый. По лицу его было видно, что он переживал из-за их затянувшегося отсутствия.
– Что вы там выведали? – спросил он.
И друзья рассказал ему о том, что обнаружили.
Дзван не на шутку встревожился. Особенно его взволновало направление следов.
– Ты что-нибудь подобное видел или, может, слышал о таком? – поинтересовался у него Бахт.
– Мы с отцом когда-то ходили с караваном в Хатиз, возили мёд и янтарь, что на северном море собирают, – погладив бородку, ответил купец. – Я был тогда совсем юнцом. Отец первый раз взял меня с собой. По дороге в Шималхар  ночевали мы в одном из многочисленных на той дороге караван-сараев. С нами в одном зале делили трапезу купцы из страны, что находиться по ту сторону Вешруд. Они то и рассказывали нам об одной долине в тех горах, что тянутся на восток от Поххара, и о деревне, жители которой в полнолуние оборачиваются волками и нападают на стада соседей. Их называют горгнары. Оборотни.
– Ну, если это оборотни, то должно быть и полнолуние, – с ироничной улыбкой заключил Бахт. – Сейчас ведь месяц убывающий.
– За что купил, за то и продаю, – слегка обиделся Дзван, решив, что собеседник ему не верит.
– Так ведь прибыли никакой, – засмеялся тот и, заметив, поджатые губы купца, примирительно улыбнулся.
– Не обижайся, – сказал он. – Просто то, что мы видели, ни с чем не вяжется. Странное дело. И, ты знаешь, всё точно, так как трактирщик у острога рассказывал. Вот только он о том не упомянул, что пустая деревня и волчьи стаи каким-то образом связаны.
– Видно не знает, – пожал плечами купец.
– Или говорить не захотел, – хмыкнул Бахт.
– Где это Хатиз? – спросил вдруг Царра, прервав их предположения. – Уже в который раз слышу о нём.
– Далеко на востоке, месяц пути от границ Варгрика, – охотно ответил русобородый. Он любил рассказывать о землях, в которых бывал, это было видно по его глазам. Они тут же загорались, едва он начинал говорить о дальних краях.
– Красивая страна?
– Любая страна – красивая.
– Если не живёшь в ней, а так, проездом проходишь, – вставил Бахт.
– Может и так… Горы, выжженные солнцем, а в них полным полно самоцветов – смарагды, гранаты, рубины. Рек, правда, немного, но вода в них даже летом такая холодная, что кажется, сердце замёрзнет в груди. Самая крупная из них – Вешруд, она течёт с севера на юг и впадает в наше море. Она судоходна, но хатизцы кораблей не строят. Народ добродушный, простой и очень гостеприимный. Пусть даже ты чужестранец, принимают как родного. Девушки местные красивые, как луна, волос у них чёрный, словно воронье крыло. Но полюбоваться ими вряд ли чужаку удастся, прячут они свои лица за платками, только глаза и увидишь. Глазищи же карие, на калёный миндаль–орех похожие. Да… Но встречаются и синие-синие, как весеннее небо. Это редкость. Таких девушек задорого отдают.
– Куда отдают? – не понял Царра.
– Замуж. Куда ж ещё?
– За деньги?
– Ну да. Обычаи в тех краях такие. За жену калым платишь – выкуп её родне.
– Интересно…
– И удобною, – хмыкнул Дзван. – У нас тоже такой обычай есть. Мой отец вот, к примеру, с соседом договорился за его дочь. Так этот скряга такую цену заломил!
– Сколько?
– Э... Не важно. Я лучше о Хатизе расскажу.
– Это намного интереснее будет, чем сухельпортские расценки на невест, – усмехнулся Бахт.
Дзван прыснул и, успокоившись, продолжил:
– Чеканка там чудесная и камни в горах добывают драгоценные. За ними приходят купцы со всего света. Даже самоцветы в королевском венце Варга – из поххарских рудников.
– Про камни ты уже говорил, – улыбнулся Царра.
– А ты ещё послушай, – засмеялся купец. – Камнями они так же рукояти мечей и ножны украшают. Да и как не украшать, когда оружие местные мастера делают такое, что равного ему нет в целом мире – от Поххара до крайних пределов Вестланда!
С этими словами Дзван вынул из ножен свой меч и, положив на локоть, показал собеседнику. Изогнутый клинок с односторонней заточкой на внешнем крае был покрыт тонкой искусной чеканкой, образующей замысловатый узор. Взяв оружие за лезвие, купец рукоятью вперёд протянул его Царре. Тот взял меч и осторожно провёл ладонью по клинку. Было слышно, как тихо запела сталь, почувствовав тепло руки.
– Им можно рассечь воина в полном доспехе от макушки до самого седла, и, клянусь Небом, на лезвии не будет даже зазубрины, – гордо сказал Дзван, наблюдая, с каким интересом попутчик разглядывает узоры на гарде и елмани. – Много сил и труда требует изготовление этого оружия. Луна успевает родиться, вырасти и растаять, пока мастер выкует клинок.
– Да ты что? – удивлённо хмыкнул Царра.
– Кузнец приступает к работе в первое новолуние после весеннего солнцестояния. Он сначала свивает косы из железных «волос», добытых в разных рудниках, и, несколько сотен раз переплетая, сковывает их воедино. Когда настаёт время следующей луны, выбирают крепкого быка и закалывают его раскаленным добела клинком. После того, как меч остывает, его вынимают из груди и, воздев к молодому месяцу, дают ему имя. Мой зовётся Хунрез.
– Прекрасное оружие, – сказал Царра, возвращая его хозяину.
– Прекрасное, – с довольной улыбкой тот вложил клинок в ножны, и нежно погладил поблескивающее гранями рубинов яблоко. – Дорого я дал за него. Полсотни золотых монет.
– Разве это дорого, – весело засмеялся Бахт.
– Полсотни – это немало, – возразил, не поняв его смеха, купец.
– Да, нет. Пятьдесят золотых – бесспорно большие деньги. Но только там, где речь заходит о мече, уважаемый Дзван, цену не меряют деньгами.
– Я – не воин. Мне такие тонкости неведомы.
– Ну, ладно, не сердись, – примирительно улыбнулся Бахт. – Ты – прав. Каждый ценит вещи своей мерой.


Глава 6. Каменные Ворота.

Караван торопился на север, стараясь успеть до затяжных дождей или раннего снега. Погода пока что благоприятствовала пути. Сухой день, прохладный и чуточку хмурый, провожал путников. Облака свалянной шерстью разлетелись по небу, изредка позволяя солнцу пробиться сквозь них и вскользь осветить землю, что накинула на озябшие плечи шелестящее одеяло из сухой травы. Подчиняясь извечной смене времён, осень готовилась уступить свои права зиме. И в здешнем воздухе, ближе к северу, чувствовалось скорое приближение белой хозяйки, которая спешила дать отдых усталой земле, шесть тёплых месяцев поившей и кормившей всё живое.
Гряда пологих гор, что прятались в туманной дымке  впереди, незаметно приблизилась. Равнина сменилась поначалу едва заметным, а после всё более растущим, подъемом. Тракт, подобно чёрной змее, принялся виться меж замшелых валунов, касаясь правым боком берега маленькой речушки, с шумом спешащей вниз.
Кони в упряжках начали натужно храпеть. Чтобы не утруждать их, возницы спрыгнули  с козел и пошли рядом с ними. Весь день обоз поднимался в гору, не останавливаясь ни на миг, и к заходу солнца перед ним предстало тесное ущелье. Оно было настолько узкое, что две подводы едва бы разминулись, попадись они навстречу друг другу. В этом месте отвесные стены резко взлетали в небо, крепко зажимая дорогу.
– Мы сегодня на ночлег будем становиться? – устав от наклонной местности больше Хиска, поинтересовался Царра. Этот вопрос он никому не адресовал, просто подумал вслух, видя, как уверенно спустились на тракт осенние сумерки, а караван продолжал движение.
– За перевалом должно быть плато, – ответил его товарищ. – Наверное, там остановимся. Я прав, Дзван?
– Да. За Каменными Воротами будет стоянка, – тихо ответил купец.
– Чего это ты шепчешь? – улыбнулся Бахт.
– Горы не любят шума, – очень серьёзно ответил русобородый.
– Разве это горы? – усмехнулся Царра, вспомнив Спину Дракона.
Дзван хотел ответить, но в этот миг вдали завыли волки. Молчание, сопровождавшее караван на подъёме, треснуло, как стеклянный стакан, в который плеснули кипятку на морозе. Кони в обозе испуганно захрапели. Стараясь освободиться от груза, они попытались вырвать из рук возниц натянутые вожжи, и последним пришлось приложить немалые усилия, чтобы их удержать. Русобородый чуть было не упал, когда его конь заржал и встал на дыбы.
– Смотри! – крикнул Бахт, указывая своему другу назад.
Тот обернулся и увидел вдали жёлтые огоньки глаз, мигающие в опустившейся на землю густой мгле. Чёрные тени прыгали меж камней, быстро приближаясь.
– Волки, – выдохнул Царра.
– Волки, – кивнул Бахт.
– Волки!!! – крикнул Дзван каравану.
Порождая волну встревоженного гула, его голос пролетел над головами, которые в едином порыве обернулись назад. В ответ по обозу разнеслись сухие распоряжения Ларшода.
– Все в ущелье! Скорее! Охранники с арбалетами и рогатинами к последнему возу! Торопитесь же! И огня! Огня дайте! Больше света!
Страшная суматоха поднялась среди людей, её криво осветили огни вспыхнувших факелов, искажая и без того исковерканные страхом лица. Возницы защёлкали кнутами, подгоняя перепуганных лошадей, с которыми они едва справлялись, и вся вереница так быстро, как могла, скрылась в спасительных скалах Каменных Ворот.
В хвосте каравана появились десять человек – шестеро с копьями наперевес, а сразу же за ними – четверо с горящими факелами в одной руке и взведёнными арбалетами в другой. Они пропустили обоз и пошли за ним, часто и тревожно озираясь.
Не сговариваясь, Царра и Бахт обнажили мечи. Увидев это, Дзван тоже вынул из ножен свой Хунрез, и три клинка тревожно мерцали, отбрасывая блики пляшущего пламени на стены ущелья.
Волки завыли громче. Их глухое рычание послышалось совсем близко. Они стремительно приближались.
Караван успел пройти половину пути по ущелью, когда стая настигла его. Торжествующий звериный рык прокатился по Каменным Воротам, многократно отражаясь от скал. Кони в ужасе заметались. Возницы еле удерживали их. Замыкающий отряд обернулся и выставил навстречу волкам рогатины. Вторая линия бросила факелы во тьму перед собой и приготовилась стрелять. На какой-то миг повисла тишина, и Царра услышал, как бьётся его собственное сердце.
«Где же вы? – подумал он, нервно сжимая ставшую вдруг скользкой рукоять меча. На лицах окружающих его людей застыло невыносимое напряжение. Все вглядывались в сумерки, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь и избавиться тем самым от страха.
Длилось это недолго. Освещённые мерцающим факельным светом на рогатины бросились волки, огромные, раза в два больше обычных, с чёрными грудью и загривком. Они, словно бестелесные тени, внезапно вынырнули из тьмы, Царра даже вздрогнул от неожиданности, а Хиск, взбрыкнув, повернулся грудью к стае, своим ржанием ещё больше всполошив караванных лошадей.
Так всегда бывает, вроде ждёшь чего-то, готов всем телом, а приходит то, чего так ждал и всё одно теряешься поначалу. Вот и арбалетчики, увидев оскалившиеся волчьи морды, с испугу выстрелили навскидку, толком не целясь. Стрелы коротко вжикнули в морозном воздухе, и ушли в темноту. Один из тех, что стоял с рогатиной в первой линии, стараясь увернуться от волчьих клыков, попал на линию стрельбы. Тяжёлая длиною в локоть стрела, увенчанная четырёхгранным калёным наконечником вскользь задела его шею и застряла в волчьем загривке. Парень выпустил из рук копьё и рухнул на колени, зажимая разорванную яремную жилу. Раненый волк метнулся к бреши в строю, не обращая внимания на торчащую из загривка стрелу, будто это и не стрела вовсе, а лишь глупая пчела запуталась в шерсти. Хиск заржал и, вздыбив, отбросил зверя назад, проломив ему череп подкованным Ведуном копытом.
Волки отскочили, но, мгновенно перегруппировавшись, снова пошли на строй рогатин, теперь уже разделившись на две стаи. Рыча, они пошли с флангов вдоль стен ущелья, яростно бросаясь на людей. Охранники рогатинами отогнали их и с надеждой озирались на своих товарищей с арбалетами. Те уже перезарядились и приготовились стрелять, но Дзван остановил их, перекрикивая визг и рык разъярённых ранами волков:
– Середину! Держите середину!
Он не знал почему, но поведение стаи настораживало. Оно казалось ему не то что необычным, а, вообще, ни в какие ворота не лезло. Будто не звериная стая атаковала, а хорошо обученный ратный отряд. Но объяснять, что, да почему, было некогда. Купец проворно соскочил с коня, плашмя ударив его клинком, отпустил к каравану и встал в строй арбалетчиков. В растерянности те смотрели на него, а он с поднятым над головой мечом впился взглядом во тьму, сам превратившись в натянутый лук.
Царра и Бахт тоже спрыгнули на землю, отогнав коней от места схватки, но в отличие от гнедого Дзвана, их верные спутники остались чуть поодаль, храпя от волнения.
Молодой купец недолго всматривался в ночь. Едва в свете факелов показались тени, как Хунрез с коротким свистом рассёк осенний воздух, и крик русобородого пронзил шум схватки:
– В середину стаи! Стреляй!
Стрелы сорвались с лож арбалетов и по самое оперение вошли в грудные клетки, пасти и шеи четырёх матёрых волков, которые прыгнули прямиком на ослабленный боковыми атаками центр строя копейщиков. Страшный визг пронёсся по ущелью. Волки катались по земле, подвывая и скуля от боли.
– Строй! Строй держать!– кричал Дзван, сам удивляясь своему командному голосу. – Арбалеты заряжай!
В это время огромный волк воспользовался уступом на стене ущелья и, оттолкнувшись от него, перепрыгнул строй копейщиков. Он приземлился прямиком на арбалетчиков, ещё в полёте прокусив одному из них горло и когтями разодрав другому живот. Один из копейщиков обернулся и вонзил в бок зверю рогатину, но и сам стал жертвой волчьих клыков, подставив незащищённую спину стае. Волки почуяли, что их берет, и насели на дыру в строе. Копейщики растерялись, а оставшиеся в живых арбалетчики бросили оружие и хотели убежать прочь, но звери окончательно прорвали строй и сцепились с людьми, образовав вопящий и рычащий болью живой клубок.
Рубя мечом, Царра бросился на помощь охранникам. Бахт весело присвистнул и сцепился с двумя матёрыми волками. Казалось, что он забавлялся с ними, а вот его товарищу было не до шуток – на его глазах звери разодрали одного из охранников, поскользнувшегося на залитых дымящейся кровью камнях. Его Царра спасти не смог, слишком быстро всё произошло. Но зато ему удалось выручить другого поверженного на землю, пополам разрубив нависшего над ним волка.
– Поднимайся, если цел! – крикнул он спасённому, который остолбенело сидел рядом с дёргающимся в конвульсиях зверем. Выйдя из оцепенения, парень схватил свою рогатину и бросился помогать остальным.
Краем глаза Царра заметил, как Дзван, подхватив оброненный факел, побежал вглубь ущелья.
«Неужто струсил? – мелькнула мысль. – Не может быть».
Но купец, не оглядываясь, бежал к своей подводе, которая не далеко ушла.
«Ну, и ладно! – криво ухмыльнулся Царра.
Он сосредоточился на бое и не видел, как купец пинком согнал возницу с козел и, срезав хомуты и подпругу, отпустил обезумевших от страха лошадей. Затем он перерезал веревки, крепившие громоздящийся на подводе товар, и всё, что было, с грохотом свалилось на землю. Одним ударом русобородый разрубил большой дубовый бочонок. Железный обруч разошёлся, как воск, доски треснули, и из дыры на землю хлынула маслянистая жидкость. Бросая в растекающуюся лужу факел, он крикнул своим товарищам.
– Скорее сюда!
Все сразу смекнули, что к чему и, помогая друг другу отбиваться от наседающей стаи, отошли за стремительно разгорающуюся баррикаду. Последним отступил Бахт, перелетев сквозь огонь. Попытавшийся догнать его волк не рассчитал сил и вскочил со всего маху в пламя. Завизжав, как человек, зверь живым факелом заметался по ущелью и катался по земле, пока не захлёбнулся болью.
– Здорово придумано, дружище, – одобрительно сказал Бахт и, переводя дух, добавил со смехом. – Только, кажется мне, что ты теперь разорился.
– Уж это точно, – купец кисло улыбнулся и, прикрываясь рукавом от жара, что расползался от набиравшего силу пламени, добавил. – Точнее некуда.
– А ты мог бы хоть припасы наши оставить? – весело продолжил Бахт. Дзван только засмеялся в ответ, хоть и было ему не до смеха.
– Уходить надо, – сказал им Царра.
– Надо, – согласился его товарищ. Он повернулся к тяжело дышавшим копейщикам и поторопил их:
– Давайте, ребята, ходу отсюда.
Из десяти человек отправленных Ларшодом в хвосте каравана, семеро осталось лежать по ту сторону огненного заграждения. Живыми вышли только двое копейщиков и вынесенный ими арбалетчик с откушенной по локоть левой рукой. Его спас Бахт, отбив у волков, которые сейчас разъярённо выли за стеной из жёлтого пламени, не имея возможности добраться до своей добычи.
– Пошлите, друзья, – позвал всех Дзван, окровавленным мечом сделав указующий знак в сторону растворившегося во тьме обоза. – Нам надо спешить, пока горит огонь.
Вымотанные схваткой люди пошли догонять караван. Их провожали злое рычание стаи и треск горящего товара. Одна из бочек взорвалась, синим шаром распоров тьму ночного ущелья.
– Что ты там вёз? – поинтересовался Царра, оглянувшись на огненные ручьи, стекавшие со скал.
– Свечной воск, масло для светильников и перегонное вино, – спокойно ответил ему купец. Он, похоже, уже не жалел о потерянном товаре. Даже незнакомый с торговлей Царра подивился такой щедрости.
–  А это бочонок с перегонным вином рванул, – русобородый махнул рукой в сторону огня струящегося по стенам ущелья. – Душа винограда. Его делают в Бренвине.
– Где это? – спросил Царра.
– Если идти на юг, в трёх неделях пути от твоих родных гор, – пояснил Дзван и, прервав свои пояснения, подхватил споткнувшегося копейщика. Он перенял у него истекавшего кровью арбалетчика.
– Эй, в караване! – крикнул он вдогонку еле различимым во тьме возам. – У нас раненый!
Из глубины ущелья прибежали двое – караванный лекарь и его помощник. Всучив ближайшему копейщику принесённый с собою факел, врач принялся извлекать из своей сумки всё необходимое для облегчения страданий раненного. Последнего уложили на расстеленный плащ. Ножом разжав сцепленные от боли зубы, лекарь залил в рот раненному содержимое одной из стеклянных бутылочек. Тот судорожно сглотнул и стал стонать тише, побелевшими губами шепча невнятные молитвы и искоса глядя, как тонким кожаным ремешком помощник лекаря перетягивает обрубок его руки.
– Потерпи, потерпи немного, – говорил ему врач. – Сейчас будет полегче.
И, повернувшись к стоявшим вокруг зрителям, попросил:
– Помогите донести до телеги.
Бахт и Царра вместе с копейщиками  взялись за края плаща и понесли раненного к подводе Зияда, которая поджидала их, немного отстав от обоза. Погрузив несчастного на освобождённое для него место, друзья подозвали своих скакунов.
– Уходить быстрее надо, – вновь напомнил Дзван.
Он поймал своего коня за узду и прыгнул в седло. Гнедого он сдерживал с трудом. Тот рвал натянутую узду и пятился боком, с ужасом косясь в сторону, откуда долетали волчьи визг и рычание. Наездник тщетно пытался его успокоить, поглаживая по шее.
– Огонь – лишь временная отсрочка. Он рано или поздно погаснет, и волки до нас доберутся, – сказал купец. – Уходить надо.
– Так мы и уходим, – улыбнулся уже сидящий в седле Бахт и подмигнул своему товарищу, который тоже взобрался на спину Хиска.
Трое всадников рысью догнали обоз, и пошли в его хвосте у телеги с арбалетчиком, который забылся сном после снадобий лекаря.
– Ещё один нищий появится на улицах Крунеберга, – пробормотал Дзван, глядя на бледное лицо раненного.
– О ком это ты? – удивился Царра, но купец его не услышал, погрузившись в свои думы.
– О ком это он? – не унимался он, повернувшись за ответом к другу.
– Да о нём, – кивнул тот в сторону подводы и, видя, что его спутник всё никак не может взять в толк, пояснил. – Парень руки лишился и не нужен теперь никому.
– Почему?
– Потому что не бывает одноруких арбалетчиков.
Как же всё порой бывает просто. Вряд ли возникнут вопросы после такого ответа.
Дальше шли молча. Вскоре показался выход из Каменных Ворот. Повинуясь знаку Ларшода, обоз остановился. Зияд пришпорил своего коня и поспешил в голову каравана.
– Чего стали? – спросил его возница сам себя, вытянув шею и пытаясь разглядеть, что твориться впереди, после поднял глаза на Дзвана и спросил уже его. – Чего стали то?
– Решают, как быть, – не глядя на вопрошающего, ответил купец. – Сейчас на равнину выйдем, а позади нас стая волков. Огонь, поди, уже догорает. Скоро погаснет совсем, и хвостатые нас догонят. Вот и думают, как быть. Кого ещё оставить.
Не успел русобородый закончить свою речь, как по каравану прокатилось непонятное возбуждение. Глухо загудели голоса, словно по зимующему улею кулаком постучали.
– Королевские ратники! Ратники! – пронеслось вдруг по обозу, и телеги двинулись к выходу из ущелья.
– Королевские ратники! – радостно выдохнул возница и хлестнул вожжами своих лошадей. Дзван тоже пришпорил гнедого, не желая пропустить этой встречи.
Караван вышел из ущелья на ровное плато. С него вниз вилась дорога, к местности, поросшей густым лесом. Его прозвали Двуденным за то, что он тянулся аккурат на два дня пути от Каменных Ворот до широкой Северной равнины.
На выходе из ущелья стоял конный отряд в полсотни копий. Горели факелы, играя своим светом на воронёных кольчугах. Люди сидели в сёдлах, а кони под ними были в мыле. По всему видно было, что они только что с марша. Их командир, в островерхом шлеме, украшенном султаном из белого конского волоса, отделился от отряда и выехал навстречу обозу. Смуглое лицо его, оттенённое заплетённой в косичку седоватой бородой, было бесстрастно. Всадник привстал в стременах и поднял руку, требуя от каравана остановиться.
– Кто вы, люди? – громко крикнул он.
К нему подъехал Ларшод и, приложив руку к сердцу, поприветствовал ратников поклоном головы.
– Мы сухельпортские купцы, – ответил он. – Идём в Норгард. Я – Ларшод. Караванщик. А как твоё имя, уважаемый?
– Турзай. Сотник пограничной гвардии Короны, – объявил всадник. – Мы прибыли из Стенгорда с разведкой.
Он подъехал ближе к седобородому. В его чуть раскосых глазах виднелся тревожный блеск, хоть на лице не было и тени волнения.
– Позволь спросить, почтенный. Что это за зарево мы видели в глубине теснины?
– Это горит один из наших возов. Его подожгли, чтобы отогнать волков.
– Каких волков? – заинтересовался Турзай. – Что это за звери, что надо жечь целый воз, спасаясь от них?
– Обычные волки, – пожал плечами караванщик. – Только слишком много.
– Да не обычные они! – выкрикнул Дзван, подъезжая к беседующим. – Совсем необычные.
– Когда же ты научишься не вмешиваться в разговор старших? – недовольно поморщился седобородый.
Молодой купец не ответил ему, а сообщил командиру всадников:
– Странные это волки. Крупнее обычных. Размером где-то с человека, серые, с чёрными загривками и грудью. И действуют слаженно, как будто люди, а не звери.
– Как люди, говоришь, – задумчиво погладил бороду сотник.
– Да. Как люди.
– Похоже, что наши, – взволнованно крикнул Турзай своим людям и, повернувшись к Дзвану, сообщил. – Мы за этой стаей уже неделю гоняемся. Два дня назад потеряли их след, весь Двуденный Лес перекопытили, а они, вишь, по ту сторону Каменных Ворот гуляют. Ну, спасибо тебе.
Затем он лёгким поклоном попрощался с караванщиком и сказал:
– Идите вниз, там, у подножия наш лагерь. Мой сын Джанг остался в нём за главного. Передадите от меня наказ принять вас. Переночуете в нашем стане, а мы наведаемся к серым!
Турзай привстал в стременах и зычно прокричал:
– В колонну по двое! Копья вперёд! По ущелью галопом! Марш!
Обтекая караван, его отряд звякающей стальной рекой влился в Каменные Ворота. Из теснины донёсся голос командира:
– Строй держать!
И всадники пропали во тьме. Вереница возов начала спешно спускаться с нагорья. Дурацкий страх, что волчья стая их нагонит, несмотря на то, что между ними было полсотни копий, не давал людям покоя и подгонял к спасительному лагерю королевских ратников. К полуночи обоз добрался к цели и, передав наказ Турзая, стал под спасительную защиту конной сотни.
Долго ещё не могли угомониться люди, только раскупоренный бочонок крепкого вина помог им забыться сном. Перенервничав, они даже не захотели готовить ужин, захмелев на голодный желудок. Но поступили так не все.
– Поесть бы не мешало, – вздохнул Дзван, подсаживаясь к огню, разведённому от принесённого Царрой факела.
Поджав ноги и обхватив колени руками, он сидел у костра на скатанном одеяле. В таких же позах застыли и его спутники. В пустых животах урчало от голода, только кони довольно уминали найденный лежащим без присмотра овёс.
– Тебе спасибо, – засмеялся Бахт.
– Вот тебе и благодарность, – с улыбкой кивнув на него, сказал купец Царре.
– У меня же остались кое-какие припасы, – спохватился тот. Он порылся в дорожной сумке и достал из неё куски сушёного мяса, завёрнутые ещё Ведуном в начале его пути.
– Живём, друзья, – обрадовано вскочил на ноги Бахт.
Царра поделил еду поровну, и, сидя кругом у потрескивающего огня, они молча утоляли голод. Завернувшись в дорожные плащи, товарищи передавали друг другу флягу с вином, что осталась у Дзвана.
– А завтра что будем есть? – спросил задумчиво купец, повертев перед глазами последний кусочек оленьего мяса.
– Утром купим припасов у ратников, – успокоил его Бахт. – Деньги есть.
– Как же ты купишь, когда у них, как и у купцов, всё рассчитано? – хмыкнул русобородый. – К тому же, кто продаст казённый харч?
В этот момент к ним подошли те двое копейщиков, вместе с которыми они стояли против волков.
– Чего надо? – спросил их Дзван.
– Ты ведь теперь наш командир, – пояснили они своё появление. Купец спорить не стал и пригласил их к огню. С собой в дорожных мешках охранники принесли и еду, высыпав её на расстеленный плащ.
– Это уже что-то, – довольно улыбнулся русобородый, разорвав пополам кольцо копчёной колбасы. Он с наслаждением понюхал места разломов и протянул своим товарищам.
– Теперь можно жить.
Вместе они поели, как следует, допив остатки вина. И, совершенно измотанные пережитым страхом, вскоре заснули. Их даже не сильно тревожил крики раненого, которому лекарь и его помощник прижигали рану раскалённым прутом.
Утром, едва забрезжил рассвет, ратный стан пробудился от шума, поднятого караульными на постах. Звонкий голос медной трубы поднял всех на ноги. На глазах встревоженных людей в лагерь въехал отряд. Всадники еле держались в седле. Они были хмуры и с ног до головы забрызганы чёрной кровью. На многих белели повязки с проступающими алыми пятнами. Позади отряда, связанные поводьями и хвостами, бежало с десяток коней, чьи седоки были перекинуты через сёдла. У живых на коленях лежали  свежие волчьи шкуры. Они молча свалили их на землю к ногам командира, который вышел им навстречу.
– Где отец? – бесцветным голосом спросил тот.
– Мы раздавили их, Джанг, смяли и растоптали копытами наших коней, – начал рассказывать один из воинов. – Оставшиеся в живых звери убежали. Когда мы спешились и принялись сдирать шкуры, они вновь напали. Мы бились пешими и многих потеряли.
– Где отец? – снова спросил сын Турзая, словно и не слышал слов ратника.
– Когда мы отбились от стаи, он с тремя воинами погнался за её вожаком. Мы долго ждали его, но командир не возвращался. Тогда мы пошли искать его, дошли до того края Каменных Ворот, но его и след простыл. Нашли только заколотого копьём волка… и это, – ратник протянул шлем с белым султаном.
Джанг взял его в руки, задумчиво разглядывая серебряный узор на передней части, попытался соскрести запёкшуюся в чеканке кровь и, ни слова не проронив, ушёл в свою палатку.
Караван засобирался в дорогу, а королевские гвардейцы начали рыть яму, чтобы похоронить погибших товарищей. Джанг, который вступил теперь в должность сотника, принялся пить вино, тяжело хмелея. Его никто не тревожил, позволяя напиться своим горем досыта. Или просто боялись попасть под пьяную и тяжёлую руку.
Попрощавшись с ратниками, караванный люд построил телеги в походный порядок.  За то время, пока все ждали команды к отправлению, Бахт успел разыскать интенданта и убедить его продать немного съестных припасов. Сияя довольной улыбкой, он принёс друзьям мешочек крупы, десять фунтов вяленого мяса и полную сумку ржаных сухарей.
– А ты говоришь, никто не продаст, – привязывая принесённые мешки к седлу, подначил он Дзвана.
– Я не знал, что в войске купцы тоже служат, – улыбнулся тот.
– Их кругом полно, только поискать надо.
– В путь, друзья! В дорогу! – пролетел по обозу клич Ларшода.
Защёлкали кнуты и по извилистому тракту вереница возов начала сползать с нагорья на равнину, поросшую вековым лесом. Трое попутчиков снова ехали бок о бок в хвосте каравана, только уже без телеги. Лошадей Дзван оставил ратникам, а его возница пересел на козлы к своему приятелю. Перед этим он крепко повздорил с русобородым, когда узнал, что тому теперь нечем ему заплатить.
– Буду знать, как наниматься к вашему семейству! – кричал он, отбегая от бывшего хозяина.
– Радуйся, что живой остался, – раздражённо процедил тот, положив руку на рукоять меча.
– Надо было плату наперёд брать, – уже издали продолжал кричать возница.
Он походил на трусливую базарную собаку, которая видит палку, но не в силах прекратить лаять.
– Что ж ты теперь делать будешь? – спросил Бахт у купца, на скулах которого ходили желваки. – Твой товар-то сгорел весь.
– А ничего делать и не надо, – ответил тот с натянутой улыбкой. – В Норгард пока, а там посмотрим.
– Твои соотечественники помогут хоть?
– Не смеши меня, – от души рассмеялся купец. – Торговый люд на то и торговый, что кошель вместо сердца носит.
– Но ты же подводу свою сжёг, спасая всех, – удивился Царра. – Они тебе благодарны должны быть.
– Я тебе так скажу, друг мой, – вдруг очень серьёзно молвил Дзван. – Не жди от людей благодарности. Никогда.
– Почему же ты тогда так поступил?
– Свою подводу сжёг? Да уж не потому, что хотел других спасти, а потому, что не простил бы себе того, что не спас.
– И всего-то?
– И всего… Воз товара – мелочь по сравнению с будущими сожалениями. И благодарности тут людской ждать – дело глупое!
– Да, уж, – протянул задумчиво Бахт. – Дела.
– Ага, дела, – согласился русобородый и добавил с усмешкой. – Теперь конец. Домой никак нельзя.
– С чего это вдруг? – в один голос удивились его спутники.
– Я денег занял у соседа, – усмехнулся Дзван. – Отец мой женить меня хотел на дочке друга своего старого. Да я вам рассказывал. Раз жениться – хлопот невпроворот. Тут и дом надо справить, и хозяйство завести, и выкуп опять же за невесту заплатить, а денег у нас не так чтоб и густо. Семья наша хоть и уважаемая, но скажем прямо небогатая. После того, как мы с отцом в Хатиз удачно съездили, как-то не получалось у нас наторговать навар хороший. Куда ни поедем, чем не торговали, а всё получалось только так выторговать, чтоб только не побираться. А тут старая помолвка. Отцовский приятель тоже хоть и товарищ старый, но интерес свой поиметь хочет. Вот и задумался я, где деньги то брать?
– Вопрос тот ещё, – усмехнулся Бахт.
– Вечный вопрос… Знакомец один подсказал верное дело – вести воск и перегонное вино в Норгард. Далековато, правда и путь рискованный, но того стоит. В четыре раза прибыль! Хватило бы и долг соседу отдать, и на выкуп за невесту, и свадьбу сыграть так, чтоб соседи после не шептались ехидно на базаре. Люди, они знаешь какие, больше всего им покоя не даёт то, как другие живут.
– И не говори…
– Дом хотел поставить из нашего местного камня, не из ракушника какого или из глины, как бедняки с окраин, а из белого с розовой прожилкой камня, который в нашем карьере ломают. Эх, красивый был бы дом. Теперь ни денег, ни невесты, ни дома. Одни долги.
– Но ты, я вижу, не особо то и печалишься этому, – прищурился Бахт, хитро глядя на купца.
Тот уклончиво засмеялся, откинувшись в седле. Попутчики поддержали его дружным хохотом, спугнув стаю ворон с раскидистого дуба, который, словно страж, стоял на опушке Двуденного Леса.


Глава 7. Встреча с Бархликом.

Караван шёл под сенью дубрав. Колёса тихо скрипели, а стук копыт увязал в толстом слое опавших листьев. Люди молчали, слушая, как холодный ветер поёт средь голых ветвей. Дорога вилась, пропадая среди дубов и клёнов, будто хотела убежать от путников.
Места, что звались Двуденным Лесом, оказались глухими, поселений здесь не было вовсе. Даже зверь здесь куда-то попрятался, лишь сороки и вороны шумели на верхушках деревьев, перелетая с ветки на ветку. У всех, кто шёл среди тёмных деревьев, становилось муторно на сердце. Вся надежда была на то, что когда-нибудь пойдёт снег и спрячет прелые листья, забелив серый с чёрными пятнами холст. И тогда, быть может, немного посветлело бы на душе.
В первый же день, когда обоз вошёл в лес, погода изменилась. Сухой колючий ветер задул в лица подорожным, безжалостно пронизывая их насквозь. И, укрываясь, тем оставалось лишь гадать, как у него ещё не лопнули щёки от яростных потуг. Явственно чувствовалось, что близятся большие холода.
Этим же вечером вместе с заходом солнца караван свернул с дороги на большую поляну, где и стал на ночлег у серого валуна, из-под которого выбивался небольшой ручей. Утомлённый долгим переходом обоз затих, едва люди распрягли лошадей и приняли наспех разогретую пищу. В лагере воцарился покой, но никак не тишина. Кони пофыркивали, а возницы принялись душевно храпеть, поочерёдно прерывая пинком монотонную песнь соседа. Каждому ведь свой храп не мешает.
Бахт развёл огонь и взял на себя заботу об ужине. С первых дней их совместного странствия так повелось, что приготовление пищи перешло к нему. Царра не возражал, находя вполне съедобным то, что готовил товарищ, тем более, что у последнего имелся талант по изобретению приемлемых блюд из минимального количества продуктов. Пока попутчик возился у котелка, Царра разбирал припасы и собирал дрова для костра. Дзван тем временем обошёл расставленные им караулы. Раздав подзатыльники успевшим прикорнуть охранникам, он подсел к своим товарищам, которые накормили его горячим кулешом. Расположившись вокруг костра и поговорив немного, они заснули.
Посреди ночи Царра проснулся от страшного холода. Он приподнялся на локтях и огляделся. Его друг сладко храпел, рядом с ним прилёг Дзван и тоже похрапывал, с головой укутавшись в шерстяное одеяло. Костёр почти затух, безнадёжно подмигивая редкими жаринками, и Царра решил спасти его, пока не поздно. Он встал со своего походного ложа и, зябко кутаясь в плащ, решил подсобрать дров, негромко ругаясь на свою непредусмотрительность. Осторожно, чтобы никого не потревожить, он прошёл между телег, под которыми и спал караванный люд, и, покинув стоянку, побрёл по лесу в поисках сухих веток.
Сухельпортский обоз остановился на поляне посреди соснового бора. Земля здесь была устлана плотным ковром из прошлогодней хвои, но веток было мало и, собранные в самом начале, все они уже давно сгорели. Рубить деревья хоть и негласно, но всё же строго настрого запрещалось, поэтому Царра пошёл в сторону дубравы, которую до этого приметил в ранних осенних сумерках. Она находилась неподалёку от дороги. Когда он покидал стоянку, караульные его даже не окликнули. Не смотря на обход своего командира, они крепко спали под деревьями. Удивительная беспечность, если учесть, что от Каменных Ворот их отделял лишь дневной переход.
Тишина обняла Царру, когда тот отошёл от лагеря и храп полсотни людей остался позади.  Казалось, его собственные шаги были единственным живым звуком во всём Двуденному Лесу.
Довольно неуютно было бродить одному среди старых деревьев. В памяти ещё не остыли картины прошлой ночи. Отгоняя страх, что увязался за ним, Царра пробирался по сосновому бору, пока не дошёл до искомой дубравы.
Посреди этой маленькой рощи высился небольшой холм, на вершине которого старый дуб ловил раскидистыми ветвями ветер. Более молодые деревья плотно обступили пригорок, словно не смея подняться к старейшему из них. В осенней наготе они представляли мрачноватое зрелище и, без нужды прогуливаться между ними вряд ли бы кто хотел. Но Царра пришёл сюда за дровами, поэтому стал быстро собирать их в вязанку, настороженно прислушиваясь к каждому шороху.
Он набрал достаточно веток и вдруг увидел огонь, вспыхнувший на вершине холма и выхвативший из ночного мрака силуэт одетого в плащ человека, что сидел под деревом. Выронив от неожиданности собранную охапку, Царра замер на миг, но сразу же отогнал страх и направился к дубу. Он крепко сжал рукоять меча, хоть и не спешил вынимать его из ножен, с улыбкой вспомнив, как учил его когда-то Ведун: «Осторожность – не трусость. И ничего зазорного в ней нет».
Таится среди ночной тиши, в холодном воздухе которой звенел каждый шаг, смысла не было. Поэтому Царра пошёл прямиком на вершину холма, где в свете разгоревшегося пламени всё отчетливее виднелась фигура человека, который дремал на дорожном мешке, прислонившись спиной к толстенному корню дуба.
Лицо незнакомца было скрыто под капюшоном, и только борода, белая как первый снег и заплетённая в десяток косичек с тонкими золотыми кольцами на кисточках виднелась из-под тёмной ткани дорожного плаща, выдавая почтенный возраст своего владельца. Казалось, старик крепко спит. Замерев в нерешительности, Царра хотел было тихо уйти, как вдруг жилистая, смуглая рука старика сбросила с головы капюшон. Пронзительный взгляд синих как речной лёд глаз встретился с его глазами и Царра вздрогнул. Взгляд этот показался ему необычайно знакомым. Он даже похолодел от этой мысли. Почему-то припомнился отец, седлающий коня, а в их доме у очага сидел молчаливый гость в сером дорожном плаще. Пришёл Ведун и, не говоря ни слова, увёл Царру к себе, попрощавшись с Ларваем и незнакомцем, который лишь раз поднял на мальчика странный взгляд своих синих глаз.
С того дня и до той поры, пока весенняя луна не обвенчала его со Златой, он жил у Ведуна, изредка наведываясь в свой пустой дом. В первое время он ещё ждал, надеясь, что отец вернётся, но проходило время, а с ним таяла и надежда. Даже картина последней встречи с годами стала стираться, и только взгляд Ларвая ещё помнился его сыну – задумчивый, глубокий, как летний закат, когда солнце, полностью скрывшись из виду, сгущает синеву, втаскивая за собой подолы лучистого платья.
Стряхнув воспоминания, Царра поприветствовал таинственного старика.
– Мир тебе, почтенный.
Тот кивнул в ответ и указал рукой на выпирающий из земли мощный корень. Путник осторожно присел, так, чтобы в любой момент выхватить оружие. Старик усмехнулся, словно поняв его недоверие, и показал свои пустые руки, держа их ладонями к верху. В ответ на этот жест его собеседник смущённо улыбнулся и убрал ладонь с рукояти меча.
– Кто ты, добрый человек? – спросил, наконец, седобородый, внимательно разглядывая его в неровном свете разгоревшейся головни.
– Я – Царра, почтенный, – ответил тот. – Сын Ларвая. Дом мой за горами, что на юг от Сархад-реки.
– Вот как, – пробормотал старик, подбросив ветку в огонь, и тот ярче осветил собеседников. – И куда же ведёт тебя Дорога, сын Ларвая?
– В Норгард.
– Норгард, говоришь, – старик погладил бороду и хитро прищурился. – Уж, не к Берре ли?
Царра опешил и настороженно посмотрел на собеседника.
«Подозрительный какой-то старик».
– Да ты не удивляйся, – улыбнулся тот, увидев его растерянность. – На купца ты не больно похож, на караванного охранника тоже, а кроме этих людей в Норгард по старому Бронзовому тракту никто и не ездит, разве что ещё те, кто Берру повидать хочет.
– Всё точно, – подтвердил Царра, с интересом разглядывая собеседника.
Тот плотнее укутался в свой плащ и загадочно улыбнулся, глядя в огонь:
– К нему уже давненько никто не захаживал. Он, поди, одичал совсем на своём острове. Сидит на нём безвылазно уже Вечность целую. Вот уж обрадуется старый друг.
Тон старика заставлял задуматься. Седобородый явно знал этого загадочного Берру.
«Кто же он такой?» – подумал Царра, заинтригованный разговором. Но не успел он открыть рот, как незнакомец представился ему, словно прочёл, что у того на душе.
– Моё имя – Бархлик, парень.
– Почему ты сидишь один в лесу?
– Ты разве видел, чтобы ночевали на дороге? – улыбнулся старик и в глубине его синих глаз заплясали смешливые искорки. – Мало ли кого можно встретить на ночном шляхе? Ваш караван, к примеру, стоит на поляне, что в том бору. Так?
– Верно, – ответил Царра, с настороженным удивлёнием глянув на собеседника.
Тот засмеялся:
– Да не пугайся ты так. Где ты видел разбойника с посохом и седой бородой?
– Откуда же про караван знаешь?
– Сороки трещали здесь, ругались, что шуму от вас много. Жаловались, что покоя им не будет до утра.
Другому бы эти слова показались странными, но Царру они успокоили. Кто его знает этого седобородого, может ему и вправду сороки жалуются на людей. Ведь шептались же с ним деревья в его родном лесу. А в этом Двуденном молчат дубравы и сосновые боры. Неуютно как-то, непривычно.
Из лежащей рядом охапки Бархлик взял толстую ветку. Он с треском обломал мелкие прутики и бросил в притухший костёр, за ними отправились те, что покрупнее. Затем, пошарудев в догорающих углях оставшейся палкой, бросил и её в растревоженный алый жар.
Притихший за время их краткого разговора огонь вновь проснулся и, как бродячий пёс принимается за брошенную ему кость, попробовал на вкус сухое дерево. Язычки  пламени принялись сначала потихоньку, а после всё смелее облизывать дрова, пока не заплясали по потрескивающим веточкам.
– Вот. Вы на поляне стали, а я на этом пригорке ночлег устроил, – продолжил старик и похлопал по корню ладонью. – Заодно навестил старого приятеля.
Когда он обратился к дереву, костёр разгорелся и осветил левую ладонь старика, на безымянном пальце блеснуло кольцо – серебряная змея, кусающая себя за хвост. От кольца по внешней стороне ладони расходились странные знаки, подобные тем, что когда-то Царра видел на предплечье Ведуна. На вопрос о том, что это, дед буркнул: « – Руны» и больше ничего пояснять не стал, лишь одёрнул рукав, спрятав въевшиеся в кожу синие линии. Он давно забыл об этом и вдруг, на тебе, рука странного старика была украшена такими же узорами. Ничего выспрашивать у седобородого Царра не стал, только отметил про себя эту странность и продолжил разговор в старом русле.
– Это ты о дубе, почтенный?
– О нём, о нём самом, – улыбнулся Бархлик, снова любовно погладив корень и дерево, словно подтверждая слова седобородого, засвистело ветром в голых ветвях.
Старик улыбнулся и поднял вверх указательный палец:
– Вот, видишь? Подтверждает. Мы давно знаем друг друга. Когда-то дед моего прапрадеда шёл по этой дороге на север, а в сумке у него завалялся жёлудь, который он прихватил с собой в дальний путь. Из жёлудя, принесённого с южных склонов Хатизских гор, вырос этот великан.
– Да, уж. В голове не укладывается, сколько времени прошло с тех пор! Прадеда твоего прадеда уже и в помине нет, а ты, убелённый сединами, сидишь под дубом, что помнит руки твоего предка, и рассказываешь мне о нём.
Бархлик улыбнулся в бороду и кивнул:
– Время – удивительная вещь.
– А я ищу Место Без Времени, – Царра посмотрел в глаза старику и заметил в их глубине взволнованный блеск, который тут же снова растворился в ледяной синеве. Он точно когда-то видел его. Хотя, может, это был просто отблеск пламени?
– Зачем оно тебе? – осторожно спросил Бархлик.
– Хочу найти свою любимую. Ведун сказал, что она там.
– Ведун, говоришь…, – старик погладил косички бороды, потеребил одно из золотых колец и сказал. – Да. Есть такое место. Я слышал о нём.
– От кого?
– От моего старого знакомого, что живёт на острове, в бухте Норнат.
Царра опешил. Уж, не о Берре ли вновь ведётся речь?
– Где же оно, это место!? – взволнованно вскрикнул он. – Куда мне идти? Скажи, почтенный.
– На север иди, как и шёл.
– Что же говорил тебе о нём твой знакомец? Скажи, уважаемый. Как мне найти Место Без Времени?
– Твой Путь ведёт тебя в Норгард, парень, – ответил седобородый, цепко глядя собеседнику в глаза. – Туда и иди. Что толку от того, что я передам слова, которые ты должен услышать сам?
– Но я ведь потеряю время, – попытался, было возразить тот, но осёкся, увидев, как подрагивают плечи Бархлика. Тот беззвучно смеялся. Его смуглое лицо сморщилось, как печёное яблоко.
– Мальчишка, – выдохнул он сквозь смех.
Царра не мог взять в толк, что могло так рассмешить старика и ничего не оставалось, как ждать пока тот не насмеётся от души.
– «Потеряю Время», – повторил седобородый со смешком, подражая тону, с каким его молодой собеседник произнёс эти слова и уже целиком серьёзно, без малейшей тени смеха сказал. – Его нельзя потерять, равно, как и убить или потратить. Люди так самоуверенны. Им кажется, они владеют Временем и распоряжаются им по своему усмотрению.
– Разве это не так?
– Полнейшая глупость, мой друг. Всё, как раз, наоборот. Это Время распоряжается нами… Убивает нас и теряет.
– Постой, постой, уважаемый, – вдруг осенило Царру. – Как же тогда Место Без Времени? Если там нет времени, где же оно тогда? Как долго мне ещё к нему идти?
– Как долго? – старик улыбнулся.
Он взял в руку свою дорожную палку, рядом с ним стоявшую прислонённой к корню.
– Я могу рассказать тебе только то, что знаю сам, – сказал Бархлик. – Смотри и слушай… Очень внимательно.
Он провёл на земле прямую линию и короткими штрихами разделил её на три части. Затем, прикинув что-то в уме, он с улыбкой дорисовал справа острие. Получилась стрела без оперенья.
– Это – Прошлое, – старик показал на крайнюю левую чёрточку, после показал стёртым концом посоха на среднюю и следовавшую за ней. – Эти две черты – Настоящее и Будущее.
Царра молча следил за перемещениями кончика палки, а Бархлик объяснял дальше:
– Многие именно так представляют себе жизнь и Время, в котором она течёт. Но дело в том, что Время – не линия, – седобородый сделал паузу, посмотрел на внимательно слушающего его парня и, ткнув своей указкой в землю, постучал по образовавшейся ямке, сказал. – Время, сын Ларвая, – вовсе не линия, а точка. Понимаешь? Точка!
Царра задумчиво посмотрел на рисунки, затем перевёл взгляд на странного собеседника. Мудрёно всё это было. И вместе с тем так просто.
– Теперь сам ответь на свой вопрос, – улыбнулся Бархлик. – Как долго тебе до цели твоего пути?
Его собеседник пожал плечами. Меньше всего ему хотелось ломать голову над этими туманными объяснениями. Почему же никто не может просто указать дорогу, и не морочить добрым людям голову своими загадками? Может никакого Места Без Времени и нет?
– Нет. Оно есть, – задумчиво сказал Бархлик.
Царра вздрогнул и удивлённо посмотрел на старика. Тот сидел, положив край посоха на плечё и уткнувшись подбородком в кулак, сжимавший дорожную палку. В глазах его вспыхивали и гасли отблески огня.
Седобородый повернулся к нему и повторил, глядя пристально:
– Оно есть.
Царра поёжился от этих слов. «Неужто старик мысли читает?»
– Однажды один человек спрашивал меня о дороге в Безвременье, – продолжил тот, словно почуяв неуверенность своего собеседника. – Почему-то вспомнился мне сейчас этот чудной человек. Он всё сомневался – есть ли оно это место.
– Так оно есть? – последовал осторожный вопрос.
– И ты туда же? – улыбнулся седобородый, – Конечно же, есть, мой друг. Иначе быть не может. Безвременье существует, независимо от того знаешь ли ты о нём или нет, веришь ли ты в то, что есть оно или считаешь чьей-то выдумкой. Вопрос только в том, каким оно будет для тебя.
– Для меня? – удивился Царра. – Оно что – разное? Как же это так?
– А вот так. Для каждого оно своё, – старик закутался в свой плащ и повторил. – Да-а-а, для каждого оно своё. Как и Последний День.
– Последний день?
– Именно, – кивнул Бархлик.
– А последний день чего? – не унимался его собеседник.
– Пути, странный ты человек. Чего ж ещё? У каждого он есть – Последний День. Самый важный в его жизни.
– Чем же он так важен? – спросил Царра, глядя в синие куски льда – глаза старика, и наблюдая за тем, как пляшут в них языки костра.
– Потому что последний, – усмехнулся старик.
Он вновь постучал концом посоха по каждой из линий, терпеливо объясняя:
– Прошлого уже нет, сын Ларвая, оно исчезло бесследно, Будущее – загадка до тех пор, пока не стало Настоящим, а станет оно им непременно, в том можешь не сомневаться. Настоящее, в котором мы живём, неотвратимо исчезает в Прошлом. Этого хода вещей не изменит никто. Вот и получается, что важнее Настоящего нет ничего. А самое Настоящее, которое только может быть – Последний День.
– Но он же в будущем, – неуверенно вставил Царра. – Что мне до него? Я даже не знаю, когда оно настанет.
Бархлик усмехнулся и снова ткнул палкой в землю:
– Ты забыл, что Время – точка. А Прошлое, Настоящее и Будущее – условности, мой друг. Лишь имена, которые люди дали частям неделимого.
Седобородый замолчал и уставился на пламя, и казалось, заснул с открытыми глазами, словно потерял всякий интерес к беседе.
В ночной тишине оглушительно хрустнула ветка. Царра вздрогнул и сжал рукоять меча, но, увидев своего друга, что вынырнул из ночной тьмы, облегчённо выдохнул и улыбнулся тому в ответ. Бахт подошёл к костру и, не обращая внимания на старика, сказал:
– Чего это ты по лесу шляешься, бродяга?
– Дрова собираю…
– Интересное дело. Мог бы предупредить.
– Будить не хотел.
– «Будить не хотел». Я проснулся, холод страшный, грызёт, как собака, за всё, что схватит, огонь погас и товарищ исчез. Ну, думаю, всё, пропал друг в лесу, надо спасать. Ищу тебя, а ты тут сидишь, лясы точишь.
Бархлик кашлянул в кулак, поднялся на ноги и сказал:
– По-моему, тебе пора, сын Ларвая, – он протянул руку своему собеседнику. – Доброго тебе Пути.
Тот пожал сухую ладонь старика, и хотел было на прощанье спросить его кое о чём, но Бахт, похлопав его по плечу, поторопил:
– Давай, давай. Пошли в лагерь.
Царра вздохнул и пошёл вниз. Его друг на мгновение задержался и спросил что-то у седобородого на только им понятном языке. Бархлик коротко ему ответил и он, догнав в два прыжка товарища, пошёл рядом с ним. Тот оглянулся, но его недавнего собеседника уже не было под дубом. Лишь огонь, догорев, подмигивал жаром на ветру.
Царра хмыкнул и посмотрел на товарища.
– Что? – хитро усмехнулся тот.
– Ничего.
«Кто же этот седобородый и почему Бахт так вёл себя в его присутствии?» – подумал он. Не было это похоже на его всегда вежливого спутника. Странно, но они говорили, как говорят давние знакомые или очень близкие люди.
Он постеснялся спросить, а его спутник не спешил с объяснениями. Подобрав в дубраве оброненные Царрой дрова, они в молчании добрались до караванной стоянки, где вновь устроились на уже остывших одеялах и под треск веток в ожившем костре, заснули. Вернее заснул Бахт, а его товарищ всё вспоминал слова Бархлика о Времени, пытаясь уразуметь его пояснения. С этими мыслями он провалился в дрёму. А под самое утро увидел сон. Удивительно яркий, просто ослепительный, один из тех, что редко приходят к людям. И что-то такое в нём было, что проснулся он от того, что сердце колотилось в груди, а по щекам бежали горячие от холода слёзы. Оглянувшись по сторонам, он укрылся и снова уснул, а когда его разбудили крики возниц, кроме смутного чувства горечи от сновидения ничего не осталось и, как не силился – вспомнить не мог. С досады плюнул, умылся в ручье  и принялся седлать Хиска. С первыми лучами солнца обоз снялся с ночёвки. Оставался ещё один день пути по Двуденному Лесу.
– Кто это был? – спросил Царра товарища, когда они снова поехали в хвосте каравана.
– Где? – не понял тот. Или, скорее всего, сделал вид, что не понял.
– Седобородый в дубраве. Бархлик.
– О чём ты, дружище? Ты же сам знаешь его имя, – засмеялся Бахт. – Тем более это ты с ним полночи проговорил, а не я.
– Не дури, – цокнул языком Царра. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Вы говорили на каком-то своём языке.
– С чего ты взял?
– Я слышал.
– Ну, раз так, – засмеялся его товарищ и после уже серьёзно ответил. – Ладно. Скажу.
– Сделай милость.
– Он мой соплеменник.
– Почему же вы с ним не поговорили, как положено? Даже не поприветствовали друг друга, – изумился Царра. – Ты его и не видел как будто.
– Это наши обычаи. Не удивляйся. У нас так принято.
– Всё одно, странно. Не по-людски.
– Дружище! Когда идёшь по Дороге – будь готов увидеть разные вещи, – улыбнулся Бахт. – И многие из них покажутся тебе странными. Но, я тебя прошу, не спеши давать оценку, а уж тем более выражать её вслух.
– Извини, – смущённо буркнул Царра. – Спасибо за совет.
– Пустое, друг мой.
– Как же зовётся ваше племя?
– Мы – хонанды, – прозвучал гордый ответ.
– Хонанды? Хм… Никогда не слышал.
– Слышать может и не слышал, – хитро прищурившись, сказал Бахт. – Но встречать встречал.
– Где? – искренне удивился Царра.
– Да где угодно. Хоть в лесу своём.
– Ну, это уж вряд ли. Там никто, кроме меня со Златой да Ведуна, и не жил. Больше никого не было.
– Значит, я ошибаюсь, – пожал плечами Бахт и с улыбкой добавил. – Или ты.
– Не знаю, не знаю.
– Ещё чего-нибудь желаешь спросить?
– Да. Мне было бы интересно знать, где находятся земли, в которых живёт твоё племя и большое ли оно.
– Мы живём повсюду. И нас так много, что никто даже точно не скажет сколько. Только Грох, пожалуй, знает.
– Грох?
– Главный над хонандами. Он живёт на одной из вершин в Хатизских горах.
– А ваши земли? Деревни?
– У нас их нет, – засмеялся Бахт, увидев удивление не лице товарища. – Мы даже не строим домов. Наше жилище – постоялый двор, а наша вотчина – Дорога, Бесконечный Путь.
Царра замолчал, пытаясь взять в толк сказанное попутчиком. Всё это было довольно необычно. И эта встреча с Бархликом в дубраве, и странные слова спутника.
– Но родился же ты где-то? – смущённо засмеялся он.
– Куда же без этого, – усмехнулся хонанд.
– Где же?
– В Вестланде, у слияния неизвестного никому ручья с Сархад-рекой. Есть там неприметный такой хутор.
– Кто же твой отец? Хонанд?
– Хонанд, конечно же. Кто же ещё? Он пришёл в Вестланд с востока или юга, мать точно не помнила, и снова ушёл в те края ещё до моего появления на свет.
– И ты не видел его никогда?
– Я и матери толком не помню. Едва начал говорить меня забрал к себе Бархлик.
– Тот самый? – догадался Царра.
Бахт кивнул.
– Он воспитал меня и сделал настоящим хонандом.
– Как же звали твоего отца?
– Я не знаю.
– Как же так? – искренне удивился Царра, а его друг засмеялся.
– Мама звала его Вандрар, а как его настоящее имя, я не знаю.
– Как это «настоящее»?
– Ну, у всех нас имеется много имён.
– Я думал – одно.
– Все так думают. Сейчас ты – Царра, а завтра Дорога даст тебе другое имя. Оно будет не хуже нынешнего.
– Но зачем? Мне нравится моё, и я не хочу другого.
– В этом вопросе твоё желание мало что решает, мой друг.
Бахт говорил всё это очень серьёзно, хоть и привычная шутливая улыбка скользила по его губам. Так говорят о важных вещах, когда понимают их суть, и Царра решил поверить своему попутчику.


Глава 8. Норгард всё ближе.

Сухельпортский караван благополучно миновал Двуденный Лес и к вечеру вышел на широкую равнину. По словам Бахта, она тянулась до северного побережья, однообразно чередуя невысокие холмы и рощицы. Тьма остановила обоз, и подорожные заночевали на опушке, поставив телеги широким полукругом. Вырыли ямы и, выпалив в них угли, грелись всю ночь, исходящим от них жаром.
На рассвете Царра проснулся оттого, что у него на щеках таял снег, и холодные капельки ощутимо жгли кожу. Он вскочил и, растерев лицо ладонями, огляделся по сторонам. Оказалось, ночью не на шутку заснежило, что даже для этих мест было несколько рановато, и когда заря робко надорвала ночную мглу, земля ослепительной белизной ударила по глазам.
Стоянка начинала пробуждаться. Возницы сонно переругивались друг с другом и неспешно запрягали коней в телеги, расцепляя их. Купцы же тревожно совещались. Причиной их беспокойства был первый снег, что выпал раньше предполагаемого срока. Поделать с ним они ничего не могли. Не забрасывать же обратно на небо! Да и сколько не кляни синюю высь, ей всё равно невдомёк, чем люди недовольны.
Возницам и их хозяевам оставалось только надеяться, что в ближайшее время сильного снегопада не случиться. Обидно будет в каких-то двух днях пути от Норгарда увязнуть в сугробах. Телеги не сани, по заснеженному тракту не пойдут. Впереди ещё десятки дней пути, и его купцы собирались пройти на колёсах, без затрат на полозья.
Царра хмуро наблюдал за тем, что происходило в караване, и не заметил появления своего спутника.
– Держи, дружище, – услышал он голос Бахта и оглянулся.
Хонанд стоял по правую руку от него и протягивал глиняную кружку, густо парующую на утреннем морозе.
– Что это? – спросил Царра, двумя руками приняв напиток и, погрев немного ладони, отхлебнул, не дожидаясь ответа.
– Старинный рецепт. Вино, корица, имбирь и мёд, – отпивая мелкими и частыми глотками, пояснил хонанд.
Его спутник причмокнул от удовольствия, чувствуя, как тепло растекается по жилам.
– Хм… Очень вкусно, – одобрительно кивнул он и вдруг с подозрением покосился на друга.
– Что такое? – хитро прищурился тот.
– Откуда?
– Что «откуда»?
– Вино, имбирь, корица.
– Ты ещё мёд забыл упомянуть, – усмехнулся Бахт.
– И мёд, – требовательно повторил его товарищ.
– Имбирь и корица в сумке завалялись, а вино с мёдом у соседей позаимствовал.
– Они знают об этом?
– Они так сладко спали, что я постеснялся их будить.
– Это, наверное, неправильно, – с сомнением посмотрел Царра на кружку в своей руке. Он не решался снова попробовать.
– Может, и неправильно, – с деланным равнодушием пожал плечами хонанд. Сам же тайком наблюдал за тем, как его товарищ убеждает самого себя, пытаясь найти оправдание простой и очевидной вещи.
– Но с другой стороны…, – тот потянул ноздрями аромат и с наслаждением прижмурился. – С другой стороны…
– Что?
Царра махнул рукой.
– Всё-таки мы спасли их шкуры на Каменных Воротах. Ведь так?
И с чистой совестью отпил из кружки.
– Правильно я говорю?
– Истинная правда! – согласно улыбнулся Бахт, сдвинув на затылок чёрную каракулевую шапку. Он довольно продолжил.
– Этот напиток я варю зимой и всего раз, когда выпадает первый снег. А сегодня, как ты видишь, именно такой день. Нет ничего прекрасней первого снега.
– Так уж и ничего?
– Ну, разве только первый весенний цвет.
– Главное слово здесь – «первый», я так понимаю, – усмехнулся Царра.
Он допил и, размявшись, принялся готовить Хиска в дорогу. Оседлал и прежде чем приторочить сумки, порылся в одной из них, где хранились его тёплые вещи. Он вынул из неё войлочную шапку и перчатки из мягкой кожи. С благодарностью вспомнив Ведуна, он оделся и подсел к Бахту, который уже давно снарядил своего скакуна и, потягивая вино, ждал сигнала к отправлению.
После того, как обоз прошёл Каменные Ворота, Дзван стал реже общаться со своими новыми друзьями. Но не потому, что сторонился их, просто теперь он был постоянно занят. Он принял командование над караванной охраной и удивительно быстро свыкся со своим разорением. С такой же лёгкостью он вжился и в новую для него роль начальника. Арбалетчики и копейщики, узнав от своих уцелевших товарищей о том, как храбро действовал Дзван во время боя, охотно признали в нём своего командира, и теперь русобородый враз преобразился, словно всю жизнь до этого он только изображал торговца, а сейчас истинная его сущность взяла верх над всем наносным. Как укрытый илом камень вдруг обнажается под ударом волны.
Что ни говори, а река жизни удивительно резко меняет своё русло. Вчера – купец, сегодня – воин.
Хонанд только посмеивался, глядя, как их общий с Царрой друг, наслаждается новой жизнью. В тот момент русобородый с озабоченным видом раздавал команды своим людям.
Бахт пригубил подстывшее вино и, не глядя на товарища, сообщил ему:
– Ещё дня два пути и мы прибудем в Норгард.
– Скорей бы, – вздохнул тот, снаряжая дорожные сумки, притороченные к седлу Хиска. Чуя дорогу, вороной фыркал и нетерпеливо пританцовывал.
– Ну, это как посмотреть, – пожал плечами Бахт.
– Ты это о чём?
– Да всё о том, мой друг. «Скорей бы», «помедленнее бы», «ещё чуть–чуть» – слова, от которых ничего не меняется.
– Ох, и говорливые же вы люди – хонанды, – махнул рукой Царра. – Что ты, что Бархлик. Как начнёте мудрить. Я всего то и сказал, что быстрее бы до Норгарда добраться.
– Не кричи, дружище. Дорога крика не любит, – спокойно ответствовал Бахт и добавил с улыбкой. – А насчёт говорливости – это ты прав. Вот только говорливость эту замечает только тот, кто слушать не умеет.
– Значит, я, по-твоему, не умею слушать? Да?
– Не умеешь. Иначе бы услышал то, что я тебе сказать хочу.
– И что же?
– А то, что не надо торопиться. Всему своё Время.
– Это ты о чём?
– Я о том, что ты спешишь в Норгард, но то, что ты узнаешь там, возможно не принесёт тебе радости. Возможно, даже совсем наоборот. Но, тем не менее, это будет только тогда, когда ты придёшь, а пока запомни твёрдо лишь одно – когда идёшь – живи Дорогой. И Время торопить совершенно ни к чему.
Бахт замолчал и, оглядевшись по сторонам, встрепенулся:
– Караван снимается, и нам пора в путь. Эх, по первому снегу пойдём. Красота.
Оба путника впрыгнули в сёдла. Их кони по привычке пошли в хвосте обоза, без команды своих седоков заняв свои места в веренице телег и лошадей.
Норгард был совсем близко. Дорога чуть заметная под первым снегом вела к нему средь совершенно безлюдных мест. Те края, что они оставили за Каменными Воротами могли бы показаться шумным базаром. В морозном воздухе здесь веками звенела тишина, лишь дыхание белым паром вырывалось из лошадиных ноздрей и подковы с приглушённым звоном били промёрзлую землю.
С каждым переходом сухельпортский караван приближался к северному морю. Поначалу купцы тревожились, но, увидев, что телеги идут, как и шли, успокоились – к большому торгу они поспевали. В уме они уже подсчитывали барыши. Только Дзван, поменяв купеческое платье на кольчугу, подсчётом этим не занимался. Теперь его голова была занята другими заботами. Он думал над тем, куда повести свою небольшую в неполный десяток дружину. Домой ему дороги больше не было. Оставалось только наняться к какому-нибудь барону на ратную службу или пристать к каравану, идущему в Крунеберг. Выбор невелик.
«Посмотрим», – решил про себя Дзван. И ничего разумнее тут не придумаешь.
Световой день обоз прошёл на одном дыхании, уже в темноте став на ночлег неподалёку от довольно большой деревни. В само селение почему-то заходить не стали, а остановились  в чистом поле, поставив возы плотным кольцом. Все вели себя довольно странно. По непонятным причинам костров не жгли, хоть лёгкий морозец под вечер и сделался злее. Едва завидев открытые части тела, он принимался нещадно за них кусать. Чтобы лучше спалось, друзья согрелись вином. Его хонанд вновь нескромно позаимствовал из ближайшей бочки, наточив полный котелок, пока возница беспечно сопел под телегой. Прикрывшись одеялом, Бахт развёл в ямке небольшой огонь и сварил на нём свой горячий напиток. Выпив изрядное его количество, он быстро захрапел, а его товарищ ещё какое-то время слушал зимнюю тишину, кутаясь в тёплый плащ.
Ему было любопытно увидеть Норгард. Со слов торгового люда – он должен был быть интересным местом. Это тебе не погрязший в грязи город Наместника, который Царра встретил в один из первых дней своего пути, и хоть он так ничего толком и не увидел, но одного взгляда на городские стены и рассказа Радгара хватило, чтобы составить впечатление об этом месте. Норгард, по всей видимости, гораздо примечательней. Один день пути и они будут на месте. С этими думами Царра заснул, с головой укрывшись одеялом.
Утром караван проснулся засветло, когда солнце вот-вот должно было встать. Северные звёзды уже потускнели, словно запотевшие самоцветы, но небо на востоке ещё не начинало сереть. Возницы не кричали и не переругивались по своему обыкновению, что само по себе было весьма загадочно. Все готовились в дорогу, стараясь не поднимать лишнего шума.
В полнейшем молчании обоз снялся с места ночёвки и продолжил свой путь по тракту, который проходил через ещё не проснувшееся селение. Тихо, как воры, шли они мимо спящих дворов. Удивлённый Царра попытался выяснить у своего товарища, в чём причина такого поведения, но тот пресёк его попытку, предостерегающе приложив палец к застывшим в улыбке губам.
Дзван с парой арбалетчиков шёл в хвосте каравана, поглядывая на деревню, из печных труб в которой потянулись к небу тонкие ровные дымки. Он шёл в охранении до тех пор, пока селение не исчезло из виду. Взошло солнце, и люди оживились, радостно переговариваясь друг с другом.
– Что это значит, Дзван? – окликнул Царра русобородого, когда тот проезжал мимо. – К чему было так таится? И что за люди живут здесь?
– Это поселение бердаров, одного из северных племён, которое поставляет королевскому двору медведей для забав.
– Почему же мы сторонились их?
– Чтобы в Норгард прийти без приключений. Очень уж эти бердары негостеприимны. Это тебе не Хатиз. Да и одинокие путники часто пропадают в здешних краях, даже костей не находят. Поговаривают, что так местные натаскивают медведей на человека.
– Королю разве не докладывают об этом?
– Может и докладывают, да что толку? Кто зверей поставлять будет?
– А при королевском дворе на что медведи понадобились?
– Игрища устраивать во время празднования зимнего солнцеворота.
– Что устраивать?
– Схватки кровавые на арене. Человек с медведем один на один. Зрелище невероятное, по накалу бушующих вокруг него страстей.
– Чем же оно так волнительно? Человек с медведем бьется – эка невидаль!
– Те, кто никогда не видел крови на своём мече, охотно спешат поглазеть на то, как она течёт из чужих ран. Да и ставки ко всему там весьма высоки.
– Ставки?
– Это когда деньги ставят на победу одного из участников, – пояснил Дзван, увидел замешательство Царры, и добавил задумчиво. – Да, ставки, действительно велики. Равно как и награды – можешь получить всё, что душа пожелает – от денег и наложниц до освобождения от податей и помилования, если ты преступник.
– Да ты что?
– Говорю же тебе – занятное зрелище. Если повезёт попасть в Крунеберг на праздники – обязательно пойди поглядеть. Самому участвовать не советую… хотя…, – Дзван пожал плечами и, пришпорив коня, поехал к Ларшоду, который шёл в голове обоза.
– Это правда? – спросил Царра у своего товарища, тот кивнул и он покачал головой. – Что только люди не придумают.
Хонанд промолчал, едва улыбнувшись уголками губ. Царра продолжал негодовать, гневно хмуря брови.
– Нет. Ты подумай только. Человек и зверь рвут друг друга на куски, а все смотрят и ставки делают.
– Это не просто поединок, мой друг, – спокойно сказал Бахт, перебив возмущения товарища. – Это обряд.
– Что ещё за обряд?
– Древний. Очень древний обряд. Когда-то в лютую зиму люди под предводительством первого короля пришли из Стенгорда в те места, где ныне стоит Крунеберг. Жрецы указали возвышенность, на которой надлежало поставить королевский замок. Не знаю точно, ведуны или слухи привели людей к месту, которое все называли Суллог.
– Суллог?
– Да. Купцы, которые проходили через Стенгорд рассказывали об этом месте и говорили, что в этой невысокой горе живёт солнечный свет.
– Да разве это возможно? – недоверчиво хмыкнул Царра.
– Вполне. Если назвать им золотые самородки, которые скрывали недра горы. Их случайно нашли у вершины в пещере, в которой жил огромный чёрный медведь. Предок нынешнего короля вступил с ним в схватку и одолел.
– Храбрый человек.
– Да уж, храбрый. С этим не поспоришь. Но каждый по-своему распоряжается лучшими своими качествами. И не всегда они приносят ожидаемые плоды. Зверь был убит, и золото Суллога перешло к людям. На месте медвежьей пещеры поставили королевский замок, сначала из сосновых брёвен, а с годами и каменный. Благодаря неутомимому труду шахтёров, строительного материала было вдоволь, его брали из штолен у подножья Суллога. Но с годами золото иссякло, старое имя этой местности забыли и стали звать Крунебергом или Стольным Градом. С тех пор, дабы почтить поединок, с которого всё началось, в зимний солнцеворот проводят игрища. С начала, по обычаю, бились медведь и правящий король. Было поверье, да и сейчас есть, что когда зверь одержит верх над человеком, столица будет разрушена, а нить правящего рода прервётся. Короли долгое время честно дрались за свою корону. Время шло, менялись нравы, дед нынешнего короля внёс изменения в обычай и от монаршего дома стали нанимать бойца. Им становился, как правило, поединщик, одержавший наибольшее количество побед. Отец же Варга решил однажды пополнить казну, и ритуальный бой, ежегодно проводившийся во внутреннем дворе замка, с той поры сделался достоянием публики и превратился в уличное зрелище. Он начал приносить немалый доход Короне. Люди всегда смогут извлечь выгоду даже из самых священных вещей. Такова уж их природа. Видишь, как всё непросто.
– Да уж.
– А ты ругаться сразу, – Бахт в шутку упрекнул товарища. – За внешней стороной любой вещи есть истинная сущность. Не будь скор с выводами, и ты её обязательно увидишь.
– Я постараюсь.
Друзья ехали бок обок, говорили ни о чём, а с неба кружась, летел снег крупными невесомыми хлопьями. Он бесшумно ложился на дорогу, пряча следы каравана, стирая летопись странствий, чтобы начать её заново.
Чем ближе подходили путники к Норгарду, тем сильнее становилось морозное дыхание Края Зимней Ночи. Царре понравились эти земли. Совершенно непохожие на его родные. Это были суровые, дикие, безлюдные и очень красивые места. На пути от Каменных Ворот до самого Норгарда им попались всего две деревни, населённые хмурыми людьми в одеждах, сшитых из медвежьих шкур. Первую деревню они миновали утром, а вторую прошли ближе к полудню. Она стояла недалеко от Норгарда. Царра с интересом смотрел на местных жителей. Неприветливые бородатые мужчины с не стрижеными волосами, что выбивались из-под меховых шапок, провожали караван угрюмыми взглядами, но вид арбалетчиков и близость норгардского гарнизона охлаждали их пыл поживиться за счёт торгового люда. Шкуры, из которых были сшиты их одежды, делали их похожими на медведей, чьи черепа украшали столбы невысоких частоколов, за которыми виднелись просторные дворы со срубленными из сосновых брёвен домами и длинными сараями на задней своей стороне. Из этих построек доносился звериный рёв.
– Шатуны, – кивнул Бахт.
– Я знаю, – ответил его друг.
Уж кому-кому, а ему был знаком этот рёв. Он слышал его ещё в детстве, когда случалось косолапые бродили вокруг дома Ведуна, пытаясь заглянуть в запотевшие оконца. А позапрошлой зимой Царра сам повстречался с таким бродягой, когда слишком далеко ушёл от своего леса, в сторону соседней долины. На берегу пробегавшего по ней тёплого ручья стоял медведь и караулил рыбу. Он учуял человека и настороженно завертел головой, но в этот миг большая форель привлекла его внимание, позволив Царре, незаметно уйти от нежелательной встречи.
– Смотри, как облизываются – усмехнулся хонанд, кивнув на двоих бердаров, что оперевшись на копья, пристально смотрели на проходящий мимо обоз.
Он задорно засмеялся:
– Ох, и охота же им сейчас обоз пощипать, да робеют при виде нашего храброго Дзвана.
Один из бердаров услышал издевку в смехе чужака и угрожающе поднял копьё, но второй схватил того за руку и что-то прошипел в лицо своему соплеменнику. Выругавшись на своём языке, тот нехотя опустил оружие и плюнул себе под ноги. И хоть никто не понял, что именно тот сказал, но доброго пути таким тоном не желают – это уж точно.
– Чего они такие недружелюбные? – поинтересовался Царра у своего товарища, когда деревня осталась за спиной, и дорога начала подниматься на поросшие заснеженными елями холмы.
– Предок короля Варга согнали это племя с его исконных земель, когда ставили Крунеберг. Они ушли на север, подальше, как им казалось, от своих обидчиков, но те пришли и сюда. Бежать им некуда, так и живут, поддерживая себя жаждой мести и пересказывая из поколения в поколение свою беду. Как по мне, так это глупо.
– Желать отмщенья?
– Желать можно, это вполне естественно. Иногда даже и вправду силы даёт. Но делать его основой своей жизни – глупо. У их народа нет будущего, потому что они горюют о прошлом. Им надо думать о дальнейшей своей судьбе, а они только  и делают, что оглядываются.
– Но ведь и забывать нельзя.
– Прошлое нас учит, а эти глупцы не желают учиться. Они мечтают уничтожить варгрикцев, даже не задумываясь о том, что исчезнут вместе с ними.
Бахт усмехнулся, вспомнив что-то.
– Да уж. Варг Основатель весьма удивился бы, узнав о том, к чему привёл его поединок с медведем на горе Суллог. Он был священным животным, воплощением божества, которому поклонялись бердары.
– Зачем тогда они поставляют зверей на игрища?
– Наверное, надеются, что будут отомщены, когда сбудется пророчество.
– А оно сбудется?
– Все пророчества сбываются рано или поздно. Иначе, каков же тогда от них прок?
Царра хотел  спросить друга, почему тот так уверен, как с вершины холма, через который проходил тракт, раздался крик Ларшода:
– Норгард. Хвала Небу! Люди, мы дошли!


Глава 9. Норгард.

Караван перевалил через вершину и начал осторожно спускаться покатым склоном, густо поросшем старыми липами и елями. Двое путников поднялись последними. Они немного задержались наверху, потому что один из них был поражён открывшимся перед ним видом, а его попутчик с понимающей улыбкой позволил тому насладиться этим мигом. Да и куда было спешить? Вот же он – Норгард!
Затаив дыхание, Царра смотрел на лежащий перед ним город, который гигантской подковой раскинулся на берегах большого залива, повторяя все его очертания.
У воды сгрудились большие двухэтажные здания из камня тёмно-серого и пепельного цветов. От дверей каждого дома, выходивших на залив, в море отходила деревянная пристань, у которой покачивались лодки. Дома поменьше разбегались по всему городу, образуя своими стенами узкие аккуратные улочки. По центру Норнатской Бухты был насыпан каменный причал с высокой башней – Королевская Пристань, предназначенная для больших кораблей, один из которых под ослепительными белоснежными парусами как раз заходил в порт. На причале около пришвартованного торгового судна возились грузчики, и наваленные горы мешков и бочек ожидали отправки за море. Над покрытыми позеленевшей медью крышами вились дымки. На городских стенах прохаживались стражники, а среди россыпи небольших островков виднелись рыбацкие лодки, ведущие свой промысел. Издалека доносился размеренный шум. Царра слушал его, как завораживающую музыку.
– Что это за звук? – повернулся он к товарищу. – Ветер?
– Прибой, – улыбнулся тот. – Голос моря.
– А там что дымит? – Царра показал вправо от них на густые столбы чёрного дыма, что виднелись за городской чертой.
– Это плавильни, а рядом с ними квартал, где живут работники со своими семьями.
– Как интересно… Что же они плавят?
– Медь и олово. Здесь неподалёку рудники. Норгард тем славиться, что снабжает Корону этими металлами, а также ведёт с Вестландом торговлю бронзой.
– Так все трактирные кружки из этих мест? – усмехнулся Царра.
– Естественно. Откуда же ещё им быть?
Друзья начали спуск к побережью, ступая по свежим следам обоза. Колёса телег и копыта тяжеловозов оставили после себя глубокие отметины на перемолотом с грязью снегу, который уже начал таять.
Бахт втянул полной грудью сырой морской воздух.
– Норгард, – сказал он и подмигнул спутнику. – Жемчужина Края Северной Ночи. Ты почти дошёл, мой друг.
Тот радостно улыбнулся. Наконец-то он поговорит с Беррой, о котором только и делал, что слышал от разных людей. На душе было неимоверно легко от приближения к цели своего путешествия. С этим настроением он и вошёл в город.
Прибывший в город обоз остановился у Гостиного Ряда, двухэтажного дома, который фронтальной своей стороной выходил на Торговую Площадь, а задней – на Бухту и Королевскую Пристань. Поставив возы у складских помещений, купцы вышли к помосту перед гостиницей, и Ларшод, взобравшись на него, громко объявил всем присутствующим и о характере привезённого товара и о цене, которую за него просят.
Над площадью поднялся страшный крик. Можно было подумать, что кого-то бьют, но это всего лишь торговый люд принялся обговаривать дела с набежавшими перекупщиками, которые, как осы на пролитый мёд, слетелись на скрип колёс. Сухельпортцы довольно потирали руки, выслушивая предложения, что сыпались со всех сторон. Теперь они могли рассчитывать на справедливую цену, потому что успели к концу навигации.
Дзван получил у Ларшода плату своим людям за охрану. Погибшие на Каменных Воротах не получили ничего, как и молодому купцу никто не вспомнил сгоревший товар. Старик «справедливо» рассудил, что мёртвым деньги ни к чему, а погибли они, спасая и себя. Дзван ничего не ответил на это. Что ты скажешь человеку, у которого кошель вместо сердца? Он забрал деньги, плюнул под ноги караванщику и пошёл со своими людьми гулять в ближайшую таверну. Благо их на набережной было предостаточно. Там Царра и нашёл его сидящим среди шумной разношёрстной толпы.
– О! Мой друг, – пьяным воплем приветствовал его русобородый.
Он помахал рукой сквозь дым десятков трубок, которыми пыхтели матросы с пришвартованных кораблей и мастеровые из порта. Вошедший с улицы Царра закашлялся и еле разглядел в табачном тумане приятеля, что звал его, довольно грубо подвигая по лавке ближайших к нему гуляк.
– Иди скорее к нам! – кричал русобородый. – Выпьем за славный город Норгард! Стоять ему три сотни лет и тысячу по десять! Такого превосходного вина и пива нет нигде более под Небом!
Царра пробрался между галдящими посетителями и подсел к Дзвану.
– Ты где остановился? – спросил он приятеля, который еле сидел от выпитого.
– Прямо здесь и остановился, – коротко хохотнул тот, обведя пальцем вокруг себя. – Хорошее место. Мне нравиться. Может, и ты к нам присоединишься?
– Нет, спасибо. Я лучше в Гостином Ряду, как и все.
– С Бахтом? – заплетающимся языком спросил бывший купец, с трудом глянув на собеседника и снова уперев помутневший взгляд стол.
– Его нет. Как только прибыли, он уехал по своим делам, – пожал плечами Царра. – Куда не сказал.
– Уехал, – вздохнул русобородый. – Жаль. Хотел у него поинтересоваться…
– О чём?
– А, не важно, – махнул рукой Дзван и, налив собеседнику вина, сказал. – Выпей со мной, дружище.
Царра взял кружку и, чокнувшись с приятелем, пригубил. Его собеседник выпил залпом и, вытерев рукавом рот, весело подмигнул товарищу:
– Ну, как тебе? Нравиться?
– Да уж, необычное, – ответил тот, гримасой похвалив крепость напитка. – Это что, вино?
– Да. Заморское, – сказал купец, многозначительно подняв указательный палец. – Креплёное. Удивительная вещь! У нас есть поселение виноградарей, которых правитель Сухельпорта пригласил из-за моря, чтобы те производили его на продажу. И хоть секрет производства они хранят тщательно, один знакомый винодел мне рассказывал, как его приготавливают. И что удивительно, в наших кабаках его не купить.
– Отчего?
– Всё везут в Норгард. Фернланнцы его очень ценят и закупают для корабельного люда… Так вот. Ты послушай. Когда сок ещё бродит к нему добавляют перегонное вино… То, которое я на Каменных Воротах сжёг. Помнишь?
– Конечно, помню. Как не помнить.
– Ты помнишь… А они забыли уже…, – сквозь сцепленные зубы процедил Дзван и сплюнул на пол. Он налил себе ещё вина, выпил и, напряжённо поморщился, вспоминая то, о чём говорил. Надеясь на подсказку собеседника, он вопросительно посмотрел на него.
– Заморское, – тот показал на свою кружку. – Вино.
Русобородый с усмешкой продолжил:
– Да, да… Точно… И брожение прекращается. Получается такая вот чудесная вещь.
Его рассказ прервал голос у них за спиной:
– Уважаемый, это ты ищешь Берру?
Царра удивлённо обернулся. Перед ним стоял невысокого роста жилистый старик. Судя по всему, моряк, потому что кожаная куртка его пахла морем и табаком. Зажатая в жёлтых зубах курительная трубка, с которой незнакомец, видимо, никогда не расставался, ходила вверх вниз при разговоре, и из-за этого речь его была немного неразборчива, потому что говорить ему приходилось, выталкивая слова через чуть приоткрытый левый уголок рта.
– Так это ты, уважаемый? – повторил свой вопрос старик, выдохнув клуб дыма.
Из-под широких полей шляпы синие, как море, глаза пристально изучали собеседника. Просоленное и выдубленное северными ветрами лицо незнакомца было бесстрастным, словно вырезанным из камня.
– Да, это я, – кивнул Царра. – Но откуда, почтенный, ты…?
– Неважно, – оборвал его моряк и, склонившись к нему, тихо сказал: – Завтра на рассвете будь на мостках таверны «У Старого Причала».
– Где это?
– Найдёшь. И постарайся не опаздывать. Я долго ждать не буду.
С этими словами он исчез в табачном дыме. Царра провёл взглядом его широкополую шляпу, из-под которой виднелись собранные в хвост пепельного цвета волосы и задумчиво погладил подбородок. Щетина уже изрядно отросла, и щетиной её можно было назвать лишь условно. Бородка, как у Бахта. В пути то он не брился, потому, как нечем было.
– Слушай, Дзван, – толкнул Царра задремавшего купца. – Дзван!
– Чего надо? – вкрай захмелевший русобородый поднял голову и уставился на него, будто не узнавал.
– Где мне бритву взять?
– Чего?
– Бритву, говорю мне надо. Побриться хочу.
– Это ты к брадобрею сходи, – пробурчал Дзван и мотнул головой куда-то в сторону. – Там цирюльня на Торговой Площади, справа от Гостиного Ряда.
– На Торговой Площади, справа от Гостиного Ряда, – повторил Царра и встал из-за стола. – Понятно. Спасибо.
– Ага, у Гостиного Ряда, – оскалился русобородый и с пьяной улыбкой стукнул кружкой по столу, расплескав вино.
Он сорвался на крик, грозя непонятно кому.
– Я им всем покажу. Шакалы подлые. Они ещё вспомнят меня!
Кто-то бросил обидное слово расходившемуся купцу, требовали угомониться, в ответ Дзван взревел. Швырнув кружкой в сторону, откуда доносились крики, он через стол ринулся на обидчика. Началась потасовка, арбалетчики оттащили своего командира, а Царра постарался уйти побыстрее, чтобы не участвовать в пьяных разговорах. Хуже нет, чем разнимать двух перепивших буянов – получишь ни за что, ещё и виноватым останешься.
Он вышел на улицу. Приятно было после духоты трактира вновь вдохнуть морского воздуха. Царра улыбнулся звёздному небу и по кривым улочкам пошёл к Торговой Площади. Поход в цирюльню он решил отсрочить. Сегодня уже поздно, а завтра ему некогда. Завтра он едет к Берре.
«Скорее бы завтра», – подумал Царра, и улыбнулся, вспомнив слова Бахта.
От служки в Гостином Ряду он узнал, где находится таверна «У Старого Причала» и, выпив вина, отправился ночевать.


Глава 10. Остров Берры.

Ночь Царра провёл беспокойно. Поначалу он ворочался, после урывками засыпал, но, едва провалившись в тяжёлую пустоту, сразу же просыпался. Никого в ней не было, только он один. Хотя, нет, был ещё кто-то, но этого второго он не видел, лишь всем существом ощущал его присутствие. Окончательно он проснулся, когда небо начало сереть, а солнце собиралось покинуть своё лежбище, свитое из густого тумана.
Царра умылся, быстро собрался и выскочил из Гостиного Ряда. На улицах не было ни души, горожане ещё досыпали в тёплых кроватях, даже печи не начинали топить. Только слышен был прибой, да тревожили предрассветный покой ленивые перекликивания стражников на городской стене. Хиск громко заржал, видимо, почуяв своего седока. Тот завернул в конюшню, ласково погладил вороного по шее, поправил на нём попону и направился к таверне «У Старого Причала».
Как и было сказано служкой, он нашёл её на краю Норгарда, в правой его части, там, где городская стена на сто шагов уходила в море. У деревянных мостков таверны покачивалась на волнах небольшая парусная лодка, а в ней сидел вчерашний незнакомец и курил свою неизменную трубку. Он приветственно помахал рукой, завидев приближающегося Царру. Тот вежливо кивнул:
– Доброе утро, почтенный.
– С этим можно поспорить, – хмуро пробурчал моряк и кивнул на верёвки, которыми нос и корма были привязаны к столбам причала. – Отвязывай и пойдём.
Его спутник без лишних расспросов ослабил узлы и запрыгнул в освобождённую от плена суши лодку. Седой моряк принялся управляться с латаным треугольным парусом и, быстро поймав попутный ветер, их судёнышко понеслось навстречу островам, выплывающим из предутреннего тумана.
Царра сидел у мачты, прислонившись к ней спиной, старик – на корме у руля. Оба молчали, предоставив право говорить ветру и волнам, с плеском бьющихся о просмоленные борта. Путник наконец-то решил нарушить молчание и, обернувшись к кормчему, спросил:
– Откуда, почтенный, ты знаешь, куда мне надо?
– Я долго живу, и многое знаю, – не выпуская трубку изо рта, ответил тот, пристально глядя на собеседника, и добавил. – Очень многое,… сын Ларвая.
Царра опешил, но решил не допытываться о том, откуда тот знает его имя, захочет – скажет сам. Моряк впервые улыбнулся, видя смущение своего спутника, но тут же потушил улыбку.
– Не бойся, доставлю к цели без задержек, – пыхнул он густым облаком дыма.
Царра хмыкнул, крепче сжал ножны и, закутавшись в плащ, разглядывал медленно приближающиеся острова. Качка и бессонная ночь сморили его, и он сам не заметил, как задремал, провалившись в сладкую тьму, из которой его вскоре снова бесцеремонно вырвали.
Высокая волна ударила о борт, обдав спящего ледяной водой. Он вытер мокрое лицо и огляделся по сторонам. Мимо проплывали скалистые островки, поросшие кустарником и редкими деревьями. Солёные пенные брызги перелетали через борта, смывая остатки сна.
– Проснулся? – с усмешкой буркнул моряк и, не дожидаясь ответа, кивнул на деревянный ковшик, что валялся возле мачты. – Теперь поработай немного.
Не совсем понимая, что к чему, Царра посмотрел на дно лодки и увидел, что его сапоги по щиколотки находятся в воде. Он молча принялся выбирать её, выливая обратно в море, пока не стал шкрябать по доскам.
– Лодка старая, – объяснил моряк, внимательно наблюдая за работой своего спутника. – Давно уже заново надо засмолить.
– Почему до сих пор этого не сделал?
– Да всё как-то некогда.
– Из-за этого «некогда» можем на берег не вернуться, – буркнул Царра.
Справившись с вычерпыванием, он отложил в сторону ковшик и, щурясь, смотрел на игру отражений среди волн. Солнце уже взошло и готовилось начать ежедневный свой путь по небосводу.
– Редкая погода в здешних местах, как для этого времени года, – старый кормчий кивнул на взошедшее светило. – Ты, должно быть хороший человек, раз наше море встречает тебя таким солнечным днём.
– Просто совпадение, – улыбнулся Царра, смущённо пожав плечами. Что ни говори, а всё-таки приятно, когда говорят, что ты чем-то особенный. Вряд ли есть хоть один из живущих на земле, которого хотя бы единожды не посещала эта мысль.
– Совпадение, – буркнул себе под нос моряк и возмущённо обратился к невидимым слушателям. – Вы только послушайте его. Это же надо? Просто совпадение. Сказать же такое!
– Что не так?
– Не бывает в этой жизни совпадений, парень. А уж «просто совпадение» – это и подавно вещь в этом мире невиданная.
– Пусть будет так, – согласился Царра, из-за уважения к сединам незнакомца не споря с ним. Да и не очень-то хотелось вести мудрёные беседы сейчас, когда он был совсем близко от цели своего пути. Он только спросил:
– Долго ещё плыть?
– Не плыть, а идти, – поправил моряк и кивнул в сторону острова прямо по носу. – Вот он, дом Берры. Уже подходим.
Царра вцепился взглядом в кусок суши, к которому несла его лодка. Небольшой и ровный, как трактирный стол, с почти отвесными берегами, цвет которых был удивительно непохож на повсеместно встречающийся здесь чёрный и все оттенки серого. Скалы острова были какого-то светло–пепельного цвета, а местами ослепительно белые. Растительности на них было мало, лишь в верхней части сухая трава волнами вторила морю, а посредине острова раскинул свои ветви толстый, низкий дуб. Один-одинёшенек.
Они обогнули остров и нашли небольшой ровный участок берега, словно нарочно предназначенный для того, чтобы к нему причаливали. Именно к нему седой кормчий направил своё судёнышко, и, когда оно с шумом зарылось килем в прибрежную гальку, Царра первым ступил на твёрдую землю. Вместе со своим провожатым он втащил нос лодки на берег. Старик присел на камень, старательно отшлифованный морем и ветром. Кряхтя, он вытянул затёкшие ноги. Его спутник выжидающе посмотрел на него.
– Ну, что стоишь? –  спросил тот, доставая кисет.
– Дальше что?
– Дальше? – моряк впервые за утро вынул трубку изо рта и указал искусанным янтарным мундштуком наверх. – Тебе туда.
Царра поглядел в направлении, куда указывала рука провожатого, и удивлённо переспросил:
– Туда?
– Угу, – кивнул лодочник, набивая трубку. Он снова зажал её в зубах и принялся высекать искру на отсыревший трут. Бурча негромкие проклятия, он перебирал волокна в поисках тех, что посуше, пока тонкая струйка дыма не завилась змейкой.
Царра вздохнул, подошёл к вертикальной и практически гладкой гранитной стене. Он осторожно потрогал её и оглянулся на старика.
– Давай, давай, сын Ларвая, – усмехнулся тот, наконец-то, прикурив и запыхтев своей трубкой.
– Я же не птица, уважаемый. Крыльев у меня нет.
– Без сомненья, ты не птица. И крыльев у тебя за спиной я не вижу, но Берра живёт наверху, и другого пути к нему нет. Можешь, конечно, не лезть туда. Тогда пойдём обратно пока море спокойно, – равнодушно пожал плечами седой моряк и издевательски ухмыльнулся сквозь облако дыма.
Царра отрицательно покачал головой и примерился к скале, прощупывая её. Она была гладкой с едва заметными трещинами, почти зеркально ровной. Он даже мог бы побриться, глядясь в эту скалу.
– Мда-а-а, – озадаченно протянул он, поглядев вверх.
Под сапогом что-то хрустнуло, и он посмотрел себе под ноги. Из-под гладких камешков пустой левой глазницей на него глядел, побелевший от времени человеческий череп. У подножья скалы лежал меч, сквозь остатки кожаных ножен, являя миру свой изъеденный морской солью клинок. Царра вопрошающе посмотрел на моряка. Тот только театрально развёл руками:
– Не повезло бедолаге. Бывает.
Царра обречённо вздохнул, потёр ладони и выбрал место для подъёма там, где было за что уцепиться. Затем, сняв плащ, он аккуратно свернул его и положил на землю, рядом поставил сапоги.
– Меч оставь, мешает ведь, – лениво посоветовал моряк. Поудобней расположившись на камне, он наблюдал за всеми приготовлениями Царры.
– Ну, уж нет, – прошептал тот и, закинув ножны за спину, потихоньку полез наверх.
Он нащупывал мало-мальски подходящий выступ, цеплялся за него кончиками пальцев, и подтягивался всем телом, прильнув к граниту. Словно ящерица, он карабкался по скале.
Но не всегда его путь лежал прямо вверх. Иногда приходилось, рискуя сорваться, идти вдоль стены, пока снова не попадался подходящий выступ, чтобы ещё на пару подтягиваний приблизиться к верхней кромке.
Царра не знал, сколько времени он уже взбирается, но усталость стала напоминать о себе, довольно непрозрачно намекая, что затягивать с восхождением не стоит. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, вспотевшие ладони скользили, а до верхушки оставалось всего ничего – на длину меча. Совсем близко. Вот только зацепиться было не за что. Он видел над собой волнующиеся осенние травы, мог даже почувствовать их тонкий запах. Да что толку! Гладкая скала не давала возможности взобраться и гнала его вдоль края, пока не попался куст, росший у самой кромки, и чьи корни раскололи её, образовав сеть крупных трещин. С их помощью обессиленный Царра втащил себя наверх и, тяжело дыша, повалился на спину.
Холодный ветер трепал высохшую траву. Он слушал её шелест, от усталости и перенесённого напряжения совершенно забыв о цели своего восхождения. Прямо над ним раскинулось синее-синее небо, редкость в этих краях, если верить странному моряку, который сидит сейчас внизу. Крикнуть ему что ли, чтобы знал, что такой скалой сына Ларвая не напугаешь? Он довольно улыбнулся и закрыл глаза. Всётаки он сделал это – залез на неприступную скалу в отличие от того неизвестного бедняги, чей череп выбелили волны и солёный ветер.
Царра открыл глаза и то, что он увидел, заставило его сердце сжаться. Закрыв собою половину неба, над ним склонилась огромная волчья морда. Заметив испуг на лице человека, зверь, оскалил белые клыки и глухо зарычал.
– Оставь его в покое, Марг! – послышался спокойный, но грозный окрик. – Не время.
И хищник, недовольно заурчав, отступил от человека.
Царра вскочил на ноги и увидел старика, к которому послушно побрёл волк, мгновение назад собиравшийся вцепиться ему в горло. Хотя слово вцепиться едва ли здесь подходило. Прав был Радгар, для такой пасти телёнка перекусить, как человеку яблоко надгрызть. Рядом со стариком, сидевшим под деревом на одном из двух плоских камней, лежал второй волк и лениво зевал.
Царра лёгким поклоном поприветствовал старца. Тот молча кивнул и жестом пригласил его подойти, присесть напротив. Колючим, ледяным взглядом он изучал своего гостя, словно хотел заглянуть тому прямо в сердце.
«Хотя, если бы хотел, не отгонял бы того милого пёсика», – усмехнулся Царра, настороженно наблюдая за зверем улёгшимся у ног своего хозяина.
Берра, а это был именно он, улыбнулся понимающе и успокоил подошедшего к нему человека:
– Не бойся парень, Марг тебя не тронет.
– Хм. Марг…, – удивился тот. – Не знал, что у диких зверей есть имена.
– Всем и всему есть имя…, – ответил его собеседник.
– Как же второго зовут? – поинтересовался гость, осторожно присев на камень, который оказался тёплым, словно с него только что кто-то поднялся.
– Второй – это Танхо, – улыбнулся старик, слегка качнув головой в сторону всё также лениво лежащего под деревом волка. – Брат Марга.
– Брат?
– Да, брат. Причём родной. Они давно у меня живут. С самого… начала, пожалуй.
Старик замолчал, пристально вглядываясь в лицо своего собеседника, и уверенно сказал:
– Ты – сын Ларвая.
Царра кивнул. Он уже не удивлялся. Все эти таинственные встречи на его пути, казалось, приучили его спокойно воспринимать подобного рода заявления.
«Подумаешь, имя знает, – хмыкнул он про себя. – Я за другим сюда пришёл».
Словно услышав его, старик улыбнулся:
– Спрашивай, парень
Тот чуть было не подавился своим сердцем, которое подскочило к самому горлу и там судорожно забилось. Наконец-то! Вот сейчас он спросит и…
И совершенно неожиданно для самого себя сказал:
– Как Вы тут живёте, уважаемый? На этом острове. Один.
– Ты, видно, запамятовал, кто я, – улыбнулся старик. Его необычайно развеселил вопрос гостя. – Или, скорее всего, не подозреваешь о том, с кем говоришь.
«Ох, и надо же было такой дурацкий вопрос задать!» – безмерно смутился Царра. Старик хитро прищурился, глядя на замешательство гостя. Что ж, парня можно понять. Не каждый день бывают подобные встречи.
– Мы живём здесь очень давно, сын Ларвая. И это наш остров. Да, Марг? – Берра потрепал волка по загривку. – Мы родились вместе с вашим миром, когда кипящие волны подняли со дна эти скалы. Здесь мы отдыхаем от людей. Когда же настаёт зимняя ночь и мороз сковывает бухту Норнат льдом, мы отправляемся на охоту.
– Море замерзает?
– Не часто, но – бывает. Правда, для этого нужна особая зима. Такая, когда замерзают не только морские воды, но и человеческие сердца… И остывшие души превращаются  в куски синего льда.
Царра облизнул пересохшие от волнения губы и, наконец-то, отважился спросить старика о том, из-за чего, собственно, и совершил такое долгое путешествие:
– Уважаемый, я ищу Место Без Времени. Мне говорили, что Вы знаете дорогу к нему.
– Я знаю, – кивнул Берра, и его собеседник напрягся, ловя каждое слово.
Старик медленно повторил:
– Да, я знаю.
– Куда же мне идти? – нетерпеливо вскрикнул Царра.
Седобородый усмехнулся и покачал головой:
– Знать свой Путь и идти по нему – всё одно, что идти и не знать.
Царра надеялся получить исчерпывающий ответ. Именно за таковым он пришёл и был немного озадачен услышанным. Снова загадки.
– Куда же идти? – настойчиво повторил он свой вопрос.
– Иди в Крунеберг, стольный град Варгрика, – сказал Берра. – Там ты узнаешь, куда дальше держать свой Путь.
– Откуда? Как узнаю? У кого?
– Сколько вопросов! Надо же, – усмехнулся старик, в прищуренных глазах которого блеснула тень смеха.
– Как тут без вопросов обойдёшься? – с лёгкой иронией хмыкнул его собеседник. – И так иду почти вслепую.
– Ты хочешь, чтобы тебе дали свечу…
– Не отказался бы, если честно.
– Но она не покажет Путь, лишь осветит его.
– Как же мне быть?
– Ищи знаки, сын Ларвая.
Царра был безмерно разочарован и совершенно не пытался это скрыть. Не то это было, что ожидал он услышать. Совершенно не то. Но и продолжать разговор было бессмысленно, старик, видимо, сказал всё, что хотел.
– Благодарю, почтенный, – гость решительно поднялся с камня.
Седобородый снисходительно улыбнулся:
– Не всегда нам говорят то, что мы хотим услышать… и, не всегда мы слышим то, что нам хотят сказать.
Его собеседник равнодушно пожал плечами и собрался было уйти тем же путём, что и пришёл, а именно, направился к краю, через который забрался сюда, наверх. Берра остановил его, показав рукой на противоположный край:
– Сын Ларвая! Тебе сюда.
Тот осторожно подошёл к указанному месту и увидел пологий склон с прорубленными в скале ступеньками, которые вели к морю. На немой вопрос в глазах гостя Берра с улыбкой сказал:
– Спускаться всегда легче, парень. Хотя бывает, что и подниматься тоже, если быть немного внимательней.
Царра горько засмеялся, вспомнив, как рисковал жизнью, забираясь по отвесной скале. Да уж, злая шутка. Особенно если вспомнить череп у подножья скалы.
– Забавно, почтенный. Ничего не скажешь, – хмыкнул он. – Почему же сразу мне не показали лёгкий путь?
– Он был под самым твоим носом, – с наигранным удивлением усмехнулся старик. – Кто же тебе виноват?
– Но ведь можно было подсказать? Намекнуть, в конце концов! Вы ж это так любите. Откуда мне было знать?
– Ну, теперь-то ты знаешь. И, надеюсь, запомнишь урок.
– Это уж точно, почтенный. Спасибо за науку.
– Добрый Путь.
– Что же, если это всё… Прощате, уважаемый.
Царра ступил на лестницу и собрался уходить, когда старик окликнул своего гостя:
– Подожди немного.
И с таинственным выражением лица поманил его пальцем. Тот вернулся, и седобородый, загадочно щурясь, сказал:
– Я скажу тебе ещё одну вещь. Запомни её хорошенько.
– Какую же?
– Порой, ступая за порог, ты и не знаешь, что уже вернулся.
– Как это может быть? – пожал плечами Царра.
– Только так и может. Теперь всё. Ступай, сын Ларвая.
И пока тот шёл вниз,  старик стоял наверху, и ветер развевал седую длиною до пояса бороду. По бокам от него сидели Марг и Танхо. Волки урчали, глядя на уходящего гостя. Берра погладил их по загривкам и ласково сказал:
– Вы ещё встретитесь с ним. И, клянусь Временем, это будет замечательная встреча.
Быстро спустившись, Царра оказался у того самого места, где они причалили и откуда он начал своё восхождение. Только каменную лестницу закрывал собой огромный выступ, выдававшийся в море. Он обошёл его, для чего ему пришлось по шею зайти в ледяную воду, и вышел к лодке. Моряк всё также сидел на камне и дремал, даже во сне попыхивая своей трубкой. Дрожа от холода, Царра посмотрел на скалу, по которой лез и тихо присвистнул, прикинув какой путь он проделал. Седой лодочник открыл глаза и, как ни в чем ни бывало, спросил:
– Пришел, наконец-то? Заждался я тебя…
– Зато мне скучать не пришлось.
– Давай быстрей шевелиться. Уже темнеет, надо домой идти.
Царра открыл, было, рот, чтобы сказать ему всё, что он об этом думает, но промолчал и, натянув сапоги, завернулся в плащ. Всё-таки далеко не лето было на дворе.
– Подсоби-ка, – попросил моряк, и они вместе столкнули лодку в воду. Вслед за своим провожатым Царра забрался в неё и устроился у мачты. Видя, что его спутника бьёт озноб, моряк протянул тому стеклянную флягу:
– Выпей-ка для согреву.
– Что это?
– Вино перегонное. Не бойся, парень. Пей смелее.
– Чего мне бояться? – пробормотал Царра.
Он вытащил пробку зубами и сделал два больших глотка, поперхнувшись от обжигающего тепла, скользнувшего по горлу. Стерев брызнувшие слёзы, он под смех моряка сделал ещё пару глотков и вернул флягу.
– Спасибо, – выдавил он из себя, чувствуя, как внутри всё горит, и укутался в плащ, стараясь сохранить тепло. Красное солнце наполовину скрылось за морской гладью. Короткий осенний день пролетел незаметно, и бархатные сумерки спускались на Край Северной Ночи. Вдали по носу судёнышка на горизонте виднелась крохотная жёлтая звёздочка. Она мерцал то, затухая, то вновь ярко вспыхивая.
– Маяк Королевской Пристани, – пояснил старик, видя, как его попутчик разглядывает её. – На его свет корабли приходят в Норгард, если ночь застигает их в море.
– Как свеча во тьме, – прошептал Царра.
Лодка летела по поднявшимся к вечеру волнам Норнатской Бухты, мимо её пустынных островов, на которых виднелись утлые строения из необработанного камня и старых досок – летние укрытия рыбаков. Царра думал о своей встрече с Беррой, старый моряк тоже молчал. Говорить, собственно, было не о чем. Так и добрались до таверны «У Старого Причала». Когда пристали к берегу и накинули верёвки на столбы, Царра протянул моряку серебряную крону. Тот удивлённо посмотрел на него, словно он сделал какую-то невиданную людьми глупость.
– Спрячь свои деньги, сын Ларвая, – буркнул седой лодочник, и, возмущённо пыхнув на прощание густым облаком дыма, развернулся, чтобы уйти.
– Спасибо, уважаемый! – крикнул вслед ему Царра, но моряк, не ответив, пропал в тёмном переулке.
Северная ночь спустилась на Норгард. В окнах мерцали свечи и масляные лампы, на перекрёстках и на стенах домов зажглись факелы, пламя которых трепетало под порывами ледяного ветра. Спасаясь от холода, Царра быстро прошёл по узким улочкам к Гостиному Ряду и первым делом зашёл на конюшню.
– Кормил? – строго спросил он разбуженного им служку.
Тот перепуганно кивнул:
– Кормил и поил, уважаемый. Только…
– Что «только»?
– Чуть не зашиб он меня.
– Иди-ка сюда, – подозвал его Царра и положил в грязную ладонь крону, которую почему-то не захотел брать моряк. – Возьми вот, за заботу о моём коне.
Мальчишка засветился от счастья и зажал монету в грязном кулаке, кланяясь щедрому постояльцу.
– Скажи, чтобы камин в моей комнате разожгли, – попросил тот и, когда служка умчался выполнять его просьбу, медленно пошёл в гостиный зал. Там он застал знакомых купцов, весело праздновавших удачную сделку. Они продали всё, что привезли и, закупив олова и пушнины, готовились отправляться в Крунеберг. Не задерживаясь с ними, Царра прошёл наверх, в свою комнату, по пути заглянув на кухню, чтобы купить бутылку вина, лепёшку и тарелку с варёной курицей. Едва он зашёл к себе и, переодевшись, развесил у зажженного служкой камина так и не просохшую до толку одежду, как в дверь уверенно и настойчиво постучали.


Глава 11. Снова вместе.

– Кто там ещё? – недовольно пробурчал Царра и отворил дверь, на ходу отхлебнув из бутылки. Он поднял огарок свечи, чтобы осветить лицо незваного гостя, и поперхнулся от неожиданности.
Сияя своей неизменной улыбкой, на пороге стоял его товарищ.
– Еле нашёл тебя, – сообщил он, проходя в комнату мимо остолбенелого друга, который ладонью спрятал пламя свечи от резкого порыва воздуха.
– Дверь прикрой, – сказал хонанд, став посредине тесной горницы. Он осмотрелся по сторонам и, со смехом указав на одежду у камина, спросил:
– Постирался что ли?
– Нет, искупался, – пошутил Царра, прикрывая дверь. Он несказанно обрадовался возвращению Бахта.
Тот кивнул на бутылку:
– Вино?
После утвердительной улыбки хонанд протянул руку.
– А ну дай-ка.
Он сделал большой глоток из горла и прицокнул языком, смакуя терпкую жгучесть.
– Ух, ты! Креплёное. В самый раз для этих мест.
– Ты где был, бродяга? – Царра хлопнул товарища по плечу.
– Да так, по городу гулял, – уклончиво пояснил тот. – Решал дела кое-какие.
– Ну, и как? Решил?
– Решил.
– Вот и чудно. Тогда садись, покушаем. Расскажу, что со мной сегодня было.
– Что же такое с тобой сегодня было?
– С утра и до сего момента, с незнакомым мне моряком ходили мы на лодке к острову Берры. Загадочный такой старик…
– Берра?
– Какой Берра? Моряк этот! Сам меня нашёл в трактире. Кто ему сказал, кто я и кого ищу?
– Сказал кто-то, наверное ...
– Весь день со мной провёл и денег не взял за провоз. И всё, знаешь, загадками да намёками говорил.
Бахт хмыкнул и приподнял брови, отрывая себе часть лепёшки. Он положил на него кусок куриной грудки и, облизнув пальцы, настороженно посмотрел на замолкшего вдруг товарища.
– Ну, и что он тебе говорил? – спросил он у него.
– Моряк? – тот явно потерял нить разговора.
– Берра!
Царра разочарованно махнул рукой:
– Сказал, что знать путь и идти по нему всё равно, что идти и не знать.
– Знать и идти всё равно, что идти и не знать, – задумчиво повторил Бахт, отпил из бутылки и передал другу. –  И это всё?
– Всё. Если не считать, что мой провожатый загнал меня на скалу, по которой я полдня пролазил, – усмехнулся Царра. – В то время, когда совсем рядом, представь себе, сразу за выступом была готовая лестница, которая прямиком наверх выходит. Иди себе совершенно спокойно, не рискуя разбиться о камни.
– Ну, это старая шутка, – улыбнувшись, прошептал сам себе хонанд.
Его товарищ как-то рассеянно посмотрел на него и переспросил:
– Что?
– Да, так, пустяки, – увильнул он от ответа и перевёл тему в другое русло. – Ты что теперь делать намерен?
– Пойду в Крунеберг, наверное. Ничего другого мне не остаётся, раз уж никто не в силах толком показать дорогу в Безвременье. Берра сказал искать знаки, значит, буду искать.
– Значит, варгрикская столица, – повторил Бахт, задумчиво почесав бородку. – Звучит заманчиво.
Затем, он словно придумал что-то, и, отхлебнув вина, решительно объявил:
– Поедем вместе, дружище.
– Ты это серьёзно? – взбодрившись, спросил Царра. Он немного подозрительно посмотрел на него, словно боясь разочароваться в неожиданной удаче. На что хонанд наигранно возмутился:
– Когда я шутил? Скажи мне, пожалуйста.
Его товарищ усмехнулся:
– Если я начну вспоминать, мне придётся пересказать все наши разговоры с того самого момента, когда мы познакомились.
Он был прав. Попутчик ему попался весёлый. Шутил постоянно, даже если речь вёл о вещах, которые у людей с улыбкой не вязались. Человеку незнакомому порою было невдомёк, говорит ли его собеседник всерьёз или шутит. Даже друзья и те иногда терялись. Но Царра к этому уже привык.
– Тогда не будем тратить Время, – засмеялся хонанд.
– Я рад, что ты пойдёшь со мной. Но что тебе до Крунеберга, мой друг? Снова дела какие-то?
– Если честно, то – да.
– Это очень хорошо. Я уж думал, что придётся одному ехать.
– Ну, куда ж я тебя отпущу? – проворчал хонанд. – Пропадёшь ведь.
– Пропасть – не пропаду, но поговорить будет не с кем, – улыбнулся Царра.
Его друг согласно закивал, объедая куриную ножку:
– Это ты правильно сказал, дружище. Поговорить с ближним – действительно важно. Ведь многие люди большую часть времени молчат. Представляешь? Молчат. Имея бесценнейший из всех нам Небом посланных даров.
– Это ты о языке?
– О Слове, друг мой. О Слове. Слово – удивительная вещь. Оно творит миры, спасает и губит, калечит и лечит, жить заставляет, а может даже и убить.
– Как это – убить?
– Очень просто. Наши слова обладают невиданной силой и являются частью тебя самого. Вспомни хотя бы… да хоть Злату вспомни. Как она говорила?
Царра подумал о любимой и согласно кивнул.
Да, тысячу раз прав хонанд.
Слова, что говорит человек, являются такой же частью его, как сердце, глаза или руки. Злата обладала мягким голосом, таким тихим и чистым, словно ручей, который бежал меж камней за их домом. Когда она его звала, казалось, что она нежно гладит его по щеке. Даже весенний ветер не сможет нежнее.
Да, тысячу раз прав хонанд.
– И вспомни тех сборщиков податей, которых ты упокоил на постоялом дворе у Радгара, да будет добрым к его имени Время.
От неприятных воспоминаний Царра поморщился. И зачем собеседник напомнил ему о тех негодяях? И о бедном трактирщике.
Пристально наблюдая за реакцией товарища, Бахт продолжал:
– Такие люди, на вроде тех ратников, говорят так, будто грязью в тебя бросают или плюют в лицо, всё едино.
– Это точно, – кивнул Царра.
– Бывают слова, что острее кинжала и сильнее самого смертоносного яда! Такие убить могут не хуже настоящего клинка и отравы. Бывают сладкие, как мёд и, словно бальзам, душу лечат. По-разному бывает. Зависит от того, каков сам человек, а слова его – это даже не часть его. Он сам в них.
Царра допил вино и как-то отрешённо посмотрел на пустую бутылку. От выпитого и услышанного зашумело в голове. Истома окутала нежно, обняла за плечи и стала валить на кровать. Он протяжно зевнул:
– Устал я, дружище. Дай отдохну после поездки.
– Конечно, конечно, – хонанд встал с лавки. – Ты отдохни, как следует, отдохни. Я покамест пойду, пройдусь по знакомым. К торговому люду заскочу, узнаю, когда они уходят на Крунеберг.
– Да, ты узнай, узнай, – Царра устало стянул сапоги и прилёг на кровать, укрывшись с головой. – Узнай, а после меня разбуди.
– О чём разговор. Отдыхай.
Хонанд тихо выскользнул из комнаты, а его друг закрыл глаза и попытался заснуть, только сейчас заметив, что тело ломит, и лёгкий озноб заставляет кутаться в одеяло. Ничего не хотелось делать. Тоска навалилась на грудь, его путешествие показалось таким глупым и бессмысленным, что захотелось расплакаться. Он вспомнил разговор с Беррой и кисло улыбнулся – «Чудной старик!» Наговорил таинственной чепухи и отправил в варгрикскую столицу. Почему никто из них толком сказать не может куда идти, а всё темнят? Ему надо Злату найти, а не их загадки разгадывать.
С горем пополам, дрёма взяла верх, и путник забылся сном. Но и в нём он не нашёл отдохновения. Беспокойная душа его металась в тяжёлых сновидениях.
Он видел себя в незнакомых горах стоящим на одной из вершин. Из тьмы на него выплыл Берра и, вперив в его глаза свой колючий взгляд, назидательно поднял указующий перст.
– Читай знаки, сын Ларвая, – прошептал он. – Мир говорит с тобой. Научись его слышать.
– Я стараюсь… Но…
Берра приложил тонкий палец к губам и показал рукой куда-то за спину своему собеседнику. Тот обернулся и увидел каменный стол – мраморная плита на двух ровных камнях. За ним в просторном кресле, вырубленном из огромного куска скалы, сидел седой старик. В белых одеждах, с заплетённой в косички бородой он казался похожим на Бархлика, словно старший брат. Загадочный старик был занят тем, что, в свете оплывшей свечи макал заточенную палочку в чернильницу из горного хрусталя и, склонившись над бумажным свитком, аккуратно выводил строчку за строчкой.
Снедаемый любопытством, Царра подошёл к седобородому и осторожно заглянул через плечё в его свиток. Витиеватые письмена были ему непонятны, и то, что значили они – тайна. Задумчиво покусывая кончик калама и тихо шепча про себя, старик снова и снова перечитывал написанное, словно хотел убедиться, что всё верно, и ничего не упущено.
– Мир для тебя, а ты – для мира, – пробормотал он, и, прислушавшись к голосу горного ветра, закивал с улыбкой. – Да-да. Звать его будут Бадварай.
Седобородый записал свои слова и продолжил. Он бормотал имена и повторял обрывки фраз, словно говорил от лица людей неизвестных тому, кто слушал его.
– Осеннее солнце должно быть тёплым, – бурчал старик. – Надо будет сказать об этом Сайару… И то, что ночь досталась им… эх, самая короткая из всех – действительно жаль. Но что поделаешь! Не мне, не мне решать… не мне… а жаль…
Он ещё что-то говорил, только Царра всего не расслышал. Он не понимал, где он и что делает в этом месте. Хотел повернуться к Берре, но вдруг вздрогнул, расслышав в вое ветра – «Порой, ступая за порог, ты даже и не знаешь, что уже вернулся». От этих слов его бросило в жар и перехватило дыхание. Ещё больше он опешил, когда из уст старика в ряду прочих имён сорвалось имя Златы. Задыхаясь от биения сердца, он приблизился к таинственному писцу и расслышал, как седобородый, макнув калам в чернила, принялся выводить вязью строчку, диктует сам себе, – «Он взял её протянутую руку и ушёл в Место Без Времени».
– Скажи мне, почтенный! – вскрикнул Царра и рванулся к таинственному писцу. Но тот, не замечая ничего, продолжал неспешно выводить слова на бумаге. Гость был незрим для него, как и ветер, которого тот тщетно пытался перекричать.
– Скажи мне, почтенный! Я ищу…
У него поплыло перед глазами. Сдавило грудь, словно на неё положили тяжёлый камень. Он стал задыхаться и проснулся от собственного кашля. Открыл глаза и увидел над собой обеспокоенное лицо хонанда.
– Бахт, – прохрипел он, схватив того за руку. – Бахт, я видел… видел… я слышал… он говорил…
– Видел, слышал, говорил, – успокаивающе сказал тот и, положив ладонь на лоб товарища, сказал кому-то в сторону. – Так и есть. Жар.
– Я видел…, – пытался подняться Царра, чтобы объяснить бестолковому другу, какой странный сон он увидел. Но тот, придерживая товарища за плечи, мягко уложил его назад на подушку.
– Давай, почтенный, – позвал хонанд невидимого гостя, стоящего в тени.
Тот подошёл к кровати и, держась вне поля зрения больного, потрогал его лоб.
– Лихорадка, – согласно кивнул он.
– Поможешь?
– Сейчас, сейчас, – пробормотал неизвестный и скинул с плеча кожаную сумку. Из неё он вынул и разложил на одеяле свои снадобья.
– Сейчас всё будет хорошо.
Он выбрал два холщёвых мешочка, и, показав Бахту, пояснил:
– Вот эти порошки. Один снимет жар, другой даст сил бороться с хворью. Чередуя, давай их разбавленными в воде, каждый по два раза в день.
И положил на стол, где стоял кувшин со стаканом из синего прозрачного стекла.
– Благодарю, почтенный, – хонанд взял щепотку нужного снадобья и под одобрительным взглядом собеседника разбавил. Затем подошёл к другу и, осторожно поддерживая под голову, дал выпить.
Хрипя, тот проглотил лекарство и закрыл глаза. Мелко дрожа от озноба, он принялся ворочаться, чтобы поплотней укутаться.
– Ну, тише, тише, – ласково зашептал Бахт, заботливо поправляя на нём одеяло. – Сейчас станет легче.
– Не забудь. По два раза в день каждый порошок, чередуя, – повторил свои предписания неизвестный.
– Забудешь тут…
– Всё будет, как надо, – усмехнулся загадочный человек и закусив трубку, вышел из комнаты.
– Вот такие дела, дружище, – пробормотал хонанд, вытирая капельки пота со лба и горячего лица своего товарища. – Никому ещё поездка к Берре не проходила просто так.
Он постелил свой плащ на лавке и, подбросив поленьев в очаг, прилёг так, чтобы видеть больного. Он долго лежал, чутко прислушиваясь к его стонам и бормотанию, пока сон не сморил и его. Посреди ночи он вставал ещё раза два и поил друга снадобьем, чередуя порошки, как велел таинственный лекарь. Весь последующий день и пришедшую за ним ночь хонанд не отходил от постели товарища, смачивал его пересохшие и потрескавшиеся от жара губы, вытирал лицо и ухаживал за тоскующим в конюшне Хиском.
Так прошли пять дней, а на шестой Царра открыл глаза и слабо простонав, приподнял голову над подушкой. Был поздний вечер, Бахт дремал на лавке, тихо похрапывая. В камине по-прежнему потрескивали дрова, и закопчённый котелок легонько позвякивал крышкой, из-под которой по горнице разносился возбуждающий аппетит запах.
– Эй, дружище, – тихо позвал Царра и сам не узнал своего голоса, так он ослабел и охрип.
Хонанд мигом вскочил с лавки и подошёл к нему.
– Вернулся к нам, бродяга, – его лицо расплылось в улыбке.– Ох, и заставил же ты меня поволноваться.
– Что со мной было? – Царра попытался встать с постели, но всё, что смог, это приподняться на локтях. Его друг подложил ему под спину подушку и помог усесться поудобнее.
– Так что со мной случилось? – повторил свой вопрос Царра, наблюдая за тем, как хонанд суетиться вокруг него.
– Что, что. Заболел ты, вот что, – буркнул тот и, убедившись, что другу удобно сидеть, подошёл к очагу и в прихваченную со стола глиняную миску налил бульона из котелка. Осторожно, чтобы не пролить, поднёс к кровати и поставил товарищу на живот, предварительно подстелив сложенное полотенце.
– А ну, держи, – Бахт протянул Царре деревянную ложку и когда тот взял её, весело засмеялся. – Прекрасно. Если можешь орудовать этим инструментом, значит – жить будешь.
Больной слабо усмехнулся и снял первую пробу с бульона. Наваристый, с ароматными травами, с каждой проглоченной ложкой он наполнял ослабевшее тело силой.
Хонанд с улыбкой следил за тем, как друг налегает на суп. Тот вмиг проглотил еду и удовлетворённо выдохнул.
– Такое чувство, словно дня два не ел. Это ж надо так за ночь проголодаться.
Бахт иронично хмыкнул. Его товарищ с подозрением покосился на него
– Что такое? Снова тайны свои разводишь?
– Да какие тайны, дружище? – хонанд тот смущенно кашлянул и улыбнулся. – Ну, проголодался, бывает. Всякий изголодается, если пять дней пробредит в горячке.
От удивления Царра выронил ложку:
– Как пять?
– Так пять. Сегодня шестой день, как ты заболел и в жару валяешься.
– Шестой день, – прошептал Царра и взволнованно вскрикнул. – Мы же… в Крунеберг... собирались.
– Не переживай ты так, дружище, – успокоил его товарищ. – Встанешь на ноги – сразу же поедем.
– А купцы? Где сухельпортские купцы? Караван ещё здесь?
– Хо! Караван, – хмыкнул Бахт и, пройдя к камину, набрал ещё бульона и помыл в медном тазу оброненную другом ложку. – Караван ушёл ещё третьего дня. Его и след давно простыл.
– Третьего дня!? О, Небо! Третьего дня… А Дзван?
– Он собрал своих людей и они тоже ушли из Норгарда. Что им здесь делать? У них там, в таверне, что-то нехорошее приключились. Наш друг по пьяному делу пришиб фернланнского матроса, и ему пришлось спешно покидать эти края. Тоже, наверное, в Крунеберг подались, только не с караваном, а своей дорогой.
– Как же быть теперь? – расстроился Царра. – Как быть, Бахт?
– Как ещё нам быть, – усмехнулся тот, протягивая другу вторую миску супа и чистый столовый прибор, жестом показывая, кушай, мол.
Он уселся на свою лавку и сказал, сквозь зевоту:
– Сами пойдём. Не заблудимся. Дорога, поди, нам известная.
– Я её не знаю, – буркнул Царра.
– Я знаю, – ответил Бахт. – Не суетись.
– Я не суечусь, переживаю просто, – его товарищ так же быстро, как и первую, прикончил вторую миску, вытер рукавом рот и спросил. – Что за суп такой?
– Не понравился, что ли?
– Наоборот, вкусный очень.
– Здесь весь секрет в травах. В этих местах такие не растут. А в сочетании с этим бульоном они творят чудеса.
– И бульон чудесный. Не пойму только, из чего он сварен. Курица – не курица. Птица какая-то?
– Северная куропатка, – ответил хонанд, забрав у товарища пустую миску. – Тоже чрезвычайно целебная птица.
– Это я уже почувствовал.
– И осторожная, зараза…
– Чего?
– Осторожная, говорю, птица. Целый день за ней гонялся, по скалам лазил.
– Спасибо тебе…
– Пустяки какие. Ладно. Ты отдыхай, набирайся сил, а я пройдусь по двору, – Бахт взялся за ручку двери и бросил через плечё. – Надо повидать кое-кого.
Он ушел, прикрыв за собой скрипящую дверь, а его товарищ зевнул и, укрывшись одеялом, снова задремал, даже не успев заметить, как на кошачьих лапах сон подкрался к нему и накрыл тьмой без сновидений.
Когда он проснулся, в окне смеялось осеннее солнце. Квадрат яркого света на полу подкрался почти к самому изголовью кровати. Царра протянув руку, окунул её в тёплые лучи и безмятежно улыбнулся.
– Чудесный день, уважаемый…, – донёсся со двора голос его друга. – Да, сегодня… Уже поправился ... Надо спешить.
Царра приподнялся на локтях, осторожно свесил ноги с кровати и, поколебавшись мгновение, встал со своего ложа.
– Какие новости? – хонанд вёл с кем-то беседу и этот кто-то тихо ему отвечал, да и сам Бахт на удивление был немногословен. Непривычно это было для него – скупо и серьёзно отвечать.
– Сколько у нас дней в запасе? Хм… Десять… Достаточно.
– С кем это он там разговаривает? – прошептал Царра и подошёл к окну.
Выглянув во двор, он увидел лишь фигуру, закутанную в серый дорожный плащ. Она исчезла из поля зрения практически в тот самый момент, когда он пытался разглядеть лицо незнакомца, сокрытое капюшоном. Словно почувствовав на себе любопытный взгляд, незнакомец пыхнул облаком табачного дыма и исчез, а хонанд поднял взгляд на окно и с улыбкой помахал рукой другу. Тот смущённо улыбнулся и отошёл от окна.
«Ох, уж этот Бахт! – подумал он. – Вечно у него какие-то тайны. Вот и этот собеседник его. Спросишь – отшутится и так толком ничего и не скажет. Хотя, кажется, что-то знакомое в этой фигуре было, но что – неясно. Ну, да ладно. Всё это неважно».
Царра прошёлся взад-вперёд по комнате, разминая ноги. Удивительно, но с каждым шагом он чувствовал, как силы снова возвращаются к нему и, когда отворилась дверь, и на пороге появился сияющий Бахт, его встретил полностью здоровый человек, словно и не было недели беспамятства и хвори.
– Вижу, вижу – удовлетворённо протянул хонанд, с улыбкой оглядев друга, который босой расхаживал по комнате и позвал его жестом руки. – Пошли, дружище.
– Куда?
– Баню для тебя истопили, попаришься, чтобы окончательно хворь изжить и в дорогу будем собираться.
– А баня где находиться?
– Внизу, на первом этаже.
Царра прошёл взглядом по комнате, себя оглядел и пошевелил пальцами на босых ногах.
– Как же я пойду в исподнем? Штаны мои где? И, вообще, одежда?
Бахт хитро прищурился. В глазах его прыгали смешливые искорки.
– Служанка её почистила и в предбаннике сложила.
– Снимала тоже она? – смутился Царра, залившись лёгким румянцем.
– Тут тебе не повезло, дружище, – засмеялся хонанд. – Раздевал тебя я. Она только стирала.
Он взялся за дорожную сумку.
– Давай, давай, поторапливайся. По полудню едем.
Царра пошёл в баню, где смыл с себя остатки болезни и вышел на белый свет в чистой одежде на здоровом теле. Потянувшись и глубоко вдохнув морской воздух, он почувствовал, что вновь готов отправиться в путь и с полным неведомой радостью сердцем прошёл в гостиный зал. Там, в компании пары постояльцев, после вчерашней попойки дремавших на лавках, его ждал Бахт. Перед ним стоял кувшин и две кружки, лежала большая лепёшка, а на деревянном блюде были выложены приличные куски варёной свинины. Отдельно в миске горкой дымились жареные грибы в сметане.
– Подкрепимся хорошенько и в путь, – хонанд жестом пригласил товарища за стол. Тот сел напротив, и друзья подняли кружки.
– За Норгард, славный город, приютивший нас, – провозгласил Бахт тост и, чокнувшись, товарищи выпили тёмного, как северная ночь, местного пива. Царра большими глотками осушил свою кружку и, крякнув, стукнул ею по столу.
– Доброе пиво, – улыбнулся он, вытерев ладонью рот.
– Как в сухую землю, – согласно кивнул хонанд, и товарищи принялись за мясо. Бахт разорвал лепёшку и протянул другу половину.
– Я приготовил припасы в дорогу, – между делом сообщил он, налегая на еду и вновь наполнив быстро опустевшие кружки. – До Крунеберга должно хватить. Хотя…
– Что «хотя»?
– В дороге может всякое случиться. Но не пропадём, я думаю.
– Не пропадём, – ответил Царра, запивая жирную свинину и свежий хлеб. Прикончив вторую кружку, он довольно отставил её и вытер бородку. – Отличное пиво варят в Норгарде! Сто лет такого не пил.
– Ну, да. И не брился тоже сто лет, – засмеялся Бахт.
Его друг погладил подбородок и щёки, которые покрылись приличной щетиной, и с улыбкой махнул рукой:
– А-а! Пусть растёт.
– Ты так скоро меня догонишь.
– Будем, значит, оба бородаты.
– Да уж… Оба, – хмыкнул Бахт и отодвинул от себя тарелку с остатками мяса. Он бросил в рот последний кусочек лепёшки, посмотрел на друга и, вынув из кошелька две серебряные монеты, положил их на стол.
– Это точно, – сказал он и крикнул на весь зал. – Хозяин!
На его зов из дверей кухни появился маленький толстый мужичок, перетянутый белым фартуком. Он направился к гостям, на ходу вытирая руки о висящее у него на плече полотенце.
– Что угодно, добрым господам? – учтиво поинтересовался он, лёгким поклоном выражая готовность выслушать просьбу своих гостей.
– Мы уезжаем, почтенный, – сказал Бахт. – Желаем получить расчёт. Не хочеться тащить в дорожной сумке старые долги.
– Расчёт так расчёт, – глазки толстяка масляно заблестели, славно две оловянные пуговицы смазали салом. Неприятные глаза.
– Этого будет достаточно? – кивнул хонанд на две кроны, лежащие перед ним.
Хозяин гостиницы скривил свои толстенькие губы в подобии скромной улыбки:
– Было бы хорошо, если бы добрые господа добавили ещё одну крону.
– Значит, три? – переспросил Бахт и, положив ещё одну монету, хитро посмотрел в жадно блестевшие глазки трактирщика. – Теперь в расчёте?
– В расчёте, – толстяк сгрёб деньги со стола и пару раз подкинул в руке, любуясь их весом и тихим звяканьем.
– А скажи, почтенный, никто на юг не собирается сегодня? – лукаво щурясь, спросил хонанд.
– На юг? В Сухельпорт? – встрепенулся трактирщик.
Бахт кивнул.
– Нет. Никто.
– Ну, что ж, – друзья встали из-за стола. – Значит, сами пойдём.
Хозяин откланялся и быстренько побежал на кухню.
– Что ты его про попутчиков на Сухельпорт расспрашивал? – удивлённо спросил Царра, вслед за другом вставая из-за стола.
– После расскажу, пошли на улицу, – усмехнулся хонанд и вдруг поднял указательный палец вверх. – О! Слышишь, дружище?
Царра замер и прислушался. Шум волн, лизавших скалы, далёкий крик одинокой чайки, да стук в соседней кузнице – вот всё, что нарушало тишину раннего утра, какое обычно бывает в осеннем портовом городе.
– Слышишь? – настойчиво повторил Бахт.
– Да что? – немного раздосадовано спросил его товарищ, который ничего особенного так и не заметил.
– Неужто тебе не слышно, как мой конь говорит твоему: « – Куда эти бездельники подевались? Ведь, в Путь пора давно». А твой зафыркал в ответ: « – Да. В Путь давно пора».
Царра с улыбкой покачал головой:
– Да иди ты, Бахт, со своими шуточками.
Весело смеясь, друзья вышли на двор. Из конюшни долетело знакомое ржание и сердце путника радостно забилось. Ускорив шаг, он поспешил к конюшне. Войдя в её полумрак, он бросился к верному товарищу, который стоял сразу у дверей, словно уже давно ожидал своего седока. Завидев его, Хиск обрадовано заржал.
– Ах, ты мой хороший, – с улыбкой прошептал Царра, прижавшись щекой к морде коня и нежно погладил его по шее. – Ах, дорогой мой. Как ты тут? Скучал без меня? Скучал? Я без тебя очень скучал. Только прийти не мог. Извини. Не обижали тебя?
– Не обижали, не обижали, – с ироничной улыбкой сказал Бахт. – Его обидишь. Когда ты заболел, этот разбойник всех конюхов перекусал, не подпускал к себе никого. Не то, что корм от них брать. Если бы я не пришёл, всех бы перетоптал.
При этих словах Хиск фыркнул, покосившись на хонанда, и весело заржал, будто знал, о чём идёт речь.
– Смеётся, стервец, – улыбнулся Бахт. – Понимает, про что я.
– Ладно, ладно, – поглаживая коня по гриве, Царра проверил седло и сбрую. Всё уже было подготовлено. Даже ножны приторочены к седлу, и дорожные сумки были туго набиты припасами.
– Ты постарался? – спросил он друга, кивнув на снаряжение.
– Кто ж ещё? – ответил тот, хитро улыбаясь. – Надо же кому-то позаботиться о предстоящем пути, пока кто-то в банях парится.
Царра усмехнулся, покачав головой, и кивнул в сторону дверей.
– Пошли?– сказал он.
– Давно пора, мой друг, давно пора, – хонанд взял под уздцы своего коня. – Дорога нас заждалась. Она хоть дама и богатая на терпение, но злоупотреблять им не стоит. Это может очень плохо закончиться.
Царра погладил Хиска по гриве и прошептал ему на ухо:
– Пора, мой хороший.
Вороной фыркнул, соглашаясь со своим седоком. Они вышли из конюшни вслед за Бахтом и его конём.
– Хороший день для того, чтоб отправиться дальше, – улыбнулся хонанд, жмурясь на низкое солнце, и, кивнув товарищу, взлетел в седло. – Продолжим свой Путь, друг мой. И да поможет нам Небо.
Кони шагом двинулись по улице к городским воротам, унося своих седоков на юго-восток, где раскинулся средь лесов Крунеберг, престол короля Варга. Люди, спешащие по своим делам, на миг замирали, подняв глаза, и провожали взглядом двух странных путников, дивясь тому, что те вдвоём собрались в дальний путь через края, которые не славились своим гостеприимством к одиноким странникам, и в которых только караван с хорошей охраной мог чувствовать себя в безопасности. Редким счастливчикам удавалось пройти этой дорогой в одиночку, не принимая, конечно же, в расчёт королевских гонцов, у которых были самые быстрые и выносливые кони в Варгрике. Что касается остальных, то для них такая поездка могла дорого обойтись. Но разве может такая мелочь помешать сердцу, влекомому жаждой истины? Тому, кто хочет найти то, что ищет – любая дорога подходит.


Глава 12. Путь к Крунебергу.

Покинув Норгард через те же самые ворота, которыми неделю назад вошли в город, путники поднялись на прибрежные холмы. Снег, так напугавший торговый люд своим преждевременным появлением, уже растаял и лишь развёл слякоть. Кони взбирались по тракту с большим трудом, и всадникам пришлось спешиться, чтобы тем было легче.
Неунывающий Бахт и тут нашёл повод для веселья.
– Смотри не упади, а то съедешь на заду обратно в Норгард. Возвращаться – плохая примета! – засмеялся он, наблюдая за товарищем, подошвы которого угрожающе скользили по мокрой глине.
– То снег, то дождь, кошмар, – бурчал тот, вцепившись в луку седла. – Сюда шли, чуть не замёрзли, идём обратно – грязь под ногами хлюпает. Чудесно! Просто чудесно!
– Что же ты хочешь, мой друг? – улыбнулся хонанд. – Капризная северная погода. Привычная для этих мест. Ты потерпи ещё немного, уже почти дошли.
– Он ещё говорил, что я хороший человек?
– Кто?
– Моряк тот. Тогда погода ясная была, когда к острову Берры ходили.
– Ну, да. Действительно, необычно.
– Вот и он так говорил.
– Наверное, у него были на то основания…
– Получается, что теперь я плохим стал? – усмехнулся Царра.
Его спутник хмыкнул в ответ.
– Это вряд ли. Ты такой же хороший как и эта прекрасная погода.
Они справились с подъёмом и уже на вершине холма взобрались на спины коней, которые были признательны своим седокам за то, что те позволили им преодолеть трудный путь налегке. Хотя благодарить было не за что. Будь по-другому, свалились бы в грязь все вместе.
Царра обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город.
Тот продолжал жить своей жизнью. Казалось, что он не заметил ухода случайных гостей, которые покинули его, так же, как и пришли. Сколько их было на его веку, этих странников, ищущих что-то на его улицах, и сколько ещё будет. Всех не упомнишь. Как не помнит берег всех волн, что бросаются к нему на грудь и убегают, вновь оставляя его голым.
В тёмном море виднелись паруса рыбацких лодок, снующих средь скалистых островов, над которыми нависло серое небо. Королевская пристань опустела,  с неё исчезли громоздившиеся у причалов бесчисленные тюки и бочки. Их взял на борт последний из фернланнских кораблей. Накануне утром он ушёл за горизонт, чтобы вновь вернуться, с началом судоходства. На верхней площадке маяка, попыхивая трубкой, стоял старый смотритель. Чуть сдвинув на затылок широкополую шляпу, он внимательно рассматривал в подзорную трубу окрестности – морской простор и прибрежные холмы. Взгляд его скользнул по тракту и зацепился за двоих всадников. Заметив, что один из них смотрит в его сторону, он поднял руку в прощальном жесте. Тот с улыбкой ответил тем же.
– Да поехали уже, дружище! – окликнул своего спутника Бахт. – Хватить руками размахивать
Царра осторожно тронул пятками бока вороного, и тот начал спускаться с холма, ступая по следам хонандского скакуна. Растущие по обочинам ели провожали их до самого конца склона, помахивая вслед мокрыми ветками, и роняли с иголочек капли талого снега, словно чистые слёзы свои.
Справившись со спуском, путники повернули влево, куда уходил разбитый тракт. Сентиментальный чудак, он бережно хранил следы караванов, чьи повозки всю осень оставляли в его теле глубокие колеи. Теперь они досыта наполнялись талым снегом и мелким дождём. В такую погоду полагается сидеть в тёплом доме, у весёлого огня, и потягивать горячее вино, а не отмерять конным шагом раскисшую дорогу.
Путешественники кутались в плащи и, надвинув капюшоны на лица, старались не говорить попусту. Даже обычно весёлый Бахт не изъявлял особой охоты тараторить в такой обстановке. Каждый из них был наедине с собою, всецело поглощённый раздумьями, живя в своих воспоминаниях. Два мира шли рядом, едва касаясь друг друга. И удивляться здесь совершенно нечему – подобное повсеместно встречается среди людей, не зависимо от того насколько они близки.
День за днём, кутаясь в сырые дорожные плащи,  под хмурым небом друзья продвигались к своей цели. Осень всё лила и лила серые дожди, превращая дорогу в размытое непроходимое болото, под копытами коней хлюпала редкая грязь, а из-под капюшонов странникам видны были лишь мокрые гривы и разлетающиеся в стороны брызги раскисшей земли.
Постоялые дворы, отстоявшие друг от друга в дне пути, были настоящими райскими уголками, в которых можно было просушить одежду и выспаться. На одиноких путников с подозрением смотрели королевские ратники, обитающие в сложенных из брёвен сторожевых постах, расположенных  на тракте. Тем казалось необычным передвижение не с караваном, а в одиночку. Бравым стражникам повсюду чудились шпионы и разбойничьи уши, но к этим двум путешественникам они не придирались. Останавливали, правда, пару раз, но шутки хонанда и серебряная крона решали всё практически мгновенно. Царре эти служивые были весьма неприятны, ибо чем-то походили на людей Наместника. Всё тот же непонятный взгляд. И не то чтобы на тракте, ведущем в Крунеберг, ратников было много, но, где бы ты ни остановился, присутствие не всегда трезвых стражей бросалось в глаза, подобно паре бродячих псов на пустынной улице. Бахт сразу же заметил, что эти встречи не на шутку раздражают его попутчика, потому что у того, как и у всех прямых людей, всё было написано на лице, и попросил того скрывать свои эмоции.  Понимая разумность этой просьбы, Царра пообещал быть сдержанным, но вечером этого же дня нарушил своё обещание.
Когда друзья въезжали на один из так неотличимо похожих друг на друга постоялых дворов, он не удержался от колкого замечания.
– И чего это они вечно такие настороженные? – спросил он.
И спросил потому, что первые, кто встретился им, были именно двое стражников. Те сидели на лавке у стены длинного сарая, укрывшись под дощатым навесом от, казалось, вечного дождя. Между ратниками стояла глиняная бутыль, к которой они по очереди прикладывались и с присущей им бесцеремонностью разглядывали прибывших.
Место, в которое завернули путники, находилось в семи днях пути от северного побережья. Постоялый двор расположился у моста из дикого камня, по которому тракт пересекал лесную речушку. Забор из плохо отёсанных сосновых кольев ограждал вытоптанный участок земли от густого бора, растворившегося во тьме поздней осени. За частоколом по левую руку от входящего находился трактир, прямо располагались сараи, а справа была конюшня – захочешь перепутать, не получиться. Будто какой-то безымянный строитель в своё время прошёл по тракту, поставив на всём его протяжении одинаковые постройки.
– Служивый люд. Чего ты от них хочешь? – Бахт ответил тихо, чтобы не привлечь внимания стражей, но при этом не удержался и подсыпал перцу. – Нелёгкая доля – загнали в глушь и наказали сторожить караваны от разбойников.
– Так от одного двора до другого день пути, – удивлённым шёпотом возразил Царра. – Они же не в состоянии защитить обоз на таких расстояниях.
– Они и не защищают, – хитро улыбнулся хонанд. – У них немного иная задача. Они следят больше за трактирщиками, чтобы те не наушничали. И если что подобное за одним из них приметят, тут же вздёрнут на кривой сосне.
– Вот оно что. Тогда, понятно. Так, и в правду, от них пользы гораздо больше.
– Посылают сюда на службу людей не особо, чтобы храбрых, – сказал Бахт, кивнув на стражника, который, пьяно икая, вышел в этот момент из сарая. Еле выговаривая ругательства, обращенные к встретившим его снаружи дождевым каплям, тот замахал на них руками, как обычно отгоняют мух, и нетвёрдой походкой подошёл к свои товарищам.
С ехидной усмешкой хонанд продолжил:
– Но жутко ответственных. До того ответственных, что они порой провожают караваны до соседнего постоялого двора, что категорически запрещено предписаниями.
– С чего это вдруг?
– Деньги даже в этой глуши остаются деньгами. И очень грустно служивым видеть, как они проплывают мимо. Вот и вынуждены купцы скрепя сердце принимать предлагаемую им охрану.
– Вот ведь дармоеды…
– Тише ты.
Друзья завели скакунов в конюшню и, привычно отказавшись от помощи служки, сами поухаживали за своими верными товарищами. Дав воды и корму, они забрали с собой дорожные сумки и вошли в трактир.
Это заведение ни чем не отличалось от всех виденных ими на Норгардском тракте. Гостиный зал был полон местного и подорожного люда. Здесь собрались крестьяне, для которых трактир был местом встреч и переговоров, а также – ремесленники, ищущие заработка в лежащих на некотором отдалении от большой дороги селениях. Отдельно держались немногочисленные стражники, на куртках которых красовалась варгрикская корона, поддерживаемая двумя стоящими друг против друга медведями – сочетание королевского герба с гербом местного барона. Вместе со служивыми сидели гонцы с кожаными, опечатанными сургучом сумками на плече.
Хозяин постоялого двора, сухощавый мужчина пяти десятков лет, лично ходил среди гостей, живо вставляя слово в их беседы, и, казалось, знал каждого из них по имени. Оно и неудивительно, ведь почти все они если не постоянно, то довольно часто появлялись в его заведении. Заметив двух чужаков, трактирщик сразу же к ним подошёл.
– Что угодно добрым людям? – с простительным любопытством он разглядывал гостей, переводя светлые выцветшие глаза с одного на другого.
– Ночлег и стол, – улыбнулся хонанд.
– Это завсегда, пожалуйста, – трактирщик широким жестом обвёл вокруг себя и с лёгким поклоном показал на стол с одиноким посетителем у запотевшего оконца.
– Стелиться тоже там? – пошутил Царра.
– Что вы, уважаемые, – забеспокоился хозяин. – Комнаты наверху. Чудесные, чистые, тёплые. Одно удовольствие стоять у нас на постое.
– Ну, что же. Это нам подходит, – кивнул Бахт и подмигнул собеседнику. – Потому что мне на полу тоже не очень удобно.
Трактирщик понял, наконец, что гости шутят, и засмеялся, растянув тонкие губы и показав при этом прокуренные жёлтые зубы.
– Какова плата, почтенный? – спросил хонанд.
– Крона, добрые люди. Всего одна крона. И… деньги вперёд.
– Милосердное Небо! Как же я люблю эту цену, – улыбнулся Бахт. – Кто бы только знал!
Он протянул бывшую наготове монету.
Трактирщик  взял её, с почтением поглядел на профиль короля и спрятал в один из широких карманов, нашитых на жилетке.
– Покои вам служанка покажет, – сказал он и окликнул находившуюся поблизости девушку, что собирала со стола грязную посуду. – Эй, Трула! Проведи наших гостей на второй этаж, в комнату, что плотник с сыном занимали.
Девушка оставила своё занятие и подошла к ним, опустив глаза, как того требует обычай. До того как она замерла в ожидании дальнейших слов хозяина, Царра увидел необычайную грусть в её взгляде. Не успел он это отметить про себя, как в гостином зале поднялся шум. Посетители за столом, с которого служанка только что убирала тарелки, недовольно загалдели и потребовали, чтобы она немедленно вернулась. Что ни говори, а хмель не добавляет вежливости людям, а уж тех, которые и не имели её вовсе с лёгкостью превращает в скотов.
– Да тише ты, Хеггер, – прикрикнул трактирщик на одного особо разбушевавшегося. – Вернётся и приберёт. Займись лучше своим делом. Пойди, дров наруби. А будешь бузить – закрою в свинарнике, там найдёшь себе компанию достойную тебя.
Недовольно забурчав, пьяный всё же успокоился и вернулся к своей кружке, а вместе с ним и остальные его товарищи. Со слегка торжествующим видом трактирщик повернулся к гостям и, кивнув на стоявшую рядом с ним служанку, сказал:
– Трула покажет вашу комнату, а когда разместитесь, спускайтесь вниз. Я распоряжусь подать ужин.
Согласно кивнув, путники пошли за девушкой наверх. Чуть подобрав полы длинной юбки, расшитой красными нитками, она грациозно ставила ножки на почерневшие от времени ступени, передний край которых был сильно сглажен тысячами проходивших по ним подошв. Светлые, льняные волосы служанки были заплетены в толстую косу, доставая ей чуть пониже спины, как раз туда, куда с многозначительной улыбкой Бахт указал смеющимися глазами. Этим он безмерно смутил и вогнал в краску следовавшего за ним друга. Чувствуя, как пылают его щёки, тот беззвучно цыкнул на хонанда, но от одобрительной улыбки сдержаться не сумел.
Поднявшись на второй этаж, они проследовали к комнате, которую трактирщик предоставил для ночлега. Она оказалась небольшой с двумя кроватями и окном, выходившим в сторону леса. Показав гостям горницу, служанка сразу же вернулась в гостиный зал. Она даже не отреагировала на шутливые замечания одного из них касательно убранства комнаты. Бросив дорожные сумки в угол, путники тоже направились за обещанным ужином.
Они нашли его на месте у окна, которое указал трактирщик. Две тарелки с жареными грибами, кашей и куском варёного мяса уже ждали их. Как только друзья сели на лавку появился кувшин с двумя деревянными кружками. Их принесла Трула, которую хонанд проводил со своей хитрющей улыбкой. Человек, изначально сидевший за столом, оторвался от созерцания объедков на своей тарелке, с безразличием посмотрел на подсевших к нему соседей и снова погрузился в раздумья.
– Ну, что же. Приступим, – с довольной улыбкой потёр руки Бахт. По кружкам он разлил душистый напиток, хорошо знакомый им по предыдущим постоялым дворам.
– Надо честно проедать свою кровную крону.
Они выпили мёда взялись за еду, молча поглядывая по сторонам. Царра несколько раз ловил на себе взгляд молчаливого соседа и тоже стал мимоходом разглядывать его. Не замечать его было просто неприлично. Не бездушный же он предмет, в конце концов. Да и поговорить с кем-нибудь из местных не мешало. Лучше всего было бы расспросить хозяина о здешней жизни, но тот был занят разговором с двумя богатыми крестьянами. Те сидели за столом в центре зала, аккурат под люстрой, сделанной из старого колеса. Какой-то умелец, скорее всего местный кузнец, приладил к нему три цепи и подвесил параллельно полу, не высоко, так чтобы без труда дотянуться до него, но и не низко, чтоб гости головой не бились. На широком ободе и спицах в заплывшие талым воском гнезда были вставлены толстые жёлтые свечи, тускло освещая ровным светом трактирную публику. Царра внимательно её изучил – крестьяне, служивый люд и  ремесленники. Их можно было отличить по одежде, труда это не составляло. Грубо сотканные серые рубахи, поверх них вышитые по кайме крупным зигзагом жилеты чёрного и синего цвета, остроносые туфли из грубо выделанной кожи да белые обмотки – это селяне. Странствующие ремесленники, те больше предпочитали сапоги и стеганые куртки. Но даже если в баню всех загнать, то от крестьян их можно безошибочно отличить по трубкам, которые даже погасшие ни на мгновение не выпускаются ими изо рта.
На фоне остальных посетителей сосед Царры по столу, обращал на себя внимание своим убранством – одет он был в штаны из тонкой оленьей кожи и куртку из того же материала. Сапоги на мягкой подошве и безрукавка из медведя, мехом наружу, довершали наряд. Под стеной, на земляном полу, лежала охотничья сумка, а рядом с ней – налучь и колчан на десять стрел. Возраст незнакомца, хотя тот и был далеко нестар, точно определить было сложно, этому мешали давняя щетина и какие-то неимоверно усталые глаза.
Заметив, что их сосед перестал заглядывать в свою кружку, но продолжает сжимать её ручку, хонанд смекнул, что та опустела. Он тут же придвинул кувшин к сотрапезнику и на немой вопрос последнего широко улыбнулся:
– Угощайся, уважаемый.
– Благодарю, – буркнул незнакомец, но к кувшину не притронулся, а протянул свою посуду.
Бахт понял, что к чему и наполнил её до краёв, так, что вспенившийся мёд едва не перелился через край. Глаза незнакомца уважительно блеснули, а хонанд разделил остаток со своим другом.
– За всё хорошее, – сказал он.
Незнакомец хмыкнул и с осторожностью поднёс край кружки к губам. Жадно выпив изрядную часть, он выдохнул в блаженстве и вытер небритый подбородок.
– Яккер, – представился он.
Голос у него был хриплый, какой обычно бывает утром после хмельной гулянки. Бахт по обыкновению представил сначала себя, а после и своего товарища. Видя, что разговор налажен и не желая упустить нить, он сразу же принялся за расспросы.
– Что нового в ваших краях? – задал он обычный для их странствия вопрос.
– Ты разве про старое что-то слыхал? – благодушно усмехнулся сосед.
– Время не стоит на месте. Всегда найдётся, что рассказать.
– Ну, если то, что у мельника волки корову задрали – это новость…
– Давно?
– Неделю назад.
– Что за волки?
– Да. Что за волки? – спросил Царра, вспомнив их недавние приключения.
– Вам не всё равно? – Яккер настороженно посмотрел на собеседников.
Он что-то явно не хотел рассказывать, и те это сразу почувствовали. Хонанд успокаивающе улыбнулся и пояснил:
– Мы имели счастье видеть кое-что на Каменных Воротах.
– Это на старом Бронзовом тракте?
– Именно.
– Что же вы видели? Если это не секрет, конечно же.
– Не что, а кого. Необычайно крупных зверей… Волков…
Услышав это, Яккер переменился в лице. Если быть точным, то оно застыло каменной маской. От хонанда это не ускользнуло, он продолжил, внимательно наблюдая, как бледнеет их новый знакомец.
– Загривок и грудь у них чёрные, и ведут они себя странно…
– Как? – голос соседа ещё больше охрип.
– Как люди.
С хитрой усмешкой хонанд посмотрел на замолчавшего собеседника, который, казалось, лихорадочно перебирает что-то в памяти.
– Ты тоже их видел, не так ли? – спросил он соседа. Тот вздрогнул и оглянулся вокруг, будто хотел убедиться, что их не слышат. Осторожность его была абсолютно излишня, поскольку все были заняты своими разговорами. В однотонном гудении любые слова увязали, как нож в шерсти, и становились неразличимы уже в двух словах от говорящего. Успокоившись немного, он отпил и утвердительно кивнул на вопрос Бахта.
Тот снова спросил:
– Здесь?
– Как я уже сказал, у мельника волки корову задрали.
– Ну, разве это новость, – шутливо съязвил хонанд.
Яккер отреагировал на это весьма напряжённой улыбкой. Она походила на солнечный луч, пробившийся в случайную щель между разорванных осенних туч, когда их гонит быстрый ветер. Робкий, холодный, не имеющий ничего общего с летним собратом.
– Он меня и попросил изловить их, – сказал он, облизнув губы, и пояснил. – Ведь я – охотник. С лесного промысла живу. Бью лосей и оленей для нашего барона, хозяина Лиллабрука и прилегающих деревень. Пушного зверя добываю, лису, бобра с северных гатей. Продаю в Крунеберг. Волков тоже бить приходилось, когда они досаждать начинали, но это не часто случалось, зимой в основном. Задерут лошадь вместе с  крестьянином, что через лес рискнёт один проехать. Ну, да ладно. Дело обычное. На этот раз пошёл я выслеживать зверя, покусившегося на корову мельника. Следы сразу мне не понравились – крупные как для волчьих, даже через чур, а у зарезанной скотины вообще пропали, будто зверь в небо улетел. Прошёл я по его следу в ту сторону, откуда он появился и увидел такое, что пожалел о том, что взялся за это дело.
Друзья подождали, пока Яккер не промочил пересохшее от волнения горло и не продолжил свой рассказ.
– Волчий след привёл меня к дальнему хутору. Он верстах в пяти отсюда находиться. Там семья жила – отец с матерью и двое сыновей. Все их знали. Старший, кстати, жених Трулы.
– Этой Трулы? – кивнул Бахт через плечё в сторону кухни, в которую служанка уносила поднос с горой грязной посуды.
– Да, – кивнул охотник, бросив короткий взгляд на девичью фигуру. – Сама она сирота. Отца не было никогда, а мать прачкой у нашего барона работала. Померла она, когда дочке года два было.
– Отчего?
– В прорубь провалилась…
– Утонула?
– Нет, мужики, что рубили дрова у берега, услышали и вытащили, но её лихорадка достала. Сгорела за пару дней.
– Вот беда.
– Да уж. Дочь бароновой прачки трактирщик вырастил. То есть не вырастил, а с голоду помереть не дал. Держит её теперь возле себя и постоянно напоминает о своей доброте.
– Ну, а жених её что?
– А что "жених"? Хороший парень, работящий. Трула рада была его ухаживаниям, своего угла хотелось. Пожениться собирались они этой осенью. Я её жениха хорошо знал. Часто здесь его видел, когда он приходил, чтобы с любимой повидаться.
– Почему говоришь, что знал? – поинтересовался Царра. – Где он теперь?
– Я же говорю, пришёл я на хутор, а там нет никого.
– Дай угадаю, – усмехнулся хонанд. – Кругом следы волчьи, а в хлеву скотина зарезанная. Так?
Яккер обомлел и подозрительно покосился на собеседника. Тот засмеялся:
– Да не беспокойся ты. Говорю же, что мы такое уже встречали.
– Всё так и было, – подтвердил охотник.
– Оттого и Трула такая печальная? – поинтересовался Царра.
– Да. Переживает очень.
– Да уж. Есть от чего переживать…  Ну, а ты что по этому поводу думаешь?
– Тёмное дело. Я селянам сказал, чтоб стереглись, и поставил волчьи капканы. Мельник для этой цели двух ягнят не пожалел. Через день прихожу проверять…
Рассказчик опасливо оглянулся и замолчал. Рядом с ними стояла служанка, явно услышав их разговор. Бахт вежливо улыбнулся ей:
– Милая Трула, принеси нам ещё кувшин мёда. А то этот совсем опустел.
Девушка молча кивнула и с заметной неохотой ушла. Посмотрев ей вслед, Яккер вздохнул. Он сокрушённо покачал головой:
– Вот бедняжка…
– Ну, так что ты в капкан поймал? – потормошил его хонанд.
– Поймал. Уж такое поймал, – тот снова оглянулся и тихо сказал. – Руку.
– Какую руку?
– Левую.
– Людскую?
– Ну, а чью же ещё? – засмеялся охотник и торжествующе посмотрел на собеседников. Он допил остатки мёда и, вытерев рукавом губы, сказал:
– И что самое интересное, руку то отгрызли.
– Даже так, – хмыкнул весьма заинтересованно Бахт. Царра ребром ладони протёр запотевшее окно и прошептал:
– Действительно интересно.
Служанка принесла кувшин. Подождав пока она отойдёт, Яккер продолжил:
– Я селянам об этом говорить не стал. Вы первые, кому поведал, потому что люди вы, по всему, надёжные.
– Есть такое, – шутя, засмеялся Бахт и разлил мёд по опустевшей посуде.
– Ну, а всё-таки, сам что думаешь?
– Да оборотень это, и гадать нечего, – равнодушно ответил охотник, поднимая кружку. Его, видно, уже разобрал хмель, и история им же рассказанная перестала казаться ему такой уж таинственной.
– Выслежу зверя и изведу. На этот случай у меня имеется верное средство, – Яккер поднял с пола колчан и вынул из него одну стрелу. – Вот. Заговорённая.
С нескрываемой гордостью он протянул её Бахту. С вежливой улыбкой тот взял и, повертев в пальцах, передал своему другу, который проявил больший интерес к этой вещи.
– Совиное перо, – пояснял Яккер, наблюдая, как Царра изучает стрелу.
Проведя пальцем по упругому оперенью, тот кивнул:
– Я знаю.
– Эти стрелы склеены из четырёх пород деревьев, растущих в священной роще Эльдеверд. А наконечники отлиты из бронзы. Только не простой. Я продал капкан, а вырученные медные монеты расплавил. После добавил россыпного серебра, которое северные дикари добывают.
– Бердары?
– Нет, не эти. Другие. Они живут в непроходимых лесах на севере, в половине пути к Звенящим Горам. Их деревни стоят на сухих местах посреди болот, оттого туда, кроме как по реке на струге, и не дойти. Приплывают они весной и осенью, меняют у наших купцов меха и серебро. Причём ничего кроме соли за свой товар не берут. У них и сменял серебра.
– Почему же крону простую не взял? Денег что ли пожалел?
– Не в этом дело… Тут метал нужен чистый. Понимаешь? Иначе заговор силы иметь не будет.
– Кто же заговаривал? – Царра вернул стрелу владельцу, и она легла в колчан к своим сёстрам.
– Алвис, колдун из Эльдеверд. Сильный чародей. Никто не знает, сколько лет живёт он на этом свете. Ещё прадеды наши ходили к нему за советом и помощью. Даже барон не решается его трогать.
– За что?
– За нарушение королевского указа о запрете всего, с чем не согласны жрецы Храма. Но Алвису это нипочём, люди к нему всё равно идут и идти будут. Да и защитит ли меня молитва в Крунеберге лучше заговора в Эльдеверд? – Яккер скептично усмехнулся. – Это вряд ли.
Он снова промочил горло.
– Стрелы есть. Теперь только осталось найти логово зверя и вогнать одну из них ему в грудь.
– Всего-то делов, – усмехнулся Бахт.
– Ха, знаешь, как я стреляю, – охотник не обиделся на слегка ироничный тон собеседника, лишь благодушно улыбнулся. – Белку могу сбить, когда она с дерева на дерево скачет. И все тебе скажут, кого не спроси в округе, что лучшие шкуры – это шкуры добытые Яккером.
– Верю, верю, уважаемый, – засмеялся хонанд, подливая в быстро пустеющую посуду собеседника.
– И правильно делаешь, – расплылся в улыбке тот. Язык его уже начал заплетаться и все белки в округе облегчённо вздохнули.
Собеседники выпили ещё кувшин мёда, и разговор сам собой затух. Люди в трактире тихо говорили между собой, убаюкивая монотонным гудением, и охотник стал клевать носом. Царра снова протёр запотевшее окно и безуспешно попытался разглядеть что-либо за дождливой тьмой. Бахт толкнул его в бок.
– Пойдём, что ли ночевать?
– Пойдём.
Друзья оставили нового знакомого и поднялись к себе, по пути прихватив с чьего-то стола огарок.
– Скажи, пожалуйста, неужели и сюда добрались? – вслух размышлял Царра, умащиваясь на застеленной овчиною лавке. – Может, это наши?
– Что? – переспросил Бахт, уже начиная дремать.
– Наши, говорю, волки?
– Наверное… Какая разница? Обрадуются они тебе, что ли?
– Как-то странно всё это…
– Не мешай, дай выспаться.
Утомлённые дорогой, друзья заснули.
Царра открыл глаза и не сразу понял, что происходит. Серое утро, предрассветный час и присущая этому времени полная тишина. Даже дождя не было слышно, он, всё-таки устал и решил отдохнуть. В грязное окно смотрел тоненький серп убывающего месяца. Осень, видно, не увидела его в кромешной тьме и, зацепившись,  подрала своё платье. Заметив же досадную оплошность, она в огорчении разбросала серые клочья по небу.
– Приснилось, что ли? – удивлённо прошептал Царра, приподнявшись на локтях.
Он прислушался к тишине, хмыкнул и снова прилёг. Но тут протяжно заржал Хиск, а вслед за этим раздался дикий вопль, от которого похолодело в груди. Он сел на краю лавки и зашарил босыми ногами по полу, нащупывая впотьмах свою обувь.
Кричали во дворе. Там послышалось хлюпанье шагов, и бледный отблеск факела проплыл по бревенчатому потолку.
Бахт вскочил с лавки и бросился к окну, пытаясь хоть что-то разглядеть.
– Что там? – встревоженным шёпотом спросил его товарищ, натягивая найденные сапоги.
– Да непонятно, – с досадой бросил хонанд  и тоже принялся обуваться, прислушиваясь к нарастающему шуму голосов.
Трактир возбуждённо загудел, заскрипели двери. В конюшне тревожно метались кони. Друзья выскочили из своей комнаты и бросились по лестнице вниз. В гостином зале было полно народу, всех переполошил странный вопль.
– Слышали? Слышали, друзья? – взволнованным голосом спросил Яккер, увидев своих вечерних собеседников. Вопрос был задан под влиянием эмоций и ответа не требовал. Весь трактир был на ногах, разве что, кроме мертвецки пьяного кровельщика, который так и продолжал спать на лавке. Охотник закинул за плечё колчан и выбежал наружу, оттолкнув от дверей нерешительно мявшихся постояльцев, которым хоть и хотелось прояснить ситуацию, но вместе с тем сделать это было слишком боязно. Царра бросился вслед за Яккером, а за ним и хонанд, предоставляя возможность и остальным почувствовать себя храбрецами.
Друзья нашли своего приятеля посреди двора, где он, склонившись, разглядывал бездыханное тело трактирщика. Там же стоял и Хеггер, с лицом, вырезанным из куска мела. В левой руке дровосека был топор, в левой он держал факел, освещая мертвеца, от которого быстро растекались кровавые змейки, переползая от одного волчьего следа к другому.
– Разбудил меня, велел дров нарубить, – бормотал Хеггер, рассказывая, казалось, самому себе. – Иди, говорит, к брёвнам, а я в сарай пойду. Я его обругал, как водиться, и за ним следом во двор пошёл. А тут такое. Откуда-то сверху здоровый волчара как сиганёт старику на спину, как повалит его и в горло… как вцепится. Я и глазом моргнуть не успел. Кинулся на зверя с топором, да куда там…
Подошедшие люди сгрудились кольцом вокруг тела, напирая друг на друга, чтобы разглядеть, что произошло. Бранью расчищая себе дорогу, через толпу пробились двое стражников. Когда их глазам открылась жуткая картина, они с подозрением покосились на Хеггера.
– Да не он это, – усмехнулся Бахт, видя, что те уже готовы скрутить заподозренного в худом деле дровосека.
– Кто же тогда? – сурово насупился один из них, краснорожий здоровяк, явно не веря неизвестному заступнику.
– Оборотень, – тихо молвил Яккер.
Едва он обронил это слово, все присутствующие загудели. Для тех, что ближе стояли, оно прозвучало чётко, задние, не расслышав, принялись переспрашивать у стоящих перед ними, и страшное слово поползло по толпе, как огонь по сухостою. Люди не знали, что и думать. Для них, лучше бы это был Хеггер. Понятно и просто, убил буян хозяина, в петлю его – душегуба, вздёрнуть на придорожном дереве и делу конец.
– В погоню надо, пока далеко не ушёл, – предложил Яккер.
– Да, в погоню, – робко предложил чей-то голос.
Все неодинаково отнеслись к этой затее. Люди потихоньку попятились от покойника, как будто тот собрался попросить у них в долг.
– Ну, что же? Кто пойдёт со мной? – спросил охотник, подстегнув окружающих его зевак.
Купцы и крестьяне мигом засобирались в дорогу, торопясь покинуть постоялый двор, стражники, оседлав коней, поспешили к своему барону, сообщить новость, а Хеггер не преминул воспользоваться поднявшейся суматохой и юркнул за сарай. Даже не совсем протрезвевший кровельщик, всё же разбуженный шумом со двора, смекнул, что твориться вокруг и прибился к спешно отъезжающим постояльцам. Лишь десяток смельчаков, похватав какое было оружие, собрались идти в лес по следам зверя. Сначала они тоже хотели уйти, как и все, но им придал невероятной смелости вид колчана с заговорёнными стрелами. В высоко поднятой руке Яккер потрясал им, как знаменем, и люди приободрились. Даже глаза их азартно загорелись, не оставляя и тени только что лившегося через край страха. Когда они уходили, Царра вопросительно посмотрел на друга. Тот отрицательно покачал головой:
– Это не наше дело.
– Эй! Вы идёте? – окликнул их охотник, уже вышедший со своим отрядом за ворота.
– Нет, – ответил ему хонанд и, проигнорировав разочарованный жест, сказал другу. – Уходить надо. И поскорее.
Двор опустел, все разбежались кто куда. Служек не было видно, вновь воцарилась нарушенная тишина, и если бы не прикрытый мешковиной труп трактирщика, можно было подумать, что здесь вообще ничего не произошло. Рассветное солнце впервые за семь дней показалось среди рваных облаков.
Друзья вывели своих скакунов на двор и принялись торопливо их седлать. Кони взволнованно храпели, что можно было объяснить присутствием мертвеца, и никак не желали успокаиваться, несмотря на все старания своих седоков.
Бахт остался с вороными, а Царра пошёл забрать дорожные сумки, оставленные в комнате. Пройдя по пустому трактиру, он поднялся наверх и, быстро схватив вещи, поспешил с ними обратно. Сердце почему-то тревожно стучало.
Глупое сердце. Чего беспокоиться? Что может случиться в пустом доме, по которому эхом летят лишь твои собственные шаги?
Когда он проходил через гостиный зал, в глубине дальней стороны, куда не доходил свет затуманенных окон, послышался неясный шум. Сердце ёкнуло, и за шиворот заполз противный холод. Царра замер и медленно повернулся. Из сумрака зала на него смотрели два горящих тёмным пламенем глаза.
Огромный волк запрыгнул на стол и, пригнув голову, пошёл по неубранным тарелкам, не отрывая взгляд от человека. Тот сглотнул и медленно отпустил ремни коснувшихся пола сумок. Его руки были пусты, а меч, спасший его на Каменных Воротах, остался в ножнах у седла, с левой его стороны. Кричать Бахту было глупо, бежать – тем более, оставалось надеяться на чудо.
Волк подошёл совсем близко, глухое рычание раскатами далёкого грома звучало в пустом помещении и странно отражалось в углу, из которого зверь появился. Там оно почему-то становилось женским, дрожащим от слёз, голосом, который шептал – «Не надо, прошу тебя, не надо». Царра подумал, что ему это кажется, ведь так не бывает. Но тут он разглядел фигуру позади волка и узнал в ней Трулу. Это она шептала, и, слыша её голос, зверь словно разрывался между настойчивой мольбой девушки и своим намерением. В жёлтых глазах зверя было видно, как идёт в его душе борьба, словно ему накинули аркан на шею и натянули со всей силы. И тут уж неизвестно, кто верх возьмёт – аркан или шея.
В этот миг с треском распахнулась дверь, и в трактир влетел хонанд, сживая в руке обнажённый меч. Волк зарычал и сжался для прыжка. Перепуганной горлицей голос Трулы взлетел под потолок – «Не надо!». И Царра крепко зажмурился, но не от страха, а от безграничного отчаяния этого крика. Он пригнулся, уклоняясь от летящего над ним зверя и от рассёкшего воздух клинка. На щеке почувствовал горячие капли и, оглянувшись за спину, увидел бившегося в конвульсиях волка. Он перевёл взгляд на Трулу, та стояла, держась за край стола, и зажимала рот ладонью с краем платка.
– Цел? – спокойно спросил Бахт, поднимая с дощатого пола дорожные сумки.
Царра отрешённо кивнул и провёл взглядом Трулу, которая медленно прошла мимо него, не сводя глаз с ещё дышавшего зверя. Не глянув на двоих друзей, она опустилась на колени перед умирающим и с нежностью взяла его морду в хрупкие ладони. Девушка тихо заплакала, и по её светлому лицу покатились слёзы и закапали на тускнеющие волчьи глаза.
– Пойдём отсюда, – хонанд тихо подтолкнул друга. – Мы здесь ни к чему.
Они поспешили к выходу под нараставший, словно весенний паводок, плач. Напуганные им, во дворе заволновались кони, будто понимали, что произошло. Они возбуждённо храпели, когда их наездники вязали дорожные сумки к сёдлам и успокоились только когда прошли через ворота.
Когда они выезжали на тракт, Бахт сокрушённо воскликнул, пропустив вперёд друга:
– Говорил же я, не наше это дело. Ой, не наше!
– Чуть было нашим не стало…, – задумчиво прошептал тот, оглянувшись на безлюдный двор.
Они рысью отъезжали от него, и плач, долетавший оттуда, становился всё тише.
– Хотел ведь не вмешиваться. Хотел же, – продолжал вздыхать хонанд, пока они шли по лесной дороге. – И зачем он полез к тебе?
– Ты как догадался, что мне конец? – спросил его Царра, когда оба немного отошли от пережитого.
– Хиск тебя спас. Его благодари. Он мне на дровяной сарай показал и, причём настойчиво так. Храпит и головой кивает в ту сторону. Я проверить пошёл, гляжу, Хеггер лежит, а голова его рядом. Тут я и понял, что зверь не один был, а с сотоварищами, и Яккер пошёл, куда те его повели. Ну а если не один зверь был, значит неспроста это всё. Вот я и поспешил к тебе.
– Успел.
– Не будь я хонанд, если бы пришёл не вовремя.
– Как думаешь, это те же звери, что и на Каменных Воротах за нами охотились?
– Да что это тебя так волнует? – усмехнулся Бахт. – Всё гадаешь, те не те. Который раз уже спрашиваешь.
– И всё же…
– Это вряд ли, чтобы те же самые. Тех кучидарские гвардейцы добили, – задумчиво ответил хонанд. – Но то, что они из одной стаи, так это точно.
Он вдруг весело рассмеялся.
– Ты чего? – удивился его товарищ.
– Яккера вспомнил. «Заговорённые стрелы из дубов Эльдеверд»… Придумать такое! Алвис и наконечники из бронзы. Это же надо.
– Но ведь разят же…
– Ну, да. Несмотря на заговоры.
Они ещё пару дней после этих событий озирались по сторонам, а на постоялых дворах прислушивались к перешёптываниям постояльцев, но через пару дней забыли о тревоге, тем более, что снова задождило. В мерзкую погоду, надо полагать, и злодеям не до злодейства своего.
В один из дней, когда путники привычно молчали, слушая хлюпанье грязи, Царра заметил на дороге что-то блестящее. Он не поленился спрыгнуть с Хиска и поднять предмет.
– Чего там? – спросил Бахт, придержав своего скакуна.
– Подкова! – радостно вскрикнул его товарищ, стирая жидкую грязь с находки.
– Говорят, что это к счастью.
– Кто говорит?
– Люди говорят. Поверье есть такое у них.
– Хм. К счастью, – Царра взобрался на Хиска и шутливо потрепал того по гриве. – Будет тебе запасная.
Вороной пренебрежительно фыркнул. Зачем ему чьЯ-то подкова?
– Странное поверье, – сказал Царра, продолжив путь.
– Чем оно тебе не нравиться?
– Кто-то потерял, у него, значит, неприятность случилась, а мне, получается, счастье привалило?
– Выходит, что так, – пожал плечами хонанд, плотно запахнув плащ в тщетной попытке спастись от надоедливого дождя и осеннего холода.
– Как-то это глупо. Тебе не кажется?
– Сам ты глупый. Можешь не брать, да и всё.
Царра задумчиво повертел подкову в руках и положил в дорожную сумку, авось пригодиться.
– Смеркается, – сказал он. – В лесу ночлег устроим?
Его спутник повременил с ответом, вглядываясь в начавшую сгущается тьму.
– Кажется, нет, – ответил он и указал вперёд. Там тускло светился огонёк, словно в оконце горела свеча.
Товарищи слегка подстегнули коней, но те, и сами, почуяв жильё, заметно прибавили шагу. На их пути показался большой бревенчатый дом, аккурат у места, где неприметная просёлочная дорога выходила из леса к тракту. Частокол окружал двор, в который вели обитые железом ворота. Со спины вороного Царра увидел конюшню и сарай.
– Собаки, вроде, нет, – сказал Бахт, заглядывая за частокол. Он сложил ладони у рта и крикнул:
– Эй! Хозяин! Хозяин! Есть кто живой?
В окне качнулась тень, и огонёк свечи исчез в глубине дома. Через некоторое время он появился в дверном проёме. Источник света был в поднятой руке пожилого человека одетого в холщёвую рубаху и жилетку из медвежьей шкуры. Подслеповато прищурившись, хозяин дома всматривался во тьму с невысокого крыльца.
– Кто вы? – неприветливо спросил он.
– Путники, уважаемый, – ответил ему хонанд.
– Путники в такую пору здесь не шастают. Разве только купцы припоздавшие. И те, кто их на тракте поджидает.
– Мы не те и не другие.
– Разный люд проходит по этой дороге. Такие тоже.
– Меня зовут Бахт, а моего друга – Царра.
– Чудные имена. Не норгардские, это точно. Из Хатиза, что ли?
– Почти. С юга. Не пустите нас переночевать?
– Заходите, раз пришли.
– Тогда ворота откройте, если не трудно.
– Да они не запираются. Толкните их хорошенько.
– Пса нет у Вас?
– Его кормить надо, – ответил старик и ворчливо добавил. – Да вы заходите или нет?
Спешившись, друзья вошли во двор. Хозяин внимательно наблюдал за ними. Царра отвёл скакунов в небольшую конюшню, а Бахт прикрыл ворота, подперев их берёзовым колом, и затем помог другу расседлать вороных. Взяв с собой дорожные сумки, они подошли к старику.
– Здравствуйте, почтенный, – обратился к нему хонанд.
Тот кивнул в ответ:
– И вам здравствовать.
Он отворил двери дома и зашёл вовнутрь, бросив через плечё:
– Ну, что стоите? Милости прошу, как говориться.
Гости вошли вслед за хозяином, который провёл их через сени в просторную комнату. Из неё ступени вели на второй этаж, а две двери – в соседние помещения. В горнице был стол с двумя лавками и закопченный камин из дикого камня. Дом был добротный, просторный, только чувствовалось в нём какое-то запустение. Повсюду виднелась пыль и в углах тускло поблескивала густая паутина.
– Присаживайтесь, добрые люди, – жестом пригласил хозяин к столу, стоящему посреди горницы.
– Благодарствуем, – улыбнулся Бахт.
Они присели на лавку, и неловкая пауза ненадолго повисла в воздухе. Гости не знали, что сказать, а хозяин молчал, разглядывая их в свете свечи, что стояла между ними.
Наконец он спросил:
– Из Норгарда идёте?
– Да, почтенный, – кивнул хонанд.
– Бывал я там в молодости. Хороший город, – сказал старик, зажигая от лучины ещё одну свечу. – И пиво там доброе.
– Это верно, – улыбнулся Царра.
Хозяин дома напоминал ему Ведуна, такой же скупой на слова, только волос на голове поменьше.
– Извините, что не угощаю, – продолжил старик. – Хозяйки в доме нет…
– Поехала куда? – наивно поинтересовался Царра.
Хозяин вздохнул и грустно кивнул:
– Уехала… Пять лет уже прошло.
– Так Вы один живёте?
– Один.
Старик с удивлением посмотрел на парня, который задаёт такие глупые вопросы. Бахт кашлянул, останавливая тем самым расспросы друга, и взяв с пола дорожную сумку, достал из неё кольцо свиной колбасы, купленной на последнем постоялом дворе.
– То, что не угощаете – не беда. Еды у нас предостаточно. На то мы и подорожные.
Царра тоже раскрыл свою сумку и на столе стали появляться нехитрые яства – хлеб, копчёная оленина, кусок сыра и вино в глиняной бутыли.
– Вы не поняли меня, – смутился старик. – Еда в доме есть. Готовить только надо, а мне это в тягость.
Он встал и прошёл в соседнюю комнату. Из неё он вернулся с миской солёных грибов в одной руке, котелок с куриной тушкой он держал в другой.
– Вот. Как раз вечером зарезал, обпатрал, а готовить уже не захотел, – пояснил он, протягивая птицу гостям.
– Сейчас сделаем, уважаемый, – улыбнулся Бахт, направляясь к камину.
– Дрова в сенях, – сказал ему вслед старик.
– А вода?
– Вода в колодце.
– Царра, растопи очаг, а я за водой, – сказал хонанд. Он взял ведро, стоящее у двери и вышел на двор. Его друг, набрав в сенях поленьев, принялся разводить огонь.
– Только смотри, много не бросай, – ворчливо сказал ему старик. – Чтоб еду сготовить и всё. Нечего дрова разбазаривать.
– Жалеете?  – пошутил Царра.
– Конечно, жалею. А как же! Не тебе же их в лесу рубить. Зима ещё впереди. И она неизвестно какой выдастся.
– Воля Ваша, почтенный.
Вскоре в камине затрещали сосновые чурки, наполняя горницу теплом. Вернулся Бахт с полным ведром и, залив куриную тушку водой, повесил котелок над огнём. Пока гости возились с приготовлениями, хозяин расставил на столе глиняную посуду. Когда же всё было улажено, Бахт разлил вино по стаканам.
– За Ваш дом, уважаемый, – сказал хонанд.
– Да что за него пить, – ворчливо отмахнулся старик.
– Хороший, просторный и комнат много.
– А, ты об этом, – довольно усмехнулся хозяин. – Такие дома в столице ставят. Подсмотрел я, как счетовод наш строился, и себе решил похожий поставить, только из дерева.
– Вы в Крунеберге жили? – спросил Царра.
– Нет, работал. Тогда ещё штольни золото давали. Двадцать лет под землёй прокопался, всё на дом копил.
Старик вздохнул и взял стакан, его гости поспешили поднять свои. Чокнувшись, они выпили, и разговор потёк веселее. Хозяин оживился, в его глазах появился блеск. Или Царре показалось? Наверное, это были просто отблески свечей. Горели то они ярко, с большими языками, и сами были немалых размеров. Таких толстых он не видел ещё. В цельный охват ладонью.
– Хорошие свечи у Вас, – сказал он, разглядывая ту, что ближе.
– Ещё бы, – довольно усмехнулся старик.
– Не жалко жечь? Дорогие, поди, – Царре вспомнился воз, сожжённый Дзваном на Каменных Воротах.
– Чего их жалеть? – пожал плечами хозяин. – Воска у меня вдоволь. Пасека моя в лесу недалеко.
– Пасека?
– Небольшая, четверть сотни бортей.
– Как вы только управляетесь…
– Ну, а чем же мне здесь прикажете заниматься? – усмехнулся старик. – Глушь непролазная. Но места тут знатные – разнотравье, липы много растёт по лесу. За моим мёдом из самого Крунеберга приезжают.
– Да вы что?
– Правду говорю… И не ленятся же… Да и купцы, бывает, прикупают для продажи в Норгарде.
– Вы мёдом торгуете?
– Мёдом и воском. С того и живу.
– Где же Ваши родные? Дом, я смотрю, большой, а Вы один.
– Сыновья у меня есть. Двое. Старший в Крунеберге живёт, служит писарем при вельможе в королевском замке.
– Да ну? Большой человек, наверное.
– А, название одно.
– Чего так? – Бахт разлил по второй.
– Честный он, а честному в стольном граде тяжело приходиться.
– Честным везде тяжело, – усмехнулся хонанд.
– Тоже правда, – кивнул старик.
– А второй сын где? – спросил Царра.
– Второй служит в войске. На Кучидаре.
Хозяин выпил и замолчал ненадолго. Затем вздохнул и, пожевав кусочек сыра, сказал:
– Я говорю старшему: « Чего ты там ждёшь в Крунеберге своём? Что потерял там? Чего ищешь?»
Один из его собеседников вздрогнул. Ему показалось, что старик его спрашивает.
«Давай, – говорю. – Возвращайся домой, пасеку расширим, и будем жить потихоньку. Женишься и заживёшь, как все живут». Дом, видите, какой поставил?
Царра кивнул, пожёвывая полоску сушёного мяса, хонанд вертел в пальцах стакан с пригубленным вином, старик продолжал:
– Хотел, чтобы сыновья женились, привели невесток, и дом был бы живым. Места ведь всем хватит.
– И что старший отвечает?
«Погоди», говорит.
Царре стало жаль старика, но слова не находились, чтобы сказать что-то ободряющее, и Бахт молчал.
– Да вам не понять этого. Молоды вы, детей, поди, нет ещё.
– Нет.
– Я ведь тоже был когда-то таким, по-другому на мир смотрел. Как и все в вашем возрасте. Мне было столько же лет, как и вам, когда нанялся на работу в рудники Суллога.
– Тяжело было на рудниках?
– А вы как думаете? – усмехнулся старик. – Но дело даже не в тяжкой работе, она такой быть и должна.
– В чём же тогда?
– Да в том, что мы добывали самородки с куриное яйцо, не меньше. Встречались даже и с капустную голову, были и такие, а получали мы за это серебром и медью. Мы вырыли столько золота, что можно было бы замостить им Замковую площадь, а денег, что платил нам отец нынешнего короля, хватало только на еду и одежду. Мои товарищи, так те всё в кабаке оставляли. Он как раз у наших домов стоял. Вельможа, что рудником заведовал, его и поставил. Такой вот «заботливый» был человек. Сын его сейчас при Храме служит, заведует поставками благовоний. Ну, это они, а мы… Лично я вот, два десятка лет не видел солнечного света, до рассвета спустишься в рудник, выходишь – солнце уже садиться. И всё это ради будущей семьи и дома… Детей вырастил, построил дом и доживаю в нём в одиночестве.
– Тоскливо одному? – участливо спросил Царра.
– Да я привык. Торговый люд иногда заглядывает, да и деревня есть неподалёку. Туда, бывает, езжу муки купить, масла. Порой в Крунеберг наведываюсь, сыну припасов свозить. Собирался вот на неделе, да лошадь расковалась. И ладно б расковалась, а то ведь ещё и потеряла подкову. Задремал я, как на грех, и не заметил, как такое сталось.
– А кузнец на что? Пусть подкуёт.
– Кузнец преставился месяц назад. Но это полбеды, ведь я и сам подковать могу.
– Так в чём же дело?
– Подков в округе не найти. Кузнец, как помер, так и не стало ни подков, ни гвоздей. Мне-то надо всего одна подкова, а гвозди есть. Я заказал купцам проезжим, чтобы привезли подкову, да когда это они будут возвращаться.
Друзья переглянулись, Царра улыбнулся заговорщически и вышел, вернувшись уже со своей дорожной находкой. Старик от радости засиял, увидев, что протягивает ему гость.
– Храни вас Небо, – благодарно принял он подарок и бережно положил перед собой, любуясь новенькой подковой. – А то я хотел уже к каравану пристать попутному.
– На своей телеге веселее, – усмехнулся хонанд.
– Это уж точно. Хочешь – едешь, хочешь – остановился, отдохнул.
Закипела вода в котелке, чуть выплёскиваясь на огонь. Бахт подошёл к очагу и бросил в бульон соль и специи из своей сумки.
– Какая-нибудь крупа имеется, почтенный? – спросил он.
– Сейчас, – старик встал из-за стола и принёс из соседней комнаты небольшой мешочек. Он передал его хонанду.
– Что это? – спросил тот.
– Пшено, – старик вернулся к столу.
– Подойдёт.
– Ну, а вы, куда путь держите? – поинтересовался хозяин, наблюдая, как Бахт отмеряет пригоршнями пшено. – В Крунеберг?
– Пока да, а куда после, не знаем, – ответил за друга Царра. Хонанд подтвердил его слова кивком.
– Вы не купцы, это точно, – уверенно сказал старик. – Ищете чего?
– Место Без Времени, – сказал Бахт, возвращаясь к столу, и налил вина. – Может, слышали?
Старик задумчиво хмыкнул и пожал плечами, чем весьма огорчил собеседника, с надеждой глядевшего на него.
– Слыхать то слыхал, а вот где оно – того не ведаю.
Бахт ободряюще подмигнул другу и спросил у хозяина:
– А о том, что твориться на западе?
– А что там твориться?
– Народ разве языки не чешет о странных вещах?
– Говорят то разное… Что именно вам интересно?
– Вот мы, пока по старому Бронзовому тракту в Норгард шли, слышали и видели странные вещи. К примеру, нашли мы брошенную деревню у Каменных Ворот, а на самом перевале еле отбились от волчьей стаи. Да и здесь по трактирам народ рассказывает всякое, и сами попали в переделку у Лиллабрука.
– Об этом здесь все перешёптываются, – безразлично махнул рукой старик. – Щекочут друг другу нервы жуткими слухами, да ещё соревнуются, кто пострашнее придумает.
– Вы не боитесь?
– Ну, скажи, чего мне бояться? – впервые за вечер засмеялся старик. – Своё я пожил, терять мне нечего, значит, и причин для страха тоже нет.
Бахт улыбнулся, незаметная такая улыбка получилась у него, ободряющая что ли, так улыбаются, те, кто хорошо понимает собеседника.
Суп быстро сварился, огонь в камине притух, и угли подёрнулись седым пеплом. Хозяин и его гости ещё некоторое время разговаривали, пока горели свечи, а по оконным стёклам хлестал, усиливаясь, мелкий дождь. Беседу прервал Бахт, видя, что старик потерял к ней интерес и начинает клевать носом.
– Где бы нам прилечь, уважаемый? – вежливо разбудил он хозяина.
– Прямо здесь и стелитесь, – кивнул тот на лавки у стен. Он принёс гостям пару старых шерстяных одеял, а сам ушёл на второй этаж, забрав один из огарков.
– Пригодилась подкова, – довольно улыбнулся Царра, уже постелившись на своей лавке и стаскивая сапоги.
– Да уж. И ему она дороже всего золота Суллога, – задумчиво подтвердил хонанд. Он тоже устроил себе место для ночлега и вдруг спросил товарища:
– Ты дверь запер?
– Нет, кажется.
Бахт сходил в сени, повозился с засовом и быстро вернулся. Он задул свечу, и горница погрузилась во мрак.
Друзья лежали молча. Один из них, как обычно, быстро заснул, что второго всегда удивляло. Этот второй некоторое время лежал, слушая дождь, тревожащий тишину большого дома. Но вскоре заснул и он.
Утром, покушав супа, друзья попрощались с хозяином и отправились дальше. Старик вышел на тракт провожать своих гостей и глядел им вслед, пока те не исчезли за поворотом.
Вскоре ещё один постоялый двор остался позади, оставив лёгкое сожаление от расставания с хорошо протопленной горницей и кружке мёда с копчёной олениной. Правда, это было их единственное преимущество – тёплый кров и пища, а в остальном эти дворы зачастую были неприятными местами. Хмурые хозяева, люди, глядящие искоса, и пьяные стражники не позволяли в полной мере насладиться отдыхом. Даже Бахту передалось беспокойство спутника.  Так что он, шуткой прикрывая тревогу, крепко запирал дверь горницы, когда они готовились к ночлегу.
Царра немного утомился от своего путешествия, и душа его рвалась в Крунеберг. Если бы можно было, она бы полетела быстрокрылой птицей, но тело крепко её держало. Несказанно раздражало вечное хлюпанье грязи под подковами его коня и дождь, который, то припускал, то замирал, набирая сил для нового подхода. Хотелось поскорее добраться до места или бросить свою затею, сползти с коня и остаться у тёплого очага. Лишь слова хонанда давали сил продолжать двигаться вперёд. «Когда в пути – живи дорогой». Царра часто повторял их и заставлял себя садиться в седло, чтобы ехать дальше.
Десяток дворов, четырнадцать дней пути уже были за спиной, и утро пятнадцатого выдалось необычайно добрым. Должны же иногда случаться и хорошие вещи.
Выйдя во двор, оба путника радостно вскрикнули. Двор, дорога и крыши строений были покрыты тонким слоем снега, а необычайно крепкий мороз потрудился на совесть, за ночь превратив грязь в твёрдый камень.
– Вот теперь я вижу, что зима пришла, – с довольной улыбкой сказал Бахт.
Царра потянул ноздрями колючий воздух и тоже улыбнулся. Теперь будет немного веселее. Друзья быстро собрали дорожные вещи и, расплатившись с трактирщиком, продолжили свой путь. Оставляя на свежем снегу две цепочки чёрных следов, они шли трактом, словно пером выводили на чистом листе новую главу своего странствия.
На душе у друзей было радостно. Невесомые снежинки кружились в воздухе, щекотали лицо, и даже солнце пробивалось сквозь облака, на какое-то время ярко освещая ещё вчера наводившие скуку места. Снежная пора дала возможность ночевать под открытым небом, что было, очень кстати, потому, что на три дня пути по тракту не было ни одного постоялого двора. И зима пришла вовремя для путников, ведь проводить ночь на морозе у огня было куда приятней, чем кутаться в промокший плащ и жаться к коню. Два дня спустя мороз покрепчал,  и снега добавилось. Под ним дорога стала невидна, и только стены сосен отмечали её для путников, да редкие верстовые камни не спешили ломать перед ними белые меховые шапки.
– Завтра придём на постоялый двор, отогреемся, – подбодрил товарища Бахт, но тот не сильно-то и обрадовался этому известию. Ехать посреди заснеженных рощ и перелесков доставляло тому больше радости, чем наблюдать скучающие физиономии стражников и сонных служек, пусть даже трактир и обещал тепло и сытный ужин. Он ничего не сказал, только кивнул в ответ. Хотя какая разница, по сути, скоро ли будет постоялый двор или нет, и будет ли, вообще?
«Когда идёшь – живи дорогой», – улыбнулся он про себя, похоже, начиная понимать значение этих слов.
Кони заволновались, захрапели встревожено. Царра внимательно вгляделся в перелесок, вокруг которого дорога делала плавный поворот.
– Что там? – спросил тихо Бахт, тоже изучая заснеженный ельник.
– Не знаю, не видно ничего, но коней что-то напугало, – задумчиво ответил его товарищ и, склонившись к Хиску, приободрил вороного. – Ну-ну, не бойся, мой хороший.
– Поехали, – махнул рукой хонанд и подстегнул своего скакуна.
Они подошли к перелеску и принялись его объезжать. За поворотом кони вдруг шарахнулись в сторону от непонятных сугробов, которые неровной цепочкой протянулись вдоль всего тракта. Успокоив скакунов, путешественники подъехали ближе. Спрыгнув на землю, Бахт приблизился к одному из сугробов. Постоял немного, оглядываясь по сторонам, и, наконец, подозвал товарища. Тот спешился и подошел, а когда пригляделся к тому, что так напугало лошадей, то и без пояснений хонанда всё понял. Сугробами оказались занесенные снегом возы, а те, что поменьше…
Он разгрёб снег и отшатнулся от мертвеца, лицо которого смотрело на него, навсегда сохранив исказившую его гримасу боли. Посиневшие скрюченные пальцы вцепились в горло, на котором зиял широкий тёмно-красный разрез.
– Узнаёшь? – кивнул на мертвеца Бахт.
Его друг отрицательно покачал головой.
– Возница нашего друга Дзвана, – сказал хонанд товарищу. – Как есть – он.
Царра пригляделся внимательней и вздрогнул. Точно! Страшная догадка мелькнула. Он глянул на друга и спросил:
– Ты хочешь сказать…
– Да, именно это я и хочу сказать, мой друг, – Бахт провёл рукой вдоль сугробов. – Это тот самый караван, с которым мы пришли в Норгард.
– И который без нас ушёл в Крунеберг, – прошептал Царра.
– Да. И, как ты видишь, не дошёл. Эх, – вздохнул хонанд и ободряюще похлопал товарища по плечу. – Пошли, дружище. Им уже не помочь. Их путь завершён, а нам надо идти.
– Так и оставим их здесь?
Бахт кивнул и пожал плечами:
– А как иначе? У нас нет времени, – и добавил себе под нос. – Хоть и спешить некуда.
Друзья сели на коней и проехали вдоль остатков обоза, не глядя в ту сторону. Ещё долгое время они ехали в хмуром молчании, после того, как мрачный перелесок остался позади, затерявшись за пеленой из снежных хлопьев. Первым гнетущее молчание нарушил хонанд.
– Ты ещё хочешь узнать, почему я спрашивал у хозяина гостиного двора про дорогу на Сухельпорт?
– Я уже догадался, – буркнул Царра.
– Тем лучше, – усмехнулся Бахт, глядя на товарища из-под приподнятого капюшона. – Эта лиса передаёт сведения о караванах, их грузе, охране.
– И ты молчал?
– Я не молчал.
– Но Ларшоду же ты не сказал.
– Не всё в нашей власти, – вздохнул Бахт.
– Чьей это «нашей»?
– Хонандов. Мы многое знаем, но не имеем права вмешиваться.
– Но это же неправильно!
– Это ты так думаешь. Но кое у кого на этот счёт есть иное мнение.
– Ладно уже, – махнул рукой Царра.
Бахт согласно кивнул, и друзья снова замолчали, погрузившись в свои думы. Над чем размышлял хонанд, никто не знал, а мысли его попутчика плыли по реке воспоминаний, на берегах которой жили картины прошлого, и до сих пор ему не верилось, что мир так неузнаваемо поменялся.
Эту ночь друзья провели в поле у огня, а на следующий день, переночевав уже на постоялом дворе, они вышли на последний отрезок пути. То справа, то слева от дороги виднелись многочисленные деревни и хутора. Густые дубовые и буковые леса чередовались с вытянутыми полосками полей. Людей стало больше. Они всё чаще попадались на дороге, ведущей к сердцу Варгрика.
– Куда это они? – удивился Царра.
– Через неделю игрища в честь зимнего солнцестояния, – пояснил Бахт. – Помнишь, Дзван тебе рассказывал?
Его друг кивнул, разглядывая путников конных и пеших. Он смотрел на сани, ползущие по укатанному снегу, на сидевших в них людей. Все двигались в сторону Крунеберга, и редкий служивый человек проезжал им навстречу. Поля сменились неровной местностью, густо поросшей соснами. По мере продвижения вперёд, лес становился всё реже, и уже попадались целые склоны, покрытые заснеженными пнями. Иногда из-за холмов слышались звуки пил и удары топоров, а на пути попадались везущие брёвна тяжеловозы.
По широкому тракту, который, то взбирался, то сбегал с холмов, друзья шли целый день, пока им не попался постоялый двор, расположенный на высоком пригорке, так что не заметить его, и пройти мимо было совершенно невозможно. И хоть, по словам хонанда, до варгрикской столицы оставалось недалеко, передохнуть самим и дать отдых скакунам не мешало. Заодно можно было послушать последние новости.
В трактире было немноголюдно. В большом камине, истекая янтарной слезой, потрескивали сосновые поленья. За дубовыми столами сидели с десяток путников, за кружкой мёда ведущих тихую беседу. Друзья присели за стол, ближе к огню и попросили чего-нибудь поесть. Через мгновение перед ними появились две парующие миски.
– Давно не видел такого сказочного блюда, – прицокнул языком хонанд, оценив золотисто-жирный бульон с галушками. Он попробовал его и прижмурился от удовольствия.
– Дивный! Дивный суп!
Его товарищ безмолвно с ним соглашался, в глубокой задумчивости зачерпывая ложкой бульон и снова выливая его в миску.
– Клянусь Небом. Ради такого угощения стоит приехать из самого Норгарда, – не унимался хонанд.
Проходивший мимо хозяин постоялого двора, услышав эти слова, резко остановился и повернулся к нему.
– Скажи, уважаемый. Ты сказал «из самого Норгарда»?
– Да, – ответил за своего друга Царра и, отложив столовый прибор, неприветливо посмотрел на трактирщика. – Что не так, почтенный?
– Ничего, ничего, – поспешил объясниться хозяин и снова спросил. – Вы давно оттуда?
– Девятнадцать дней, как мы идём из тех краёв, – ответил Бахт.
– Девятнадцать, – задумчиво повторил трактирщик и погладил рыжую бородку.
– Да скажи ты, толком, к чему такие расспросы, уважаемый, – нетерпеливо прервал его раздумья Царра. – Что-то стряслось, видимо?
– Правда твоя, добрый человек, – кивнул хозяин и, по привычке оглянувшись вокруг, сообщил. – С Норгардом уже две недели нет сообщения, ни почтовых голубей, ни гонцов, ничего.
– И что с того? – равнодушно спросил хонанд. Его товарищ окончательно отодвинул суп и внимательно изучал трещины и зазубрины на столе.
– А то, что непорядок это. Люди всякое говорят. Видели огни на западе и в северной стороне. Неспокойно как-то.
– Не знаю. Мы никого не видели, – буркнул Царра.
– А неделю назад нашли на дороге сумасшедшего, подранный весь, босой, это в такую-то погоду, в лохмотьях. Судя по остаткам платья, решили – купец. Имени он своего не помнит. Бормочет что-то невразумительное.
– Бормочет?
– Бормочет.
– Так он здесь, что ли?
Ну, да. В дровяном сарае сидит. Никто не хочет с ним возиться.
– Взглянуть на него можно? – поинтересовался хонанд, закончив есть. – Уж больно интересно.
– Можно. Чего ж нельзя? – пожал плечами трактирщик и даже обрадовался интересу, который проявили гости к безумному купцу. – Пойдёмте со мной.
Бахт вытер ладонью рот и встал из-за стола.
– Пошли? – кивнул он Царре. Тот встал из-за стола, и друзья направились за хозяином постоялого двора, который торопливо указывал дорогу. Они вышли из трактира, и подошли к сложенному из камня сараю.
– Здесь он, – сказал тихо трактирщик и отворил дверь.
Бахт заглянул вовнутрь дровяного сарая, какое-то мгновение молча разглядывал что-то, затем обернулся, кивнув через плечё на тёмный проём дверей, и сказал товарищу:
– Погляди-ка.
Тот ступил пару шагов вперёд и когда глаза привыкли к полутьме, увидел узкий проход между двух стен из аккуратно сложенных поленьев, в конце него на груде рваных мешков сидел седобородый старик. Грязные волосы сбились в нечесаные космы, сквозь подранную одежду виднелось исцарапанное тело, почерневшее лицо оттеняло безумный блеск запавших глаз. При скрипе дверей старик вздрогнул, но, казалось, не увидел вошедших. Царра подошёл ближе. Удивительно знакомым показался ему этот бедняга. Странные лохмотья были на нём. Как-то не вязались они с обликом оборванца. Уж очень ткань дорогая, не бывает лохмотьев таких. Царра вгляделся в черты сумасшедшего. Безумец затравленно глянул на своего гостя, и тот отпрянул.
– Так это же Ларшод! – изумлённо вскрикнул он и повернулся к Бахту. – Слышишь? Это Ларшод.
Хонанд подошёл к другу, склонился над купцом, глядя тому в лицо, и утвердительно кивнул:
– Он самый.
– Вы его знаете, уважаемые? – встрепенулся рыжебородый.
– Знаем, – ответил Царра. – Это караванщик из Сухельпорта. Мы шли с ним в Норгард, а вчера…
Он осёкся, и причиной тому было то, что хонанд незаметно для хозяина постоялого двора с лучезарной улыбкой наступил ему на ногу.
– Что вчера? – допытывался трактирщик.
– Этот сумасшедший старик, – Бахт указал на Ларшода, сделав вид, что не услышал вопроса, – очень богатый человек. Мне кажется, что если ты, почтенный, сообщишь его семье в Сухельпорт о том, что он жив, то можно рассчитывать на приличное вознаграждение.
– Правда? – глаза рыжебородого жадно заблестели. Он облизнулся, словно кот, случайно запертый в кладовке.
– Самая что ни на есть, – заверил Бахт. – Только позаботься о нём, помой, одень во что-то приличное и из сарая забери.
– Сейчас, сейчас, – засуетился трактирщик и побежал за служкой.
Царра посмотрел на товарища и, указав на свою ногу, возмущённо прошептал:
–  Ты чего это по ногам топчешься?
– Разве я виноват, что товарищ мой языком метёт, как помелом? Незачем этому рыжему знать, что мы в лесу видели. Хлопот после не оберёшься, объяснять стражникам, что мы к этому не имеем никакого отношения. Им-то всё одно кого за этот караван схватить, лишь бы был доволен король.
– Король, – прошептал вдруг Ларшод, и глаза его забегали. – Король. Король, Несущий Счастье.
Бахт замер и, развернувшись к караванщику, тихо спросил:
– Кто?
Седобородый поднялся на слабые ноги и схватился за дровяную стенку, чтобы не упасть. Он еле стоял на ногах, пустой взгляд направлен был куда-то вдаль, сквозь Бахта, сквозь стены. По почерневшему лицу его текли слёзы, а дрожащие губы бормотали только одно:
– Король, Несущий Счастье. Король… Король…
– Тихо, тихо, почтенный. Успокойся, – хонанд легонько взял старика за плечё и усадил на место. – Не надо волноваться.
Ларшод вновь опустился на груду рваных мешков и, обняв свои худые колени, затих. Бахт сделал знак выходить, и друзья в молчании покинули сарай. Навстречу им с полотенцем на плече и зажжённым фонарём в руке торопился трактирщик, за которым следовал служка с тазом и кувшином горячей воды.
– Мы отправляемся дальше, уважаемый, – поймал его хонанд и, вручив серебряную крону, попросил. – Ты уж позаботься о бедняге.
– Не стоит беспокойства, – лицо трактирщика расплылось в довольной улыбке, когда монета оказалась в его ладони. – Позабочусь как о родном отце.
– Очень на это надеюсь.
Расплатившись, друзья вывели из конюшни своих скакунов и продолжили свой путь к Крунебергу, до которого осталось совсем ничего.
– А рыжий-то – скряга неимоверный, – презрительно засмеялся Бахт, когда дорога снова легла под копыта лошадей. – В горницу не повёл караванщика, в сарае решил оставить. Боится, наверное, что нищий безумец своим присутствием испортит постояльцам аппетит. Это он, конечно, зря. Ох, как зря. Как считаешь?
Царра не ответил. Он хмуро размышлял над поразившей его встречей, над тем, во что превратился недавно уважаемый всеми человек. К его слову прислушивался весь караван, у него было всё – почёт и деньги, а теперь… Теперь он безумен, а это хуже, чем нищий. На рванье и в грязи сидит в тёмном сарае и не имеет ничего общего с тем, кем был прежде. Страшно даже представить более горькую участь.
Дорога была совершенно пуста. Солнце клонилось к закату, когда друзья пришли к столице Варгрика. Покрытые редким лесом холмы закончились, и Бахт указал вперёд:
– Вот она – Суллог.
В отдалении виднелась невысокая, но довольно большая гора. Её ровная плоская вершина была обнесёна каменной стеной с широкими воротами. Пологие склоны облепили дома с красными черепичными крышами. Они сползали к подножью неровными улочками, расходились от него по раскинувшейся вокруг равнине, с западной и южной сторон которой протекал Гранц.
– Это – Старый Город, с которого всё начиналось, – кивнул Бахт на крыши за городской стеной, после указал на строения под ней, – а это уже Новый. Столица ведь постоянно разрастается, приезжают люди, на чьи деньги строятся новые кварталы. Многие стремятся попасть сюда, в сердце королевства.
– Зачем?
– Здесь вертятся деньги, можно прожить, есть работа и больше возможностей для того, чтобы разбогатеть.
– Глупые люди. Запирать себя в муравейнике и копить золотые монеты, чтобы в конце концов их потратить.
– По-другому не умеют.
– А это что? – присмотрелся Царра к Старому Городу. Там сиял в закатном свете золотой купол.
– Храм Любви, – вздохнул хонанд.
– Какая красота, – затаил дыхание его товарищ. – Посмотрим поближе?
– Сегодня не успеем. Ворота на закате закрывают, – ответил Бахт. – Так здесь заведено. Завтра днём сходим в город, а сейчас поехали, станем на постой.


Глава 13. Радомир.

Друзья направились в сторону густо застроенного пригорода, на окраине которого виднелся постоялый двор. Тракт проходил мимо него и пропадал среди закрытых двориков, обступивших большой рынок.
В спину путникам светило заходящее солнце. Оно едва коснулось горизонта, залив всё вокруг алым светом, в котором темнела лента замёрзшей реки. Она подходила к домам и резко поворачивала в сторону, словно лесной зверь, испугавшийся людского жилья. Огоньки начавших загораться фонарей тускло отражались в кусках первого льда, поломанного сильным течением и вновь застывшего нагромождёнными друг на друга льдинами. Завораживающая картина, которая вскоре должна была погаснуть вместе с закатным солнцем. Ночь догоняла странников, неотвязно следуя за ними и густой смолой стекая в следы, что оставались в укатанном санями тракте.
Пройдя сквозь распахнутые настежь ворота, Хиск громко и протяжно заржал, словно приветствуя кого-то. Идущий из каморы служка поставил плетёную корзину на землю и с любопытством уставился на подорожных.
– Ну, чего стал, раззява? – прикрикнул на него косматый мужик, что у сарая рубил берёзовые поленья. – Пошевеливайся! Тебе ещё дрова на кухню тащить. Там их давно ждут.
– Да иду, иду, – буркнул мальчишка.
– Иди, иди, а то получишь от Ашпаза половником по лбу.
Служка нехотя поднял ношу и, подволакивая, понёс её. Озираясь на путников, он поднялся на высокое крыльцо, крышу которого поддерживали четыре резных столба.
В этот миг дверь в трактир отворилась, и из неё вместе с клубами пара вышел высокий, богатырского телосложения мужчина. Судя по уверенному виду – хозяин этого двора. Соломенного цвета волосы его были перевязаны тонким кожаным ремешком, а такого же цвета борода – заплетена в две длинные косички. Трактирщик пропустил служку мимо себя и, прикрыв за ним дверь, прислонился плечом к деревянному столбу. Щурясь на заходящее солнце, он внимательно разглядывал путников.
– Принимай гостей, хозяин, – крикнул ему хонанд и спрыгнул на землю.
– Не надеялся снова увидеть тебя здесь, – ответствовал русоволосый, не меняя выражения спокойного лица.
Царра оставался в седле, наблюдая за тем, как его товарищ под пристальным взглядом трактирщика неспешно к тому направляется. Вдруг Бахт остановился, с беззвучным смехом показывая на ступени крыльца.
– И я об этом, – усмехнулся трактирщик и, приоткрыв дверь, крикнул. – Унглат!
Из трактира выскочил только что зашедший вовнутрь мальчишка и испуганно посмотрел на хозяина.
– Почему ступеньки не почистил? – спокойно поинтересовался русобородый. – Они же совершенно скользкие.
– Не успел, – виновато пробубнил служка.
– Ты не успел, а добрые люди должны из-за тебя ноги ломать? Ещё утром тебя попросили почистить.
– Я хотел…
– Что тебе помешало?
– Воду из полыньи носил, – шмыгнул носом мальчишка. – Ашпаз совсем загонял. Велел и на кухню и в баню набрать. Вот я и носил…
– Носил… И между делом на крыльцо, наверное, поливал, – усмехнулся трактирщик. Не слушая, что мямлит в своё оправдание мальчишка, он насуплено показал в сторону сарая:
– Иди за топором и почисть крыльцо. Живо! Да песком присыпь!
Унглат проскочил мимо гостей и побежал за необходимым инструментом, тайком радуясь, что всё обошлось.
С величайшей осторожностью ступая на скользкие ступени, Бахт иронично усмехнулся.
– Да уж. Работники у тебя расторопные, – хмыкнул он.
Он поднялся на крыльцо и стал перед трактирщиком, который чуть повернулся к нему, всё так же подпирая плечом резной столб, будто боялся, что без его поддержки тот упадёт. Какое-то мгновение оба стояли молча. Затем хозяин постоялого двора оторвался от столба и обнял хонанда.
– Здравствуй, дружище.
– Задавишь, медведь, – засмеялся Бахт, разжимая крепкие объятия. – Здравствуй, здравствуй.
Он положил руку на плечё русоволосому, а тот чуть склонился над ним. С серьёзным видом хонанд что-то тихо ему сказал.
– Да, – со вздохом кивнул трактирщик. – Вот и Время настало.
– Оно всегда настаёт, ты же знаешь. По-другому не бывает…
– Знаю, знаю.
– …и быть не может.
– И пришли вы на закате, – русобородый показал на алые снега, которые стремительно потускнели вслед за почти севшим солнцем.
Бахт пожал плечами и, повернувшись к своему попутчику, взмахом руки позвал его. Тот спрыгнул с коня и поднялся на крыльцо, уверенно ступая по обледеневшим ступеням.
– Мой друг Царра. Делим с ним Дорогу, – хонанд представил своего спутника трактирщику, затем кивнул на последнего. – Радомир. Хозяин этого чудесного двора.
– Надеюсь, что это не единственное моё достоинство, о котором стоит упомянуть, – усмехнулся русобородый.
– Что ты! Не хватит бочки мёда, чтобы все перечислить.
– Вот уж новость! Я и не знал, что их так много.
– Придётся тебе поверить. Достоинств в тебе предостаточно. Но главное из них, это то, что ты – мой старый друг.
– Вот это лучше обо мне говорит, а то сразу «хозяин»…
– Ну, а что до меня, так и не добавить ничего, – сдержанно улыбнулся Царра. – Делим дорогу и все дела.
– Действительно, исчерпывающе.
– Очень рад, что вы познакомились, – довольно усмехнулся хонанд.
Представленные поприветствовали друг друга степенным поклоном, и русобородый пригласил в гостиный зал.
– Скакунов только на постой определим, – сказал ему Бахт.
– Я пока распоряжусь, подать чего-нибудь к столу, – кивнул трактирщик. – Жду вас. Не задерживайтесь.
Друзья отвели вороных в конюшню и, прихватив дорожные сумки, пошли в трактир. На удивление в нём оказалось тихо и немноголюдно. Всего с десяток человек сидели по разным углам и пили мёд из глиняных кружек. Двое были в одеждах королевских стражников, остальные же – в обычном платье, простые горожане. Первые лениво постукивали костями, играя на интерес, вторые – обсуждали местные новости да ещё своих соседей. Самых важных, пожалуй, людей в их жизни.
Радомир сидел за крайним столом на широкой лавке, уперевшись обеими руками в передний её край. Перед задумчивым взглядом его стояло деревянное блюдо с кусками только что сваренного мяса. Рядом находилась полная миска солёных груздей и ячменные лепёшки, которые лежали у ведёрного кувшина. Увидев своих гостей, трактирщик жестом пригласил их к угощению.
– Всё готово. Можно приступать к трапезе, – прогудел он, разливая вспененный мёд, пока путники рассаживались напротив него.
Бахт радостно поднял кружку и с глухим стуком чокнулся с друзьями.
– За встречу, – весело провозгласил он.
– За Дорогу, которая привела вас сюда, – добавил русобородый.
Царра молча выпил сладковато-терпкий напиток и, зажевав куском мяса, стал внимательно слушать о чём говорили хонанд с трактирщиком. Хмель мягко ударил в голову, приятное тепло растеклось по телу и голоса собеседников зазвучали немного приглушённо.
– Какие новости в стольном граде? – поинтересовался Бахт, с аппетитом уплетая варёную свинину.
– Всё больше тревожные, дружище. Очень тревожные, – ответил Радомир.
Он залпом проглотил свою порцию мёда и немедленно долил себе из неиссякаемого кувшина, затем заглянул в кружку Царры и, заметив, что та тоже опустела, наполнил и её.
– С весны все ждут чего-то недоброго.
– Войны? – криво усмехнулся хонанд.
Трактирщик вздрогнул и оглянулся на стражников, но те были заняты игрой и не обращали внимания на тех, кто, сидел с хозяином постоялого двора. Он подтвердил тихим шепотом:
– Войны. Чего ж ещё?
– С кем, не говорят? – улыбнулся Бахт. – А то на базаре знают больше визиря.
– Ты мне хатизскими присказками не сыпь. Слыхал о Короле, Несущем Счастье?
Хонанд кивнул. Радомир отпил мёда и продолжил:
– Все о нём только и говорят. Покоя не стало с тех пор, как с западных приграничных земель привезли несчастного, что единственный из всего отряда в живых остался. О нём вы тоже, поди, слышали. Пожалуй, в Варгрике нет ни одного человека, которому бы не перешептали эту историю хотя бы единожды. После начали приходить люди и о Короле, Несущем Счастье на улицах и рыночных площадях кричать. Их тут же забирают, но приходят новые. Жители Крунеберга начинают потихоньку волноваться. Цены на зерно и сушёное мясо поднялись вдвое. А это верный знак, что скоро что-то случится. Ты уж поверь мне.
– Так что же говорят про короля этого? – поинтересовался Царра.
– Да разное. Люд языки чешет, толком не зная, о чём речь. Пересказывают друг другу то, что соседу приснилось или привиделось. Говорят даже, что это вроде как жрец бердар. Именно это больше всего волнует нашего короля. Хотя слух и не проверенный, но в души людей смуту вносит. Престол может расшататься. Вы же знаете о пророчестве.
«Если пророчество есть, то оно обязательно сбудется», – вспомнил Царра и иронично хмыкнул.
Радомир вопросительно глянул на него. Тот показал рукой – ничего, мол, и трактирщик продолжил:
– Варг созывает ратных людей со всего королевства. Видать, чувствует, что скоро прольётся кровь. И небезосновательно, как мне кажется. На западе действительно тревожно. Почтовые голуби не прилетают оттуда уже с неделю, наверное, а то и больше. Гонцы, туда отправленные, не возвращаются. Что творится на заставах тоже не известно. Людям пока ничего не говорят, но долго это в тайне держать не получится.
– Ты откуда всё это знаешь, Радомир? – улыбнулся Бахт, хитро щурясь поверх поднесённой ко рту кружки.
– Я же трактирщик, друзья мои, а хмель, как известно, развязывает язык даже самым молчаливым из людей. Один человек, сотник из Внутренней Стражи, давеча бражничал здесь и всё сетовал, что жалко будет, когда нажитое за годы службы пропадёт из-за войны. Хутор у него, как раз в тех краях, где Норгардский тракт проходит.
– Тогда ясно всё! – засмеялся хонанд – Если такой человек раскис, то дела у короля действительно не очень.
– Тише ты, – цыкнул русобородый, кивком показывая на стражников за спиной. – Не хватало мне ещё объясняться с этими молодцами.
– Да, не пугайся ты так, – улыбнулся его собеседник. – Они и не смотрят в нашу сторону. Ты лучше скажи, когда игрища начинаются?
– Через три дня. Народу уже понаехало столько, что яблоку упасть негде. И сколько ещё завтра приедет!
– Что ж, пусть повеселятся напоследок, – еле слышно прошептал Бахт, и вслух сказал. – Мы поживём у тебя немного, недели две.
– Живите сколько надо. Таким постояльцам я завсегда рад.
Они ещё немного поговорили, но утомлённые дорогой путники, вскоре потеряли интерес к беседе и Радомир отвёл их наверх. Он поселил друзей на втором этаже, в просторной комнате с двумя окнами, выходящими на запад, и закопченным камином в углу. Меж окон стоял стол, а ближе к стенам две широкие лавки, которые служили также кроватями, стоило их только застелить овечьими шкурами.
Царре почему-то не спалось. Он подходил к подоконнику и под тихое похрапывание друга изучал вид за окном. Где-то за полночь на горизонте появилось зарево, неподалёку от него – ещё одно, будто там жгли костры. Вспомнились слова трактирщика, у которого они повстречали Ларшода, и ему стало немного не по себе. Встревоженный, он постоял немного у окна, затем улёгся, ворочаясь сбоку на бок и, в конце концов, ему удалось забыться сном.
Всю ночь ему снился горящий лес, в котором метались молящие о помощи тени, а он стоял на опушке и не знал чем им помочь.


Глава 14. Стольный град.

Утром Царра встал разбитым, словно не спал, а до рассвета грузил мешки с камнями. Даже не грузил, а бестолково перетаскивал с места на место – оттого только уморился, и никакого  удовлетворения от своего труда не получил. Обычное зимнее пробуждение.
В окне виднелось ясное, но начавшее хмуриться небо. Оно тоже было недовольно своей работой. Недостаточным показалось небесному своду снежное убранство земли, и с четырёх концов света он собирал над Крунебергом серые снеговые тучи. Они слетались к столице и, сталкиваясь, вновь разбегались, от чего солнце то ярко вспыхивало, то зарывалось в них.
Бахт уже убежал. Ложе его было убрано и, наверное, давно успело остыть, как и камин, в котором дрова давно перегорели.
Царра потянулся и резво вскочил с кровати. Он прошёлся по комнате, маховыми движениями рук разгоняя по телу кровь. На столе под окном стоял начищенный медный таз, рядом с ним – глиняный кувшин с почти ледяной водой. Сливая сам себе, Царра умылся одной ладонью и после того натянул сапоги. Он оставил комнату и, спустившись по лестнице в гостиный зал, застал там трактирщика, сидевшего в одиночестве за скромно накрытым столом. Кроме него в помещении никого не было.
– Не много ли посетителей? – пошутил Царра, когда русобородый поднял взгляд на звук его шагов.
–  Мне хватит, – улыбнулся Радомир, жестом приглашая гостя подсесть к нему.
– А где же наш друг? – с вежливой улыбкой спросил тот, подходя к хозяину постоялого двора.
– Ушёл без предупреждения, – пожал плечами трактирщик. – За ним такое водиться. Да ты, наверное, знаешь.
– Уж это точно.
– В город собрался? – поинтересовался Радомир, увидев ягдташ на плече собеседника.
– Да. Вот, хочу немного осмотреться.
– Крунеберг того стоит…
– Красивый город.
– Да уж, красивый…, – задумчиво согласился трактирщик и кивнул на простой завтрак – пара чищенных луковиц, тонкие ячменные лепёшки и тарелка с варёной свининой.
– Подкрепись перед прогулкой.
Спасибо, не хочется.
– Ты меня обижаешь, как хозяина, – пошутил Радомир.
– Не было у меня такой цели.
– Тогда хоть с собой прихвати. Никогда не помешает.
– Ну, разве только, чтобы ты не обижался, – усмехнулся Царра.
Он взял два больших куска мяса и, обернув их лепёшкой, положил в охотничью сумку.
– Благодарю, – улыбнулся он, направляясь к дверям.
– Не за что, мой друг, – трактирщик встал, чтобы провести гостя к дверям. – Когда тебя ждать?
– К вечеру, я так думаю.
– Смотри, в Старом Городе долго не задерживайся. С приходом ночи ворота запирают, а темнеет сейчас очень рано.
– Я знаю, – ответил Царра на ходу и вышел на крыльцо. Он осмотрелся и, с улыбкой вспоминая Радомира и его служку, спустился по уже очищенным от наледи ступенькам. Затем прошёл мимо прибывших из Гранцмунда саней, возле которых возились возницы в бараньих тулупах. Мимоходом глянув на них, он вышел с постоялого двора.
Варгрикская столица ошеломила его суматохой, едва он ступил на мощёные булыжником улицы. Он с удивлением наблюдал за людьми, и удивление это было вызвано тем, что у всех встречных были невероятно озабоченные лица. Все здесь куда-то спешили. Лавочники скороговоркой хвалили свой товар, крича в спины пробегающих мимо горожан, прямо на улице за невысокими столиками сидели менялы, горками разложив перед собой монеты из разных земель. Уличные торговцы с разносами полными мелкого товара – ниток, иголок, зеркал и бисера, хлебопёки со стопками свежих лепёшек и мастеровые, все перемешались в гудящей толпе. С крыш, дразня прохожих, свистели трубочисты. На них поругивались точильщики. Вечно недовольные дядьки, похожие на троллей, со скрежетом высекали искры из ножей, принесённых розовощёкими кухарками, и не в силах добраться до чумазых зубоскалов взрывались в их адрес такой отборной бранью, что проходящие мимо молочницы не знали, куда им деться от смущенья. Продавцы перегонного вина носили укутанные в войлок медные кувшины и каждому желающему наливали полный до краёв стакан за мелкую монету. Важные чиновники, укутанные в бобровые шубы и в сопровождении пары ратников, проезжали в открытых санях, пренебрежительно глядя на пешеходов. Те почтительно замирали, провожая взглядом непростого человека, и вновь продолжали свой бег.
Крунеберг напоминал собою гончара, который усердно мял, давил и вымешивал глину, из которой лепил нужные ему сосуды, придавая форму по своему желанию.
Суета и безразличие, вот, что встретил здесь Царра. Он брёл в людской толпе, разглядывая двухэтажные каменные дома, единственное, что имело душу в этом городе. Из печных труб весело струился дым, тая в сером с лазурными родниками небе. Из приоткрытых кухонных окон пахло сдобной выпечкой и корицей. Это жёны горожан готовились к праздникам. Белые жирные гуси с громким гоготом вытягивали шеи, когда через их стаи пробегали хлопочущие хозяйки с парующими на холоде кастрюлями. Глупые птицы даже не подозревали, что скоро сами станут украшением праздничного стола. Вместо того, чтобы переживать за свою судьбу, они шипели на воробьёв, которые, оглушительно чирикая, дрались за оброненное зерно.
Из глубины двориков слышался смех, и солнечный свет играл с разноцветными оконными изразцами. Синие, зелёные и красные стёкла витражей говорили прохожим, кем является хозяин дома, указывая на его положение и вес в обществе. Дома богатых торговцев с медными флюгерами на крышах, щиты, прибитые к дверям служивых старшин, деревянные вывески ремесленников, покачивающиеся над их лавками, всё было путнику интересно.
Но больше всего поразил его своей красотой Храм Любви – самое высокое в Старом Городе строение, возведённое сплошь из белого мрамора. Парящее над землёй здание, устремившееся ввысь рядами стройных колонн. Вспыхивая в переменчивом дневном свете, его золотой купол слепил, подобно солнцу. Глянув на него, Царра даже зажмурился и отвёл взгляд. Вокруг Храма люди в бело-жёлтых одеждах и с еловыми ветками в руках напевно читали молитвы. Широким, плотным кольцом святилище окружали невысокие столбики из чёрного мрамора. Из чаш, венчавших их, разносился повсюду запах благовоний, густым белым дымом клубясь над головами. Любой человек, попадавший в Крунеберг, отовсюду видел золотой купол, и вид этот производил сильнейшее впечатление на его душу. Не был исключением и путник, который зачарованно остановился у святилища и, задрав голову, смотрел на сияющий купол. Как и сотни прохожих, прервавших свой путь, он стоял перед Храмом Любви, у стен которого клянчили подаяние убогие. В унисон хвалебным песнопениям жрецов они уныло и привычно подвывали свою молитву, протягивая к горожанам грязные просящие ладони. Но их почти никто не замечал, не замечал и Царра. Благовония кружили ему голову, пение служителей очищало душу, и слёзы сами собой туманили взгляд. Сколько пробыл он в таком состоянии, нельзя было сказать, лишь свист кнута и чей-то пьяный охрипший голос вернул его на землю.
– Да шевели ж ты копытами, кляча ленивая!
Царра вздрогнул, словно это его стеганули. Он обернулся на звук удара и увидел, как тучный красномордый крестьянин, сидя на гружённых мешками санях, ругался на лошадь. Надрываясь, бедняжка тащила по укатанной скользкой дороге и груз и своего хозяина. За ними привязанный короткой верёвкой неуклюже бежал длинноногий жеребёнок.
– Вот ведь волчий корм, а не кобыла, – пьяно кряхтел возница.
Люди бежали мимо или стояли, слушая хвалебные песнопения из Храмового двора, а Царра провожал взглядом сани. Затем он отвернулся и, виновато вздохнув, пошёл дальше.
Весь день он бродил по Старому Городу. Поражённый этим удивительным местом, он  совсем не чувствовал голода и, лишь когда пустой желудок настойчиво напомнил о себе, пригодилась еда, которую дал Радомир. Проглотив холодное мясо и лепёшку, путник продолжил знакомство с городом и не заметил, как подкрался вечер.
Стража заперла ворота. Сколько не просил он, невозмутимые ратники даже слушать его не хотели. Уговоры и доводы не действовали на них, потому что нельзя служивым нарушать заведённый порядок. В душе он понимал правильность их поступков, но от этого ему легче не становилось. Ведь теперь ему приходилось скитаться по ночным улицам. Потому он выругался с досады и пошёл искать место, где можно было  переночевать.
Их было много. Крунеберг оказался богат на кабаки, как осенний лес на маслята. Жизнь вокруг продолжала кипеть. Таверны и питейные заведения были полны шумных сборищ. Но, куда бы он ни приходил, ни в одном из заведений его не пустили за стол, потому как не было при нём денег. Забыл он их на постоялом дворе. Как человек честный, он предупреждал, что расплатится завтра, но ему не верили. Зато хромой плешивый трактирщик, который предложил замёрзшему путнику заложить свой меч, сразу же поверил, когда тот пообещал снести этим самым мечом его пустую голову, и принялся истошно вопить, словно его уже начали резать. Пришлось Царре срочно спасаться от стражников, незамедлительно явившихся на зов перепуганного трактирщика.
Оторвавшись от погони, под начавшим падать снегом он бродил по городу в поисках места для ночлега, но ставни и двери домов были наглухо закрыты. Только масляные фонари сквозь шаль снежинок освещали кривые узкие улочки. На одной из них у другого кабака Царра увидел, как двое бродяг глухо ругаясь, топтали на земле такого же, как и они, оборванца. Он хотел было пройти мимо, но вдруг увидел нож,  в тусклом свете фонаря сверкнувший в руке у одного из тех двоих.
Двое на одного и без того нечестно, а ёще и с ножом… Это уже слишком. Ещё мгновение и бедолаге на снегу, несомненно, придет конец.
– Эй, вы! – крикнул Царра. – Оставте его.
– Да пошёл ты, – презрительно крикнул в ответ один из нападавших. Он повернулся к странному прохожему и криво усмехнулся:
– Или у тебя лишние деньги есть?
– Или здоровье? – его товарищ вынул из-за спины стилет.
– Лучше уходите, – стараясь сдержать неуместное волнение, попросил Царра.
– А то что?
Вместо ненужных в данной ситуации слов он неспешно и размашисто обнажил меч.
Увидев грозное оружие в руке неожиданного заступника их жертвы, нападавшие мигом остыли. Они попятились пару шагов, затем развернулись и бросились наутёк в ближайшую подворотню. Путник издевательски свистнул им вслед и присел на корточки возле избитого бедолаги:
– Ты как, уважаемый? – обратился он к нему, осторожно тронув за плечё. – Цел?
– Цел, – ответил тот, приподнявшись на локте. Вытерев разбитый нос рукавом, посмотрел на своего спасителя. – Спасибо тебе, незнакомец.
– Да не за что, – сказал Царра, помогая человеку встать на ноги.
– Чего не поделили то? – спросил он.
– Взгляды на жизнь, – улыбнулся оборванец.
Его собеседник загрёб пригоршню снега, где почище, и протянул человеку, который, морщась от боли, осторожно трогал слегка припухшую переносицу и рассеченную нижнюю губу.
– На, вот подержи, чтоб кровь остановить.
Тот благодарно кивнул и последовал совету, попеременно прикладывая ледяную лепёшку к ушибленным местам. Орудовал он левой рукой, правую же при этом как-то странно прятал в складках платья.
Царра тем временем вложил меч в ножны и с интересом разглядывал собеседника. Тот был закутан в потёртый старый плащ, из-под которого виднелась такая же видавшая виды латаная куртка. Лет ему было, как и Царре, и внешне он походил на обычного бродягу, хоть в голосе и сквозили нотки бродягам не присущие. К тому же, в отличие от покушавшихся на него, незнакомец был гладко выбрит.
Он остановил кровь и даже рассмеялся, отбросив в сторону алый подтаявший снежок:
– Это же надо. Чуть было не пропал ни за грош.
– Пойдём отсюда, – предложил Царра. – Они могут своих дружков привести.
– Боишься? – с лукавой усмешкой прищурился оборванец. Его спаситель удивлённо приподнял брови.
« Это же надо, еле жив остался, а ещё шутит», – подумал он и с немного равнодушной улыбкой ответил:
– Их жалко, дураков.
– И то, правда, – быстро согласился незнакомец и сделал жест приглашающий следовать за ним. – Пойдём.
Они вышли из переулка, прошли немного и навстречу им выбежали четверо запыхавшихся стражников. Царра напрягся, ладонь сама обняла рукоять, когда его спутник заорал на них:
– Бездельники! Где вы шляетесь, когда честных людей в подворотнях режут?
Он похолодел.
«Вот ведь связался с безумным, – промелькнуло в голове. – Теперь они от нас не отстанут».
Он уже прикинул, как будет отбиваться и куда бежать, когда подскочившие к ним ратники преклонили колено перед странным оборванцем и виновато понурили головы.
– Простите, милорд, – пролепетал один из них. – Мы потеряли Вас из виду. С ног сбились, разыскивая Вас по тавернам.
– Могли бы и не найти, – «бродяга» мрачно усмехнулся разбитым ртом и кивнул на своего спутника. – Если бы не этот храбрый незнакомец, забот бы у вас уже не было. Остывал бы я на снегу, как бродячий пёс.
Говоривший за всех служивый искоса глянул на Царру. Бледное лицо стражника выражало отчаяние человека, стоящего на краю пропасти и которого кто-то подталкивает в спину наконечником копья. Подталкивает шутливо, забавляясь от души.
Царра с изумлением наблюдал за происходящим. Он уже догадался, кто стоял рядом с ним. И профиль этого незнакомца, красующийся на кронах, что они с Бахтом оставляли на постоялых дворах, нельзя было спутать ни с чьим другим. Сомнений не осталось. Спасённый им человек не кто иной, как сам правитель Варгрика, по чьим землям он путешествует.
– По-хорошему, высечь бы вас не мешало, – уже спокойней продолжал «оборванец». – Но вряд ли это поможет. И ничего уже не изменит. А вот если вы найдёте тех двоих негодяев, которые хотели отправить меня на встречу с моими предками, то это будет гораздо весомее ваших извинений.
– Мы разыщем их, Ваше Величество! – в один голос принялись жарко уверять стражники. – Найдём!
– Конечно, найдёте, – усмехнулся король. – Потому, что если завтра я не увижу моих обидчиков на виселице, вы займёте их места, а ваши семьи будут сосланы в северные поселения.
– Ваше Величество…, – побелев, как мел, пролепетал один из стражников, которому, видимо, было что терять. – Мы… мы…
– Вы здесь ещё? – наигранно удивился король и гаркнул. – Приступайте к выполнению приказа. Живо!
Ратники нестройно поклонились и, развернувшись, побежали по улице в поисках преступников.
– Найдут? – спросил Царра, посмотрев им вслед.
– Можешь даже не сомневаться, – весело ответил король. – Найдут. Уж больно награда заманчивая.
– Награда? – удивлённо приподнял брови путник. Его собеседник вроде бы ничего не обещал.
– Что за награда?
– Жизнь, – улыбнулся в ответ монарх. – Чем не награда?
Сказал так и добавил, словно припомнил что-то:
– Хотя и не всегда.
Они стояли на улице, одни в мерцающем свете масляных фонарей – спаситель и спасённый им от смерти человек – стояли и с интересом рассматривали друг друга.
– Ты, разумеется, узнал меня, – с уверенностью сказал «оборванец».
Царра утвердительно кивнул и ответил:
– Король Варг, правитель этих земель. Если я не ошибаюсь.
– Совершенно верно, уважаемый. И сегодня ты спас меня от смерти.
– Так поступил бы каждый.
– О! Не скромничай. Далеко не каждый. Далеко. Ты мне поверь. И уж точно не каждый день приходиться спасать своего короля.
– Я не из Варгрика, милорд…, – путник очень вежливо поправил собеседника.
– Да? Ну, ничего, ничего. Это пока, – снисходительно улыбнулся тот. – Позволь узнать, как зовут тебя.
– Царра, сын Ларвая.
– Я запомню твоё имя, – кивнул молодой монарх и жестом пригласил своего спасителя пройтись по улице. – Ты оказал мне неоценимую услугу, и я хочу отплатить тем же. Не люблю, знаешь ли, оставаться в долгу перед кем бы то ни было.
– О чём речь, Ваше Величество? Разве может считаться должником человек, который нуждался в помощи?
– Ещё как! – со знанием дела усмехнулся король и торжественно объявил. – Говори, чего хочешь. Золото? Земли? Оружие? Всё что ни пожелаешь, будет твоим.
Щедростью и безоглядностью обещаний он превзошел бы самого пылкого из влюблённых. Когда так легко обещают, невольно закрадывается подозрение, что дадут тебе немного.
– Благодарю покорно, Ваше Величество, но мне ничего не надо. Ни золота, ни земли.
– Всё есть, что ли?
– Нужды в этом нет. Не надо мне ничего.
– Как так, не надо? Чудно. Впервые встречаю такого человека.
– Тогда рассмотрите внимательнее, – пошутил Царра. Он неспешно обернулся вокруг себя, показывая пустые ладони.
– Побольше бы таких в моём королевстве, – усмехнулся молодой монарх. – Тогда, возможно, я могу сделать для тебя что-нибудь?
– Вы не могли бы приказать открыть ворота и выпустить меня из Старого Города?
– Зачем тебе это?
– Видите ли, я остановился в трактире на западной окраине. Сегодня ушёл, посмотреть город, а вернуться до закрытия ворот не успел. Залюбовался красотой Храма Любви.
– Да, Храм и вправду чудесен. Его построил мой отец. Второго такого нет нигде более, ни в Хатизе, ни в Вестланде.
– Так как на счёт ворот, Ваше Величество? – путник мягко перебил увлёкшегося короля.
– Извини меня, уважаемый…,  – тот запнулся, вопросительно глядя на своего собеседника.
– Царра, – подсказал ему тот с лёгкой усмешкой. – Сын Ларвая.
– Да-да, конечно. Царра, сын Ларвая, – смущённо засмеялся Варг и развёл руками. – Извини, но этого сделать нельзя.
– Почему же?
– Я хоть и монарх и многое в моей власти, но закрытие ворот – древний порядок, нарушить который не может даже сам правитель. Их оставляют открытыми лишь во время игрищ. Потерпи до завтра. Утром пойдёшь, куда тебе надо.
– А сегодня?
– Сегодня будешь моим гостем. Чем-то другим могу тебе помочь?
– Боюсь, что нет, Ваше Величество.
– Что так?
– Хотя… Разве только, если Вы знаете дорогу к Месту Без Времени.
– К Месту Без Времени? Что ещё за место такое? – король на миг задумался и предложил. – Мне ничего о нём не известно…
– Очень жаль…
– Но это пока. Я прикажу придворному советнику поискать и, уж будь уверен, он найдёт.
– Тоже награду пообещаете? – пошутил Царра. Но шутка только тогда шутка, когда оба смеются, ежели один – то это уже почти догадка.
– Разные есть пути, – усмехнулся «оборванец». – Пойдём.
По узким заснеженным улицам они прошли через сонный город. Варг молчал. Царра шёл рядом, слушая скрип их стройных шагов в полночной тишине.
Тёмная громадина королевского замка встретила их яркими окнами и огнём факелов на стене, что были вставлены в кольца с обеих сторон от ворот. Стражники с копьями на плече топтались у опущенной решётки, прохаживаясь взад-вперёд, в попытках спастись от злого мороза. Узнав голос, сыплющий бранью, они поспешно отворили ворота. Почтительно пропустив своего повелителя, стоявшие у входа ратники попытались отобрать оружие у следовавшего за ним Царры, но тот решительно схватился за рукоять меча и сделал шаг назад. Увидев это, Варг остановил ретивых служак.
– Скоты! – закричал на них побагровевший от гнева король. – Где были вы, когда вашего повелителя собирались лишить жизни безродные бродяги? Завтра все у меня загремите на заставы Норгардского тракта!
Стража замерла, испуганным взглядом провожая своего господина и ёжась от голоса короля, когда тот, проходя по тёмным коридорам, на ходу отдавал распоряжения замковым слугам.
По винтовой каменной лестнице Варг и Царра взошли на верхний уровень замка и оказались в просторном круглом зале, с такой же формы столом посередине. На нём уже горели толстые свечи. С южной стороны были высокие стрельчатые окна, с противоположной же – четыре двери. Из зала они вели во все концы королевских покоев. Между второй и третьей дверью горел большой камин, из которого тепло волнами разливалось по всему помещению.
– Это Большой зал. Здесь я принимаю гостей, – Варг жестом предложил спутнику присесть на ближайший стул, а сам направился к одной из дверей. – Чувствуй себя, как дома…
– Спасибо, милорд.
– Но не забывай, что в гостях.
С этими словами Варг исчез за дверью. Царра неспешно обвёл взглядом стены и прошептал:
– Уж будьте спокойны – не забуду.
Он с интересом разглядывал доселе неизвестные ему предметы – прямоугольные полотна в богато украшенных резьбой деревянных рамах. На них во всей своей красе и власти были изображены короли, в доспехах, мантиях, с золотыми коронами на головах.
Царра задумчиво хмыкнул и посмотрел в крайнее правое окно. Странное зарево виднелось там. Гораздо больше того, что он видел накануне. Он хотел было подойти посмотреть, но в этот миг вошёл Варг и явился перед ним уже переодетый в подобающие его титулу одежды – бархатный, расшитый золотом камзол с массивной серебряной цепью на груди.
– Ваше Величество, – Царра почтительно привстал.
– Да сиди ты, – с равнодушной миной махнул тот и громко крикнул. – Живее пошевеливайтесь, бездельники!
По всему замку прокатилось гулкое эхо, и король с довольной улыбкой присел рядом со своим гостем, который сидел за столом и смотрел, как шустрые слуги, набежавшие по команде господина, начали приносить блюда с яствами и суетливо расставлять серебряные приборы.
– Люблю их постращать, – с доверительной улыбкой шепнул Варг и взял за горло графин с белым вином.
– Кто это, милорд? – указал Царра на картины за своей спиной.
– А-а! Это, – король довольно улыбнулся. – Это портреты моих славных предков. Все здесь, все предки, до единого. Вот этот крайний слева – Варг Первый. От него берёт своё начало Варгрик. И я, как ты заметил, с гордостью ношу его имя.
Царра обернулся и увидел изображение человека в кольчатом доспехе. В правой руке он держал окровавленный меч, а в левой – корону, которую словно хотел возложить на себя. Или которую только что снял? Поди тут разбери, имея перед собой лишь вырванный из общего потока миг.
– Вы на него очень похожи.
– Я знаю. Все так говорят, – снисходительно хмыкнул король и усмехнулся.– Было бы странно, если б не был похож. Предок, всё-таки, а не чужой человек.
Он налил вина.
– Давай выпьем.
Стеклянные кубки тихо звякнули.
– За счастливый случай, который привёл тебя ко мне на помощь, – улыбнулся хозяин замка. – Такую своевременную…
Путник скромно улыбнулся, и они вместе осушили свои бокалы.
– Ах, как же я люблю это вино, – облизнул губы король. – Белое, старое сухельпортское. Буд-то не вино пьёшь, а южное солнце. Вкус мягкий, а пьянит, как первый поцелуй. У нас в Крунвингорде такое не получается.
– Хорошее вино, – согласился Царра.
– Вот только слишком дорогое, – добавил Варг со вздохом и допил бокал. Глаза его увлажнились, а взгляд затянула хмельная поволока.
– Ну, ничего, – странно закончил он хвалебную речь любимому сухельпортскому вину. – Мы ещё посмотрим, кто будет собирать виноград.
Царра невнимательно слушал и пропустил мимо ушей нехорошие нотки в голосе коронованного собеседника. Оно и понятно, не к нему же они относились. Его внимание было всецело захвачено накрытым столом и расставленными на нём яствами. На подносе горой лежало мясо дикой свиньи, запечённое в пиве с пряностями, к нему прилагалось клюквенное варенье в розочках из синего стекла. Рядом расположился зажаренный на вертеле гусь, который ещё дымился в окружении сморщенных яблок, вытащенных из его брюха.
Блюда пахли аппетитно, но прикоснуться к ним первым Царра не решался. Варг заметил это и рассмеялся.
– В драке ты смелее был, – подтрунивая, сказал он своему гостю.
– Так это же в драке, Ваше Величество, – вежливо улыбнулся тот. В душе он сам поражался робости, которая охватила его за столом в присутствии короля.
Странное дело. Ведь тот ничем не отличается от тех оборванцев, которые хотели лишить его жизни. Интересно, лишили бы, если бы знали, кто он?
Царра загадочно улыбнулся, а его собеседник снова принял это за смущение.
– Да ты кушай, кушай, – вновь снисходительно предложил он.
Путник, за весь день ничего не евший и оттого голодный, как сто волков, набросился на еду. Король не отставал от своего гостя и какое-то время они молча утоляли свой голод. Затем, когда сытость разморила обоих, они снова наполнили свои кубки вином и повели неспешную беседу.
– Скажите, Ваше Величество, что Вас заставило выйти в таком виде на улицу?
– В каком?
– Ну, одетым как…
– Как бродяга, что ли? – засмеялся Варг.
– Ну, да.
– Так, видишь ли, незаметно для окружающих, что я король.
– Это уж правда, что незаметно. Те двое, так точно, не заметили, кто перед ними.
– И не говори, – с ироничной улыбкой хмыкнул Варг.
Он кончиком языка потрогал припухшую губу и криво усмехнулся.
– Ну, ничего, я ещё появлюсь в своём королевском облачении перед этими драггерами, когда на дыбе будут висеть. Тогда и посмотрим на их рожи.
– Драггерами, Вы сказали? – переспросил Царра. Он уже слышал это слово на городских улицах. Звучало, как бранное.
– Это бродяги, которые живут у Гранца и тащат ладьи, идущие вверх по реке, в Вестланд. Здесь, у Стольного града, если тебе не известно, течение весьма сильное. Гранит выходит из тела земли, сдавливает реку, усиливая её бег, и ладьи с ним не справляются. Иначе ещё мой дед построил бы причал для торговли именно у городских окраин, а не там, где поставил его мой отец.
– Как же Вы связались с драггерами?
– Эти оборванцы таскают купеческие суда, пока не станет лёд на реке, а после, кто уходит, а кто остаётся в пригороде и пропивает всё заработанное за полгода. Ну, а когда пропиваются, шляются по улицам в поисках поживы. А я, как на грех, перстень с пальца не снял, – Варг с улыбкой показал правую руку, на которой красовалось серебряное кольцо с крупным рубином. – Они приметили, видно, когда я в кабаке был и за мною пошли.
– Так, всё же, на кой Вам ночью бродягой рядиться?
– Это вопрос деликатный, – король чуть понизил голос. – И замешана в нём женщина.
– Вы ходили к женщине? Что ж тут удивительного? Скрываться-то зачем? Могли бы пригласить её в замок, и все дела.
– Я не всё могу себе позволить, мой друг.
– Похоже, это вторая вещь, после закрытия ворот, которая Вам не подвластна, – рассмеялся Царра.
Что поделаешь? Вино ударило в голову, и он на мгновение забыл о том, кто сидит перед ним. Шутка, которую порой играет с нами хмель. Неприятность, что случается с каждым.
Варг недовольно поморщился, но снисходительно сделал вид, что не заметил.
– Всё дело в том, что эта женщина – не совсем благородного происхождения, скорее наоборот. Но красота, достойная королевы, поселилась в драггерской лачуге. И ничего тут не попишешь. Я сделал бы её своей женой, но это может вызвать массу кривотолков и волнений. Народу лишь дай возможность подрать горло, а некоторые из баронов только и ждут повода, чтобы пристроить свой зад на бархатную подушку моего трона. Эти глупцы не понимают, что труднее всего не присесть, а усидеть на нём!
– Где же Вы встретились с этой женщиной, если она дама незнатная?
– Увидел на прошлогодних игрищах, когда она пела, развлекая своих знакомых. Ты бы слышал, какой у неё дивный голос! Под стать божественному телу. За такую женщину не жалко и полкоролевства отдать…
– Что же Вам мешает, милорд?
– Говорю же тебе, происхождение её…
– Вам, наверное, виднее, – пожал плечами Царра, отпивая из бокала. Он решил сменить тему разговора, заметив, как заёрзал собеседник.
– Вы действительно повесите тех стражников, милорд, если они не найдут Ваших обидчиков?
– Надеюсь, что нет. Мне сейчас люди ох как нужны. Время сейчас неспокойное. Слыхал поди?
– Ну, так… Люди разное говорят.
– Ох уж эти люди и их языки, – скривился Варг. – Отрезать бы их… Хотя с другой стороны поговорят и забудут. Главное чтобы не заговаривались. Кстати, не желаешь ко мне на службу?
– Языки резать? – усмехнулся королевский гость. – Нет, спасибо.
– Ты не спеши, подумай.
– Чего там думать. Не с руки мне.
– Как знаешь, как знаешь, – немного разочарованно сказал молодой монарх, наливая себе вина.
– Ну, а если не найдут? – снова спросил его гость.
– Стражники?
– Ну, да.
– Ну, если они не справятся, мне всё-таки придётся казнить их, а семьи сослать. Я – король и слово своё держать обязан.
– Как же милосердие? Любовь, чей Храм стоит в самом центре Вашей столицы? Поставьте себя на место этих бедолаг.
Царра спросил с искренним удивлением, на что Варг ответил довольно сухо:
– Король и его подданные имеют разное предназначение. Нельзя правителю ставить себя на место своего подданного. Народ – толпа, с ним надо обходиться сурово, но справедливо. Если король будет задумываться о подданном, как о равном себе, то государство прекратит своё существование.
– Всё же это жестоко, – попытался возразить Царра, но его собеседник с лёгкой и одновременно очень убедительной улыбкой ответил ему:
– И, тем не менее, крайне необходимо. В следующий раз помилую кого-нибудь, и это, поверь мне, воспримется, как небывалое чудо. Редкая доброта жестокого правителя – ценнее во сто крат доброты самого милосердного.
– Я не смыслю ничего в управлении государством, и потому промолчу, Ваше Величество.
– Уж сделай милость…
Проговорили они до полночи, пока не пришёл седой длиннобородый звездочёт, худой, как жердь, на которой решили проветрить чёрную мантию. Он подошёл к столу и положил между тарелок старинную запыленную книгу.
– Ну, что, Стернлес? – бесцеремонно спросил его захмелевший Варг. – Нашёл то, о чём тебя просили?
– Упоминание о Месте Без Времени имеется только в одной книге, Ваше Величество, – скрипучим голосом сообщил звездочёт.
Под вопросительными взглядами короля и его гостя, он полистал пожелтевшие страницы. Сухо кашлянув и поправив на носу очки, он прочитал, ведя пальцем по строчкам:
– …И Путь их схож с дорогой к Безвременью. Ибо всяк пустившийся в путь к Месту Без Времени найдёт его, равно как и бегущий от него, к нему вернётся…
Король посмотрел на Царру, который задумчиво отпил из кубка, затем на звездочета, бережно закрывшего свою книгу, и удивлённо спросил последнего:
– Это всё, что ли?
– Всё, Ваше Величество, – почтительно кивнул старик.
– За что только тебя мой отец ценил? – буркнул Варг.
Он повернулся к своему гостю:
– Я вижу, ты недоволен ответом, мой друг. Понимаю тебя. Я бы и сам не нашёл дорогу по таким подсказкам.
– С Вашего позволения, – проглотив обиду, поклонился звездочёт и повернулся, чтобы уйти. Но у дверей был остановлен вежливым окликом королевского гостя:
– Постойте, уважаемый!
Царра встал из-за стола и подошёл к старику.
– Почтенный Стернлес, что это за книга? – спросил он.
– «Смарагд Хатиза».
– Хатиза, значит? – улыбнулся Царра и отвесил лёгкий поклон звездочёту. – Кто же составил её, уважаемый?
Старик посмотрел на заглавие и сказал:
– Автор этого труда – Акиль из Поххара.
– Поххар… Где это?
– В сердце Хатиза, за равниной, что по ту сторону гор в серединном течении Вешруд.
– Спасибо Вам, почтенный.
Старик молча поклонился в ответ и покинул зал. Царра снова сел за стол и с довольной улыбкой поднял свой кубок.
– Вот мы и в расчёте, Ваше Величество.
– Я рад, что всё-таки помог тебе.
Варг и его гость обменялись вежливыми кивками, и у обоих на устах промелькнула странная усмешка, словно каждый из них вложил только ему понятный смысл в эти слова. Их дальнейшая беседа шла неспешно, как старая кобыла. До утра было ещё далеко, и чтобы она не сдохла в пути, её поддерживали бутылками старого вина из королевских погребов.
– Это очень старое вино, – с гордостью сообщил Варг, щедро наполняя кубки. – Его сделали в ту осень, когда мой дед расширил наши южные владения и основал Крунвингорд. Богатый был год, как рассказывал мне мой отец. Впервые у нас появились свои виноградники и собственное вино. Пусть не такое благородное, как сухельпортское, но всё же своё… Ведь это крайне важно для королевства.
– Почему?
– Потому что когда у тебя нет того, что крайне необходимо, ты становишься зависим. И, значит, слабым.
– Разве без вина нельзя прожить? Ведь есть брага, пиво и мёд…
– Мёд и пиво мои предки пили, когда строили Крунеберг и собирали воедино земли вокруг него. Они пили это скотское пойло почти две сотни лет… Так нельзя. Какая тогда разница между человеком знатным и простолюдином? Чтобы она была, благородные люди должна пить благородные напитки. Понятно теперь зачем нужны виноградники?
– Вполне, Ваше Величество…
– Теперь ими правлю я.
– И пьёте, что надо.
– Это точно.
– Наверное, трудное это дело, управлять королевством, – заплетающимся языком сказал Царра, лениво кусая кусок жареной курицы.
– Не из лёгких, – согласился король. – Но… ко всему привыкаешь.
– Я бы не справился.
Варг засмеялся, расплескав вино из поднятого бокала. Красные ручейки быстро растеклись по столу и дробно закапали на белый мраморный пол.
«Как кровь,» – подумалось Царре, который мельком глянул на лужицы.
– Ещё бы ты справился! – фыркнул Варг. – Для этого надо родиться правителем.
Царра промолчал, отрешённо глядя на пролитое вино. Нехорошее предчувствие заползло а душу. Захотелось уйти из королевского замка, но деваться было некуда, приходилось сидеть в гостях.
– Мой прадед вёл постоянные войны с северными племенами и отвоевал Норнатскую Бухту. При нём заложили Норгард, который был достроен уже его старшим сыном – моим дедом. Он способствовал торговле Сухельпорта с северными землями и поддерживал караванный путь из Вестланда к Шималхару. При его правлении столица вышла за городскую стену и стала разрастаться. После него уже его сын – мой достойный отец – развивая торговлю, построил Торговый Причал и Гранцмунт – порт в устье нашего Гранца. Мой удел – беречь и приумножать то, что досталось мне от моих предков.
Король осушил свой кубок и помахал указательным пальцем, на котором сидел перстень. Тот самый, что чуть было не стоил ему жизни. При движении руки он отражал тёмно-красными гранями пламя свечей.
– Власть – тяжкое бремя, мой друг. Здесь надо по особому мыслить. И вещи, для простолюдина, имеющие одно значение, для правителя уже… уже…, – Варг щёлкал пальцами, стараясь подобрать нужное слово и, не найдя такового, махнул рукой и закончил свою мысль. – Не то совсем. Понимаешь?
– Угу, – кивнул Царра, не отрываясь от стеклянного кубка.
– Не то, не то, – скривился король, подпёр подбородок, масляными глазами глядя на собеседника, и тяжело вздохнул. – Покоя нет. Я как… этот… о!… как пастух! Да. Как пастух. А за стадом, ты знаешь, нужен глаз да глаз. Волков надо отгонять, следить за окотом, корм и водопой обеспечивать. Да. Именно этим я и занимаюсь.
Довольный найденным сравнением он снова налил себе. Его собеседник отставил кубок и внимал пьяным речам. Услышав слова о пастухе, он прыснул.
– Ты чего? – король удивлённо прищурился.
– Пастух, говоришь? – глядя в стол, переспросил Царра.
– Ну, да.
– Пасёшь?
– Пасу.
– И доишь?
– Дою.
– До-о-оишь, – протянул с пьяной улыбкой Царра и поднял взгляд на Варга. Их глаза встретились, и собеседник дерзко подмигнул королю:
– А ещё стрижёшь и режешь.
– Ну, так на то я и пастух, – засмеялся тот, не заметив резкости в словах своего гостя.
А если бы заметил? Страшно даже представить, что бы тогда случилось. Добром бы это точно не закончилось.
Царра молча наполнил кубок и залпом выпил. Он с надеждой смотрел на окна, но небо за ними и не думало сереть, только зарево на западе потихоньку гасло. Ему стало как-то тесно в замке, камень и мрамор невыносимо давили, да и пьяная болтовня Варга изрядно поднадоела. Но ему ничего не оставалось, кроме как мириться с положением королевского гостя, для которого ночь из-за вынужденного соблюдения приличий казалась бесконечной.
Варг и Царра закончили беседу почти на рассвете. Король встал из-за стола и, не попрощавшись, отправился почивать. Его гость, немного подождав, поспешил уйти. Выбравшись из лабиринта замковых коридоров, по пустынным, ещё сонным улицам он покинул Старый Город и пришёл на постоялый двор.
Бахт встретил его в гостином зале, сидя за столом вместе с Радомиром. Внешне он был спокоен, но в глазах притаилось беспокойство.
– Ты где пропадал, гуляка? – спросил он.
– Был в гостях у одного здешнего «пастуха», – мрачно пошутил Царра, с приветствующей улыбкой кивнув трактирщику.
Тот усмехнулся:
– Закрытие ворот прозевал. Я ведь предупреждал.
– Да ладно вам, – устало отмахнулся «гуляка», направляясь наверх по лестнице. За ним последовал хонанд.
– Что ты такое пил? От тебя несёт, как от винокурни, – с улыбкой спросил он у товарища.
– Не знаю, что именно,  – иронично хмыкнул тот. – Но, судя по тому, что я слышал, это была княжья кровь. Не меньше.
Вместе они прошли в свою горницу.
– Так где же ты был? – настойчиво допытывался Бахт у друга.
Тот вздохнул и рассказал, что с ним произошло в городе, обрадовано сообщив в конце, что узнал, куда дальше идти.
– Не обманул Берра, – довольно улыбнулся он, борясь с болью в висках.
– Ещё бы, – усмехнулся хонанд.
– Слушай, дружище, – сказал Царра, стеля себе на лавке. – Прошлой ночью на горизонте зарево какое-то полночи виднелось. Ты не знаешь, что это было?
– Чего ж не знаю? Знаю, – ответил спокойно Бахт. – С той стороны вчера ночью пришли люди с запоздалым обозом. Остановились у Радомира. Я и расспросил их, пока ты в городе гулял. Да и расспрашивать незачем было, они сами всё рассказали. На том дворе, оказывается, где мы с тобой караванщика встретили, сарай сгорел.
– Какой сарай?
– Дровяной.
– А в нём… ?
– А в нём Ларшод.
– Так трактирщик же…
– Да уж. «Трактирщик». Эта сволочь пообещала за стариком присмотреть, да видно передумал. Оставил он его в сарае, а фонарь забыл на поленнице. Вот Ларшод его и разбил. Дрова и масло. В общем, так полыхнуло, что осталась только груда золы и углей.
– Дела, – грустно протянул Царра и прилёг на лавку. Он с наслаждением закрыл глаза. В голове от пьяной ночи шумело. Хонанд вышел, тихо прикрыв дверь, а его товарищ забылся сном до полудня. Разбудил его Бахт, который вдруг изъявил желание посмотреть на приготовления к игрищам, и сонное бурчание товарища не показалось ему непреодолимой преградой.
– Чего нам туда идти? – недовольно ворчал Царра. – Видел я его уже.
– Пошли, пошли, – тормошил его хонанд. – Посмотрим на людей.
Растолкав друга, он всё-таки вытащил его из горницы и, заставив поесть куриного бульона с лапшой и грибами, потащил в город.
Друзья поднялись к Западным воротам, через которые Царра минувшим днём и нынешним утром прошёл, но не заметил их украшений.
– Что это? – спросил он, указывая на странные предметы, которыми были густо увешаны дубовые ворота.
– Ты же видел всё, – съязвил Бахт.
– Так, что же это? – товарищ оставил без внимания его тон.
– Маски, – пояснил хонанд, за локоть отводя друга с дороги, на которой тот застыл к всеобщему неудовольствию движущихся по мостовой.
Все ворота, от нижнего края до самого верха были украшены деревянными лицами. Их крепко прибили и расписали красной и белой красками. Глупые и страшные улыбки застыли на них, лакированные щёки горели румянцем, и смешные разнообразнейших форм носы, казалось, обнюхивали входящих в сердце Варгрика. Пустые же глаза масок зорко следили за всеми, кто проходил мимо них.
– Откуда они здесь? – спросил Царра. – И зачем?
– Их прибили по приказу старого короля, деда Варга. С тех пор никто их не трогал и не пытался снять, потому что существует предсказание королевского звездочёта о том, что когда люди снимут маски – рухнут городские стены. Потому и не трогают, только подкрашивают.
– Глупость какая…, – хмыкнул Царра.
– Я смотрю, тебе всё глупость, – усмехнулся хонанд.
– Не всё.
Вместе с бурною людской рекою они нырнули в распахнутые ворота.
В пёстрой толпе, наполнившей предпраздничные улицы, можно было встретить разнаряженных людей, женщин в коротких шубках, из-под которых выглядывали узкие юбки, расшитые серебряными нитками. Их же мужья были одеты в такие нарядные камзолы, что жаль было коснуться плечом даже белого мрамора Храмовых стен.
Купцы ходили своими гильдиями, различаемые по разного рода меховым шубам. Прохаживались здесь и ратники, выискивая карманных воров, для которых наступила горячая пора. Мастеровые люди понатирали сапоги дёгтем и весело пили, отгоняя от себя отвратительного вида нищих, которые почему-то не вызывали жалости.
Тут были все слои варгрикского населения, включая безродных бродяг и косматих хмурих бердаров, что стали лагерем на пустыре неподалёку от городских стен. В клетках, чюя кровь, ревели голодные шатуны. Перед королевским замком весёлые плотники в тонких рубахах, не замечая холода, сколачивали помосты, на которых предстояло схватиться диким зверям и безстрашным бойцам. Арены розмещались на всей площади – двенадцать прямоугольных конструкций в четыре ряда. Их сбивали невысокими, Где-то в пояс человека, и обносили брёвнами, в которые плотно набивались толстые гвозди, таким образом, чтобы те выходили остриём во внутренюю сторону ристалища. Это делалось для того, чтобы предотвратить нападение обезумевшего от ран зверя на зрителей.
В одной из таверн, куда друзья зашли перекусить, они повстречали Дзвана. Тот, по своему обыкновению, был занят поглощением браги и очень обрадовался, встретив старых знакомых. Известие о судьбе каравана и печальной участи Ларшода его не сильно огорчили. Зато он с гордостью сообщил, что поступил на службу к Варгу, и под его плащом действительно виднелась куртка с вышитым на груди королевским гербом. Теперь купец стал десятником арбалетчиков, влившись со своей небольшой дружиной в войско Короны. По секрету поведал, что дела на западных границах и вправду плохи, заодно подтвердил и отсутствие вестей из Норгарда и связанную с этим полнейшую неизвестность.
– Быть войне, – сделал вывод Дзван и выпил за удачу в грядущей битве и за победу над Королём, Несущим Счастье. В том, что врагом будет именно он – сомнений нет ни у кого, кто мало-мальски знаком с положением дел.
– Сколько платят за службу? – спросил Бахт, едва пригубив тёмное крепкое пиво, которым славился Крунеберг и его окресности. – На выкуп за невесту хватит?
– Платят негусто, полсотни крон в год.
– Да уж, не очень щедрятся.
– Зато казна кормит.
– Ну, тогда жить можно. Зачем жена, если повар в казарме имеется.
– Вот-вот. И я того же мнения. Только бы война поскорее…
–Ты сдурел, что ли? Зачем!?
– Ох, и тёмный же ты в ратном деле человек. Будет война – будет добыча. Я тогда себе на табун невест заработаю.
– Если не убьют раньше.
– Этого, конечно же,  не хотелось бы. Так я не договаривался.
– Может, и повезёт тебе.
– Может быть…, – Дзван обратил внимание на соседний стол, где двое стражников готовились бросать кости.
– Ладно, бывайте, – кивнул он и пересел к играющим, достав из-за пазухи кошелёк, а его собеседники оставили недопитое пиво и пошли себе дальше.
После таверны они бесцельно шатались по Старому Городу. Хонанд откровенно скучал, что было удивительно, поскольку именно он и устроил эту прогулку. Царра вертел головой, глазея на горожан и каменные двух- и трёхэтажные дома. А на стене, окружающей Старый Город, уже выставлены были толстые балки с тремя стражниками, что болтались в петлях. На плече одного из них топтался ворон и громко каркал, оповещая жителей Варгрика о том, что их правитель твёрдо держит своё слово.
На следующий день с самого утра толпы людей начали стекаться к королевскому замку, перед которым на широкой площади уже стояли сбитые накануне деревянные арены. Их украсили еловыми лапами, обили дешёвой тёмно-красной тканью и хорошенько присыпали опилками. На штоках и балконах монаршей резиденции зимний ветер играл с флагами. Багряные полотнища с золотой короной в центре поля – древний символ королевского рода. Под этими стягами гудела томящаяся в ожидании толпа. Её веселили акробаты на ходулях, похожие на гигантских аистов, бродивших по болоту. Они почти касались головами натянутых между домами тросов, на которых бродячие канатоходцы из Хатиза совершали головоломные прыжки. Лоточники продавали жаренные орехи, сладости и горячий напиток из мёда и перегонного вина с имбирём. На железных жаровнях томились свиные туши, от которых по требованию, подкреплённому видом кроны, поварята отрезали готовые куски и передавали на деревянных блюдах проголодавшимся зрителям.
Проныры принимали ставки, звенели деньги, оброненные на брусчатку, люди ставили последние золотые в надежде уйти отсюда если не сказочно богатыми, то, по крайней мере, весьма состоятельными.
– Ты только посмотри на них, – издевательски улыбнулся Бахт, кивнув на тех, кто толкался у столов, за которыми принимались ставки на исход боя. – Каждый думает, что именно ему улыбнётся удача. А, между тем, многие из них уже проиграли.
– Откуда человеку знать, кто победит, а кто нет?
– Знать этого действительно нельзя. Но то, что исход тебе неведом, совершенно не влияет на то, каким он будет, этот исход.
– Ты хочешь сказать, что победа предопределена?
– Как и поражение.
– Зачем тогда бороться? – вполне резонно спросил Царра.
Хонанд улыбнулся и указал рукой куда-то в сторону. Его товарищ посмотрел туда и увидел помост, перед которым стояли люди и наблюдали за ряжеными, которые под музыку что-то говорили. Что именно из-за бурлящей толпы было не разобрать. Подошли поближе. Оказалось, что на сцене юноша объяснялся в любви молоденькой девице, которая застенчиво прятала лицо, уходя от настойчивых попыток влюблённого заключить её в объятья и сорвать с её губ долгожданный поцелуй.
– Они с ума сошли? – воскликнул Царра, повернувшись к товарищу. – На людях, на глазах у всех открывать свои чувства!
Бахт улыбнулся искреннему удивлению друга и сказал тому в ухо:
– Это действо называется спектакль. Это актёры, мой друг. Лицедеи. Они не живут на сцене. Они играют жизнь на ней.
– Как это?
– У каждого из них есть своя роль. Есть слова, которые он должен сказать… Так и мы. Играем свои роли. Так от души, что сами верим в то, что всё, что говорим – это наши слова.
– Но разве это не так? Чьи же они, если не наши?
– Того, кто придумал это представление, – улыбнулся хонанд. – Его.
И, хитро подмигнув, добавил:
– И наши.
В этот миг толпа заревела и отпрянула от актёрских подмостков. Царра с интересом посмотрел в сторону, куда потянулись люди, и увидел, как через площадь северяне повели медведей, удерживая зверей на натянутых ржавых цепях. Сами ничуть не отличаясь от своих питомцев, бердары затравленно смотрели по сторонам. Так, что было не совсем понятно, кто кого ведёт на схватку.
Когда главную арену плотным кольцом обступили копейщики с рогатинами, толпа заревела ещё громче. На балкон расположенный над помостом вышел правитель Варгрика и объявил о начале схватки.
На глазах толпы предстояло сойтись огромному чёрному медведю и выставленному от королевской семьи бойцу. Зверь ревел в железной клетке, бросаясь на прутья, которые, казалось, еле держались под натиском дикой силы. На другом конце помоста стоял по пояс обнажённый воин, с беспечной лёгкостью игравший обоюдоострым мечём, который мотыльком порхал в его руке, рассекая сгустившееся в морозном воздухе напряжённое ожидание. На его теле не было живого места, повсеместно виднелись глубокие шрамы – следы клинков и когтей. По притихшей толпе волной пронёсся восхищённый шёпот.
– Это – Торйег. Торйег.
Взмахом руки король подал знак, и дверь клетки с лязгом распахнулась, выпуская медведя на встречу натянутому, как тетива воину.
Зверь и человек схватились не на жизнь, а на смерть. Как же ещё они должны были схватиться? В отличие от зевак, каждый из них поставил на кон самое дорогое. То, что цены не имеет. И потому часто отдаётся за бесценок.
Толпа ревела громче запертых в клетках медведей. Тысячи пар глаз напряжённо следили за каждым движением Торйега и чёрного медведя. Они ведь тоже бросили на ставочный стол самое дорогое для них. С высоты балкона Варг наблюдал за схваткой, нервно сжимая в руке кубок с вином из Крунвингорда. Не сводя глаз в поединщиков, он так сильно сдавил бокал, что, казалось, тот вот-вот треснет. Наконец, король облегчённо откинулся на спинку кресла.
На сей раз, как и двести раз до этого в опилки, устилавшие помост, пролилась кровь зверя и бердары раздосадовано зашипели. Варг был доволен, он подал знак и начались развлекательные поединки. Кто-то стал богат, а кто-то рвал на себе волосы от того, что пустил по ветру все свои сбережения.


Глава 15. Вестник войны.

Друзья ушли на постоялый двор, им эти игрища были совершенно неинтересны. Хонанд их видел уже ни раз, а его товарищу вид толпы, жадно следившей за кровавыми боями, не пришёлся по душе. Оба чувствовали себя одиноко на чужом празднике, словно бродяги с улицы, которых вдруг затащили на свадьбу к знатному вельможе. Гораздо приятнее было выпить по кружке мёда в обществе Радомира. Трактирщик был той единственной родной душой, что делает незнакомое место веселее. Ведь что есть город? Дома и улицы, не более того, уложенные друг на друга камни, что стенами ограждают пустоту. Но стоит поселиться в ней людям близким друг другу и холодный камень сразу оживает.
Праздничная ночь сулила пройти весьма беспокойно. Над Крунебергом летел ликующий крик. Город превратился в бурлящий котёл. Его жители ходили сплошь пьяные, орали песни и во всё горло славили короля Варга, который накрыл на улицах и площадях богатые столы. Дармовые брага и пиво лились из бочек пенной рекой, не уступавшей весеннему полноводному Гранцу.
Царре не спалось, мешал шум со двора, хоть окна и смотрели на заход солнца в чистое поле, а не в сторону жилых кварталов. По этой причине, он, пожалуй, был единственным человеком, который видел закат и то, как солнце, сев за горизонт, растеклось по нему пожарищами. Задумчиво наблюдая за тем, как от края до края протянулось по кромке земли малиновое зарево, он дождался, пока оно погаснет. Затем он прилёг на лавку и долго лежал, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Странное дело – и выпил достаточно, а всё одно не разморило. Уже и ночь спустилась на землю, и варгрикская столица гляделась в зеркало полной луны, но сон не спешил приходить, очевидно, напуганный храпом хонанда.
Уже не надеясь задремать, Царра встал с лавки, чтобы выйти из горницы и немного посидеть в гостином зале. Проходя мимо окна, он задержался на миг и, вдруг разглядел, как по полю со стороны холмов во весь опор несутся два всадника.
– Интересно, кто это может быть, – задумчиво прошептал Царра, протерев запотевшее от его дыхания оконное стекло. – Бахт, слышишь? Вставай!
Тщетно попытавшись растолкать товарища, который лишь отмахнулся, даже не открыв глаз, он снова прилип до окна, всматриваясь в ярко освещённую лунным светом снежную равнину. По ней летели всадники, а за ними на приличном расстоянии, но уверено его сокращая, – пара волков, точь-в-точь как те, что привязались к сухельпортскому каравану на Каменных Воротах.
– Бахт! Бахт, гляди! – взволнованно крикнул Царра и прильнул к стеклу. – Наши старые знакомые.
– Какие ещё знакомые? – сонно пробурчал хонанд.
Пока он поднимался и, зевая, шёл до окна, один всадник отстал, и хищники его нагнали. Самый ловкий из зверей прыгнул коню на шею и наездник кубарем слетел с рухнувшего под ним скакуна. Он бросился бежать, отчаянно пытаясь уйти, но всё что смог – это продлить свою жизнь на десяток шагов. Второй зверь разодрал ему спину когтями и в мгновение ока перекусил горло. Оставив ещё дёргающееся в конвульсиях тело, оба хищника без задержки продолжили погоню.
– Действительно, странные волки, – сказал Бахт. – Не по-волчьи себя ведут. Как те, что на Каменных Воротах за нами увязались.
Царра удивился спокойному тону друга. Того, казалось, совершенно не впечатлила гибель неизвестного всадника. Вот ему было жаль бедолагу. И второго, который бешенным галопом гнал коня к спасительному городу.
– Нет, – махнул рукой Бахт и протяжно зевнул. – Не уйдёт.
Его товарищ бросился к дверям.
– Ты куда? – удивлённо окликнул его хонанд.
– Попробую помочь! – бросил тот на ходу и со всех ног полетел в конюшню. Наспех оседлав, он вывел вороного, прыгнул к нему на спину и мягко подтолкнул пятками в бока.
Хиск понёсся по заснеженному полю. Всадник чувствовал тёплое тело коня, и практически не держась, летел на вороном, стремительно, как стрела, приближаясь к человеку, которого почти нагнали звери. Ближайший волк уже изготовился к прыжку, напряг мощное тело, собравшись задрать сначала коня, а уж затем и его седока, который был безусловно обречён, как обречён упасть осенний лист, оторвавшийся от ветки. Поэтому полной неожиданностью стало для волков то обстоятельство, что налетел на них грозный наездник и коротким взмахом рассёк одного пополам, а второго его вороной отбросил сокрушительным ударом в грудь.
Спасённый от верной смерти человек даже не оглянулся, продолжая рвать шпорами бока своего скакуна, изо рта которого хлопьями слетала розовая пена. Царра захотел его нагнать, понёсся за ним, но тот и сам далеко не ушёл – у городской черты его конь захрипел, передние ноги бедного животного подломились, и оно рухнуло наземь, сбросив своего седока в снег. Тот вскочил и, спотыкаясь, побежал к городу.
– Стой! Стой! – крикнул Царра ему вслед, но незнакомец его не слышал. Тогда он нагнал бегущего и, спрыгнув на спину, сбил с ног. Он навалился на него, схватил за грудки и заорал в перекошенное лицо:
– Опомнись! Ты уже в безопасности.
Человек испуганно поглядел на своего спасителя, не в силах вырваться из цепких рук, оглянулся в поисках коня. Казалось, до него стал доходить смысл слов, которые кричались ему.
– Всё! Успокойся! Волков больше нет.
– Нет? – переспросил незнакомец и вдруг захохотал, безумным взглядом глядя сквозь собеседника. – Волков нет!?
Царра наотмашь ударил его по лицу. Человек, казалось, очнулся и, схватившись за скулу, уже более осмысленным взглядом поглядел на своего спасителя.
– Что там стряслось? – кивнул тот в сторону, откуда прибыли всадники.
– Я знаю тебя, – вдруг ответил незнакомец, сплюнув в снег.
Царра глянул на него повнимательней. Тот тоже показался ему знакомым. Он его уже видел.
«Только где?»
– На Каменных Воротах…, – сказал человек.
«Точно!» – Царра пригляделся. Так и есть – сын Турзая, сотника с Кучидарской заставы. И сам сотник…
– Где же твоя сотня, Джанг?
Тот неопределённо махнул рукой за горизонт и кивнул в сторону мёртвого наездника:
– Вот она – моя сотня. Всё что осталось от неё.
– Ты откуда?
– Из Стенгорда, – ответил ратник, уже окончательно придя в себя. С помощью своего спасителя он поднялся на ноги и заявил:
– Мне надо попасть к королю. Срочно.
– Так иди, если надо.
Джанг оглянулся назад, где хрипела в снегу загнанная им лошадь.
– Можно взять твоего коня? – спросил он у Царры.
Тот искренне засмеялся над глупым вопросом.
– Ты чего? – опешил сотник.
Голос его зазвенел раздражением, словно отточенная сталь, резко выхваченная из ножен. Видно, отошёл сын сотника Турзая от страха, который уже истёк чёрной кровью недалеко от брошенного им скакуна.
– У меня важные вести для короля! – с вызовом крикнул он.
Царра спокойно посмотрел на него и пояснил бестолковому человеку:
– Не повезёт тебя мой вороной.
И пока тот оторопело искал для ответа слова подходящие его званию, он стал слева от коня и сказал:
– Становись с другой стороны и за стремя держись.
Джангу ничего не оставалось, как слушаться и делать то, что говорят.
– Давай, родной, – попросил Царра вороного, и тот пошёл сначала потихоньку, пробуя силы людей, а затем побежал, всё ускоряя шаг.
Мимо галдящих сборищ и толп гуляющих, мимо распахнутых настежь кабачных дверей, из которых клубами валил пар смешанный с музыкой и пьяными криками, по скользким и засыпанным объедками улицам Хиск нёс варгрикского ратника и своего седока, который зачем-то спешился. И он вынес их к воротам, ведущим в Старый Город, благо они в честь праздника действительно оказались открыты. Невиданная вещь, но всякое бывает.
Там Царра оставил Джанга, а сам вернулся на постоялый двор. Он шёл пешком, ведя вороного за узду, и размышлял над странной встречей. В душе неприятно сжималось от недобрых предчувствий.
Вестник же доложил о себе и его тот час же отвели к королю, который с наиболее приближёнными к нему вельможами пировал в Большом зале. За длинным столом, что ломился от яств, пили вино воеводы и бароны, наперебой славя своего правителя. Они называли его мудрым, справедливым и сильным, клянясь в вечной преданности. А он, откинувшись в резном позолоченном кресле, снисходительно принимал славословия и поздравления в честь победы над зверем. Он знал цену застольным речам и, наверное, действительно был мудр, ибо ни единому слову не верил.
С появлением слуги, сообщившего о  прибытии гонца, Варг поменялся в лице и кивком приказал немедленно впустить вестника. Те из пирующих, что сидели ближе к правителю, притихли, почуяв перемену в настроении монарха. Их тревога передалась соседям по столу, словно пламя в прошлогодней траве, когда по весне её жгут пастухи.
В полной тишине отворились дубовые резные двери, и в них появился Джанг. Ни разу здесь не бывавший, он замер на мгновение, осматривая пиршественный стол. Узнав короля, он прошёл по притихшему залу. Приблизившись к повелителю, преклонил перед ним правое колено.
– Что за вести у тебя, сотник? – медленно произнёс Варг, чуть повернувшись в сторону посланника.
Глядя в мозаичный пол и боясь поднять голову, словно был в чём-то виноват, тот поведал о том, что в западных землях Варгрика собралась огромная сила под предводительством Короля, Несущего Счастье. Что это за Король такой и почему себя так именует, никто не знает, ибо видели его только те, которые рассказать об этом уже не смогут. Сам Джанг наблюдал за ним издали, и был тот для него лишь силуэтом против закатного неба. Люди, живущие в  деревнях и местечках от Крунеберга до Фёрстеда, переходят на сторону Короля, Несущего Счастье. Селения пустеют, а люд превращается в огромных волков.
С молчаливым сосредоточением слушавший это, Варг поднялся с кресла и приблизился к Джангу.
– Оборотни? – удивлённо спросил он, склонившись над ним.
– Нет, милорд, – решился тот поднять взгляд. – Люди остаются людьми, даже в волчьем обличье. Это их тёмная сторона пробуждается словами, которыми Король, Несущий Счастье находит путь к их сердцам.
– Хм… Что же он им такое говорит?
– Я не знаю, Ваше Величество.
– Ну, да, конечно. Знал бы, бегал бы по лесу в волчьей шкуре, – оскалился Варг. – Их много?
– Мы насчитали три больших отряда по две тьмы в каждом.
– Все оборотни?
– Я повторюсь, милорд. Не оборотни это. Они люди и принимают обличье зверей, когда совершают переход и охотятся. Судя по снаряжению, что мы видели в обозах, биться они будут в пешем строю.
Бароны забыли о еде и слушали, стараясь не пропустить ни единого слова.
– Значит, конницы у них нет? – допытывался король, медленно обходя коленопреклонённого вестника.
– Не совсем, милорд, – тот следил за ним, не отрывая взгляд.
– Что значит «не совсем»? Она либо есть, либо её нет.
– Тяжёло нет, но есть около десяти сотен лёгкой кавалерии. Это перешедшие на сторону врага наши гарнизоны из западного Приграничья и конные лучники из Диких Степей.
– Степняки? Что они делают в Варгрике? – нахмурился Варг. – Как прошли через Стенгорд и заставы на Кучидаре?
Джанг с горечью сжал губы.
– Стенгорд в осаде, милорд, – его голос дрогнул. – И застав больше нет. Кого вырезали, кто перешёл на сторону врага.
Король заложил руки за спину и прошёлся по залу под неотвязными взглядами воевод. Он тяжело раздумывал. Страшная борьба происходила сейчас в его душе, это было видно по тому, как подрагивают уголки плотно сжатых губ. Варг в пол-оборота посмотрел на Джанга:
– Они держатся?
– Стенгорд?
– Разумеется! Кто же ещё?
– Враг не стал брать город приступом, Ваше Величество. Враг повёл войска к нашей столице, а Стенгорд оставил в осаде. Степняки пускают в небо ручных соколов, не позволяя почтовым голубям пролететь в столицу. Оборотни же стерегут дороги и убивают всех гонцов, которые пытаются выйти за городские стены. Из двадцати моих всадников добрался только я.
– Значит, Стенгорд ещё держится?
– Думаю, да.
– Так, так, так, – задумчиво произнёс Варг и спросил своих баронов. – Сколько времени нам потребуется на подготовку войска к битве?
– Десять дней, милорд, в лучшем случае, неделя – уверенно ответил один из них, могучего телосложения воевода в чёрной медвежьей шапке. Звали его Родхаран и был он известен всем, как человек весьма сведущий в ратном деле. Поэтому и занимал должность советника ещё со времён старого короля.
– Через неделю враг будет у стен Крунеберга? – Варг обратил свой взор на Джанга.
Тот кивнул:
– Боюсь, что так, Ваше Величество.
Король вернулся в своё кресло и призадумался, причём так крепко, что позабыл о посланнике, который так и остался стоять на одном колене. У того уже затекли ноги, когда задумчивый взгляд Варга наткнулся на него. С лёгкой улыбкой правитель сделал ему знак присесть за стол.
– Что будем делать, храбрые бароны? – спросил он у воевод, которые позабыли о праздничном пире.
– То, что от нас требуется, милорд, – ответил Родхаран, поднимая свой кубок. – Будем биться.
Он осушил бокал до дна и вытер чёрные длинные усы, достающие до серебряного медальона на его груди. Остальные воеводы, очевидно, оправившись от нежданных вестей, тоже взяли свои чаши. У них стало легче на душе. Смутный страх, витавший в королевстве, принял относительно чёткие формы, и теперь можно было готовиться к битве.
Они держали совет до поздней ночи, подсчитывая сотни наличных ратников и тех, кого можно было собрать. Варг внимательно выслушивал каждого, выкладывая на столе виноградины – отряды копейщиков, мечников, лучников. С каждой ягодой войско прирастало, а с ним и надежда на благополучный исход дела. В конце концов, сошлись на том, что войну затягивать губительно, и всё будет решено одной единственной битвой в открытом поле, поскольку долгой осады городу просто не выдержать. Дружинам немедля был отдан приказ готовиться к встрече с врагом.
Во избежание паники в тот вечер горожанам решили пока ничего не говорить, и они продолжали веселиться. Но недолго наслаждались они своим неведением – потому что не очень-то попируешь в горящем доме.
На рассвете последующего дня пришли первые вести о неприятеле. Лазутчики, вернувшиеся с севера, сообщили о бунте бердаров и их тайном сговоре с врагом. Ещё через день голубь, чудом долетевший до Крунеберга, принёс страшную весть – Норгард пал жертвой предательства безымянного стражника, отворившего городские ворота. Как его звали, никто не знал – да оно и правильно. Измена не должна иметь имени, чтобы не жить вечно.
В послании говорилось, что портовые сооружения и городские дома были преданы огню, склады – ограблены, а гарнизон – вырезан до последнего человека. Жители Норгарда, все, кто мог, спаслись от резни на островах Норнатской бухты. Тех же, кто попытался уйти по суше, бердары настигали и травили медведями.
Получив эту весть, король побледнел и молча кивнул Начальнику Внутренней Стражи. Тот поймал страшный взгляд Варга и так же молча удалился. К вечеру того же дня королевские ратники отловили и казнили всех бердаров, что ещё пребывали в Крунеберге и его пригородах. Они сгрузили тела в клетки на повозках и отправили на север, подсадив в каждую из клетей по оставленному в живых медведю.
Всех, кто может держать в руках оружие, будь то городской житель или приезжий, были призваны в ополчение. Переписчики явились на постоялые дворы и внесли всех подходящих по возрасту в ратный реестр. Из безлошадных формировали отряды копейщиков. Тех, кто имел скакунов, могущих сойти за боевых коней, определили в лёгкую кавалерию. Попали в неё и Бахт с Царрой. Случилось это вопреки их желанию, но отказаться они не могли – на всех дорогах были выставлены заставы, и без пропуска с личной печатью главы Внутренней Стражи пройти по ним более не представлялось возможным.
В этот же день, друзья явились в оружейную палату. Под роспись они получили панцири из толстой кожи, наручи и ратные перчатки. Назвав свои имена и подождав, пока писарь выведет их на свитке, они поставили отпечатки большого пальца правой руки рядом со своими именами.
– Это ещё зачем? – удивился Царра странной процедуре.
– После сражения вернёшь, – сухо ответил служивый, выдававший амуницию. – Вещь казённая.
– А если в дырах будет? – засмеялся Бахт, разглядывая панцирь.
– Заплатить придётся, – вполне серьёзно сказал писарь, чем несказанно озадачил ополченцев, ожидавших в очереди.
Друзья посмеялись и пошли искать отряд, к которому их приписали. Они долго ходили по пригородам, выспрашивая о своей сотне, но никто не мог объяснить толком, где она расположилась. Каково же было их удивление, когда окончательно запутавшись в хаосе, царящем в ратном стане, они вернулись на постоялый двор Радомира и обнаружили там свой отряд. Командовал ими Хедрид – коренастый ратник, в чьи длинные усы, такие же были белые, как и султан на его шлеме, были вплетены синие шёлковые ленты.
Дни напролёт с утра и до вечера они занимались подготовкой, запоминая свои места в боевом строю, и Царра с удивлением заметил, как норовистый Хиск повиновался командам, словно ему это было совершенно привычным делом.
Отработку манёвров проводили на огромном поле с западной стороны Крунеберга, неподалёку от Норгардского тракта. Как раз там, где Джанг чуть было не стал добычей оборотней. Это место определили полем брани, приметив то, как одинокие деревья облепило вороньё, а в небе терпеливо кружили стервятники. Знающие люди прочли этот знак и указали на него, уверив короля, что именно здесь быть битве. Хотя и без их слов было понятно, что врага следует ждать со стороны открытого поля, а не реки, надёжно прикрывшей столицу с тыла.
Из пригородов всё население ушло в деревни за Гранцем. Лишь боеспособные мужчины остались, отправив своих жён и детей подальше на северо-восток. По дороге к Торговому Причалу вереницей ползли сани, груженные самым необходимым. Стражники следили за порядком на мосту, единственным переходом на правый берег, поскольку подточенный быстрым течением лёд был не в состоянии выдержать такого движения. Как напоминание об этом, на поверхности реки виднелись две огромные полыньи. Тонкая полупрозрачная корка уже покрыла воду, в которой исчезли сани одного из наиболее нетерпеливых вельмож, спешившего спасти свои пожитки. Он оценил их в свою жизнь. И ладно бы только свою, а то и двух ни в чём не повинных возниц.
На постоялых дворах и в опустевших домах горожан стали на постой ополченцы. Пригороды превратились в один сплошной военный лагерь. Каждая сотня размещалась в отдельном доме. Улицы патрулировали стражники, следившие за порядком в ратном стане, и вешали на фонарных столбах мародёров-драггеров, которые избегали призыва и шлялись опустевшими подворотнями в поисках поживы.
Прошло шесть долгих дней, но врага всё ещё не было видно. Люди начали потихоньку роптать. Как всегда бывает, появились и те, что высказывались за сдачу в плен. Молва об этом дошла до самого короля, и как-то вечером седьмого дня он приказал ополчению выстроиться на поле будущей битвы. Прогалопировав по нему, он стал перед строем и через глашатаев обратился к новобранцам с речью:
– Подданные Короны и люд из соседних земель! Нас ждёт страшная битва. Страшная, ибо враг нам не ведом. Силу его мы не знаем. Известно лишь то, что численностью противник превышает нас вдвое.
Ополченцы испуганно загудели, но знавший всю правду король лишь усмехнулся уголками губ.
– Мне сейчас каждый воин дорог, – продолжил он. – Но кто не готов к бою, кто не чувствует сил биться, кого мучает страх, те могут уходить.
Удивление захлестнуло людей. Неужто действительно король это сказал? С осторожным недоумением они переспрашивали друг у друга. Варг усмехнулся и повторил:
– Да! Вы все правильно расслышали – кто не хочет сражаться, может отправиться домой. Сдайте оружие и идите.
Сначала робко, затем всё смелее некоторые из новобранцев начали выходить из строя и сбрасывать с себя латы, оружие, щиты. Поодиночке они принялись бежать через поле на запад.
Один отряд дружно сорвалась с места, и стоять остался единственный из всех воин, в нерешительности озираясь по сторонам. Коренастый ополченец кого-то напомнил Царре, где-то он его видел. Этот парень ещё колебался, но всё же, наконец, решился. Он уже бросил щит и копьё, чтобы побежать с остальными, снял и кожаный шлем, из-под которого показались огненно-рыжие волосы. Вот тут-то Царра и узнал его. Это был Накиль, внук перевозчика с Сархад-реки. Парень сделал пару шагов в сторону холмов, но полный упрёка крик остановил его. Услышав своё имя, Накиль вздрогнул и замер. Удивлённо озирнувшись, он поднял с земли своё оружие и остался в строю. Остальные же ополченцы бежали.
Дезертировали из пеших сотен, но из конницы, в которой были оба друга, ни один человек не покинул строй. Всадники с лёгким презрением смотрели на бегущих к западным пригоркам пехотинцев.
– Что же они делают? – ужаснулся Царра. – На это невозможно смотреть!
– А ты смотри, смотри, мой друг, – улыбнулся хонанд, но улыбка его была какой-то невесёлой.
И, правда. Когда дезертиры отбежали от строя на два полёта арбалетной стрелы и первые из бегущих вот-вот должны были приблизиться к холмистому редколесью, по знаку Варга глашатаи вдруг затрубили в рога. На пригорках появились стройные ряды арбалетчиков. Царра разглядел знакомую фигуру, командовавшую десятком бойцов. Она, как и сотня других командиров, взмахнула поднятым мечём. Короткие стрелы метнулись навстречу бегущим людям, пробивая незащищённые тела. Кто бросился назад, получил стрелу в спину. Кто-то попытался прорваться сквозь строй, но напоролся на клинки, холодные, как сердца тех, кто ими орудовал. Крики отчаяния донеслись до наблюдавших за этой бойней.
– Такой конец уготован всем трусам, – спокойно объявил через глашатаев король, повернувшись к опешившим воинам. – И мне их нисколько не жаль. Уж лучше им сейчас полечь, чем сеять смуту в рядах на поле брани. Завтра будет битва, коей не было ещё на людской памяти и я хочу, чтобы рядом со мной бились мужи, достойные жить в песнях, которые сложат странствующие поэты и разнесут по всей земле от края заката до восточных пределов. Вы – достойны!?
– Да! – зашумело людское море и тысячи мечей застучали о железные обручи щитов.
– Вы со мной!?
– Да!!
– До конца!?
– Да!!!
Ополченцы, как безумные, заревели, гремя щитами. Казалось, что это гудит сама земля и небо. Даже Царра поддался общему возбуждению и кричал, воздев к небу обнажённый меч.
День битвы неумолимо приближался. Накануне вечером с городских стен караульные увидели множившиеся на горизонте огни костров. Незамедлительно оповещённый начальником стражи Варг вместе с Родхараном поднялись на башню Стернлеса, чтобы с её высоты взглянуть на силу врага. Они вошли в обсерваторию и застали в ней седобородого звездочёта. Тот сидел за небольшим круглым столом посредине тёмного помещения, вдоль стен которого стояли полки с древними запылеными книгами. Старик записывал что-то в длиный свиток, край котрого упал на пол, раскатавшись почты до порога низкой двери.
Гости осторожно переступили через него и направились к одному из четырёх узких окон, которое смотрело на запад. Хозяин башни молча посмотрел на них, мокая гусинное перо в бронзовую чернильницу.
– Что ты там пишешь, почтенный? – проходя мимо учёного, между прочим спросил у него король.
– Свои расчёты, мысли и многолетние наблюдения за движением звезды по имени Ягвис, милорд, – ответил старик.
– Кому они нужны, – вздохнул Варг, оперившись на холодний каменный подоконник. За стеклом он увидел огни тысяч и тысяч костров.
– Может и никому…, – пожал плечами старик.
– Зачем тогда пишешь?
– Чтобы она и дальше жила.
– Кто?
– Звезда Ягвис.
– Разве она без тебя пропадёт? Если она звезда в небе.
– Конечно, пропадёт, милорд. Я нашёл её и дал ей имя. И едва я нарёк её, она начала жить.
Родхаран, который стоял рядом с королём и беззвучно шевелил губами, подсчитывая огни на горизонте, оторвался от свого занятия и спросил:
– Где она хотя бы находиться?
– Невооружённым глазом её не увидеть, уважаемый, – усмехнулся звездочёт, встав из-за стола. Он поднял край свитка, что лежал возле порога и начал сворачивать его очень осторожно, чтобы не потривожить часть текста, на котором ещё не высохли свежие чернила.
– Тогда мне совсем непонятно, зачем ты тратишь своё время на такие глупости, – хмыкнул Родхаран. – Вполне возможно, что завтра твои записи згорят в огне.
Повелитель Варгрика с неприятным удивлением посмотрел на своего воеводу. Тот смутился и виновато улыбнулся:
– Это всего лишь предположение, Ваше Величество. Всего лишь предположение.
– Для тебя же лучше, чтобы это так и было, – сухо сказал ему Варг.
Он внимательно посмотрел на стан Короля, Несущего Счастье, и спросил:
– Сколько их? Как думаєшь?
– Приблизительно четыре тьмы, милорд, – ответил советник, обведя опытным взглядом многочисленные костры. – Не меньше.
– Порядочно… А у нас всего две…
– Позвольте Вас поправить, Ваше Величество. У нас целых две.
Варг весело засмеялся. Его позабавило то, с какой преданной уверенностью Родхаран произнёс эти слова. Как будто советник уже изрубил всех врагов в капусту. Он снисходительно похлопал воеводу по плечу, и они спустились с башни, чтобы держать последний совет.
Свернув свиток, старий звездочёт вздохнул им вслед и вернулся к своему занятию, торопясь перенести на бумагу то, что не успел за долгие годы своей жизни. Он ругал себя за лень, которая заставляла его сворачивать с пути, за непростительную уверенность в том, что всё ещё успеется и что всегда можно наверстать упущенное. Но всё же время ещё было и была надежда, что звезда Ягвис не погаснет.
В Старом Городе допоздна горели масляные фонари. В королевском замке воеводы и тысячники решали, кто и что будет делать завтра на поле. В пригороде, превращённом в ратный стан, готовилась к битве сила, собранная королём со всех своих земель. Воины и ополченцы готовили доспех, точили оружие и в последний раз пересчитывали стрелы в колчанах. Кто-то молился богам, кто-то не мог заснуть от волнения, ну а многие провели последнюю ночь на этой земле за кутежом.
Свой вечер перед битвой друзья коротали в кабаке у Западных ворот. Ратного люду в него набилось полным полно. От тяжёлого духа, висевшего в помещении, кружилась голова, и дышать им было невозможно. От него не спасали ни распахнутые настежь двери, ни окна, чьи рамы были вынуты предусмотрительным хозяином, дабы уберечь их от ополченцев, имевших обыкновение начинать буйство после второй кружки браги. Из дверных и оконных проёмов валил густой винный дух, от которого воротили носы даже деревянные маски на Западных воротах. К нему примешивался нестройный мотив – это в дым пьяный гусляр терзал струны, пытаясь перекрыть гул сотни голосов смешавшихся в тесном зале.
Вошедший вслед за Бахтом Царра увидел за одним из столов Дзвана, который с несколькими десятниками бражничал у пустого окна. По своему обыкновению тот начал ссору, сцепившись словами с одним из ополченцев. Запахло дракой, но их вовремя разняли, и буяны тут же полюбовно запили свару кувшином пива.
Люд вливал в себя хмельную брагу, словно боясь, что впредь не доведётся. Все оживлённо галдели и подбадривали друг друга. Но за этим весельем чувствовался страх, как ни старались люди прикрыть его шумным смехом, как ни пытались залить его креплёным вином и пивом. Страх лез наружу, казалось, им пропитались стены и потолок, он отравил собою воздух, и люди задыхались в нём, как в смрадном болоте, их прямо таки выворачивало от него.
Но был среди этой толпы и небольшой отряд суровых мужей в жилетках из медвежьих шкур поверх кольчужного доспеха. Царра принял их за бердаров, но вскоре понял, что ошибся. Отличал их от набившихся в кабак ополченцев грозный вид и массивные гривны – нашейные украшения из свитых в косы серебряных прутов. Оба конца обруча, что лежали на груди, венчались оскаленными волчьими и медвежьими головами, которые смотрели друг на друга.
Один из этих воинов, рыжебородый великан, увидел вошедшего в кабак Бахта.
– Ба! Кого же вижу я? – громко закричал он, пробираясь к выходу. – Не мой ли это старинный друг?
Хонанд широко улыбнулся в ответ, и они крепко обнялись. Воин легко подхватил его и, приподняв над землей, принялся тискать.
– Сколько лет! Сколько зим! – радовался рыжебородый. Его голос звучал гулко, как если бы медведь ревел в пустой бочонок.
– Да раздавишь, – смеялся Бахт, и, оказавшись вновь на ногах, представил великану своего товарища.
– Мой друг – Царра, сын Ларвая.
– Хофнунг, – поклонился воин в ответ.
– Ты давно здесь? – спросил Бахт.
– Вчера только прибыли из Шималхара, едва успели до закрытия Перевала, – прогудел рыжебородый и жестом позвал за собой. – Давайте к нашему столу.
– С удовольствием.
Они проследовали за воином, который бесцеремонно расталкивал пьяных ратников на своём пути. Втроём они подошли к длинному дубовому столу.
– Ну-ка, подвинься, Шималхар! – весело гаркнул Хофнунг, расчищая места для присоединившихся к ним.
Не переставая галдеть, его воины продвинулись по лавке, и друзья присели за усеянный куриными костями и заставленный тарелками стол. Он был щедро залит успевшим подсохнуть пивом, отчего сделался таким липким, что рукава рубахи намертво к нему прилипали. Посредине его стоял двухведерный бочонок.
– Давайте выпьем друзья! – закричал великан.
– Пива надо заказать, – сказал Бахт и оглянулся в поисках служанки. Хофнунг рассмеялся и хлопнул товарища по плечу.
– К чему тебе эта драггерская радость? – прогудел он. – К тому же в этом заведении его бесстыдно разбавляют.
Рыжебородый любовно погладил стоящий рядом с ним бочонок.
– Король выдал нам креплёного вина.
Один из воинов принялся деревянным ковшиком разливать его по пустой посуде и рассовывать всем присутствующим.
Перед Царрой кто-то поставил полную до краёв глиняную кружку. Он взял её за ручку и посмотрел на своё отражение в мерцающем темно–красном зеркале.
– За удачу! – провозгласил Хофнунг. – За битву и славу!
Царра выпил до дна под шум и рёв «шималхарцев», которые махом осушив свои кружки, принялись колотить ими о стол, призывая служанок с заказанным жарким.
– Так, как ты поживаешь, мой друг? – спросил Бахт рыжебородого и поплыл в глазах захмелевшего своего спутника, который сидел рядом и беззаботно улыбался. Что ни говори, а вино – вещь незаменимая для сердца, терзаемого страхом неизвестности.
– Хвала Небу, – прогудел воин, тыльной стороной ладони вытирая рот.
– Как Шималхар?
– Стоит родной. Что ему сделается? Местные нас побаиваются, потому особо не шумят. Уважают силу. И правильно делают.
Бахт придвинулся к нему ближе и спросил:
– Так, ты говоришь, вы до первого снега пришли? Значит, там, по ту сторону гор, поди, о войне и не знают?
– Нет, не знают, – Хофнунг с досады бросил обглоданную кость в допившегося до бесчувственного состояния ополченца, который уткнулся лицом в стол и что-то невнятно кричал. – Теперь вот с такими шутами гороховыми в бой идти, когда в Шималхаре добрых две сотни бойцов осталось.
– Так вы что? Не на войну пришли?
– Да, нет. Мы по приказу короля прибыли, чтобы по весне отправиться на разведку в западные пограничные земли.
– Вот как…
– Да, на разведку… Видишь, как всё получилось?
Бахт понимающе кивнул. Царра подпёр голову рукой и смотрел на него, переводя взгляд с хонанда на «шималхарца». Хофнунг что-то говорил его товарищу, но он не вслушивался в слова. Взгляд его бесцельно блуждал. Покой опутал его, и стало всё равно, что завтра будет битва, и совершенно безразличной казалась ему его судьба. Он мог даже встать сейчас и уйти, совершенно не боясь повторить судьбу несчастных дезертиров, на его глазах великодушно «отпущенных» домой.
«Может, и вправду? Ну его!»
Царра засмеялся своим мыслям. Хонанд недовольно на него посмотрел, а Хофнунг добродушно улыбнулся и поднёс кружку к своим губам. Рукав его рубахи сполз, слегка приоткрыв предплечье «шималхарца», и открыл наколотые на внутренней его стороне странные знаки – руны.
Царра удивлённо хмыкнул про себя, но тут же о них забыл. Потому что вторая кружка вина, принесённая трактирщиком, окончательно преобразила мир вокруг него. И хоть он стал немного веселее, но всё-таки остался прежним. Видя состояние друга, Бахт поспешил забрать его из кабака и отвёл на постоялый двор Радомира, где тот и заснул.


Глава 16. Битва у Крунеберга.

На рассвете, глухо гремя доспехом, варгрикские ратники оставили городские кварталы и развернулись в боевые порядки. Занимая свои места в общем построении, к ним присоединились отряды ополченцев. Взгляды всех были прикованы к западу, где чёрной тучей растеклись враги подобно тому, как собирается на горизонте гроза. Слепящее утреннее солнце ярко их освещало. Можно было чётко разглядеть воинов в лёгких кольчугах и кожаных панцирях с сияющими бронзовыми бляхами. Обитые железными обручами, деревянные круглые щиты прикрывали им грудь, мечи и боевые секиры, крепко сжатые в руках, поблескивали отточенными лезвиями, словно сама смерть подмигивала тому, за кем пришла в тот день. На многих бойцах, поверх кольчуг были накинуты волчьи шкуры. В полнейшем беспорядке мелькали куртки с затёртой варгрикской Короной, смешавшись с гербами различных баронов, чьи земли находились на запад от Крунеберга.
В пёстром строю бурым пятном ревели бердары. Они кричали громче всех, поднятыми вверх копьями грозя войску ненавистного им короля. В бой их вёл вожак, на котором была единственная из всех чёрная шкура медведя. Увидев его, Варг неприятно передёрнул плечами и поспешил спрятать волнение под маской напускного спокойствия.
– Это ещё ни о чём не говорит, Ваше Величество, – шёпотом сказал Родхаран, заметив тревогу своего повелителя. – Ни о чём.
– Я знаю, друг мой, – улыбнулся тот. – Знаю… Но мне было бы спокойнее, если бы голова этого дикаря сидела бы на копье. Слышишь меня, Орднар?
Эти слова были обращены к начальнику Внутренней Стражи. Тот сидел верхом по правую руку от короля и внимательно следил за рядами противника. От взгляда его светлых прищуренных глаз ничто не могло спряжаться и в ответ на приказ короля, он молча кивнул.
Оба войска разделяло расстояние в полтора полёта стрелы из лука. Из вражьего стана ветер доносил бой барабанов, играл с вымпелами на пиках королевских всадников, трепал султаны десятников и сотников.
Верхом на своих скакунах друзья стояли в строю, готовые к битве. Одному из них было немного не по себе после вчерашнего. Гудела голова и донимала лёгкая дрожь в теле, то ли мороз, то ли страх, не разобрать из-за похмелья. Перед битвой это было совершенно не к чему.
«Эх, не надо было пить так много», – с ненужным сожалением думал он, потирая пульсирующие виски. Он сокрушённо вздохнул. Чего уж там сожалеть о дне вчерашнем, если о завтрашнем не думаешь.
Видя состояние друга, Бахт с понимающей улыбкой достал из-за пазухи мешочек, а из него – какой-то сухой корешок и протянул ему. Царра послушно принялся разжёвывать его, морщась от горечи, но вскоре с приятным удивлением заметил, как сладость защекотала нёбо, а тело наполнилось силами.
– Ты чего вчера так набрался? – спросил хонанд.
– Сам не знаю.
Такой получил он ответ и больше не спрашивал. Зачем журить за то, что уже случилось? Бесполезнее нет слов, чем те, которыми упрекают и без того всё понимающего.
– Знаешь, что, Бахт, – тихо позвал Царра, не спуская глаз с вражеских рядов.
– Чего тебе?
– Я тут подумал…
– Чего ты там придумал? – улыбнулся хонанд.
– Для чего мы здесь?
– Что значит «для чего»? Ты меня удивляешь, мой друг. Мы участвуем в битве.
– Но зачем?
– О! Да тебе и впрямь нехорошо.
– Но ведь это же не наше дело.
– Как тогда, у Лиллабрука?
– Вроде того…
– Теперь уже не разберёшь, где чьё.
– Нам надо в Хатиз, в Поххар. А вместо того, чтобы идти к цели, я иду в бой.
– Ты и идёшь к своей цели, просто Дорога ведёт нас через это поле.
– А можно по-другому как-нибудь? Обойти там, к примеру, а?
– По-другому нельзя, – пожал плечами хонанд. – Помнишь, что случилось с теми, кто захотел уйти?
– И захочешь – не забудешь, – вздохнул его товарищ. – Но…
– Боишься? – прямо спросил Бахт.
– Боюсь. Но мне страшно от того, что не доберусь до Поххара и не узнаю дорогу к Месту Без Времени, боюсь, что не удастся найти Злату, и я навечно останусь здесь, на этом поле.
– Не бойся, мой друг. Не останешься.
– Откуда такая уверенность?
– Не знаю. Но мне, почему-то, так кажется.
– Кажется…, – кисло усмехнулся Царра.
– Нет, не кажется, а я уверен, – тут же поправился хонанд. – Ты только держись рядом со мной.
– Хорошо, дружище.
Барабанный гул нарастал. Ветер развевал багряные флаги в глубине строя, там, где окружённый охраной стоял сам Варг. Люди напряжённо ждали, когда же начнётся битва, и с каждым ударом сердца их ожидание становилось всё невыносимее.
Сотня Хедрида стояла на краю правого фланга, и её задачей было защищать его от вражеской кавалерии. Среди тысячи мечников, разместившихся на правом крыле, выделялась синими щитами одна из сотен. В ней были отборные ратники из личной гвардии короля. Командовал ими Михай – известный всем своей храбростью предводитель. Под его началом находились отличные парни, лучшие во всём королевстве. Одно загляденье, а не воины – высокие, плечистые, надёжные, как скалы. О них должны были разбиться волны любого моря, и не важно, какой яростной будет буря. Точно такая же сотня стояла на левом фланге и обе они должны были предотвратить охват войска в случае, если неприятель станет его теснить.
Ядро варгрикского построения составляли стоящие в три ряда веггеры – копейщики в длинных до колен кольчугах, гордость и цвет Короны. Они образовали вторую линию боевого порядка. В первой были молодые воины с тяжёлыми квадратными щитами, из которых они выстроили плотную стену, закрывающую их до середины груди. Из вооружения эти ратники имели боевые секиры и клевцы. Их назначением было выстоять, во что бы то ни стало, и прикрывать собой копейщиков.
За веггерами разместились метатели сулиц, коротких лёгких копий, предназначенных для броска на расстояние до тридцати шагов. Они составляли третью линию и помимо сулиц были вооружены круглыми щитами и короткими обоюдоострыми мечами, которыми должны были прокладывать себе путь в тесных вражеских рядах.
В глубине строя недостижимые для неприятеля находились десять сотен лучников с большими в рост человека тугими луками.
С флангов войско прикрывали двадцать сотен мечников, по десять на каждом крыле, и столько же конных сотен из ополченцев. В помощь им придали по три сотни арбалетчиков, в одной из которых, что была на правом фланге, должен был сражаться Дзван. Его султан развевался в море людских голов, а сам его обладатель переходил от одного своего бойца к другому и каждому из них что-то втолковывал.
– Молодец, – кивнул Царра в сторону бывшего купца.
Бахт вопросительно сморщил лоб и посмотрел на друга.
– Даже после вчерашней попойки не забывает своих обязанностей, – пояснил тот, с улыбкой наблюдая, как время от времени десятник прикладывается к фляге. – Чего это он там хлещет?
– Вино, наверное, – предположил хонанд.
Действительно, что ещё мог пить Дзван перед боем?
– Страх лечит? – усмехнулся Царра.
– От страха нет лекарства.
– Тогда зачем пьёт?
– Жажда мучит.
– Жажда выпить, я так полагаю.
– Его дело.
Справа от друзей стоял рыжебородый ополченец лет сорока. Он был родом из мест севернее Сухельпорта и попал в войско, как и все приезжие, по приказу Варга. Имени его они не знали, лишь видели на постоялом дворе Радомира, где разместилась их конная сотня.
Рыжебородый потянулся к своей фляге и, сняв с пояса, предложил выпить стоящему рядом с ним Царре.
– Вино? – спросил тот и вежливым жестом отказался. – Спасибо, не хочеться.
– Для храбрости, – пояснил сосед и сделал два больших глотка.
– Кто бы сомневался.
Рыжебородый крякнул, вытер губы и снова спросил:
– Точно не хочешь?
– Я после, – улыбнулся Царра.
– Будет ли оно, это «после»? –  мрачно ухмыльнулся его собеседник.
– Конечно. Если есть «сейчас»,  то будет и «после».
Сосед махнул на эти слова рукой:
– Многие из тех, что собрались на этом поле, не увидят сегодняшнего заката. Для них он точно не наступит. И для нас его почти нет. О чём ты тогда говоришь? Какое может быть «после»?
– Эй! Поосторожнее со словами, почтенный, – резко бросил ему хонанд, выглядывая из-за Царры. – За них можно дорого поплатиться.
– Чего прикажите бояться?– ответил рыжебородый, криво усмехнувшись. – Смерти что ли?
Он снова приложился к фляге.
– Так я уже здесь. Бояться надо было, когда сюда ехал. Теперь мне, что так что эдак. Все едино.
– Что значит «все едино»?
– То и значит. Все равно погибать, почтенный. Как ни крути. Я приехал на игрища, а попал на войну. Если буду себя надеждой тешить, что живой останусь – тогда точно голову сложу.
– А вот это – мысль правильная.
– Э-хе-хе. Домой охота, к семье.
– Где семья-то?
– На юге, под Сухельпортом моя деревня. Далеко от этой войны.
– А ты не думал, что враг придет и туда, после того, как возьмёт Крунеберг?
– Это вряд ли! Что он там забыл? Ковыль и лошадей?
– Враг тебя не спросит, будь уверен. Придёт без приглашения.
– Ему Варг нужен…
– Да какая разница! Ты же мужчина. Драться надо! Нас никогда не спрашивают, хотим мы или нет, но надо.
Рыжебородый отмахнулся от слов хонанда, пробубнил что-то под нос себе и отвернулся.
Гром барабанов значительно усилился, и стоящее на западе войско пришло в движение. Враг приготовился выступить вперед. По рядам варгрикских ратников пронесся напряжённый гул.
– Вот и началось, – выдохнул Бахт. – Теперь только держись.
Царра нервно сглотнул и почувствовал, как пересохло во рту. Сейчас бы он не отказался от фляжки, предложенной соседом. Затрубили рога, протяжно и грозно, проникая в самую душу и наполняя ее слепым страхом. Взволновавшись, колыхнулось людское море, готовое хлынуть на берег, ощетинившийся острой сталью, и с запада двинулся враг, тысячами глоток взревев яростным кличем.
Легковооруженные пехотинцы в волчьих шкурах побежали вперед, на стройные ряды ратников. Ответом на это был приказ королевским лучникам.
– Тяжелые! Навесом! Пускай!
Десять сотен луков одновременно натянулись, и стрелы, на мгновение замерев на звенящих тетивах, сорвались в небесную синь. Морозный воздух распорол свист тысячи смертей.
– Пускай! Пускай стрелы, ребята! –  кричали сотники.
Было немного жаль наступавших врагов, когда пронзенные они валились на землю. Бессмысленная смерть, бесславный конец. Что может быть страшнее?
Вторая волна стрел и третья ушли, но не смогли сдержать напора людской лавины, стремительно приближавшейся к войску Короны.
– Почему враги не пускают стрел? – спросил Царра друга.
Тот пожал плечами.
– Кто его знает?
Когда атакующие подошли на расстояние трех десятков шагов, первая линия сомкнула щиты. Веггеры стали наизготовку, выставив вперед длинные копья. Еще чуть–чуть и волна наступающих разобьется о стальную стену, вросшую в покрытую снегом землю. Казалось, что у легкой пехоты шансов нет, когда вдруг Царра получил ответ на свой вопрос. Черной стаей посыпались сотни тяжёлых стрел. Копейщики не могли воспользоваться щитами, висевшими за спиной, и вынуждены были стоять под гибельным дождем, сжимая в руках древки копий. Смерть со свистом падала с неба, звеня, соскальзывала по шлемам,  вонзалась кому в горло, почти не защищённое доспехом, кому в голень, до которой не доходила кольчуга.
Строй зашатался, люди не знали, что делать. Враг приближался, стрелы разили,  крики раненых силили панику.
Сотники рвали глотки:
– Стоим! Стоим, ребята! Строй держать! Ни с места! Ни шагу назад!
Волны вражеской пехоты докатились до варгрикских дружин и напоролись на копья, которые так и остались нацеленными в грудь наступающего противника, не смотря на то, что четвертая часть веггеров уже ничем не могла помочь своим товарищам. Пронзенные стрелами, одни лежали бездыханными на земле, другие корчились на окрашенном кровью снегу.
– За короля! За наши дома! До смерти! – рычали сотники.
– За короля! –  вторили им воины в первом ряду. Сомкнув щиты они рубили тех, кто пытался пройти между копий, на которых уже бились в агонии менее везучие из наступавших.
– Сулицы! Сулицы давай! – раздались команды, когда веггеры уже не могли действовать из-за тесноты, в которой не возможно было освободить копья, застрявшие в телах. Через их головы полетели легкие дротики с тонкими железными наконечниками. Они вонзились в тела врагов, забрав их жизни, застряли в плоти раненых, чьи крики потонули в диком шуме битвы.
Бойцы, которые шли в передних рядах, спотыкались о трупы своих товарищей и тут же сами попадали под ноги идущих следом за ними. Живые шли по телам убитых и тех, кто ещё пытался взывать о помощи. Нескончаемая масса наступавших давила на варгрикское войско. Ратники в первой линии сражались, не жалея себя, но их оружие не было предназначено для подобной давки. Они не справлялись. Словно обезумев, враги бросались на копья. Напоровшись на острие, они проходили по древку до окровавленных рук потрясённых веггеров, пока не повисали на нем, испустив дух.
Первая линия была смята. Оставшись без её прикрытия, копейщики обнажили мечи. Строй начал рушиться и расползаться, как истрёпанное сукно. Перемешивались бойцы, и в общей свалке люди уже слабо различали, кто именно попадается им под руку. Они кололи друг друга кинжалами, рубили секирами, топтали поверженных врагов, месили чёрный парующий снег, втаптывали в него части тел и еще живых, бьющихся в предсмертной муке человеческих существ.
От всего, что творилось вокруг, Царре сделалось дурно. Его охватила необузданное желание бросить все и убежать подальше от этого кошмара. Хотелось, чтобы этого всего не было, чтобы кровавое побоище исчезло, как дурной сон. Он затравленно оглянулся по сторонам и тоскливо посмотрел в глаза другу, когда их взгляды встретились.
– Даже не заикайся об этом, – сказал хонанд. Сказал серьезно, без привычной улыбки. От этого стало еще страшнее.
Он вытянул руку в боевой перчатке, указывая вправо.
– Наш черед. Подходят.
Глянув в том направлении, Царра увидел, как несутся галопом вражеские всадники и широкой дугой обходят их правый фланг. Сейчас они зайдут в тыл и посеют панику среди задних рядов.
– Сотня! Мечи из ножен! –  пронесся над ополченцами клич Хедрида. – Расщепой! Атакуем! В галоп! Марш!
Отряд сорвался навстречу вражеской коннице, которая свободным строем быстро приближалась к своей цели.
– Бахт! Будь рядом! –  крикнул Царра, но тот его не слышал. Вцепившись взглядом во врага и привстав в стременах, хонанд нёсся по левую руку от него. Азарт боя овладел им.
Белейший снег и чёрная земля брызгами летела из-под копыт. От коней валил пар, словно неслись они сквозь туман. Две силы стремительно приближались друг к другу. Влюблённые после долгой разлуки так не торопятся навстречу, как спешили эти противники, ни разу друг друга не видевшие.
Царра шёл во второй паре с хонандом, следом за сотником, который нетерпеливо подгонял коня хлёсткими ударами длинного меча. Из-за него он видел, как мчится на них конная лавина, видел перекошенные лица всадников, трепещущие от ветра флаги на пиках, нацеленных в его сторону, и на миг зажмурился.
«Злата! Милая!» – закричал он в душе и, открыв глаза, увидел, что враг совсем близко, так близко, что видны были налитые кровью белки глаз. Крик Хедрида громом разнесся над сотней, полетел по ней голосами десятников.
– Расщепа!
Повинуясь команде, колонна разделилась на два луча, которые под углом врезались во вражеский строй.
Сотник срубил одного всадника, второго и сам слетел на землю, столкнувшись с врагом, который успел поддеть его на длинное копье. Царра оказался во главе луча и несся сквозь толпу, рубя всех, кто подворачивался под руку.
Порядок вражеской конницы сбился, нарушился и темп наступления снизился. Спотыкаясь, кони валились наземь, сбрасывали седоков и творили невообразимый хаос., в котором друзья потеряли друг друга из виду. Вместе с рыжебородым сухельпортцем Царра бился в гуще врагов. Забыв обо всём на свете, он рубил до тех пор, пока не услышал радостные крики:
– Бегут! Бегут!
Лишь тогда он огляделся и, тяжело дыша, увидел, как враги отступают, топча раненых копытами коней.
– Бахт! – закричал он, шаря глазами по полю брани. – Бахт! Где же ты!?
– Не вопи, – прокашлял рыжебородый, вытирая рукавом закровавленное лицо. – Найдется, если жив,
– Не каркай, ворона, – обрубил Царра. Привстав в стременах, он крикнул так громко, как только мог:
– Ба-а-ахт! Бахт! Дружище!
– Я здесь! – отозвался хонанд. – Здесь я!
Он помахал другу рукой.
– Живой, – облегченно выдохнув, улыбнулся тот и направил к нему Хиска. – Живой.
– А вот им не помочь уже, – добавил хонанд, подъехав ближе.
Он указал в сторону мечников, которых должна была прикрывать их сотня.
– Несладко им приходиться.
На правое крыло варгрикского войска насели конные лучники. Те самые, о которых говорил Джанг, наездники из Диких Степей. На быстрых, как ветер, лошадях и с короткими луками они оказались серьёзным противником. В меховых шапках и в стёганных куртках, расшитых бронзовыми бляхами, они вынырнули из-за холмов, и стремительно пронеслись по полю. Подойдя вплотную к королевским ратникам, они бросили в них металлические шары, которые со страшным грохотом рвались, осколками раня людей и животных. Направляя скакунов  ногами, южане на ходу пускали тучи стрел в королевских всадников, не давая тем развернуться. Кони варгрикцев испуганно метались, шарахаясь от разрывов под ногами, сбрасывали седоков, раненые стрелами бились в агонии и тащили по снегу убитых хозяев, запутавшихся в стременах. Мечники стали в оборонительный строй, выставив вперед щиты, но это не помогло. Круглые, предназначенные для одиночного боя, те не очень годились для укрытия от стрел. С десяти шагов тугие луки степняков разили нещадно, находя даже небольшие бреши в латах. Наездники с гиканьем налетали на строй, пускали стрелы в упор, бросали шары в самую гущу варгрикских воинов и, развернувшись, уходили под прикрытием новой волны.
Конница Короны в панике отступила, бросив мечников на растерзание. За ней попятились и арбалетчики, не слушая срывающиеся голоса своих десятников. Дальние ряды начали метаться, лишь гвардейская сотня осталась на месте, плотнее сомкнув синие щиты.
– Уйдем, Михай! – крикнул один из ратников, с мольбой оглянувшись на командира, но тот лишь зло заорал:
– Строй держать!
И его воины продолжали послушно стоять, крепче стиснув зубы. Град стрел сыпался на них, не стихая ни на мгновение. Казалось, минула целая вечность, на самом же деле солнце не прошло и двух своих дисков на небосклоне. Сотня Михая одиноко стояла  среди мертвых и умирающих своих товарищей, с каждым новыми наскоком южан становясь все малочисленнее.
Царра огляделся и увидел, что, оставшись без поддержки конницы, мечники пропадают.
– Все, кто может! На коней! – крикнул он.
Люди встрепенулись и три десятка человек, что остались в строю, съехались к нему.
– Наши товарищи погибают! – указал он на остаток сотни и взмахнул мечом. – Поможем им пока не поздно!
– Да! – яростно закричали всадники и, пришпорив коней, ринулись на лучников.
Они летели по полю – три десятка на три сотни, и каждый знал, что шансов уцелеть для них нет, как не было их для несчастных мечников.
Но кто же ищет спасение во время битвы? Смерть следует за жизнью, словно тень. И тот глупец, который полагает, что сможет убежать от собственной тени.
Когда всадники подоспели с подмогой, на утыканной стрелами и дымящейся кровью земле, стоял лишь Михай. Вокруг него лежали воины, которых он целый год готовил к грядущим битвам во славу Короны. Он знал каждого из них по имени. Они были его гордостью, а теперь бездыханные лежали на багряном снегу, отдав свои жизни за короля.
Не приняв боя и даже не вынув мечей из ножен.
Перед глазами у сотника поплыли чёрные круги. Он не видел врага, не видел битвы, не видел ничего, кроме мёртвых своих воинов.
– Что же ты? – прошептал он. – Так подвела…
Он отбросил ставший теперь ненужным щит и обнажил меч, который когда-то сам выковал в своей кузнице. Он пальцем попробовал зеркальное лезвие, провёл ладонью по клинку, и с безучастной улыбкой приставил его острием к груди, напротив рвущегося на куски сердца.
– Хйало-о-о! – полный упрёка голос взлетел к небу.
С этим именем на устах Михай бросился на землю. Под весом его тела меч легко вошел в грудь. Панцирь на спине на какой-то миг натянулся, а после лакированная кожа разошлась, выпуская на волю хищную сталь, и сотник уткнулся лицом в окровавленный снег.
Когда в глазах Михая погас свет, остаток конной сотни врубился в тыл лучников и, сея смерть, пронесся по их рядам. Растерявшись, южане бросились врассыпную, но увидев количество нападающих, быстро вернулись.
В мгновение ока отряд смельчаков оказался на пустом месте. Словно капля, упавшая в воду, на которую со всех сторон ринулась сила, готовая ее раздавить. Степняки пустили в них стрелы, но, в спешке промахнувшись, попали друг в друга и перешли к рукопашной.
На Царру налетел всадник. Грудь в грудь столкнувшись, вздыбили их кони. От сильного удара он перелетел через голову Хиска и упал за чужую лошадь, еле увернувшись от её крупа, когда та вместе со своим хозяином рухнула наземь. Он быстро вскочил на ноги и, замахнувшись мечом, который чудом удержал при падении, ринулся к поверженному наезднику.
Придавленный, тот не мог подняться. Оба, и человек и животное тяжело дышали. Ноздрями и горлом скакуна шла вспененная чёрная кровь.
Обернувшись, насколько мог, молодой степняк увидел над собой занесённый для удара меч. Изо всей силы он дернул ногой и закричал от боли. В глазах его заметался дикий страх и в отчаянии он попытался закрыться от своей смерти окровавленным рукавом.
Но Царра не смог его убить, не захотел вот так  запросто рубить беспомощного человека. Он опустил руку и зарычал на врага.
– Что ж это творится такое!? Вы же сошли с ума! Люди! – закричал он, но голос его потонул в общем шуме, где крики сцепившихся людей, ржание обезумевших от крови лошадей и стоны раненых переплелись, перемешались, словно нити на ткацком станке, которыми противоборствующие стороны выводили узор на полотне битвы.
Что далее получится из этой ткани, не знал никто. Но будет ли это праздничный кафтан или скорбное платье, для тех, кто останется жить, уже не имело значения. Накрепко прошитым звоном мечей и гулкими ударами в щиты, нарядам этим суждено будет истлеть на их плечах.
Царра ступил к придавленному всаднику, чтобы помочь, но тот не понял его намерения Нащупав на поясе кинжал, он выхватил его в слабой надежде прожить ещё немного. Он не сводил глаз со своего противника.
– Я помогу, – сказал тот, словно забыв о происходящем вокруг. И хоть южанин не знал языка говорившего, он понял тон незнакомца, как и движение с которым тот собирался спрятать меч в ножны. Этому помешал вороной. Его ржание заставило наездника обернуться, и, как нельзя, вовремя, ибо на него налетел всадник, с гиканьем замахнувшийся саблей. Отскочив в сторону, Царра отбил клинок у самых своих глаз. Он бросился к вороному и, взлетев в седло, понесся вдогонку за степняком.
Морщась от боли, придавленный посмотрел им вслед и увидел, как варгрикский всадник настиг его соплеменника и, поравнявшись с ним, рубанул под левую руку, краем клинка достав уходившего. Тот покачнулся, и, завалившись набок, на полном скаку упал в снег. Лисья шапка слетела с его бритой головы, на которой растрепался густой смоляной чуб, блеснул в холодном свете выроненный кривой меч, и тело прокатилось немного вперёд, оставляя за собой алые пятна. Конь полетел дальше, а наездник попытался подняться. Зажимая рану обеими ладонями, он смог лишь стать на колени и посмотреть вслед скакуну, который понёс его душу к родным степям. А бездыханное тело упало на снег.
– Тилган, – выдохнул видевший всё южанин и, воткнув кинжал в твёрдую землю, заплакал от горькой обиды.
Царра словно обезумел. Он ринулся на следующего врага и тоже заставил его окрасить своей кровью снег. Третий и четвертый попытались уйти, но меч рассёк их спины от плеча до пояса, одного за другим. Всадника на вороном попытались достать лучники, но Хиск уходил, унося своего седока от стрел.
Царра срубил ещё пару подвернувшихся под руку степняков, пытаясь пробиться к хонанду, который отчаянно бился с обступившими его врагами. Кружась на своем коне, Бахт не позволял им приблизиться к себе, но и сам вырваться из плотного кольца был не в силах. Южане не спешили его убивать, видимо, желая взять его живым. Один из них готоаил аркан.
Царра шел прямо на него, когда наперерез Хиску вылетел степняк. Он держал свою руку, занесённой назад, но вместо меча в ней зажженным запалом дымился металлический шар. Издав протяжный крик, степняк метнул свой снаряд и закрылся круглы щитом. Шар  оглушительно взорвался в воздухе перед Хиском, Его наездник почувствовал, как что-то ударило в грудь и по лицу, обожгло болью, брызнуло теплом. Вороной вздыбил, дико захрапел, словно это его ранили, будто его кровь полилась из ран, и закружил своего седока по полю, после остановился и призывно заржал.
– Бахт! – хрипло крикнул Царра, оглянувшись по сторонам. В глазах поплыли чёрные круги. Вдруг стало тяжело дышать, боль душной волной запульсировала в груди, и липкая кровь заливала лицо. Он протёр запёкшие глаза, позвал ещё раз хонанда и повалился на шею своего коня.
Он уже не видел, как вернулись королевские сотни, спасая жизни тем немногим, кто ещё продолжал биться, а с ними и Бахта, от которого отхлынули степняки. Варгрикская конница ударила по врагу, погнала его на задние ряды и заставила сметать и давить своих же товарищей. Он был далеко от всего, что творилось вокруг. Хиск брел среди хаоса и давки, бережно неся своего седока как бесценную ношу. Сколько хватало глаз, поле битвы было перерыто тысячами копыт, снег растоплен алой кровью и телами, отдававшими свое тепло промёрзшей земле.
Меч выскользнул из ослабевших пальцев и, тихо пропев, вонзился в мерзлую землю. Следом за ним сполз и Царра, свалившись навзничь в снег. Конь ходил вокруг него, фыркал, дышал в побледневшее лицо и громко ржал, призывая хонанда на помощь. Услышав этот зов, Бахт бросился к вороному и среди множества тел нашел своего друга, лежавшего без сознания в окружении посеченных степняков и утыканных стрелами мечников.
– Царра, – прошептал хонанд, увидев друга.
– Царра, – позвал он, спрыгнув в кровавое месиво. Ответа не было.
– Ты живой? – дрогнувшим голосом спросил он и склонившись над телом товарища. Он приложил ухо к его груди и облегчённо вздохнув, улыбнулся про себя:
– Живой.
Он осмотрел раны и немедля вынул из небольшой седельной сумки две полосы холщёвой ткани. Одну он сложил вчетверо и придавил рану на груди, подложив под панцирь, а второй он перевязал голову. Затем хонанд поднял товарища на руки, положил его поперёк на Хиска и, ведя коней под уздцы, побежал в лагерь королевского войска.
Свою задачу они выполнили – защищали правый фланг, как могли. Теперь этот самый фланг, в паре с левым нежно обнял втянувшегося в центр врага и начал его сдавливать. Не выдержав таких объятий, неприятель обратился в бегство, но это Бахту было уже не интересно. Он спешил за помощью, пока в его друге ещё теплилась жизнь.
До лекарских палаток они добрались первыми. Битва завершалась, переходя в простую резню. Варгрикская конница гнала степняков, пехота рубила в спину убегавших, и до раненых особо никому не было дела. Они корчились в кровавом снегу, волочили внутренности, зажимали пульсирующие кровью раны и в отчаянии звали на помощь.
Во всеобщем хаосе встретились два воина – королевский конный сотник и облачённый в чёрную волчью шкуру предводитель отряда оборотней. Занеся меч для удара, ратник налетел на врага, но тот отскочил в сторону и точным взмахом своего клинка распорол живот коню. Брызнула кровь, передние ноги животного подломились, и скакун рухнул в снег, путаясь в своих кишках. Вылетев из седла, варгрикец упал на спину. Задыхаясь, он попытался встать, но чёрношкурый подскочил к сотнику, придавил ему коленом грудь и одним ударом кривого кинжала пробил кольчугу. Удар был столь силён, что клинок сломался, оставшись в ране. Сотник захрипел, засучил ногами и через мгновение застыл. Забрызганное кровью лицо его, ранее искривленное гримасой ярости, а после боли, сделалось вдруг светлым, черты ровными, как у заснувшего, и только алая струйка стекла из уголка рта и капнула на белый снег, напомнив о том, что заснул он навечно.
Тяжело дыша, оборотень пригляделся к убитому им человеку и ужаснулся от осознания сотворённого им.
– Джанг…
В отчаянии он отбросил рукоять ненавистного кинжала, оставшуюся в руке, и зажал рот окровавленной ладонью.
– Сынок.
Его тоскливый вой взлетел к небесам, превращаясь в плач отчаяния. В этот миг чьё-то копьё убило горе Турзая, пронзив его насквозь со спины.
Битва догорала.
Как раз в это время Бахт привёз друга в палатку и положил на деревянный стол.
– Что с ним? – спросил лекарь. – Голова?
– Осколок железного шара, – коротко ответил Бахт и, срезав ремешки, снял кожаный панцирь с друга. Он также распорол плотный поддоспешник, освобождая стеснённую грудь, и разорвал на ней закровавленную рубаху. Затем, сделав шаг в сторону, подпустил к раненому ратного лекаря.
С левой стороны, аккурат у сердца между ребер алела небольшая, с полвершка рваная рана, из которой толчками выходила кровь. Ещё одна находилась чуть ниже. Осколок прошёл вскользь, сломав ребро и засев неглубоко. Его блестящий край был хорошо виден из-под обрывка кожи. Лекарь осмотрел ранения и покачал головой. Он позвал помощника. Тот немедленно принес лоток с необходимыми вещами и таз с горячей водой.
– Плохо дело, – сказал врачеватель, куском тряпки вытирая кровь, чтобы не препятствовала осмотру. – Раны то я обработаю и один осколок извлеку, тот, что в ребре застрял, а вот второй достать уже не смогу. Я таких ранений раньше не видел. Сердце – орган нежный. Боюсь, что друг твой нежилец.
Он собрался оставить палатку, услышав истошные вопли снаружи. Там двое слуг привезли своего господина – сына одного из баронов. Из них укомплектовывали конные отряды в глубине строя. Те самые, что оставили королевских мечников на растерзание степнякам.
– Погоди, уважаемый, – Бахт остановил лекаря.
Он вежливо, но довольно крепко схватил его за руку и с решительной улыбкой заглянул ему в глаза.
– Мой друг должен жить, его Время еще не пришло.
– Там зовут меня, – заикаясь, сказал врач.
Снаружи слышались нараставшие крики и ругань. Видимо начали прибывать первые раненные.
– Подождут, – мрачно усмехнулся хонанд, сдавливая сильными пальцами запястье собеседника. – Ты же не один здесь.
– Не помочь твоему другу уже…, – промямлил он. – Не знаю я, что делать…
– Ты делай, что можешь.
– Ну, хорошо, хорошо, – лекарь испуганно выдернул руку и, морщась, потер её. – Я постараюсь.
Он принялся за работу. Быстро промыл перегонным вином и зашил рану на виске, затем извлёк осколок из сломанного ребра. Царра всё это время был без сознания, иногда издавая слабый стон. Лекарь сосредоточенно колдовал над ним, рукавом вытирая со лба холодный пот. Закончив с первыми двумя ранами, он порылся в лотке, и, достав мешочек с каким-то порошком, засыпал его в третью и придавил куском чистой холстины.
– Это снимет воспаление, но осколок всё равно останется в груди. Сколько он с ним протянет, я не знаю.
– Не переживай. Я знаю, – ответил хонанд и похлопал лекаря по плечу. – Ты просто делай своё дело, почтенный.
– Хорошо, – пробормотал тот.
Он немного подержал ткань, пока на ней не перестали оставаться кровавые следы затем зашил рану и перевязал. После Царру отнесли на носилках к подводе, чтобы отправить на постоялый двор Радомира. Перед тем, как уйти, Бахт дал лекарю золотой и сказал, что тот получит еще четыре, если будет каждый день наведываться и делать перевязки. Тот радостно согласился, а хонанд улыбнулся про себя – теперь-то уж его друг поправится. Не может не поправиться человек, на которого молится лекарь.
Ведя лошадей под уздцы, хонанд сопровождал повозку с раненым другом до трактира, где он передал его в заботливые руки Радомира, а сам вернулся на поле брани.
Сражение затихало, как огонь, не получивший дров. На отдельных участках еще бились, отчаянно рыча, воины Короля Несущего Счастье, но они понимали, что обречены. Тот же, кто привёл их на это поле, поверженный на землю лежал в луже собственной крови, а его победитель стоял над бездыханным телом.
Бахт проезжал мимо и был единственным свидетелем при разговоре двух королей. В правой руке Варг держал отрубленную голову своего противника, а в левой сжимал меч, с которого медленно стекали густые чёрные капли. Он говорил еле слышно, обводя взглядом кровавое поле:
– Я победил. Я. И теперь мой народ будет жить в мире.
Взгляд правителя горел тёмным огнём, и глаза его не видели павших. Вместо них поле битвы уже колосилось золотом зрелой пшеницы.
– Да, – повторил король. – В мире. И я поведу его к счастью.
Он поднёс к своему лицу голову поверженного врага и заорал, глядя в уже остекленевшие глаза:
– Я! Я, а не ты!
– Ваше Величество! Ваше Величество! – долетел до него крик, и Варг вздрогнул, обернувшись на голос.
По полю к нему летел ратник на взмыленном коне.
– Ваше Величество!
– Ну, что?! – крикнул король, отшвырнув от себя голову и поворачиваясь к гонцу.
– Мы победили!!! Враг полностью разбит и спасается бегством! – прокричал всадник, задыхаясь волнения и радости.
– Гнать его до самого заката, – сухо приказал Варг. – Пленных не брать! Передай всем сотникам!
– Слушаюсь, Ваше Величество! – выдохнул вестник и полетел назад.
Бахт проехал по полю битвы, разглядывая тела. Он искал кого-то, внимательно вглядываясь в лица раненных. Хонанд не останавливался около стонущих воинов, лишь бросал на них короткий безразличный взгляд и шёл дальше. Дойдя до места их недавнего сражения, он наконец-то нашел того, за кем пришел.
В это время на лавке в своей горнице Царра лежал во власти беспамятства. Пустота, в которой угадывались привычные очертания комнаты, окружала его, а сам он держался здесь лишь благодаря тонким нитям, уходящим во тьму. Из неё к нему подходили тени людей, которых он когда-то знал и помнил. Они что-то говорили ему, о чем-то спрашивали, чего-то просили. Он же выглядывал среди них одну–единственную тень, но не находил.
Знакомая фигура появилась вдруг, стала у огня и безмолвно посмотрела на раненого.
– Радгар? – удивился тот и скривился в слабой улыбке. – Откуда ты здесь?
– Зашел на огонек, – усмехнулся в ответ трактирщик.
– Но ты же… неживой?
– С чего ты взял?
– Тебя повесили еще осенью в городе, где правит Наместник.
– Казнили – это да, но это не значит, что я не могу быть живым, – улыбнулся Радгар.
Погладив свою черную бороду, он хитровато подмигнул растерянному Царре, а тот хрипло засмеялся:
– Как же понимать тебя, почтенный Радгар?
– Я поясню, – трактирщик подошел ближе к раненому и склонился над ним так, что тот увидел мерцающий свет в глубине его глаз.
– Когда человек, которого мы знаем, с которым живем долгое время, вдруг уезжает куда-то далеко–далеко, так далеко, что и не добраться до него, – тихо сказал чернобородый, – он что, умер?
– Нет, – ответил Царра. – Нет, конечно.
– Почему ты так считаешь?
– Но он же может вернуться или мы можем поехать и разыскать его.
– Вот,  – Радгар назидательно поднял палец и довольно улыбнулся. – Мы можем поехать вслед за ним и разыскать.
– Но…
Трактирщик замер, прислушиваясь к чему-то, прислонил палец к губам и исчез в очаге белым дымом.
– Радгар, – позвал раненный.
Ему стало стыдно оттого, что не успел сказать то, что давно вёз с собой, подобно камню в дорожной сумке. То, что жгло его душу, что прогоняло сон. Прощенья не успел попросить.
– Радгар!
– Ну, чего кричишь? – заворчал кто-то до боли знакомым голосом.
Царра наклонил голову вправо и увидел у окна коренастую тень.
– Дедушка?
Ведун покашлял и кивнул утвердительно.
– Как ты тут очутился? – изумился раненый.
– Пришел, – просто пояснил старик и спросил. – Ты меч не потерял?
– Меч? Что ты. Он здесь. – Царра указал рукой в угол, где стояло его оружие в пятнах присохшей крови, которую хонанд в спешке забыл стереть.
– Это хорошо, – Ведун одобрительно кивнул. – Его терять никак нельзя.
– Чего так?
– Этот меч передаётся от отца к сыну вот уже несколько поколений. Нельзя его терять.
– Мне передавать некому, – горько усмехнулся Царра.
На это старик равнодушно поморщился и снова задал вопрос:
– Куда теперь?
– В Хатиз. Поххар.
– В Хатиз, – пробормотал Ведун и улыбнулся себе в бороду. – Хатиз.
– Я так устал, дедушка, – прошептал раненый. – Мне хочется скорее закончить путь.
– Закончить Путь, – задумчиво повторил старик и покачал головой. – Нет, мой мальчик, еще не Время.
– Когда ж оно настанет, это время? Сил нет.
– Нет, силы есть всегда.
– Не знаю…
– Ты верь, и глаз не своди с горизонта, – сказал Ведун и, улыбнувшись, добавил: – Но и под ноги не забывай посматривать.
– Постараюсь, дедушка.
– Ты отдыхай, – старик встал с лавки. – Набирайся сил. Ещё успеем наговориться с тобой.
Раненный с трудом поднял руку и протянул до окна, зачерпнув ладонью свет.
– Подожди.
Но Ведун исчез, Царра крикнул надрывно:
– Дедушка!
Боль разорвала лёгкие, во рту растекся соленый привкус железа.
– Дедушка, – прохрипел он, глотая слёзы.
Вдруг чьи-то руки легли на чело и родной голос ласково прошептал:
– Ну, тише, тише, глупенький. Тебе нельзя говорить.
В голове и груди пульсировал жар, прохладные ладони нежно гладили лоб, унимая боль. Раненый устало сомкнул веки, и его сознание поплыло во тьме. Он чувствовал присутствие кого-то знакомого, но тень вскоре ушла, и он остался один.


Глава 17. После битвы.

Когда Царра вернулся из тьмы, мир встретил его болью. Словно у того больше ничего не было для встречи. Он протяжно застонал и открыл глаза. По правую руку стоял, склонившись над ним, Бахт. Лицо его было посеревшим, как дорожная пыль, а под глазами – черные круги.
– Живой, – широко улыбнулся хонанд и кивнул кому-то, стоящему в стороне. – Очнулся, наконец-то.
Этот кто-то оказался лекарем. Он подошёл к раненому и заглянул в его приоткрытые глаза.
– Как чувствуешь себя, парень? – спросил он.
Царра разлепил губы и не узнал собственного голоса, когда ответил:
– Хорошо.
Его голос был так слаб, что он не совсем понял, сказал он это вслух или подумал. Хотя, всё-таки, сказал, потому что лицо его товарища засияло.
– Замечательно, – улыбнулся лекарь. Осторожно приподняв повязку на груди, он осмотрел раны.
– Чего там? – спросил Бахт.
– Та, что на ребре уже полностю зажила, – ответил лекарь, днрнвянной лопаточкой накладывая на рубцы новую мазь. – Вторая, что возле сердца, ещё нет.
– Это плохо…, – буркнул хонанд, помогая перевязывать своего друга.
– Но он в себя пришёл…
– Это хорошо.
– Конечно, хорошо! Главное, что воспаление спало. Рана подсохла и начала заживать. Это очень хорошо. Но… осколок всё равно остаётся внутри. И это очень плохо. Ну-ка, сделай подыши. Только медленно
Царра послушно сделал глубокий вдох.
– Что чувствуешь? – живо поинтересовался лекарь, наблюдая, как гримаса страдания исказила лицо раненого. – Болит?
– В груди жжёт, – кивнул тот и глухо закашлялся от противной боли. – Спасу нет.
– Постарайся не кашлять, – предупредил лекарь и, отведя хонанда, в сторону шепнул тому на ухо. – Будем ждать.
Тот кивнул и, повернувшись к товарищу, радостно улыбнулся.
– Жить будешь, дружище.
– Жить, – тихо повторил Царра. – Бахт…
– Чего?
– Как битва? Победили мы?
– Ну а как же. Полная победа.
Раненый через силу улыбнулся:
– Хорошо… Всё-таки не зря столько людей погубили.
Хонанд почесал бороду и присел на край лавки.
– Да, победа. Варг одолел своего врага. Его войска гнали неприятельские стаи, рубя их по приказу короля до самого заката. Мало кто нашёл спасение в бегстве. Ушли только степняки, да и то не все. Тех, кто уйти не смог, резали, не жалея. Остальных же, кто пережил закат, простили, и, забрав оружие, взяли клятву верности Короне.
– А оборотни?
– Тоже присягнули. Куда же им деваться?
– Они же звери.
– Звери, – иронично хмыкнул хонанд, покачав головой. – Звери или люди, порой не разберешься, где кто. И совсем не надо носить шкуру и ходить на четырёх лапах, чтобы зваться зверем.
– Это точно.
– Кому совсем не повезло, так это бердарам.
– Чего так?
– Этим пощады не дали, да они и не ждали. Их травили псами по лесам и стягивали живых и мертвых в одну кучу. Живых разрывали лошадьми, мертвым отрезали головы и складывали в пирамиду. После свадьбы король лично собирается к Норгарду, чтобы вырезать всех под корень.
– После свадьбы? – переспросил Царра.
Он пропустил мимо ушей намерения Варга касательно племени бердаров. Как ни странно, его ничуть не удивила жестокость, творимая людьми. Он только испугался тому, как быстро ко всему привык.
– Ты сказал «после свадьбы»? – повторил он.
– Ну, да. Жениться, намерен король.
– На ком? На своей любимой? – Царре вспомнились его ночные посиделки с Варгом.
Бахт удивлённо вскинул брови.
– Какой любимой?
– Простолюдинке из драггеров.
Лекарь настороженно посмотрел на раненного. От изумления он на мгновение прервал осмотр содержимого своей сумки.
– Это у него жар, – успокаивающе усмехнулся хонанд, немного поменявшись в лице.
– Значит, пожалел полкоролевства, – иронично скривился Царра, потирая повязку. Многозначительных гримас друга он не заметил.
– Не знаю о чём ты, – сказал тот. – Но жениться Варг собрался на принцессе Фат. Дочери Короля Несущего Счастье.
– Правильно ли я тебя понял, Бахт?
– Правильно, друг мой. На дочери Короля Несущего Счастье. Варг получил её вместе с обозом. В палатке нашел, готовой заколоть себя кинжалом, но король успел перехватить занесенную для удара руку. Схватил её, но, посмотрев в прекрасные глаза, сам попал к ней в плен.
– Ты так рассказываешь, словно лично все видел, – сказал Царра. Он хотел засмеяться, но только беззвучно закашлялся, чуть морщась от боли.
– Может, и видел, – хитро прищурился Бахт.
– Когда свадьба?
– Через месяц. Невеста хочет выдержать полагающийся сорокадневный траур по отцу.
– Ты сказал «месяц»? Сорок дней… Не сходится что-то.
– Да нет. Всё правильно.
– Ты хочешь сказать, что я…
– Десять дней провалялся в бреду и беспамятстве.
– Десять дней! – вскричал Царра.
Лекарь положил ему на грудь ладонь, видя, что тот хочет подняться:
– Тихо. Тихо, уважаемый. Пока что не надо вставать.
– Не надо, – недовольно прохрипел Царра. – Не надо. Я десять дней потерял. Мне в Хатиз надо. В Хатиз. Я же столько времени потерял.
– Время нельзя потерять, мой друг, – спокойно сказал хонанд. – Как можно потерять то, чем ты не владеешь?
– Ты прав. Ты прав. Времени у меня действительно нет. Совсем нет. Когда я поправлюсь?
– Я полагаю, через месяц–полтора, – почесав подбородок, ответил лекарь.
– Да что же ты говоришь!? Какой месяц!? – вскричал Царра в отчаянии. – Какие полтора!?
Он поднялся на локтях и тут же побледнел, схватившись за рану.
– Будешь так себя вести – Поххара можешь и не увидеть, – сказал Бахт, беспристрастно глядя на друга.
Тот немного успокоился и взял врача за руку:
– Лечи меня! Врачуй. Мне совершенно ни к чему валяться здесь.
– На ноги поставлю, уважаемый, за это можешь быть спокойным.
Раненый закрыл глаза и замолчал. Хонанд поправил на нем одеяло. Лекарь ушёл по делам, сказав, что зайдет вечером, с ним вышел и Бахт. В горнице стало тихо, только огонь в камине с треском грыз поленья да зимний ветер подвывал в трубе, злясь, что не может пролезть через неё в тёплый дом.
С того дня, когда Царра вернулся к жизни, он начал идти на поправку. Уже на следующее утро он пытался подниматься. Сначала он осторожно приподнимался на локтях, после неуверенно сидел на краю лавки, борясь с головокружением. Бахт разминал другу ноги, втирал в его тело таинственные мази и поддерживал под руки, когда тот осторожно ступал по дощатому полу, делая неуверенные шаги. Лекарь давно уже снял швы, и рана у сердца затянулась полностью, но ныть не переставала. Досадная, не стихающая боль.
Так прошел целый месяц, и хонанд терпеливо ждал, когда его друг почувствует в себе достаточно сил, чтобы продолжать путь. Тогда они начнут готовиться к отъезду. Хиск застоялся в конюшне и радостно фыркал, когда его наездник смог приходить, чтоб поухаживать за верным другом.
– Скоро отправимся в путь, дорогой мой, – шептал Царра, с нежностью расчесывая гребнем гриву скакуна. – Снова пойдём по дорогам сами по себе. Засиделись мы здесь с тобой, задержались. Загостились мы что-то у короля Варга.
Вороной согласно фыркал, жуя овес, и изредка рыл земляной пол копытом. Он готов был хоть сейчас сорваться с места, да вот наездник его вряд ли продержится в седле больше ста его, Хиска, шагов: уж очень бледен и слаб всадник. И как-то неуверенно шагает по двору.
Бахт отпаивал друга отварами горьких трав и ни на мгновение не оставлял его без присмотра. Прямо как заботливая мать,  охранял его покой, приносил еду, следя за тем, чтобы тот выпивал положенную кружку молока с мёдом, мыл друга в деревянной ванне и собственноручно постригал ему бороду. Усилиями хонанда и благодаря силе молодого тела, раненный шёл на поправку, и одним утром, открыв глаза, он почувствовал, что вскоре сможет продолжать свой путь.
Почти два месяца минуло с тех пор, как друзья прибыли в варгрикскую столицу, которая снова жила привычной жизнью, забыв о битве, что отшумела под её стенами. О той войне напоминала лишь груда бердарских голов, жутким холмом возвышаясь посреди поля. Из окон постоялого двора её очень хорошо было видно. Царра иногда поглядывал на нее, перебарывал отвращение и наблюдал, как воронье прыгало по ней, поклевывая замерзшие глаза.
Сколько людей погибло в битве, не знаешь? – как-то спросил он у Радомира, когда они сидели с ним вдвоём в пустом гостином зале. Бахт мотался где-то по своим делам, а Царра с трактирщиком играли в шашки.
– Кто ж их считал? Все вперемешку, не разобрать. Дня два ещё по полю вдовы бродили. Кого могли опознать забирали…
– А кого – нет?
– К Гранцу сволакивали и в полыньи бросали. Неделю кряду. Уйма народу полегла. Тела попримерзали к земле и ратники топорами вырубывали их, по частям оттаскивая на реку. Жутко было смотреть.
–  А головы зачем оставили? Почему не уберут?
– Король хочет, чтобы все, кто затеет измену Короне, видели, что их ждет, – пояснил трактирщик.
– Люди, люди, – с упрёком вздохнул Царра и больше ни о чем не спрашивал ни Радомира, ни Бахта.
Ровно через сорок дней после битвы Крунеберг отпраздновал свадьбу Варга и прекрасной Фат. Два дня и две ночи не прекращался пир, улицы города заставили столами, накрытыми яствами и хмельным мёдом. Во всех тавернах и кабаках горожане пьянствовали, выпивая бочками пиво и брагу  за здоровье молодых и счёт Короны.
– Глупые люди, – вздыхая, качал головой Радомир. Они с Царрой стояли на втором этаже и смотрели на веселящийся люд. В середине гостиного зала старый мёд из большой дубовой бочки разливался в протянутые со всех сторон кружки. И никто ни слова не говорил о деньгах. Ещё накануне вечером королевский писарь проплатил всё угощение, отсчитав полсотни крон.
– Глупцы, – усмехнулся Радомир, глядя на праздник дармовщины.
– Почему? – с удивлением поинтересовался Царра.
– Они думают, что эта пьянка достанется им просто так, и Варг щедро напоит их за свой счёт.
– Разве нет?
– Неужто, ты видел когда-нибудь, чтобы что-то доставалось просто так?
– Пока не доводилось.
– То-то и оно. Когда встретишь, обязательно мне сообщи. Простой человек не спешит поделиться, а Корона тем более. Пастух ищет овцам сочную траву, чтобы у тех было жирное молоко и нежное мясо, – сказал Радомир.
– Я знаю этого «пастуха», – усмехнулся его собеседник.
– Напоить то их напоят, но штука в том, что в скорости король увеличит подать и вернёт себе все затраченные деньги и даже немного больше.
– Откуда знаешь? – недоверчиво поглядел Царра на трактирщика.
Тот усмехнулся:
– Я не один год прожил здесь и знаю нравы этого города, дорогой мой друг. Тем более, что и сам исправно плачу налоги.
– За что?
– За право иметь постоялый двор, а также за право торговать мёдом и пивом. Варгрик с того и живёт, что подать взимается. Мы платим дань за право жить, а получается – живём, чтобы платить.
– И что, никто не догадывается об этом?
– Ну, почему? Догадывается, конечно же, многие даже знают. Не все, конечно, но знают. Просто стараются не думать об этом. Так ведь легче жить. Ну, а большинство из них, конечно, даже не задумывалось никогда.
– Хм. «Никогда».
– Их обдерут, как липку, а они ещё долго будут слагать рассказы о Варге «Щедром».
Царра махнул рукой и ушёл к себе в комнату. Пошатываясь, он прошёл к своему ложу и прилёг.
– Чего шатаешься? – буркнул Бахт со своей лавки, не открывая глаз. – Силы побереги. Нам ещё в Дороге идти и идти.
– Сил у меня полно, – через силу усмехнулся его товарищ, морщась от боли в груди. – Даже могу пойти станцевать на свадьбе.
– Так сходил бы, повеселился.
– Меня не звали, – криво усмехнулся Царра. – Да и подарка нет молодым.
Хонанд хмыкнул, перевернувшись на другой бок. Его друг лежал на спине и смотрел в окно, где висела краюха убывающей луны. Он размышлял над своей жизнью. Звуки с первого этажа глухо долетали до него, но не мешали полёту памяти, которая носила его над полем отгремевшей битвы.
Приближалась весна, и Царра ощущал, что он, как и окружающий мир, начал оживать. Силы наполняли тело, даже неутихающие раны не могли уменьшить радость, которая  вливалась в душу вместе с растущим солнечным теплом.
Весна выдалась на удивление ранней. Она стремительно ворвалась в мир, пробудила его, потекла ручьями, разъедая проталинами лед и снег. Проснувшаяся земля, что всю зиму зябко куталась в белое одеяло, наконец, открылась солнцу и принялась жадно впитывать его тепло. Несколько дней кряду над Крунебергом стоял не утихающий шум. Он походил на раскаты далёкого грома, только доносился не с небес, а со стороны Гранца. Река освобождалась от зимнего плена. Огромные льдины наползали друг на друга, с треском ломались и мощным потоком сплавлялись вниз по течению.
В самом начале весны, выйдя на крыльцо и подставив ладони под первую капель, Царра улыбнулся солнцу и крикнул Бахту, который, устроившись на старом бревне, сидел у конюшни:
– Мне кажется, мой друг, пора в дорогу?
Хонанд встал и подошел к товарищу.
– Как чувствуешь себя? – спросил он.
– Прекрасно.
– Силы чувствуешь для продолжения Пути? Дорога ведь неблизкая.
– Есть дорога, значит, и силы есть, чтобы ее пройти.
Бахт удивленно прищурился и ответил с неизменной своей улыбкой:
– Тогда завтра выезжаем, на рассвете.
Царра кивнул:
– На рассвете.
Остаток дня они посвятили приготовлениям к отъезду, сложили в дорожные сумки припасы:  сухари, сушеное мясо и перегонное вино, одеяла скатали и приторочили к седлам. Вот собственно и все, что взяли друзья в путь к Поххару. А что еще надо?
Они попытались расплатиться с Радомиром, но ничего из этого не вышло – тот наотрез отказался брать деньги. Царре было забавно наблюдать за тем, как его товарищ и трактирщик, сидя друг против друга, совали туда-сюда горсть монет, будто играли партию в шашки, только без доски и по странным правилам.
– Это за постой, – кончиками пальцев Бахт продвинул две кроны в сторону трактирщика. – Это за прачку. Это за дрова.
Иронично сжав губы, тот наблюдал за перемещением серебряных кругляшей.
– Эти за что? – кивнул он на прибывшие к кучке кроны.
– Это за стол, – ответил хонанд. – Кормил ты нас от души.
Он добавил ещё две:
– Это за корм коням.
– Все подсчитал?
– Вроде, всё.
– Теперь убери их с глаз моих долой, – возмущённо прогудел Радомир, показывая на горку монет.
– Не спорь. Всё по правилам, – улыбнулся хонанд, но на собеседника его улыбка не возымела никакого действия.
Трактирщик поставил ладонь ребром и сгрёб кроны, переместив на половину Бахта, подальше от себя, а когда хонанд попытался таким же образом вернуть их на место, погрозил пальцем.
– Обижусь.
– Да что же тут обидного? Я удивляюсь.
– Это я удивляюсь тому, что до сих пор терплю твою глупость и не врезал тебе как следует.
– Ладно, ладно, успокойся, – сдался Бахт.
Он спрятал деньги в кошелёк и подмигнул Царре:
– Ох, и тяжело с ними.
– Какие есть и другими не будем, – довольно улыбнулся Радомир и разлил по кружкам мёд.
Выпив на прощание с трактирщиком, друзья пошли ночевать, чтобы наутро проснуться, как следует отдохнувшими.


Глава 18. Дорога в Хатиз.

На рассвете друзья ещё раз проверили, ничего ли не забыто, попрощались с Радомиром, который с высоты своего крыльца не без грусти наблюдал за их молчаливыми сборами, и отправились на восток, проехав по варгрикской столице, пока та еще спала. Они вошли в Западные ворота, с первыми лучами солнца отворённые заспанной стражей, и стуком подков по брусчатке оповестили начавшие просыпаться улицы о своём отъезде. Миновали Храм Любви с его ни на миг не прекращающимися песнопениями, бросили взгляд на серую громадину королевского замка и покинули Старый Город через Хатизские ворота, сквозь которые дорога убегала прямиком в сторону восходящего  зимнего светила. Последними сердце Варгрика оставили длинные тени путников.
– Необычайно красиво, – восхищённо прошептал Царра. Из-под приставленной ко лбу ладони он щурился на малиновое солнце, которое выгнало на пастбище зардевшиеся барашки облаков. Казалось, что на краю неба кто-то принялся растапливать очаг, как это заведено в деревенском укладе.
– Ещё бы, – задумчиво хмыкнул Бахт. – Начало всегда красивое.
К полудню друзья по каменному мосту пересекли реку, на которой всё ещё гремел ледоход. Зрелище того, как невероятная сила способная раздавить и сломать всё на своём пути, обречённо тает, не заинтересовало обычно охочего до всего нового Царру. Он также оставил без внимания Торговый Причал, огромное озеро – порт, соединённое рукотворным каналом с рекой. А ведь это о нём с такой гордостью рассказывал Варг. Весьма важную роль играло это место в жизни королевства. С двух концов земли стекались сюда деньги, чтобы осесть в городской казне. Перекупщики в сложенных из сосновых брёвен рядах принимали товар и тут же сбывали его купцам или же отправляли на лодках дальше по водам Гранца в Стенгорд и на северо-восток к морю через Гранцмунт, а оттуда в Шималхар.
Остался позади Крунеберг, и копыта коней ступали по тракту, который, то подмерзал ночью, потрескивая тонким льдом луж, то раскисал под солнечными лучами, расползаясь подобно квашне. Благо, что длилась эта неприятность недолго. Вскоре дорога основательно просохла, и кони с удовольствием ступали по ней, наслаждаясь тем редким моментом, когда грязь стала просто землёй, но ещё не успела превратиться в надоедливую пыль.
Снова потянулись постоялые дворы, разговоры с купцами и бесконечная змея тракта, ползущая по правому берегу Гранца. Лёд исчез с реки, как и не было его. Со временем появились ладьи, что, рассекая быстрые волны, перемещались вверх и вниз по течению. Они шли на вёслах с убранным парусом, и до путников, идущих по сушей, доносились окрики кормчих, заставлявшие гребцов равномерно поднимать вёсла и толкать суда вперёд.
– Вот и вестландские купцы к Шималхару пошли, – пробормотал Бахт.
Мерно покачиваясь в седле, он провёл взглядом караван из пяти судов, идущих друг за другом.
– Жизнь потихоньку налаживается.
– Шималхар, – тихо повторил про себя Царра, погружённый в свои думы.
Он вдруг встрепенулся:
– Слушай, Бахт.
– Да.
– Как там твой друг Хофнунг? Живой?
– Живой. Что с ним сделается. Он всех переживёт.
– Рад за него.
– И не только ты, я уверен, – улыбнулся Бахт. – Он тоже рад.
– Это хорошо.
– Конечно, хорошо. Кто бы стал спорить.
– Он ведь не из Шималхара.
– Он там служит.
– А родом откуда?
– С Севера.
– Из Норгарда?
– Говорю же – с Севера.
– Куда уж севернее? – удивился Царра.
– А ты не задумывался, почему ладьи из Вестланда в Шималхар не морем ходят, а по Гранцу?
– Как-то не задумывался… Хм. Действительно, почему?
– Потому что на севере есть земля. От Варгрика её отделяют поросшие хвойными лесами Звенящие Горы. Их называют так, потому что те места богаты железом и сплошь изрыты рудниками. Страна по ту сторону гор зовётся Фрия. Посуху туда не добраться, а только по морю и можно. Вот из этих краёв пришёл наш друг Хофнунг, из страны озёр и скалистых заливов. Много воинов из тех мест нанимаются к иноземным правителям на ратную службу. Их очень ценят, народ они отчаянный.
– Интересно как, – хмыкнул Царра. – Побывать бы там.
Хонанд пожал плечами и задумчиво ответил:
– Может когда и побываешь. Кто знает?
После двух недель пути места пошли тревожнее и обширные болота, образовавшиеся речными разливами, стали навевать необоримую тоску своей непроглядностью. Путники шли от одного постоялого двора к другому. Их было немного, поскольку тракт у купцов был не в чести. Они предпочитали идти в Шималхар по реке – так было гораздо быстрее и надёжнее. На подводах перемещались в основном крестьяне из прилегающих деревень. Трактиры стояли в днях двух–трёх пути друг от друга и служили больше пограничными пунктами, обозначавших владения того или иного барона. Они были один в один такие же, какие встречались на Норгардском тракте – хмурые строения, обнесённые частоколом и усиленные парой сторожевых вышек.
К исходу третьей недели путники остановились на одном из таких постоялых дворов Они шли всё ночь к ряду, не найдя подходящего для ночлега места. Даже сухих дров не было по пути, чтобы обсохнуть.
Царра неимоверно устал от такого перехода. Впервые оставив Хиска на Бахта, он пошёл устраивать кров и стол. Хонанд задержался на дворе, беседуя с торговым людом с приставших к берегу ладей и селянами,  который возились у подвод, собираясь на ярмарку в Сьольвберг – город у подножий лежащих к востоку гор. Несмотря на ранний час, они щедро делились слухами и местными новостями.
В трактире было пусто, все постояльцы с рассветом собрались во дворе. Небольшой обоз, ночевавший здесь накануне, собирался в дорогу на Крунеберг, и вошедший в гостиный зал путник сидел за столом в одиночестве. Он долго ждал Бахта, но, то ли друг забыл о нём, то ли вообще не собирался идти. Тогда он умылся водой из кувшина, что стоял в углу и окликнул поварёнка, который пробегал мимо него, возвращаясь на кухню со двора.
– Дай-ка чего-нибудь поесть.
Тот кивнул на ходу. Он быстренько принёс с кухни поднос со свежими лепёшками и сковородку, на которой шипела свежим салом яичница. Поставил так же и кувшин с пивом.
– Ещё одну принеси, пожалуйста, – попросил Царра, до краёв наполняя глиняную кружку.
– Сию минуту.
– Ты со двора только что?
– Да.
– Товарища там моего не видал?
– Это которого? На дворе людей полным полно.
– С чёрной бородкой, смуглый такой и шутит постоянно… Хоть последняя примета и не особая.
Поварёнок отрицательно пожал плечами и, перекинув замызганное полотенце через плечё, вернулся на кухню.
– И где же это его носит? – хмыкнул Царра.
Он выпил пива и, разделив яичницу деревянной ложкой, принялся за свою половину. В этот момент в зал вошли двое ратников. Они присели за стол у грязного окна. Появившийся тут же служка поинтересовался у них, чего те желают.
– Нам принеси, как тому господину, – сказал один из стражников, оглянувшись на единственного в зале посетителя.
Последнему голос этого ратника показался очень знакомым. Он оторвался от еды и внимательно посмотрел на говорившего. Тот тоже, очевидно, силился что-то припомнить. Было видно, что он, не слушая своего товарища, сидел в пол оборота и глядел на путника через затёртое плечё камзола. Затем он встал и направился прямиком к нему.
Царра вытер руки о полотенце и сделал два больших глотка, во время которых исподтишка наблюдал за приближающимся ратником.
– Здравствуй, уважаемый, – вежливо, но как-то грубовато поприветствовал тот, присев напротив него. Но, возможно, это просто показалось собеседнику из-за неприятно хриплого голоса?
Царра сдержанно ответил на его приветствие, а ратник продолжил:
– Мы встречались с тобой.
– Разве?
– Точно тебе говорю.
– Где же?
– В Крунеберге.
– Там много народу было. Может и виделись. Извини, но что-то не припомню.
– Зато я хорошо помню.
Тон собеседника настораживал. Притаённая злость сквозила за внешне спокойным голосом.
– Меня зовут Унлак, но имя моё, наверное, тебе ничего не скажет.
– Оно мне действительно незнакомо.
– Действительно, откуда тебе его знать! Как же! – ратник вдруг сорвался в крик.
Царра опешил и встал из-за стола. Наблюдавший за этим разговоров, второй стражник тоже поднялся со своего места.
– Конечно же, ты его не знаешь, – продолжал шипеть Унлак.
Он задрал подбородок, тыча пальцем в странного вида, уже зажившую рану вокруг шеи.
– Как не знаешь, каково это, когда тебя бросают вниз с помоста!
Царра отшатнулся от перекошенного в злобе багрового лица стражника, а тот продолжал со смехом:
– Хорошо, что старый приятель помог палачу с выбором верёвки, и она оказалась никудышней, а не то болтался бы в петле, пока вороньё не проклевало голову.
Царра не знал, что делать и попытался уйти, но тут выскочил поварёнок, решив, что потеряет сейчас свои деньги за заказ.
– А платить кто будет? – закричал он. – Платить!?
– Он хочет уйти, не заплатив, – криво усмехнулся ратник. Он стал на пути Царры и крепко схватил его за рукав куртки.
– Да отвяжись ты, – вспылил тот и оттолкнул от себя Унлака, который не удержался и, ступив шаг назад, споткнулся. Загремела опрокинутая лавка, кувшин перекинулся, и вспенившееся пиво растеклось по столу.
– Эй! Что ты творишь? – опешил второй ратник и выхватил меч, рукоять которого уже давно нервно сжимал.
– Чего стоишь? – сидя на полу, завопил Унлак. – Держи его!
Царра бросился прочь из гостиного зала. Второй стражник устремился за ним, но сразу же умерил свой пыл, увидев грозно сверкнувший клинок. Его обладатель злорадно ухмыльнулся и спиной вышел из трактира, держа в поле зрения всех, кто был в гостином зале. Уже, будучи за порогом и наблюдая за бессильной злобой странного ратника, он вдруг получил неожиданный сильный удар по голове и, потеряв сознание, скатился с крыльца.
Царра пришёл в себя от боли в плечах, когда его под связанные за спиной руки волокли куда-то. Тащили вниз лицом и у него перед глазами плыли чёрные круги, а вместе с ними конский навоз и солома, перемолотая с грязью постоялого двора. Над собой он слышал натужное сопение волочивших его людей.
– В сарай давай, – послышался голос того, кто держал его слева. Не узнать его было невозможно, принадлежал он Унлаку.
– Хорошо, что служка подоспел, – продолжал стражник. – Не то ушёл бы, гад.
Его товарищ угукнул, соглашаясь. Они дошли до сарая и втащили пленника внутрь. Голова у Царры трещала, а место удара влажно пульсировало. Он невольно застонал, когда его бросили на устланный соломой пол.
– Очнулся, кажется, – сказал тот, что был справа.
– Очнулся? – Унлак, который направился было к выходу, остановился. – Ну-ка, давай поднимем его.
Царру перевернули на спину и, подтащив к дощатой стене, прислонили к ней спиной. Он поднял голову и увидел над собой злорадную ухмылку.
– Ну, что? Допрыгался? – прошипел ратник. – Теперь ты мне за всё ответишь. Нападение на королевских стражников это тебе не шутки.
Он вынул меч из ножен и поднёс его к горлу  пленника. Тот узнал свой клинок и горько улыбнулся разбитым ртом.
– Хороший меч, – с ехидством оскалился ратник, пристально глядя в глаза своему обидчику.
– Прекрасный, – прохрипел тот.
– Он ещё и шутит, – засмеялся Унлак, повернувшись к своему товарищу, затем приставил лезвие ближе к горлу пленника. – Забавно будет помереть от своего же клинка. А?
– Да какой там забавно, – с горькой усмешкой выдохнул Царра. – Обидно – это не то слово. До слёз обидно.
Со стороны это выглядело, как ненужная бравада, но в действительности было лишь досадой.
– Ты что? Здесь его резать собрался? – испугался второй ратник, видя, как отточенная сталь вдавливается в шею пленника, аккурат у быстро бьющейся яремной жилы. Малейшее неосторожное движение головы или клинка и незамедлительно брызнет кровь.
– Да, нет. – Унлак с заметным сожалением убрал меч. – Нет, конечно. Повесим утром. У дороги. Вот будет потеха.
– За что?
– Помнится мне, наш сотник наказал найти вора, что купцов потревожил давеча. Вот это, стало быть, и есть тот самый злодей.
– Унлак! – опешил второй ратник. – Так нельзя.
– Что? Нашли мы преступника, как нам и было велено. Сотник будет нами доволен. Ему скоро барону докладывать… Или ты хочешь, чтобы я припомнил тебе…, – Унлак ухмыльнулся, вопросительно приподняв брови.
– Не надо, – хмуро буркнул его приятель, видимо, прекрасно понимая о чём ведёт речь собеседник.
– То-то и оно, – довольно усмехнулся тот.
Он ещё раз с ухмылкой посмотрел на своего пленника, сплюнул на пол и кивнул своему сообщнику на дверь:
– Пошли, выпьем. Это событие надо как следует отметить.
Они двинулись к выходу, и второй ратник мимоходом обронил:
– С ним вроде товарищ был.
Унлак остановился и оглянулся на Царру, затем посмотрел на приятеля.
– Почём знаешь? – спросил он с явной тревогой.
– Поварёнок говорил, что твой «злодей» про него спрашивал.
– Ты ничего не напутал?
– Сам у него спроси, если мне не веришь.
– Спрошу…
Унлак вернулся и, оперевшись на меч, присел на корточки перед связанным. Он заглянул ему в глаза.
– Ты не один? – спросил он. – Кто с тобой приехал?
Царра злорадно усмехнулся. Голос ратника всё сказал. Хоть тот и пытался придать ему твёрдости, у него не получилось скрыть испуг.
– Ну что ты скалишься, сволочь? – процедил стражник. В бессильной злобе он ударил связанного по лицу и направился к выходу, бросив на ходу:
– Тогда охрану надо выставить.
– Тебе надо – ты и стой, – скривился его приятель. – Лично я не намерен всю ночь торчать у сарая.
– Постою ради такого дела, – зло ответил Унлак. – Всё равно делать нечего.
Заперев двери сарая, стражники ушли, а пленник остался сидеть на соломе. Тело ломило. Видимо, его здорово отпинали, когда он потерял сознание.
«Где же Бахт?», – с печалью подумал он, слушая, как переговариваются удаляющиеся ратники.
Целый день он с замиранием сердца прислушивался к разговорам во дворе в надежде услышать голос хонанда, но за прелыми досками стенки переговаривались только прибывшие на закате торговцы да местные стражники, которым надравшийся Унлак хвалился своей добычей.
Ещё Царра пытался понять, за что его схватили, и почему на него взъелся этот ненормальный. Ответа он не находил. Да и какая, собственно, разница, повесят же, а там уже совершенно неважно – за что. Обидно только.
« И угораздило же, » – горько усмехнулся Царра.
Встав на ноги, он подошёл к двери и в щель посмотрел на двор. Хонанда нигде не было, только пара служек бегала по делам, да пёс с сосульками из засохшей грязи, свисавших с брюха, бродил по двору, заглядывая под крестьянские телеги. Узник вернулся на солому и устало присел на неё, морщась от боли в связанных руках.
«На совесть, гады, постарались ».
Сумерки неуклонно сменились ночью, двор затих, даже пьяные в трактире угомонились, и только Царра не мог отвлечься от дурных мыслей. Да и как они будут хорошими, когда с рассветом его вздёрнут на придорожном дереве, как бродягу? А рассвет приближается с каждым ударом сердца.
С наступлением ночи пришёл Унлак, чтобы заступить на пост. Царра не видел его, а только слышал, как тот, что-то явно задумав, поначалу пытался открыть дверь, но, видимо, не совладал с замком. Пробурчав что-то себе под нос, он устроился перед входом и тут же захрапел, разморённый вином и счастьем, что утром сможет поквитаться со своим обидчиком. Пленник слушал пьяный храп стражника и давился слезами от своего нелепого положения. Досада душила хуже петли, которая ждала его.
Вдруг снаружи послышался приглушённый стук копыт и знакомое фырканье.
– Неужто Хиск? – с надеждой прошептал Царра, и его сердце зашлось от волнения.
Унлак спокойно спал. Его храп мирно разносился по двору и вдруг, как-то странно смолк, словно захлебнулся. Узник насторожился. Он услышал, как с той стороны кто-то возился с замком. Ему показалось, что длилось это неимоверно долго. К тому же непонятно было, чего следовало ждать от неведомого гостя. Наконец, дверь тихо отворилась, и на пороге показался хонанд.
– Бахт! – шёпотом вскрикнул Царра.
Тот приложил палец к губам и подошёл к нему. Кинжалом, который был в руке, он разрезал верёвки, связывавшие его товарища. Тот обрадовано растёр затёкшие руки и почувствовал на пальцах что-то липкое. Поднеся их к лицу, он узнал запах, ставший до боли знакомым со времени битвы у варгрикской столицы, запах солёного железа, запах крови.
– Бахт…, – с упрёком выдохнул Царра.
Хонанд нехорошо усмехнулся.
– Сон – смерти брат родной. Кажется, так говорят. Пошли.
Друзья, словно тени, выскользнули из сарая. Они прошли мимо Унлака, который продолжать сидеть на перевёрнутом пустом бочонке. Он так и сидел, только чуть покосившись на бок. Подбородок он уронил на залитую кровью грудь, прикрыв перерезанное горло. К стене сарая был прислонён обнажённый меч, а рядом с ним в грязи валялись ножны. Приглушённо ругаясь, Царра забрал принадлежавшее ему оружие.
В этот момент из трактира на крыльцо вышел поварёнок, чтобы вылить грязную воду и увидел, как смуглый незнакомец и вооружённый мечом пленник отходят от отворённой двери сарая.
– Караул! Стража! – с перепугу завопил он и опрометью кинулся в трактир. – Ратника убили!
– Вот гадёныш. Сейчас поднимет всех, – спокойно сказал Бахт, помогая другу взобраться в седло. – Уходим скорее.
Постоялый двор всполошился, но, пока пьяные ратники выбегали, Бахт с залихватским свистом пришпорил своего скакуна и выскочил на тракт, за ним Хиск вынес на себе Царру. В спину им понеслись бранные крики, даже просвистела пара стрел, но погони за ними не было, уж больно ленивыми оказались стражники.
– Что там у тебя приключилось? – спросил хонанд, когда кони унесли их подальше от неприветливого места.
– Сам не знаю. Сидел себе спокойно в гостином зале, тебя ждал. Привязался какой-то сумасшедший ратник.
– Ратник?
– Ну, да.
– Ну, что ратники не люди, что ли? И среди них бывают безумцы.
– Прекращай со своими шутками. Не до них сейчас.
– Не до них, так не до них, – согласился Бахт и оглянулся. – По тракту, я так полагаю, нам теперь идти нельзя. Пойдём окольными путями.
– Да не будут они гнаться, – равнодушно сказал Царра. – Жиром заплыли на своих вышках.
– Это, конечно, правда.
– И где эти сволочи были, когда другие за них сражались у стен Крунеберга? – процедил Царра.
– Известно, где, – попытался пошутить Бахт. – Здесь, на тракте, службу несли.
– Да уж. Несли…
– Не хочу показаться нескромным, но в битву, как мне кажеться, вступают только лучшие.
– И гибнут тоже, – мрачно ответил Царра.
– И гибнут, – серьёзно согласился хонанд. – Но таковы уж правила.
Его товарищ промолчал, а он, ещё раз оглянувшись, сказал:
– С дороги, всё же, сойти не помешает. Мало ли что.
И они, оставив тракт, пошли по бездорожью вдоль зелёных болот, густо поросших куширём и осокой. Царра всё думал над тем, где же он мог повстречать того странного ратника и, наконец, его осенило. Вспомнил первый свой день в варгрикской столице и «оборванца» – короля. Сбивчивые голоса ратников, уверявших Варга в том, что найдут злодеев. И этот «сумасшедший» Унлак – это один из тех стражников, которых король обещал вздёрнуть, если те не найдут покушавшихся на его бесценную жизнь! Не удивительно, что Царра его не узнал, видел он его мельком и в полутьме, да и голос то у него теперь другой. Что же вы хотите? Когда петля врезается в горло, приятного в том мало. Зато он вспомнил искажённое светом факела и смертельным испугом лицо молодого ратника, а также трёх жутких висельников на городской стене. Их всё же казнили на следующий день, а этому, видишь, повезло. Хотя, повезло ли?
Царра сокрушённо покачал головой и поспешил поделиться с другом своими мыслями.
– Всё-таки правильно мы с тракта свернули, – внимательно выслушав спутника, сделал вывод хонанд и спросил. – Ты почему мне не рассказал о таком приключении?
– Не до того было. А после забыл.
– Ну, знаешь, мне не мешало бы знать каких «друзей» ты себе находишь, – шутя, покачал головой хонанд.
– Ты тоже не спешишь посвящать меня в свои тайны, – с лёгким укором ответил его товарищ. Немного помолчав, он осторожно спросил:
– Можно было его не резать?
– Это ты о стражнике?
– О ком же ещё?
– Хм. Может, и можно было, да кто ж тебе скажет наверняка? Другого выбора у меня не было.
– Так уж и не было?
– Если сделал так, как сделал, значит, не было. Не хотелось мне так с ним поступать, скажу честно. Но как же мне тогда надо было убедить его не вешать моего лучшего друга? – усмехнулся Бахт.
Царра понимающе сжал губы и вздохнул. Ну, действительно, как?
За ночь они миновали болота и к рассвету вышли к опушке удивительного леса, который возник перед ними в лёгкой дымке распускающихся почек. Глядя на него, создавалось такое впечатление, что ветви укрывали не молодые листья, а лёгкие шёлковые шали. Игривый ветер лежал на верхушках деревьев и нежно их гладил, как волосы возлюбленной.
– Что за место такое? – спросил Царра.
– Лес Такигрука, – был ответ Бахта, выведенного словами друга из раздумий.
– Он большой? – поинтересовался его спутник, которому вспомнился Двуденный Лес.
– Ты знаешь, дружище, никто тебе толком и не скажет, – пожал плечами хонанд. – Одни говорят – день пути, другие – три, а кто-то Небом клянётся, что все двадцать можно проблудить по этому лесу.
Затем он спросил:
– Вино и сыр ещё остались у тебя?
– Есть немного, – Царра потянулся к сумке. – Поесть хочешь?
– Да это не мне, – махнул рукой хонанд.
– Кому же тогда? – удивился его друг.
– Знакомцу одному, – загадочно ответил Бахт и сказал. – Ты, смотри, сыр и вино прибереги.
– Хорошо.
Друзья два дня шли чрез весенний лес, а поутру третьего Царра проснулся, но не увидел рядом своего товарища. Он громко позвал его, но того и след простыл. Также не было ни вещей его, ни коня. Целый день он просидел на месте их ночлега, надеясь, что хонанд вернется, но того все не было. Всю ночь не смыкая глаз, он прождал до утра, но не дождался. Тогда Царра собрал вещи и побрел по лесу туда, куда вело его необъяснимое чувство, изредка зовя своего друга по имени. Но в этом лесу даже эха не было, лишь однажды вдали послышался голос Бахта. Хиск пошёл на него, но тот исчез, и снова тишина окутала лес. В конце концов, всадник полностью положился в выборе пути на вороного, и лишь поглядывал по сторонам в надежде, что увидит где-то следы пропавшего хонанда.
В своих поисках он вышел на поляну и не поверил глазам своим – посреди неё сидел громадный чёрный пёс и смотрел на него. Путник инстинктивно потянулся к мечу.
– Это лишнее, – сказал вдруг зверь, и Царра отдёрнул руку от рукояти, словно обжёгся. Он подумал, что это ему снится. И всяк на его месте подумал бы так же.
– Приветствую тебя, путник, – продолжил зверь, внимательно разглядывая человека.
Тот молчал, не зная, что ответить. Пёс усмехнулся и спросил:
– Да ты язык, видно, проглотил?
Царра пришёл в себя и погладил бороду, пряча за этим движением растерянность.
– И тебе мой привет…, – ответил он и запнулся, не зная, как назвать своего собеседника.
– Такигрук, – улыбнулся пёс, поняв смятение незнакомца. – Такигрук – моё имя. И лес этот – мой.
– А я – Царра, сын Ларвая.
– Знаю.
– Меня, похоже, повсюду каждая собака знает, – выпалил путник и тут же осёкся. – Ой. Я не хотел тебя обидеть.
– Ничего, ничего. Я понимаю шутки.
Его собеседник безмерно смутился из-за своих неловких слов. Потому как понимал, что глупость остаётся глупостью, даже если её и снисходительно прощают.
Пёс мгновение помолчал и спросил:
– У тебя поесть ничего нет?
– Чего же тебе предложить?
– Сыра, например. А? Давненько я его не пробовал.
Вспомнив слова хонанда, Царра кивнул и полез в седельную сумку. Он достал из неё  кусок овечьего сыра и небольшой винный мех, наполовину опустевший в пути. Спешившись, он взял припасы и, прихватив также глубокую тарелку, подошёл к Такигруку.
– М-м-м, как пахнет, – тот с наслаждением потянул воздух, не спуская глаз со сказочного яства в руках человека. Слегка виляя пушистым хвостом, он терпеливо наблюдал, как тот наливает вино из бурдючка.
– Прошу, уважаемый, – Царра поставил миску перед зверем. На молодую траву он положил сыр.
– Вот это угощение, – заурчал пес, с удовольствием принимаясь за еду.
Всё ещё не веря своим глазам, человек смотрел, как его странный собеседник лакает вино.
– Ну, чего молчишь? – вдруг спросил тот, оторвавшись на миг от миски, чтобы облизнуться.
– А что говорить? – опешил Царра.
– Что говорить? Спрашивай, давай!
– О чём?
– Ну, ты и впрямь, чудак, – настал черёд Такигрука удивляться. – Тебе не о чем спрашивать? Ничего не интересует?
– Интересовать то, интересует, только ты тут причём?
– Ха! «Причём», – изумлённо воскликнул пёс. – Я – Такигрук. Меня многие ищут, приходят из-за гор и с севера, даже из южных пустынь, чтобы спросить о сокровенном.
Царра удивлённо почесал бороду. Бахт ничего не говорил о Такигруке, только намекнул, как всегда.
«Ну, хонанд», – усмехнулся он и, прищурившись, посмотрел на зверя, который всё так же смаковал сыр и вино, растягивая, как видно, удовольствие.
«А вдруг? Была, не была».
– Я ищу Место Без Времени, – сказал осторожно Царра. – Не знаешь, где оно?
Услышав вопрос, пёс чуть не поперхнулся сыром.
– Что ты ищешь? – медленно переспросил он, подняв на человека удивительно синие глаза.
– Место Без Времени.
– Безвременье, – повторил про себя Такигрук, на мгновение оторвавшись от сыра. – Да, уж.
И снова принялся за еду.
– Ты знаешь что-нибудь? – с надеждой в голосе спросил Царра, пытаясь поймать взгляд собеседника.
– Зачем оно тебе вдруг понадобилось? – спросил тот, продолжая лакать вино и искоса глядя на человека. – Ты ещё молод…
– Там моя любимая…
– Тогда можешь не продолжать, – оборвал его пёс.
– Так ты знаешь?
– Знаю, что оттуда не возвращаются, – ответил Такигрук и добавил с улыбкой. – И спешить туда не стоит, всё равно не опоздаешь.
– Так, где же оно? – настаивал Царра.
– А где Страна Сновидений? Сможешь мне объяснить? – с таинственной усмешкой  ответил пёс.
– Ну…, – затруднился с ответом его собеседник.
– Вот объяснишь мне, как попасть туда, то надобности мне не будет тебе показывать дорогу в Безвременье.
Такигрук доел сыр, вылизал тарелку, и разговор был окончен. Царра попрощался с собеседником, напоследок спросив у того, как выбраться из леса и поехал в указанном направлении. Хиск же терпеливо вёз своего седока, погружённого в размышления над задачей, которую поставил перед ним говорящий пёс.
Так прошло два дня, и лес наконец-то кончился, открыв взору путника цепочку заснеженных вершин вдали, там, где небо нежно целовало землю. Это были Хатизские горы, за которыми лежал Поххар, город мудрецов.
Путник огляделся вокруг – непроглядная степь, начавшая зеленеть под весенним солнцем, а позади – лес. Он вздохнул и направил Хиска к горным хребтам. Когда они шли по степи, и лес исчез за горизонтом, за спиной вдруг далёкий голос позвал Царру по имени. Он резко обернулся. Никого. Только зеленеющая степь и ветер тихо поёт в разнотравье.
«Почудилось, видно», – решил он и продолжил свой путь в сторону гор.
Не смотря на то, что они казались такими близкими, у него ушло два дня на то, чтобы приблизиться к подножьям заснеженных хребтов, и начать подъем по ущельям, вдоль берегов бурных рек, вверх, к поднебесью. По сравнению с этими местами родные горы казались Царре пологими холмами, и даже две вершины, некогда удивившие его своей высотой, скромно уступали первенство вечным ледникам, скрывавшимися за густыми облаками. Когда путь уходил вверх, становилось жутко холодно и приходилось кутаться в плащ, словно весна ещё не добралась в эти края. Часто приходилось спешиваться и, держась за луку седла, преодолевать крутые подъёмы. Натужно храпя, Хиск вытаскивал своего друга на перевалы, где не хватало воздуха для того, чтобы надышаться, а Царра, ведя его под уздцы, первым пробовал брод в реках и ступал впереди, когда надо было найти дорогу на крутом склоне.
Так они шли, помогая друг другу пройти там, где никогда и ни за что не смогли бы сделать этого поодиночке.


Глава 19. Хйало.

В  один из дней одинокий странник встретил на своём пути девушку. Он не мог не встретить. Поднявшись вверх по течению шумного ручья, вороной вынес его прямиком к ней. Когда Хиск вышел из узкой и поросшей шиповником теснины, глазам его седока открылась зелёная долина, над которой господствовала укрытая вечными снегами вершина. Поток, вдоль которого они поднимались, брал жизнь от укрытого молочными облаками ледника, а на его берегу прекрасная девушка набирала воду. При появлении странного вида всадника, она вскрикнула и выронила из рук уже наполненный медный кувшин.
– Не бойся, – смутившись, сказал Царра. – Неужели у меня такой страшный вид?
Не спуская глаз с чужестранца, девушка подняла свой сосуд и вновь до краёв наполнила его, погрузив в прозрачные струи.
Очарованный её красотой, путник спешился и несмело подошёл к ней.
– Кто ты? – спросил он.
Незнакомка смущённо прикрылась шёлковым платком, и лишь её глаза выдавали жгучее  любопытство.
– Как зовут тебя? – повторил свой вопрос Царра.
Девушка открыла лицо и улыбнулась ему открыто и доверчиво.
– Мцива.
– Мцива, – произнес путник, не отрывая взгляда от карих глаз и пробуя дивное имя на вкус. – Мцива. А я – Царра, сын Ларвая.
– Ты откуда идешь?
– Из западных земель, что за владениями короля Варга. Знаешь, где это?
Девушка весело и звонко засмеялась. Какое ей дело до королей со всеми их землями? Ведь для неё весь свет – её чудесная долина, которую бережно держат в своих ладонях вечные горы.
Она пригласила путника отдохнуть в её доме, и тот с радостью согласился, не обращая внимания на недовольное фырканье Хиска. Он взял из рук девушки полный кувшин и пошёл за ней, ведя вороного под уздцы.
В тишине, которая царила в долине, звенело что-то необыкновенное. Это была не та тишина, когда нет звуков, а та, когда воздух наполнен покоем, и голоса, долетают  к тебе словно издалека. Кто слышал когда-нибудь тёплый вечер середины лета, тот поймёт, какою была та тишина. Она ласково встретила путника, задев тонкую струну в его сердце, и зазвучала с нею в унисон. Стало вдруг близким ему это затерянное в горах, домов на тридцать поселение. Дороги в него не вели, лишь от двора ко двору да к ручью пролегла тропинка, по которой они шли сейчас. На окраине стояла кузница с заколоченными ставнями и тропа, ведущая к ней, поросла травой. Когда они проходили мимо неё, Мцива пояснила:
– Она давно пустует, но ничего. Сын кузнеца уже подрос и скоро здесь снова начнут работать.
Через сад полный ещё дремлющих розовых кустов она провела гостя в свой дом, небольшой и окружённый персиковыми деревьями, почки которых собирались налиться нежным цветом. Вне всяких сомнений, в пору весеннего цветения, он предстанет взору волшебным виденьем, сплетённым из сокровенных грёз. Пока же сад дремал, дом терпеливо ожидал его пробуждения. Внутри него царил порядок, горница, залитая солнечным светом, источала покой, и её хозяйка, как оказалось, жила в ней одна.
– Где же  твои родители? – поинтересовался гость, осторожно присаживаясь на краешек скамьи.
Девушка беззаботно пожала хрупкими плечами:
– Я их не помню.
– Как же ты живёшь? Одна.
– Добрые люди помогают. У меня хорошие соседи.
– Хорошие соседи – это и впрямь залог благополучия.
Мцива засмеялась, с интересом разглядывая своего гостя. Забавный он.
– Отдохнёшь в моём доме? – спросила она, расставляя на столе тарелки с едой.
– Если только ты позволишь, – устало улыбнулся Царра.
– Конечно, позволю. О чём речь? Живи хоть всю жизнь.
Странник не собирался оставаться здесь на всю жизнь, решил только переночевать в гостеприимном доме, а утром продолжить свой путь. Но он не продолжил его, ни на следующий день, ни через неделю. В душе его поселился покой, а радушие местных жителей после долгих дней одиночества тешило утомлённое сердце. Глаза Мцивы горели счастьем, и в доме её пахло теплом очага и свежим хлебом.
Царра перезнакомился со всеми соседями, которые оказались милыми людьми, ни о чём в жизни своей не печалящимися. Единственное, что волновало их – заботы о хлебе насущном, но их решала земля, которую они возделывали. Лес давал им дрова, озеро – рыбу. Здесь каждый был сыт и знал, как не остаться голодным. С утра – работа, а вечером – бутыль вина и разговор с соседом. Для тоски не оставалось времени. Вот только с приближением полнолуния заметил путник, что на лицах селян появилось какое-то беспокойство.
– Что такое? – спросил он Мциву. В ответ та только отшутилась. Но от него не ускользнул страх, подобно испуганной горлице забившийся в её карих глазах.
Тогда с тем же вопросом Царра обратился к одному из деревенских жителей, портному, увидев того, когда колол дрова у сарая. Он вогнал топор в изрубленную колоду и, крикнул через невысокий забор:
– Эй, почтенный Джамдуз!
– Здравствуй, сосед, – ответствовал тот, прервав свой спешный шаг.
– Куда это ты так торопишься под вечер?
– К ткачихе иду.
– Что за новость? – засмеялся Царра. – Муж её за дровами пошёл, а ты к ней. Смотри, будь осторожней. Как бы он не вернулся не кстати и не принял тебя за старый пень! Он мастак их корчевать.
– Да, ну тебя, – замахал руками портной, не вняв шутке. – Я к ней по делу.
– Какому такому делу?
– Благовоний хочу попросить, а то у нас закончились, как назло. Моя-то старый запас весь извёла прошлой весной, а новый забыла собрать.
– Зачем они тебе вдруг понадобились? Мцива тоже вчера мешочки с травами перебирала.
– Сегодня же полнолуние, – полушёпотом сказал Джамдуз, и глаза его тревожно забегали.
Поймав этот беспокойный взгляд, Царра спросил более настойчиво:
– И что с того, что полнолуние? Оно каждый месяц бывает.
– Это не каждый. Это особое.
– Чем же оно так особо?
– Это первое весеннее полнолуние.
– И что вас так тревожит в это время?
– Белая Ведьма, – испуганно озираясь по сторонам, ответил портной и вздрогнул от того, что язык его повернулся произнести это имя.
– Кто такая?
– Колдунья, что живет в озере, у мельницы. С незапамятных времён обитает она в этих краях. Никто не видел её, но каждое весеннее полнолуние она выходит из воды и до утра бродит по деревне. У нее в руке, говорят, алая, словно кровь, роза. Запах её проникает в дом, и горе тому, кто не закроет плотно ставни и не зажжет благовоний!
– Что же станет тогда?
– Пропадет. Пропадёт, как пропал бедный Михай.
– Михай? – переспросил Царра. – Кто это?
– Кузнец наш.
– Это тот, чья кузница пустует на окраине?
– Он самый. Хороший был человек, только странный немного… Хотя кто не странный? У каждого своё… это…, – Джамдуз покрутил пальцем у виска, – завихрение.
– Что за завихрение? – Царра не понял, что имеет в виду собеседник, и вопросительно на того поглядел. – Где?
– В голове, где же ещё… Как бы тебе пояснить… Мечтал он всё. Как выпьем, бывало, с ним вина молодого или меда, так и начнёт мне рассказывать, что хочет он стать воином. Я уже наизусть его слова выучил, даже весело было по началу, когда после третьего стакана он заводил свою старую песню. Всё мне меч показывал, который выковал для осуществления своей мечты, – портной усмехнулся иронично и махнул рукой. – Но это, когда выпьет, а так и не вспоминал о своей затее. Жена его, бывало, как услышит его разговоры, так в крик и слёзы. Глупая баба. Не понимает, что это только мечтания. Ну, кто не мечтает? Я вот когда-то звездочётом хотел быть. Манили меня к себе звёзды. Часами мог в небо смотреть. Но что толку? Хлеба они тебе не дадут. Сколько на них не гляди. Вот хороший камзол и штаны хорошие завсегда людям нужны…
– Так что с кузнецом случилось? – Царра напомнил собеседнику о Михае.
– Ну, а что с ним могло случиться? Как-то раз не успел он закрыть ставни и пропал. Только его и видели.
– Как пропал?
– Как люди пропадают? Бесследно! Сгинул. Как в воду канул.
– Искали его?
– Ну, а как же? Исходили всю долину и баграми озеро прочесали.
– И ничего?
– Ни малейшего следа. Вещи в кузнице все на месте остались, в доме тоже, только меч пропал. Висел на стене в горнице. Жена Михая всё на него кричала, чтобы убрал подальше.
– Теперь не кричит, поди.
– Это уж точно, – усмехнулся портной и, вспомнив, куда направлялся, поменялся в лице. Он оглянулся на восток, где показался бледный диск луны.
– Заговорился я с тобой. Побегу до ткачихи. Бывай.
– Бывай.
Сосед торопливо раскланялся и побежал дальше, искать благовония, а разговор тот Царра тут же из головы выбросил. Рассказов таких он вдоволь наслушался ещё в Варгрике, когда перепуганный люд шептался по тавернам, пересказывая друг другу тревожные новости с западных границ. Послушать можно, а вот принимать за чистую монету… В том пользы нет. Мало ли что люди со страху наплести могут?
Так что он спокойно продолжил рубить дрова, а после пошёл копать огород и в домашних заботах позабыл напрочь о Белой Ведьме. Вспомнил он о ней вскользь и с улыбкой, когда Мцива зажгла в миске душистые травы и несколько раз за вечер перепроверила, плотно ли закрыты окна.
Когда же настало время отдыха от дневных забот селение погрузилось в сонную тишину и над долиной поплыл диск весенней луны, медленно превращаясь из медового в белый.
Посреди ночи проснулся Царра. Из-за выпитого вечером вина захотелось ему воды испить. Встал он со своей лавки, а потому как темно в горнице было, и потому, что не вырос он в этих краях, беспечно приоткрыл он ставни и почувствовал аромат дивной розы.
Тихий женский голос позвал его:
– Царра. Царра.
Столько нежности в нём было и столько силы, что противиться ему было невозможно, как нельзя противиться любви.
– Кто зовет меня? – полушёпотом спросил он, отворив двери и ступив на порог.
– Тебя зову я – Хйало, – послышалось из сада.
Он прошёл между недавно начавших распускаться деревьев и замер среди них. Не дыша, он стоял перед прекрасной женщиной. Прозрачная накидка, сотканная из тонких звёздных нитей, серебристым туманом окутывала её мерцающее тело. Она была похожа на отражение лунного сияния на тихой водной глади. Белые волосы, лучами света, ниспадали на высокую грудь и хрупкие плечи. В руке незнакомки горела кровью роза. Её чуть распустившийся бутон источал пьянящий, дурманящий аромат, который разливался вокруг густым мёдом.
– Чего тебе надо от меня? – удивлённо спросил Царра, сделав шаг ей на встречу.
– Я хочу, чтобы ты вспомнил, – сказала удивительная женщина. Казалось, голос её звучал в самом его сердце.
И она нежной рукой коснулась Царры, как раз там, где засел осколок стального шара. Будто острый нож пронзил его сердце. Вскрикнул он и заплакал, но не от боли, а оттого, что вспомнил вдруг, вспомнил, куда и зачем он шел. Увидел в небе яркую весеннюю луну, и почти забытый образ любимой вспыхнул в груди.
– Злата, – прошептал он. – Злата.
Хйало вздрогнула, словно гладь озера встревоженная резким порывом ветра, и вмиг исчезла, оставив лишь сладкий аромат розы и нестерпимую боль в бешено колотящемся сердце.
Как ошпаренный, Царра кинулся в горницу. Стараясь не шуметь, он собрал свои вещи. Обулся впотьмах и, бросив прощальный взгляд в сторону кровати, на которой безмятежно спала Мцива, прошептал беззвучно:
– Прости.
Выбежав во двор, он вскочил на коня, который, казалось, уже давно ждал этого. Путника даже не удивило то, что вороной был под седлом, хотя тот и ходил рассёдланным с тех пор, как его наездник остановился в этой долине. Дорожные сумки и меч приторочены были к седлу, даже бурдюк был наполнен водой и полная белая луна ярко освещала дорогу.
Хиск сорвался в галоп, стуком подков растревожив небо, покоившееся на горных вершинах. Когда же заалел рассвет, Царра был уже далеко от деревни. Он оставил тихий дом и забыл его хозяйку, как только покинул долину. Но не судите его и не пытайтесь понять, просто их пути разошлись, и добавить к этому нечего.
Через перевалы и ущелья вороной унес своего седока от сожалений. Они снова были вдвоем, одни в целом мире, лишь горы да небо над ними.
Три дня шел Хиск, три дня Царра ехал по Хатизским горам, пока те не закончились, и не показалась широкая степь. Сколько хватало глаза, алели тюльпаны, между которыми белоснежными островками цвели нарциссы. Дух перехватило у путника. Легкий равнинный ветер гладил его по лицу, трепал волосы и тонкий аромат нарциссов заполнил собою весь мир.
Спустившись с гор, вороной брел без дороги, держа путь на восход солнца. Высоко – высоко в синем небе пел невидимый жаворонок. Душа странника наполнилась радостью, и он впервые за все время безмятежно улыбнулся небу, восходящему солнцу, да и просто так.
Пять дней кряду они пересекали цветущую степь. Колодцев на пути не попадалось, и бурдюк был почти пуст. Царра отдавал вороному свою часть воды, довольствуясь лишь парой глотков. Он уже начал ненавидеть прекрасную равнину, не замечая её красоты, когда к его радости Хиск вышел к небольшой деревне. С полсотни домов, сложенных из сырца, виднелись на берегу широкой реки, несущей свои мутные воды с севера на юг. Пыльная дорога шла вдоль реки, повторяя все ее извивы. Проходя по селению, она становилась главной улицей и вновь превращалась в тракт, покидая его. Фруктовые деревья росли у самой воды, пронизанные канавками поля распаханной рыжей глиной лежали за рекой, и овцы щипали сочную траву на окрестных холмах. Пару человек ходили с волоком вдоль берега, несколько пастухов возились с лошадьми в загоне, женщины во дворах занимались хозяйством, только старики сидели на небольшой площади у окраины села и из-под старой чинары наблюдали за всем, многозначительно поглаживая седые бороды. Они издали заметили чужестранца, подъезжавшего к их селу, и с прикрытым важностью любопытством наблюдали за ним.
Царра облизнул пересохшие губы и направил вороного к селению. Ему интересно было посмотреть на этих людей, так непохожих на тех, что встречались ему по дороге в Хатиз. Ну, и попить, конечно же. Замучила жажда.
Подъехав к старикам, путник спрыгнул с коня и поприветствовал их, приложив руку к сердцу:
– Мир вам, почтенные.
Седобородые удивлённо переглянулись, но ответили на приветствие кивками. Один из них, с палкой в руке, обратился к чужеземцу на незнакомом тому языке. И хоть тот ни слова не понял, но по интонации он догадался,  о чём у него спрашивают. Он  показал рукой на запад в сторону цветущей степи. Старики загалдели, что-то оживлённо обсуждая. Всё тот же из них резким взмахом своего посоха прервал разговор, и, чуть повернувшись вправо, требовательно кого-то позвал. На его зов из ближайших ворот появился чумазый босой мальчишка и подошёл к деду. Тот важно сказал ему что-то и с улыбкой кивнул чужеземцу на своего внука, предлагая следовать за ним. Не понимая, что происходит, но, решив довериться внутреннему голосу, путник, раскланялся со стариками и пошел по пыльной улице вслед за мальчуганом.
– Куда идём-то? – с улыбкой спросил Царра своего проводника.
Тот, будто понял, и, шмыгнув носом, указал на дом впереди, стоящий в конце улицы, на выезде из села. Что-то в нём было особенное. Он выделялся среди остальных своими размерами – два этажа и высокий саманный забор, скрывающий от чужих глаз двор. По всему выходило, что в нём обитал уважаемый здесь человек, скорее всего, староста деревни.
Мальчишка привёл чужеземца к этому дому и остановился перед узкими приотворёнными воротами. Он постучал в них медным молотком с затёртой ручкой, что цепью крепился к большому кольцу.
Три глухих стука потревожили сонный покой двора, и на них ответил ленивый собачий лай. Чумазый проводник весело оскалился, подглядывая в щель за псом. Он отпрянул от глазка, когда сухой голос окликнул четырехлапого сторожа. В скрипнувших воротах появился хозяин дома – степенный старик с густой белой бородой. На нём был красивый халат  из тёмно-синей парчи и богатый шёлковый кушак. Мальчишка почтительно поприветствовал старейшину и, быстро–быстро тараторя, пояснил цель своего визита. Царра молча наблюдал за разговором, поглаживая Хиска по шее.
Сдержанно поглядывая на чужеземца, хозяин дома внимательно выслушал мальчишку, затем кивнул, с улыбкой погладив парнишку по растрёпанным волосам, и пошёл во двор, жестом приглашая своего гостя следовать за собой.
Царра благодарно кивнул своему провожатому, который тут же умчался обратно, и протиснулся в узкие ворота вслед за вороным. Они оказались на просторном дворе. Отгороженный от внешнего мира стеной, тот казался крепостью. С внутренней стороны по всей длине забор имел дощатый навес, дающий спасительную тень. В ней на старом коврике лежал лохматый рыжий пёс. При виде незнакомца он глухо зарычал, но резкий окрик хозяина прервал его, и он потерял интерес к гостю.
Перед домом розовым и белым цвели невысокие деревца, а в центре двора располагался круглый саманный колодец. Если судить по длине верёвки, которой крепилось остродонное глиняное ведро, он был неглубокий.
Старик показал вправо от себя, где под навесом стояла кормушка с коновязью, и путник без вопросов отвёл туда скакуна. Поилка была полна, едва не переливаясь через край. Когда вороной принялся пить, его седок застыл, борясь с соблазном. Он умирал от жажды, это было заметно по его взгляду, прикипевшему к кругам, что разбегались по поверхности воды и многократно отражались от стенок поилки. Хозяин дома всё понял. Он принёс небольшой медный кувшинчик и для гостя. Тот с благодарной улыбкой принял воду и, жадно припав губами к горлышку, стал пить большими глотками. Пока он утолял жажду, старик взял стоявший у забора мешок и насыпал в кормушку овса. Всадник напряжённо ожидал, что его вороной вспылит, как бывало не раз на постоялых дворах, но тот преспокойно принялся есть.
«Скажите, пожалуйста», – удивлённо подумал Царра, с подозрением посмотрев на Хиска. Он поблагодарил хозяина, возвратив пустой кувшин. Теперь, когда мысли его не вертелись вокруг воды, он более внимательно осмотрелся и заметил в пыли двора следы знакомых подков. На коновязи висело седло, а на столбе – уздечка, украшенная серебряными монетками. Но на этом удивительные вещи не закончились.
Когда по глиняным ступенькам старик провёл гостя на широкую веранду своего дома, случилось то, чего последний никак не ожидал – за низким столиком на шёлковой подушке сидел Бахт и пил чай.


Глава 20. Встреча.

Увидев своего пропавшего друга, путник опешил, затем бросился к нему и обнял крепко, так, что содержимое пиалы чуть было не расплескалось по столу.
– Тише, тише ты, – весело засмеялся хонанд, пытаясь удержать чай в равновесии. – Кипяток же.
– Как ты здесь оказался, дружище? – радостно спросил Царра. – Ты ли это?
– Я, я, – пробурчал Бахт, ставя чашку на достархан.
– Но откуда?
– Из Леса Такигрука, откуда же еще? Проснулся – тебя нет, позвал – ты не отзываешься. Тогда пошел искать, да так и не нашел, как видишь.
Хозяин дома тронул гостя за рукав, показывая на достархан.
Бахт пояснил:
– К столу просит.
Благодарно кивнув, его товарищ присел на расшитую шёлком подушку.
– Это я проснулся, а тебя – нет, – сказал он. – Ждал тебя весь день, после искал по лесу, да без толку.
– Почему без толку? – улыбнулся хонанд. – Нашел ведь.
– Ну да. В Хатизе.
– Да хоть в Фернланне. Какая разница? Ведь совершенно не имеет значения, где. Нашел, и ладно. Это главное.
– А я гляжу – следы у коновязи уж больно знакомые, и уздечка, – засмеялся Царра, всё ещё не веря, что перед ним его товарищ. – Где же твой конь?
– Отпустил попастись. Пусть отдохнёт немного. Конь всё-таки, а не человек.
– Ты здесь давно?
– Третий день.
– Как бы твой вороной от седла не отвык, – пошутил Царра.
Его друг усмехнулся:
– Это вряд ли. Скорее больше по нему соскучиться.
Старик, с вежливым любопытством наблюдавший за встречей, прервал их разговор, обращаясь к Бахту, который ответил на этом же языке к несказанному удивлению своего друга.
– Ты знаешь местное наречие? –  спросил тот.
– Что же тут необычного? – усмехнулся хонанд. – Когда бываешь в Хатизе, не удивительно, что говоришь по-хатизски.
– И что старик сказал? – кивнул Царра на седобородого.
– Сказал, что рад видеть встречу двух братьев.
– Мы же не братья…
– Тебя что-то смущает? – хитро прищурился Бахт.
– Ну, уж не родные, так это точно.
– В этом мире, друг мой, ни в чём нельзя быть уверенным. И кровное родство порой не значит ничего.
– Возможно.
– Ещё Мирхан предлагает тебе остановиться у него.
– Это он, что ли? – Царра незаметно показал глазами на седобородого, который тоже присел на подушку, наливая чай вновь прибывшему.
– Он самый. Староста деревни.
– Ну, что ж. Я не против. Отдохнем денек, а завтра в путь.
Выслушав перевод хонанда, старик с довольной улыбкой закивал. Он протянул второму гостю пиалу с зелёным чаем.
Тот взял чашку и осторожно пригубил ароматный напиток, которого было налито ровно на два пальца.
– Благодарю, почтенный, – сказал он.
Мирхан жестом пригласил его угощаться стоявшими на достархане изюмом и курагой. После поднялся с подушки и, подойдя к перилам, крикнул кому-то во дворе, словно отдавал распоряжения.
– Чего это он? – спросил Царра.
– Торопит своих невесток готовить для нас обед, – тихо пояснил хонанд.
– Это хорошо, – улыбнулся его товарищ и, воспользовавшись тем, что хозяин занят руководством домашними, снова спросил. – Слушай, а почему так мало наливают?
– Это ты про  чай? – улыбнулся Бахт.
– Ну, да.
– Потому что рады тебе.
– Странно как… У нас наоборот.
– Ну, «у них» это тебе не «у нас».
– Ты как сюда добрался?
– По дороге. Видишь, тянется с севера на юг?
– Вижу.
– Это караванный путь на Поххар. Дорога, по которой мы шли от Крунеберга, проходит мимо Леса Такигрука в Гранцмунт, оттуда до Северного Перевала в Хатизских горах, и затем спускается к Вешруд.
– Вешруд? – встрепенулся Царра. – Это название мне знакомо.
– Эта река, что ты видишь, зовется Вешруд, – показал Бахт за свое правое плечо, где виднелась мутная лента. – Вдоль нее и вьется дорога, по которой я сюда пришел. И проходит дальше на юг к Поххару, соединяя его с Шималхаром.
– Теперь понятно.
– Вот ты, я вижу, пришел другим путем.
– Я шел напрямик через горы.
– Ты как всегда, мой друг.
– Что «как всегда»?
– Выбираешь себе путь посложнее. Это же сплошное высокогорье, через него и дорог то нет.
– Зато напрямик, – отшутился Царра.
– Чего тогда так долго? – съёрничал хонанд. – Давно бы здесь уже был. Я тебя на Северном Перевале неделю ждал у знакомого трактирщика. И после на каждом постоялом дворе дня по три торчал, всех мимо проезжавших расспрашивал о тебе. Все надеялся, что ты меня догонишь.
– Мне пришлось задержаться в одной долине…
– Вот как. Что за место? – удивлённо приподнял брови Бахт.
– Я не знаю, как она называется, но там было так спокойно и тихо, что забываешь все на свете.
– И ты, конечно же, забыл, – с лёгким укором улыбнулся хонанд.
Его товарищ молча отпил из пиалы.
– Да-а, – протянул Бахт. – Бывает.
– Лучше бы не было.
– Не сожалей, мой друг, об этом. Дорога полна непредсказуемых вещей. Значит, так было надо.
– Человека обидел…
– Девушку, что ли? – хитро усмехнулся хонанд.
– Все-то ты знаешь.
– Догадаться несложно, мой друг. Для этого не требуется рыться в пыльных книгах.
Беседу товарищей прервал Мирхан. Он вернулся к гостям, попросив прощения за то, что оставил их. Это Царра понял по жестам и тону.
– Ладно, после обсудим, – сказал Бахт и обратился к старику с вопросом, после чего они долго о чем-то беседовали. Хонанд всё спрашивал, а староста не спеша, отвечал, изредка поглаживая седую бороду.
Не понимавший, о чём идёт речь, Царра успел выпить четыре пиалы чая и съесть блюдце кураги, но в животе от этого веселее не стало. Вежливость не позволяла ему спросить о еде, хотя в воздухе и витал дразнящий ноздри запах жареного мяса, лука и каких-то удивительных трав. С веранды гостю было видно, как младшие невестки Мирхана дружно хлопотали в углу двора, где на очаге стоял ведёрный казан. Девушки молча колдовали над пловом, не глядя в сторону мужчин. Одетая в чёрное свекровь, изредка ворчала, когда какая-нибудь из них украдкой бросала взгляд в сторону чужеземцнв. Царра тоже с интересом наблюдал за ними, и когда их глаза встречались, девушки быстро отводили взгляд, прикрывая лица легкими платками.
– Дружище, – Бахт незаметно толкнул Царру в бок.
– Чего?
– Не надо так уж откровенно пялиться, – сквозь улыбку сказал хонанд.
– А что такое?
– Не надо, и все тут. Это один из обычаев этой страны. Своих женщин они старательно прячут от чужих глаз. Мы – гости, и поэтому нам позволено их видеть, но ты так сильно не наглей.
– Я не наглею. Мне просто интересно.
– Интересно ему, – проворчал Бахт.
– Ты лучше спроси у Мирхана, как называется эта степь, – Царра указал в сторону, из которой приехал в село.
Его друг перевёл вопрос седобородому, и тот охотно пояснил, что местность эта зовется Хазаррох.
– Только это не степь, а пустыня. Они называют ее – Тысяча Дорог, У Которых Один Конец.
– Пустыня? – изумился Царра. – Как это может быть?
– Самая настоящая пустыня, – подтвердил хонанд. – Всего на десять весенних дней она зацветает, а после лишь ветер гуляет по ней, играя с высохшей травой. Палящее летнее солнце превращает ее в безжизненный край, в котором какую дорогу не выберешь, а придешь только к своей смерти.
Не смотря на убедительно звучавшие слова, путнику было трудно им поверить. Как же это может быть правдой, если на его глазах алые тюльпаны нежно целуют нарциссы. Не верилось, что эта красота через пару дней облетит, и только жаркий ветер будет свистеть по мёртвой равнине, которая еще недавно буйно цвела.
– Так всегда в этой жизни. Что приходит – должно непременно уйти, – подытожил Бахт и пояснил другу. – Это Мирхан сказал.
Царра кивком поблагодарил старика за рассказ, и, приложив ладонь к сердцу, улыбнулся. Староста ответил ему тем же и что-то сказал.
– Приглашает нас разделить с ним трапезу, – перевёл хонанд.
– Вот это с удовольствием, – оживился его товарищ.
Седобородый крикнул своим невесткам, и те принесли глиняное блюдо с горой душистого плова. Поставив еду на стол, женщины ушли, а хозяин и его гости принялись за еду.
Целый день они провели на веранде и вели неспешные разговоры. Мирхан с интересом расспрашивал о землях, из которых пришли его гости, а те поведали о войне, потрясшей Варгрик, и о небывалой доселе битве под стенами Крунеберга. Старик только сокрушённо качал седой головой, поражаясь тому, как тесно бывает на земле тем, кто хочет ею править, а не возделывать её.
Когда же внуки Мирхана пригнали коров и хатизская ночь накинула на себя расшитый золотом халат, старик провёл гостей на крышу, где для них уже были постелены низкие лежанки. Пожелав доброй ночи, хозяин удалился, а друзья ещё долго беседовали, делясь тем, что случалось с ними, пока их дороги шли отдельно.
Царре понравилось ночевать на крыше, под открытым небом. Заложив руки под голову, он любовался звездами, которые подмигивали ему и изредка падали яркими стрелами. Молодой месяц висел на западе, а воздух был полон запахом весны и нарциссов. Во дворе фыркал Хиск, тоже обрадованный встречей со своим старым приятелем – вороным хонанда.
– Интересно, – сказал Царра, вдыхая аромат цветов, пропитавший, казалось, даже небеса. – Почему в степи растут только тюльпаны и нарциссы?
– О, это удивительная история, – ответил Бахт, так же, как и его друг, заложив руки под голову и глядя в звездное небо.
– Расскажешь?
– Слушай. Мне не жалко. Дело давно было, никто не помнит, когда точно, но то, что было, сомнений в том нет. Жили в этой деревне юноша–пастух. Звали его Хатол, и добрее парня не было, наверное, во всем мире. Когда он играл на своей свирели, ягнята сбегались к нему и заворожено слушали.
– Они к нему ластятся, как к мамке, а он ножом по горлу, когда подрастут, – хмыкнул Царра.
– Может ты рассказывать будешь, если слушать не умеешь?
– Молчу, молчу.
– И случилась с ним беда, полюбил он девушку по имени Наргиз…
– Почему ты зовёшь любовь бедою?
– Потому что она была дочерью его соседа, который ненавидел отца Хатола еще с молодости.
– За что же? В чём причина?
– Никто не знал. Эти две семьи враждовали еще со времен дедов их прадедов. Так бывает в Хатизе. Порой даже не помнят, из-за чего случилась ссора. Так было и у них.
– Дикость какая…
– Это их жизнь. Не мерь своей мерой.
– Да-да, я помню. Ты говорил… Извини. Что же дальше было?
– Однажды влюблённых, которые тайно встречались, увидел младший брат Наргиз и набросился на пастуха.  Юноша пытался его образумить, но тот и слушать ничего не желал. И вышло так, что Хатол убил брата своей возлюбленной.
– Вот влип… И что же он сделал?
– Бежал.
– Один, что ли?
– Нет. Они вместе убежали, ибо пути назад не было. Беглецы хотели укрыться в горах, но пустыня была слишком широкой, а Наргиз – слишком нежной. Они не дошли до гор, но и не вернулись. С тех пор весной степь зацветает, и души Хатола и Наргиз сплетаются ароматами цветов. Хатол превратился в тюльпан,  и красный цвет его лепестков – кровь, пролитая им. Наргиз же стала нежным нарциссом, белоснежным, как ее чистая душа.
– Грустная история.
– Самая обычная, – усмехнулся хонанд. – Таких историй я тебе могу столько рассказать, что ты устанешь слушать, мой друг. Давай отдыхать.
Он замолчал, а вскоре беззаботно захрапел. Его же друг долго не мог заснуть, все думал над судьбой Хатола и Наргиз, но все-таки сон одержал верх над печалью, и Царра безмятежно проспал до утра, пока предрассветная прохлада не разбудила его.
Он потянулся, открыл глаза и огляделся. Хонанд уже не спал, а сидел лицом на восток. Лицо его было спокойно, глаза неотрывно следили за горизонтом, который начал сереть, вот-вот готовый надорваться солнечным светом. Царра тоже присел на корточки. Услышав его, Бахт молча улыбнулся. Через плечо глянув на друга, он продолжал созерцать рассвет.
Царра равнодушно посмотрел на гористый край земли, над которым показалась макушка солнца.
– Чего не спишь? – зевнув, спросил он.
– Смотри, какая красота, – сказал хонанд, проведя рукой по линии горизонта, где по пологим вершинам пачал разливаться алый свет – Волшебный миг рассвета. На наших с тобой глазах родился новый день. Спеши увидеть это чудо…
– Это чудо каждое утро случается, – пробурчал Царра, поднимаясь.
– Второй возможности может и не быть.
– Давай лучше в дорогу собираться.
– Эх! Ничего ты не понимаешь, – сокрушённо вздохнул Бахт, тоже вставая на ноги вслед за товарищем.
– Всё я понимаю…
Друзья спустились с крыши. Во дворе они наткнулись на Мирхана, который, казалось, не ложился спать, а всю ночь только и делал, что ждал их на веранде. Старик сидел у достархана, а перед ним дымилась в утренней тишине пиала. Он безмолвно кивнул гостям. Поприветствовав его в ответ, те оседлали коней, проверили дорожные сумки и, убедившись, что все в порядке, умылись из кувшина, что висел на столбе.
– Сейчас с Мирханом потолкую и в путь, – сказал Бахт, вытирая лицо полотенцем, заботливо оставленным на гвозде невестками старика.
– Не натолковался что ли за три дня?
– Хватит бухтеть.
Друзья взошли на веранду, и присели к достархану, на котором уже стояли пиалы и для них. В блюдцах горками лежал кишмиш и курага. Хозяин жестом предложил угощенье, и они недолгое время степенно пили чай, храня молчание. Только кони похрапывали, вытягивая шеи в сторону своих седоков.
Затем старик нарушил безмолвие, переговорив напоследок с хонандом, после чего они раскланялись.
– Пойдём, дружище, – поднялся Бахт с подушек. Его товарищ, как мог, жестами поблагодарил седобородого за гостеприимство и тоже встал из-за достархана.
Попрощавшись с хозяином, они вышли за ворота и взобрались на спины вороных. Старик, что вышел их провожать, придержал Царру за стремя и с доброй улыбкой что-то сказал. Смущённо улыбнувшись, тот оглянулся на друга в ожидании перевода.
– Мирхан говорит, чтобы ты больше не терялся, – сказал хонанд.
– Постараюсь, – с улыбкой пообещал Царра.
Поклонившись седобородому, он легонько шлёпнул Хиска по крупу.
Двое путников покинули дремавшее село и направились на юг, вдоль правого берега Вешруд. В этот ранний час на тракте им никто не встретился. Они ехали в одиночестве, а чуть позже им стали попадаться редкие странники, пешие и на конях, а некоторые верхом на осликах. Погонщики в цветастых халатах вели небольшие вереницы из гружёных сухим деревом верблюдов – животных, которых ранее Царра в жизни не видел. Впоследствии друзья часто обгоняли такие караваны на Поххарской дороге. Все они шли на юг. На грязных боках кораблей пустыни покачивались внушительных размеров вязанки. Брёвна были разной толщины и все, как один, неровные.
– Куда они идут? – спросил у хонанда его товарищ.
– На поххарский базар.
– Для чего такие коряги могут сгодиться?
– На дрова в самый раз. В Хатизе с этим большие трудности.
– Скажи, пожалуйста. А в Варгрике полным–полно такого добра.
– В каждой стране свои порядки…
– Почём же дрова в Поххаре?
– Не знаю, но дорого, иначе народ, что победнее не топил бы коровьими лепёшками.
Царра удивлённо хмыкнул и спросил у друга:
– Чего ты там с Мирханом шептался?
Тот в ответ, как всегда, улыбнулся:
– Он сказал, чтобы я следил за твоим чересчур длинным языком.
– Да иди ты!
– Да, прямо так и сказал, – засмеялся хонанд, стараясь делать серьезный вид, но глаза его предательски искрились смехом.
– С тобой серьезно разве поговоришь? – с улыбкой махнул рукой Царра.
– Да, ладно тебе. Добрые советы давал старик, курагу нам положил, головку овечьего сыра, изюма. Припасов на дорогу. До Поххара должно хватить. Сказал, что когда будем там, чтобы зашли передать от него привет чеканщику Рохнамо, брату старшей невестки.
– Где, кстати, его сыновья? – поинтересовался Царра. – Там ведь только жёны их бегали по двору.
– У Мирхана три сына. Они на севере, поехали на ярмарку в Шималхар.
– Понятно.
Царра помолчал немного, после снова спросил:
– Слушай, почему тюльпаны и нарциссы растут отдельно, а не вперемешку?
– Заметил? – улыбнулся Бахт. – Молодец.
– Так почему же? – не унимался его спутник.
Хонанд пояснил:
– Наргиз не смогла простить Хатолу смерть брата.
– Значит, вот как всё закончилось, – вздохнул Царра, глядя на цветущее буйство весны.
– Именно так. Неужели ты ожидал счастливой развязки?
– Надеялся.
– Вот только это зачастую нам и остаётся.
Пять дней они провели в пути, останавливаясь на ночлег в караван-сараях. Хонанд учил товарища говорить по-хатизски, и тот мгновенно схватывал, с лёгкостью повторяя за другом чудные на слух слова. Он уже мог составлять простые предложения и предвкушал, как в Поххаре будет изъясняться на местном языке.


Глава 21. Вэн из Норгарда.

Во дворе одного из караван-сараев, что в огромном множестве были разбросаны на пути к столице ханства, друзьям повстречался человек, одетый по обычаю варгрикских ратников. Цветом кожи от местных жителей он не отличался, а вот платьем на фоне хатизцев выделялся резко. Смуглые обитатели полупустынных нагорий в длинных до колен рубахах и широких шароварах более подходили к этим краям, чем камзол с вышитой на спине и груди короной.
Варгрикский воин в одиночестве сидел за одним из низеньких столиков на крытой камышовым навесом террасе. Перед ним лежала лепёшка и стояла пиала с чаем, но он даже не смотрел на еду, погрузившись в свои, видимо, невесёлые мысли. Казалось, ратник ничего вокруг не замечал, словно весь мир для него просто исчез. Лишь изредка он смотрел на что-то в своей ладони и тяжело вздыхал.
Путники подошли к нему.
– Здравствуй, земляк, – без церемоний обратился Бахт к ратнику.
Тот посмотрел на него, не поверив тому, что услышал. Это легко читалось по его удивленному лицу.
– Чего молчишь, уважаемый? – улыбнулся хонанд, со своим другом подсаживаясь к собеседнику.
– Здравствуйте, добрые люди, – придя в себя, ответил воин. Указав пальцем на Царру, а после на Бахта, он спросил:
– Вы…
– Мы из Варгрика… идём.
– Вот это да! – улыбнулся ратник. – А я как раз туда.
– И встретились на Поххарской дороге, – усмехнулся Бахт. Он представил себя и своего друга.
В ответ незнакомец назвал свое имя.
– Вэн из Норгарда, – сказал он. – Иду со службы домой.
Друзья переглянулись.
– Куда ты идешь? – осторожно переспросил Царра.
– Домой, в Норгард. Я родом оттуда. Там мать у меня и отец, сёстры и брат. Все, кто есть, в общем.
– Ты знаешь, что…, – начал Царра и осекся, когда товарищ толкнул его локтем под бок.
– Бывали, как же, – вставил хонанд. – Этой осенью там были.
– Да что вы? – обрадовался Вэн. – Как там дела? В Норгарде?
– Осенью мы там были…, – хмуро ответил Царра, пряча глаза.
– Осенью, – мечтательно произнес воин, улыбаясь своим воспоминаниям. – Осень в   наших местах это сказка.  Наполненное волшебной грустью время – когда начинают желтеть листья, и их ветром несет в сторону моря.
– А весна? – спросил Царра.
Ему и вправду было интересно, ведь весны то он в Норгарде не видел.
– О! Спрашиваешь. Весна… Весна – это волшебство, не поддающееся никакому описанию. Время, когда из земли, только что сбросившей зимний сон, пробиваются нежные колокольчики, и все холмы стают белые–белые, но уже не от снега, а от их лепестков.
– Я так понимаю, что лето и зима также прекрасны? – иронично усмехнулся Бахт.
– Не то слово! – воскликнул Вэн, не обратив никакого внимания на слегка шутливый тон собеседника. – Видели бы вы, как сияет переливами зимнее небо. Словно кто-то полными горстями рассыпает по нему самоцветные камни. А летом ночь вообще не настаёт. Благодатное время для влюблённых ...
– Ты, видно, давно не был дома, – сделал вывод хонанд.
Он улыбнулся тому, с каким мечтательным прищуром их собеседник рассказывал о своих родных краях.
– Три долгих года, – подтвердил Вэн.
– Три года? – удивился Царра, – Что ты здесь забыл, если столько времени не видел родных?
– Я служил на пограничной заставе южнее Поххара, – норгардец махнул рукой, показывая, где именно он был.
– Под Поххаром? Что же там делают войска Короны? – искренне удивились его собеседники.
– Насколько я знаю, – сказал один из них. – Хатиз имеет своего повелителя.
– Имеет, а Варг союзник здешнего правителя – хана Хушйара. Вот мы и подтверждаем дружеские чувства нашего короля, неся службу на южной границе Хатиза. Мы обороняем ее от обитателей Диких Степей, что тянутся на юго-запад от нижнего течения Вешруд до самого моря и Сухельпорта. Там кишмя кишат наши старые знакомые.
– Кто? – не совсем понял Царра.
– Кочевники, – пояснил ему Вэн. – Мы же с ними на Кучидаре постоянно сталкиваемся, поэтому и говорю, что «старые знакомые».
– Ясно. И много воинов послал король?
– По десять сотен арбалетчиков и мечников.
– Две тысячи?
– Ну, да.
– И вы уже три года здесь?
– Три года. Наша сотня первой пришла, после – остальные. Мы построили укрепления, крепость и систему вышек. Большую работу проделали. Раз в год прибывало пополнение взамен убитых, война, все-таки. Вот я дождался конца службы, а кто-то…, – Вэн замолчал и посмотрел на предмет, что сжимал в правой ладони.
Он показал его своим собеседникам, и те увидел серебряный перстень с тёмно-зелёным глубокого цвета, камнем. Ратник вздохнул и положил его на достархан.
– Это друга моего кольцо, – сказал он.– Тезка мой, тоже Вэн и тоже из Норгарда. Земляки мы были, жили рядом, с детства знали друг друга.
– Что же с ним случилось?
– Что случается с людьми на войне? Погиб он. Хотя причём здесь война? – усмехнулся воин. – Она тут не причём. Глупо он погиб, по-дурацки. Мы подимали кирпичи на крепостную стену. Он споткнулся, не удержался и упал с высоты на землю, грудью прямо на бревно.
Вздрогнув, говоривший запнулся и немного погодя продолжил:
– Он еще пытался мне что-то сказать, но не мог, только кровь клокотала в горле. До сих пор не могу забыть этот звук. Он умер у меня на руках…
Вэн посмотрел на пустые ладони и, забрав перстень, сжал в кулаке.
– Лишь успел отдать мне кольцо, что попросил вернуть своей ненаглядной Эльске, которая ждет его в Норгарде. Вернуть, если что с ним случиться. Кольцо это она ему подарила, когда он в поход собирался. Как он ее любил, – вздохнул горько Вэн. – Три года ждал с ней встречи, жениться наметил этой осенью. А теперь…
– Дела, – вздохнул Бахт.
– Дела, – с непередаваемой тоской согласился воин и спросил надрывно. – Теперь что мне делать? Вестником смерти служить? Прийти и сказать: «Не жди, Эльске, своего Вэна»? Но если не прийти – как тогда жить, не выполнив обещанья, данного другу, а?
Он грустно посмотрел в глаза Царре. Тот неловко пожал плечами, отведя взгляд, а хонанд серьезно так ответил:
– Не переживай. Он уже сам все ей рассказал.
– Рассказал? Как это? – удивился воин, недоверчиво поглядев на странного собеседника.
– Ты просто поверь. Я знаю, что говорю, – убедительно ответил тот.
– Постараюсь поверить.
Бахт поспешил сменить тему, уж больно гнетущим сделался их разговор.
– Когда было последнее пополнение из Варгрика? – спросил он.
– Прошлым летом.
– А предыдущее?
– Этим летом. Я же говорю, что раз в год приходит.
– Это я понял уже. Мне интересно – когда именно.
– Получается, что летом.
– Каждое?
– Ну да. Зимой перевалы закрыты. Даже гонцы не приезжают.
– И вы по полгода вестей не получаете? – спросил Царра.
– Да, а что такое? – Вэн настороженно посмотрел на собеседника.
– Да так, ничего, – уклонился тот от ответа и сделал своему товарищу незаметный знак, означающий «так-то».
Они еще долго сидели, беседуя о разном, о вещах стоящих слов, и не имевших ровным счётом никакого значения. В общем, говорили обо всем, тщательно избегая темы Норгарда.
Передохнув, путники попрощались с новым знакомым и продолжили путешествие на юг, а Вэн отправился дальше, так и не узнав о войне, прокатившейся по западным и северным землям родного королевства. Он шёл домой, не ведая о том, что дома его уже нет. В дорожной сумке он вёз перстень, а в сердце надежду на скорую встречу с родными.
– Почему мы не сказали ему, что Норгард разрушен? – хмуро спросил Царра, раздосадованный странным поведением хонанда.
– Ему два месяца быть в пути, – резко ответил Бахт, совершенно без улыбки, даже глаза его были стального цвета. – Ты хочешь, чтобы он шел, зная, что идти некуда?
– Но он же все равно узнает, когда придет.
– Конечно, узнает, – согласился Бахт.
– Или в Крунеберге скажут.
– Непременно. И даже намного раньше. Добродушные люди, вроде тебя, расскажут ему об этом ещё на Северном Перевале. Но разве кому-то будет хуже, от того, что Норгард еще какое-то время будет для него живым?
– Но он же сгорел дотла.
– Для нас сгорел, друг мой. Для нас. Но для Вэна он самый что ни на есть целый и невредимый. И там его по-прежнему ждут. Если он это знает и в это верит, то пусть, хоть весь мир рушится, так оно и есть. Потому что то, во что он верит – самая верная истина.
Царра не стал спорить. Многое в словах Бахта казалось ему непонятным, но он привык доверять суждениям своего друга – хонанда. Наверное, тот знает, о чем говорит.


Глава 22. Поххар.

Два дня спустя после встречи  с норгардцем друзья прибыли в столицу ханства Хушйара. Она расположиллась на пологих берегах Вешруд, окруженных пустынными  голыми горами. В долине, где раскинулся город, мутная река разливалась, образуя две излучины и обнимая ими небольшой остров. Два моста из белого камня соединяли его с обоими берегами, а на нём самом высился Арг поххарского правителя, обнесенный высокими и такими толстыми стенами, что два всадника могли бы свободно проехать по ним бок обок, не касаясь друг друга коленями. Левый берег был известен тем, что там располагался рынок рабов, которых привозили с окрестных земель. В правой части города находились базар и кварталы ремесленников, там же были и многочисленные караван-сараи, в одном из которых остановились двое путников.
Упомянутое заведение представляло собой длинное глинобитное здание, второй этаж которого занимала просторная крытая веранда. Здесь находились низкие лежанки, а между ними такие же низкие восьмиугольные столики. Двор караван-сарая был обнесён высоким саманным забором и весь заполнен лениво жующими и лежащими на земле верблюдами. Между ними сновали босые служки, подсыпая животным корм и наливая в поилки воду. У ворот, на больших, в рост человека весах, отмеряли дрова для продажи. Горожане живо торговались с караванщиками и грузили поленья на спины терпеливых осликов, увозивших хозяйскую покупку в окрестные селения.
Устроив, как водиться, своих скакунов, путешественники разместились на двух топчанах, любезно показанных хозяином караван-сарая, среднего роста полноватым поххарцем с куцей бородкой и хитрыми, но незлыми глазами.
– Вот ваши места, уважаемые странники, – указал он пухлой ручкой на лежанки.
Специально для этого жеста он снял её с кушака, за который держался большим пальцем.
– С двоих серебряный динар за ночлег и пищу.
– Добро, почтенный. Динар, так динар, – кивнул Бахт, бросив дорожную сумку на глиняный пол. – Цена для нас привычная.
– О вещах не переживайте, – поспешил успокоить гостей хозяин, видя, как Царра неуверенно осматривается вокруг и не спешит отпустить ремень своей сумки. – Воров у нас нет, и посторонних сюда не пускают. Служки за этим строго следят.
– Это, конечно же, нас успокаивает, почтенный, – улыбнулся хонанд, сделав товарищу знак не беспокоиться. Он прошёл к перилам веранды и, оперевшись о них, задумчиво окинул взглядом город. Перед ним лежали однотонные дома, словно вылепленные из серой пыли.
– У нас, правда, нет хатизских денег…, – сказал он, повернувшись к куцебородому, который почтительно ждал продолжения его фразы. Бахт вынул из кошелька крону и, протянул со словами:
– Такие сгодятся?
Хозяин с настороженностью взял монету, но сразу же подбросил её на ладони и одобрительно вздёрнул брови.
– Варгрик, – протянул он, глянув на профиль молодого короля. – Хорошие деньги.
– Полновесные, – улыбнулся хонанд.
– Достойный металл. Ничего не скажешь, – сказал караван-сарайщик и, уходя, сообщил. – Кормят у нас в день два раза – в полдень и на закате. Не опаздывайте, а то останетесь без плова.
– Постараемся, – тихо ответил Царра, оглядываясь вокруг.
Кроме них в этой части веранды разместились четверо купцов, прибывших с севера, и, как выяснилось чуть позже из разговоров, лавочник из Шималхара, приехавший судиться со сборщиком податей, взявшим с него сверх меры. У лежанок были лишь дорожные сумки, а их владельцы, по-видимому, ушли по своим делам. Оно и понятно, до заката было ещё далеко, а в караван-сараях разве для того сселяться, чтобы ждать обеда и ужина?
Друзья тоже не стали терять время попусту, не для того они совершили такое долгое путешествие. Так что они наспех разобрали вещи и нырнули в узкие улочки.
Цель их выхода в город находилась в самом его сердце, там, где располагался большой базар. Не было места более подходящего для того, чтобы узнать Поххар. Здесь можно было встретить разнообразнейшую публику со всех известных земель. Легко узнаваемый по платью, варгрикский торговый люд сновал между рядов, и многочисленные служки грузили на повозки ткани, специи, клинки, всё, чем славятся эти края. Хатизские купцы в богатых парчовых и шёлковых халатах меняли свой товар на звонкую монету, многословно торгуясь за каждый золотой.
На пыльных улочках кипела жизнь. Мелкие торговцы развозили на двухколёсных тачках нехитрый товар – глиняную посуду, мешки с мукой и сушёные фрукты. Мальчишки, помощники хлебопёков, разносили по зажиточным дворам горячие лепёшки, вызывая прислугу громкими криками. Зеленщики с полными лотками размахивали пучками укропа и петрушки, торопясь продать свой товар. Хозяйки домов скороговоркой торговались с ними, высовываясь из открытых окон вторых этажей, и если сходились в цене, посылали младших сыновей за покупкой. Люди с большими медными кувшинами за спиной предлагали прохожим холодный мятный чай. Желающих утолить жажду было немало, и продавец с лёгким поклоном наливал полный стакан, взбивая при этом воздушную пенку струёй из длинного носика. В дополнение к напитку покупатель получал кусочек сахара или сушёный финик. Приятная мелочь, способная любому поднять настроение.
Птицеловы продавали певчих дроздов, воронов и скворцов, подвесив плетёные клетки к шестам, переброшенным с крыши на крышу. Прямо над головой прохожих щебетала и каркала пернатая братия, глядя на родное небо через тесные прутья.
Отбрасывая десятки солнечных зайчиков, по улицам ходили продавцы зеркал, прикрепив их прямо на свои халаты, а на лотках в круглых коробочках лежала сурьма, индиго, хна, всё, что могло заставить местных женщин вытребовать от своих мужей лишний динар.
В маленьких открытых с двух сторон двориках работники в корытах месили ногами глину, тщательно перемешивая её с соломой. После чего с помощью деревянных форм они лепили кирпичи и выкладывали в ряды для просушки. Неподалёку из уже готового сырца строители возводили дом. Будущий хозяин стоял рядом и придирчиво следил за каждым движением рабочих, быстро перебирая гагатовые чётки.
Прямо на улице стояли казаны с готовящимся пловом, и улыбчивый повар помахивал тонкой дощечкой над мангалом, из которого разносился одуряющий запах кебаба. Переворачивая мясо, он грозно покрикивал на рыжую собаку, которая крутилась около него и никак не желала уходить. Видимо они были знакомы уже давно, потому что, не смотря на кажущуюся угрозу в голосе повара, собака знала, что он это не всерьёз. Она отбегала немного и заходила с другой стороны, делая вид, что жаркое её совершенно не интересует, и в мире полно вещей куда более занимательных. Она увлечённо нюхала землю, могла облаять кошку, лениво умывающуюся на краю плоской крыши, увязаться за какой-нибудь повозкой, и всё это только для того, чтобы незаметно вновь приблизиться к заветной жаровне. Она знает, что повар всё-таки сдастся и бросит ей кусочек мяса.
Среди пёстрой толпы встречались старики в чёрных высоких колпаках и с тощими дорожными сумками. Халаты их состояли сплошь из разноцветных лоскутов, и никто бы не мог с уверенностью сказать, из какой ткани они Когда-то были пошиты. В руках бродяги сжимали неизменный посох, украшенный серебряным колокольчиком – довольно странная деталь в их убранстве. У некоторых на плече сидели большие попугаи. Если кто-то из прохожих соглашался дать медную монету, то из коробочки, которую подавал им хозяин, птицы клювом вынимали бумажную записку с добрым советом, но желающих было мало. Очевидно, каждый, кто проходил мимо, считал, что всё в своей жизни он делает правильно.
По лабиринту улочек друзья вышли на главный регистан Поххара. Он имел форму ровного круга, по краю которого росли чинары. Посреди площади находились солнечные часы – на посыпанной песком земле лежал большой мраморный диск диаметром в десять шагов. В его центре стоял треугольный гномон. Густая тень ползла по кругу, касаясь своим острым краем потемневших от времени бронзовых шаров, верхушки которых были отполированы до ослепительного блеска.
Вокруг этого сооружения на невысоких лавочках сидели мужчины преклонных лет в рваных ватных халатах. Они были заняты тем, что рассматривали ладони сидящих рядом с ними. Возле каждого на некотором отдалении стояло ещё по нескольку человек и ожидали своей очереди, поглядывая на беседующих.
– Кто это такие? – спросил Царра, когда друзья проходили мимо.
– Местные провидцы, – ответил хонанд и с усмешкой махнул рукой. – Будущее предсказывают.
– Неужели они могут сказать, что будет?
– Говорят, что да. За пару монет распишут всю твою жизнь и за дополнительную плату, как её изменить.
– Разве можно узнать свою судьбу? – заинтересовался Царра, приглядываясь к гадателям.
Те с вдумчивой важностью изучали протянутые ладони и сообщали посетителям открывшуюся им тайну.
– Узнать можно, – ответил хонанд. – Изменить – нет.
– Зачем тогда эти люди приходят сюда?
– Потому что боятся жить.
Друзья прошли мимо солнечных часов и через площадь вышли к базару, состоящему из больших кварталов, в которых жили мастера какой-то одной специальности. Дома в этой части города имели маленькие дворики, имевшие со стороны улицы лавку или просто широкие распахнутые настежь ворота. В ремесленных кварталах стоял постоянный шум. Здесь сотни деревянных молотков били по металлу и меха со свистом раздували жар в печах. На земле сидели чеканщики, медники и плотники, мастеря и починяя предметы необходимые человеку в быту.
Особняком стояли Золотой, Шёлковый и Оружейный кварталы. В их лавках находилась масса диковинных для западных людей вещей: ковры, вытканные замысловатыми узорами, тончайшие ткани, чеканка по меди и серебру, оружие и, конечно же, самоцветы в ювелирных рядах.
В одном из них Царра приметил перстень. Одиноко затерявшийся на лотке среди золотых украшений – витых тонких браслетов, колец и серег. То была изящная работа – серебряное кольцо с синим, величиною с ноготь мизинца, камнем. Солнечный свет играл с зеркально отшлифованным самоцветом, и тот словно подмигивал проходящим мимо странникам.
– Смотри, дружище, –  Царра указал на украшение, толкнув хонанда в бок.
– Красивая вещь, – одобрительно кивнул тот.
Его товарищ взял кольцо и внимательно рассмотрел тёмно-синий с золотыми вкраплениями камень. Он походил на звёздное хатизское небо, когда оно золототканым шатром накрывает весеннюю цветущую землю.
– Немного великоват, – огорчённо вздохнул Царра, примерив перстень на безымянный палец левой руки. Он положил украшение на лоток и собрался, было, пойти дальше, но, сделав пару шагов, застыл на месте. Передумав уходить, он вернулся. Уж очень красивой была вещь и до боли знакомые узоры на ней.
– Сколько хочешь за это кольцо, уважаемый? – спросил он торговца,
Невысокого роста, сухощавый поххарец назвал цену в десять золотых. Сторговались на пяти, и перстень перекочевал с лотка ювелира на палец довольного странника. Тот потёр его о рукав, полируя поверхность камня, и вытянул руку, любуясь синим огнём. Затем он внимательней присмотрелся к витиеватому узору, что виноградной лозой шёл по внешней поверхности кольца, и вспомнил, откуда тот ему знаком. Их выводил каламом старик из его виденья, когда после встречи с Беррой, ему пришлось валяться в беспамятстве.
– Здесь ведь что-то написано? – спросил он, показывая причудливую вязь своему спутнику.
Тот кивнул.
– А что? Ты можешь разобрать?
Хонанд прочитал:
– Мир – для тебя, а ты – для мира.
– Что это может значить?
– Не знаю. Это ты его купил, а не я. Значит, он – твой. Подумаешь как-нибудь на досуге. Лучше пошли дальше.
Они побродили по рядам, неспешно осмотрели весь базар, восхищаясь работой поххарских чеканщиков и оружейных дел мастеров.
Бахт кивнул своему товарищу на мечи, когда они проходили по оружейному кварталу:
– Помнишь нашего Дзвана?
Царра прищурился на слепящие солнечными бликами клинки. Толстый лавочник с длинными чёрными усами заметил интерес чужестранцев к своему товару и затараторил, показывая одну из сабель.
– Чего он там трещит? – спросил Царра, который ещё не всё понимал по-хатизски.
– Хороший меч, говорит, – бросил хонанд, вежливо улыбаясь торговцу. – Человека пополам может разрубить.
Усач действительно показывал движениями, как наносит удары по невидимому врагу. Для пущей убедительности он надувал щёки и, двумя руками взяв меч, изображал яростный бой.
– А он видел, как человека рассекают пополам? – раздраженно спросил Царра и глянул зло в глаза торговцу. – Видел?
Черноусый поххарец не понял слов, брошенных ему, но  тон чужестранца его сильно задел. Злость, как и радость, в переводчиках не нуждается. Он взвизгнул, словно ему вонзили в пятку раскалённую иглу, и с угрожающими криками принялся размахивать руками, совершенно забыв, что в одной из них у него сабля. Увидев острие, порхающее у своего лица, Царра, сам не зная как, пришел в ярость и схватился за оружие. К счастью, Бахт успел перехватить его руку, и меч остался в ножнах.
– Пошли отсюда, – процедил он, растянув рот в примирительной улыбке.
Являя собою саму вежливость, он повел товарища прочь от вопящего торговца, вокруг которого начали собираться его собратья, ещё не понимавшие, что произошло, но уже закипавшие гневом. Рассыпаясь в извинениях и любезностях, хонанд вывел Царру из скопления народа, готового в любой миг превратиться в безумную толпу.
– Ты что, очумел? – сквозь улыбку шипел он на товарища, ведя того под локоть, подальше от беды. – Что на тебя нашло?
– Сам не знаю, – буркнул тот. – Но эта сволочь расхваливает свой товар и совсем не знает, что делает.
– Но, уж извини, друг мой, – язвительно ответил хонанд. – Так уж бывает, что очень часто люди говорят то, о чем не имеют ни малейшего понятия, но это не повод хвататься за оружие. Ты знаешь, что если бы я тебя не остановил, и ты вынул бы меч из ножен, для нас это могло очень плохо закончиться?
– Почему?
– Да потому что здешний обычай не позволяет обнажать клинок просто так, для угрозы. Если достал, значит – руби!
– Я не знал, – виновато ответил Царра.
– Не знал он, – пробурчал хонанд. – Мало ли, чего ты не знал. Дела это не меняет. Сейчас такое представление разыгралось бы!
– Теперь буду знать, – сказал Царра и положил руку на плечо товарища. – Прости меня, дружище.
– Ладно, – с примирительной улыбкой вздохнул тот. – Забыли. Но впредь спрашивай меня перед тем, как что-то сказать или сделать. Здесь все совсем не так, как в наших краях. Усвой ты, наконец!
– Хорошо. Договорились.
– Вот и ладно, – Бахт довольно похлопал друга по плечу и оглянулся по сторонам. – Где это мы?
Они далеко ушли от неприветливого торгового ряда и оказались на окраине Оружейного квартала. Хонанд определил их местонахождение и, кивнув назад, со смешком спросил:
– Тебе больше ничего на базаре не надо?
– Нет.
– Тогда пошли в Арг.
– Зачем нам туда?
– Акиль, которого ты ищешь, – придворный мудрец хана Хушйара.
– Нас разве пустят к нему? Дворец правителя всё-таки.
– Это мы сейчас узнаем.
Через переулочки двое друзей вышли на просторную улицу и по ней направились в сторону острова, на который вёл каменный мост. Столбы его перил были сделаны в виде статуй хатизских воинов в натуральную величину. Мастера тщательно вирезали наименьшие детали оружия и доспехов, даже оперение стрел в сагайдаках за спинами можно было перепутать с настоящими, а в коротких бородках можно было считать волосину за волосиной, и делом это казалось таким же безнадёжным, как и в случае с живым человеком. Суровые лица мраморных мужей ничего не выражали, кроме решимости отдать свои жизни за правителя этих мест. Под их суровыми взглядами путники перешли излучину Вешруд и оказались у ворот крепости. Дорога обходила её с двух сторон, снова сливаясь в одну, и через второй мост уходила на левый берег к невольничьему рынку.
– Нам к Акилю, – сказал Бахт,  отвечая на вопросительный взгляд стражника, один в один похожего на своих каменных собратьев. – Пройти можно?
– Нельзя, – грозно ответил тот.
– Как тогда нам с ним встретиться?
– Незачем вам здесь ходить. Нет Акиля.
– Где же он?
– Он давно ушёл и больше при дворе не служит.  Но если он вам очень нужен, найти его можно вон там, – стражник показал гору, видневшуюся у окраины Поххара. – Говорят, он живет в пещере с северной стороны.
– Спасибо, почтенный, – хонанд поклоном головы поблагодарил ратника, и, повернувшись к другу, передал ему то, что узнал.
– Пошли тогда к Акилю? – сказал Царра, жмурясь на солнце, выглядывающее из-за указанной вершины.
– Успеем, – ответил Бахт и предложил другу пройтись на левый берег.
Тот равнодушно пожал плечами, и они перешли Вешруд. Прошлись по кварталу с красивыми, богатыми домами, во дворах которых за глинобитными заборами шелестели молодыми листочками фруктовые деревья. По неглубоким арыкам струилась мутноватая вода, попадая в сады через наполовину врытые в землю глиняные трубы.
Людей навстречу попадалось мало. Тем сильнее показался контраст между сонными улицами и невольничьим рынком.
Под полотняными навесами стояли и сидели полуобнаженные мужчины и женщины. Почти каждый имел на шее  медный ошейник, от которого цепь шла за спину к кольцу, вмурованному в стену. Перед ними прохаживались вольные люди в богатых одеждах, и, словно товар на базаре, выбирали людей. Они одобрительно цокали языками, разглядывая обнаженные груди невольниц, жадно изучали их едва прикрытые тела и, выбирая работников, проверяли крепость рук и силу мужчин.
– Кто это? – спросил Царра, до глубины души пораженный тем, что увидел. – Те, что сидят в цепях.
– Невольники. Их привозят с юга и востока.
– Их что, покупают? – ужаснулся спутник хонанда, когда увидел то, как чёрный сухой старик протягивает кошелёк довольному торговцу, указывая при этом на молодую невольницу.
– Для того их сюда и привозят.
– Зачем?
– Мужчины работают в мастерских и в штольнях, где добывают драгоценные камни, а женщины служат в богатых домах.
– Но зачем?
– Вот этого я тебе объяснить не могу. Никто не знает. Такая уж природа человека  – заставить другого делать за себя то, что не хочется делать самому.
– Пойдём отсюда поскорее…
– Посмотреть разве не хочешь?
– Что здесь интересного? Зачем мы вообще сюда пришли?
– Ну, ладно, – пожал плечами хонанд. – Давай вот ток обойдём и назад.
Он свернул влево, его товарищ – за ним. Проходя по ближнему ряду, Царра встретился взглядом с одним из невольников и оторопел. В этих глазах было что-то знакомое, что-то, чего и не объяснишь.
– Что такое? – удивился хонанд, видя с каким выражением лица застыл его друг, разглядывая молодого невольника.
– Подожди, – ответил Царра.
Он подошел к тучному круглощёкому торговцу, чтобы спросить о цене, но тот так непонятно говорил, что пришлось объясняться через хонанда. Он спросил через него:
– Сколько просят за этого человека?
Бахт перевел, и хозяин товара, погладив ухоженную смоляную бороду, два раза подряд разжал пальцы обеих рук.
– Двадцать золотых? – уточнил Царра и немедленно полез за кошельком, но товарищ остановил его, перехватив руку.
– Ты чего? – спросил он Бахта.
– Это Хатиз, мой друг, ты забыл. Здесь принято торговаться.
– Да какая разница? Нам человека спасти надо, и цена здесь – не вопрос.
– Спасти, конечно, дело хорошее. Но зачем же доставлять радость этому упырю? – с ехидной улыбкой хонанд показал на продавца, который в предвкушении барыша перебирал толстыми пальцами нефритовые чётки, с лёгким стуком отмерявшие тягостное для невольника ожидание.
– Ну, если так, – немного призадумавшись, согласился с другом Царра. После заглянул в кошелёк и уже уверенно кивнул.
– Пуст будет так.
Он начал торг, а прикованный к стене бедняга, затаив дыхание, ждал решения своей судьбы.
Сговорились на десяти золотых, сумме, которая и оказалась в похудевшем за время путешествия кошельке.
Когда все монеты, позвякивая, перекочевали в кошель торговца, ошейник на невольнике разжали. Настороженный человек, потирая шею, стоял в нерешительности перед своим избавителем, а тот сказал своему спутнику:
– Скажи ему, что он может идти домой.
Внимательно выслушав хонанда, невольник ответил:
– Дома больше нет. Некуда возвращаться.
– Куда же он пойдёт?
Бахт перевёл, человек грустно улыбнулся и пожал плечами. Царра снова спросил:
– Как зовут то его?
Его товарищ ответил:
– Арзу.
– Иди, куда смотрят твои глаза, Арзу, – сказал Царра, встретившись взглядом с бывшим невольником. Почему-то он не чувствовал радости от своего поступка.
Что ж. Взять они его с собой не могли. Пеший с конным – плохие попутчики. Так что, пусть идёт.
Хонанд перевел, и его товарищ протянул руку выкупленному им человеку. Тот сначала неуверенно, а после крепко пожал руку своему освободителю.
И они разошлись. Двое друзей пошли обратно в караван-сарай, а бывший раб – куда глаза глядят, и глядели они на восток, а ноги несли его по дороге к перевалу. Кулаки были сжаты до боли, а в сердце Арзу закипала злость, когда он вспоминал город Поххар, тяжесть цепи на своей шее и стук нефритовых чёток. На перевале он обернулся, бросил последний взгляд на ненавистный город, и погрозив ему кулаком, исчез из виду.
Вернувшись в караван-сарай, друзья успели застать остатки обеда. Все гости уже поели и служки собирались отмывать стенки казана от жира. Для этого они разводили в тазу песок и золу из мангала.
Проходя мимо них, Царра вздохнул:
– Не успели.
– Не страшно, – усмехнулся хонанд. – Вечером наверстаем.
Они поднялись к себе наверх и встретили там каравансарайщика, который сторожил на столике две глиняные миски, отгоняя от них ленивых, но всё же надоедливых мух.
– Вам повезло, уважаемые, – с улыбкой встретил он постояльцев. – Я оставил вам немного плова и кебаба. Постояльцы из Варгрика в первый раз часто пропускают обед, как их не предупреждай.
– Очень любезно с Вашей стороны, почтенный, –  устраиваясь за столик, Бахт благодарно улыбнулся каравансарайщику.
– О! Это пустяк. Мне совсем не трудно, – ответил тот. – Но больше оставлять не буду. Порядок, есть порядок. Святая вещь.
Он подсел к своим гостям и, видимо, не имея более собеседников, принялся рассказывать им о местной жизни. Бахту было всё равно, и он вежливо молчал, позволяя куцебородому вести беседу, больше похожую на монолог. Только Царра, как всегда проявлял любознательность и задавал вопросы, на которые получал исчерпывающие ответы. От собеседника он много узнал о столице ханства.
А именно.
Город богател за счет рудников в  горах, в которых добывались самоцветы: рубины, капли крови павших в бою храбрецов, сапфиры – осколки неба, тёмные гранаты и самые ценные из всех камней – удивительной чистоты смарагды. Последние были гордостью Поххара. За ними приходили купцы со всех сторон света, как осы на пролитый мёд, стекаясь на рынок, чтобы приобрести бесценный товар. Рабов, привозимых кочевниками и перекупщиками с востока, покупали хозяева штолен, и те были обречены до конца дней своих добывать в кромешной тьме драгоценные камни, выдавая на–гора корзины с кусками битой породы. Мужчины пропадали в рудниках, а женщины  вынуждены были работать в богатых домах.
Такие нравы царили в Поххаре, когда пришел в него Царра, пришел незаметно для жителей города, которые и не подозревали, чем обратится для них  прибытие незнакомца, имени которого никто не узнал, кроме безумного Акиля.
Да-да, именно безумного, ведь, как можно назвать человека, оставившего должность ханского советника и уйти жить на голую гору?
Люди в Поххаре шептались, что мудрец Акиль лишился разума, прочитав книгу, найденную в дворцовой библиотеке. Но было ли это правдой неизвестно. Верно лишь то, что старик вдруг бросил все и ушел жить в пещеру на горе, которую теперь все называли Акильгар. Как это часто бывает, многие из горожан отвернулись от безумца, но некоторые по-прежнему считали его мудрецом, которому открылась истина, и начали подниматься к нему, чтобы спросить совета. Старик принимал гостей, беседовал с ними, но в благодарность за мудрые слова ничего не брал, разве только соглашался на лепешку и флягу воды.
Узнав все это от словоохотливого каравансарайщика и, попив с ним чаю, друзья решили сходить на Акильгар ближе к вечеру. А пока отправились на поиски Рохнамо. В ремесленном квартале они расспросили, где живёт чеканщик с таким именем, и прошли по узким улочкам до южной окраины Поххара. Там обитали некоторые из мастеровых людей, у которых не было денег для того чтобы купить лавку на улице возле базара. Найдя подходящий по описанию двор, друзья с сожалением обнаружили, что ставни ремесленной лавки и двери дома наглухо забиты досками.
У них ещё была слабая надежда на то, что они ошиблись, когда Бахт стучал в соседские ворота, но она исчезла, когда к ним вышел полноватый с пышными рыжими усами мужчина. После традиционных приветствий друзья получили утвердительный ответ на вопрос, дом ли это Рохнамо.
Хонанд удивлённо спросил:
– Но почтенный! Куда же он подевался? Вы не знаете?
Озираясь по сторонам, поххарец ответил, что однажды ночью чеканщик исчез, но куда, никто не знает. Долгое время дом пустовал, пугая соседей протяжным скрипом ставен, с которыми играл пустынный ветер. Ждали, что хозяин вскорости объявится, но напрасно, и плотник заколотил окна. Рассказав это, рыжеусый кивнул на прощание и скрылся за воротами.
Когда он исчез в глубине своего двора, Царра в растерянности спросил:
– Что ж теперь делать?
Его друг задумчиво посмотрел на коновязь с висевшем на ней фонарём, и в глазах его промелькнула тень радости, когда на верхушку покрытого затейливой резьбой столба вдруг сел ворон. Он искоса посмотрел на людей и громко каркнул, хлопая крыльями. Бахт сделал знак другу, чтобы тот не шумел и внимательно следил за птицей, которая, потоптавшись немного, соскочила с коновязи и, сделав круг над домом чеканщика, полетела на юго-запад.
Проводив её взглядом, хонанд улыбнулся.
– Вот значит, как, – сказал он  и осмотрел фонарь. – Теперь всё ясно.
– Что тебе ясно?
– Куда дальше идти ясно, – Бахт снял с крючка масляный светильник и пару раз открыл–закрыл стеклянную дверцу. – Рохнамо показал нам путь. Пошли.
– А фонарь тебе зачем? – спросил Царра, увидев, что его товарищ не собирается снова вешать светильник на коновязь, а идёт, небрежно им помахивая.
– Может, пригодиться, – подмигнул хонанд и усмехнулся. – Всё равно чеканщику он уже не нужен, а соседи обязательно стащат. Скажут, что уж больно жутко он висит на коновязи.
Друзья вернулись в караван-сарай и, собрав подношение мудрецу, отправились на Акильгар, пока солнце не село. Хоть гора и виднелась совсем рядом, но это же гора, и близость её – лишь иллюзия. Надо было успеть до вечера, чтобы не лазить во тьме по узким тропам.
Солнце было ещё высоко, когда друзья, карабкаясь по крутым склонам, начали восхождение. Они взбирались, выискивая удобные места для подъема. Сторона, по которой они шли, смотрела прямо на Поххар, и город, перепоясанный рекой, был как на ладони. Люди-мурашки копошились на его пыльных улицах, снуя по своим мелким делам. Царра пару раз посмотрел через плечо на долину и дальше уже не отвлекался от подъема на гору, вглядываясь в её каменное тело. Едва заметная тропинка, даже не тропинка, а примятая скупая трава и следы, которые уже успели оставить люди, привели друзей к пещере, расположенной с левой части северного склона. Отсюда открывался чудесный вид на ту часть города, где располагался караван-сарай. Царра даже разглядел его, на миг задержавшись.
С колотящимся сердцем он вышел вслед за хонандом на выступ перед узким черным горлом пещеры. Картина, что открылась друзьям, была удивительна. На голом, каменном карнизе, уцепившись в него корнями, росло невысокое персиковое дерево. С десяток розовых цветков прилепились на его тонких ветвях. Рядом с ним, у входа в пещеру, на растрескавшемся от времени сером камне, сидел старик в потертом халате. Его наряд, не смотря на пыль и дыры, сохранял признаки былого богатства. Золотые и серебряные нити ярко поблескивали в богатой некогда ткани, ловя солнечный свет. Седые волосы прикрывали плечи старика, а сухой ветер играл с длинной бородой, ниспадавшей на грудь. Старец изредка убирал ее с книги, которую читал, развернув на коленях. Гостей он, казалось, не замечал, так сильно был увлечен своим занятием. Он не отрывал глаз от пожелтевших страниц, водя пальцем по витиеватым письменам, и беззвучно шевелил губами.


Глава 23. Разговор с Акилем.

Царра вежливо кашлянул в кулак, чтобы привлечь внимание седобородого. Тот оторвался от книги и с удивлением поднял глаза на двоих чужеземцев. То, что это были именно чужеземцы, сомнений у него было. Для того, чтобы это понять, одного взгляда на их одежды хватило бы не то, что мудрецу, но и любому жителю Поххара, ибо подобных одежд в Хатизе не носят.
– Мир тебе, почтенный, – поклонился Бахт, приложив ладонь к сердцу. Так же сделал и его товарищ.
– И вам мир, странники, – медленно произнес старик. Он с интересом посмотрел на спутника хонанда.
– Мы пришли к тебе, уважаемый Акиль…, – начал Бахт, но седобородый его не дослушал.
– Зачем вы пришли, я знаю, – сказал он.
– Откуда? – удивился Царра, смущаясь под испытывающим взглядом старика.
– Ветер напел, – усмехнулся тот.
– Значит, Вы сможете помочь нам? – с надеждой спросил он.
Акиль ответил сухо. Сказал, как отрезал.
– Нет.
Царра опешил от решительного отказа, и на мгновение у него перехватило дыхание.
– Как, нет? – только и смог он выдавить.
– Вот так – нет, и гадать тут нечего.
– Но в Вашей книге…
– В моей книге…, – пробормотал старик, морща лоб.
– Её название «Смарагд Хатиза».
– Вот ты о чём… Да-да. Я припоминаю. Когда-то давно я изложил свои наблюдения на бумаге. Но они были не о месте, которое ты ищешь.
– Но Вы упоминали его. Значит, знаете, где его найти?
– Если я знаю, не значит, что другой поймет.
– Я постараюсь.
– Но ты уже слышал мои слова о Безвременье?
– Слышал, уважаемый.
– Тогда мне больше нечего добавить. Все сказано, а как понимать слова – пусть каждый сам решает. В этом деле помощников нет.
Было ясно, что дальнейшие расспросы результатов не дадут, и в поисках совета Царра посмотрел на своего друга, который показал глазами на принесённую ими сумку. Он снял ее с плеча, вынул две лепешки и вместе с глиняной флягой протянул Акилю.
– Что в ней? – спросил тот, с благодарной улыбкой принимая угощенье.
– Вода.
– Пусть будет Небо добрым к вам и вашему Пути, – обрадовался старик. – Не пропадёт моё деревце.
Он взвесил флягу в руке и вдохнул запах лепёшек, затем виновато улыбнулся:
– Вы уж простите, уважаемые путники, что вопреки закону, принимаю хлеб от вас, а не сам даю. Что поделать? Пещера отшельника не лучшее место для приема гостей.
– Это – пустое, уважаемый Акиль, – успокоил седобородого Бахт. – Мы не угощаться сюда пришли.
Он устроился на половинке плоского камня, оставив место для своего спутника, который поддакнул и присел рядом с ним, вполоборота глядя на ханскую столицу, что лениво разлеглась у подножья горы.
– Прекрасный вид, – сказал старик, заметив с каким интересом его гость разглядывает Поххар. – Люблю смотреть на этот город. С такой высоты люди кажутся не больше мурашек, а их заботы и тревоги – и того меньше. Суетятся, копошатся, тянут в дом всё, что схватить могут, а в конце их самих несут вон туда.
Акиль с усмешкой показал на левый берег Вешруд, где за городской окраиной виднелось обнесённое глиняным забором кладбище – серые холмики с шестами, воткнутыми у изголовий. Сухой ветер трепал длинные куски белой и чёрной ткани.
– И скажите мне – дураку, какая разница в том шёлк это будет или простая холстина? – хмыкнул старик, очевидно, имея в виду эти двухцветные вымпелы.
– Уже готовишься к путешествию на тот берег? – улыбнулся хонанд.
– Не без этого. Возраст, понимаешь ли…
– Остался бы при ханском дворе, положили бы под парчовым знаменем.
– Единственная радость, – усмехнулся седобородый.
– А теперь драный халат повесят…
– Если не разорвут на лоскутки, чтобы к ранам прикладывать, – засмеялся Акиль.
– Это точно…
– Или солью присыпят.
– Почему Вы покинули двор Хушйара?– поинтересовался Царра, не очень поняв веселье собеседников.
Старец сделал в воздухе размытый жест, словно показал, как падает осенний лист.
– Я устал.
– От чего?
– От пустой жизни… И от должности советника, которого не слушают.
– Поэтому забрались на голую гору. Разве здесь лучше?
– Разве должно быть непременно лучше?
– Конечно. Иначе, зачем бежать?
– Разве я убежал? – усмехнулся старик. – Куда бы ни шёл, от себя не сбежишь. Здесь гораздо спокойней. Не то, что в этом суетном муравейнике.
Он с презрением скривил тонкие губы, давая понять, что чувствует к обитателям ханской столицы.
– Все торопятся, спешат. Торговый люд и бездельники. Что толку жить в месте, где всё продают и покупают?
Старик возмущённо погрозил в сторону Арга сухим кулаком. Бахт и Царра удивлённо переглянулись, а он продолжил:
– Я помню то время, когда в Поххар стекались не торговцы, а поэты и мечтатели, все, кто хотел привнести в этот мир что-то прекрасное…
– Что же теперь? – осторожно спросил Царра.
Акиль усмехнулся и вздохнул.
– Жадность поселилась в сердцах и душах жителей города мудрецов, – сказал он. –  Неуёмная, ненасытная жадность. Она растёт с каждым новым днём и ей всё мало. Уже близок тот час, когда она сожрёт Поххар.
– С чего Вы это взяли, почтенный? – удивился собеседник старика.
Тот хмыкнул и показал книгу, раскрытую у него на коленях.
– Я нашёл её в дальнем углу библиотеки, когда перебирал рукописи древних авторов, – сказал он, нежно погладив её страницы. – Давно я чувствовал – неладное что-то твориться с людьми, вот только не мог понять, что именно. На вид всё те же, клыков не видно, когтей тоже, а терзают друг друга почище диких зверей. Я всё пытался понять, в чём же дело, но не мог. Но едва я открыл эту книгу, всё мне стало ясно.
Акиль немного помолчал, созерцая город. Друзья ему не мешали, ждали, пока тот сам продолжит разговор.
– Да. Всё мне стало ясно, – сказал, наконец-то, старик. – И знаете что?
– Что? – в один голос спросили его собеседники.
– Ничего не изменилось вокруг. Мир остался тем же, что и был. Изменился только я.
– Что же случилось с Вами? – спросил Царра.
– Я постиг истину.
– Но счастья тебе это не принесло, почтенный, – задумчиво вставил хонанд.
– Счастья? – переспросил Акиль и горько улыбнулся. – Счастья не принесло, это точно. Но разве знание обязательно должно приносить кому-то счастье? Яд одинаково убивает и того, кто знает его действие, и глупца, ничего не смыслящего в его свойствах. Ты это и без меня прекрасно знаешь, Бахт.
– Вы не пытались поделиться своим знанием с другими? – боясь показаться смешным, спросил Царра.
Старик отрицательно покачал головой:
– Я прослыл безумным, друг мой. Не достаточно ли этого, чтобы прекратить стучаться в людские души?
– Но…
– И никаких «но». Я ведь мудрец и знаю, чем это может окончится.
– Как же можно жить одному?
– Кто говорит, что я один? Мне есть о ком заботиться, – с усмешкой возразил Акиль и указал на персиковое деревце. – Люди без меня проживут, и я без них, а вот оно может пропасть.
Царра не знал, что ответить на это, и молчал, в отрешённой задумчивости поглаживая бородку. Старик заметил на его пальце тёмно-синий блеск и спросил с хитрой усмешкой:
– Осматривали город?
– Как же без этого?
– Понравился базар?
– Довольно интересное место.
– Забавное, это правда. Всякой всячины полно, а то, что нужно редко находишь…
– Да мы и не искали ничего.
– Ну, как же? – удивился старик, глазами показав собеседнику на его же кольцо.
– Ах, это…, – тот немного смутился, пряча руку за спину. – Давно хотелось такую вещь приобрести.
Но седобородому было уже не до перстня.
– Вы, кстати, уже были на невольничьем рынке? – снова спросил он у Царры.
– Да, – удивлённо ответил тот.
– Сколько вы там потратили?
– Десять золотых…
– Десять золотых, – повторил про себя старик.
– Всё, что было.
– Ну, это далеко не всё, – усмехнулся Акиль. – Как его звали?
– Арзу, – ответил хонанд, жестом оборвав своего друга.
– Арзу, – задумчиво произнес старик и закивал, словно соглашался сам с собой. – Да-да, именно, Арзу.
Царра плюнул с досады. Снова эти мудреные тайны. Туману напускают. Нет, чтоб прямо сказать.
– Значит не зря…, – прошептал радостно старик и погладил лист открытой книги. – Не зря…
Затем повернулся лицом к городу и, найдя глазами Арг, торжествующе сказал кому-то, по видимому, находящемуся в его стенах.
– Вот так, почтенные. Цена Поххара – десять золотых.
Он посмотрел на солнце, что собралось коснуться далёких вершин, погладил седую бороду и невесело усмехнулся своим мыслям.
– Ладно, мы пойдём. Смеркается, – сказал хонанд, вставая с камня. – Всего хорошего тебе и твоему деревцу.
– Через пару лет заходите, угощу вас персиками, – улыбнулся Акиль, кивком провожая их. – Доброго вам Пути.
– Счастливо оставаться.
Друзья собрались начать спуск, когда седобородый вдруг окликнул Царру. Тот обернулся, вопросительно глядя на него.
– Чуть было не забыл, – смущённо сказал Акиль и с улыбкой покачал головой. – И к мудрецам подкрадывается старость.
Он чуть повернулся назад и поднял что-то с земли, продолжая бормотать, видимо, по обычаю всех отшельников.
– Сюда вы уже вряд ли придёте. То, что вам нужно важнее одинокого старика и его деревца. Вот уж было бы неловко бежать за вами в Поххар… А  пришлось бы… Пообещал ведь… Словами бросаться нельзя… Вот уж правда – с дурной головой…
Друзья вежливо ждали, что будет дальше.
– Это тебе, сын Ларвая, – сказал Акиль, протягивая своему гостю кинжал, и, видя недоумение на его лице, весело засмеялся. – Бери, бери, не бойся.
Царра взялся за украшенные серебром кожаные ножны и осторожно вынул из них обоюдоострый клинок. Отполированное лезвие сверкнуло светом заходящего за горные вершины солнца.
– Это подарок тебе от Рохнамо, – довольно щурясь, пояснил старик. – Видишь чеканку? Его работа. Мастер он знатный. Равных ему, пожалуй, и нет более в свете.
Царра внимательно рассмотрел оружие и удивился красоте тонких линий, по всему клинку свивавшихся хитрыми узорами, схожими с надписью на купленном им кольце, только замысловатее сплетённых.
– Красивый клинок, – сказал он, внимательно разглядывая чеканку. – Здесь тоже что-то написано?
– Сегодня ты просто поражаешь меня своей внимательностью, мой друг, – засмеялся Бахт.
Он взял кинжал, прочитал:
– Меч и щит, если надо, кинжал, облюбуй. Раны омоют меда, не…
И запнулся.
Его товарищ с удивлением посмотрел на него и на протянутый другом клинок.
– Что такое?
– Не добил он надпись, – сказал хонанд. – Сильно торопился, видать.
– Где же сам Рохнамо? – спросил Царра, пряча кинжал в ножны и благодарно кивнув Акилю.
– Ушёл, – ответил старик. Но куда и зачем не стал пояснять, лишь махнул рукой, идите и вы, мол, с миром.
Друзья ещё раз попрощались с ним и поспешили спуститься в долину, стараясь обогнать сумерки.
Когда они шли по пыльной дороге к караван-сараю Царра спросил товарища.
– Значит, даром я пришел в Поххар?
Тот улыбнулся и покачал головой:
– То, что ты не понял того, что тебе уже ведомо, не означает, что путь, проделанный тобой, был напрасным. Иногда наши поступки не зависят от замысла, что был изначально, но не надо считать их лишенным смысла.
– Но я пришел и ничего нового не узнал, – возразил Царра. И, как ему показалось, весьма резонно.
– Ты пришел потому, что не мог не прийти.
– Но ведь ничего не узнал.
– Не узнал, – согласился хонанд. – И не узнаешь, пока будешь поглощён только собой. Оглянись, посмотри внимательнее на те вещи, что были рядом. Взгляд твой прикован к горе, а то, что вокруг, хоть и меньше в размерах, но, поверь, ничуть не уступает ей в важности.
– Гора, я так понял, это встреча с Акилем? – иронично усмехнулся Царра.
– По-моему хорошее сравнение.
– Яснее ясного.
– Порой ты  бываешь удивительно догадлив, – по-доброму съязвил Бахт. – Особенно когда тебя подвести к самому краю ответа. Когда идёшь вверх, обычно смотришь только под ноги. Но иногда нам стоит делать остановки, чтобы осмотреться.
– Как-нибудь на досуге подумаю над твоими словами, – буркнул Царра и безразлично спросил друга. – Теперь куда двинемся? На север? В Крунеберг?
– Нет, друг мой. Мы пойдём на юг, через Дикие Степи. К морю.
– С чего вдруг?
– Там, говорят, в Сухельпорте можно сесть на корабль и сходить к острову, на котором живет отшельник, знающий ответы на многие вопросы.
– К одному уже сходили, – иронично усмехнулся Царра, показав через плечо на Акильгар. – Тоже, наверное, такой же странный, как и этот господин.
– Возможно, дружище, возможно, но попробовать обязательно стоит, – уверенно ответил Бахт и, засмеялся, хлопнув спутника по плечу. – Выше нос, сын Ларвая.


Глава 24. Путь к Сухельпорту.

Царра улыбнулся, и его печаль отступила. Жизнерадостность товарища опрокинула и утащила за собой, как горный поток. Они шли, живо обсуждая то, что видели сегодня в Поххаре. Говорить было о чём, тот день выдался насыщенным, как никогда. Хонанд со смехом вспоминал торговца оружием, довольно точно копируя его жесты.
Дурацкая ссора, чуть было не стоившая им свободы, а может и жизни, теперь только забавляла. Смешно – значит не страшно. Обычное дело.
Но смешно почему-то бывает только после.
Царра вскользь любовался перстнем, как обычно делают все, когда у них заводиться новая вещь. А у него их было целых две. Подарок от неизвестного Рохнамо торчал за поясом, словно там и было его исконное место. Рядом с ним болтался резко похудевший кошелёк, глухо и жалобно позвякивая последней горсткой крон. Неизменный мотив дальних странствий, когда путники идут по своему пути слишком долго.
Почти стемнело, когда друзья поднялись к себе, на крытую веранду и ужин они, конечно же, пропустили. На давно остывших глиняных печах во дворе пустовали котлы, со стенок которого служки старательно соскребли остатки курдючного жира. Но печалиться по этому поводу товарищи не стали, ведь в дорожных сумках были припасы, которыми их снабдил Мирхан. На низеньком столике появились лепёшки, сыр и вино. В глубокую тарелку, предварительно её ополоснув, Бахт выложил горку золотой кураги вперемешку с прозрачной сабзой.
Купцы по соседству тоже бодрствовали. Они сидели вокруг столика, посредине которого ярко горел масляной светильник, и обсуждали насущные дела. Говорили они сдержанно и тихо, мотыльки и те громче били крылышками о стеклянные стенки лампы, не говоря уже о цикадах, которые с приходом вечерней мглы оглушительно застрекотали. Караван-сарай наполнился голосами постояльцев, вернувшихся из города. Только лавочника на месте не было. Он, как ушел, так до сих пор и не появился, хоть солнце и село, да и вряд ли помощники визирей принимали просителей в такой час. Они и в положенное для этого время не слишком усердствовали. Возвращаясь с невольничьего рынка, друзья проходили через квартал с домами ханских чиновников. Там они наблюдали привычную для этой части Поххара картину – длинные очереди вдоль высоких заборов. Просители из деревень и местечек ханства толпились у ворот какого-нибудь вельможи, ожидая, когда придёт их черёд предстать хотя бы пред светлы очи секретаря, спеси в котором было больше, чем у его господина.
Во время нехитрого ужина, друзья познакомились с торговцами, предложив им угоститься сушёными фруктами – жест ровным счётом ни к чему не обязывающий, но необыкновенно располагающий к себе. Слово за слово, завязался разговор, вследствие которого выяснилось, что поутру купцы со своим караваном отправляются в Сухельпорт. Этим сразу же воспользовался Бахт.
– Не будете ли вы, почтенные, возражать против нашего общества? – как бы между делом поинтересовался он, разливая вино по пиалам, которые были незамедлительно извлечены соседями из своих сумок, едва на столе появилась оплетённая лозой глиняная бутыль. – Нам с вами по пути.
Купцы с искренней радостью согласились взять с собою новых знакомых. Ведь, ничто так не сближает, как совместная трапеза, а преломленный хлеб превращает незнакомца в друга. Давно известно, если кто делит с тобой хлеб, он готов делить с тобой и невзгоды. По крайней мере, так принято считать.
Друзья проговорили с соседями до поздней ночи. Защищённый от вечернего ветра абажуром из разноцветного стекла, огонь светильника горел ровно, отбрасывая синие и жёлтые тени на лица ведущих беседу людей. Купцы охотно рассказывали о дальних странах, в которых были, закупая товар, о том, как возили по чужим землям  разнообразнейшие вещи, всё, что даёт прибыль. Сюда, к примеру, привезли мед и воск из северных лесов – необыкновенно ходкий в этих краях товар. За него они выручили неплохие деньги, тут же обратив их в знаменитые поххарские смарагды и тончайшие ткани с востока. Последние в цене не уступали первым, ибо заплатить за них могли лишь люди знатные. И хоть любая женщина в подобной ткани была прекрасна, как луна в туманной дымке, но не каждая позволит себе такие одежды, а точнее – мужа, способного за них заплатить. С таким грузом купцы собрались идти к Сухельпорту, откуда дальнейший путь поведет их через море в страну Джунуб, где живут люди такие черные, будто искупались в дёгте. Из глубины своей страны они приносят на портовый базар куски окаменелой смолы, которую добывают в пустынных землях на юге. Её они меняют у заморских купцов на клинки и ткани. Смола эта удивительно ароматна. Если ее зажечь, густой белый дым очищает души людей от скверны. За неё в варгрикской столице дают очень большие деньги, ибо для служения в Храме Любви крайне необходимо достаточное её количество.
– И сколько времени займет у вас весь этот путь? – полюбопытствовал Царра.
– Год и три месяца, если Небо будет к нам добрым, – ответил один из купцов, лет пятидесяти, с крашеной хною бородой. В силу своего возраста и опыта он был караванщиком. Звали его Хисаб. И человеком он оказался хорошим. Это понимал каждый, едва услышав его голос, который можно было сравнить с куском тёмного бархата. И говорил он соответственно, будто протирал этой тряпочкой хрустальный шар.
– Пятнадцать месяцев! Ничего себе, – присвистнул Царра. – Это очень долго. Очень.
– Со временем привыкаешь к дороге и даже не замечаешь её.
– Вы – это понятное дело. Но как же ваши семьи?
– Ждут, – улыбнулся купец. – Что им ещё остаётся.
– Надеюсь, это стоит того.
– Стоит, безусловно, стоит. Прибыль десятикратная! Чтоб семья не нуждалась ни в чём, приходиться нечасто её видеть.
Начавший клевать носом хонанд вдруг встрепенулся и сонным голосом прервал их разговор:
– Все это хорошо, добрые люди, но пора отдыхать. Как считаете? Завтра ведь в путь неблизкий.
Все с ним согласились и разошлись по своим местам. Хисаб остался за столом и только, когда все улеглись, он задул светильник, позволив звёздам украсить небосвод. В безветренном воздухе запахло пустынными травами и пылью.
Лавочник к полуночи так и не вернулся. Что с ним стало, никто даже не догадывался. И на что он надеялся – странный человек? Где же это видано, чтобы овце удалось отнять у пастуха и вернуть себе своё же собственное молоко?
Рано утром, проснувшись до зари, когда не понятно – уже закончилась ночь или ещё нет, путники приготовили коней и вместе с купцами отправились в путь. Караван из десятка груженных тюками верблюдов покинул Поххар на рассвете и направился на юго-запад, вдоль Вешруд. Худые погонщики в длинных до пят рубахах за верёвочную узду вели больших двугорбых животных, купцы и их новые знакомцы ехали рядом верхом на лошадях, а два лохматых пса бежали на своих лапах. Большие и чёрные, они походили на медведей, но, не смотря на свой устрашающий вид, нрав имели мягкий и постоянно крутились под ногами верблюдов, которые не обращали на них никакого внимания. Во время перехода собаки отбегали в стороны или далеко вперёд, обнюхивали землю, спугивая своим лаем зайцев и куропаток, а когда караван становился на ночлег, обегали стоянку кругами, ни на мгновенье не оставляя своей сторожевой службы. Вспоминая свой путь в Норгард, Царра очень удивился отсутствию охранения.
– У вас охраны нет, почтенный. Кроме собак. Почему же? – спросил он. Вместе с Бахтом они шли в голове каравана рядом с Хисабом.
– Она нам не к чему, – ответил караванщик. – У всех нас есть оружие, но в нём, право, нет нужды.
– Почему? В Хатизе разбойники не водятся, что ли?
– Ты, я вижу, впервые из Поххара на юг путешествуешь?
– Твоя правда.
– Вот сам всё и увидишь.
Два дня они шли вдоль реки, что бежала по Поххарской возвышенности между её пологих гор старательно выжженных пыльным солнцем. На первый взгляд те казались голыми и совершенно непригодными к обитанию. Но и в этой неприветливой местности людям удавалось жить, прилепив свои дома к пустынным склонам. Мутные воды Вешруд, отведённые в арыки, давали жизнь узким полоскам полей и садам, жавшимся к спасительной влаге. Серые овцы щипали скудную траву у ручьёв, что прятались от солнца по узким ложбинам.
Изредка на тракте попадались сторожевые посты ханских воинов, больше похожие на чайханы, чем казармы. За невысоким, в пояс, саманным забором ратники, как правило, занимались рутинными делами – варили в котлах плов, полировали оружие, или чинили снаряжение. Своим видом они разительно отличались от своих собратьев, служащих в Поххаре. Не было у них присущего столичным воинам блеска, из-за чего издали они походили на бродяг, которые где-то нашли щиты и копья, а теперь стояли у дороги в поисках, кому бы всё это продать.
В силу дружелюбия и общительности Царра перезнакомился со всеми, кто был в караване, даже с молчаливыми погонщиками, которые прятали лица под неимоверно длинными белыми платками. Те были столь неразговорчивы, что даже между собой обходились лишь жестами да многозначительными кивками. Купцы же с удовольствием рассказывали о своих приключениях, найдя в любознательном попутчике благодарного слушателя. От рассказов всем польза. Ведь что же, если не занимательная история, скрасит долгую дорогу?
К тому же Царра упорно продолжал изучать хатизский, и учителей вокруг него было предостаточно. Попутчики с радостью говорили с ним, рассказывая смешные, а порою довольно страшные случаи из своей и чужой жизни.
Во время одной из стоянок, когда купцы и погонщики сидели тесным кругом у костра, в котором тлел сухой верблюжий навоз, собранный по обочинам, Хисаб рассказал такую историю.
– В нашем городе жил один человек. Был он несказанно богат и равно в такой же степени, был он неспокоен. Потому что тот, кто имеет, всегда боится потерять. Чем больше становилось у него золота, тем больше терзал его душу страх лишиться того, чем он владел. С каждой монетой, с каждым мешком зерна увеличивался груз, давящий на его сердце, словно они не в закрома к нему ложились, а на его плечи. Дошло до того, что не стало у него ни покоя, ни сна. Когда же страх этот стал невыносим, один из его друзей посоветовал, сходить к одному из поххарских гадателей, который ещё ни разу не ошибалась в своих предсказаниях.
– Это те, что на регистане сидят? – усмехнулся Царра.
– К ним… Собрался купец в дорогу, передал все дела единственному сыну и отправился в путь. Преодолев опасные горы и лесные дороги, пришёл он к провидцу и задал вопрос, не дававший ему покоя вот уже сколько лет.
– И что же гадатель?
– Старик глянул на его ладонь и успокоил словами – «Не бойся! До последнего дня своей жизни будешь богат!».
Окрылённый радостью вернулся наш купец домой и созвал соседей на праздник. Богатый пир устроил он для своих друзей. Лёгкое сердце его пело оттого, что ушёл из него страх.
И вот в самый разгар веселья прибежал на двор купца вестник и сообщил, что корабль, на котором сын хозяина возвращался с товаром, затонул, и никто из команды не спасся. В горе, кляня судьбу и обманувшего его предсказателя, упал бедняга на колени и стал рвать на себе одежду. Не вынесло его сердце свалившегося вдруг, как камень, горя, остановилось, и душа его отлетела из бренного мира.
– Не ошибся провидец, – хмыкнул Бахт, подмигнув своему другу.
– Не того боялся купец, – с сожалением вздохнул тот.
– Вот ведь как бывает в этом мире, – грустно закончил Хисаб.
Вдоль правого берега Вешруд, караван прошел к отрогам Хатизских гор, дымчатой цепью высившихся на горизонте. Предгорье встретило путников душистым цветом редко растущих и столь высоких акаций, что, казалось, дальние вершины попросили их помочь и подержать небо вместо себя.
В этом месте разместились войска короля Варга. Сторожевые вышки вдоль дороги были видны издалека. Хозяйственные постройки, ухоженные пшеничные поля и отары овец говорили о значительной военной силе, обитавшей здесь. Высокая саманная стена окружала прямоугольной формы лагерь. Круглые башни по углам создавали ощущение неприступной крепости, которая со всех четырёх сторон дополнительно защищалась глубоким рвом. Воду к нему провели из Вешруд. Широкий канал от реки до крепостной стены создавал дополнительную преграду степнякам, поскольку единственным местом для его перехода был узкий деревянный мост. Рядом с ним стояла небольшая глинобитная сторожка, которяа служила своеобразной таможней, потому что мимо неё проходил торговый путь на юг.
Было немногим за полудень, когда караван подошёл к мосту. Ещё издали его заметил воин, который дремал на плоской креше сторожки, укрившись от жгучего солнца под камышовым навесом. Он крикнул вниз, и из мазанки навстречу купцам вышли двое варгрикских ратников, которые неспешно направились к Хисабу, идущему в голове вереницы.
– Стой, – один из тех двоих, поднял вверх руку с копьём, давая совершенно ненужный знак остановиться. Его товарищ был «вооружён» посерьёзней – на шее у него висела чернильница, а в руке была печать, которой он слегка похлопывал по левой ладони, оценивающе приглядываясь к тюкам на верблюжьих боках.
– Кто вы, люди? – спросил он, подходя к спешившемуся караванщику. Его чуть полноватое лицо было и не злым и не добрым. Безразличным скорее. Царра и Бахт остались сидеть верхом, наблюдая за досмотром.
– Торговый люд из Шималхара, – ответил Хисаб.
– Что везёте? – спросил стражник, оставив похлопывание печатью, и заложил руки за спину. Его товарищ в это время пошёл вдоль каравана, тыча тупым концом копья в тюки.
– Ткани и немного каменьев.
– Оружие на продажу имеете?
– Нет, уважаемый, – из привязанного к седлу деревянного футляра Хисаб вынул свиток и подал собеседнику. – Здесь перечень товаров и разрешение мудира Торговой палаты на  их вывоз.
Стражник принялся старательно изучать начертанное на бумаге, пока не вернулся копейщик и не кивнул, давая товарищу понять, что всё в порядке. Тогда варгрикец отвинтил бронзовую крышку чернильницы, макнул в неё печать и, отряхнув, поставил круглый оттиск на свитке рядом с подписью ханского мудира.
– Внесите пять золотых дорожной подати, почтенный, и можете ехать дальше, – вежливо улыбнулся он, возвращая бумагу Хисабу.
Тот немедленно выплатил требуемую сумму, которую держал наготове, после чего стражник крикнул:
– Пропускай!
Слова эти были адресованы воину, который в одних штанах, босой и без рубахи, сидел на одном из брёвен, служащим перилами моста, и удил с них рыбу. Он нехотя оставил снасть и, вернувшись к своему посту, поднял длинную жердь, перекрывавшую проход.
– Счастливого пути, – стражник махнул рукой с печатью и со своим молчаливым товарищем спрятался от солнца в сторожке.
По пружинящим доскам вереница из верблюдов и лошадей пересекла канал. Проезжая мимо воина, который снова вернулся к рыбалке, Царра немного задержался.
– На что ловишь? – спросил он у варгрикца.
– На варёное зерно, – ответил тот, не поворачивая головы. Как того требовал ратный устав, она у него была бритой. Рыжий волос немного отрос, создавая впечатление, что голову покрыли тонким слоем ржавчины.
– Глубокий канал?
– Тебе какое дело? – усмехнулся воин. – Переплывать его собрался, что ли?
– Просто интересно, какая здесь рыба ловиться. Большая?
– Какую поймаешь. Сегодня, видишь, не клюёт, – ратник показал на молодую щуку в воде. Уйти ей мешал тонкий шнур, продетый сквозь рот и жабры, из-за чего она лежала на боку и лишь обречённо шевелила хвостом.
– Тоже хорошо.
– Та, «хорошо». Вот сом в полтора пуда – это хорошо! – улыбнулся рыбак.
– Водятся и такие?
– Конечно, водяться. Спрашиваешь! Месяц назад такого красавца поймали, что всей казармой два дня ели.
– На что поймали?
– На сеть. Рыба, она лучше всего на сеть клюёт, – весело засмеялся стражник, довольный своим остроумием. – С Вэном вдвоём еле вытащили. Полтора пуда, не меньше, а то и все два.
– Каким Вэном? – встрепенулся Царра. – Из Норгарда который?
– Знаешь его? – обрадовался ратник, поворачивая наконец-то голову, чтобы взглянуть на любопытного собеседника.
– Встречал недавно на Шималхарской дороге.
– Скоро дома будет. Счастливчик… Не то что приятель его.
Царра кисло улыбнулся, согласно кивнув на эти слова.
– Ты сам откуда? Тоже с тех краёв? – спросил ратник.
– Почти, – сказал его собеседник, сам не понимая, зачем ему понадобилось лукавить.
– А я из хутора неподалёку от Лилабрука. Может, бывал когда?
– Не доводилось, – покачал головой Царра и обернулся на голос Бахта.
Караван уже отошёл от моста на приличное расстояние, и хонанд решил поторопить товарища. Тот сделал другу знак, что понял, и кивнул стражнику:
– Ну, бывай, служивый.
– Счастливого пути, – тот с улыбкой помахал рукой и снова прикипел взглядом к поплавку из гусиного пера.
Гремя подковами по свежим доскам, Хиск рысью проскочил мост, и нагнал караван, ко всеобщему недовольству подняв клубы серой пыли.
«Лиллабрук, Лиллабрук», – бормотал Царра, стараясь припомнить, где он мог уже это слышать.
Он спросил Бахта, не знакомо ли тому такое название. Хонанд хмыкнул и напомнил другу о событиях на постоялом дворе по пути в Крунеберг.
– Да, да, – кивнул Царра и вспомнил бедную Трулу.
Чтобы не увязнуть в печальных воспоминаниях, он спросил Хисаба:
– Почему они берут с вас деньги? Мне казалось, это должны делать поххарские стражники.
– Поххарцы тоже берут, не переживай, – засмеялся караванщик. – Но в отличие от них, варгрикцы ещё и охраняют нас. Их сторожевые вышки стоят в степи и вблизи Вешруд, на довольно большом её протяжении.
– А дальше на юг? Там же ратников нет?
– Да, ратников там нет, но зато есть степные кланы, которые берут плату за проход по своим землям. Деньги любят все.
– Все любят деньги, а мой друг – поболтать, – пошутил хонанд, кивнув через плечё в сторону моста.
– Да интересно стало, – попытался оправдаться Царра.
На что его товарищ хмыкнул:
– Дальше будет ещё интересней.
В узком месте, через которое проходила дорога, между рекой, уходящей влево, к югу, и горами, стеной встающими по правую руку от идущих, клином в горло полупустынной равнины была вбита крепость. Она имела форму равнобедренного треугольника, острая вершина которого представляла собой боевую башню. Неприступные стены соединяли её с двумя остальными, размером поменьше.
– Да уж… Основательно они здесь закрепились, – задумчиво погладил бороду Царра, когда караван проходил мимо укреплений.
– Это Устухан, – с довольной улыбкой сказал Хисаб. – Кость в горле степных разбойников. Уже два года прошло с тех пор, как построили её, и ни один степняк не осмелился потревожить жителей Хатиза.
– Варг и вправду дорожит дружбой Хушйара, – усмехнулся Бахт, разглядывая крепость.
– Мне кажется, что король здесь ни к чему, – тихо сказал Царра. – Бьётся же не он…
– Бьётся, может, и не он, – прищурился хонанд, осматривая укрепления. – Но те, кто составляет летописи, не могут упомнить всех имён.
Караван прошёл в виду зорких глаз варгрикских ратников. Здесь уже не было той беспечности, наблюдаемой в основном лагере. В силуэтах воинов на сторожевых башнях чувствовалось напряжение. Вдоль крепостной стены неровными рядами стояли вбитые в потрескавшуюся землю колья, на которых были насажены высушенные солнцем головы степняков. Их лица смотрели в сторону, откуда они пришли, и пустыми глазницами выглядывали своих коней. Вдалеке,  на горизонте, столь ровном, что казалось, будто его чертили по натянутой верёвке, виднелась пара сигнальных вышек, с вязанкой хвороста на каждой.
– Эта пустынная местность тянется до Диких Степей, – пояснил караванщик. – Вышки веером расходятся вглубь её на два дня пути. Когда дозорные замечают отряд степняков, подают сигнал, поджигая хворост. Дым виден издалека, и дозорные на ближайшей вышке делают то же самое, передавая тревожную весть дальше, до самого лагеря. У степняков нет возможности пройти незамеченными.
– Как же сами дозорные? – спросил Царра.
– Поджигают вязанку и уходят верхом.
– Это остальные, а те, что первыми заметили?
– В крайний дозор идут самые храбрые и отчаянные воины.
– Или те, кто провинился, – вставил Бахт, между делом услышавший этот разговор.
– Этого я не знал, – удивился Хисаб.
– Да. Ещё могут без коня оставить, чтоб уж наверняка.
– Откуда знаешь? – покосился Царра на друга. Тот криво усмехнулся:
– Бывалые люди рассказывали.
Когда караван оставил крепость позади, у горных подножий друзья вдруг попрощались с купцами, чем весьма огорчили последних. Решение продолжить путь самим принадлежало Бахту. Оно стало неожиданным не только для Хисаба, но и для Царры. Тот совсем не хотел уходить, но спорить с хонандом не стал, потому, что это было бесполезно. К тому же знал, что спонтанных решений его товарищ не принимает.
Поэтому купцы повернули налево, следуя извивам Вешруд, а двое друзей двинулись в сторону Хатизских гор. Караванные псы увязались за отделившимися путниками. Они некоторое время бежали рядом с ними, после отстали, покружили, обнюхивая пыльную землю, и гавкнув на прощание, унеслись вслед за мерно удаляющимися верблюдами.
– Ты же говорил, что в Сухельпорт идем, – с упрёком сказал Царра, когда их дальнейший путь пролёг в горах.
На что хонанд лишь засмеялся:
– Не переживай, друг мой. Мы еще доберёмся туда.
– Но в горы нам зачем?
– Мне надо повидаться кое с кем.
– «Кое с кем»? «Кое с кем»… С чего это вдруг?
– Сон мне был, – усмехнулся хонанд.
– Хоть бы тебе не приснилось, что нам на край света надо, – буркнул его товарищ, не вняв шутке.
– Тебе-то что? Спешишь куда-то?
– Сам знаешь…
– Тогда не бухти.
Они шли по пустынным склонам, чьи стены покрывали скупые клочки травы, и останавливались на ночлег у бегущих по ним ручейков, когда их настигала ночь, стремительно стекавшая с вершин, подобно горному потоку. Тогда друзья спешивались, отвязывали заранее припасённую вязанку дров, собираемых по пути, и разводили огонь. Под разноголосый вой шакалов они грелись у костра, одиноко освещавшего место их ночёвки, одни под тёмным небом, что покоилось на горных хребтах, и с которого, подмигивая, смотрели на путников крупные и неимоверно яркие звёзды. В горах те были совсем близко, такими, что казалось, стоит лишь протянуть руку, и зачерпнёшь полную горсть небесных искр.
Царре запомнилась одна из ночей, когда они не стали по обыкновению на ночлег, а, дав короткий отдых лошадям, спустились с перевала и пошли вдоль русла небольшой речки. Скорее это была не река, а ручей, который тускло блестел в узкой долине между высоких голых скал. С трудом пробираясь среди обточенной гальки и гладких валунов, щедро усеявших его путь, он вызывал лишь трогательную жалость.
– Хорошо хоть луна светит ярко, – бормотал себе под нос хонанд.
Когда они спустились в ущелье, он стал невероятно сосредоточен и внимательно вглядывался в сумрак. Как он пояснил, искал метки.
– Что за метки? – удивлённо засмеялся его друг. – Как можно сбиться с пути в этой теснине?
– Всё возможно, – загадочно усмехнулся Бахт и, оторвав взгляд от скалы впереди, посмотрел на ночное светило, клонившееся к вершинам западных хребтов. – Нам надо бы поторопиться.
Он легонько подстегнул своего вороного, Хиск же сам ускорил шаг, и только Царра не понимал причин такой спешки. Они стали продвигаться быстрее, насколько это позволяла делать местность, и шли до тех пор, пока луна не зашла и не наступила непроглядная тьма. Тогда Бахт спешился и достал из своей сумки фонарь, прихваченный с коновязи Рохнамо. Несколько ударов огнивом и сухой трут легко затлелся в его руке.
– Вот так, – довольно усмехнулся хонанд, раздувая жар, свет которого осветил ему лицо. – Спасибо доброму чеканщику.
Он зажёг фитиль и закрыл стеклянную дверку.
– Теперь можно смело двигаться дальше.
– Радость какая, – буркнул его спутник.
– Ну, и ворчун же ты…
– Зачем нам в потёмках бродить? Давай уже заночуем здесь.
– Пошли, пошли, – поторопил товарища Бахт, полностью игнорируя его недовольство.
В ночной тишине снова послышался звук тревожимых камней, звонко отражавшийся от скалистых стен. Вдобавок к нему примешивались сдержанные ругательства Царры.
Друзья шли пешком до рассвета, хонанд впереди, его товарищ следом. Солнце уже взошло, но заблудилось где-то в горах, и в ущелье царил полумрак, небо лишь слегка налилось лазурью. Когда же первые солнечные лучи коснулись дна ущелья, путники вышли из него. Здесь ручей уже не бежал в голых камнях, с правой стороны от его русла находилась узкая терраса из глинистой земли, покрытой редким кустарником. Выбравшись на неё, Бахт облегчённо перевёл дух и дал знак, что можно остановиться.
– Теперь передохнём, дружище, – объявил он, рассёдлывая вороного. – Тяжёлый был путь, но мы справились. Всё-таки успели до рассвета.
– А куда спешили вообще?
– Увидишь.
Пока его товарищ разбирал дорожные сумки, хонанд, насобирал сухих веток и хвороста, густо устилавших берег и разложил костёр. Вскоре на огне появился котелок, в котором стала закипать вода из ручья.
Измотанный ночным переходом Царра не дождался завтрака и заснул завернувшись в дорожный плащ. Когда он проснулся, то не поверил своим глазам – перед ним бушевала горная река. От жалкого ручейка не осталось и следа, по ущелью стремительно летел бурный поток, брызгами взлетая на валунах и перекатах.
– И ты ещё спрашиваешь, куда мы так спешили, – добродушно усмехнулся хонанд, видя изумление своего спутника. – Горы, мой друг, горы.
Подкрепившись ячменной кашей заправленной зажаркой из лука и вяленого мяса, они продолжили свой путь по узкому речному берегу, который, то расширялся до двух–трёх шагов, то вновь становился настолько узким, что наездникам приходилось спешиваться и вести коней в поводу. К концу дня они вышли к месту, где ущелье чуть расширялось, позволяя реке обогнуть гору, врезавшуюся в долину. На крутом склоне высилась крепость.
– Ух, ты, – изумлённо выдохнул Царры, когда посмотрел на три высокие башни, уступами восходящие от подножья. Сложенные из хорошо обтёсанных камней, те гордо возвышались над разлившейся и немного успокоившейся рекой.
Ближняя к путникам башня смотрела в их сторону тремя рядами узких окон и крепкими двустворчатыми воротами. Она прикрывала собой вторую, стоявшую точно за её спиной, но возвышавшуюся примерно на треть. На такую же высоту поднялась по склону ещё одна башня, коснувшись своей верхней площадкой края горной террасы. Все три строения сообщались друг с другом деревянными переходами и составляли единый стройный комплекс.
Путники направились прямиком к крепости. Хотя, слово «прямиком» не совсем уместно, поскольку не направиться к ней они не могли, а точнее не могли пройти мимо – набравшая силу горная река не позволяла обойти неожиданную преграду. Правда, неожиданной та была только для Царры, но не для его спутника, который уверенно подошёл к воротам и, видимо, уже бывал здесь ранее.
Справа от входа в башню имелась коновязь, крытая неплотным навесом из досок – удивительная постройка в этих безлесных краях. Вот поилка с кормушкой вырезанные из песчаника были делом понятным.
– Здесь есть кто-нибудь? – спросил Царра, по примеру друга рассёдлывая Хиска.
– Наверное, – сказал хонанд.
Своего коня он подвёл к полной овса кормушке и позволил тому кормиться. Сам же присел на землю, роясь в дорожной сумке. Его спутник в нерешительности держал вороного за узду и оглядывался вокруг.
– Может не стоит вести себя так нагло? – робко поинтересовался он.
– Кто сказал, что мы наглецы? – с веселой улыбкой подмигнул его товарищ.
– Я так не говорил.
– Но подумал же.
– Конечно, подумал. Чужой ведь овёс.
– Я знаю хозяина – добрейший человек. Только дома нечасто бывает. Если он сейчас не в отъезде – будешь иметь счастье познакомиться с ним, – ответил Бахт, продолжая перетряхивать дорожный скарб.
– Ты что там ищешь? – спросил Царра, всё-таки отпустив узду своего вороного.
– Да вещь одну, подарок…
– А если его нет?
– Кого?
– Хозяина здешних мест.
– Не переживай. Даже в его отсутствие слуги принимают гостей Князя.
– А как его зовут?
– Я же сказал – «Князь».
– Больше похоже на титул, чем на имя.
– Имя – это и есть титул, – усмехнулся Бахт. – Никогда не думал над этим?
Он достал из сумки охотничий рог, подошёл к воротам и что было сил, затрубил. Чистый звук полетел ввысь, вспугнув придремавшую на вершинах тишину. С довольной улыбкой хонанд повернулся к своему другу:
– Тебе дают имя, а от тебя зависит, станет оно титулом или нет.
Он прислушался и с улыбкой подмигнул Царре:
– Ну? Что я тебе говорил?
Из глубины нижней башни послышался звук шагов – кто-то неспешно спускался по лестницам. Немного погодя ворота медленно отворились, и из них вышел молодой человек, одетый на хатизский манер – белые шаровары и длиннополая рубаха навыпуск, синяя расшитая золотом жилетка и остроносые туфли.
– Здравствуй, Хидмат, – поприветствовал его один из путников. Тот в ответ безмолвно кивнул. Царре это показалось странным, Бахту – нисколько.
– Дома ли хозяин? – спросил хонанд и после утвердительного ответа сказал. – Тогда проведи нас к нему.
Коротким взмахом слуга позвал их за собой и пошёл вглубь башни, показывая путь. Вместе с ним гости прошли через просторный зал и поднялись по лестнице на второй уровень. Здесь были комнаты без дверей. Повсюду на стенах висели клинки разнообразнейших форм. Могло бы создаться впечатление, что здесь проживает весьма воинственный человек, если бы не полки, на которых лежали сотни свитков и старых книг. Третий уровень занимали жилые помещения.
– Почему он молчит? – шёпотом спросил Царра, когда безмолвный провожатый повёл их по узкой лестнице наверх. – Немой что ли?
– Болтливых слуг не очень любят, – усмехнулся хонанд.
Они поднялись на верхнюю площадку, по углам которой в больших глиняных горшках росли лимонные деревья, и по деревянному мостику перебрались на вторую башню, где кроме жилого уровня были ещё помещения похожие на мастерские, а в самой верхней башне располагалась кухня. С крыши последней путники по мостику вышли на широкую террасу под склоном горы, чья вершина скрывалась за облаками. С него стекал небольшой водопад, разбиваясь на два ручья. Один из них давал жизнь саду и зелёным грядкам, а второй отвели к низу верхней башни, где он и пропадал.
По мощёной каменной плиткой дорожке слуга провёл путников от мостика к беседке из белого мрамора. В ней сидел пожилой человек, который при виде гостей неспешно вышел к ним навстречу.
Его внешность излучала добродушие. Пышные пепельные бакенбарды и седоватые усы удивительно подходили к полноватой по возрасту фигуре. Одежда на нём была странная – камзол неизвестного покроя, рубаха с коротким подолом, заправленная в штаны и чёрные с высоким голенищем сапоги. В правой руке Князь держал изящную трубку – тонкий деревянный чубук соединял янтарный мундштук с нефритовой чашечкой. Судя по всему, он её только что раскурил.
– Кого же я вижу, – расплылся в улыбке хозяин. – Мой юный друг.
– Здравствуйте, Князь, – Бахт почтительно склонил голову в лёгком поклоне.
– Без церемоний, без  церемоний, – тот поднял ладонь в категоричном жесте, не терпящем никаких возражений.
Хонанд представил своего товарища, смущённо стоящего за его плечом.
– Очень рад, очень рад, – улыбнулся хозяин.
Он жестом пригласил их пройти в беседку, а слугу попросил накрыть на стол. Они присели на лавочку, идеально очерчивающую круглый мозаичный столик, на равном расстоянии друг от друга, составив треугольник вершиной которого без сомнения стал хозяин дома.
– Что же вас привело ко мне? – спросил он, попыхивая трубкой.
– Дорога, – с улыбкой ответил Бахт.
– М-м. Дорога, – повторил Князь, снова делая задумчивую затяжку. Дымок змейкой пополз в янтарном чубуке, исчез в его усах и вновь вырвался наружу уже аккуратными кольцами.
– Были в Поххаре…, – продолжил хонанд.
– У Акиля?
– Да. Заходили к старику.
– Как он поживает? – усмехнулся Князь. – Всё сидит на своей горе?
– Откуда Вы знаете, что он не живёт больше при дворе Хушйара? – удивлённо спросил Царра.
– Виделся с ним прошлой весной. Я был в Поххаре проездом на Шималхар. У меня было пара дней на то, чтобы встретиться с нужными людьми. Заодно навестил старого друга. Еле взобрался к его пещере. Удивляюсь, как только сердце моё выдержало.
Молчаливый слуга пришёл в сопровождении двух девушек. В руках те держали подносы с едой. Зайдя по очереди в беседку, они поставили на стол блюдо с пловом, хлеб и глубокий таз с продетым сквозь ручку полотенцем. В тазу была вода с плавающими на её поверхности лепестками бордовых роз. Слуга поставил вместе с тремя фарфоровыми чашами хрустальный кувшин с узким горлышком и многочисленными гранями, который горели тёмно-красным, словно излучаемым изнутри, светом.
– Попробуйте сначала вина, – предложил хозяин и разлил напиток по пиалам. Гости, следуя примеру Князя, взяли чаши и выжидательно на него посмотрели.
– Я привёз его из Винланна, чудесного края, куда слетаются мечты, – задумчиво произнёс хозяин.
Он улыбнулся гостям:
– За ваш Путь.
Царра выпил, чуть прижмурившись, чтобы ощутить привкус далёкой страны, в котором родилось это вино.
Довольно необычный вкус оно имело. Терпкая сладость в нём крепко обнималась с лёгкой горечью. Но странность заключалась в другом. Мало ли бывает удивительных сочетаний в послевкусии! У этого вина оба вкуса то затихали, то усиливались, словно между ними шла упорная и давняя борьба.
Хозяин подлил в чаши своим гостям, и, кушая плов, они повели беседу. Еда, как и всё, что находилось в доме, была необыкновенной. Рис и баранина таяли во рту, приправы пьянили своим ароматом. Снедаемый любопытством, Царра не мог не поинтересоваться и оружием на стенах.
– Я заметил в Вашем доме большое количество клинков. Зачем их столько?
– Это подарки от моих друзей, – усмехнулся хозяин.
– У Вас их так много? – искренне изумился его собеседник.
– Достаточно, чтобы считать себя счастливым человеком. Я изъездил весь мир и везде мне встречались только хорошие люди.
Услышав это, Царра задумчиво вымыл пальцы в тазу и, вытерев их о полотенце, спросил:
– Может, Вы знаете что-нибудь и о Безвременье, почтенный? Раз уж Вам довелось увидеть весь мир. Бывали ли Вы там?
– Нет, там я не был, мой друг, – хмыкнул Князь и вдруг подмигнул собеседнику. – И я даже не знаю, хочу ли я туда попасть.
Его гость смущённо опустил глаза и вдруг обратил внимание на поверхность стола. Под снисходительную улыбку хозяина он немного отодвинул блюдо с пловом, чтобы рассмотреть мозаичный рисунок.
Он оказался весьма непростым. Из крохотных квадратиков разноцветного стекла была выложена странная картина – чёрным были прорисованы горы и города, в синих линиях угадывались реки, бегущие к морям, и жёлтели пески пустынь.
– Это карта нашего мира, мой любознательный друг, – предвосхитил хозяин вопрос своего гостя.  – Лицо всей Земли.
Он осторожно выбил трубку о край стола и показал кончиком искусанного мундштука на один из нарисованных городов:
– Вот Бухта Норнат и её жемчужина Норгард. Вы там бывали. Красивейшие места, не правда ли? А это – Суллог и поглотивший её Крунеберг. Похоже?
Князь мог бы и не спрашивать – неизвестный мастер точно передал сердце Варгрика, не поленился даже выложить золотыми песчинками купол белоснежного Храма.
– Здесь – Вестланд с его обширными дубовыми лесами. Прекрасные места, богатые земли. И охота там изумительная. Барон Вилскуга – мой добрый друг. В прошлом году он устроил мне чудеснейший приём. Мы тогда загнали сильного лося. Его рога украшают сейчас стену большого зала в замке Вилскуг.
– Если бы только стену, – усмехнулся Бахт.
Князь улыбнулся:
– Я вижу, молва о проделках супруги барона вышла за пределы его земель.
– Доводилось слышать. Об этом говорят во всех кабаках на тракте от Вилскуга до Ульвлога. Единственный, кто ничего не знает о забавах своей благоверной, это, пожалуй, сам муж.
– Да, уж. Не повезло бедняге с женой… Но охота была хорошей. Надо будет ещё раз навестить барона.
– Снова собираетесь в Вестланд?
– Почему бы и нет? Я люблю путешествовать. Нельзя сидеть на одном месте.
– Почему?
– А я сейчас тебе поясню, – усмехнулся Князь и, закусив мундштук, тут же взял со столика кисет.
Запустив в него пальцы, он вздёрнул брови, видимо недовольствуя количеством оставшегося зелья и принялся его тщательно выбирать, насколько это позволяли толстоватые пальцы. Царра терпеливо ждал, пока хозяин набьёт свою трубку. Как все люди преклонных лет, тот не спешил с рассказом, растягивая удовольствие. Перед тем, как начать, Князь позвал Хидмата. Тот явился с зажжённой лучиной в руках.
– Скажи Йильпе, пусть наполнит, – протянул он слуге пустой кисет.
Затем раскурил трубку и, выпустив облако дыма, начал:
– Так вот, мой юный друг. Однажды жители горной деревни решили узнать, что такое море. Не давал им покоя этот вопрос. Все им рассказывали, ветер даже иногда приносил шум прибоя, но никто из них ни разу его не видел, хоть и жили рядом. Для этого стоило только подняться на горный перевал.
– Ну, так всегда бывает, – с усмешкой вставил Бахт.
– И не говори… Снарядили они молодого пастуха разузнать, что к чему. Посланец одолел перевал и увидел море. Изумлённый его красотой, он решил показать её соплеменникам.
– У него кувшин был с собой? – удивился Царра.
– Нет, конечно же. Откуда бы тот у него взялся, если он и понятия не имел о том, к чему шёл? Набрал полные ладони воды и пошёл назад. Когда же он пришёл в деревню и показал свою находку людям, те были разочарованы. Они столько слышали о море, а оно оказалось пригоршней солёной воды, которую даже пить нельзя. И рассказ пастуха о том, что он видел, сочли выдумкой.
– Поучительно, – кивнул Бахт. Его товарищ не разделил подобного мнения.
– Но к чему Вы это? – спросил он.
– Каждый может узнать только то, что может, – сказал с улыбкой Князь. – И лучше ко всему приходить самому, чем доверять чужим рассказам.
Он довольно пыхнул и продолжил показывать мундштуком изображения на поверхности стола.
– Вот и Винланн, о котором я вам говорил, а чуть ниже Джунуб. Жутковатое место…
– О нём я слышал, – сказал Царра, разглядывая большой полуостров, подобно капле отходящий от Вестланда вниз, к обширным зелёным и жёлтым пространствам.
– Вы и там были?
– Где я только не бывал.
– Чем же Джунуб не понравился?
– Безысходно там как-то, люди только и делают, что выживают. Разве это жизнь?
– Наши знакомые купцы рассказывали, что тамошние жители продают им благовонную смолу для служений в Крунебергском Храме.
– Да, земля их не балует урожаями, поэтому они вырывают из её нутра то, что можно выменять на пищу.
– Мне о клинках рассказывали…
– Ну, это тоже сродни плугу, – усмехнулся Князь и со вздохом добавил. – Только на других полях.
Путник понял, о чём тот ведёт речь, а его собеседник продолжил:
– Здесь показано лицо всей Земли. А если что-то упущено, можно всегда рассчитать, где оно находиться. Вот, к примеру, мы.
Царра посмотрел на горные хребты под мундштуком, на Гранц, чуть выше бегущую вдоль них, и понял вдруг значение каждой из частей. Он провёл пальцами по идеально гладкой мозаике и остановился на месте, где должен был быть его дом. Земли, которые он прошёл, казались ему бескрайними, пути через них бесконечными, а в действительности являлись лишь частью куда большей картины.
Между тем Князь позвал своих служанок, и они убрали со стола, оставив по его просьбе лишь кувшин с вином. Одна из них, видимо Йильпа положила на столик наполненный табаком кисет, прикрыв им Сухельпорт.
– И передайте Хидмату, чтобы нарды принёс! – вдогонку им крикнул хозяин и подмигнул гостям. – Сыграем?
– Я не умею, – смутился Царра.
– Глупость какая, – хмыкнул Князь. – Все умеют. Вот только, что не все выигрывают – так это да. Правда, мой друг?
– Я с Вами полностью согласен, – с улыбкой кивнул Бахт.
– В таком случае мы сыграем, а наш друг посмотрит.
Молчаливый слуга принёс нарды и, положив на стол, с лёгким поклоном удалился. Судя по всему, он долго жил здесь, потому что обходился совершенно без слов. Одного взгляда на хозяина ему хватало, чтобы понять какой будет следующая просьба и будет ли вообще.
– Люблю я эту игру, – с улыбкой сказал Князь.
Он с любовью погладил крышку игральной доски, инкрустированной по краям перламутром и пластинками слоновой кости, на которых были вырезаны картины быта далёких стран.
– На жизнь нашу очень похожа.
– Чем же? – вежливо поинтересовался Царра.
– Сейчас увидишь, – сказал хонанд.
– Бахт меня понимает, – довольно усмехнулся Князь. Он взял кисет и, развязывая кожаный шнурок, спросил:
– Какими будешь играть? Чёрными или белыми?
– Разве есть разница? – усмехнулся Бахт, взяв в руки белый камень.
– Ответ по истине хонандский.
– Ну, так…
– Другого от тебя можно было и не ждать. Бархлик хорошо тебя воспитал…
– Спасибо ему. Ну, что? Начнём?
– Начнём, мой друг.
Они расставили камни на свои поля, и хозяин передал гостю право первого хода. Тот с улыбкой бросил кости на доску, и Князь одобрительно повёл бровями:
– Хороший бросок. Двенадцать! Вот так, сходу.
– Где-нибудь в таверне выиграл бы ставку, – усмехнулся Царра.
– Ну, эта игра сложнее будет, – ответил ему хонанд, продвигая свои камни.
– Это точно, – поддакнул Князь.
Он всё ещё возился с узлом кисета.
– Вот ведь Йильпа. Уж завяжет, так завяжет, – усмехнулся он и объяснил Царре. – Не нравиться ей, что я так часто курю.
Справившись, наконец, с завязкой, он неспешно набил трубку, переминая пальцами сухие листья.
– Вы только понюхайте, какой аромат! – восхищённо воскликнул он, протянув открытый кисет гостям. Терпеливо ожидавшие его хода,  те по очереди вдохнули запах табака и одобрительно кивнули.
– С островов, что на запад от Джунуба, я привёз два мешка, – сказал Князь, добавив с сожалением. – Три года тому назад это было. Первого уже и в помине нет, а от второго меньше половины осталась. Быстро расходиться. Может и права Йильпа? Поберечь табак надо.
– Поберечь, конечно, – усмехнулся Бахт. – Только не табак.
– Ой! Я тебя прошу, – с улыбкой поморщился Князь. – Хоть ты не начинай.
Закончив готовить трубку, он похлопал себя по карманам и сокрушённо вздохнул. Чуть обернувшись, он хотел было позвать Хидмата, когда тот сам появился, прикрывая ладонью зажжённую свечу.
– Спасибо, – довольно сказал Князь, прикуривая. Ответив почтительным поклоном, слуга снова ушёл.
– Так чем же эта игра на жизнь похожа? – спросил Царра, когда хозяин взял в руку кости.
– Ты сейчас всё сам поймёшь, друг мой, – совершив бросок, пыхнул Князь ароматным дымом. – Всё сам.
Они долго сидели в беседке и, не торопясь, вели игру. Иногда замолкали, нарушая тишину лишь стуком брошенных на доску костей, иногда рассказывали друг другу, что видели в пути. Царра смотрел, как камни переходили из поля в поле, и слушал рассказы Князя, когда тот начинал говорить, вспомнив какую-нибудь историю из своих странствий. И историй этих у него было множество.
Похоже, он действительно был счастливым человеком. Потому что нельзя назвать несчастным того, кому есть что рассказать.
Они играли, пока не стало смеркаться, и Хидмат не принёс зажжённый светильник. Он поставил его на стол и вопросительно посмотрел на хозяина.
– Нам пора в путь, почтенный, – сказал Бахт, вставая из-за стола. Его товарищ сделал то же самое.
– Конечно, – согласно усмехнулся Князь, продолжая сидеть, и сказал слуге. – Собери дорожных припасов нашим гостям.
Тот почтительно кивнул и направился к кухне, а хозяин снова набил остывшую трубку. Прокашлявшись, он сказал:
– Мы не закончили партию, Бахт.
– Значит, так надо, почтенный, – смущённо улыбнулся хонанд.
– Да уж, как интересно, – Князь задумчиво посмотрел на доску и усмехнулся. – Я ведь мог выиграть…
– Или я.
– Ну, этого мы уже не узнаем. Да вы присядьте пока.
Гости послушно вернулись на свои места. Князь раскурил трубку от огня свечи и, выпустив облако дыма, сказал:
– Я проведу вас. Когда ещё свидимся – неизвестно.
Они немного посидели в молчании, пока хозяин не докурил. После он аккуратно выбил нефритовую чашечку о край столика, задумчиво наблюдая за тем, как вечерний ветер разносит пепел, и поднялся с лавки.
– Теперь пора, – сказал он. – Пойдёмте.
Гости последовали за ним, пройдя по уже знакомым лестницам и коридорам всех трёх башен. Внизу у коновязи горели два факела, зажжённые, по-видимому, верным слугой Князя, а когда путники седлали вороных, из ворот вышел и сам Хидмат, держа в руках две увесистые сумки. Он передал их хозяину и молча наблюдал за дорожными сборами, стоя в стороне.
– Это вам, друзья мои, – хозяин вручил Царре одну из сумок.
– Премного благодарны, уважаемый, – сказал хонанд в дополнение к смущённой улыбке своего товарища.
– А это передашь Сайару, – сказал Князь, глядя в глаза собеседнику. Тот серьёзно кивнул, принимая вторую сумку.
Князь тихо добавил, стараясь говорить, как можно тише:
– Скажи ему…
– Что сказать?
– Скажи… Нет… попроси…
– О чём?
– Пусть… Пусть осеннее солнце будет тёплым. Скажешь?
– Непременно скажу.
– Спасибо тебе.
Луны в тот день не было, она спряталась за облака. В кромешной тьме путники выехали и, перейдя вброд обмелевшую реку, пошли вдоль противоположного берега вниз по течению. Когда день разгорелся,  они свернули к югу, в пустынную долину, которой до полудня поднимались на плато. Проведя ночь среди голых камней, они перевалили через перевал и оказались в более приветливой местности.
Спустя два дня путники набрели на странное место, похожее на святилище. Посреди двора, обнесённого невысокой каменной стеной стояли весы. Они были сделанны из толстого старого дуба, сломленного в незапамятные времена. Горные ветры содрали с него кору, вылизав до блеска ствол, в котором отражались проплывающие над ним облака. На толстый сук были прилажены плечи, украшенные резными узорами из ломаных линий. На цепях с них свешивались две огромные медные чаши. В них горел огонь, и поддерживал его человек, одетый в длинную до колен серую рубаху и такого же цвета широкие штаны. Он стоял перед большой кучей дров и выбирал из неё ветки разного размера, затем, оценив их, подбрасывал в пламя. Бросал он их не наобум, как могло бы показаться с первого взгляда. Белые, высушенные жгучим хатизским солнцем, ветки летели в правую чашу. Они весело трещали в ней чистым бездымным огнём. Во вторую чашу, по левую свою руку, неизвестный подкидывал чёрные, смолистые поленья, которые тяжело горели, с копотью. При этом плечи весов постоянно колебались по мере того, как подбрасывались и прогорали дрова.
– Что это? – тихо спросил Царра, когда они подъехали ближе.
– Весы Жизни, – ответил его спутник, спешиваясь.
– Какой жизни?
– Не «какой», а «чьей».
– Чьей же?
Бахт хитро улыбнулся через плечё и ничего не ответил.
– Жди здесь, – бросил он и подошёл к человеку, который продолжал подбрасывать дрова, не замечая посторонних. Хонанд обратился к нему с приветствием, отвечая на которое, незнакомец чуть повернулся к гостю. Лицо у него было сплошь исчерчено мелкими морщинками, глаза устало поблескивали. Бахт положил к его ногам сумку и, склонившись к уху собеседника, коротко что-то произнёс. Что именно он говорил, Царра не расслышал. Увидел только, как неизвестный согласно кивнул, отодвинув сумку в сторону, и продолжил своё занятие, словно боясь хоть на мгновение прервать его. Хонанд быстро вернулся и прыгнул в седло.
– Вот и всё, – улыбнулся он и, отъезжая, крикнул человеку у весов. – Не забудь, Сайар! Осеннее солнце должно быть тёплым!
И даже не посмотрев, услышал тот или нет, продолжил путь, увлекая за собой своего друга.
Через пять дней после этой встречи они вышли к горе с плоской вершиной. Она стояла посреди каменистого плато, в одиночестве своём выделяясь из всех, сбитых в хребты гранитных скал. Царре это место почему-то было знакомо, но странное чувство, что он уже видел его, показалось ему нелепым, и он поспешил посмеяться над собой.
Стоянку сделали у подножья горы. Ночью, когда догорел огонь, а вместе с ним разговоры, Царра увидел на её вершине едва приметный огонёк, словно там горела одинокая свеча.
– Что это за гора? – спросил он хонанда, указав перед собой.
– Хазарбахт.
– Мне кажется, что я уже видел её…, – задумчиво произнес Царра.
– Возможно.
– Но когда и где? Я же здесь не был никогда.
– Разве это важно? Во сне, к примеру, мог видеть.
– Во сне? Хм…
«Нет, это вряд ли. Но то, что видел – это точно».
Царра лежал, заложив руки за голову, и смотрел на Хазарбахт, над которой висели медовые соцветия ярчайших звёзд, коих, пожалуй, нигде кроме Хатиза не встретишь. Они походили на душистые гроздья, чей пьянящий аромат пропитал горный воздух, словно путники лежали под огромной акацией, которая зацвела несметными искрами. Одна из них вдруг сорвалась вниз и, прочертив полоску в небе, упала во тьму.
– Видел? – сказал Царра.
– Чего там? – спросил хонанд, приоткрыв один глаз.
– Звезда упала.
– Экая невидаль.
Царра повернулся к товарищу и потряс его за плечё.
– Ну, что ещё? – приподнялся тот на локтях.
– Скажи мне, дружище. А что случится, когда дрова догорят?
– Какие дрова?
– Да те, что в чашах горят, – кивнул Царра в сторону, где, по его мнению, находились Весы Жизни.
– Ах, эти, – Бахт сел на землю и облокотился о седло. – Я и не понял поначалу, о чём ты толкуешь…
– Так что же будет?
– Весы перестанут раскачиваться и…
Царра с волнением следил за жестами и мимикой друга, ему казалось, что тот говорит сейчас что-то крайне важное, хоть и делает это в своей полушутливой манере. Хонанд сделал рукой неопределённый жест и, зевнув, закончил:
–… и застынут… навсегда.
– Вот уж пояснил, так пояснил, – рассмеялся его спутник. – Будто и так не понятно.
– Дело обычное, согласен, – невозмутимо пожал плечами Бахт и с лёгкой улыбкой добавил. – Но все по-разному к этому относятся. Ты вот смеешься, а кто-то с ужасом ожидает того часа, когда чаши Весов застынут.
– Чего это?
– Ведь слово «навсегда» люди тоже понимают неодинаково… Как и само качание Весов. Одни считают их базарным инструментом, кричат, что их постоянно обвешивают, и норовят перетянуть одну из чаш. Другие путают с качелями на ярмарке… Всяко бывает…
Царра задумался над словами хонанда и незаметно для себя заснул, а когда проснулся, Бахта рядом не было. Он позвал друга, но отозвался лишь его конь, щиплющий с Хиском скупую траву.
– Вечные его штучки, – буркнул он и огляделся по сторонам. Звёзд не было видно, лёгкий туман укутал плато, наполнив воздух сыростью.
Царра поёжился, с досадой посмотрел на остывший круг вечернего костра и заставил себя пойти за хворостом, надеясь найти его поблизости. Он прошёл немного вдоль подножия горы и вдруг увидел впереди огонёк – крохотный, робкий, как надежда смертника ожидающего рассвета. Побуждаемый любопытством, он пошёл к нему.
На небольшом ровном месте он наткнулся на двух странников, сидевших к нему спиною. Оба неизвестных были в дорожных плащах и сидели на седельных сумках. Между ними стоял воткнутый в землю меч, на яблоке которого горела свеча.
«Вот, значит, чей свет привёл меня сюда», – усмехнулся Царра. Он тихо приблизился к незнакомцам и вдруг замер, услышав, как знакомый голос сказал.
– На рассвете ты поднимешься к старику, Бадварай. Будь очень внимателен, он ничего зря не говорит.
Эти слова были обращены к парню, который в свете свечи изучал пожелтевший свиток. На его левой руке тускло поблескивал серебряный перстень с тёмно-синим камнем.
– Хорошо, дядя, – ответил он, не отрываясь от чтения.
Собеседник, которого он так называл, был раза в два старше и лицо его скрывал капюшон.
– Он тебя уже давно ждёт…
– Как же он узнает меня? – спросил Бадварай, свернув, наконец-то, дочитанный свиток.
– Об этом не переживай. Ему будет достаточно взглянуть на кольцо.
Бадварай посмотрел на свою руку и спросил:
– Каким он был?
– Твой отец?
– Да. Что за человек?
– Ну, он был из хонандов, а они не совсем люди, – засмеялся собеседник парня.
Царра не мог припомнить, где он уже слышал и этот голос, и этот смех.
– Хороший он был человек, – посерьёзнел говоривший. – Добрый. Мягкий, как пчелиный воск. Ты на него очень похож.
– Чем?
– У тебя его сердце. И ты тоже ищешь Путь.
– Но я не воск, – пылко возразил молодой собеседник.
– Да. Ты не воск, мой мальчик, – усмехнулся старший. – Ты сталь.
Он проверил, как держится свеча на яблоке и продолжил:
– Клинок легко рассекает воск, но свеча дарит свет, а сталь этого не может… и не должна. Каждому своё предназначение.
– Как только его узнать? – задумчиво произнёс Бадварай.
Его дядя усмехнулся. Царра этого не видел, но точно знал, что так оно и было. Скрытый туманом, он стоял рядом с говорившими и нисколько не удивлялся тому, что те его не замечают.
– Ты точь-в-точь, как он… Такой же любопытный.
– Как всё-таки узнать своё предназначение?
– Знать Путь и идти по нему – всё равно, что идти и не знать, – тихо ответил незнакомец.
Он поднял с земли тонкую сухую веточку и протянул своему собеседнику.
– Сломай её.
Парень с лёгким треском преломил хворостинку и с вопросительной улыбкой посмотрел на дядю, показывая получившиеся половинки.
– Это не составило труда, не правда ли? – усмехнулся тот.
Царра с интересом наблюдал за всем происходящим.
– Нисколько.
– Я даже больше скажу, ты знал, сколько силы надо приложить и мог определить момент, когда прутик треснет.
– Ты прав, дядя.
Старший из говоривших вынул стрелу из колчана, что лежал у его ног и показал парню.
– Тоже ломать? – спросил тот.
– Не надо. Это тебе не веточка, да и чужой труд поберечь следует. Но сломать её ты бы смог.
– Смог бы.
– Хоть и пришлось бы напрячься. Стрела тоже переломится, независимо от того знаешь ты, когда она хрустнет или нет.
Бадварай молча смотрел на своего собеседника. Тот усмехнулся и протянул наглядное пособие ученику.
– Это стрела – твоя жизнь.
Парень взял её и задумчиво повертел в руках. Он коснулся кончиком пальца тонкого гранёного острия, провёл по отполированному древку от наконечника до совиного оперенья.
– Жизнь? – с недоверием спросил он. – Что вообще жизнь?
– Жизнь – это пущенная в тебя стрела, – сказал ему собеседник и отбросил капюшон на затылок.
Царра присмотрелся, чтобы разглядеть его лицо, но, увидев облака, быстро плывущие в синем небе, сообразил, что всё ему приснилось. Он рассмеялся, обнаружив себя лежащим на своём месте у потрескивающего огня. Его товарищ, как ни в чем не бывало, грел в закопчённом котелке воду для чая.
– Приятно видеть радостное пробуждение, – усмехнулся Бахт.
– Ты куда ночью ходил? – спросил Царра.
Зевнув, он приподнялся на локтях и посмотрел на хонанда, который вынимал из дорожного мешка припасы.
– Надо мне было, – тот явно не желал отвечать на вопрос. Его друг уже привык к манере товарища уходить от прямого ответа.
– Надо, так надо, – он встал, уже забыв странный сон. Размял затёкшие ноги и, потянувшись, подошёл к ручью, протекавшему в трёх шагах от их стоянки. Присев на корточки, он умылся из него. Весело поёжившись, он зачерпнул в пригоршни воды и брызнул в сторону Бахта. Тот засмеялся и фыркнул, когда ледяные капельки попали за шиворот.
– Ты что творишь!?
– Нам ещё долго скитаться по этим горам, дружище? – вопросом на вопрос ответил его спутник.
– Да, собственно, нет. Дня четыре всего на юг по этому ущелью, – махнул хонанд в сторону, куда, звеня своими струйками, убегал от места их ночёвки горный ручей.
– Дня четыре, говоришь? – спросил Царра, прикидывая в уме расстояние.
– Ну, пять.
– «Ну, пять?» Ты подумай хорошенько, может тогда все десять наберётся, – усмехнулся путник, принимая от товарища пиалу с чаем.
Бахт хитро прищурился:
– Может, и десять. Это как идти. Тебе не всё равно, что ли?
– Да как-то и спешить особо некуда, но хочется ясности.
– Будет тебе ясность. Потерпи только немного.
– Терплю. Не видишь что ли?
– Пять. Пять дней и мы выйдем к пустыне
– Ну, а туда нам зачем?
– Туда нам надо, дружище, потому как есть там город Порхар.
– И что мы там забыли?
– Навестим кое-кого.
– Мы здесь уже навестили кое-кого, – буркнул Царра, без опасений хватая горячий чай частыми глотками. – Шли бы уже в Сухельпорт, а оттуда пойду я домой.
– Домой? – хонанд удивлённо посмотрел на друга.
– Ну, не домой, а в свой родной лес. Вернусь к Ведуну. Отстрою дом и буду дальше жить.
– Как же Место Без Времени?
Царра выплеснул недопитый чай и бросил пиалу на достархан. Молча встал и пошёл к Хиску.
– Чего ты, дружище? – окликнул его хонанд. – Обиделся что ли? Так я не хотел ничего такого сказать. И в мыслях не было. Не обижайся.
– Да, не обижаюсь я, – буркнул тот, поглаживая вороного по шее, и вздохнул, поморщившись от боли в сердце. – Не обижаюсь.
Бахт собрал вещи в дорожную сумку, приторочил её к седлу и они снова отправились в путь, пролёгший по ущелью, поросшему ивняком, вдоль ручья, который словно указывал им дорогу, извиваясь в своём русле. Царра, как и его товарищ, думал о своём, покачиваясь в такт лошадиного шага. В вышине посвистывала незнакомая птаха, цокот подков по камням отбивался от серых скал, да мерно журчала вода – вот и все звуки, тревожившие вековой покой Хатизских гор.
Друзья шли по тёмному урочищу целый день и, проведя ночь под стиснутым каменными стенами небом, к середине следующего дня вышли к узкой долине. Она приятно зеленела сочной травой, а у самой воды росли три миндальных дерева и пара диких гранатников. У этих деревьев ручей собирался в озерцо и дальше, словно набравшись сил, устремлялся вниз, вскипая бурунами на камнях.
На месте, где поток впадал в озеро, сидел по пояс голый человек в потёртых, заношенных до дыр штанах и выбирал из воды мелкие камешки. Он внимательно разглядывал их, шепча себе что-то под нос, и круглым, неглубоким лотком промывал перемешанный с рыжим илом песок, что зачерпывался им со дна ручья.
Услышав стук копыт, старатель встревожено обернулся и изучающее посмотрел на приближавшихся к нему всадников. Готовый в любой миг броситься наутёк, он переводил взгляд с незнакомцев на свои вещи и обратно, прикидывая в уме, как ему уйти от незваных гостей в случае чего.
– Мир тебе, почтенный! – издали крикнул Бахт, приветливо улыбаясь человеку, который всё ещё сомневался в их дружелюбии.
– И вам мир, добрые люди, – ответил тот, наконец.
– Мы идём в Порхар, – сообщил хонанд, когда они приблизились достаточно, чтобы не рвать горло. – Дорога верная?
Незнакомец на мгновение задумался и утвердительно кивнул, указав дальше на юг:
– Вам надо держаться этого ручья, и он приведёт вас, куда вам нужно.
– Ты обитаешь здесь, уважаемый? – спросил его Царра, с интересом разглядывая странного собеседника. Тот кивнул.
– Весьма просторный, – пошутил путник. – Где же твой дом?
В ответ человек только улыбнулся и провёл рукой вокруг, показывая на горы окружающие долину.
– Один живёшь, что ли?
– Да.
– Как имя твоё, человек? – поинтересовался хонанд.
– Палат.
– А мы – Бахт и Царра, – он представил себя и своего друга, показав рукою, кто из них кто. Затем, вынув из седельной сумки немного сухарей и вяленого мяса, он протянул свёрток новому знакомому:
– На, вот. У тебя, я гляжу, еды негусто.
Старатель отложил в сторону свой лоток и принял угощение, благодарно кивнув добрым странникам. Его настороженность в миг испарилась, как исчезает по утру роса, едва её коснётся солнечный луч. Ведь доброта человеческая не уступает солнцу, ничуть не хуже топит она лёд недоверия.
Палат заметно оживился, а путники спешились и принялись разбирать дорожные сумки. Вместе они присели на траву, на которой Царра расстелил достархан, разложил припасы, собранные для них слугой Князя. Откупорили и бутыль вина.
– Разделим скромную еду, уважаемый, – предложил Бахт старателю.
Тот с готовностью подсел к двум друзьям, как и они, расположившись на траве и скрестив по хатизскому обычаю ноги.
После первой пиалы вина, выпитой за знакомство, беседа потекла живо, как тот ручей, что вырывался из объятий озерца и бежал на юг, указуя дорогу к Порхару.
– Что привело тебя в эти горы, уважаемый? – спросил Царра, закусив вино финиками. – Здесь же нет никого!
– Там, откуда я пришёл, тоже никого нет, – сказал в ответ Палат.
Слова его должны были прозвучать печально, но грусть затмилась  неожиданным угощением и могла подождать, смакуя вино.
– Как нет? – удивился Царра. – Откуда же ты родом?
– Из Порхара.
– Порхара? Там что, люди перевелись?
– Людей как раз полно, да дело не в этом, сколько их.
– В чём же тогда?
Палат махнул рукой, не спрашивай, мол, и многозначительно посмотрел на Бахта, показывая глазами на свою пиалу. Тот понял знак и, улыбнувшись, налил ему ещё вина. Старатель с наслаждением выпил и вытер ладонью губы.
– А здесь что делаешь? – продолжал расспрашивать Царра.
– Ищу золотой песок.
– Золотой песок? Он здесь есть?
– Есть, хоть и очень мало, – ответил Палат. –  Но зато какой!
Со своего пояса он снял кожаный мешочек и, осторожно развязав его, высыпал себе на ладонь маленькую горку из жёлтых крупиц, десятка три, не больше. Затаив дыхание, он показал её своим новым знакомым.
– Золото? – удивлённо спросили путники, но их удивление было вызвано не увиденным, а отношением собеседника к блестящим песчинкам.
– Чистейшее, – довольно улыбнулся тот, и в движении губ читалось непонятное постороннему благоговение перед тем, что держал оборванный старатель на ладони.
– Зачем оно тебе? – спросил хонанд.
Несмотря на то, что металл был драгоценным, наличное количество сводило всю его ценность на нет. Назвать такую щепотку сокровищем язык не поворачивался.
– Золото и так можно достать, – поддакнул Царра.
– Это всё не то, – решительно возразил Палат и торопливо спрятал обратно в мешочек бесценные для него крупицы. – Совсем не то. Зачем мне монеты, прошедшие через сотни рук? Разве это можно называть золотом? Вот это – настоящее, потому что его я сам нашёл. Понимаешь? Сам.
– Это я понимаю, что сам, – хмыкнул Царра. – Но что после?
– Я отнесу его золотых дел мастеру. Он мне сделает перстень… И тогда…
Он запнулся и замолчал, задумавшись над тем, что будет дальше. И, казалось, в грёзах о грядущем, он начисто забыл о текущем разговоре и ручье, из которого вылавливал золотой песок. Бахт и Царра не тревожили его мечтания, вежливо храня молчание. Они ещё немного посидели, завершили трапезу и, простившись с новым знакомым, который снова вернулся к своему занятию, отправились на юг.
Двое друзей спускались по руслу ручья, которое после трёх дней пути привело их к отрогам Хатизских гор, где те вдруг резко обрывались, встречаясь с пустынной равниной, занимавшей всё обозримое пространство. Перед взором путников тянулась серая унылая местность с островками ещё зелёной верблюжьей колючки и шарами перекати-поля. Ветер, то утихающий, то вновь набирающий силу, подхватывал в воздух и гнал клубы мелкой серой земли. Резкий порыв принёс и бросил в лицо Царре густое пылевое облако.
– Это вместо приветствия, – сморщившись, пошутил тот и сплюнул вязкую чёрную слюну. – Гостеприимный край. Ничего не скажешь. Как только здесь люди живут?
Хонанд звонко засмеялся, видя, как его друг трёт глаза  и отплёвывается
– Это ещё что! – сказал он. – Летом бывает, задует «южанин», так пыль закрывает даже солнце.
– Воды надо набрать, – буркнул Царра.
Он спрыгнул  с коня и подошел к горному потоку, который, не добежав до границ пустыни, потерялся в глубоком колодце, изнутри старательно выложенном камнем. Вода уходила под землю, словно не желая бесследно пропасть в пустыне. Умывшись из ручья, Царра заглянул в колодец, но дна не увидел, только услышал тихий плеск воды стекавшей по каменной кладке.
Путники наполнили бурдюки и направили своих коней на заход солнца, держась чуть ближе к югу. Скакун хонанда шёл, изредка, словно собака, принюхиваясь к земле и, казалось, показывал дорогу Хиску. Оставалось только догадываться, каким образом те знают, куда идти. Бахт посмеивался, глядя на замешательство друга.
– Да, не ломай ты голову, дружище, – наконец, сказал он.
– Но откуда они знают, куда идти?
– Да просто всё. Мой конь чует воду, что бежит по кяризу.
– Что такое «кяриз»?
– Подземный канал, который сейчас прямо под нами. Его прорыли в незапамятные времена от предгорий до Порхара.
– Зачем прорыли?
– Пустыня от того зовётся так, что здесь нет воды. Ты разве не знал? – засмеялся Бахт, подтрунивая над спутником.
До самого заката кони шли по равнине от одного колодца до другого. Их было несколько десятков, почти незаметных, закрытых тяжёлыми деревянными крышками ям, из которых доносилось едва слышимое журчание воды. У каждого колодца росло старое фисташковое дерево, ветви которого были украшены разноцветными шёлковыми ленточками.
На пути друзьям попался странного вида курган. Он возвышался над каменистым полем, усеянным кусками чёрного гранита. Огромные валуны, камни поменьше, размером с лошадиную голову и совсем мелкие были разбросаны вокруг. Меж них танцевали вихревые столбы, взвиваясь змеями прямо в синеву небес. Они внезапно рождались из серой пыли, вставая тонкими струйками, затем мгновенно набирали силу и, достигнув неба, опадали прахом на землю.
– Что за место такое? – прошептал Царра, почувствовав себя очень неуютно.
– Камни Отчаяния.
– Странное название. То, что Камни так это понятно, вон их сколько здесь. А вот причём здесь Отчаяние…
– У Заргара спросим.
– У кого?
– Друг мой, что в Порхаре живёт. Мы ведь к нему идём. Вот у него и спросишь. Уж он точно знает.
Они обошли странное место стороной, держась подальше от пылевых столбов. Их кони снова брели по монотонному ландшафту. Когда же спустилась на землю ночь, друзья провели её под холодными звёздами. Те уже не казались такими тёплыми и близкими, как в горах. Теперь они походили не на спелые гроздья, скорее на вышитую серебряной нитью шёлковую шаль, чья красота не могла спасти от холода, которым так славятся пустынные ночи. Поскольку дров не было и в помине, пришлось путникам кутаться в плащи, прижимаясь к лошадиным бокам и попивать из бурдючков вино.


Глава 25. Порхар.

На рассвете друзья продолжили путь и к середине дня добрались до Порхара. Словно волшебный оазис из рассказов Хисаба, в слегка подрагивающем мареве возник город. Он соткался из раскалённого воздуха и казался совершенно нереальным. Дома местных жителей, цветом своим сливающиеся с выжженной землёй, утопали в густых садах, полных гранатовыми и апельсиновыми деревьями. Когда же друзья подошли ближе, город встретил их зеленью виноградников. Они окружили его сетью лабиринтов из глинобитных стен, между которых чужаку трудно было найти верный путь. Как палящему солнцу – тело лозы, разложившейся на них.
Люди, пережидавшие полуденный зной в тени крытых веранд, из-за высоких заборов не приметили двух странников с головы до пят покрытых серой пылью, и те незаметно проехали по улочкам, встретив только спешившую по своим делам девчушку. Увидев чужаков, она испуганно вскрикнула и отвернулась, пряча лицо за лёгким платком и не отвечая на приветливые улыбки незнакомцев, которые проехали через весь город и, выйдя к окраине, остановились у ворот Заргара – известного не только в Порхаре, но и далеко за его пределами, золотых дел мастера.
Бахт привстал в стременах и, посмотрев поверх ворот, весело крикнул:
– Хозяин! Эй, хозяин!
В окне второго этажа за витой решёткой показалась голова мальчишки и мигом исчезла в глубине дома. Через пару мгновений на веранде появился мужчина лет сорока, с чёрной, как смоль, бородой, в долгополой хатизской рубахе и широченных штанах, в которых даже двоим не было бы тесно.
Хозяин настороженно пригляделся к пришельцам, и уже через мгновение лицо его расплылось в широкой улыбке:
– Бахт! Бродяга! Сколько лет!
Он бросился открывать ворота и хонанд, едва успев спрыгнуть с коня, очутился в крепких объятиях старого товарища, который радостно вглядывался в его запыленное лицо.
– Бахт, ты ли это? – с шутливым неверием спросил он.
– Нет, всего лишь тень моя, – в тон ему ответил хонанд.
– Ах, ты, шельмец, – весело засмеялся Заргар и, оторвавшись на мгновение от своего собеседника, крикнул в сторону дома. – Гамай! Сынок! Скажи матери, пусть накрывает на стол. У нас гости. Дорогие гости.
– Вот это, как нельзя, кстати, – сказал хонанд. – Мы уже дней десять толком не ели. Всё мясо вяленое да курага.
– Теперь поедите, как полагается.
Бахт пристально посмотрел в глаза ювелиру.
– Как живёшь? – спросил он его.
– Живу, хвала Небу, – отмахнулся тот.
– Вот и чудесно.
– Кто это с тобой? – тихо спросил Заргар у старого друга и кивнул на второго гостя, который вежливо стоял в стороне.
– Это товарищ мой, – хонанд жестом представил своего попутчика. – Царра, сын Ларвая.
Хозяин дома приложил руку к сердцу и лёгким, но полным почтения кивком поприветствовал спутника Бахта. Тот ответил ему тем же, соревнуясь с ним в почтительности движений. Обычай, быстро перенимаемый всеми, кто путешествует по Хатизу. Хорошая, надо сказать, привычка – в пути по незнакомым землям перенимать добрые обычаи.
– Что это мы на улице беседуем, – спохватился хозяин и пригласил своих гостей во двор, жестом предлагая им войти.
Оба путника последовали за ним, ведя коней под уздцы. Царра оглядел двор и нашёл его схожим с подворьем Мирхана – тот же глиняный забор с дощатым козырьком, дающим необходимую в этих краях тень, высокое крыльцо и крытая веранда перед таким же двухэтажным домом. Вот только колодец находился не посередине, а чуть в стороне, рядом с неглубоким бассейном. На вошедших путников незло посмотрел большой рыжий пёс, похожий на сторожевых собак из каравана, с которым те шли из Поххара. Лохматый охранник растянулся на земле, положив на вытянутые передние лапы добродушную морду. Он даже головы не поднял, не говоря уж о том, чтобы выйти из-под тени фигового дерева, растущего прямо посреди двора.
– Какой спокойный у тебя сторож, – засмеялся Бахт, проходя мимо собаки. – У него, наверное, кошки из миски едят. Хоть бы гавкнул для приличия.
– Не обижай его. Всё правильно делает. Чего зря воздух гонять, – улыбнулся в ответ Заргар.
– Ну да, хозяин погоняет, когда у него сапоги стащат.
– Ты смейся, смейся. Он молчит, потому что знает, что вы гости. Вот ты без спросу приди, попробуй. Я тогда посмотрю, как ты будешь латать штаны, на том самом месте, которым ты седло до блеска натираешь.
– Вот оно как, – уважительно протянул Бахт и подмигнул Царре. – Надо поберечь штаны, дружище. Мы хоть и в седле постоянно, но на постоялые дворы тоже заходим. Перед людьми неудобно будет.
– Ты не меняешься, – хозяин посмеялся шутке, сказанной, как водиться, серьёзным тоном.
– Никто не меняется, – усмехнулся  хонанд.
– Твоя правда, – кивнул Заргар. – Всё меняется… , кроме людей.
Он провёл гостей к коновязи. Там путники подождали немного, пока он сходит к сараю, из которого вернулся с полным ведром смеси овса и фиников.
– Для ваших друзей, – улыбнулся он.
– Вот это да! – восторженно вскрикнул Бахт, шутливо всплеснув руками. – Такого праздника у них ещё не было.
– Хоть раз должен быть.
– Ты так нам коней изнежишь, дружище.
– Да брось ты! – засмеялся Заргар. – Раз в году можно. Вы же их не особо балуете.
Царра отметил про себя, что у хозяина самого лошадей не было, но коновязь и поилка присутствовали. Также имелась кормушка, в которую он высыпал принесённые зерно и фрукты. Всё, как у Мирхана.
«Чудно.»
Ювелир снял со столба кувшин с водой и поочерёдно полил на руки гостям, чтобы те могли умыться. После он позвал сына и, когда из дверного проёма показалась чумазая физиономия мальчишки, спросил:
– Мать стол накрыла?
– Уже ворчит, что стынет.
– Вот и прекрасно, – с довольной улыбкой Заргар потёр руки и жестом пригласил гостей следовать за ним.
Они прошли в прохладный полумрак жилища. Там хозяин заставил путников переодется в чистое, подарив каждому з них по своей рубашке и паре шаровар. Царра попробовал было отнекаться, но хонанд его успокоил, уговорив отдать свою одежду ювелиру, которого весьма забавляло то, как смутился спутник его старого друга.
– Да не переживай ты, – смеялся он. – Зара постирает и завтра вернёт.
В конце концов, по скрипящей деревянной лестнице они поднялись наверх. Как и повсеместно в Хатизе, дом Заргара имел плоскую крышу, огороженную невысокими перилами, но в отличие от поххарских зданий, на шести покрытых изящной резьбой столбах был натянут тент из грубой ткани, который дарил желанную в пустыне тень.
Когда гости, следуя за хозяином, поднялись на крышу, на достархане уже были расставлены пиалы, фарфоровый чайник, на глиняном блюде дымился плов и три лепёшки были аккуратно положены одна на другую.
– Почтенный, откуда плов? – изумлённо воскликнул Царра.
– Из казана, – улыбнулся ювелир, как ребёнок, радуясь реакции своего гостя.
– У нашего друга всегда имеется богатый стол, – вставил Бахт, вслед за хозяином дома устраиваясь на расшитой шёлком подушке.
Его товарищ не переставал удивляться:
– Я поражён, уважаемый Заргар. Просто поражён. Ты, видно, ждал кого-то?
– Я всегда жду гостей, – ответил ювелир. С серьезным видом он разорвал верхнюю лепёшку на три части и поочерёдно протянул сначала новому своему знакомому, после хонанду и последний оставил себе.
– Всегда жду.
Изголодавшиеся путники основательно налегли на плов, и, запивая его зелёным мятным чаем, повели беседу с хозяином, который расспрашивал их о долгом пути, что проделали они в поисках дороги к Безвременью. Задумчиво молчал золотых дел мастер, слушая рассказ о страшной битве под стенами далёкого Крунеберга, и поражённо цокал языком, когда Царра показывал ему шрам на груди, за которым Где-то у сердца сидел осколок железного шара.
– Болит? – спросил Заргар. Спросил так осторожно, словно не говорил, а самой раны касался.
– Бывает. Иногда как прихватит, аж в глазах темнеет, и дышать нечем, – ответил гость и улыбнулся через силу. – А так, порядок.
Заргар сокрушённо покачал головой. Затем повернулся к хонанду.
– На Хазарбахт ходил?
– А мы, по-твоему, откуда?
– И что старик?
– Поставил точку.
Не понимая, о чём ведётся речь, Царра вопросительно посмотрел на друга. Тот сделал знак, подожди, мол.
– Теперь куда идёте? – продолжал спрашивать Заргар.
– В Сухельпорт.
– Дорога дальняя… Через Дикие Степи, где живут метатели шаров, чей осколок сидит в нашем друге, – кивнул ювелир на шрамы Царры.
– Посмотрим, значит, как их делают, – усмехнулся тот, допивая свой чай.
– Что нового в Поххаре? – между делом поинтересовался хозяин, собираясь наполнить опустевшие пиалы.
– Царра выкупил невольника, – сообщил Бахт.
Рука его собеседника, потянувшаяся было за чайником, на мгновение замерла. Ювелир посмотрел на старого друга, затем на его спутника.
– Да что ты говоришь? – выдавил он из себя, всё-таки взявшись за ручку заварника и подливая гостям чай.
– Представь себе, – продолжил Бахт, сухо кашлянув в кулак.
– И?
– И отпустил, – закончил хонанд, наблюдая за реакцией Заргара.
От этих слов  тот немного переменился в лице, но виду всё-таки не подавал, что эта новость для него, словно гром с ясного порхарского неба.
– Его имя – Арзу, – добавил Царра, для которого этот разговор ничем не показался необычным.
– Арзу, значит, – повторил про себя Заргар и, переглянувшись с Бахтом, пожал плечами. – Ну, что же… Пусть будет Арзу.
– Ты лучше скажи, дружище, что это за чудак, который золотой песок моет в Хатизских горах. Палат его имя.
– А-а, Палат, – улыбнулся ювелир и показал рукой вправо от себя. – Это сосед мой. Парень хороший, но немного странноватый.
– Почему? Что с ним не так?
– Вроде бы, всё так… Да вот задумываться он начал…
– Ну, что же. Это верный знак, что пропал человек, – усмехнулся хонанд.
– Всё думал он, думал что-то себе, а после, видно, надумал. Собрался и ушёл. Никто и не знал, куда. Давно его здесь не видно. В горах, говорите, старательством занялся?
– Похоже на то.
– Кольцо себе сделать хочет, – вставил Царра.
Заргар кивнул с добродушной усмешкой.
– Это правда. Есть у него такая мечта. Я пообещал сделать ему перстень, если принесёт достаточно материала.
– Какого?
– Любой подойдёт, но лучше всего – золотой песок, конечно же.
– Чем же монеты плохи? – удивился Царра.
– Металл нечистый. С серебром и медью сплавлен. Хотя даже не в этом дело. Это вопрос личных предпочтений. Кому-то наплевать на то, из чего его кольцо сделано, а кому-то палец будет жечь, если узнает, из какого сплава то отлито. Поэтому золотой песок безупречен во всех отношениях. Всем подходит.
– И при надобности его можно будет сплавить с подходящим металлом, – с едкой иронией усмехнулся Бахт.
– Есть на свете вещи, над которыми ты не смеёшься? – покачал головой золотых дел мастер и спросил у Царры. – Он тебе ещё не надоел со своїми прибутками?
– Есть немного, но терплю пока, – кивнул тот, с улыбкой глянув на товарища, который хмыкнул, прекрасно понимая весёлое настроение собеседников.
– Шутки и смешки не совай в мешки, – с улыбкой подмигнул своим друзьям хонанд.
– Сколько он там собрал уже? –0 поинтересовался у него Заргар.
– Палат?
– Он самый.
– На перстень пока не хватает, скорее так, на худенькое колечко.
– Значит, будем ждать, – усмехнулся ювелир и, увидев, что гости насытились пловом, крикнул, но не требовательно, а просяще. – Зара! Мы закончили с трапезой. Убери, дорогая, со стола.
Затем он попросил собеседников пересесть к перилам, лицом к городским крышам.
– Не вздумай оборачиваться, – шепнул Бахт другу.
– Почему?
– Обычай, – не вдаваясь в объяснения, ответил хонанд. – Просто делай, как я говорю.
Царра не стал возражать. За их спинами послышались лёгкие шаги, и по стуку посуды было ясно, что это хозяйка дома выполняет просьбу мужа. Она быстро прибрала со стола и так же быстро удалилась, оставив медный таз с полотенцем и кувшин, из которого Заргар полил своим гостям на подставленные ладони, предоставив возможность первыми смыть жир с пальцев. Затем он сам вымыл руки.
– Когда уходите, Бахт? – спросил он, когда они сидели на подушках и любовались окрестностями.
– Завтра.
– На рассвете?
– Мог бы и не спрашивать…
– Почему не задержитесь на день, два? Погостили бы у нас, отдохнули как следует.
– Некогда.
– Тебе всегда некогда.
– Что я могу поделать?
– Да уж ничего… В Дикие Степи, значит…
– В Дикие Степи.
– А где проходит караванный путь на Сухельпорт? – поинтересовался Царра, который немного потерялся в направлениях их странствия.
Заргар провёл рукой с востока на юго-запад:
– Мы находимся вдали от всех дорог, – сказал он. – Путь, которым вы шли из Поххара, проходит вдоль Вешруд. Она течёт в пяти днях отсюда, на востоке, и бежит от больших гор прямиком на юг, впадая в море. От её устья караваны идут побережьем до Сухельпорта. Вы, как я понял, пойдёте через Дикие Степи. Это на юго-запад отсюда. Места далеко не безлюдные, хоть и зовутся Дикими. Название такое у них, потому что они населены племенами кочевников, над которыми нет ничьей власти.
Получив представление о предстоящем пути, Царра подробно расспросил собеседника о Порхаре, заворожено слушая рассказ об этих пустынных краях.
– Порхар – очень древний город, такой же старый, как и Время, – начал свой рассказ Заргар.
И причин сомневаться в его словах не было. Достаточно было оглянуться вокруг, чтобы поверить в то, что дома и сады во дворах существовали здесь вечно.
– Он был старым уже тогда, когда пустыня, ныне его окружающая, пустыней вовсе не была.
– Не было пустыни?
– Да, не было пустыни и в помине. Буйной зеленью расстилалась здесь степь, от южного моря до Хатизских гор. Но с годами дожди шли всё реже, земля высыхала под палящим солнцем и превращалась в серую пыль. Город медленно умирал и стал бы призраком в пустыне, если бы не люди, которые не пожелали убежать из родного дома, подобно многим своим соплеменникам, а взялись за лопаты и кирки. Они с упрямством принялись рыть кяриз – подземный канал, который они провели от отрогов Хатизских гор. Вы видели, наверняка, его начало – колодец, в который впадает ручей.
Царра молча кивнул, отхлебнув остывшего чая.
– Из него по главному каналу – шахкяризу, на глубине в четыре человеческих роста вода попадает в Поххар, давая силу и надежду всему, что хочет жить. Каждый городской двор получает воду через разветвлённую сеть более мелких каналов. Потомки тех людей до сих пор следят за её состоянием, очищая её, а также шахкяриз, от грязи и обвалов. Их зовут кинункаи и живут они на городской окраине в убогих жилищах. Денег, что им платит община за очистку кяризов, хватает только на то, чтобы не умереть с голоду и прикрыть свои тела каким-нибудь рваньём.
– Почему же они не бросят это неблагодарное занятие и не уйдут? – искренне удивился Царра.
– Тогда некому будет чистить кяризы, и город умрёт, – просто ответил Заргар, смутив этими словами гостя.
– Кяризы, – задумчиво повторил тот. Ему вдруг вспомнился курган с пляшущими меж валунов пылевыми столбами.
– Скажи, пожалуйста, что это за Камни Отчаяния находятся на дороге в Порхар? Довольно странное место.
– Охотно об этом расскажу.
– А наш друг охотно об этом послушает, – усмехнулся хонанд.
– Не перебивай, – цыкнул Царра.
Заргар с улыбкой продолжил:
– Жил когда-то один человек. Чем-то на Палата похожий, как мне кажется. Сейчас имени его никто не знает. Может, и не было у него имени, но была мечта. Она то и вела его по земле, в поисках места, где живут Счастье и Покой, где ждут его.
– С чего он вообще взял, что это место? – буркнул Бахт.
– Он так думал, – пожал плечами рассказчик.
– Думал он…
– Шло Время. Убегало, как песок сквозь пальцы, и исчезало, как вода в песке, а он всё искал. Десятки лет рассыпались прахом, а он не прекращал поисков.
– Вот ведь упрямец, – вздохнул хонанд.
Его попутчик, уже привыкший к этому, не обратил вниимания на это высказывание, внимательно слушая ювелира.
– И привела его Дорога в Порхарскую пустыню. Вода закончилась, а он всё шёл вперёд, не зная, что ходит кругами. Под палящим солнцем он шёл и шёл, пока не увидел вдали прекрасный город.
– Порхар? – улыбнулся Царра.
– Нет, мой друг, но в чём-то они были похожи. То был дивный город. Белые дворцы с розовыми крышами, красивые дома, сады, манящие спелыми плодами и радуга в брызгах фонтанов. Путник пошёл к нему из последних сил. Сердце его ликовало, и голова кружилась от радости. Но как ни старался он, город так и оставался вдали, а после и вовсе исчез, просто растворился в зыбком мареве. Когда путник всё понял, он остался стоять среди чёрных камней, и ветер швырял пыль в его потемневшее лицо. Идти ему было уже некуда.
Заргар сделал паузу и улыбнулся:
– Теперь понятно, откуда такое название?
– Да уж, печально.
Дневной зной постепенно сменился на прохладу вечера. Звёзды усеяли огромное небо, перемигиваясь друг с другом в ожидании новолуния. Лёгкий ветер обдувал хоть и не сломленные, но всё же утомлённые жарой деревья, в посвежевшем воздухе радостно шепчущих нежной листвой.
Хозяин и его гости беседовали, сидя на крыше, во дворе слышались голоса Зары и Гамая. Мать просила сына помочь ей набрать воды. Слушая их разговор, Царра улыбнулся про себя. В голосе жены ювелира было что-то знакомое, от чего в душе тоскливо защемило. Он представил хлопочущую по дому Злату, которой помогает их сын.
«Каким бы он был? На кого был бы похож?»
Царра тяжело вздохнул и со злой ухмылкой отогнал эти мысли.
Зачем строить догадки о том, что быть могло? Нет никакой пользы в этом занятии. Только вред один.
Через некоторое время Гамай принёс медный поднос с уже знакомым чайником и тремя пиалами.
– Вот умница Зара, – улыбнулся хозяин дома, разливая чай гостям. – Я и забыть могу за разговорами, а она – никогда.
С мальчишкой пришла его сестра – девочка лет трёх, в яркой сорочке и расшитой шапочке, из под. которой выбивалось множество мелких косичек. В них были были густо вплетены золотые и серебряные нити.
– Иди-ка сюда, серце моё, – улыбнулся Заргар, протягивая ей навстречу руки.
Он подхватил дочку и посадил к себе на колени. Малышка обхватила его за шею и с искренним интересом, на который способны только дети, вполоборота смотрела на гостей.
– Поздоровайся с дядей Бахтом и дядей Царрой, – сказал ей отец, но она стыдливо спрятала лицо в его плече.
– Как её зовут? – улыбнулся хонанд.
– Нукра.
– Красивое имя. Когда ты только успеваешь?
– Тут главное не откладывать, – засмеялся Заргар.
Его сын присел рядом с ним, с интересом разглядывая гостей отца. Бахт хитро подмигнул ему, Гамай улыбнулся.
– Как давно я не был у тебя, друг мой, – сказал хонанд. – Твой сын только начинал говорить, когда мы виделись в последний раз.
– Это правда, – согласился золотых дел мастер, довольно потрепав волосы Гамаю. – Ты почему бродишь без семьи? Кого оставишь вместо себя?
– Придумаем что-то, – засмеялся хонанд, слегка откинувшись назад.
– А ты?
Царра поперхнулся, когда Заргар адресовал ему этот вопрос, и пиала, которую он взял в руки, застыла в воздухе. Он не знал, что ответить. За него это сделал Бахт:
– Лучше не спрашивай у нашего друга об этом.
– Прошу прощения.
– Ничего, – вымученно улыбнулся Царра, и вдруг почувствовал, какая, на самом деле, горячая пиала. Он быстро поставил её, слегка расплескав, и подул на пальцы.
– Осторожней! – засмеялся Заргар.
– Разве это боль? – усмехнулся хонанд и подмигнул своему спутнику. – Правда?
– Да уж, – буркнул тот.
– Мои друзья сражались под стенами Крунеберга, – сообщил ювелир сыну и от этих слов у мальчишки загорелись глаза. Он посмотрел на гостей отца. Царра утвердительно кивнул, читая вопрос в его восхищённом взгляде.
– Вам было страшно? – спросил его Гамай.
– Было, – честно ответил он.
– Бесстрашных людей не бывает, сынок, – сказал Заргар.
– Это правда, – подтвердил хонанд. – Но есть те, кто не позволяет своему страху взять над собой верх.
Они ещё долго говорили. Казалось, ни о чём, казалось, что можно спокойно отложить разговоры на завтра, но почему-то никто не решался прервать нить слов, в тот момент связывавшую их жизни.
Как же иначе, если неизвестно, когда они увидятся снова? И увидятся ли, вообще?
Но, рано или поздно, приходит час заканчивать все беседы. Уведя за руку сонного Гамая, Заргар унёс Нукру в дом, где её ждала мать, чтобы покупать. Потом он вернулся и  скатал тент за ненадобностью. Из дома он вынёс одеяла и, пожелав доброй ночи, ушёл.
Друзья остались на крыше. Царра смотрел на звёзды, хонанд лежал рядом, заложив руки за голову.
– Бахт, – тихо позвал его товарищ.
– Чего?
– Ты ведь знаешь много людей, я заметил.
– Что есть, то есть.
– А по земле скитаешься один. Не надоело?
– Дела у меня… важные…
– У тебя дом есть?
– Я – хонанд. Мой дом – Дорога.
– Ты это уже говорил. Я помню.
– Чего же ты ещё хочешь услышать?
– Твоя мать. Ты же говорил мне о ней. Где она сейчас? В Вестланде?
Бахт некоторое время не отвечал, но не потому что не расслышал вопроса или заснул. Царра почувствовал себя неловко от того, что возможно затронул слишком личное. Он хотел было извиниться, но хонанд ответил:
– Я не видел её очень давно. Её не стало, едва я начал говорить.
– А отца ты не искал?
– Искал.
– И что?
Хонанд буркнул что-то под нос и отвернулся.
– Нашёл? – допытывался его товарищ.
– Чего пристал?
– Да так, поговорить. Мне кажется, ты очень одинок.
– Что тебе ещё кажется?
Царра усмехнулся на то, как друг ощетинился, словно ёж, к которому протянули руку.
– Тяжело, наверное, прощаться каждый раз? – спросил он.
– Я привык уже.
– Мне кажется, к этому нельзя привыкнуть.
– Ну, а что ещё поделать?
– Не знаю.
– Не знаешь, тогда спи.
Бахт замолчал и вскорости заснул, негромко посапывая. Его друг ещё некоторое время смотрел в небо. Грустные мысли не давали покоя.
Ему было хорошо в доме Заргара. Тоска по счастью схватила за сердце, которое не хотело понимать, зачем надо непременно уходить. Вспомнилась долина Хйало, тихая, уютная и неудержимо захотелось вернуться туда.
Но путник через силу посмеялся над собой – ведь нельзя потакать своему сердцу. Уж больно переменчив человек, желания его сменяют друг друга подобно облакам в ветреный день и ежели гнаться за каждым, не хватит ни сил, ни самой жизни.
Долго размышлял Царра о своей судьбе, но всё-таки уснул, а на рассвете, когда ярко-красное солнце, словно не решаясь, сонно выглядывало из-за горизонта, странники отправились в дорогу.
– В добрый путь, друзья, – попрощался с гостями хозяин, под уздцы выведя их коней за ворота.
– Оставайся с миром, Заргар, – улыбнулся Бахт. – Ты и твоя семья.
– Возьмите вот припасов в дорогу.
Царра принял от ювелира увесистый мешочек из холщёвой ткани.
– Что там?
– Сушёный инжир и курага. Зара вам в дорогу собрала. Пожуёте на привале и нас вспомните.
– Непременно вспомним. Спасибо большое.
В прохладном воздухе утренней пустыни еле слышно звенели невидимые глазу струны. Это натягивались и с каждым новым шагом рвались тонкие нити, соединявшие души этих людей.
Друзья покинули город, и двинулись на юго-запад. Оглянувшись, Царра увидел фигуру Заргара, стоящего на крыше своего дома и на прощание машущего рукой своим гостям. Рядом с отцом стоял и Гамай, тоже махая им вслед. Путник поднял руку в ответном жесте и тронул пятками бока вороного.
Порхар быстро исчез из виду, растаял подобно снегу. Кони шли по безлюдной местности. В бурдюках, притороченных к сёдлам, плескалась вода, и полоска небокрая дрожала в раскалённом солнцем воздухе. Мелкая, почти невесомая пыль взвивалась при каждом шаге коней и, немного покружась, снова оседала.
Пять долгих дней ехали друзья через пустыню, и к концу шестого местность начала заметно преображаться. Серая пыльная земля сменилась каменистой равниной, пройдя по которой путники оказались в краю, волнующемся ковылём.
– Вот мы и в Диких Степях, дружище, – сообщил хонанд, прикрыв глаза от солнца, висевшего в ярко-синем небе и готовившегося свалиться за земную кромку.
Он придержал коня и немного привстал в стременах, оглядывая горизонт.
– Значит так, – задумчиво сказал Бахт. – Слева от нас море…
Он указал рукою в ту сторону, где по его расчётам оно должно было быть. И вне всяких сомнений было.
– Днях в трёх пути отсюда. А прямо перед нами, до самого Сухельпорта, степи и кочевники – «наши старые знакомые», как любят повторять варгрикские ратники.
– Похоже, что и наши тоже…, – с доброй иронией хмыкнул его спутник.
– И не говори…,  – Бахт опустился в седло. – Помоги нам Небо.
Путники продолжили путь, оставив за спиною безжизненные края.
– Дорога, дорога… Когда же ты кончишься? – прошептал Царра, вглядываясь в горизонт.
– Вечно ты недоволен, – хмыкнул хонанд. – То тебе в Дорогу побыстрее, то скорее бы она закончилась. Ты определяйся уже, что тебе больше по душе.
Его спутник махнул рукой на эти слова. Мерно покачиваясь в такт шагам Хиска, он задремал под приглушённый стук копыт и шелест степных трав.


Глава 26. Дикие Степи.

Дорога уводила друзей за горизонт, туда, куда чуть горьковатый от полыни ветер гнал зелёные волны. Путники неспешно плыли по ним, словно два одиноких челна. Травы буйно цвели, густым покровом укрывая землю, которая ещё была досыта напоена вешними водами. Лето Только-только началось, и каждый стебелёк спешил расти, пока солнце не иссушило его.
Запах степного разнотравья пьянил, как пьянит только свобода, и от него слегка кружилась голова, от этого непередаваемого запаха. Ветер тонкими пальцами трепал волосы странников, путался в гривах их коней и снова летел по бескрайнему простору. В небе над равниной, раскинув мощные крылья, парили два орла, широкими кругами неторопливо облетая свои владения.
Степь, словно кокетливая девушка, меняла наряды, стараясь показать всё их неповторимое многообразие. Цветущий буркун, над которым деловито гудели дикие пчёлы, редкие седые солончаки и одинокие деревья составляли непередаваемый образ девственной земли, отродясь не знавшей плуга. Полынь покрывала обширные пространства, доставая коням до наперсий, и те брели в ней, будто переходили вброд слегка волнующиеся воды. Жёлто-зелёная пыльца окрашивала сапоги всадников, пропитывая собою одежду и навсегда въедаясь в ткань дорожного платья.
Путники ехали всё больше молча, изредка перебрасываясь скупыми словами. Они шли уже неделю, а навстречу им никто не попадался, хотя следы кочевников были всюду – отпечатки конских копыт на берегах небольших степных озёр и следы старых стоянок с чёрными кругами давно остывших очагов.
– Где же люди? – удивлённо огляделся по сторонам Царра, когда они наткнулись на следы первого из поселений.
– Откочевали, наверное, – ответил хонанд. – С приходом жары некоторые кланы, те, что живут в северных становищах, уходят на летние кочевья к высокогорным долинам. Там прохладней и пастбища тучнее.
– Если есть те, что уходят, наверняка есть и такие, что остаются?
– Ну, а как же. Кланы, живущие в глубине Диких Степей и южнее, у моря.
– Почему не уходят?
– Сам у них спросишь, – усмехнулся Бахт. – Когда встретим.
Друзья продвигались всё дальше, с каждым шагом углубляясь в царство разнотравья. Они с осторожностью пробирались по нему, словно по чужому двору, стараясь не шуметь и не тревожить покой его обитателей – серой перепёлки, вдруг выпорхнувшей из-под копыт Хиска, дроф, настороженно вытягивающих шеи из высоких зарослей, и чёрных туров, что мирно паслись вблизи извилистых полос камыша, прятавших за собою мелкие степные речушки. На их небольших разливах, там, где в солнечном свете поблескивала вода, аисты высматривали лягушек и зазевавшуюся рыбу. Они неторопливо прохаживались по затокам, выхватывая из мелководного ила свой улов. Степь была полна жизни, только людей всё также не было видно.
Лишь однажды на линии горизонта пронеслась крохотная точка. Зоркие глаза хонанда даже на таком огромном расстоянии определил, что это юноша–степняк. Всадник их не заметил, и нельзя было сказать наверняка, хорошо это или нет. Ведь неясно было, что принесла бы им встреча с людьми, с которыми полгода назад они до смерти бились под стенами Крунеберга.
В один из дней странствия по Диким Степям, будучи, по словам Бахта, в самом их сердце, путники остановились на ночлег под уже ставшим родным куполом звёздного неба. Стоянку устроили на берегу безымянной речки,  одной из тех, что в изобилии встречались в этой части Степей. Камыш почти поглотил её, оставив узкие проходы и небольшую заводь, мелкую и чистую, словно созданную для того, чтобы поить коней. С ликованием обнаружив в ней изобилие рыбы, хонанд руками поймал двух больших и очень ленивых карпов. Ему это не составило особого труда, поскольку те даже не пытались уйти, а ждали, когда их схватят, доверчиво пощипывая покрошенный им кусок лепёшки.
– Ты только посмотри, какие красавцы, – радостно приговаривал Бахт, один за другим выбрасывая свой улов на бережок.
Пока в поисках соли он возился с дорожными сумками, Царра пошёл собрать сухостоя для костра. Только принялся он ломать ветки, как вдруг на него налетел Хиск и, отбросив грудью, с диким ржанием принялся топтать кустарник.
– Змея! – заорал хонанд, указывая на толстый чёрный хвост, в конвульсиях извивающийся под копытами скакуна. Его друг вскочил на ноги и, выхватив из-за пояса поххарский кинжал, рассёк аспида пополам.
– Обошлось, – радостно выдохнул он и повернулся к вороному, чтобы успокоить. – Тихо-тихо, обошлось всё, обошлось. Спасибо тебе, родной.
Конь фыркал и мотал головой, всё ещё нервничая.
– Молодец, молодец, Хиск, – приговаривал Царра, поглаживая его по шее. – Спас меня, мой хороший…
И вдруг…
– Эй, Хиск. Хиск! Ты чего?
Вороной неуверенно затоптался на месте. Ноги его подогнулись и, тяжело дыша, он завалился на землю. Попытался, было подняться, но не смог.
– Хиск! Что с тобой? – закричал Царра, обхватив шею коня, и позвал Бахта. – Да помоги же!
Подскочив к вороному, хонанд быстро осмотрел его передние ноги и сокрушённо покачал головой, потрогав две крошечные кровоточащие ранки над левым копытом.
– Всё-таки ужалила. Плохо дело, дружище.
– Что же делать!?
– Сейчас попробуем помочь, – пробормотал хонанд, роясь в своей седельной сумке. – Сейчас, сейчас. Да где же ты?
– Быстрее, дружище, – с мольбой торопил его Царра, неотрывно глядя в глаза своему коню.
– Ага. Вот она, – облегчённо выдохнул Бахт и с радостной улыбкой достал кожаный мешочек. – Нашёл.
– Что это?
– Трава лечебная. Должна помочь.
Хонанд опустился на колени перед тяжело дышащим конём и, развязав тугой узел, засыпал зелёный порошок в ранки вороного. Тот захрапел, пытаясь подняться, но его наездник прижал своего товарища к земле крепко и вместе с тем нежно, насколько могли сочетаться эти два понятия.
Хотя, что здесь удивительного? Жизнь человеческая полна соседством куда более несочетаемых вещей.
– Потерпи немного, потерпи, – приговаривал Бахт, с невероятной заботой обхаживая вороного. – Печёт, знаю. Ой, как печёт. Но по-другому нельзя. А что боль? Боль… Она не вечна. Она пройдёт. Так всегда бывает.
– Поможет лекарство? – с надеждой спросил у хонанда его товарищ.
– Должно помочь, – кивнул тот и сказал. – Да отпусти ты его. Он не будет баловать. Сам всё понимает. Напуган просто… Как и ты.
Царра осторожно отпустил коня, который, действительно, продолжал спокойно лежать на траве и дышал также часто, как и он сам.
– Будем ждать, – со вздохом сказал хонанд. – Это всё, что нам остаётся. Оставь его. Пусть отдохнёт. Сейчас зелье подействует и всё будет хорошо.
Он подошёл к кустарнику и, внимательно осмотрев, с преогромной осторожностью  поднял с перепаханной копытами земли ещё живую змеиную голову.
– Достала–таки, гадина, – пробормотал он, глядя, как та бессильно открывает и закрывает рот.
– Что это за тварь? – спросил Царра, через плечё друга рассматривая аспида.
– Намардмар. У неё самый страшный яд на свете. Если не убьёт, то наверняка покалечит, – Бахт отшвырнул подальше безопасную теперь голову и зло бросил ей вдогонку. – Подыхай!
Друзья обустроили ночлег и развели небольшой огонь. Они подождали немного, пока прогорят дрова, и принялись готовить ужин. Живот ведь такая штука, что и беду попросит подождать. Да и сытому волноваться легче.
Бахт ловко почистил карпов и затолкал в их выпотрошенные брюха душистые травы, что росли тут же, у воды. Над углями он поставил железную решётку. Её он прихватил с собою из недавнего каравана, пополнив ею свой набор дорожной посуды. Незаменимая вещь, если надо было что-то зажарить в отсутствии сковороды и масла.
Пока рыба готовилась, друзья пили вино, по очереди передавая друг другу небольшой бурдючок, и жевали остатки сушёного инжира. Бахт периодически переворачивал рыбу и сбивал пламя с углей, норовивших разгореться от капающего на них жира. Через некоторое время он с блаженством потянул ноздрями дразнящий аромат, что шёл от углей.
– Ух, как пахнет. Пора уже доставать, а то сгорит наш ужин.
Царра рассеяно кивнул, не следя за тем, как его товарищ, дуя на пальцы, снимает с решётки готовых карпов. Он был занят думами о вороном и постоянно оборачивался, проверяя его состояние. Тот начал понемногу отходить. Видимо, подействовала трава хонанда. Глаза коня ожили, туманная поволока, начавшая было их затягивать, исчезла, и снова он смотрел на седока своими чёрными углями.
Друзья быстро утолили голод и, постелив на земле дорожные плащи, приготовились к ночлегу. Бахт бросил на угли собранные дрова, разведя большой огонь, а сверху положил охапку срезанного камыша.
– Комаров отгонять, – пояснил он другу, решив, что тому непонятны его действия. Но тому, по правде сказать, было не совсем интересно. Он всё наблюдал за Хиском.
Так уж устроены люди – переживают самозабвенно и успокоить их не в силах тысячи заверений, особенно, когда речь идёт о дорогом для них и близком.
Царра тоже был человеком. Ведь по всему было видно, что вороной поправится и жизни скакуна ничто не угрожает, но всю ночь его наездник не находил себе покоя. Хотя, стоит признать, что даже если бы и захотел, всё равно бы не смог – не слабее беспокойства заснуть толком не давали комары. Просыпаясь, он хлопал себя по щекам, вставал, чесал места укусов и, подходя к коню, тревожно прислушивался к его дыханию. Убедившись, что всё хорошо, он бросал в тлеющий костёр охапку сырого камыша и снова пытался заснуть, по-доброму завидуя Бахту, который беззаботно похрапывал под своим плащом.
Утром, когда на краю степи забрезжил рассвет, и друзья проснулись от принесённого им холода, Хиск был уже на ногах. Но путь продолжить они не смогли – вороной охромел.
– Что делать будем? – удручённо спросил Царра, поглаживая коня по гриве и с надеждой глядя на Бахта. Немного призадумавшись и оглядевшись вокруг, тот показал рукой на восток.
– Здесь озеро есть недалеко. Туда надо.
– Зачем?
– На его берегах трава растёт. Целебная. Ты её сразу найдёшь – листики у неё кругленькие такие, с синими прожилками. Сложно перепутать. Быстро нарвешь её и бегом сюда.
– Я один пойду что ли?
– Один.
– Я хоть коня твоего возьму.
– Нельзя.
– Почему?
– Ты должен сам.
– Но почему?
– Слишком много ненужных вопросов, – поморщился Бахт.
– Не понимаю тебя.
– Это и неважно. Просто иди к озеру и всё.
Слова друга весьма удивили Царру, но спорить он не стал, надо было спасать вороного от хромоты. Он взял меч и побежал в направлении, указанном хонандом. Ярчайшее рассветное солнце слепило его. Чуть прижмурившись, он плохо видел, что перед ним, но шага не сбавлял. Он бежал долго, пока недавняя рана не напомнила о себе, и в груди не стало жечь. Но и тогда он не сбавил темпа. Лишь начав задыхаться, он перешёл на шаг, даже не допуская мысли о том, чтобы остановиться хотя бы на мгновение. В сущности, он правильно поступил – трудно заставить себя продолжать движение после того, как позволил краткий отдых. Лучше уж рухнуть без сил, чем не найти их для того, чтобы подняться.
Вскоре посреди изумрудного степного ковра показался блеск водной глади. Направившись туда, Царра вышел к берегу небольшого озера.
– Где же эта трава? – тяжело дыша, прошептал он про себя и, присев на корточки, принялся разглядывать землю вокруг себя. – Где же она?
– Ищешь чего? – как гром с ясного неба грянул в степной тиши голос, и Царра вскочил, выхватив меч.
В белых одеждах и с посохом в сухой смуглой руке перед ним стоял, взявшись будто ниоткуда, старик. В синих глазах его плескался смех.
– Кто Вы? – выдохнул Царра, пряча меч в ножны.
– Я – Рахбан. Может, назовешь и своё имя?
– Царра, сын Ларвая.
– Хм…
Старик подошёл ближе и внимательно поглядел ему в лицо, затем кивнул утвердительно:
– Сын Ларвая.
– А Вы…
– Живу здесь, – улыбнулся Рахбан.
Его собеседник огляделся и ничего похожего на жильё не увидел.
– Да, дома нет, – засмеялся старик, прекрасно понимая, чем тот удивлён.
– Как же так?
– Да разве нужен дом тому, для кого весь мир – Дорога?
Царра пожал неуверенно плечами.
– Что привело тебя ко мне? – спросил Рахбан, оперевшись на свой посох.
– К Вам?
– Ну, да. Ты же к озеру пришёл?
– К озеру.
– Вот, видишь. Значит, ко мне.
– Я ищу лечебную траву.
– Эту, что ли? – старик указал концом посоха на травку с кругленькими листиками и синими прожилками.
– Её самую, – обрадовался Царра и поразился своей невнимательности. – Как я её не заметил?
– Порой мы не видим того, что под самым нашим носом.
«Знакомые слова», – хмыкнул путник и, сорвав травинку, пробормотал:
– А сколько надо-то? Бахт не сказал.
– Одной вполне достаточно, – уверенно сказал Рахбан. – Хватит за глаза.
– Точно? – не поверил Царра и потянулся, чтобы сорвать ещё, но старик остановил его, легонько стукнув посохом по руке.
– Одной будет достаточно, – раздельно произнёс он, чтобы до непонятливого собеседника дошло.
Тот неохотно распрямился, вертя в руке одну травинку.
– Да достаточно, говорю тебе. Достаточно, – улыбнулся старик, читая у того на лице сомнение, и добавил. – Это ведь бавар–трава. Одна её стеблинка имеет такую же силу, как и целый стог, а охапка, как один листочек.
– Ну, раз так…, – пытаясь поверить в это, произнёс Царра и спрятал бесценную траву в мешочек на поясе. – Тогда я пойду.
– Счастливого пути, сын Ларвая, – кивнул ему Рахбан.
– И Вам, уважаемый, оставаться в мире, – поклонился тот и поспешил обратно, туда, где ждал его помощи верный Хиск.
Обратный путь показался ему короче, как всегда и бывает. Он быстро нашёл своих товарищей и незамедлительно дал коню бавар–травы, с удивлением наблюдая за тем, как на глазах поправился вороной, а хромота его исчезла, как и не было её.
Солнце стояло высоко и, собравшись в дорогу, друзья продолжили свой путь.
– Я встретил удивительного старика, – сказал Царра другу, когда степь снова ложилась под копыта его коня.
– У озера?
– Ну, да. Он мне помог бавар–траву найти.
– Рахбан, что ли? – хитро прищурился Бахт.
– Он самый. А ты откуда знаешь, как его зовут?
– Так это знакомец мой. Он как раз в этих краях обитает. На берегу озера. В сердце Диких Степей.
– Хонанд?
– Ещё какой. Брат нашего с тобой знакомого…
– Это которого?
– Бархлика.
– Да ты что?
– Одного мы с ним роду племени.
– Почему же ты не пошёл к озеру, если здесь твой соплеменник живёт? – удивился Царра.
– Ну, во-первых, Хиск – твой конь и поэтому идти должен был ты.
– А во-вторых?
– А во-вторых… следующим разом свидимся.
– Чудные вы – хонанды. Всё у вас не как у людей.
– Так мы же не люди.
Царра удивлённо посмотрел на таинственную улыбку друга и ничего не сказал. Слов не нашёл.
– Вернее, люди, но не совсем, – подмигнул Бахт и засмеялся.
Смех его взлетел и, подхваченный степным ветром, растаял в небесной лазури.


Глава 27. Клан Асбуна.

На исходе второй недели своего странствия по Диким Степям путники вышли к небольшому перелеску, который удивительным образом вырос посреди бескрайнего разнотравья. На его страже, чуть покосившись, стоял узкий камень, своими очертаниями напоминавший человеческую фигуру. Подъехав к нему поближе, друзья  разглядели круглое лицо, довольно грубо вырезанное и до того стёртое ветрами, что едва можно было различить линии раскосых глаз. В сложенных на поясе руках, каменный человек держал прямой обоюдоострый меч, словно опираясь на него.
– Что это такое? – удивился Царра, внимательно изучая изваяние.
– Вот тебе и ответ, – усмехнулся хонанд.
– Разве я спрашивал о чём-то?
– О тех, кто не уходит.
– Вот ты о чём…
– Забыл уже?
– Если честно, то да.
– Вот тебе раз! Я ночами не сплю, а он спросил и запамятовал.
– Да хватит тебе ёрничать, – с улыбкой поморщился Царра. – Что за изваяние?
– Это граница владений одного из кланов, а камень – надгробие на могиле.
– Чьей?
– Воина, павшего в бою за эту землю. Славного воина, храброго, сильного. Достойного того, чтобы вечно защищать свой клан.
– Где же тогда могильный холм?
– Здесь нет тела, только меч и имя. Клинок зарыт под камнем, а имя живёт в памяти людей. И будет жить, пока живы те, кто его помнит.
– Интересный обычай.
Почтительно поклонившись изваянию, друзья проехали через перелесок и вышли к стоянке кочевников. Три десятка круглых юрт стояли у большого озера, берега которого поросли камышом. Неподалёку бродил табун лошадей под присмотром двух мальчишек–пастухов.
Собаки, первыми заметившие пришельцев, с лаем выскочили им навстречу. Зло рыча, они обступили путников, но приближаться  к ним не решались, опасаясь чёрных коней которые грозно били копытами землю. Привлечённые шумом, из-за юрт показались люди, настороженно разглядывающие чужаков, которые в свою очередь изучали их с высоты своих скакунов.
Среди обитателей кочевья были в основном женщины. Мужчин не было видно, лишь подростки да пара древних стариков. Стайками бегали дети, пол которых можно было определить только по тому, в какие игры кто играл, потому что у всех без исключения были длинные волосы. Только с возрастом разница была заметна. Мальчики постарше были бриты наголо, имея на своих макушках лишь нетронутые ножницами чубы. Девочки ходили с мелкими косичками, в которые были вплетены алые и голубые шёлковые ленты.
Когда чужаки подошли слишком близко, молодые женщины, которые держали на руках грудных детей, сбились в настороженную стайку, словно ища друг у друга поддержки.
Старухи в чёрных одеждах и платках стояли у своих юрт и попыхивали маленькими глиняными трубками, приглядываясь к приближающимся всадникам. Когда те приблизились достаточно близко, они недовольно прикрикнули на захихикавших девушек, которым что-то в облике чужеземцев показалось весьма забавным. Но юные степнячки продолжали щебетать между собой, стреляя глазищами из-под широких рукавов, за которыми они прятали смуглые лица. Молодость. Как можно на неё ворчать.
– Мир вам, добрые люди! – хонанд с улыбкой поприветствовал обитателей кочевья, приложив руку к сердцу. Его товарищ повторил этот понятный всем жест, и тут же опустил её на луку седла, поближе к рукояти меча. Движение, уже ставшее для него привычным. Так, на всякий случай.
– И вам мир, путники, – ответил за всех старец, который, опираясь на палку, вышел навстречу пришельцам. Одет он был на хатизский манер в рубаху и просторные шаровары. На плечах у него лежал чёрный с вышитым по краю белым узором платок. Приметная вещь. Он был столь длинным, что даже несколько раз обвитый вокруг шеи, доставал своими концами до колен владельца. Несмотря на свои преклонные годы, старик спину держал прямо. Его сухая жилистая фигура была полна внутренней силы. Длинный чуб доставал ему до плеча, контрастируя пепельным цветом с тёмной кожей. За стариком собралась гудящая толпа его соплеменников. Все смотрели на странных всадников уже с любопытством. От их настороженности не осталось и следа, словно между ними и чужаками встала каменная стена, а не старый воин, чьи подвиги остались в далёком прошлом.
– Что нужно вам от нас? – спросил он, отогнав палкой собак, которые, недовольно огрызаясь, отбежали немного в сторону. Говорил он по-хатизки, на языке, понятном многим живущим в этой части света.
– Позволите остановиться у вас на ночлег, почтенный? – спросил Бахт, понимая, что с ними говорит старейшина кочевья.
– Гости – дар Неба. Кто откажет им в хлебе, лишит себя большего, чем хлеб, – ответил тот, пронзительным взглядом изучая собеседников.
В его взгляде не было настороженности, только живой интерес. Он заправил за ухо выбившийся чуб и жестом пригласил путников следовать за собой.
– Будьте гостями нашего клана, – сказал он.
Хонанд, а за ним и Царра, спешились. Ведя коней под уздцы, друзья проследовали за стариком, крикнувшим что-то на своём наречии одному из немногих подростков. Тот со своим товарищем мигом побежали к отаре, где, схватили приглянувшуюся им овцу и за ноги приволокли её к путникам.
– Чего это они? – шепнул Царра, указав  товарищу, на то, как мальчишки тащат к ним отчаянно вырывающееся животное.
– Это наш ужин, дружище, – тихо пояснил хонанд. – Такой у них обычай. Гостю – лучшее, что есть.
Затем он, осторожно оглянувшись, добавил шёпотом:
– И будь добр, говори по-хатизски.
Под одобрительным взглядом деда, один из мальчишек придавил животное коленом, вынул из-за пояса нож и спокойно перерезал ему горло. Он немного повернул ему голову, чтобы упруго бьющая кровь лучше стекала на пыльную землю.
– Окажите нам честь, чужеземцы, – сказал старик, указав на тёмно-красную лужицу.
Лучезарно улыбаясь, хонанд со знанием дела ступил в неё, за ним Царра, стараясь в точности повторять его движения.
– Пойдёмте, – с довольной улыбкой сказал хозяин, жестом приглашая гостей идти за собой и не глянув на то, как мальчишки принялись разделывать тушу, раскладывая мясо и требуху принесённые женщинами по медным тазам. Здесь каждый знал и делал, что должно.
Пройдя по стойбищу, друзья оставили скакунов у коновязи, а затем расположились за одной из юрт, стоящих у озера, куда их привёл старик. Рассевшись кругом на пёстром ковре, они какое-то время молча рассматривали друг друга, пока одна из девушек не принесла кувшин и три глубокие белые чаши с узором из синих цветов. Наученный хонандом, Царра не поднимал на неё глаз. Он увидел лишь её изящные смуглые ручки, когда она ставила перед ним его пиалу. Старик что-то ей сказал, и юная степнячка юркнула прочь, исподтишка бросив на чужеземцев любопытный взгляд. Хозяин взял кувшин и налил гостям полные чаши.
– Молоко? – обрадовался Царра. – Давно не пил.
– Это не обычное молоко, – улыбнулся старик.
– Кислое, что ли?
– На вроде того. Вы угощайтесь, добрые люди.
Друзья взяли пиалы и, переглянувшись, выпили. Бахт, видимо, был знаком со всем, что попадалось на их пути, а вот Царре резкий запах и вкус напитка показались больше, чем непривычны, но, не смея обидеть хозяина, он выпил свою чашу до дна. Следя за его лицом, старый степняк весело засмеялся и хлопнул себя по худым коленкам.
– Что это? – спросил Царра, облизывая губы. – М-м-м… Вкусное… такое…
– Сброженное кобылье молоко, – ответил старик. – Вино Степи.
Раскосые глаза его смеялись, хотя лицо и оставалось серьёзным.
Гость посмотрел на него и с улыбкой протянул пиалу за добавкой:
– Привыкнуть надо.
– Меня зовут Асбун, – сказал старик, наполняя чашу.
Его выдубленное степными ветрами лицо было густо испещрено морщинами, словно лист пергамента – летописью времён. Их оставила жизнь, что видели его глаза, всё ещё хранившие живой блеск. Лицо это было бесстрастным, каким и подобает быть лицу предводителя клана.
Гости назвали свои имена, а на вопрос, откуда они, хонанд ответил за обоих, что идут из Поххара. Что ж, полправды – не совсем правда, но и ложью назвать её трудно.
Старик закивал, поглаживая седую бороду. Бывал, бывал он в этом городе, а как же. Сначала со своим отцом водил туда пленных на продажу, а после уже со своими сыновьями неоднократно бывал на невольничьем рынке.
– Где же сыновья, почтенный? – поинтересовался Царра.
– Старший погиб во время набега на южную границу Хатиза, – с грустью, но всё же гордо ответил Асбун. – У стен Устухана настигла его стрела одного из воинов Горга. Два года назад это было.
– Вы совершаете набеги на Хатиз?
– Нет. Наш клан не нападает на ханство Хушйара, это делают северные кланы. Часто в предгорьях лето выдаётся злым или зима – особенно суровой, тогда овцы гибнут от голода и морозов, а с ними и люди. Чтобы выжить, человек превращается в волка и идёт к чужой отаре. Мой старший сын взял себе жену из тех мест и с её кланом ходил в походы, когда его просили помочь. До того, как Горг пришёл на помощь Хушйару, набег на Хатиз был простым делом. Гярибы оказались умелыми воинами и намертво закрыли границу своими крепостями, как ранее сделали это на Кучидаре. Они придумали оповещать сторожевыми вышками о приближении наших воинов и с тех пор набеги прекратились. Мой сын погиб во время последнего.
– Вот оно как. Это досадно – погибнуть в последнем бою.
– Да, уж. Досадно. Хотя это может почувствовать только тот, кто остался в живих. Кто не вернулся, тот уже не переживает… За него это делают другие.
– Вы про старшего рассказали, а остальные?
– Двое их было… Моих сыновей. Младший со своими двумя сыновьями – Тилганом и Шаиром, а также со старшими племянниками ушёл прошлой осенью в поход с войском, что собрал и повёл за собою Куртхан. Они отправились в страну хана гярибов, проклятого Горга. Там все и остались, только Шаир и вернулся. Хвала Небу и Матери Степи, что сберегли наш род. Есть теперь, кому его продолжить. Ведь надо мстить.
– Кому?
– Тем, кто забрал жизни моих сыновей. Собакам – гярибам.
– Но откуда Вы знаете, кто именно повинен в их гибели, уважаемый? – удивился Царра, не обращая внимания на выразительные покашливания своего товарища.
– Мне всё равно, кто именно, – сухо ответил старик, и взгляд из-под седых бровей стал острым, словно нож. – Все гярибы теперь наши кровники. Ты видел мой клан? Что бросилось в глаза тебе, чужеземец?
– Мужчин нет, – ответил ему гость. – Юнцы безусые да женщины с детишками.
– И старики, – со вздохом добавил Асбун.
– И старики,– кивнул Царра и спросил. – Где же остальные мужчины? Неужели, все погибли?
– Да, чужеземец. Все они ушли на северо-запад, как мой сын и внуки. И никто из них не вернулся, только Шаир. Бедный мальчик еле добрался домой, на чужом коне, со сломанной ногой. Кость срослась неровно, и он охромел. Теперь до конца жизни его будут звать Хромец Шаир.
– Где же он сейчас?
– Пасёт овец недалеко отсюда. Как вернулся, немного странный стал. Всё молчит, а спросят его, о чём молчит – улыбнётся только или тяжко вздохнёт. И постоянно что-то напевает шёпотом да на сазе себе подыгрывает.
Они беседовали, пока не принесли шурпу и лепёшки с кебабом из мяса только что зарезанной овцы. Подождав пока старик пробормочет короткую молитву, друзья принялись за угощение.
Царра никогда не ел ничего подобного, хоть в постоянных странствиях и привык к разнообразию гастрономических привычек, а они менялись с каждой новой местностью. В Варгрике пища отличалась от той, что была в Норгарде. В Хатизе она вообще была особой, а у кочевников и подавно. Вкус кумыса и шурпы с приправой из душистых степных трав не поддавались никакому описанию. Чего уж там говорить, что путники с удовольствием утоляли голод дарами Матери Степи. Асбун только довольно посмеивался, глядя с каким аппетитом чужеземцы принимают его угощение. Ибо высшая награда хозяину – видеть сытые глаза своего гостя.
Жизнь в стойбище, прерванная неожиданным приходом чужаков, вернулась в своё привычное русло. Женщины продолжили хлопотать по хозяйству, юные пастухи, сменившие своих отцов и старших братьев, занимались отарами. Только дети пользовались преимуществами своего возраста. Они бегали по стойбищу, придумывая себе забавы. Один из мальчишек играл необычным колесом – железным обручем с припаянными накрест прутьями, украшенными цветными шёлковыми ленточками и бубенцами. Он катил его по земле, догонял и не давал остановиться, разгоняя рукой.
Заметив интерес, которым светились глаза Царры, Асбун пояснил ему:
– Это Счастье.
– Что? – не понял тот.
– Счастье. Оно катится по Степи, никогда не останавливаясь. Кто-то за ним гонится, а кто-то сидит и ждёт, чтобы схватить, когда оно окажется рядом. Случается порой, что ждут всю жизнь, а бывает, что бегут за ним до конца дней своих… или от него, пока не упадут обессиленные.
– Но это же ненастоящее? – неуверенно спросил Царра.
– Это? – старик кивнул в сторону играющих детей. – Нет, конечно.
Он улыбнулся:
– Это они из щита смастерили.
– Из щита?
– Ну, да. Мы делаем такие. У вас в Поххаре из железа куют, а мы обтягиваем металлический обруч двумя слоями выдубленной кожи, между которыми плотно набиваем войлок.
Утомившись объяснять, Асбун встал и пошёл в ближайшую юрту, из которой вернулся уже со щитом в руках.
– Вот, видите, – сказал он, протягивая гостям доспех.
Царра взял его, внимательно разглядывая лакированную кожу покрытия. Он вспомнил всадников на поле под Крунебергом и усмехнулся. Тогда ему было не до изучения их снаряжения, а сейчас можно было себе это позволить.
Щит был изготовлен искусно. Чувствовалось, что внутри действительно железный каркас, но всё же он был сравнительно лёгок. Гораздо легче варгрикских. Внутренняя часть имела два ремня для руки, а на внешней стороне вокруг бронзового диска находящегося посередине были нашиты пластины из такого же металла. На их отполированных поверхностях виднелись литые рельефные изображения степных животных.
– Надёжный? – спросил Царра, возвращая вещь хозяину.
– Ну, я же беседую с вами сейчас, – улыбнулся тот, откладывая щит в сторону. – Был бы ненадёжный – вряд ли бы увидел, как выросли внуки.
Солнце уже клонилось к закату, когда они закончили трапезу и, попивая кумыс, слушали, как пели сверчки в предзакатный час, как блеяли овцы, которых гнали в загон с пастбища и как ржали кони, резвясь в степи. Асбун развёл небольшой огонь, и весёлое пламя потрескивало, внося последнюю ноту в музыку вечерней степи.
– Шаир возвращается, – кивнул старик на отару, бредущую домой. – Сейчас познакомитесь.
Вскоре к ним подошёл парень, заметно припадавший на левую ногу. На голове он имел такой же, как у всех чуб, а в левом ухе серебряным полумесяцем поблескивала массивная серьга. В руках он с нежностью нёс саз – трёхструнный музыкальный инструмент с длинным тонким грифом, повсеместно распространённая в Хатизе и близлежащих к нему землях вещь.
Пастух издали кивнул старику и его собеседникам, направляясь к огню, который тускло освещал их фигуры.
– Зарина! Душа моя, принеси нашему мальчику пиалу, – крикнул Асбун, когда парень подошёл к достархану.
– Это будет весьма кстати, – устало усмехнулся тот.
– Мой внук, – представил его хозяин и, указав на своих гостей, назвал их имена.
Следуя обычаю, те приветствовали пришедшего, который ответил им так же вежливо и учтиво, как и они. Приглядевшись к Шаиру, Царра не мог понять, откуда ему знакомо лицо этого парня и, только, когда тот посмотрел ему прямо в глаза, он похолодел. От неожиданной догадки у него перехватило дыхание. Он вспомнил. Перед глазами встало изрытое копытами боевых коней поле, кровавый снег и полный отчаяния взгляд всадника, придавленного павшей лошадью.
Нехорошие мысли заметались в голове, обгоняя друг друга. Царру вдруг бросило в жар, словно кто-то плеснул ему за шиворот кипятку. Меч! Меч остался притороченным к седлу. Он судорожно сглотнул пересохшим горлом и, нащупав рукоять кинжала, с благодарностью вспомнил Рохнамо.
– Мир вам, добрые люди, – произнёс пастух, присаживаясь на ковёр. Саз он бережно положил рядом с собою.
К беседующим тихо подошла степнячка и, улыбнувшись парню, протянула ему фарфоровую чашу.
– Спасибо, сестричка, – с ласковой улыбкой кивнул Шаир.
Подобрав полы длинной рубашки, девушка присела на корточки возле огня, чтобы подкинуть в него веточку. Царра увидел чорные кудрявые волосы и удивлённо замер. Старик кашлянул, спугнув тем самым юную степнячку, которая заторопилась прочь, неумело пряча смущение.
– Это наши гости из Поххара, – проведя её недовольным взглядом, сообщил Асбун внуку.
– Из Поххара? – приподнял тот брови и иронично усмехнулся.
– Да, из Поххара, – довольно протянул старик. – Когда твой отец был ещё мальчишкой, мы ездили с ним на тамошний рынок и продали трёх невольников, что я взял во время набега на селения у Сухельпорта. Славный был поход и хорошая добыча. Сильные рабы всегда ценились в Поххаре. Я выручил за них пятьдесят золотых. На эти деньги мы тогда купили твою мать, Шаир.
– Я знаю эту историю, дедушка…, – мягко прервал его парень.
– А ты деда не перебивай, – недовольно заворчал старик. – Ну, и внук! Вы только поглядите на него.
– Дедушка…
– Что «дедушка»? Мой отец в моём возрасте рассказывал истории уже своим правнукам. Ты жениться намерен?
– На ком?
– Ну не на мне же! На дочери Шпуна, друга отца твоего, а моего сына. Наш род надо продолжить, чтобы было, кому отомстить этим собакам – гярибам.
Шаир промолчал, разливая всем кумыс. Вручив гостям и деду чаши, он вдруг тихо сказал:
– Я не хочу…
– Чего не хочешь? Жениться?
– Мстить не хочу, дедушка.
Асбун словно стал задыхаться. Он сжал губы, медленно поставил пиалу на ковёр и повернулся к внуку. Затаив дыхание, Царра следил за этой сценой. Ему было не по себе от того, с какой злостью старик произносил слово «гярибы». Бахт же, казалось, не замечал всего этого, молча попивая кумыс.
– Ты, видно, перегрелся на солнце, мальчишка, – процедил Асбун и с холодной категоричностью добавил. – Я не потерплю позора на нашем клане.
– Смотря, что ты считаешь позором, дедушка, – спокойно ответил пастух.
– Позор всегда остаётся позором, как его не назови. Позор – оставить неотомщёнными твоего отца и братьев. Позор – это шёпот за спиной, когда люди будут говорить в след моему правнуку: «Посмотрите! Вот идёт сын Шаира, трус и сын труса, враги которого спокойно живут и топчут эту землю»!
– Нас никто не звал в страну гярибов, – тихо прошептал Шаир. – Мы сами пришли. За что же им мстить? За то, что они не дали убить себя?
– Мне не нравятся твои слова, – сухо сказал старик. Он справился с гневом и через силу улыбнулся.
– Мы ещё вернёмся к этому разговору, а сейчас у нас гости, если ты не забыл.
И повернулся к Бахту и Царре.
– Простите нам, уважаемые, нашу семейную ссору, – с виноватой улыбкой сказал он.
– Ничего, ничего, почтенный Асбун, – улыбаясь, успокоил его хонанд. – Молодёжь. Что с неё взять? Разве слушает она мудрую старость?
– Золотые слова, – довольно закивал старик и зыркнул в сторону внука, учись, мол, у людей, как надо говорить со старшими.
Тот уважительно поджал губы и взял в руки, принесённый с собой саз.
– Воин должен держать в руках лук и стрелы, а не эту деревяшку, – проворчал Асбун, но внук привычно не обратил внимания на слова своего деда. Его пальцы коснулись струн, пробежались по ним, вызвав к жизни грустью звенящие звуки.
– Я сыграю для наших гостей, – сказал Шаир.
– Почтём за честь, – с легким поклоном улыбнулся Бахт.
Молодой пастух заиграл на сазе и чистым, слегка дрожащим от волнения, голосом запел. Пел он о дальних краях, о долгом и трудном походе, пел о сильных конях и храбрых всадниках, пел, и слова его песни оживали в памяти Царры, вставая картинами сражения. Снова дымилась кровь, растопившая снег, храпели лошади, рычали люди, и грохот от ударов в тысячи щитов стоял в его ушах. Звуки струн окутали звоном мечей и свистом стрел, словно вновь он нёсся по заснеженному полю верхом на верном Хиске.
Когда Шаир закончил петь и умолк его саз, хонанд восхищённо воздел руки к небу и с искренним восторгом воскликнул:
– Воистину, эта песнь – удивительна! Клянусь Временем и вечным Небом! У тебя дар сплетать слова в волшебную сеть, в которую попадают людские сердца.
Пастух скромно улыбнулся и с нежностью погладил тонкий гриф:
– Сам не знаю, как это получилось. Вернулся и сложил эту песнь, а после и остальные.
– Это точно, – пробурчал старик. – Как вернулся из похода, забыл, где сагайдак лежит, и не выпускает из рук эту деревяшку, созданную для бездельников и тех, кто не желает владеть мечём.
– Я полагаю, что кто-то должен стрелять из лука, а кто-то – услаждать слух песней, – мягко вставил Бахт, вежливо, как мог только он, улыбаясь вновь нахмурившемуся старику, и тот немного оттаял после его слов:
– Время всё расставит на свои места.
Хитрый хонанд умело предотвратил очередную ссору, а тут ещё мальчишки шумной стайкой выбежали к ним.
– Дай мне, мне дай! – кричали они наперебой, прыгая вокруг одного из них, который что-то держал в высоко поднятой руке. От неосторожного толчка, мальчуган выпустил предмет, и тот покатился в сторону костра. Немного не докатившись до него, он замер у тлеющих веток, рядом с Асбуном. Тот медленно потянулся и взял его в руку. Царра увидел, что именно поднял старик, и вздрогнул. Он узнал тот самый железный шар, осколок которого сидел в его груди.
– А ну, тихо, паршивцы! – гаркнул хозяин и малышня испуганно затихла.
Старик поманил пальцем мальчишку, от которого прикатилась страшная вешь:
– Иди-ка сюда.
Тот, сопя, подошёл, видимо уже поняв, чем закончиться его шалость. Старик крепко схватил его за ухо и резко крутанул.
– Ты что же это творишь, негодник? – ласково улыбаясь, спросил он. – Где взял?
– В юрте у деда, – процедил мальчишка, не показывая, что ему больно, хоть и видно было, что слёзы готовы брызнуть из раскосых глаз.
– Больше не бери, – Асбун отпустил полыхающее огнём ухо мальчишки и погрозил пальцем. – Рано ещё тебе с такими вещами баловать. Иди лучше матери помогай управляться с овцами. Заменяй отца и брата. Кончились игры.
Детвора упорхнула шумной стайкой, а старик повернулся к гостям, с улыбкой качая головой.
– Вот, сорванцы.
Царра внимательно смотрел на предмет в сухой, как ветка старого абрикоса, руке Асбуна и, наконец, спросил:
– Что это за странная вещь, почтенный?
– Это, что ли? – старик пару раз подбросил  шар на ладони. – Это тана, «железный гром». Наше оружие.
– Вы делаете их?
– Нет, что ты. Покупаем. Их привозят купцы с востока, из земель по ту сторону Вешруд. Где точно их делают, я не знаю, но все кланы в Степи их используют уже очень давно. Мой дед учил меня обращаться с таной и рассказывал, как впервые применил их его отец во время набега на Сухельпорт.
– Интересно.
Асбун хотел положить шар на землю рядом с собой, но его гость, протянув руку, попросил:
– Можно я взгляну?
– Конечно, – старик передал ему тану.
Царра взвесил её в руке, чувствуя, как она тяжела. Перед глазами всплыла картина боя и перекошенное лицо степняка, даже послышался резкий хлопок, и вспомнилась боль. Он взялся за сердце, и протянул шар старику, чтобы вернуть, но тот задумчиво смотрел на огонь и тану принял его внук.
После они мирно беседовали, наблюдая за восходом молодого месяца, который начал свой путь по небу в окружении мерцающих спутниц. Асбун задумчиво посмотрел на него и с горечью вздохнул.
– Я много повидал на своём веку, – сказал он. – И много свершил. Перед нашими предками мне не будет стыдно, когда я присоединюсь к ним в Вечном странствии по Звёздной Дороге.
– Что это за Дорога? – спросил Царра.
– Вот она, – показал старик на светлую тропу, проходившую посреди неба. – След из молока, что оставила Небесная Кобылица, когда её похитил Сын Тьмы. Наша Мать поседела от горя и долго проливала слёзы, от того по всей Степи встречаются солончаки и ковыль. Первый Человек, пообещал вернуть ей дочь и ушёл на поиски. С тех самых пор люди стали оставлять землю и уходить на небо. И когда они уходят, то садятся на коней, отправляясь в путь по Звёздной Дороге, по следам Небесной Кобылицы.
Отблески огня танцевали на лице старого степняка, и Царра с интересом слушал его рассказ.
– Я спокоен за себя, но что я скажу сыновьям, когда они спросят меня о том, что сделал Шаир, чтобы отомстить за их смерть?
– Он им сам объяснит, – вежливо улыбнулся хонанд. – Но это будет нескоро.
– Нескоро… – повторил задумчиво старик и, посмотрев на своих гостей, попросил вдруг. – Окажите мне одну услугу, чужеземцы.
– Сочтём за честь, – ответил Бахт. Его товарищ почтительно поклонился.
– Всё, что угодно, уважаемый, – сказал он.
– Очень хорошо…
– Что за услуга?
– Вас она не обременит… Шаир поспит сегодня у меня, а вы, проведёте ночь в его юрте.
Царра в замешательстве посмотрел на друга, а тот, погладив бороду, бросил ему успокаивающий взгляд.
– Нашему клану нужны воины, – устало сказал Асбун и, кряхтя, поднялся на ноги. Он кивнул гостям и ушёл к себе. Его возраст позволял ему не соблюдать церемоний.
– Пора отдыхать, – поднял всех Шаир, и гости пошли за ним.
По начавшему засыпать кочевью он провёл их к своей юрте, что стояла неподалёку. Откинув дверной полог, он первым вошёл в темноту, освещая путь прихваченной из костра лучиной. От неё он зажёг масляную лампу, в свете которой чётче показалось внутреннее убранство жилища степняков. Ничего лишнего, лишь шкуры на полу да пучки полыни и дикой мяты на стенах каркаса, из-за чего внутри было невероятно уютно. Посреди юрты под дымоводом помещался вылепленный из глины круг очага. На его борт хромой степняк поставил светильник.
– Вот, пожалуйста, – сказал он и указал на лежанки из овечьих шкур.– Располагайтесь на ночлег и ничего не бойтесь. Вы – гости.
– Спасибо, добрый Шаир, – кивнул хонанд.
– Отдыхайте.
Он поклонился и, не поднимая глаз, вышел. Царра вопросительно посмотрел на своего товарища:
– Чего это старик про услугу какую-то говорил? Воины нужны его клану. Он что? Решил нас у себя оставить?
– Ну, на вроде того, – хитро улыбнулся хонанд, снимая сапоги и присаживаясь на шкуры.
– Я не намерен здесь задерживаться, – решительно возразил Царра.
– Да никто тебя и не держит.
– О чём же тогда Асбун говорил?
– Ой, я тебя прошу, дружище, угомонись. И чего ты такой беспокойный? Не волнуйся попусту и всё будет в порядке.
– Не волнуйся, не волнуйся, – пробурчал Царра.
Скинув сапоги и рубаху, он прилёг на шкуры.
– Мне бы твоё спокойствие.
Он ещё какое-то время лежал с открытыми глазами, глядя, как пляшут отблески огненного язычка светильника, но веки постепенно стали тяжелеть, как бывает в конце насыщенного дня. Бахт вдруг поднялся и, ничего не говоря, принялся обуваться.
– Ты куда? – сквозь дрёму спросил его Царра.
– Пить охота, – коротко бросил хонанд и задул лампу. – Отдыхай.
Он исчез за занавеской на дверях, и в юрте стало темно, только на полу бледно светлел круг – это растущий месяц заглядывал в жилище через дымоход. Сквозь него вливался полночный воздух. Он был напоён стрёкотом сверчков, поющих в густой траве, и тихим шёпотом камыша на берегу озера. Волшебные звуки летней степной ночи.
Снаружи послышались лёгкие шаги, и в светлый проём проскользнула тень.
– Вернулся? – сонно спросил Царра, но ответа не получил. Заподозрив неладное, он нащупал лежащий наготове кинжал, и, осторожно приоткрыв глаза, онемел. Он бы не удивился, увидев степняка с ножом, который решил отомстить за своего отца, но такое…
Перед ним стояла девушка, с головой закутанная в тонкое шерстяное покрывало.
– Ты кто? – изумлённо приподнялся он на локтях.
Незваная гостья открыла лицо. Она неслышно подошла и присела к нему на лежанку, поджав ноги.
– Я – Зарина, сестра Шаира, – прошептала она, склонившись над Царрой.
Она была так близко, что он ощутил запах степных трав от её волос, кудрявой ночной тьмой вновь спрятавших её лицо.
– Зачем ты здесь? – спросил он, пьянея от этого аромата.
В груди вдруг стало тесно и сердце бешено заколотилось. Он осторожно схватил её за плечи, тщетно пытаясь спастись от соблазна.
– Зачем ты пришла?
– Дед наказал, – прошептала девушка, едва касаясь губами и щекоча горячим дыханием ухо Царры.
«Так вот что старик имел в виду!» – осенило его.
Он убрал кудрявые пряди, закрывшие лицо Зарины и почувствовал, что тонет в её глазах, в которых, казалось, вспыхнули яркие летние звёзды. Покрывало само собой соскользнуло с хрупких плеч, и он ощутил под руками жар её юного тела.
– Сейчас Бахт придёт, – задыхаясь от возбуждения, выдохнул он, но Зарина, закрыв ему рот тёплой ладошкой, прошептала:
– Нет. Не придёт.
Она легла рядом, тесно прижавшись к Царре, гладила его грудь и лицо, осторожно касалась тонкими пальчиками шрамов. Он держал её в руках, как держат сновиденье, и ощущал горячее дыхание на своей шее, чувствуя, что пропадает, и пропал, оказавшись в плену у дочери Диких Степей. Он овладел ею, и они были одним целым, пока не устали от любовных ласк.
Для них весь мир исчез и само неумолимое Время замерло. Оно стояло у порога юрты, стесняясь напомнить им о том, что ничего нет вечного на этой земле.
Они долго лежали в темноте, слушая, как радостными птицами бьются в груди их сердца. Казалось, что так будет всегда, но Время всё-таки решило продолжать свой ход и осторожно приподняло полог неба.
Зарина посмотрела вверх, на начавший светлеть круг неба в дымоводе и с грустью в голосе прошептала:
– Жаль, что из всех ночей нам досталась самая короткая.
Она встала и, прикрыв нагое тело покрывалом, ступила к выходу, чувствуя на себе растерянный взгляд Царры.
– Подожди, – остановил он её, ещё не зная, что сказать.
Обдирая душу, он пробирался сквозь терновник слов, ни одно из которых не могло выразить того, что он хотел сказать сейчас. Но это был момент, когда слова были ни к чему.
Вскочив на ноги, он подошёл к ней. На ходу снял с пальца перстень, купленный в Поххаре, и вложил в хрупкую девичью ладошку.
– На память обо мне, – сказал хрипло, а она робко улыбнулась и выскользнула из юрты.
Он вернулся на ложе, но уснул не сразу. В его душе боролись два чувства – радость близости с Зариной и чувство жгучего стыда. Шкуры хранили тепло их тел, и в воздухе витал тонкий аромат её волос. Царра ворочался с боку на бок, но всё-таки усталость взяла верх, и он заснул со счастливой улыбкой на губах.
Проснувшись, он обнаружил хонанда мирно дремлющим на своем месте. Час был ранний, Царра чувствовал это по тому, с каким трудом удалось ему продрать глаза. Но он заставил себя встать и одеться. Проснулся и Бахт. Он сонно поглядел на друга. Тот засмеялся, натягивая сапоги:
– Ну, что?
– Что «ну, что»? – зевнул хонанд, вставая на ноги.
Было видно, что у него эта ночь тоже выдалась бессонной.
– Как вода? Напился?
– Пил бы и пил.
– В дорогу пора.
– Ну, так собирайся, если пора.
Царра первым вышел из юрты, за ним – Бахт, который спросонья не потрудился обуться. Он прихватил сапоги с собою, ступая босяком по мокрой от росы траве. Стойбище тоже просыпалось с рассветом. Женщины уже собирались готовить еду своим семьям. Подростки пастухи возились у загонов, собираясь доить овец.
– Все уже при деле, – потянулся Бахт. – Одни мы дрыхнем, как пьяные барсуки.
– Ты разве когда-нибудь видел пьяного барсука?
– Нет, не видел, – усмехнулся хонанд. – И никто не видел.
Затем добавил, подняв указательный палец в шутливом назидании:
– На то он и пьяный барсук.
Друзья подошли к берегу озера и принялись умываться. Фыркая от удовольствия, хонанд плескался в холодной воде и шумно выражал свой восторг.
– Доброе утро, – поприветствовал их чистый девичий голос и, обернувшись на него, Царра почувствовал, как по его телу прошла  жаркая волна, словно он вплотную приблизился к пылающему огню. С медным кувшином в руках к ним, улыбаясь, подошла Зарина. В солнечных лучах она была прекрасна, словно дивный степной цветок. Чёрные смоляные волосы так необычно для этих мест вились мелкими колечками, густой пеной касаясь хрупких плеч и высокой груди. Миндальные глаза пронзали своей синевой. Когда Царра заглянул в них, ему показалось, что он смотрится в рассветное летнее небо, с которого уже сошли ночные звёзды.
– Доброе, красавица, – улыбнулся Бахт, натягивая сапоги.
Вытирая рукавом мокрое лицо, он через плечё бросил мимолётный взгляд на своего товарища. Тот молча кивнул, не сводя глаз с девушки. Она улыбнулась ему и, пройдя к небольшому источнику, который бил у самого озера, наполнила из него свой сосуд.
– Дед с братом уже давно ждут вас, – чуть обернувшись, сказала она и, грациозно неся кувшин на плече, пошла к очагу посреди стойбища, с первыми лучами солнца разведённому женщинами клана.
Царра смотрел ей вслед, и неясное чувство разрывало грудь. Захотелось побежать за ней, догнать, обнять и до конца жизни смотреть в её глаза, наблюдая за тем, как в них загораются и гаснут звёзды. Сердце вдруг прихватило, запекло – проклятая рана!
– Милая девушка, – Бахт похлопал друга по плечу, и вздохнул. – Жаль только, что остаться нам нельзя.
– Нельзя…
– Пошли, пошли. Пора в Дорогу собираться.
– Пора…
Друзья направились к юрте, где их дожидались Асбун и его внук.
– Я рад, что вы не отказали в моей просьбе, добрые люди, – сказал старик.
Покраснев от смущения, Царра поклонился. Подойдя к нему, старейшина, вдруг распахнул разрез его рубахи, оголив тем самым грудь гостя. Он бросил мимолётный взгляд на свежие рубцы. Этого недолгого осмотра ему хватило, чтобы понять, что их оставило. Уж он то, видевший столько битв, знал наверняка, что это за след.
– Ты храбрый человек, судя по всему, – медленно произнёс Асбун, внимательно глядя гостю в глаза. – Язык твой молчал, но шрамы говорят убедительней многих слов. Спасибо тебе за оказанную честь.
Старик лёгким кивком выразил свою благодарность, а Царра не знал, что ответить, благо его друг спас положение, поклонившись в ответ:
– Вам, почтенный, спасибо.
Раскланявшись с Асбуном, хонанд увёл товарища к их скакунам, чтобы приготовиться к отъезду. Тем временем Шаир с дедом собрали им припасов в дорогу – положили свежего овечьего сыра, вяленого мяса, не забыли и мех с кумысом. С сердечной благодарностью приняв сумки и попрощавшись с хозяевами, друзья отправились в путь.
Старик провёл их до края стойбища и долго стоял, оперевшись на посох. О чём он думал, глядя вслед уезжавшим, одному Небу было известно. С его губ слетали еле слышные слова, словно он с кем-то говорил.
Чуть поодаль, спрятавшись от глаз соплеменниц, стояла Зарина и влажным взглядом смотрела вслед Царре. Она держала хрупкую ладошку на груди, где на кожаном шнурке висел его подарок.
Асбун глянул в последний раз вслед удаляющимся гостям и, обернувшись, заметил свою внучку. Опираясь на палку, он подошёл и погладил её по щеке.
– Не плачь, дочка, – сказал старик, с нежностью глядя на неё мудрыми тёмно-карими глазами.
– Я не плачу, – сквозь слёзы улыбнулась Зарина.
– Вот и хорошо, – кивнул Асбун, краем своего платка вытерев ей мокрые щёки.
Зарина всхлипнула и крепче сжала кольцо с синим камнем.
– Почему он не остался? – спросила она деда, и тот вздрогнул от её слов.
– Почему не остался? – повторил он себе под нос и тут же ответил. – Ему надо идти. Его товарищ мне так сказал. Царре необходимо найти ответ на одну непростую загадку. И он непременно должен завершить то, что начал.
Зарина вздохнула. Старик посмотрел вслед гостям, после на внучку и сказал:
– Так уж устроен этот мир, дочка, мы не владеем в нём ничем. Ни вещами, ни людьми. Всё и все приходят и уходят. Вот и они ушли… Ну, а Царра… он всё-таки оставил здесь своё сердце. Мне так кажется.
Зарина молча кивнула, грустно улыбнувшись своим мыслям.
– Как мы назовём его? – усмехнулся Асбун, глядя на неё из-под седых бровей.
– Бадварай, – тихо ответила та.
– Хорошее имя, – одобрительно кивнул дед.
Он нежно погладил внучку по плечу и поднял глаза к горизонту, к которому был прикован её небесно-синий взгляд.
Они с Зариной смотрели на чёрные точки, едва видневшиеся у черты горизонта и, когда те растаяли в степной дали, вернулись к обычным занятиям.
Шаир провожал гостей до границ клана. Он ехал между двух путников и молчал, как и они. Ни он, ни Царра, даже хонанд не могли найти слов для беседы. Когда дошли до вертикально стоящих камней, которые обозначали пастбища, принадлежащие его клану, пастух указал направление и сказал на прощание:
– Идите, держась чуть левее. Прямо – не надо, там солончаки, опасное место. И никого не бойтесь, сейчас в Cтепи мир, никто вас не тронет.
– Спасибо, Шаир, – кивнул Царра, пожав руку пастуху.
Тот посмотрел ему прямо в глаза и ответил:
– Тебе спасибо.
Они разошлись, не оглядываясь и унося в душе странное чувство. Бывшие враги, которые врагами никогда и не были.
– Приятные люди, эти степняки, – сказал Царра, когда они немного отъехали.
– Приятные.
– Только зачем мы из себя хатизцев изображали?
– Да есть у них обычай интересный – принять гостя в доме – священное дело для них. Даже если это такие бродяги – гярибы, на вроде нас с тобой.
– Ты хочешь сказать, что Асбун всё равно принял бы нас, даже если бы знал, что мы из западных земель пришли?
– Конечно. Принял бы, как родных. Только, когда бы мы погостили и вышли за пределы пастбищ его клана, пришлось бы нам добивать последних мужчин из рода Асбуна.
– Тогда бы мы остались в гостях до самой его смерти, – засмеялся Царра.
– Поверь, нам было бы не до смеха.
– Ладно, ладно. Тогда давай побыстрее покинем эти гостеприимные места.
Друзья легонько подстегнули своих коней, и некоторое время ехали рысью в направлении, указанном Шаиром. Царра наконец-то спросил:
– Бахт, скажи-ка мне… Почему у неё такие глаза и волосы?
– У кого?
– Ну, у внучки Асбуна.
– У Зарины? – хитро усмехнулся хонанд. – Так тут и гадать нечего. Они же девушек во время набегов берут. Вот мать Шаира и Зарины, видно, из западных земель. Так что ничего удивительного. Просто, как правило, невольниц в Поххар продают, а мать Зарины, вишь, купили. Старик же рассказывал! Чем ты слушал?
– Ухом, – улыбнулся Царра, легонько подстегнув вороного, тому это не понравилось, но шаг он ускорил.
– Чего это ты так торопишься? – усмехнулся хонанд, догоняя друга. – Бежишь от чего?
– Боюсь остаться, – буркнул тот.
– А хотел бы?
Царра придержал скакуна, который опять недовольно фыркал, пока его седок, вопросительно смотрел на своего друга.
– Разве можно? – хрипло спросил путник.
Слабая надежда звучала в его голосе. Израненный лесной зверь, которого охотники загнали на край обрыва, и тот сильнее был бы той надежды.
онанд добил её, пожав плечами:
– Мог бы и не спрашивать. Сам прекрасно знаешь.
С полным тоскою сердцем Царра оглянулся назад, вспомнил жар тела Зарины в звёздной ночи. Ветер принёс ему тонкий запах её волос, и в отчаяния он до крови прикусил губу. С немой мольбою он посмотрел на хонанда, но тот, улыбаясь, покачал головой и показал вперёд.
– Нам туда.
Царра вздохнул и отпустил поводья, позволив Хиску продолжить бег на запад.
– Вот так встреча, – задумчиво произнёс он после долгого молчания, когда давно уже исчезли из виду табуны и отары клана Асбуна.
– В жизни порой случаются и более удивительные вещи, – молвил Бахт.
– Подумать только! Я ведь чуть не убил его там, на поле боя.
– Это верно.
– М-да. Убил бы, и Шаир не сложил бы свою песнь, – продолжал Царра размышлять вслух. – И других его сказов тоже не было бы. Они бы не возникли. Ты только представь, что было бы, если бы я не остановился тогда.
– Было бы, не было бы, – шутливо передразнил его Бахт. – Чего ты гадаешь? Мы делаем то, что делать должны, а что было бы, да чего бы не было – гадать о том пустая трата Времени!
– Не знаю, не знаю.
– Да тут и знать нечего. Поверь просто.
– Ты так уверенно об этом говоришь. Откуда ты можешь это знать?
– Ну, хорошо, – хонанд погладил бородку. – Я тебе поясню. Ты сделал что-то в прошлом. Ну, например, не убил Шаира тогда. Так?
– Так.
– Почему не убил?
– Не смог.
– Но не смог же ты не просто так, а потому, что человек ты такой и в обстоятельствах тех по-другому не мог поступить. И хоть сто раз верни тебя в тот миг, всё равно ты сто раз не сможешь убить Шаира, и он сложит свои песни.
– Не мудри ты так. Простыми словами можешь сказать?
– Я и говорю, что ты должен был его не убить, а он должен был стать акыном.
– Кто ж это всё знать может? – хмыкнул Царра, всё ещё полностью не веря  довольно путанным объяснениям.
– Грох.
– Главный ваш?
– Он самый.
– Повидаться бы с ним.
– Вот это вряд ли, друг мой.
– Почему?
– Не все хонанды могут видеться с ним.
– Стой! – вдруг догадался Царра. – Это ты к нему ходил, когда мы по Хатизским горам шли?
– Да.
– И у горы той ночевали… Как её?
– Хазарбахт.
– Точно. Хазарбахт. Она мне ещё такой знакомой показалась.
Бахт молча улыбнулся и пожал плечами, словно говоря другу, думай, мол, что хочешь.
Его товарищ покачал головой.
– И всё-таки, Где-то я видел эту гору, – почти уверенно сказал он.
– Всё может быть, – улыбнулся хонанд, весело щурясь.
Царра улыбнулся ему в ответ.
– Что-то темнишь ты, Бахт.
– Всё может быть, – с хитрой улыбкой повторил тот.
Они шли вперёд, единственное направление, существующее для путника. Степной ветер снова игрался с гривами их коней, путался в полыни, уносясь к горизонту, густо пропитанный её запахом.


Глава 28. Вахтгар.

Мерно покачиваясь, друзья ехали до полудня. Хонанд что-то рассказывал, рассказывал, и, когда солнце забралось на самую макушку небосвода, приготовившись начать путь к закату, Царру стала мягко обволакивать дрёма. Голос друга звучал приглушённо, словно долетал издалека или пробивался сквозь войлочные стены юрты. Могло бы показаться, что Бахт рассказывает что-то сам себе.
– Удивительные вещи случаются порой, – говорил он, задумчиво помахивая полынной веточкой. – Вот Время, к примеру. Если взять его…
– За что взять? – улыбнулся про себя Царра.
В лучах закатного солнца он шёл по заснеженному лесу и не верил своим глазам. Это был его лес. Вот шумит старый дуб, вот, вымывая проталины, тихо бежит ручей мимо дома, в котором он прожил всю свою недолгую, но такую счастливую жизнь. Вот добрый дом с искрящейся шапкой крыши, и свет в его окошке…
«Неужели всё это происходит наяву!?»
Сердце бешено застучало. Казалось, ещё удар, и оно пробьёт грудь или разорвётся. Царра подошёл к двери и взялся за старую медную ручку, не замечая того, какая она холодная. Какое-то мгновение поколебавшись, он потянул её на себя и ноздри защекотал знакомый запах. Так пахнет вынутая из печи лепёшка, и камни, на которых она пеклась. Так пахнет родимый дом.
В клубах вошедшего с ним холода он огляделся и вздрогнул – под крышей, на жердине, переминаясь с лапы на лапу, сидела Чешмаш и, как ни в чём ни бывало, чистила клювом перья. А у печи…
– Злата, – еле слышно выдохнул Царра, и непослушные ноги будто в землю вросли.
– Где ты пропадаешь? Я же волнуюсь, – с лёгким укором сказала она, обернувшись на его сдавленный окрик.
От невероятного счастья он зажмурился. Сладкая музыка полного нежности голоса ласкала его слух, словно звон серебряных колокольчиков.
Он открыл глаза – Злата не исчезла, а продолжала смотреть на него.
– Где же ты был? – повторила она свой вопрос и, подойдя к нему, обвила его шею тонкими руками.
– Я…, – слова застряли в горле.
– Где же ты был?
Царра осторожно–осторожно, словно боясь, что видение исчезнет, взял любимую за талию и посмотрел в её глаза.
– Я был так далеко, что и подумать страшно, – хриплым от волнения голосом ответил он.
– Ты ходил на край леса? – испугалась Злата, и Царра весело засмеялся наивному вопросу, а после, пряча грустную улыбку, начал рассказывать ей, где он был.
Они присели на лавку. Он всё рассказывал и рассказывал Злате, которая жадно ловила каждое слово. Хлеб остыл и короткий зимний день погас, любопытные звёзды принялись заглядывать в разрисованные морозом окна, а Царра всё продолжал свой рассказ.
Он говорил о Норгарде и острове, на котором живёт старик Берра, о страшной битве у стен варгрикской столицы. Не забыл он и о своём верном Хиске, спасшим его не единожды, о посланном Дорогою спутнике по имени Бахт и о Лесе Такигрука, где пропадают друзья, о Хатизских горах и о печальной судьбе Хатола и Наргиз, о Поххаре и странном невольнике Арзу, которого спасли от неволи десять жёлтых кружочков. Не обошёл своим вниманием и удивительный город Порхар, что живёт и зеленеет посреди пустыни благодаря людям, которых никто не ценит. Промолчал только о тихой долине в горах. Нет, вы не подумайте! Он не утаил. Просто не вспомнил.
Они лежали на лавке, и им не было тесно. Затаив дыхание, Злата слушала рассказ любимого. Она положила свою ладошку ему на грудь и, прижавшись щекой к сердцу, слушала, как оно бьётся, тревожа осколок железного шара. Услышав о Хатоле и Наргиз, она заплакала от безмерной жалости к ним и к себе. Ведь в судьбах других мы узнаем, прежде всего, свою.
Они проговорили до самого утра, а когда забрезжил рассвет, Злата с печальной улыбкой сказала сказала:
– Как хорошо, что из всех ночей нам досталась самая долгая.
Она погладила бороду любимого и вздохнула.
– Знай я, что придётся тебе вынести, разыскивая меня, – сказала она. – Никогда бы не ушла из дому.
– А где была ты? – в свою очередь спросил Царра. – Скажи! Где находится край, что зовётся Местом Без Времени? И что это за место такое?
–… то и непонятно, что это, – продолжил Бахт. – Все о нём говорят, а что оно собой являет, никто и не знает.
Царра посмотрел на него, ничего не понимая.
«Получается, всё приснилось?»
Он поёжился, вспомнив зимний лес.
– Я спал? – спросил он хонанда.
– Да, нет, – ответил тот, удивлённо глядя на товарища. – Так, носом кивнул и сразу же встрепенулся.
– Да как же так? – не поверил его спутник. – Мне такой сон приснился. Словно целый день…
– Бывает и такое, – махнул рукой Бахт. – Я тебе как раз о Времени говорил.
– О времени… Чего ты там говорил?
– Я говорил, что никто толком не знает, что это.
– Это точно, – рассеянно кивнул Царра, всё ещё витая мыслями в своём сновидении. Ему совсем не хотелось, чтобы оно исчезло так же, как и пришло. Но дым в ладони не удержишь.
Он задумчиво посмотрел на друга и, когда тот вопросительно вздёрнул брови, сказал:
– Ты знаешь, мне только что привиделся чудной сон. Всё было так по настоящему, словно взаправду…
– Значит, взаправду и было.
– Да, глупости, – недоверчиво поморщился Царра. – Сон – он ведь сон и есть. Просто сновидение.
– Хм. Просто сновидение, – пробурчал Бахт, внимательно вглядываясь в горизонт. – Это надо же.
– Ты чего ёрничаешь? – ничуть не обижаясь, спросил его товарищ.
– Потому, что ты так легкомысленно говоришь о сновидении, мой друг.
– Что в этом такого?
– Если бы ты серьезнее относился ко снам, многое бы стало тебе понятнее.
Царра вдруг поменялся в лице и усмехнулся, покачав головой:
– Такигрук…
– Что? – не понял его хонанд.
– Да так. Ничего. Вспомнилось мне одна встреча.
Бахт продолжил:
– Я объясню тебе…
– Уж постарайся, будь добр…
– Вот, к примеру, что ты видел во сне своём?
– Свой дом и Злату в нём.
– И что ты делал?
– Говорил с ней. Долго говорил. Всю ночь.
– И что чувствовал при этом?
– Радость и грусть чувствовал, печаль и счастье.
– И разницы не видел между сном и бодрствованием? Так?
– Ну… так.
– Так что же более настоящее – то, что чувствуешь во сне или в бодрствовании?
– Даже не знаю.
– Значит, разницы никакой?
– Вроде, никакой, – осторожно согласился Царра, пытаясь понять, к чему клонит хонанд.
А тот продолжал:
– Во-о-от. Если разницы никакой нет, то и Злата, с которой ты говорил, была, самая что ни на есть, настоящая.
– Да как же так? – Царра растерянно посмотрел на товарища.
– А вот так.
– Поясни.
– Хорошо, – хонанд на мгновение оторвался от созерцания горизонта и сказал. – Закрой глаза.
– Это ещё зачем?
– Учить тебя – дурака, буду.
Царра улыбнулся и послушно зажмурился, а Бахт снова попросил его:
– Дай-ка ладонь.
– Гадать будешь? – с усмешкой путник протянул руку, и почувствовал, как товарищ вложил в неё что-то, похожее на небольшой круглый камешек.
– Не подглядывай, – предупредил хонанд.
– Не подглядываю.
– Как ты думаешь, что это?
– Не знаю, – неуверенно ответил Царра, ощупывая предмет кончиками всех пальцев. – На яйцо похоже голубиное, только гораздо тяжелее. Камень, что ли?
Бахт забрал «яйцо» и сказал другу:
– Открывай глаза.
Вопросительно подняв брови, тот посмотрел на товарища:
– Ну?
– Понимаешь, друг мой, – начал Бахт. – Всё в этом мире, всё–всё, живёт благодаря тому, что мы о нём знаем. То, что ты держал в руке, для тебя – гладкое «голубиное яйцо», и таковым оно и является.
Он раскрыл ладонь и показал непрозрачный ярко-жёлтый камень.
– Что это? – Царра взял протянутое Бахтом «яйцо» и посмотрел сквозь него на солнечный свет.
– Это янтарь, – улыбнулся хонанд.
– Это его Дзван с отцом в Хатиз возили? – вспомнил Царра.
– Ну, этот я сам нашёл, – усмехнулся его друг и, хитро прищурившись, спросил. – Теперь это не «голубиное яйцо». Верно?
– Да, уж. Теперь это камень.
– Что ещё скажешь? Какого цвета, к примеру?
– Удивительного цвета.
– Исчерпывающе, ничего не скажешь. Но тоже верно, хоть и описывать цвет этого камня можно очень долго. Поэты всю жизнь этим занимаются.
– Ну, как могу.
– Да и не рифмоплёты мы. У нас столько Времени в запасе нет.
– Ты отвлёкся, дружище, – Царра с улыбкой прервал разглагольствования товарища.
– Ох, прошу прощения, – спохватился тот и спросил. – Так какого цвета, ты говоришь?
– Удивительного цвета.
– Пусть будет так. Не это главное. Здесь главное то, что ты этого не знал, пока не открыл глаза. И знаешь что?
– Что?
– Он вообще цвета не имел, когда ты не видел.
– Да разве это возможно?
– Ещё как.
– Но ведь он же был…
– Эх, «был» «не был». Прикуси-ка его.
– Это камень-то?
– Камень, камень. Прикуси. Только легонько. Зубы не сломай.
Царра сделал так, как было велено. Он осторожно прикусил янтарь и почувствовал лёгкий привкус хвои.
– Ты удивлён, – довольно протянул Бахт, расплываясь в улыбке.
– Что есть, то есть.
– Ага. Теперь это точно не «яйцо».
– Не «яйцо».
– Вот теперь скажи мне, дружище. Когда ты первый раз узнал о существовании янтаря, каким он был для тебя?
– Гладким и круглым.
– А после?
– Ярко-жёлтым и красивым.
– Вот. А после ещё и со вкусом сосновой смолы.
– Совершенно верно.
Бахт подвёл черту:
– С каждым разом ты узнавал что-то о янтаре. И каждый раз он был именно таким, каким ты его знал в то мгновение. Ни больше и ни меньше. Ты весьма удивишься, когда я скажу тебе, что он ещё и горит, а также обладает и другими качествами, о которых ты не узнаешь никогда. Он для тебя существует таким, каким ты его знаешь. И это очень важно – знать. Знание о янтаре оживляет его для тебя во сне…
– Во сне?
– Именно… И в Месте Без Времени.
– В Безвременье!? – вскрикнул Царра.
– Именно там, мой друг. Когда ты попадёшь туда, то вызовешь к жизни то, что собрал в Дороге, и всё, что ты знаешь, будет именно таким. Там встретишь всех и всё, о ком и о чём ты помнишь.
Царра не знал, что сказать, только смотрел растерянно на друга и лишь когда слегка опомнился, спросил:
– Ты раньше не рассказывал ничего о Безвременье. Ты же говорил, что ничего о нём не знаешь.
Дружище, ты спрашивал о том, не знаю ли я, где оно, а о том, что оно собой являет, ни словом не поинтересовался.
– Дела это не меняет. Ты утаил от меня.
– Я не утаивал.
– Ладно. Это уже не важно. Ну, а теперь скажи, что ещё знаешь ты о Месте Без Времени?
– Да вот, собственно, и всё, – пожал плечами хонанд, и снова взгляд его был прикован к небесной кайме.
– Не густо, – вздохнул путник.
– Сколько есть, – усмехнулся его товарищ.
Царра задумчиво помолчал, затем протянул камень.
– Возьми свой янтарь.
– Оставь себе, – махнул рукой Бахт.
– Зачем он мне?
– На память.
– О чём?
– О нашем разговоре, – усмехнулся хонанд.
К вечеру на пути странников показалось каменистое нагорье, очертаниями скалистых волн поломав линию горизонта. Удивительно было видеть то, как из тела степи, прорвав травяной покров, вышла наружу чёрная гранитная гряда.
– Может, объедем? – предложил Царра. – Или здесь заночуем. Смеркается.
– В объезд долго, – ответил хонанд.
И они пошли напрямую, меж каменных глыб, изредка карабкаясь по склонам.
– Необычное место. Как называется, не знаешь? – спросил Царра. Он спрыгнул с коня, чтобы тому было легче идти по камням. Его друг тоже спешился и повёл своего скакуна под уздцы.
– Отчего же не знаю? Знаю, – сказал он. – Вахтгар это.
– И всё-то ты знаешь. Бывал здесь?
– Не доводилось. Бархлик рассказывал…
– А он бывал.
– Он бывал.
– Теперь и мы побываем, – усмехнулся Царра, вглядываясь в сгустившийся вечер.
Путники заночевали посреди странного нагорья, разведя огонь из сухого кустарника, который они насобирали в узких расщелинах. Вокруг стрекотала степная живность, над головами шныряли летучие мыши, а где-то вдали одиноко выл волк.
– Неприветливое место, – прошептал Царра, прислушиваясь к звериному вою. Он лежал у тлеющего костра, положив под руку обнажённый меч. Вспомнилась драка на Каменных Воротах, и по спине пробежал противный холодок.
– Много в мире мест, которые нам не по душе, – равнодушно ответил Бахт сквозь дрёму.
В небе висел молодой месяц, улыбаясь зловеще, словно мертвец из каравана, найденного зимой на Норгардском тракте. От этой улыбки было не по себе. И не удивительно, что хмурые сны снились путникам под тяжёлым, как камни небом, даже их кони и те тревожно пофыркивали.
Царра проснулся перед самым рассветом. Ёжась от утренней свежести, он встал с холодных камней и помахал руками, чтобы разогнать кровь по телу. Потянулся, посмотрел на запад и обомлел.
В небе висел, клонясь к закату и готовый растаять в утреннем свете убывающий месяц!
Царра протёр глаза, но странный месяц не исчез, а всё висел и ухмылялся.
– Бахт. Бахт. Проснись! – потряс он друга за плечё.
– Чего тебе? – пробурчал тот, открыв один глаз. – Что случилось?
– Глянь на месяц, – Царра ткнул пальцем в ночное светило.
– Ну, месяц как месяц, – зевнул Бахт, поднимаясь с земли. – Чего кричать то?
– Он же убывающий.
– Ну и пусть себе убывает, если ему так хочется.
– Но вчера ведь был молодой.
– Чего ты от меня хочешь? – удивился хонанд. – Это же Вахтгар.
– Ну, и что, что Вахтгар!
– Это место, где день не длиться ровно день, а ночь не заканчивается утром.
– Что за шутки?
– Никаких шуток, дружище, – потянулся Бахт и принялся скатывать одеяло. Почему-то он совсем забыл об утреннем чае.
– Просто место такое.
– Какое «такое»?
– Здесь Время течёт таким образом.
– Каким "образом"?
– Немного по-другому, что ли ...
– Ничего себе! Немного! Засыпаешь с молодым месяцем, а просыпаешься со старым.
– Главное, чтобы с женой так не получилось, – засмеялся Бахт. – Будет очень неловко.
– Мне не до шуток сейчас, – нахмурился его товарищ.
– Ну, чего ты? Говорю же, что место тут такое ...
– Слушай, ты знал об этом и завёл нас сюда?
– Другого пути не было.
– Для этого все разговоры о Времени заводил? – догадался Царра и улыбнулся. – Ну, ты и змей!
– Ну, зачем же сразу змей? – засмеялся хонанд. – Просто мягко подготовил тебя к встрече с этим местом.
– Спасибо тебе большое, – с недовольным выражением хмыкнул Царра. Он бурчал себе под нос, собирая вещи, а когда закончил, махнул рукой и вздохнул.
– Давай уйдём отсюда поскорее.
– Здесь это слово ничего не значит…
Друзья прошли через плато и снова вышли в степь.
– Так сколько времени мы провели в Вахтгаре? – спросил, наконец, Царра, перестав сердиться.
– Ночь, – усмехнулся Бахт.
– Что же значат эти шутки с луной?
– Ну, почему шутки? Всё очень серьёзно и по настоящему. Там ночь, здесь почти месяц.
– Так ночь или месяц?
– Ну, скажем так, что ночь длиною в месяц или месяц длинною в ночь. Как тебе больше нравится.
Царра вспомнил Бархлика и его рассуждения о прошлом, настоящем и будущем. Видно, это очень важно, если хонанды так упорно растолковывают ему о свойствах Времени.


Глава 29. Чертоги Молчания.

Ближе к закату летнего дня два странника добрались до побережья, и кони повезли их по высоким глиняным обрывам над морем, так непохожим на хмурые воды Норнатской Бухты. Изумрудные волны мягко набегали и с шипением отползали, вылизывая покрытые мелкой галькой пляжи. Пронзительные крики чаек и мерный шум прибоя успокаивали, а влажный ветер шептал в уши о дальних странах, лежащих за морской гладью. Он смеялся и играл с листвой виноградников укрывавших солнечные склоны невысоких прибрежных холмов. Между ними, как жемчуг из дырявого мешка, рассыпались многочисленные хутора. Над их соломенными крышами вились дымки. Выбеленные белой глиной жилища земледельцев дышали уютом, а за плетёными из лозы заборами доносился стройный хор из голосов домашней птицы и животных. Стайки белых гусей паслись у небольших прудов, рябые свиньи топтались в загородках из жердей и коровы неспешно пощипывали траву, там, где она была посочнее. Загорелые до черноты люди возились в огородах, возделывая щедрую землю, а в море ловили ветер одинокие косые паруса и рыбаки затаскивали в лодки сети, поставленные ранним утром.
Под песни солёного ветра, путники прибыли в Сухельпорт. Караваны вестландские и хатизские стекались сюда посуху, корабли из южных земель, расположенных за тёплым морем, бросали якоря в порту, и горы диковинных вещей переходили из рук в руки, равнодушно сменяя владельцев. На выдубленных ветром и сожженных солнцем спинах по пояс голые грузчики таскали разнообразнейший товар, сносили и поднимали по сходням тюки, мешки и вязанки, катили бочки и бережно несли глиняные сосуды. Пёстрая, разноязыкая толпа шумела на базарных площадях, в тавернах и гостиных дворах, по улицам сновали люди, зазывно кричали разносчики, цокали копытами кони под седлом и впряженные в повозки. Отвыкший за время странствий по пустыне и Диким Степям, в таком скоплении людей Царра чувствовал себя весьма неуютно, и только Хиск, как ни в чём не бывало, брёл в галдящей толпе. Похоже, что ему было всё равно, полынь трётся о его стремена или городские нищие.
Двое путников остановились на одном из постоялых дворов, окружавших базарную площадь. Народу в нём оказалось, как на игрищах в варгрикской столице – пёстрая мешанина из одежд и разноплемённых наречий. Как известно, купля–продажа приводит в движение всё вокруг, и Сухельпорт был прекрасным тому подтверждением. Недостатка в торговом люде здесь явно не наблюдалось. Обойдя с полдюжины трактиров, друзья с трудом нашли себе место для ночлега. Для трактирщиков, невероятно избалованных постоянным спросом, иноземные купцы со своими подводами виделись куда предпочтительнее двух путников, от которых можно получить разве что серебряную крону. Но Бахт не был бы самим собой, если бы ему не удалось найти самого жадного из всех и не сговориться с ним на тесной комнатушке и корме для скакунов.
Бросив вещи и устроив вороных в конюшне среди купеческих тяжеловозов и мулов, друзья первым же делом направились в гостиный зал, чтобы за стаканом местного вина отдохнуть от долгого перехода и собрать последние новости. Они попросили принести им жареной рыбы, хлеба и кувшин вина – обычную еду в сухельпортских трактирах и в  ожидании своего заказа присели за свободный стол.
Рядом с ними в просторном светлом помещении сидели разнообразнейших занятий люди – хатизские купцы в пёстрых халатах, ратник в компании каких-то мастеровых людей, крестьяне, приехавшие на базар, простые горожане и ремесленники, решившие перекусить и обговорить с друзьями последние события.
Тем для разговоров было не так уж и много, обсуждали в основном цены на виноград да соседские урожаи. Ещё гадали, сколько будет стоить вино после того, как Варг ввёл налог на право виноделия.
«Варг!? »
Царра подумал, что ослышался. Ему было не совсем понятно, причём здесь может быть северный король. Он вопросительно посмотрел на хонанда, но тот равнодушно пожал плечами.  Подошедшая служанка поставила перед ними поднос, с которого сняла тарелки с едой, лепёшки и небольшой глиняный кувшин с парой стаканов. Бахт незамедлительно принялся есть, а его товарищ, кончиками пальцев попробовав жирный бок рыбы и посчитав её слишком горячей, решил подождать, пока та немного остынет, а в то время – расспросить о здешней жизни сидевшего рядом с ним парня. Судя по одеянию, тот был местным жителем. Это без труда можно было определить по вышитым зелёной нитью узорам. На вороте и рукавах долгополой рубахи красовались виноградные лозы – орнамент, в обилии присутствовавший на одежде и утвари здешних обитателей. Даже глиняные тарелки и высокие стаканы, из которых друзья пили чудесное белое вино, были расписаны этим рисунком.
Парень уже закончил есть и собирался, видимо, уходить, когда был вежливо остановлен Царрой, который, обратившись к нему, представился. Сухельпортцу ничего не оставалось, как поддержать навязанною беседу. Он также назвал своё имя и после недолгих, продиктованных вежливостью, расспросов, откуда каждый из них родом и чем занимается, сообщил чужестранцу то, о чём тот собственно и спрашивал – его город действительно стал феодом северной Короны, чьи дружины пришли с весной, чтобы после непродолжительной и почти бескровной осады занять Цитадель.
Почему «почти»? Да потому что из тысячного гарнизона крепости против захватчиков выступил всего лишь один человек – сотник Тиеш. Его не смутило даже то, что все, включая воеводу, разбежались. Полный решимости сражаться он поднялся на стену, но никто за ним не последовал. Тогда он попытался докричаться до совести своих ратников, но получил только удар кинжалом в спину. И стал единственной жертвой этой странной войны.
Незадолго до этого события местный правитель Пульдар бежал за море. Он не стал дожидаться окончания разыгравшегося представления, оставив своих подданных на волю Неба. Надо сказать, он сделал это, как истинный государственный муж – без малейших о своём поступке сожалений. Жители города долго смотрели вослед  груженным княжеским скарбом ладьям, которые шли на вёслах, борясь со встречным ветром, смотрели и не знали, что же им теперь делать. Но затем покорно открыли ворота, и варгрикские сотни с торжественной музыкой вошли в Сухельпорт.
Если честно, от этого жизнь горожан никак не поменялась, разве только над Цитаделью вместо княжеских вымпелов развивались багряные с золотой короной флаги. Что до податей – вопрос гораздо важнее штандартов – так те стали чуть меньше прежних. Люди были даже рады такому исходу дела.
Поведав это, парень извинился и, сославшись на спешные дела, откланялся, а его посмурневший собеседник принялся пить вино, отщипывая понемногу от жареной рыбины и внимательно слушая, что говорил вокруг торговый люд, который снёс в гостиный зал вести со всех пределов. Из их разноголосых рассказов путники узнали, что варгрикский король осуществил свои угрозы, обращённые к северным дикарям. Он отправил в Сухельпорт Родхарана, а сам повёл дружину к развалинам Норгарда. Он вырезал бердаров, всех до единого, не пожалев никого, ни дряхлых стариков, которым оставались последние дни, ни малых детей, которые и слова ещё не могли произнести на языке своих матерей. Не стало бердаров, исчезли они, как исчезает под первым снегом трава. Даже само имя их решил стереть варгрикский правитель, под страхом смертной казни запретив упоминать его вслух. А королева Фат ещё с зимы понесла, и со дня на день Варг с надеждой ожидает появления наследника.
Бахт равнодушно поглядывал по сторонам, пощипывая лепёшку, его же товарищ только молчал и пил, внимательно слушая разговоры постояльцев в трактире.
– Что теперь делать мне? – не своим голосом закричал вдруг один из посетителей.
Он, видимо, допился до того состояния, когда кричит не горло, а душа, и разум остаётся только испуганно забиться в самый тёмный угол.
– Что же творит этот волк ненасытный?
Царра хмуро посмотрел на него. Крик поднял рыжеволосый крестьянин лет пятидесяти чем-то похожий на того безымянного ополченца – их соседа по конному строю, что вместе с ними бился против Короля Несущего Счастье. Такой же ничем не приметный человек.
Этот несчастный разодрал на себе рубаху и пытался вырваться из рук, крепко его державших. Находившийся в трактире молодой парень – стражник с наспех вышитой на спине Короной первым навалился на пьяного и, обхватив того за плечи, не отпускал до тех пор, пока другие своими ремнями не связали буяна.
– Почему он кричит? – спросил Царра служанку, которая с большим подносом в руках пробегала мимо.
Та грустно улыбнулась, ответив:
– Он потерял свой виноградник. Со вчерашнего дня пьёт здесь и плачет.
Увидев её синие глаза и смоляные волосы, Царра онемел, но прежде, чем он успел выдохнуть, девушка упорхнула. Проведя её растерянным взглядом, он спросил через плечё у ближайшего к нему посетителя, что в одиночестве цедил вино за соседним столом.
– Как потерял? Сгорел он что ли?
Погружённый в свои раздумья, тот не сразу ответил. По виду он был плотник. За широким кожаным поясом у него был заткнут топор, какими орудовали мастеровые, имевшие дело с деревом, а в густой бороде застряло колечко свежей стружки.
– Эй, почтенный! – настойчиво продолжил расспросы Царра. – Как можно потерять виноградник?
Поняв, что обращаются к нему, плотник поднял на собеседника слегка затуманенные глаза.
– За долги забрали, – лениво ответил он. – Просрочил платёж по кредиту, а королевский чиновник не захотел дать отсрочку и потребовал заложенный виноградник. Бедняге даже не позволили собрать урожай.
– Ещё бы ему позволили, – вставил один из крестьян, что ужинали за соседним столом. Они только что вернулись с базара и, решив дожидаться утра в трактире, бросили мешки с покупками себе под ноги, видимо, не доверяя местным служкам.
– Зачем им виноградник без винограда? – усмехнулся селянин.
Его друзья оскалились и замотали куцыми бородками.
Царра с нескрываемым отвращением смерил их взглядом и отвернулся. Его внимание вновь захватила сцена с пьяным виноградарем и его усмирителями, которые, закончив своё дело, принялись пинать связанного.
– Пусть пьёт! Пусть пьёт кровь нашей земли! – хрипел тот, согнувшись пополам на грязном заплеванном полу. – Пусть пьёт! Пока не захлебнётся ею!
– Да уберите вы его в сарай! – с раздражением в голосе приказал ратник.
– Пусть пьёт! Пусть…
– И рот ему заткните! – крикнул он вдогонку своим помощникам, которые подняли и поволокли связанного на двор. Сам же вернулся за стол и одним махом осушил кружку, оставленную им недопитой.
– Вина ещё подай! – крикнул он в сторону кухни.
В это время с улицы приглушённо доносилась грязная ругань служек и горестный крик бедолаги – виноградаря.
Царра почувствовал, как злость набухает в груди, распирает её изнутри и готовиться вырваться наружу, грозя затопить всё вокруг. В голове его, словно пульс, билась неотвязная мысль, противная такая, горькая, будто прелый орех, мысль о том, что правитель Варгрика оказался ничем не лучше Короля Несущего Счастье. И в чём-то даже превзошёл своего врага.
«Для чего же тогда была эта война? Кому нужна? За что отдали жизни тысячи воинов с обеих сторон?» – удручённо думал Царра.
Он задал мучивший его вопрос другу, и тот весьма красноречиво приложил палец к губам, но он упорно допытывался.
– Тише ты, – цыкнул на него хонанд, делая предостерегающие знаки и указывая на сидящих вокруг людей, которые уже начали оборачиваться.
– Да плевать я на них хотел! – пьяно засмеялся Царра и, придвинувшись к самому лицу товарища, прошипел. – Ты мне скажи лучше, чем он лучше того Короля? А? Чем он лучше?
Бахт осмотрелся по сторонам и, приманив его пальцем, полушутя – полусерьёзно сказал таким же шёпотом, словно подтрунивая над другом:
– Да ничем.
Громко ругнувшись, Царра стукнул кулаком по столу и схватил кружку. Он осушил её до дна и налил ещё. Он пил вино, не останавливаясь, не разбирая вкуса и не заедая ничем. Хмель загудел в голове, подобно колоколу, земля стала шататься под ногами и мир, не задевая Царру, полетел сквозь него в неизведанное. Уже гаснущим сознанием он успел заметить какую-то суматоху в трактире, крики «Держи!», «Вяжи его!» и страшный шум, в котором они потонули.
Проснулся Царра с тяжёлой головой. Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит на охапке прелой соломы. Сердце бешено колотилось, так бешено, что даже боль за ним не поспевала. Во рту пересохло, как в пустыне, которую они с хонандом пересекли по дороге в Порхар. Душно пульсировало в висках, отдаваясь, казалось, в каждой клеточке тела. Он приподнял голову и осторожно огляделся – серые каменные стены, маленькое оконце с заржавленной решёткой. Незнакомое какое-то место. И неприятное. Он протяжно застонал и приложил ладонь ко лбу.
«Как же болит! О, Небо!»
– Бахт… Бахт…, – хриплым шёпотом позвал он, еле шевеля пересохшими губами и совершенно не узнавая своего голоса. Язык, словно напильник, царапал нёбо.
– Ба-а-ахт.
В углу послышался шорох, и из сырой полутьмы показалась тень в сером рубище.
– Кого ты зовёшь? – спросила она, осторожно приглядываясь к Царре.
Тот повернул к ней голову и со слабым стоном спросил:
– Ты кто?
– Я – Ахмак, – ответила тень и подошла поближе, сутулясь и держа руки у груди, словно пугливая крыса.
В тусклом свете, что падал из зарешёченного окошка, нельзя было разглядеть внешность и возраст говорившего, поскольку длинная борода и давно немытые космы закрывали лицо. Но по голосу всё же угадывалось, что его обладатель далеко не старый. Можно даже сказать, молодой.
– А ты? Как тебя зовут? – осторожно спросил незнакомец, на корточки подсаживаясь к собеседнику.
– Царра, – протолкнул тот своё имя через пересохшее горло. – Сын Ларвая.
Он приподнялся на локтях, морщась от резкой боли, посмотрел на Ахмака и с надеждой спросил:
– Воды нет?
– Воды? Воды нет, – развёл руками тот. – Ещё не приносили.
– Кто не приносил?
– Стражники.
– Какие стражники? – не понял Царра, отодвинувшись к стене и упёршись в неё спиной. На мгновение он почувствовал облегчение от прохлады сырого камня.
– Где я?
– В темнице, – шёпотом ответил странный человек, беспокойно озираясь и потирая руки. – Ты в темнице… И я.
– Подожди, подожди. Объясни ты толком, в какой темнице? За что?
Царра тяжело дышал ртом, чувствуя, как его собственное дыхание обжигает ему нёбо. Сил не было даже на то, чтобы закричать на человека, который заявил ему такую глупость. В темнице. Подумать только!
– В какой темнице? За что? – повторил Царра, морщась от боли и тошноты.
– В темнице Сухельпорта. В княжеской Цитадели, – пояснил его собеседник, всё так же быстро потирая руки и озираясь по сторонам. – В Чертогах Молчания.
– Что же я сделал?
– Не знаю, – пожал плечами незнакомец.
– А ты?
– Не знаю.
– Как так? Не знаешь, почему здесь находишься?
– Это ведь Чертоги Молчания. Никто не знает, за что попадает сюда.
– В Чертогах Молчания…, – прошептал про себя Царра и слабо усмехнулся. – Хорошо ещё, что не в Последнем.
На время он оставил попытки докопаться до причины своего пребывания в этом неприятном месте. Он устало смежил веки, и ему удалось ненадолго забыться сном, но эта полудрёма не принесла покоя. Наконец, он услышал, как протяжно заскрипела дверь. Он открыл глаза, однако разглядеть вошедшего не успел. Поставив на пол две миски и кувшин, тот сразу же вышел, не обратив никакого внимания на оклик нового узника.
– Эй, уважаемый! Скажи, пожалуйста…, – Царра резко поднялся на ноги. Борясь с головокружением, он сделал пару шагов и остановился.
– Вот, гад, – зло пробормотал он, посмотрев на вновь закрытую дверь.
Ахмак шустро подошёл к еде и, взяв одну из мисок, принялся торопливо есть из неё немытыми руками. Шатаясь, Царра подошёл к кувшину, взял его и понюхал. В нём оказалась вода, и он жадно припал к горлышку, большими глотками утоляя жажду. Вздох облегчения вырвался из его груди. Воистину, нет ничего слаще воды, не имеющей вкуса!
– Мне оставь, – прочавкал сосед.
– Оставлю, оставлю, – переведя дыхание, сказал Царра. Поставив кувшин на пол, он подошёл к дубовой двери, оббитой порыжевшим от сырости и долгих лет железом. Осторожно потрогал тёмные массивные доски, кончиками пальцев коснулся изъеденных ржой прутьев на смотровом окошке.
– Эй, вы! – крикнул он в него и ударил по двери кулаком. – Откройте!
Не ожидавший этого Ахмак испугался не на шутку и чуть было не подавился кашей.
– Не шуми, – взмолился он. – Не надо.
– Почему это?
– Нето придут ещё.
– Да пусть приходят, – вяло ответил Царра, отходя от оконца. – Этого и добиваюсь. Пусть приходят.
– Не надо, чтобы приходили, не надо, – заикаясь, бормотал его сокамерник.
– Почему не надо? Пусть хоть скажут, почему мы здесь.
– Я не хочу знать.
– Даже спрашивать не пытался?
– Нет.
– Ты что? Сидишь тут взаперти и даже не желания не возникло поинтересоваться – за что?
– Если я здесь, значит, так надо.
– И давно?
– Пять лет уже.
– Пять лет, – Царра горько усмехнулся и, дойдя до своей соломенной лежанки, упал на неё. Он закрыл глаза и, плывя во тьме сквозь разноцветные круги, прошептал:
– Пять лет. О, Небо.
– Ты будешь? – спросил его Ахмак, показывая на миску.
– Нет, – пробормотал Царра, прикрыв глаза рукавом. – Можешь смело есть мою порцию.
– Не шутишь? Правда, можно?
– Говорю же тебе, что можно. Смело ешь.
– Вот спасибо.
– Что там, кстати?
– Каша, – довольно протянул Ахмак и быстренько, пока сокамерник не передумал, подхватил неожиданную добавку.
– С бараниной, наверное? – ухмыльнулся Царра, глядя на то, с какой жадностью его сосед запихивает в рот серые комки.
– Баранина… Мм…, – мечтательно протянул Ахмак и мотнул головой, стряхивая сладкие воспоминания.
– Нет, – серьёзно ответил он. – Мясо я уже пять лет не видел.
Он отставил в сторону миску, почувствовав, видно, что вторую порцию ему не осилить.
– Ну, да. Пять лет, – прошептал Царра.
Отвернувшись к стене, он задремал. И снова тревожный сон его был нарушен скрипом открываемой двери.
– Эй, уважаемый! – крикнул он, но уже не спешил подниматься, догадавшись о тщетности своих попыток. Вновь тень молчаливого стражника исчезла за закрытой дверью, унеся пустую посуду с собой.
Царра глянул на каменный пол, после – на соседа.
– Он чего? И кувшин забрал?
– Они всё уносят, – уныло сказал тот, сидя в своём углу, обняв колени и уткнувшись в них подбородком.
– Когда будет следующая кормёжка?
– Вечером.
– А сейчас что?
– Сейчас полдень.
– Ладно. Потерпим, – прошептал Царра и остался лежать с закрытыми глазами, пытаясь припомнить то, что случилось вчера в трактире. Последнее, что помнил это то, как они с Бахтом сидели за столом, и он одну за другой опустошал кружки с вином.
«И почему же я так напился вчера, спрашивается? С чего это всё?»
Он и сам не знал. Просто настроения не было с самого утра, а тут ещё эти споры о моральных качествах короля Варга, как человека и правителя. Триста лет он был ему нужен.
«А что было после?»
Он не помнил, хоть убейте его. Если честно, то и вспоминать боялся. От одной мысли, что он что-то натворил, его бросало жар, а проклятая неизвестность давила на сердце, будто камень.
«И где же это Бахт? Куда он подевался?»
Царра напряжённо вспоминал, и из глубины вдруг выплыла на него картина вчерашнего вечера. Из тумана, покачиваясь в винных парах, перед ним появилось чуть раскрасневшееся от духоты лицо хонанда, и его голос пробился сквозь душный шум трактира:
«Да не ходи ты туда!»
«Куда – туда? – Царра поморщился. – Куда ж я так рвался идти?».
Он открыл глаза и принялся разглядывать потолок. Боль в висках чуть поутихла, но голова продолжала гудеть. Мысли путались, набегая одна на другую, и страх, страх неизвестности гвоздём засел в мозгу.
«Что же случилось там?»
Царра положил ладонь на лоб.
«Что!?»
Под пальцами жарко пульсировали виски.
«Не иди туда… Не иди… Куда же я так рвался?» – напряжённо думал он и вдруг его словно бросили в ледяную воду. Будто бы вытащили полуживого из бани, в которой нечем дышать, и бросили в прорубь, что он видел на замёрзшем Гранце.
В трактирном бардаке, словно сказочное видение, проплыла фигура незнакомой девушки, которая осторожно несла поднос с полными кружками.
«Не ходи к ней дружище», – настойчиво твердил хонанд.
«Значит, вот от чего Бахт отговаривал,» – подумал Царра.
Кряхтя, он встал с соломенной лежанки, отдышался и, переждав лёгкое головокружение, подошёл к окну. Он взялся за прутья, чувствуя ладонями осыпающуюся ржавчину, и прислонился к решётке лбом. Перед его взором, за прутьями, раскинулось тёплое море. Оно смеялось, играло солнечными бликами на своей глади и лизало пенными языками высокую скалу, на которой высилась Цитадель.
– Так это прибой, а я думал, в голове шумит, – усмехнулся Царра и принялся глубоко дышать, чувствуя, как просоленный воздух выводит из тела винный пар.
Синее-синее море сливалось с небом и чайки с пронзительными криками носились над волнами. Им вторил невнятный звук, словно тысячи кузнецов одновременно били по наковальне.
– Послушай, Ахмак, – обернулся Царра к соседу. –  Из темницы куда-нибудь выводят?
– Нет… Никогда такого не было.
– И никто не приходит сюда?
– Только стражники. Они приносят еду и всегда молчат. Даже ни разу не заговорили с нами.
– С нами? – немного оживился Царра.
Он внимательнее прошёлся взглядом по камере, но больше никого не увидел. По душе неприятно так заскребло. Пять лет одиночества – это не шутки. Мало что в голове человека делается.
– С кем это "с нами"? – спросил он с подозрением.
– Было у меня два соседа. Года два назад, наверное. Или три. Не помню я. Один неделю всего пробыл и ушёл.
– Куда ушёл?
– Скрутил рубаху свою, затянул на решётке, как раз там, где ты стоишь и…, – Ахмак показал рукой, как тянется вверх воображаемая петля. Его собеседник поморщился и отошёл от окна, брезгливо отряхивая с пальцев ржавчину.
– А второй? – спросил он, смутно догадываясь, что и с тем ничего хорошего не произошло.
– Второго увели, и я не знаю, куда он делся.
– Понятно, – задумчиво протянул Царра.
Собрав остатки сил, он добрался до своей лежанки, уткнулся лицом в прелую солому и попытался забыть о том, где находиться. Он больше ни о чём не спрашивал и ничего не старался вспомнить. Лишь мысленно звал своего друга, со сдавленным тоскою сердцем надеясь на его помощь. Но как ни просил он Небо, Бахта всё не было. Не объявился хонанд ни в тот день, ни на следующий.
Дни потянулись бесконечной вереницей. Пресные, как тюремный хлеб. Узник жевал их, не горя желанием глотать вязкие комки, и давился неделями. Он ещё некоторое время ждал, что Бахт даст знать о себе, хоть слово, хоть какой-либо знак, но ничего не происходило. Только молчаливый страж приносил неизменную кашу с кувшином воды, забирая ведро, в которое арестанты справляли естественные надобности.
Что оставалось запертому в камере путнику? Если не умер сразу, будь добр – живи дальше. Пришлось свыкаться со своим положением и приноравливаться к неволе.
Первый день Царра провалялся на своей лежанке. Ему всё ещё не верилось в реальность происшедшего. Но утром, прервавшим сладкое забытье сна, ему пришлось поверить. И ночь стала лучшей его подругой. Он с нетерпением ожидал её прихода, чтобы ощутить себя свободным хотя бы во сне, но вскорости страх с тоской добрались до него и там, превратившись в зверей, безжалостно терзающих его душу.
Днём пленник размышлял обо всём, что пережил за время своих странствий. Он вспоминал людей, которых встретил на своём пути и думал о Злате, которую начал забывать в последнее время. И Место Без Времени уже не манило. Стало всё равно, где оно и что собой являет.
Иногда от монотонности заточения и неопределённости хотелось кричать и биться о стены. Эти приступы безысходного отчаяния, сменялись полнейшим безразличием, и тогда узник, не отрываясь, целыми днями стоял у окна и смотрел на волны и белые паруса рыбацких лодок. В один из дней он увидел в море маленькую точку и, приглядевшись, узнал в ней столб чёрного дыма. Это весьма удивило Царру, и дало пищу для размышлений до вечера. В этот же день безликий стражник принёс вместо обычной каши что-то большое и, положив на пол, разрезал ножом пополам. Затем ушёл, как всегда, ни слова не проронив.
– Что это? – Царра удивлённо покосился на предмет, верхняя половина которого медленно сползала с нижней. В сыром воздухе темницы растёкся сладкий медовый запах.
– Да это же дыня! – восторженно закричал Ахмак, бросаясь к еде из своего угла, где он постоянно находился в перерывах между кормёжками.
Царра смотрел, как сосед прижимает к щеке дыню, цепкими грязными пальцами не давая распасться частям, и, зажмурившись от блаженства, втягивает ноздрями её аромат.
– А каша где? – спросил он.
– Да какая там каша? – засмеялся Ахмак. – Какая каша? Это же дыня! Ты только посмотри! Дыня!
– И что с того, что дыня?
– Как что? Как что!? Её так редко дают!
– Ну, Где-то раз в год, я так понимаю, – усмехнулся Царра, сам удивляя безграничной иронии своих слов.
– Да-да, именно, раз в год.
– Дай-ка тогда попробовать, – сказал он и подошёл к продолговатому предмету, вызвавшему такую бурю восторга у забитого своим горем сокамерника. Тот быстро прикинул на весу, которая из половинок будет побольше, и протянул соседу ту, что показалась ему легче. От Царры это не ускользнуло, но вызвало лишь лёгкую усмешку. Он взял свою порцию и понюхал мякоть. Пахло необычайно соблазнительно, даже голова закружилась. Удивительно пахло, невероятно. Мёдом пахло, солнечной бескрайней степью и… свободой. Пьянящей свободой.
– Да уж. Это тебе не пустая каша, – одобрительно кивнул Царра и собрался было поддаться охватившему его желанию съесть чудесный плод. Он уже поднёс свою половину ко рту, но вдруг остановился, словно заподозрив что-то неладное. Он оглянулся на Ахмака, который, сидя в тёмном углу, уже доедал свою долю и так тщательно выгрызал кожуру, что та просвечивала, как мокрая бумага. Выев всё, что можно, тот бросил её на пол, но тут же поднял и принялся есть уже саму кожуру. При этом он бросал жадные взгляды на соседскую порцию.
– Ты чего не ешь? – наконец, спросил он.
– Чего это они дыню принесли? – вопросом на вопрос ответил ему собеседник.
– Порадовать нас хотят.
– Прямь так и порадовать, – с сомнением покачал головой Царра. – Где же это видано, чтоб стражник узника радовал?
Он опустил руку и задумчиво добавил:
– Нет уж, мне лучше каши.
– Ты не хочешь есть дыню? – изумился Ахмак.
– Хочу.
– Чего не ешь тогда?
– Нельзя, – ответил Царра и хотел объяснить, почему, но передумал, по пустым глазам собеседника увидев, что говорить тому что-то бесполезно.
– Тогда мне дай, – моляще посмотрел Ахмак на вторую половину в руке странного человека, который отказывается есть сказочно вкусную дыню. Тот молча посмотрел на него и, положив свою порцию на каменный пол, отступил в сторону. Так кормят бродячих псов – и жалко их, вроде, но почему-то неохота касаться рукой грязной шерсти.
Царра брезгливо отвернулся от чавкающего сокамерника, который торопливо принялся есть, давясь непрожеванными кусками, словно опасался, что сосед передумает.  Но тот, подойдя к окну, задумчиво смотрел на море. Дым, появившийся утром, уже рассеялся, а он всё пытался найти этому разумное объяснение, чтобы занять себя и не вспоминать дразнящий аромат дыни. Но ничего путного придумать не смог и махнул на эту загадку рукой.
Таким был этот день, самый яркий из всех, проведённых путником в заточении. Остальные же были наполнены размышлениями в полном одиночестве – наихудшими из пыток, потому как нельзя было от них сбежать. С соседом разговоры не клеились. Не о чем с ним было говорить. Поэтому дни тянулись, слившись в один бесконечный день. Они стали похожими один на другой. Найденным в соломе гвоздём узник  отмечал их. Каждый вечер стёртым остриём он царапал плоский камень в стене, оставляя на его поверхности короткую черту, словно подводя её под прожитым днём.
Однажды он пересчитал их и с ужасом обнаружил, что прошёл почти месяц с тех пор, как он попал в Чертоги Молчания.
– Так больше нельзя! Нельзя так больше! – закричал он, до полусмерти перепугав своего соседа. Тот в панике забился в угол, а Царра подскочил к двери и принялся колотить в неё кулаком.
– Не надо, не надо, – пробормотал Ахмак, зарываясь в сырую тень и зажимая уши, чтобы не слышать истошных криков.
– Открывайте, гады! – надрывно орал его сокамерник. – Открывайте!
В ярости он дёрнул дверь на себя… и та отворилась…
Тонкий протяжный скрип, казалось, разорвал Вселенную. Царра окаменел, растерялся на миг, но затем, опомнившись, осторожно выглянул в коридор и никого там не увидел.
– Слушай, сосед, – обернулся он. – Дверь же не заперта.
Он посмотрел на скобы без засова и хмыкнул:
– Да она и не закрывается совершенно.
Взволнованный узник сделал шаг за порог и прислушался – никого. Полнейшая тишина царила в Чертогах Молчания. Было слышно только приглушённый шум прибоя у подножья скалы. Ни стражи, ни крысиного шороха, ни голосов.
– Пошли, что ли? – кивнул Царра в сторону распахнутой настежь двери. Увидев, как Ахмак в ужасе замотал головой, он изумился.
– Ты чего? Пошли!
– Нельзя, нельзя, – мотал головой его сокамерник. – Нельзя.
– Чудак – человек. Дверь же не запирается. Пошли, говорю.
Ахмак вжался всем телом в свой угол и закрыл лицо руками.
– Нет-нет-нет, – как заведённый твердил он, всхлипывая. – Нельзя!
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Царра, удивляясь глупости соседа, и уже из-за двери крикнул ему. – Прощай!
Он пошёл по долгому тёмному коридору, куда и сам не знал, но внутреннему голосу своему верил. Кому же ещё остаётся верить, когда верить больше некому
Коридор вывел узника во внутренний двор Цитадели. На её высоких стенах прохаживались стражники, но на арестанта, вышедшего из Чертогов Молчания и щурившегося от южного солнца, никакого внимания не обращали, словно того не было. Один, правда заметил его, но лишь кивнул приветствующе, и отвернулся.
Царра до конца не верил всему случившемуся в тот осенний день. Не верил, даже когда шёл по двору Цитадели, и удары сердца заглушали все звуки в мире. Казалось, все стражники должны были сбежаться на этот стук, но никто не спешил схватить беглеца. У ворот его тоже никто не остановил и, миновав стражу, Царра спустился по крутой тропинке вниз, к морю. Сбросив на пляже сапоги и рубаху, он пошёл к воде. Ступая босыми ногами по гальке, он улыбался, жмурясь от солнечных бликов, играющих на изумрудной глади. Небольшие волны мягко накатывали на берег, чуть тревожа мелкие камушки. Царра засмеялся, когда одна из них лизнула ему ноги, он ступил в воду и бросился в тёплые волны, чтобы смыть с себя грязь неволи. Он плавал, пока не устал, а после постирал одежду и опьянённый свободой и чистотой, побрёл в сторону города, ощущая всем телом свежесть от мокрой рубахи. Куда идти, его не особо волновало, равно, как не беспокоило и отсутствие денег. Главное, что снова была дорога.
Он решил сходить в трактир, в котором они с Бахтом остановились месяц назад, и из которого он попал в Чертоги Молчания. Надо было разузнать, что, собственно, произошло, и куда подевался хонанд.


Глава 30. Старый знакомый.

Нашедший свободу узник направился к городским кварталам. До них было рукой подать, стоило только пройти по высокому берегу в сторону вторившего прибою шума. Того самого, что Царра слышал, будучи в темнице. Шум становился всё громче и настырнее, с каждым шагом усиливаясь, пока не перекрыл собой голос моря. Исходил он от облака мельчайшей пыли, что, подобно горному туману, плыла над огромной ямой, по краю которой проходила тропа, ведущая из Цитадели в город.
Это были знаменитые Сухельпортские каменоломни, испокон веков дававшие превосходный камень, из которого многие поколения горожан возводили стены своих домов. На стенах карьера рабочие кайлами вгрызались в белоснежную с редкими розоватыми жилами скальную породу. Неотличимые друг от друга, по пояс обнажённые, с серыми платками на лицах, они походили на гигантских муравьёв, копошащихся на грудке затвердевшего белого мёда. Крупные куски камня отбивались и с грохотом летели вниз, поднимая тучи похожей на муку пыли. Как волки добычу, молотобойцы обступали их и разбивали на подходящие для дальнейшей обработки заготовки, которым усердные каменотёсы придавали необходимую форму. Затем волочильщики перетаскивали блоки к подводам, и строительный материал, о котором с таким восторгом рассказывал русобородый купец на старом Бронзовом тракте, отправлялся на продажу.
Обойдя карьер по верхнему краю, узник вышел на дорогу и, следуя за повозками с обработанным камнем, вошёл в город. Здесь он понял, что, совершенно не знает, где находится злополучный трактир, из которого он попал в Чертоги Молчания.
– Вот ведь незадача, – погладил он бороду, обводя задумчивым взглядом незнакомые дома.
– Эй, бродяга! Не стой на пути! – крикнул кто-то за спиной и Царра обернулся посмотреть, что происходит.
Оказалось, что обращались к нему. Прямо на него, не сбавляя хода, ехала гружёная камнем повозка. Чтобы не попасть под копыта тяжеловозов, он отскочил в сторону.
– Не зевай, парень! – с незлым смехом крикнул ему возница.
– Ты осторожнее, уважаемый, а то не ровен час…, – остановившись, сказал проходивший мимо человек. – Угодишь ещё под лошадь в такой день.
– В какой день? – удивлённо посмотрел Царра на подпоясанного широким кушаком незнакомца.
– Как в какой? – в свою очередь удивился тот. – Ты разве не знаешь? Большой праздник сегодня.
И, поняв, что говорит с чужеземцем, пояснил:
– Равноденствие.
– Ясно.
– Сегодня на Площади будет гуляние…
– Скажи, уважаемый. Куда идёт столько камня? – спросил Царра, глядя вслед удаляющейся повозке и не проявив ни малейшего интереса к предстоящему празднику.
– На строительство королевского замка. Его возводят в центре Сухельпорта, на месте разрушенного дворца Пульдара.
– Почему разрушенного? Войны же не было, как мне рассказывали.
– Не было…
– Кто же тогда его разрушил?
– Новый король. Не пожелал жить в палатах прежнего правителя.
– Вот оно что, – криво усмехнулся Царра. – Брезгует?
Его собеседник настороженно поглядел на него и невольно отпрянул от подозрительного незнакомца, который позволяет себе такого рода высказывания.
– Ну, всего тебе, – кивнул он. – Заговорился я с тобой.
И торопливо пошёл своей дорогой. Догадываясь о причине его спешки, бывший узник, с усмешкой поглядел ему вслед и медленно побрёл вдоль плотно стоящих зданий, образующих кварталы города.
Построенные со смежными боковыми стенами, двухэтажные дома не имели между собой зазора, за исключением арок, ведущих в просторные внутренние дворы. Со стороны улицы не было даже дверей, лишь длинные окна и стены из местного камня – слепящее белого, а также всевозможных оттенков розового и песчаного.
Влекомый любопытством, которое редко его покидало даже в самом трудном положении, Царра завернул в одну из арок. Входные двери, как оказалось, выходили вовнутрь закрытого с четырёх сторон двора, создававшего свой, отличный от внешнего, мир. Стены домов покрывал виноград, по подпоркам взобравшись на черепичные крыши. Вырытый посередине двора каменный колодец давал воду, которая бежала по глиняным трубам в два больших бассейна. У этих резервуаров стояли женщины с кувшинами и оживлённо беседовали, по привычке позабыв, зачем они пришли. Старики, как и в любом краю земли, наблюдали за происходящим вокруг, сидя на облюбованных ими каменных скамейках у колодца. Покачиваясь на верёвках, натянутых между столбами, вялилась засоленная рыба. В дальнем углу двора, в тени старого платана, вокруг невысокого столика сидели мужчины и играли в нарды, сопровождая каждый ход громким обсуждением. На печах, стоящих под открытым небом, в больших казанах и медных сковородках готовилась еда, аромат которой резко заставил желудок путника напомнить о своём существовании.
С тоской глянув на ближайшую к нему печь, Царра вздохнул и вернулся на шумную улицу. Он побрёл по ней, заглядывая в окна первых этажей, расположенных столь низко, что, любой прохожий мог бы без труда попасть в комнату, лишь переступив подоконник. Этим пользовались босоногие мальчишки, не желая тратить время на то, чтобы обходить внешнюю часть своего квартала. Прямиком с улицы они впрыгивали домой, где их встречала оплеухой разгневанная мать.
Царра долго ходил по Сухельпорту пока не утомился от созерцания быта местных жителей. В окнах он видел, как они сидели за столами, пили чай или же ели, и если не жаркое или рыбу, то виноград или дыню обязательно. При этом вид ног прохожих их ничуть не смущал.
Пройдясь достаточно по центральным улицам, путник вышел к его окраинным кварталам. Здесь уже не царил тот базарный дух, определявший облик города для всякого, кто попадал в него по северной дороге или через порт. Пристани располагались в центральной части широкого залива, горловина которого перекрывалась молом с двумя башнями, обозначавшими вход. Там же, куда вышел Царра, виднелись верфи с остовами больших ладей. Они походили на выброшенные морем скелеты неведомых существ, в чьих рёбрах копошились люди. Рядом находились многочисленные мастерские, обслуживающие постройку судов. В глубине двориков ремесленный люд пилил, строгал и сколачивал. В кузнецах по соседству не смолкал звон наковален. Перед их воротами чумазые подмастерья перетаскивали корзины с древесным углем, а также пересчитывали и связывали в десятки скобы и длинные четырёхгранные гвозди.
Побродив среди брёвен и канатных бухт, Царра снова вернулся в город. Не оставляя надежды разыскать тот самый трактир, он обошёл все кварталы, по крайней мере, ему так показалось, но тщетно.
Сказалась старая рана, расходившись весьма некстати. Боль запульсировала в груди, сбивая дыхание и растекаясь по левой руке сотнями иголок. В добавок от голода урчало в животе, и усталость свинцом налила ноги.
– Сейчас свалюсь просто здесь, – горько усмехнулся путник, чувствуя, как с каждым новым шагом становится труднее сделать следующий. Ему уже было всё равно, он был готов свалиться прямо на мостовую, лишь бы отдохнуть. И тут…
– Царра! Дружище!
Он поднял взгляд. Перед ним, радостно скалясь, стоял Дзван. В одеждах королевского сотника. Чуть похудевший с лица, без привычной бородки, но всё тот же Дзван. Ничуть не изменился. Только через левую щеку до самого лба тянулся белый шрам, резко выделяясь на загорелом лице. И глаза левого не было. Но это были лишь внешние изменения, неотъёмные спутники Времени, которые обозначают его течение. Труднее рассмотреть то, как человек изменяется в душе. Это иногда можно увидеть в глазах собеседника, но у того, что стоял перед путником, был лишь один, да и тот прищуренный.
– Приветствую тебя, сын Ларвая, – похлопал он старого знакомого по плечу.
– Здравствуй, – осторожно улыбнулся тот.
– Что так кисло? Не узнал?
– Да, нет. Узнал, Дзван. Как ты?
– Живой ещё, – весело засмеялся бывший купец и сразу же подхватил приятеля под руку. – Пошли, выпьем за встречу?
– Пойдём, – не стал возражать Царра. – Где здесь ближайший трактир?
– Зачем ближайший? Обидеть хочешь? Я приглашаю тебя в лучший из здешних кабаков!
– Лучший так лучший.
И они пошли, куда повёл русобородый. Сотник гордо ступал по улице и его спутник, шедший чуть позади, с неприятным удивлением замечал, как прохожие стараются поскорей убраться с их дороги. Они словно боялись одноглазого ратника облачённого в камзол с Короной, а тот и не скрывал надменной ухмылки.
Царре было неуютно идти рядом с Дзваном, но ничего ему не оставалось – в этом городе тот был единственным, кого он знал, хоть и странная тень пролегла между ними. Так бывает, когда через много лет встречаешь человека, Когда-то делившего с тобой хлеб и дорогу, но смотришь на него и не узнаёшь. Дело тут даже не во внешнем виде, а просто чувствуешь, что он почему-то совершенно чужой тебе человек. И уже не друг, а так, знакомец.
Пока они шли, Дзван рассказывал о своей жизни и службе, а его спутник слушал, чувствуя, что у него нет ни малейшего желания рассказывать о том, что он пережил. На вопросы приятеля он отвечал довольно размыто, но тому этого было вполне достаточно. Видимо, сотника интересовала не столько судьба старого знакомого, сколько радовало наличие собеседника, который вполне сгодился бы для того, чтобы стать свидетелем его достижений.
Ведь тем, кто любит похвастаться мало рассказать первому встречному о своём успехе. Гораздо большее удовольствие им доставляет возможность показать своё нынешнее положение тому, с кем они давно знакомы, кто знает, каким был его собеседник.
Свернув в узкую кривую улочку, они вышли на городскую площадь. В центре неё плотники сооружали деревянный помост, то ли сцену, то ли эшафот. В воздухе пахло свежими досками и морем, которое было хорошо видно с этой точки Сухельпорта. К нему от площади спускалась мощенная белой и синей плиткой широкая дорога. Она вела прямиком к порту, имея по своим краям дома из белого камня и ровные кипарисовые аллеи.
С городской площади также хорошо просматривалась и Цитадель, ведь та располагалась на возвышенности, господствовавшей над городом. От её вида бывшего узника передернуло, и неприятный такой холодок заполз под рубаху. В этот момент Дзван хлопнул приятеля по плечу, и тот вздрогнул.
– Ты чего? – удивился сотник.
– Ничего, – смущённо усмехнулся Царра, отворачиваясь от панорамы Цитадели.
– Нам сюда, – сказал Дзван. Он показал на двери кабака, что тесно прижался к трёхэтажному дому, сложенного из нежно–розового камня.
– Пиво здесь знатное!
По четырём углам площади стояли круглые каменные колодцы, основание которых было сделано в виде лавок. На ближайшей из них как раз у кабака, куда сотник вёл своего спутника, сидела старая женщина в чёрной одежде. Когда они проходили мимо, она окликнула их.
– Дайте крону, достойнейшие, – хрипло каркнула она. – И узнаете свою судьбу.
– Свою узнай сначала, – буркнул Дзван, недовольно зыркнув на старуху.
– Она мне не к чему, – оскалилась та редкозубым ртом.
Сотник вдруг остановился и с любопытным подозрением посмотрел на неё.
– Соврёшь, небось, старая, – усмехнулся он.
– Зачем мне врать? Ты ведь правду знать хочешь?
– Ладно уже. Говори, – сказал Дзван с весёлой улыбкой. – Ври, давай. Но ...
Он погрозил пальцем.
– Только складно давай.
И вынул из кармана куртки серебряную крону, показав которую гадалке, то ли в шутку, то ли всерьёз сказал:
– Не понравиться – повешу. Порадуешь, своими костями псов помойных.
Промолчав на это, старуха с кривой улыбкой схватила его за руку и принялась водить сучковатым сухим пальцем по линиям ладони.
– Ты хороший воин, храбрый, – сообщила она.
– Это мне и без тебя известно, – засмеялся сотник. – Ты скажи лучше, что ждёт меня?
Женщина сокрушённо покачала головой, словно пожалела о том, что связалась с варгрикским ратником.
– Кровь будет, много крови, – сказала она.
– Это тоже не новость, – хмыкнул Дзван. – За что же тебе крону платить? Ты золото выглядывай. Золото. Ну, видишь?
– И золото будет, – сказала гадалка.
Она склонилась над ладонью, словно вынюхивала что-то. Грязным ногтем она провела по линии судьбы, даже покрутила массивное серебряное кольцо на пальце, в который та упиралась.
– Будет ..., – голос её странно дрогнул при виде узоров на украшении и она посмотрела на варгрикского сотника уже с испугом.
– Много золота? – снисходительно усмехнулся тот.
– Тебе хватит, – отрешённым тоном сообщила старуха.
Она отпустила его руку и вдруг, поднявшись с лавки, пошла прочь.
– Старая! Деньги забыла, – сотник показал ей вслед крону, но гадалка даже не обернулась, свернув в первый попавшийся переулок.
Дзван удивлённо посмотрел ей вслед и махнул рукой.
– В этом городе слишком много безумцев, – пробормотал он. – Надо будет навести здесь порядок.
С этими словами сотник отворил тяжёлую дверь и первым ступил в просторный зал. Его спутник вошёл следом, с замиранием сердца ещё раз оглянувшись на свою бывшую темницу.
– Так какими судьбами, бродяга? – спросил Дзван, когда они устроились за липким от пролитого пива столом.
– Из Хатиза иду, – уклончиво ответил Царра и поморщился, попробовав пальцем присохшие потёки.
– Лучший, говоришь? – с ироничной усмешкой хмыкнул он. И у сотника нервно дёрнулся глаз.
– Трактирщик! Собака! Душа кошельная! – крикнул он, стукнув кулаком по столу, и заорал в сторону кухни. – Да протрите стол, собаки! Позорите меня!
Галдящие завсегдатаи на мгновение затихли, повернув головы в сторону грозного посетителя, и сразу же вернулись к своим делам, продолжив пьянствовать. Ничто не могло отвлечь их от привычного занятия.
Стоило Дзвану гаркнуть, и в мгновение ока шустрая молодка, подбежав к их столу, принялась протирать его мокрой тряпкой.
– Давно бы так, – буркнул сотник, но уже не грозно, а более добродушным тоном, оттаивая при виде пышных форм служанки.
– Чего угодно господам? – учтиво улыбнулась та, повернувшись к нему своим бюстом, который едва сдерживался белым кружевным передником.
Сотник на миг потерял дар речи, вперев единственный  свой глаз свой в арбузные груди служанки.
– Так, чего изволят господа? – повторила та, хихикнув.
– Пива тёмного, – выдавил из себя Дзван. – Четыре кружки.
– Вас же двое.
– Но каждый двух заменит.
– За столом? – пошутила молодка.
– Не только, красавица, – расплылся в улыбке сотник, еле отлепившись от её передника.
– Сейчас принесу вам пива, раз такое дело! – засмеялась служанка и удалилась, покачивая бёдрами.
– Видал? – переведя дух, воскликнул Дзван и снова оглянулся, чтоб взглядом проводить девицу до кухни.
– Видал.
– Который раз сюда прихожу ради неё…
– Вот тебе и пожалуйста. А говорил, , что пиво тут знатное, – усмехнулся Царра. – Выходит, что соврал?
– Пиво везде хорошее. Плохого просто нет.
– Правда твоя.
– А вот второй служанки такой не найти. Только капризная. Я и так до неё, и сяк, а она все никак не желает ответить взаимностью.
– А ты говорил с ней на этот счёт?
– Нет ещё. Всё как-то не получается.
– Неужели времени не хватает?
– Скорее храбрости, я бы сказал.
– Что я слышу? Ты же воин…
– Э-э, не скажи. Одно дело из врага душу вибить, и совсем другое – вытянуть из себя нежное слово.
– Что там мудрить? Сказал бы напрямую и все дела. Человек ты видный – не откажет в ласке.
– Мудрить… Ничего я не мудрю, – буркнул Дзван, оглядываясь на двери кухни. – К чему вообще что-то говорить? У меня же всё на лице написано.
– Тогда долго ждать придётся.
Дзван вздохнул и сменил тему.
– Так из Хатиза, говоришь? А Бахт где?
– Не знаю. Я в…, – Царра запнулся.
– Что «ты в…»? – прищурился Дзван, глядя на собеседника.
– Я в Сухельпорте с ним попрощался, – неловко увильнул тот, сам себя ругая на чём свет стоит за неумение врать.
– Ну, в Сухельпорте, так в Сухельпорте, – прекратил расспросы сотник, опять плотоядно впившись взглядом в служанку, которая принесла заказ и, игриво стрельнув в их сторону карими глазками, ушла к другому столу.
– Женюсь на ней. Клянусь Небом, – прошептал Дзван, в блаженстве закатив под лоб уцелевший глаз.
– Ты, вроде, от женитьбы сбежал когда-то, – с ироничной усмешкой сказал Царра.
– Так то ж когда было, – равнодушно махнул рукой сотник. – Сейчас всё по-другому.
– Всё меняется, – улыбнулся его собеседник.
– Это точно.
– Давай, за встречу, – Царра поднял своё пиво, и они чокнулись.
– За встречу! – Дзван опрокинул кружку и большими глотками осушил её до последней капли. Его собеседник не отстал и тоже поставил на стол уже пустую посуду. Взяли по второй.
– За Короля Варга! – вызывающе провозгласил сотник, колючим взглядом окинув трактир. Все спешно поднялись со своих мест, и дружно выпили до дна за здоровье нового правителя.
Дзван криво усмехнулся:
– Так то.
Царра слегка пригубил пиво и поставил кружку.
– Так ты в Сухельпорте теперь служишь? – спросил он, не глядя на собеседника.
– В нём, родимом, – кивнул тот, явно не очень то радуясь этому обстоятельству. – Кто бы мог подумать… Кстати, к соседу своему недавно наведался…
– У которого деньги одалживал?
– К нему, – оскалился сотник, и единственный глаз его нехорошо блеснул из-под прикрытых век. – Напомнил ему и о старом долге своем, а заодно и о налогах королю. Рад был бедолага, что всё не забрали.
– Земляки, поди, тобой очень гордятся, – с тщательно прикрытой иронией усмехнулся Царра.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что «большим» человеком стал. Сотник.
– Да. Сотник.
– А был десятником тогда…
– Был… Я и купцом когда-то был… Война – лучший путь к продвижению по службе. Спасибо королю Варгу, что оценил мои заслуги, – довольно закивал захмелевший Дзван, не поняв издёвки, что спрятал в своих словах его собеседник.
– Да, – пробормотал тот. – Спасибо королю.
– Пусть пошлёт ему Небо долгих лет жизни, – продолжал сотник, поднося к губам кружку. – И долгого царствования ему и его сыну…
– Сыну? – удивился Царра.
– Ну, да. Сыну короля Варга, наследному принцу Люкке. Королева Фат разрешилась от бремени месяц назад.
– Понятно.
– Что тебе понятно? – насмешливо скривился Дзван.
Хмель уже ударил ему в голову, и он стал напоминать того самого разорившегося купца из норгардского кабака.
– Что родила, понятно, – сказал его собеседник, стараясь говорить как можно спокойнее.
– Хм… Родить, она родила, да вот неприятность – немногим раньше срока, – понизив голос, сказал сотник. – Если быть точным, то на месяц.
– И что с того? – пожал плечами Царра. Ему было как-то всё равно, как разродилась королева.
– Ты спрашиваешь? – его собеседник в изумлении стукнул по столу рукой.
– Мне до этого нет ровным счётом никакого дела.
– Это понятно. Ты тут не причём. Это касается исключительно короля. Но вот бароны уже шепчутся…
Дзван вдруг запнулся, словно поняв, что говорит лишнее. Он вскочил на ноги и, демонстративно повернувшись к люду в трактире, заорал:
– За Короля Варга и принца Люкке!
Все присутствовавшие вновь встали, поднимая полные кружки повыше, чтобы показать пьяному ратнику свою преданность Короне. Тот засмеялся недобро и снова сел за стол.
– Прижали мы их, – довольно процедил он, допивая своё пиво.
– Кого их? – спросил Царра, чувствуя, как в голове начинает шуметь.
– Да этих грязных виноградарей, – сотник презрительно кивнул в сторону посетителей трактира. – Взяли мы Сухельпотр за…
И хохотнул, показывая, как он держит снизу город, сжимая в своей пятерне что-то объёмное.
– Ты ж сам, вроде, из местных, – прищурился Царра.
– Был когда-то, – равнодушно скривился Дзван. – Да весь вышел.
– А теперь?
– Теперь я ратник Короны, служу верой и правдой Варгрику и его повелителю. Я – сотник Внутренней Стражи, – он с гордостью поднял руку с кольцом и показал собеседнику.
– Ты же был в арбалетчиках…, – напомнил ему тот, мимоходом разглядев на перстне рельефное изображение треугольника вписанного в круг. В центре узора виднелась уже знакомая корона.
– Был. И десяток мой – тоже, – хмуро ответил Дзван. – Никто из моих с поля не вернулся, а я глаз там оставил.
Он промочил горло, пересохшее вдруг от воспоминаний. Можно было подумать, что ещё не совсем огрубела душа варгрикского ратника. Но это всего лишь пересохло в горле, не более того.
– Один из степняков достал меня своим ятаганом – гад, – с кривой улыбкой сказал сотник. – Ох, и теснили же нас, крепко теснили, еле выстояли.
– Ну, выстояли же…
– Если бы не конный отряд, налетевший на южан с тыла – пришёл бы конец и мне.
– Повезло тебе, – усмехнулся задумчиво Царра.
– Не то слово, – кивнул Дзван и зло оскалился. – Но ничего. Мы и до них скоро доберёмся.
Он придвинулся к собеседнику и сказал тому полушёпотом, словно открывая страшную тайну:
– Мы собираем здесь флот, и на Гранцмунде – тоже. Скоро пойдём в Хатиз, морем к устью к Вешруд, а там… Вверх по реке… До Поххара, до Шималхара, до всех их варварских городов, а уж после и до степняков доберёмся. В Устухане уже ждут приказа. Поквитаюсь тогда с ними за свой глаз.
– Зачем же Варгу понадобился Хатиз?
Дзван подмигнул собеседнику и хихикнул:
– Стало тесно ему в своём королевстве.
Царра ничего на это не сказал, хмуро допил пиво и крепко задумался над словами сотника. Когда же тот попёрся на кухню вдогонку за своей пышногрудой зазнобой, он воспользовался хорошей возможностью выскочить из трактира. Плюнув под ноги, он выругался про себя, зло поглядел в сторону шумного сборища на площади и направился прочь из Сухельпорта без денег, пеший и голодный.
Он шёл по пустынной дороге мимо пологих холмов с террасами засаженными виноградом. Старая лоза, заботливо подрезанная и подвязанная, толщиной своего ствола напоминала скорее дерево, чем куст. Стройные линии виноградников отходили от дороги, полностью покрывая южные склоны. С обратной стороны каждого холма находилась давильня, сложенная из дикого камня и крытая свежей соломой.
В одном из виноградников, на ближайшем к дороге кусте, Царра увидел забытые сборщиками кисти. Оглянувшись по сторонам, он, словно вор какой-то, сорвал две большие грозди и торопливо пошёл по дороге, на ходу обрывая губами удивительно сладкие ягоды. Солнечный свет просвечивал крупные, растрескавшиеся от зрелости, медово-жёлтые виноградины. Сок брызгал из них, стекая по подбородку и пальцам, сладкий липкий сок, уже выдавленный в бочки и перерождающийся сейчас в чудесное вино, то самое, что он пил минувшей зимой в замке короля Варга. Вину ведь всё равно, кто будет им наслаждаться, а винограду – кто соберёт его по осени.
Утолив ненадолго свой голод, путник шёл без остановок до самого заката, миновав виноградники, а ночь, что застигла его в пути, он провёл в копне соломы, на давно убранном пшеничном поле.


Глава 31. И вновь Бахт.

Утром Царра проснулся оттого, что кто-то дышал ему в лицо. Осторожно приоткрыв глаза, он увидел над собой морду вороного. Конь радостно фыркал и тёплым дыханием щекотал щёки старого друга. Тот не поверил своим глазам:
– Хиск! Это ты?
– Он это, – послышался знакомый голос. – Он.
Высунувшись из стога, путник увидел своего пропавшего товарища.
– Дружище, – выдохнул он, и голос его дрогнул. – Бахт…
Тот улыбнулся:
– Вот только слёз не надо.
– Слёз, – прошептал Царра, выбираясь из стога. – Какие слёзы?
– Садись скорее на коня, и поедем, – сказал хонанд.
Сказал спокойно, словно они и не расставались.
– Дорога всё ещё перед нами.
– Да-да, – согласно кивнул его товарищ и тайком вытер глаза. – Конечно. Дорога ждёт.
Он вставил ногу в стремя и легко впрыгнул в седло, в полной мере ощутив, как истосковался по своим друзьям, и как сильно их ему не хватало.
Без ненужных разговоров путники направились на север. Бахт на ходу вынул из своей сумки завёрнутый в тонкую лепёшку кусок овечьего сыра и протянул другу.
– На вот, поешь. Поди, от самого Сухельпорта натощак шагаешь.
– В Цитадели хорошо кормили, – усмехнулся Царра. – Теперь ещё долго ячменной каши не захочется.
С понимающей улыбкой хонанд смотрел, как товарищ утоляет голод. Затем протянул ему флягу с вином. После двух больших глотков путник почувствовал, как силы снова возвращаются к нему.
– Ты где пропадал? – спросил он, вытерев рот рукавом и передавая назад флягу.
Бахт проверил, хорошо ли та закупорена и махнул рукой:
– Улаживал кое-какие дела в окрестных деревнях.
– Дела!? Какие могут быть дела!? Ты знаешь, где я был!?
– Знаю, – спокойно ответил хонанд.
– Если знаешь, то чем же занимался всё это время? Почему не помог?
– Права не имел.
– Что значит «права не имел»? Я загибался там, Бахт.
– Но не загнулся же.
– С ума чуть не сошёл.
Хонанд улыбнулся и с наигранным подозрением искоса посмотрел на товарища.
– Точно не сошёл?
– Шутишь, да?
– Ну, почему же шучу? Всерьёз волнуюсь о твоём душевном здоровье.
– Не знал бы тебя столько времени, ей–ей, дал бы тебе по морде.
– Мне, значит, повезло, что я твой старый друг.
– Вот-вот, именно так.
Царра не умел долго сердиться, да, собственно, и не сердился он. На друзей, ведь, не сердятся, чтобы они не сделали. Тем более, всё осталось позади.
Что такое месяц в неволе, когда сидишь у окна и ждёшь неизвестно чего или вообще ничего не ждёшь? Вечность. И что месяц неволи, когда снова идёшь по осенним полям? Не было его вовсе. Месяца этого. Не было.
– Почему мы не едем к мудрецу, что на острове живёт? – видя, что они уходят от побережья, спросил Царра у товарища.
Тот ответил, погладив бородку:
– Нет в этом более надобности. Опоздали мы к нему.
– Значит, на север? – вздохнул путник.
Бахт утвердительно кивнул и улыбнулся:
– На север. Домой.
– Домой…
Друзья поехали по торговому пути, соединяющему Сухельпорт с Норгардом. Хонанд так и не ответил, где пропадал, пока его товарищ томился в Цитадели, а на вопрос о том, как тот туда попал, весело засмеялся.
– Ты не помнишь разве?
– Чего я спрашиваю, по-твоему? Вспоминал–вспоминал и только смутный кусок восстановил.
– И что именно?
– Помню, о Варге мы говорили что-то.
– Было дело.
– Я завёлся, зацепился с каким-то незнакомцем.
– Совершенно верно.
– С кем?
– Да со стражником.
– Это не с тем, что бедолагу – виноградаря вязал?
– С ним самым.
– И что?
– Слово за слово, дело пьяное. Двинул ты его кружкой прямо по темени.
– Ай-яй!
– Вот тебе и «ай-яй». Тебе «ай-яй», а бедняга так чувств и лишился. Я не сразу сообразил, что хрястнуло – глиняная кружка или голова его.
– Кружка хоть пустая была? – попытался пошутить Царра. – Допил я? Было бы жалко переводить такое славное вино.
– Допил, не переживай. Иначе бы не двинул…
– За драку, значит, и забрали меня?
– Да, нет.
– За что же тогда?
– Служаночка там была ещё. Не помнишь? Смугленькая такая, – хонанд весело щурясь, прицокнул языком. – Симпатичная!
Услышав это, Царра переменился в лице и снова вспомнил, забытую было за время заточения в Цитадели, тоненькую девичью фигурку, плывущую через царящий в трактире бардак. Чёрные, как ночь, волосы мелкими–мелкими кудряшками витые и губы, пухленькие, алые такие, словно спелые вишни. Его бросило в жар.
– И что? – хрипло спросил он.
– Вот тут я не знаю, – развёл руками Бахт и хитро прищурился. – Ты, как прикипел к ней взглядом, всё твердил, что на Зарину похожа, а после догонять пошёл.
– Зарину…, – в отчаянии прошептал Царра и вопросительно посмотрел на друга. – Догнал?
– Не знаю, дружище, – улыбнулся тот.
Царра прикусил губу и простонал с тоской:
– Видать, догнал.
– Молодец, значит, – засмеялся Бахт.
– Да, уж, молодец, – горько усмехнулся его товарищ и задумался крепко над тем, что происходило с ним в последнее время. И хоть видимых перемен не наблюдалось, но присутствовало неотвязное чувство, что всё идёт как-то не так, как-то неправильно. Не то, чтобы совсем уж навыворот, но хотелось, чтобы было всё как-то по-другому, иначе. Но и как должно быть правильно, тоже было непонятно. К тому же в груди чаще стало болеть, будто растревоженную рану на душе сшивали наживую не очень острой иглой.
Вот и сейчас. Он осторожно потёр в области сердца и поморщился. Проклятая рана настойчиво давала о себе знать.
– Чем ты в Чертогах Молчания занимался? – спросил Бахт своего посмурневшего товарища.
– Томился, – буркнул тот.
– И всё, что ли?
– Всё больше думал. Вспоминал. Когда времени много, только и делать остаётся, что размышлять.
– До чего же ты додумался?
– Свободу стал ценить.
– Свободу? – заинтригованно вскинул брови хонанд. – Любопытно. Что же для тебя свобода?
– Возможность идти, куда хочешь, – ответил Царра, весьма удивлённый таким простым вопросом.
– Вот так истина тебе открылась, – снисходительно хмыкнул его собеседник.
– Что тебя рассмешило?
– Многие так полагают… И ты тоже.
– Разве не так?
– На этот счёт есть и другое мнение…
– Интересно знать, какое.
– Может, быть свободным, это стен не замечать? – спросил хонанд, с хитрой улыбкой глядя на товарища.
Тот усмехнулся. Он уже привык к этому прищуру. Когда Бахт так смотрит, значит, затеял что-то.
– Может и так, – согласно пожал Царра плечами.
– Только так и может.
– Но куда лучше вообще свободы не лишаться.
Хонанд звонко рассмеялся и потрепал того по плечу, довольный тем, что тот извлёк урок из своего заточения.
Они поехали мимо пустых виноградников и осенних садов, которые, не смотря на ещё тёплые дни, принялись стремительно желтеть. Осень торопилась на юг и споткнулась, как вино из бутылки, пролив на землю вязкую грусть. Она долго висела в воздухе, словно густой туман, и ею очень тяжело дышалось. Вскорости она полетела по ветру тонкой паутиной.
На дороге попадалось всё меньше людей. Норгард ещё не отстроился, и купцам было без надобности туда ехать. Теперь торговля шла с заморскими землями и Хатизом, а о Бухте Норнат на время забыли. Но постоялые дворы на некогда людном северном пути не пустовали, хоть зимняя война и потрепала эти края довольно изрядно. Трактиры были полны ратников Короны, превратившись в перевалочные пункты, на которых хранилось продовольствие и снаряжение. Они обеспечивали всем необходимым колонны, идущие маршем к южному побережью. Пару раз путники встречали колонны и обозы в сопровождении конных сотен. Каждый раз Бахт издали замечал облако пыли и давал команду свернуть с дороги. Тогда друзья незамеченными пережидали в стороне. И надо сказать, что эта мера не была лишней, если учесть, что их наверняка искали.
Странно, но у Царры, сражавшегося некогда бок о бок с варгрикскими ратниками, вид последних вызывал только непонятную злость. Наблюдая за одной из таких колон, он как-то процедил сквозь зубы:
– На Сухельпорт идут, к морю.
– Куда ж ещё. Здесь одна дорога…
– Оттуда на кораблях к устью Вешруд, а там – в Поххар или Дикие Степи. Как уже король решит.
– Почём знаешь? – удивлённо покосился на него хонанд, до этого с безразличием созерцавший проходившую мимо воинскую силу.
– Да знакомец один нашептал.
– Кто таков?
– Помнишь Дзвана?
– Конечно.
– Встретил его в Сухельпорте. Он мне и поведал «страшную» тайну про то, как собирается король Варг идти на Хатиз.
– На Хатиз?
– Ну, да.
– Зачем?
– Сам как считаешь? Явно, не к Акилю за советом.
– Не сидится ему в Крунеберге, – задумчиво усмехнулся хонанд. – Вишь, куда замахнулся.
– Деда решил переплюнуть, – оскалился его спутник и вдруг замер, вглядываясь в ряды проходящих ратников. Знакомая фигура шагала в строю, держа на плече тяжёлое пехотное копьё.
– Мне кажется или это и вправду Накиль? – удивлённо спросил он.
– Где? – Бахт шарил взглядом по колонне, не зная, куда именно смотреть.
– Да вот там, – рукой показал его товарищ. – Видишь? Крайний слева в первой шеренге.
Хонанд внимательнее пригляделся и вскрикнул:
– Как есть, он!
– Живой, значит, – радостно улыбнулся Царра, но улыбка тут же померкла, когда он вспомнил, куда именно направляется внук перевозчика.
– Как странно сплетается жизнь, – прошептал он.
– Что? – встрепенулся Бахт и посмотрел на него. – О чём это ты?
– Я говорю, удивительно сплетается жизнь. Мы сражались против одного врага, а теперь прячемся от бывших соратников.
– Ничего удивительного здесь нет. Как нет ни врагов, ни товарищей.
– Что ты такое говоришь?
Хонанд многозначительно промолчал, но его товарищ не собирался успокаиваться.
– Как же это может быть? – настойчиво спрашивал он, пытаясь поймать взгляд собеседника. – Что же ты такое говоришь?
Колонна уже прошла и едва последние ратники скрылись в облаке дорожной пыли, путники выехали из своего укрытия. На дороге осталось множество следов ног и копыт. Бахт внимательно присмотрелся к ним.
Его товарищ удивлённо поинтересовался:
– Что ты там ищешь?
И, вспомнив Норгардский тракт, спросил с усмешкой:
– Подкову на счастье?
– Она мне не к чему, – задумчиво ответил хонанд. – Я ищу ответ на твой вопрос.
Он показал рукой вниз и спросил:
– Что видишь?
– Следы, – равнодушно пожав плечами, ответил Царра.
– Старые следы, – поправил его спутник и уточнил, словно это имело какое-то особое значение. – Затоптанные свежими.
– Ну и?
– А вот и наши, – Бахт кивнул через плечё на отпечатки подков их коней.
– Так что с этого?
– Есть Дорога, и есть те, кто по ней проходит. Мы идём в одном направлении, кто-то в другом, а кто-то вообще нам наперерез. У каждого своя цель Пути, у тебя, у меня, у любого из идущих. Она определяет, куда мы движемся.
– Это и так понятно.
– Пути могут быть разные, их определяет цель, но Дорога… Дорога – одна на всех. Мы все идём по ней и полагаем, что главное прийти куда-то…
– Разве это не так?
– Придём, не придём – совершенно неважно. Мы ступаем на Дорогу и идём к своей цели лишь для того, чтобы оставить следы. И всего то. Единственное, что имеет значение, – хонанд сделал ударение на конце своей фразы, – оставить следы. Мы должны идти, чтобы этот вечный узор оставался вечным.
Царра не нашёл, что сказать. Он посмотрел вниз на дорожную пыль, оглянулся назад на цепочки из отпечатков конских копыт, затем – на Бахта. Тот хитро так прищурился, ожидая нового вопроса, но его товарищ ничего не спросил.
– Поехали лучше, – буркнул он. – Дни сейчас короткие.
– Поехали.
Друзья продолжили путь, и шли до самых сумерек, пока не устроили ночлег на пустынной возвышенности. На ней не было почти ничего, кроме небольшого ручейка, что  весело журчал, выбиваясь из-под корней старой яблони.
– Хорошее место, – одобрил Бахт стоянку.
– Хорошее, – согласился Царра, с волнением увидев вдали родные ему горы.
– Да, да. Ты почти дома, дружище, – усмехнулся хонанд, поймав взгляд товарища.
Тот задумчиво кивнул, погладив бороду. На что Бахт рассмеялся.
– Слушай! Да ты в Цитадели зарос как дед, – сказал он. – Давай побрею?
Царра не стал возражать и послушно присел у ручья, подставив другу подбородок и щёки, которые тот быстро намылил и принялся осторожно скоблить. Лезвие бритвы с тихим хрустом снимало волосы, обнажая незагорелую кожу.
– Осторожнее, – морщился отвыкший от бритья путник, чувствуя, как печёт нежное горло.
– Терпи, терпи.
Отросшие в странствиях волосы вместе с пеной падали в ручей и медленно уплывали прочь. Царра этого не видел, но слышал, как товарищ стряхивает их с бритвы.
– Просил же! – вскрикнул он от боли.
– Извини, пожалуйста, – хонанд краем своего рукава вытер кровь, что выступила из небольшого пореза. – Острая очень.
– Конечно острая, – буркнул его товарищ. – Не хватало, чтобы ты ещё и тупой бритвой меня скоблил.
Бахт засмеялся в ответ.
– Сиди тихо.
Он закончил бритьё и с довольной улыбкой немного отодвинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой.
– Знали бы короли, что настоящая власть не у них, – сказал он. – А у придворных брадобреев.
И осторожно вытер бритву о ладонь.
Царра умылся в ручье, разглядывая помолодевшее своё отражение и чувствуя под пальцами непривычно гладкие щёки.
– Спасибо, – сказал он товарищу.
– Может в цирюльники податься? – шутя, ответил тот.
– Не стоит. Цирюльник из тебя так себе, – засмеялся Царра, придерживая порез, чтобы остановить всё ещё выступающую на скуле кровь.
– Ну, нет, так нет, – подмигнул ему Бахт.
Они принялись готовиться к ночлегу. Хонанд расседлал коней, а его друг насобирал дров и развёл огонь. Они приготовили нехитрую пищу и, насытившись ею, тихо беседовали. Вороные неспешно ходили кругами и кормились яблоками, которыми была щедро усыпана земля под деревом. Царра посмотрел на Хиска, с удовольствием хрустящего сочными плодами.
– Какой богатый урожай, – хмыкнул он, поднимая с земли два яблока. – Крупные, не смотря, что дички.
Он подошёл к ручью, помыл их и бросил одно своему другу. Тот на лету поймал угощение и хитро прищурился, разглядывая краснобокий плод. Затем разломал его пополам, и на ладонь ему высыпалось несколько зёрнышек. Он взял одно из них и показал своему товарищу:
– Ты только посмотри на него, дружище.
Тот, жуя, пригляделся и сказал:
– Семечко. И что?
– Ты представь только, что оно станет деревом и тоже принесёт плоды.
– И что? – Царра вопросительно смотрел на друга.
Тот кивнул на старую яблоню:
– И это дерево когда-то было зёрнышком.
– Было.
– Если ты протянешь нить от зёрнышка к зёрнышку, увидишь, как неразрывно Время. И то, как яблоня, рождаясь из семечка, сама рождает целый мир и со временем высыхает, а жизненная сила её продолжает путь в тысячах других семян. Представь, что все они единое одно и вместе с тем каждое живёт отдельно.
Царра проглотил прожёванный кусок и отложил оставшуюся половинку. Он внимательно слушал товарища.
Тот бережно положил яблочное семечко на землю и закончил:
– С людьми та же история. Они самости в непрерывном потоке Времени. Звенья в цепи, соединяющей Прошлое и Будущее. Необычайно долгой цепи, начало и конец которой теряются в тумане.
Хонанд с неуловимой улыбкой на губах, смотрел на друга, пронизывая его своим синим взглядом.
Царра почесал подбородок и спросил:
– К чему это ты всё говоришь?
– Чтоб ты понял и не боялся…
– Не боялся чего?
– Конца Дороги.
– С чего ты взял, что я боюсь?
– Боятся все. Они спрашивают себя, зачем и куда идут, в чём смысл их Пути. Одни приближают его конец, другие всячески оттягивают, но все к нему приходят. И очень важно знать, что Путь, пройденный тобою, имеет смысл.
– Полагаешь, он есть? Смысл этот?
– Ну, ты и спросил! Конечно, есть. Ты можешь его не видеть, можешь даже считать, что его вовсе нет, но твоя Дорога – полна смысла, равно как и её конец.
Хонанд закончил с рассказом и, постелив себе, прилёг. Царре же досталась бессонная ночь, которую он провёл в раздумьях, переворачиваясь с боку на бок и иногда засыпая. Всё не шли из головы слова товарища.
– Полна смысла, Бахт сказал, – шептал он, глядя на осенние звёзды.  – Полна смысла. Что может это значить?
Он чувствовал, что знает ответ, почти понял то, что хотел сказать его друг, но высказать это, выразить в словах ему не удавалось. И это тяготило больше всего. Ведь знанию, которое хочет выйти к людям, следует прикрыть свою наготу, дабы не смущать непривыкших к ней. И так трудно подобрать для неё подходящее платье. Истина, облачённая в пышные одежды из мудрёных слов, похожа на дитя. Золотом расшитые ткани сковывают движения, а длинные подолы так и путаются под ногами, из-за них легче лёгкого упасть в грязь на виду у всех, став посмешищем праздных зевак. Нет. Платье истины должно быть простым, как льняная рубаха или кольчуга. Ну, или саван. Кому как удобнее.
Царра промучился до полуночи, пытаясь найти простые и точные слова, ибо это было очень важно – рассказать другим, а, значит, и себе, то, что ощущаешь. Ему казалось, что если он уснёт, то уже не вспомнит того, что чувствует сейчас.
Нашёл ли Царра нужные слова, никто не знает, но заснул он с улыбкой на устах.


Глава 32. Путь домой.

С каждым шагом Хиска, его седок становился ближе к  своему дому. Печаль давила на сердце, и предательские слёзы подкатывали к горлу, когда он думал над тем, что там никто его не встретит.
– Что же делать? – прошептал он в один из вечеров, что путники проводили у огня под открытым небом.
– В смысле? – не понял хонанд, пошевеливая угли концом обгоревшей палки.
– Что мне делать, Бахт? Я так и не нашёл Места Без Времени. Даже не узнал дороги. Уже год прошёл, а я всё так же далёк от своей цели, как и был.
– Но ты же ещё в Пути.
– Я на пути домой, мой друг, а Безвременье так и осталось для меня тайной.
– Не печалься раньше времени.
– Я не печалюсь, просто грустно от того, что не нашёл того, что искал.
Бахт хмыкнул, покачав сокрушённо головой, как порой качают седые старики, когда при них говорят какую-нибудь глупость.
– Хм. «Не нашёл», – буркнул он.
– Ты хочешь поспорить, мой друг? – заставил себя улыбнуться Царра. – Как всегда.
– Спорить я не намерен, – ответил ему хонанд. – Послушай лучше историю, которую я слышал когда-то от Бархлика.
– Давай.
– Однажды, никто не помнит точно, когда это было, да это и неважно совершено. Какая, по сути, разница, в какие времена это произошло. Всё повторяется в этом мире. И было ли это в седые времена или недавно – неважно.
– Ты к делу ближе, – усмехнулся Царра.
– К делу. Пришёл один человек к мудрецу и попросил его подсказать, где раздобыть ему денег.
– Кто же с такими просьбами к мудрецам ходит, лучше к менялам на базар…
– Ты можешь послушать? Не перебивай.
– Больше не буду.
– Старик велел ему пойти и выбрать себе коня из табуна, что пасся неподалёку. Человек так и сделал, выбрал себе крепкого жеребца и подвёл к мудрецу, а тот вынес ему из своего дома седло и уздечку.
«Теперь он твой», – сказал ему мудрец, оседлав скакуна.
«Зачем он мне?» – удивился человек.
«Иди с миром, добрый человек, ищи то, чего хочет твоя душа, и возвращайся, когда найдёшь», – такой был ответ.
– И он ушёл? – Царра забыл о своём обещании молчать.
– Что ему оставалось делать? Ушёл, конечно же, человек.
– Ну да, действительно… Что же ещё ему оставалось.
– Ушёл он, весьма недовольный таким ответом, ибо совета не получил, а в место этого приобрёл коня. Кому же такое понравиться? Поначалу он хотел жеребца продать, но жалко стало расставаться с таким животным, ведь он успел заглянуть в его умные глаза. Неосторожный, скажем прямо, поступок, если собрался с кем-то расстаться. Стал человек думать, как ему быть. Пахать на скакуне нельзя, ведь тот конь был не для пахоты, в телегу тоже не запряжёшь. Пришлось отправиться в путь человеку, и целый год он странствовал по свету. Человек увидел многое, многое услышал, многих людей повидал, а уж сколько дорог прошёл!
– Как я, прямо, – усмехнулся Царра.
Его друг кивнул и продолжил:
– И вот через год, вновь пришёл человек к мудрецу.
«Ну, что, уважаемый? – спросил тот с улыбкой. – Нашёл, что искал?».
«Нашёл», – ответил человек и рассказал, что, странствуя по свету, многое узнал о жизни и понял суетность своего желания быть богатым.
« Что так?» – усмехнулся мудрец, поглаживая седую бороду.
«Богатство – не в золоте», – был ответ человека.
«А в чём же?»
«Сам знаешь».
Старик довольно засмеялся в ответ, а человек поблагодарил его за науку и, вернув коня, пошёл своей дорогой.
– В чём же суть твоего рассказа? – пожал плечами Царра.
– Суть, – улыбнулся его товарищ. – Суть, мой друг, в том, что подковы то у коня и стремена на седле были из чистейшего серебра.
Поняв смысл притчи, Царра весело засмеялся и спросил:
– Ты их сам придумываешь, или как?
– «Или как», – передразнил хонанд с усмешкой и ответил. – Бархлик мне рассказывал. Он их много знает.
– Он что, сказочник?
– Сказочник, только сказки у него не простые, а сказки–искательницы.  И сам он Искатель.
– Как это?
– Это наши сказки. С их помощью мы разысскиваем своих соплеменников. Простой человек послушает и посмеётся, а хонанд всё поймёт, – пояснил Бахт и закончил. – Видишь теперь, что ты рано или поздно найдёшь то, что должен? Даже если ищешь совершенно не то, да ещё и не там вовсе. Так что, выше нос!
– Удивляюсь тебе, дружище, – вздохнул Царра. – Ты пытаешься меня подбодрить, но ведь сам знаешь, что путь, который я проделал, оказался тщетным. Просто признай это. Ведь всё было зря.
– А я удивляюсь тебе, мой упрямый друг. Я рассказывал, рассказывал тебе на ночлеге у яблони, а ты всё пропустил мимо ушей. Ты меня, конечно же, извини, но ты – осёл.
– Кто?
– Осёл. Животное такое. Весьма упрямое. Ты видел его в Хатизе.
– Это с ушами который?
– С ушами, с ушами. Ты тоже с ушами. Я тебе говорю, да ты всё мимо них… Как всегда, меня не слушаешь.
– А-а-а… Знаю, что ты мне скажешь. Знаю. Опять будешь говорить мне про гору?
– О ней самой.
– Я всё понимаю, мой друг. Не обижайся, я просто устал.
– Знаю. Нето отвесил бы тебе хорошую оплеуху.
– Отвесь тогда.
– Думаешь, поможет?
– Нет, конечно.
– Я тоже так думаю. Но ты мне поверь – всё было, отнюдь, не зря. Совершенно не зря. Потому что зря под этим Небом, – хонанд ткнул пальцем вверх, – ничего не бывает.
Царра грустно улыбнулся и замолчал, глядя на небо, усеянное осенними звёздами, и дорогу, выложенную ими. Вспомнив рассказы старого степняка, он снова спросил:
– Послушай, Бахт.
– Что опять?
– Помнишь, Асбун говорил, что степняки, когда уходят, отправляются по Звёздной Дороге на поиски Небесной Кобылицы…
– Конечно, помню.
– Они её найдут когда-нибудь? Как думаешь?
– Можешь даже не сомневаться. Найдут.
– Ты так уверен в своих словах. Почему?
– Потому, что все мы, в какой-то мере, ищем Небесную Кобылицу. А найти… Это не вопрос Времени.
– Чего же тогда?
– Это – всего лишь цель.
– Что-то я в толк не возьму.
– Да здесь и понимать ничего не надо. Я же тебе говорил о Дороге, о следах на ней и о Пути. Помнишь?
– Вот ты о чём! – понял-таки Царра и замолчал ненадолго, после снова спросил. – А хатизцы?
– Что «хатизцы»?
– Эти куда деваются?
– Хатизцы… Они переносятся в цветущий сад, где вечно живут среди ручьёв и неувядающей зелени, наслаждаясь вкусом дивных плодов.
– Целую вечность?
– Конечно, целую. Как же иначе? На меньше, чем вечность они не согласны, – усмехнулся Бахт.
– Видимо им очень не нравятся их пустыни, – с ироничной улыбкой сделал вывод Царра.
– Ты совершенно прав, – хонанд подмигнул своему другу, а тот не унимался:
– А соплеменники Хофнунга?
– Фрийцы? О! Эти верят, что попадут на Небо, и будут там пировать за столом вместе со своими богами.
– Все?
– Ну, не все, конечно, а только те, кто живёт по совести. Кто запятнал себя недобрыми поступками, те попадают в Край Вечной Зимы. Там ничего нет, только ледяная тьма и холод.
– Не хотел бы я там оказаться, – зябко поёжился Царра, вспомнив вдруг о грядущей зиме. – Я достаточно намёрзся в пути. Долго ещё не захочется. Вот попировать можно. Что там подают, на стол богам?
– Свинину и мёд, всё то же, что и на земле.
– Не отказался бы от хорошего куска мяса.
– Наедайся здесь, друг мой. Тебе туда не попасть, как ни старайся.
– Почему же? Я недостойно живу?
– Не в этом дело. Ты не фриец и потому не сможешь найти туда дорогу.
– Ну и ладно. Не очень то и хотелось.
– Тебе туда и не надо.
– В королевстве Варга люди тоже верят во что-то, я так понимаю?
– Конечно. Они верят в то, что, когда уйдут, они предстанут на Судилище и будут определены либо в Небесный Сад, где царит Любовь, либо будут осуждены на вечное скитание по Огненной Пустыне.
– И как же это определяют? Кого куда?
– Это уже смотрят, кто как жил и сколько сделал добра или зла людям.
– Кто смотрит?
– Неподкупный Судья.
– Судя по имени, с ним шутки плохи.
– Ещё бы.
– А если брат, спасая любимого брата, совершит недостойный поступок и попадёт в Огненную Пустыню, что тогда? Спасённый будет смотреть из Небесного Сада на близкого ему человека, который страдает за него?
– Выходит, что так.
– Тогда тому, что в Небесном Саду будет не лучше, чем его брату, если они настоящие братья.
– Нисколько не лучше.
– Или даже хуже. Если же нет – какой же он тогда человек? Сволочь последняя и места ему в Небесном Саду быть не может.
– Совершенно верно.
Царра призадумался и удивлённо воскликнул:
– И вечное скитание – несоразмерно с самым великим злом, что ты сотворил!
– Я знаю, – согласился Бахт. – Но они в это верят.
– Так, где же истина? – совершенно запутался его товарищ.
– Истина, мой друг, в том, что все они правы, – улыбнулся хонанд, чем совершенно озадачил собеседника.
– Как это?
– Да так. Вспомни, что я тебе говорил о янтаре.
Царра потрогал мешочек на поясе, где лежали камни, и улыбнулся:
– Янтарь, говоришь ...
– Истина – одна, как этот янтарь. Правд же – множество. Правда у каждого своя, и она ровно такая, какою познающий может принять истину.
– Теперь понятно, – Царра задумался на мгновение и тут же задал новый вопрос. – Вы тоже верите во что-то?
– Хонанды, ты имеешь в виду?
– Ну, да.
– Мы знаем… и верим… Это ведь по сути одно и то же – знать и верить.
– Что же вы знаете?
– Мы знаем, что всё свершается здесь и сейчас, под этим небом и луной. На этой земле. Блаженство и Ледяные пустыни, радость и мука, всё, без исключения. И всего здесь поровну, мой друг. Хонанды верят в качание Весов и знают, что судьба этого мира и всех, кто в нём живёт – Равновесие, которое неотвратимо.
– А после?
– После того, как застынут Весы, дрова прогорят, и все долги будут выплачены, тебе уже не надо будет искать дорогу в Безвременье. Но до этого часа надо качать – раскачивать свои Весы.
– Что, ты говоришь, делать?
– Жить, дружище, – улыбнулся Бахт, щурясь на солнце. – Просто жить.
– Так просто? Просто жить… Но так это трудно порой…
– Бывает, согласен. Жизнь не праздник, отнюдь. И это чистейшая правда. Но, правда и то, что увлекательнее и удивительней ничего в природе нет. И скоротечней. Её любить надо.
– За что? – искренне удивился Царра.
Хонанд посмотрел на него с добрым таким сожалением, как смотрят на глупых детишек, которые не понимают простых, очевидных вещей, и сказал:
– Да хотя бы за то, что она закончится рано или поздно.
В подобных беседах коротали друзья путь и, наконец, добрались до родных гор Царры. Они шли вместе по нехоженым склонам, вдали от дорог, пока не настал день, которого один из них ждал и боялся – они дошли до перевала, от которого до его дома оставалось шесть дней пути.
Здесь Бахт спешился и сказал своему спутнику:
– Слазь с коня.
Поморщившись, тот растёр грудь и спрыгнул на землю.
Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Их вороные отошли в сторону, чтобы пощипать скупой травы, а может мешать не хотели. Кто знает.
Бахт вынул что-то из мешочка на поясе и протянул товарищу:
– Это тебе. Держи.
– Камень? – улыбнулся тот.
– Нет, – засмеялся хонанд и показал желудь, лежащий на его ладони.
– Зачем он мне?
– Так надо. Возьми его и крепко сожми в кулаке. Подумай о том, что хотел сделать, но не успел.
– Глаза закрывать? – усмехнулся Царра, попытавшись подтрунить над другом, но осёкся, увидев его каменное лицо.
– Не обязательно, – серьезно ответил его товарищ, добавив. – И ничего смешного здесь нет. Всё очень… важно… Давай же.
– Я думаю, думаю, – кивнул Царра и крепко сжал жёлудь в кулаке. – Вспоминаю.
– Не забудь сказать то, что не сказал…
– Кому?
– Кому угодно. Злате, мне, Зарине,… своему…
Царра удивлённо посмотрел на друга.
– Кому «своему»?
– Чего это ты так удивляешься, дружище? – хитро прищурился Бахт. – Просто скажи. Кому угодно.
– Ты хочешь сказать…, – Царра ошеломлённо смотрел на хонанда.
Тот многозначительно кивнул, но больше ни слова не проронил. Тогда путник поднёс жёлудь к губам и прошептал тихо-тихо. А что говорил, так это у ветра спросить надо, только он и услышал. Подхватил их, закружил, как осенние листья, и унёс на юго-восток.
– Всё? Сказал? – спросил хонанд, выждав паузу, и после утвердительного кивка указал на место у друга под ногами:
– Теперь вырой лунку и посади.
Царра послушно вынул из ножен поххарский кинжал и, сделав небольшую ямку, бережно положил в неё жёлудь, плеснул воды из фляги и затем так же осторожно присыпал землёй. Бахт положил руку другу на плечё и, легко похлопав, сказал:
– Вот и всё. Дальше ты пойдёшь один.
– А ты?
– Мне дальше надо идти. Дорога зовёт.
– Дорога…
– Ты же знаешь…
– Знаю, – кивнул Царра, уже не пытаясь спрятать грусть в глазах. Да и Бахт, было видно, шутил через силу.
– Дела ждут неотложные, – сказал он. – И крайне важные.
– Дела… Какие ещё дела?
– Я же сказал – крайне важные, – улыбнулся хонанд и с заговорщицким видом подмигнул. –  Забыл добавить, что они ещё и тайные.
Царра улыбнулся в ответ:
– Всё шутишь.
– Как иначе?
– Ну, а если серьёзно?
– Если серьёзно, то надо с одного знакомого старый долг спросить. Целый год уже, как не возвращает.
\ – Долг забрать – дело нужное, – задумчиво произнёс Царра и спросил. – Или, может, простить?
Бахт сокрушённо развёл руками:
– И рад бы, друг мой, да нельзя.
– Почему?
– Долги всегда выплачиваются. Хотим мы того или нет. Уж таковы правила.
Царра огляделся по сторонам и со вздохом указал в сторону двух гор:
– Мне туда.
Прищурившись, хонанд поглядел на них и улыбнулся.
– Чего это ты веселишься? – устало усмехнулся Царра.
– Знакомые вершины.
– Знаешь, наверное, как называются?
Бахт кивнул и показал справа налево:
– Вот эта, которая кутается в облака, зовётся Эваз, а вот та, что пониже – её сестра Райдо.
– Эваз и Райдо, – тихо повторил Царра. – Красивые имена.
– Ещё бы. Ведь это твои горы, – с улыбкой сказал хонанд и положил другу руку на плечо.
– Прощай, брат, – сказал он.
– Прощай, – кивнул Царра и краем глаза заметил на предплечье своего спутника всё те же таинственные знаки – руны, украшавшие руку каждого хонанда. Как же он умудрился не увидеть их раньше?
– Мы ещё встретимся? – спросил он с надеждой.
– Конечно, – улыбнулся хонанд. – Конечно.
Он подмигнул и сказал:
– В Безвременьи.
Друзья обнялись, и Царра почувствовал, как по его щеке катится слеза. Бахт крепко пожал своему товарищу руку и улыбнулся, глядя ему в глаза. Их долгое путешествие подошло к концу, и настало время расставаться. Оба они знали, что больше не увидятся. В таких случаях надо говорить особые слова, так принято у людей, но друзья молчали. Не потому, что слов найти не могли, просто всё уже было сказано. Бывают в жизни такие моменты, когда от слов нет никакого толку.
Путники ещё раз обменялись улыбками, один – ободряющей, а другой – усталой, и расстались. Навсегда.
Они вскочили в сёдла, и Царра поехал прямо, через перевал между Эваз и Райдо, а Бахт направил своего коня на закат солнца, к городу Наместника, чтобы забрать старый долг.
В этот момент далеко на востоке, в Хатизских горах, молчаливый человек в серой рубахе положил высушенную до белизны веточку на чашу весов.
– Последняя, – вздохнув, пробормотал Сайар.
Он устало присел на камень, глядя на чашу с белыми дровами, которая слегка пошла вниз под весом палочки.
– Это последняя! – крикнул кому-то этот странный человек, слегка повернув голову влево. Кому он кричал – неизвестно, но, кажется, услышали его не только закутанные в облака Хатизские горы. Ветка мигом схватилась огнём и весело затрещала, превращаясь в невесомый пепел.
И чаша Весов медленно поднялась.


Глава 33. Конец Дороги.

Последние дни путешествия Царра провёл в молчании, зябко кутаясь в дорожный плащ. Вновь шелестела листва под копытами вороного, когда тот, как и год назад, нёс своего седока мимо Спины Дракона, только уже в обратном направлении.
Погрузившись в грустные мысли, путник вернулся в родные места. Он прошёл по ним, внимательно всматриваясь в каждое деревце, и ждал, что они заговорят с ним. Но они всё также молчали, как и в день его отъезда. В груди нестерпимо жгло, словно сидящий у сердца осколок железного шара кто-то раскалил добела.
Родной лес, наконец-то. Вот и дом Ведуна. Долгим взглядом Царра окинул поляну, и от тоски его сердце болезненно сжалось. Всё было ясно без лишних слов. Замшелая крыша, пустые слепые окна и дверь, покосившаяся на разъеденных ржой петлях. Запустение и грусть покинутого жилища.
Как же сурово ты, неумолимое Время! Вечный поток, уносящий то, что было знакомо, неустанно меняющий линии берегов и безжалостно стирающий наши следы.
За какой-то год всё изменилось, не узнать. Странное чувство не оставляло путника. Казалось ему, что целый год он проплутал по Вахтгару и вернулся домой спустя века. Он вспомнил Вэна из Норгарда и тяжело вздохнул. Сейчас они с ним были в одной шкуре.
Под клёном, облачённым осенью в царственный багрянец, виднелся неприметный холмик, поросший лесной травой. Он видел такие в своём странствии, и на обочине дорог, и возле деревень, но они не были такими печальными, как этот. Царра проехал мимо него, затем, придержав коня, запустил руку в седельную сумку и вынул из неё пустой кошелёк. Как вытряхивают хлебные крошки, что остаются на дне дорожного мешка, он вытряхнул из него одну единственную монету, ту самую, что на постоялом дворе Радгара определила его Путь. С лёгкой улыбкой он посмотрел на крону и, чуть наклонив ладонь, позволил ей соскользнуть на землю, где она затерялась в сухой траве.
– Всё, что осталось, Дедушка, – прошептал Царра. – Спасибо.
И, проехав по знакомому ущелью, он вернулся к родному дому.
«Как же быстро пепелище поросло травой, и дикая малина спрятала золу!»
Усталый всадник тяжело сполз с коня. Вынув хатизский кинжал из ножен, он перерезал подпругу с наперсьем, и сбросил седло на землю. Из дорожной сумки выпало яблоко и подкатилось к покрытым пылью сапогам. Царра поднял его, протёр и, задумчиво погрев в ладони, вдохнул аромат поздней осени. Вспомнив слова Бахта, он улыбнулся и бережно положил яблоко в траву. Затем снял с Хиска узду и, бросив её рядом с седлом, поцеловал вороного в морду.
– Иди, иди, мой хороший, – прошептал он, поглаживая коня по шее. – Спасибо тебе за всё. Иди. Теперь ты свободен, как ветер.
Хиск фыркнул, понимающе посмотрел своему седоку в глаза и пошёл прочь. Уже скрывшись из виду за деревьями, он протяжно заржал, навсегда прощаясь со своим другом.
Тяжело ступая, Царра подошёл к старому дубу и присел у него в корнях, устроившись поудобнее. Он упёрся спиной в мощный ствол, прислонил к корню меч и устало прикрыл веки. К горлу подступила неясная тоска, словно он снова собрался в дальнюю дорогу к неведомым землям.
Путник тяжко вздохнул и открыл глаза. Усталость навалилась на него, но не обычная, а усталость смертельная, та, что, подобно камню придавливает человека, душу его давит. Стало тяжело дышать, левая рука онемела и словно чужая сжимала два камешка – белый, что помнил тепло Златыной груди и ярко-жёлтый янтарь. Царра с трудом разжал ладонь, посмотрел на неё и слабо улыбнулся. Ветер, тот самый, что путешествовал с ним по Диким Степям, зашелестел высохшей кроной старого дуба. Один лист, оторвавшись от ветки, слетел, кружась, и упал вниз прямиком к нему на грудь. Он взял его за черенок и поднёс к глазам, разглядывая сквозь него заходящее осеннее солнце, которое было удивительно тёплым. Свет солнца явил Царре прожилки на листе, дороги – пути человеческие, что вели его по земле к Безвременью. Он вдруг услышал осторожные шаги. Сухая трава шелестела под чьими-то мягкими лапами. Он поднял глаза и увидел двух волков, севших на землю у его ног.
– А, это вы, бродяги, – улыбнулся Царра, ничуть их не испугавшись.
Танхо остался сидеть, а Марг подошёл к человеку, заглянул ему в глаза и, тихо заскулив, как щенок, лизнул левую руку. Пальцы разжались, белый камешек и янтарь с лёгким стуком скатились в жухлую траву. Резко сорвавшись с места, волки в мгновение ока скрылись в лесу.
Царра почувствовал, что проваливается в себя. Собственное тело показалось ему скорлупой, а он, словно существовал в его пустоте. Мир приготовился погаснуть догоревшей свечёй и растаять.
От мысли, что сейчас всё исчезнет, сделалось не по себе, но странный покой вдруг вытеснил тревогу, и он всем существом своим почувствовал, как что-то изменилось в лесу. То ли солнце, заходя за вершины, осветило его по иному, то ли глаза стали видеть то, что было скрыто раньше, но начавшие было тускнеть краски, вдруг вспыхнули со всей своей силой.
– Отдохни, – прошептал старый дуб.
Царра обмер и радостно посмотрел вверх на раскидистую сухую крону.
Она шелестела:
– Отдохни, сын Ларвая.
– Не может быть, – изумлённо выдохнул он, всё ещё не веря в случившееся чудо.
Но деревья действительно ожили и зашептались, как это было всегда. Их голоса путались в ветвях, кружились вместе с опадающей листвой и сплетались в удивительную музыку, в звуках которой душа Царры плыла над родным лесом.
Обламывая орешник, из чащи вышел Олень, живой и невредимый, карими глазами спокойно глядящий на старого знакомого. Вверху захлопали мягкие крылья. Царра поднял глаза и онемел, увидев Чешмаш. Сова посмотрела на него, угукнула и, слетев с ветки, окунулась в медовый закат.
Сквозь редкие деревья заходящее солнце залило поляну густым ласковым светом, и всё вокруг утонуло в золотистом тумане. Из него соткалась девичья фигура и направилась к человеку под дубом. Казалось, что она плыла над землёй, не касаясь босыми ногами сухой травы.
С непередаваемым волнением он вглядывался в её лицо, но его невозможно было  разглядеть, слишком слепящим было солнце за спиной незнакомки. Чуть приподняв подол сорочки, словно ступая по воде, она приблизилась к Царре.
Когда девушка подошла к нему совсем близко, он почувствовал тонкий запах лесных трав переплетённых со степной полынью. Он вскрикнул от боли и счастья. Черты родного лица проступили необычайно чётко, как в свете заходящего солнца становятся видны мельчайшие детали старой чеканки. Синие глаза лучились мягким светом, в кудрявой смоли волос запутались лучи заката. Сомнений не осталось. Перед ним стояла его любимая.
Она ласково улыбнулась и протянула ему руку, а он, не сводя с неё глаз, боялся дышать, чтобы ненароком не спугнуть видение и не проснуться. Видя его смятение, она звонко засмеялась.
Да, это был не сон. Сердце быстрей застучало от лёгкого счастья. В нём больше  не было привычной боли.
– Я нашёл, – радостно прошептал Царра и улыбнулся Злате.
Он взял её протянутую руку и ушёл в Место Без Времени.