Ликвидация

ЛИКВИДАЦИЯ

(производственно-бытовая и личная драма из совдеповских предперестроечных времён)


                Действующие лица:

Виктор Петрович Богодухов - редактор  многотиражной газеты
Корреспонденты газеты:
Борис Алексеевич Ничуговский
Николай Васильевич Савенко
Ира Лебедева               
Лена Грачева
Миша Шаманов
Вавин - редактор другой многотиражной газеты
Геннадий Александрович Лепшин - секретарь партийного комитета
Его секретарша Людочка
Сергей Иванович Васильков - зам. секретаря парткома
Петр Николаевич Михальский - зам. начальника по кадрам и быту
Представитель районного комитета партии Иванов
Заведующий сектором печати обкома партии  Бодров
Зам. редактора областной газеты Крылов
 


                ДЕЙСТВИЕ 1

                КАРТИНА 1

    1983 год. Редакция многотиражной газеты - помещение  из  трех комнат: кабинет редактора, кабинет корреспондентов, фотолаборатория. Комнаты взяты как бы в разрезе, таким образом зрителю  сразу видно, что творится в каждой из них. Обстановка во  всех  помещениях бедноватая, видно, что давно не было ремонта. В комнате литсотрудников на самодельном шкафе в беспорядке свалены  поломанные стулья. В фотолаборатории окно занавешано старым  детским  байковым одеялом. Другие подробности скромного и убогого быта многотиражников.
   Часы, висящие наверху над сценой, высвечивают  9  часов  15 минут. Позвякивая ключами рукой, засунутой в карман,к  двери  редакции подходит Савенко. Это человек лет 40-ти, плотного телосложения, с лицом татарского хана, движения его неуверенны и  скованны, на лице его застыло  туповато-угрюмо-упрямое  и  недоверчивое выражение. Он дергает дверь, потом открывает ее, и с опаской входит в редакцию. Убедившись, что там действительно  никого  нет  - подергал дверь кабинета редактора,  фотолаборатории,  садится  за свой стол. Но не успокаивается.

   САВЕНКО: Эй, Богодухов, ты что, спишь там? Миша (повернул голову в сторону фотолаборатории) ты здесь?  Нет  никого.  Сволочи, опять я раньше всех пришел. (Продолжает сидеть за столом, не снимая пальто и шапки. Он их вообще никогда не снимает. Так и сидит.)
К редакционной дверь подходит  Ничуговский.  Симпатичный  мужчина 45-лет, в руках у него матерчатая сумочка.  Вообще-то  он - поэт, но это не дает ему необходимого материального благополучия,  поэтому он корпит в многотиражке. Достает ключ, пробует  дверь,  она открыта, она открыта. Входит. Савенко устремляет  свой  взгляд  к двери.

НИЧУГОВСКИЙ: Здравствуй, Коля.(Снимает пальтo,  шапку  и  шарф, аккуратно вешает на вешалку. Идет к своему месту.)

САВЕНКО: Что-то нет никого? Та не знаешь, Боря? Пришел в полдевятого - телефон прямо раскалывается от звонков. Звонят и звонят.

НИЧУГОВСКИЙ: Да, кто ж звонит, Коля? Чего им из-под нас надо?

САВЕНКО: Да кто? Отдел кадров, наверное... Все проверяют нас, делать им нечего.

НИЧУГОВСКИЙ: Так ты бы объяснил им, где кто. Богодухов с Леной в типографии, про Лебедеву говори - не знаю, Миша - на съемках, я - в объединении, информацию собираю.

САВЕНКО: Да они трубки бросают.

НИЧУГОВСКИЙ: Так, может, это и не они?

САВЕНКО: Ну тогда - Богодухов - из своего пригорода - нас  проверяет.

НИЧУГОВСКИЙ: Да зачем ему это нужно? Он еще спит без задних ног.

         (Оба берутся за бумагу и ручки. Начинают писать.)
         Затемнение. Через секунду - высвечивают  часы  -  они показывают 10.15. К  редакции  подходит  Грачева. Это молодая особа лет 25-ти со  следами  университетского          образования на лице. На ней  расстегнутое пальто, опутанное длинным вязаным шарфом, вязаный же  свитер, джинсы. Она не пробует открывать  дверь,  сразу  толкает ее и заходит.

ГРАЧЕВА: (весело) Здравствуй, Боря! Здравствуй, Коля!(Савенко и Ничуговский отвечают на приветствие. Первый неохотно  и  раздраженно, второй - любезно и радостно.) Что это вы, Николай Васильевич, нынче не в духе? Что у вас там случилось?

САВЕНКО: Почему? У меня-то все нормально. А тебе все утро  звонили...

ГРАЧЕВА: Мне? Кто?

САВЕНКО: Да не он, не волнуйся, из отдела кадров.

ГРАЧЕВА: И что ты сказал?

САВЕНКО: Сказал, что ты - в объединении.

ГРАЧЕВА: Но ты же знаешь, что меня там не было. Ведь они же  элементарно могут это установить. Сказал бы, что я - в типографии.

САВЕНКО: Надо вовремя приходить, и самой отвечать.

          Грачева с Ничуговским обмениваются взглядами, так чтоб их не видел Савенко, уткнутый в стол. Она делает гримасу, Ничуговский крутит пальцем у  виска.  После  чего Грачева садится за стол, быстро  вынимает  из  сумки  блокнот, пододвигает к себе пишущую машинку и начинает печатать.

САВЕНКО: (сосредоточенно пишет материал, повторяя как бы про себя каждое слово так, чтобы слышали все.) Добиваться... высоких... результатов... каменщик... (отрывается от  материала,  равнодушным тоном - Лене) Вот я все думаю, Лена, все-таки ты ко  мне  не-
ровно дышишь... Ты так себя ведешь, что это очевидно для всех.

ГРАЧЕВА: О... Опять - старая песня... Да я тебя, Коля, терпеть не могу. Ты вообще не в моем вкусе... (быстро  раздражаясь)  Ты  же сам прекрасно знаешь.

САВЕНКО: (как бы не слышав, что она сказала) И ты злишься, что я женился на женщине, много моложе меня, твоих лет. И  ты  думаешь, что могла бы быть на ее месте... И жалеешь, что ты на нем не оказалась... А почему я так уверен, что ты ко  мне  неравнодушна,  - помнишь ты тогда помешала нам с Наташей, а потом стала вести  себя как собака на сене.

ГРАЧЕВА: (печатая материал) Помешала-помешала.  Потому  что  она моя подруга, и ты ей не пара. А потом ты же все равно женился  на Анне Иванне - этой дуре.

САВЕНКО: (бросив писать, злобно нахлобучил шапку на брови)  Анна Ивановна - не дура. Это вы все тут хотели бы, чтобы она была  дурой, а она чище и лучше вас всех. Всех вместе взятых.  Поэтому-то вы и выгнали ее отсюда, потому мы сейчас и печатаем материалы сами.

ГРАЧЕВА: Мы... Не мы,  а  Богодухов.  Но  это  единственный  правильный и справедливый поступок, который он совершил за время работы в редакции. Она- лодырь и врушка, к тому же  -  безграмотная машинистка. Я, конечно, понимаю, что неприятно слышать все это  о любимой женщине, но ты знаешь мое к ней отношение, и не обижайся,
Коля.

САВЕНКО: Это ты к ней меня ревнуешь. (Успокаивается  и  улыбается.) Ну, а чем мы не пара были с Наташей?

             (Ничуговский, не отрываясь, пишет материал, не  влезая в разговор.)

ГРАЧЕВА: Потому что у нее запросы другие.

САВЕНКО: Ай, все вы одинаковые! Видел я ее мужа. Недоделанный  кандидатишка! Хилый, лицо глупое...

ГРАЧЕВА: Да причем тут ее муж, тем более что  она  с  ним  давно развелась! (Во время разговора она печатает, а Савенко  полностью отдавшись беседе, забыл обо всем)

САВЕНКО: Да притом, что я себя с ним сравнил!

ГРАЧЕВА: Зачем сравнивать-то? Тем более себя - с ним...  Ты  несравненен, Коля, ты - несравним! Я люблю тебя,  Коля,  я  действительно тебя люблю...

САВЕНКО: (с улыбкой победителя) Ну вот, так бы и давно...

НИЧУГОВСКИЙ: (накручивая телефонный диск) Как вы мне надоели... Алло! Это вас беспокоит ваша тетушка из испанского посольства! А? Да! Когда? Где? Кто возьмет? Договорились... (снова крутит диск) Алло?

ГРАЧЕВА:(орет на всю редакцию) Это вас беспокоит ваш дядюшка  из французского консульства!

НИЧУГОВСКИЙ: (не обращая внимания на ее крик) Это Вас беспокоит тетушка... (дальше его голос слышен все слабее, микшир, на  первый  план выдвигается следующее...)

        К дверям редакции подбегает Лебедева, рывком поднимает рукав пальто, смотрит на часы, делает ужасное лицо.  На  самом деле оно у нее очень красивое и  молодое,  на  вид  ей  чуть больше двадцати лет, у нее длинные  темные волосы,  большие выразительные глаза. Она стремительно  открывает  дверь.  На часах над сценой - 11.30.

ЛЕБЕДЕВА: Здравствуйте! (с размаха кидает сумку,  сумка  падает. Ира машет руками, пытаясь стащить с себя пальто и при  этом  поймать сумку. Удается только первое. Она  быстро  садится  за  свой стол, нагибается за сумкой, начинает лихорадочно в ней  копаться, при этом говоря) Ой, вы знаете, я  опять  проспала.  Вчера  легла спать в три ночи, утром вскочила - ужас... Бежала  как  сумасшедшая... Богодухов не приходил? Не звонил?

ГРАЧЕВА: Не звонил, не приходил. Не волнуйся (очень дружелюбно).

САВЕНКО: Ты, Лебедева, даешь! Я за тебя работать не  намерен!  Ты не сдаешь строчки, обнаглела. Пользуешься тем, что у тебя брат  в Москве, в министерстве?.. Так тебе это не поможет...

ГРАЧЕВА: Она искупает количество качеством сданных строк.

САВЕНКО: Не надо! Ты всегда ее защищаешь! Пишет она также,  как  и все, не лучше. А у меня каждая строка равна твоим трем!

ГРАЧЕВА: Так ты ж про Лебедеву начал, на меня  перешел!  Господи, когда ж кончится этот бред!

САВЕНКО: Поминаешь имя господа всуе? Ничуговский, кончай трепаться, мне нужно звонить в стройуправление!

НИЧУГОВСКИЙ: (тут же опускает трубку) Пожалуйста, Коля,  телефон тебя ждет.

         Лена и Ира переглядываются,  крутят  пальцами  у  виска, смеются, так чтоб Савенко их не видел.

САВЕНКО: (вышел на связь) Але! Эт управление? А кто ж  это?  Это редакция! Мне нужна информация! О вашей футбольной  команде?  Она какое место заняла? Эт вы, Николай Иваныч? А, это  Андрей  Петрович... Ну ничего, все равно, вы расскажите, как команда ваша сыграла... Ага, записываю, первое место в районе! Молодцы, ага, первое место в районе, а кто там капитан, Николай Иваныч? А... не Николай Иваныч, Андрей Петрович! Ах не знаете? Очень плохо, Николай Иваныч! Я звоню по поручению парткома,  и  вы  должны такие вещи знать. Вы кем там работаете? Ах, вы случайно туда зашли? Так вы что, посторонний? А что вы там делаете?  И  откуда  вы знаете про ихнюю футбольную команду? Вы что,  сторож?  А  где  же все? Николай Петрович! Вы мне дайте информацию!  Ин-фор-ма-цию!!! (во время его разговора Лена с Ирой корчат рожи, потом не выдерживают и начинают хохотать) Грачева и Лебедева! Дурынды с птичьими фамилиями! Я не могу так работать! Вы  мешаете  мне  работать! Это черт  знает,  что  такое!  И  так  плохо  слышно,  а  тут  вы смеетесь... Думаете что надо мной? Сами-то вы как информацию  собираете? ( Бросает телефонную трубку) Я  отказываюсь  работать  в такой обстановке, я буду жаловаться! Богодухову буду жаловаться!

ГРАЧЕВА: А в чем дело-то? Ты что,  Коля,  совсем  "тю-тю"?  Мы  о своем смеемся. Ты нам сто лет не нужен.

    Савенко выскакивает прочь. К редакции стремительно подходит   Богодухов. Он одет в болониевую куртку. На голове у него  пикантная шляпа. В руке - плотно набитый портфель. Голова, подбоченясь, сидит на шее, время от времени нервно дергаясь по сторонам. Он рывком открывает дверь. На часах - 12.00. В  дверях  он   сталкивается с Савенко, они здороваются за руку.

САВЕНКО: Здравствуй, Богодухов. Я - за сигаретами, сейчас приду.

БОГОДУХОВ: Ну, давай, давай, Николай.

     Богодухов деловито заходит в редакцию, бренчит ключами, открывает свой кабинет, не спеша раздевается, заботливо и  аккуратно вешает одежду на вешалку. Идет в кабинет к  литсотрудникам.

БОГОДУХОВ: (расшаркиваясь, как опереточный герой)  Здравствуйте, ребята! Ну, как дела?

НИЧУГОВСКИЙ: Здравствуй, Виктор!
     Грачева и Лебедева кивают головами.
БОГОДУХОВ: Лена, ты, что сегодня не в духе?

ГРАЧЕВА: Да вот опять с этим чокнутым поругались. Он  -  больной, шизофреник.

ЛЕБЕДЕВА: Ему лечиться надо, а он в газете работает.

БОГОДУХОВ: Ну, что вы, девчонки, не обращайте внимания. Я  теперь вообще взял себе за правило быть  абсолютно  спокойным.  ...После того, что мне тут периодически подбрасывает Ничуговский.

НИЧУГОВСКИЙ: В чем дело, Богодухов?

БОГОДУХОВ: А,.. сказал бы я тебе  по-мужски,  да  Ленка  с  Иркой здесь. Скотина ты. Опять в партком бегал жаловаться на меня,  что я не работаю.

НИЧУГОВСКИЙ: Да никуда я не бегал.

БОГОДУХОВ: Ладно, кто ж тогда бегал. Грачева не  пойдет.  Лебедевой самой на работе не бывает. Савенко сейчас не до этого, у  него жена молодая.

НИЧУГОВСКИЙ: Откуда мне знать, кто бегал.  Лепшин  меня  спросил, как мы работаем, я ему все и рассказал. Про тебя в нашем разговоре ни слова не было.

БОГОДУХОВ: Кроме того, что я делаю ремонт в своей  квартире, что, получив новую квартиру, так и не освободил комнату в общежитии. А то, что я с таким трудом выбивал себе эту квартиру,  что  живу  у черта на куличиках, это тебе не твой дом, где ты живешь  с  самим секретарем парткома, и сплетничаешь. Ясно? Но, ладно,  мы  разберемся с тобой раз-навсегда. Кто тут всю воду мутит. Ты не  можешь спокойно жить, Ничуговский, ты привык к скандалам.

ГРАЧЕВА: Да хватит вам, прекратите, неужели нельзя все мирно  ре шить, обязательно ругаться.

БОГОДУХОВ: Вот люблю Ленку, она все и  всех  оправдывает.  Ладно, Ничуговский, бегай в партком, только я теперь тоже молчать не буду.

     В редакцию возвращается Савенко.

САВЕНКО: Довожу до вашего сведения, Виктор  Петрович,  что  работать в такой обстановке я больше не могу. Грачева без конца  меня подначивает. А я ей не мальчик, я - кит, я - журналист,  я  материал пишу, и для этого нужна соответствующее настроение. А она  с утра мне его испортила своими насмешками.

БОГОДУХОВ: Ну, ладно, Николай, ладно. Женщинам надо уметь прощать.

САВЕНКО: Пашешь, пашешь, никакой благодарности. Я вам тут не холуй, я не холуй, я, между прочим, украинец, и не  потерплю  такого  ко мне отношения.

ГРАЧЕВА: "Бригадир - это тот человек, который решает массу вопросов, начиная от уборщицы и кончая секретарем комитета  партии"  - это гениально.

САВЕНКО: А что тебе не нравится в этой фразе?

ГРАЧЕВА: Это не фраза - это бред сивой кобылы.

САВЕНКО: Я тоже могу найти у тебя в материалах нелепые фразы.

ГРАЧЕВА: Такие - никогда.

БОГОДУХОВ: Кончайте, ребята.

ЛЕБЕДЕВА: Они только начали.

                Все это время Ничуговский молчит.

САВЕНКО: Я вообще не собираюсь со всеми вами разговаривать, вы  все заодно.

БОГОДУХОВ: (пытаясь разрядить обстановку) Коля, пойди  сходи  на дом.

САВЕНКО: Какой дом?

БОГОДУХОВ: Ну, на стройку, развейся, собери материал.

САВЕНКО: Ну, конечно, как самый сложный материал, так это  -  Савенко. А она будет тут сидеть про комсомольцев писать.

ГРАЧЕВА: Отчего же, я с удовольствием схожу на дом.  А  ты  делай целевую страницу.

САВЕНКО: Не надо. Делаешь страницу - нечего другим мешать. Я  сам схожу. Ну, заказывай Богодухов, сколько строк, о чем писать.

БОГОДУХОВ: (прикидывая): Ну, строк сто. Не больше.  Напиши,  как там экономят рабочее время или цемент, словом - про экономию.

САВЕНКО: Будет сделано.(уходит)

ГРАЧЕВА: Заказывай,... в ресторане что  ли.  Даже  "до  свидания" всем не сказал.


БОГОДУХОВ: Ну, хватит бухтеть, зайди ко мне.

                Они идут  в кабинет редактора.

БОГОДУХОВ: Лен, я вот о чем хотел тебя попросить.  Ты  чего  улыбаешься?

ГРАЧЕВА: Да просто так.

БОГОДУХОВ: Лен, понимаешь, у меня дома ремонт, а завтра...

ГРАЧЕВА: Завтра - верстка в типографии.

БОГОДУХОВ: Так я хотел тебя попросить, чтобы  ты  сходила  завтра вместо меня, но газету подпиши моим именем. Своим -  не  надо,  в обкоме и так уже заинтересовались, почему я два номера не  подписывал. Ты что, правда, не могла договориться с обллитом?

ГРАЧЕВА: (отводя взгляд в сторону) Не смогла.

БОГОДУХОВ: Ну, ладно, не смогла - так не смогла. Так ты  сходишь, подпишешь, Лена?

ГРАЧЕВА:( со вздохом) Схожу. А дежурить по номеру кто будет?

БОГОДУХОВ: Лен, не надо мелочиться, не хочу я с  ними  ни  с  кем связываться.

ГРАЧЕВА: Значит, опять все одной?

БОГОДУХОВ: Ну, ладно, я завтра приеду...

ГРАЧЕВА: Да не надо, это я так... Все сделаю, не волнуйтесь.

БОГОДУХОВ: Вычитай хорошенько газету, и никому не говори, о чем я тебя просил.

           Грачева уходит в  комнату  корреспондентов.  Богодухов остается в своем кабинете, ставит перед собой портфель и  начинает там копаться.

           В кабинете корреспондентов в это время.

НИЧУГОВСКИЙ: (шепотом) Что ему нужно?

ГРАЧЕВА: А пошел он... Опять мне завтра в типографию идти.

ЛЕБЕДЕВА: Ну и нахал. Ты уже третий раз подряд за него газету делаешь.

НИЧУГОВСКИЙ: Пойди в партком и все расскажи.

ГРАЧЕВА: Да никуда я не пойду.

НИЧУГОВСКИЙ: Ну и дура! Работай, работай за него!

ГРАЧЕВА: Еще, чтоб его именем газету подписала.

НИЧУГОВСКИЙ: А ты не подписывай.

ГРАЧЕВА: Ладно, посмотрю завтра, как настроение будет.  Все-таки, правда, он ремонт делает...

         Все принимаются за работу. К  дверям  редакции  подходит фотокорреспондент. Он толстый и грузный. На  вид  ему  не  больше двадцати пяти. Выражение лица индифферентное. Ходит неспешно, говорит тихо и медленно. На часы не смотрит.

ШАМАНОВ: Здравствуйте, Виктор Петрович!

          Богодухов кивает. продолжая копаться в  портфеле, то  вынимая,  то пряча обратно блокнот, ручку, отдельные листочки бумажки.

        (Всем) Здравствуйте!

       Он заходит в фотолабораторию,  начинает  там  неторопливые манипуляции с аппаратурой.
        Богодухов в своем кабинете собирается "на выход". Одевается, выходит в кабинет корреспондентов.

БОГОДУХОВ: Ну, ребята, я пошел. По кругу... Обком, союз журналистов, объединение... Всего - ребята. (Уходит, все с ним прощаются.)


ГРАЧЕВА: О, господи.

НИЧУГОВСКИЙ: Подонок, полчаса на работе пробыл.

ЛЕБЕДЕВА: Вот, сволочь, сказал бы по-человечески -  нужно  ремонт делать...

                Появляется Шаманов из фотолаборатории.

ШАМАНОВ: Ушел?

ГРАЧЕВА:"Пошел по кругу".

ШАМАНОВ: Ну, значит, больше не придет.

ГРАЧЕВА: Нет. Он с портфелем ушел.

ШАМАНОВ: Я тогда тоже пойду. Что тут делать...

ГРАЧЕВА: А фотографии в номер?

ШАМАНОВ: Да я их завтра сдам. Не поздно?

ГРАЧЕВА: Поздно, конечно.

ШАМАНОВ: Я сам в типографии договорюсь.

ГРАЧЕВА: Дело твое. Черти что. До каких  пор  это  будет  продолжаться?

ШАМАНОВ: Да успокойся ты, Лена.

ГРАЧЕВА: Да я не о тебе.

ШАМАНОВ: Что ты так волнуешься? Надо смотреть на вещи просто!

ГРАЧЕВА: Да зачем просто-то на них смотреть?

ШАМАНОВ: Ты все усложняешь... Знаешь, что важней всего на свете?

ГРАЧЕВА: "И открылись глубины ужасные"...

ШАМАНОВ: А важней всего на свете - теплый бублик и постель.

ГРАЧЕВА: Чего? Ты действительно так считаешь?

ШАМАНОВ: Я вполне серьезно. Жизнь у всех одна. И ты у себя одна.
Надо это уметь ценить.

ГРАЧЕВА: Какой бред.

ШАМАНОВ: Ну ладно, ребята, я пошел...

                На часах над редакцией 14.00.

НИЧУГОВСКИЙ: Что он тебе там про бублик говорил?

ГРАЧЕВА: Будто ты не слышал?

НИЧУГОВСКИЙ: Вот вы мне нужны - слушать ваши разговоры!

ГРАЧЕВА: Да ничего он мне не сказал. Что он вообще может сказать? Человеку тридцать лет, а он живет так будто у него впереди  ничего не будет, и позади - пустота полная.

НИЧУГОВСКИЙ: Как хочет - так и живет.

ГРАЧЕВА: Тогда, зачем ты спрашиваешь?

ЛЕБЕДЕВА: Лен, в Москву хочешь?

ГРАЧЕВА: Конечно, хочу.

ЛЕБЕДЕВА: Поехали!

ГРАЧЕВА: Прямо сейчас?

ЛЕБЕДЕВА:  Нет, не сейчас, а в конце недели.

ГРАЧЕВА: Не знаю я... Да и зачем я туда поеду?

ЛЕБЕДЕВА: Лен, ну хватит, и так настроение ужасное...

НИЧУГОВСКИЙ: Ты, Лебедева, задание-то сделай, прежде чем  в  Москву собираться...

ЛЕБЕДЕВА: Я все сделаю, честное слово, ведь еще целая неделя впереди.

НИЧУГОВСКИЙ: У тебя каждую неделю - неделя впереди, а время  подходит - ты ничего не успеваешь, и мы за тебя добиваем строчки. В сущности, Савенко правильно возмущается.

ЛЕБЕДЕВА: Да пусть говорит, какая разница.

НИЧУГОВСКИЙ: Разница есть. Надо работать, а не мотаться черти где. Тогда к тебе не будет никаких претензий, понимаешь?

ЛЕБЕДЕВА: Борис Алексеевич, но разве я не работаю?

НИЧУГОВСКИЙ: В твоем понимании - работаешь.

ГРАЧЕВА: (заканчивая печатать) Я лично - все... Даже с перевыполнением на 120 строк...

                Затемнение.


                КАРТИНА 2

            Редакция в полном составе без Богодухова. Все  заняты       работой. К дверям редакции подходит гость -  редактор  другой многотиражки - коротышка лет сорока пяти с  пронзительно умными глазами.

НИЧУГОВСКИЙ: О, Вавин, привет!

ВАВИН: Здравствуй, Боря (пожимает ему  руку),  здравствуй,  Елена (целует руку). Привет (Лебедевой)! У тебя сегодня тяжелая нижняя челюсть. Савенко, привет!

ЛЕБЕДЕВА: Почему это?

ВАВИН: Я не знаю... Вообще-то она у тебя всегда тяжелая.

ЛЕБЕДЕВА: Ну, вы даете, Сергей Иванович! (Обиделась и замолчала)

ВАВИН: Елена, как вы думаете, что было главной темой  нашей  русской классической литературы?

ГРАЧЕВА: Вопрос сложный, неоднозначный...

ВАВИН: Только не нужно дежурных вступлений,  я  -  серьезно,  мне важно знать ваше мнение по этому вопросу.

ГРАЧЕВА: Дело в том, Сережа, что это - глубоко личное, но, я считаю, что главной темой во все времена была тема любви. Для меня.

ВАВИН: Ну, Елена, это интересно.

ГРАЧЕВА: Я серьезно, Сережа.

ВАВИН: Тем более интересно, что я никогда не замечал за вами такого интереса к любовным проблемам.

                Все смеются.

САВЕНКО: Эт ты, Вавин, зря не замечал, она без  конца  в  кого-то влюблена.

ГРАЧЕВА: (Вавину)  Я правда так думаю.

ВАВИН: Елена! И все! Знаете, до чего я дошел сегодня? Главная тема русской литературы - эта тема справедливости. Кстати, это  тема и любых наших разговоров тоже.

           Секундное молчание. Ничуговский с большой заинтересованностью смотрит на Вавина.

ВАВИН: Действительно, о чем мы говорим, встретившись друг с  другом? Мы ведем бесконечные бессвязные нервные  речи  о  том,  что кто-то был с ними груб или невнимателен, что кто-то обидел нас, а тот - труслив, насквозь лжив, безответствен... Нет-нет, мы  говорим и о другом - добром, вечном... Но от того та боль, которую мы носим, ведь не перестает быть, она становится еще острее, еще невыносимей. И не злой наш язык тут  виноват,  не  критический  наш настрой, причина тут в том,  что  человеческое  страдание  всегда стремится высвободиться, найти себе слушателя,  счастье  -  когда понимающего... Зачем? Чтобы  дать  чуть-чуть  освобождения  душе. Чтобы освободившись, сделать шаг, нет шажок, хотя бы,  к  восстановлению всеобщей гармонии - справедливости. Ибо гармония и  есть справедливость.

        Ничуговский в задумчивости листает книжку. Савенко с  усмешкой смотрит на говорящего. Грачева внимательно слушает.  Лебедева думает о чем-то, по-видимому, своем.

САВЕНКО: Ну и что?

ГРАЧЕВА: Что -"что"?

САВЕНКО: Я не у тебя спрашиваю!

ВАВИН: Если ты ко мне обращаешься, то я все сказал.

САВЕНКО: Вот ты Вавин - умный человек, а сидишь в многотиражке...

ГРАЧЕВА: Это еще одно свидетельство того, что до полной  гармонии еще далеко. Ха-ха.

САВЕНКО: И я сижу в многотиражке. А я ведь роман написал.  Вавин, хочешь я тебе дам почитать мой роман? Он называется  "Журналист из провинции".

ВАВИН: Приноси.

САВЕНКО: Только мне нужно, чтобы ты его очень быстро прочитал.

ВАВИН: Да я, Николай, быстро прочитаю.

         Входит Богодухов. Останавливается и слушает.

САВЕНКО: Я написал роман и оценил его в десять тысяч.

ГРАЧЕВА: А почему именно в десять?

САВЕНКО: Потому что я так его оценил.

ГРАЧЕВА: Ну... это еще не значит, что он  действительно  столько стоит.

БОГОДУХОВ: Здравствуйте, ребята. А, опять Вавин пришел... Что  ты все ходишь, Вавин?..

ВАВИН: Да я не к вам ведь хожу.

БОГОДУХОВ: А к кому ж ты ходишь?

ВАВИН: К Елене. Она напоминает мне Атоса из " Трех мушкетеров".

БОГОДУХОВ: (смеясь) Вечно ты что-то придумаешь, Вавин...  Десять тысяч! (обращаясь к Савенко) На сколько ж тебе их хватит?

САВЕНКО: Чтобы какое-то время не работать и иметь возможность написать второй роман.

БОГОДУХОВ: А.. вот оно что... Вавин, ты когда уйдешь?

ГРАЧЕВА: Как вам не стыдно, Виктор Петрович?

БОГОДУХОВ: ( не обращая внимания на ее слова) Иди,  Вавин!  Иди  и работай! У нас сейчас планерка будет.

ВАВИН: Более благородного приема не встречал. Пошел я. До  свидания, Елена, до свидания, все...  ( уходит)


      Богодухов идет к себе  в  кабинет  -  раздеваться. Савенко по-прежнему сидит в одежде. Он только расстегивает пальто.  Богодухов приходит, поглаживает волосы, они у него редкие.
     В то время, пока его нет, происходит следующее.

САВЕНКО: (многозначительно) Да...

ГРАЧЕВА: Планерка... Идиотизм... летучка, а не планерка.

ЛЕБЕДЕВА: Чего это он вздумал ее проводить сто лет такого не  было...

НИЧУГОВСКИЙ: Сейчас опять на меня будут бочку катить.

                Входит Богодухов.

НИЧУГОВСКИЙ (раздумчиво) Хохма-хохмой, но вчера я во дворе встретил Геннадия Александровича, нашего  секретаря  парткома.  Грядут нехорошие времена, поговаривают о нашей  ликвидации.  Будут  сливаться два объединения, соответственно и две газеты.

ГРАЧЕВА: Оно и к лучшему.

ЛЕБЕДЕВА: Да это ж катастрофа, я своей квартиры никогда не  дождусь.

БОГОДУХОВ: Ничуговский, кончай вносить смуту. Вот что. И  кончайте тут всех привечать. Редакция в центре города, они и ходят, кому не лень. Так, ребята... Вышел очередной номер. Я  возмущен,  я очень возмущен! Я просил Грачеву подписать его, так как болею, вы все знаете. Она подписала. Фамилию мою перебрала на самый  мелкий шрифт, жалко, что не нонпарелью. И из выступления секретаря  парткома выкинула самое главное. Что ты делаешь, чего ты добиваешься? Пока что редактор здесь я! Распоряжаться я не позволю! Я,  конечно, понимаю, что все это сделано сознательно. Подписывать  газету вы, Елена Александровна, больше не будете...

ГРАЧЕВА: (перебивает его) Да, я перебрала  фамилию.  Потому  что под газетой вообще не может стоять ваша фамилия. Так как  вы  над этим номером не работали вовсе,  вы  это  сами  знаете,  все  это знают. Боря, скажи...

       Ничуговский молчит. Грачева смотрит на него несколько  секунд, в течение которых Богодухов ловит немым ртом воздух. Грачева понимает, что Ничуговский и не собирается ничего говорить.

ГРАЧЕВА: А из выступления секретаря парткома  я  выбросила  целый абзац, потому что двести строк висело на полосе.

БОГОДУХОВ: Нет, вы посмотрите на нее. Она нашла самый лучший  кусок и выкинула.

ГРАЧЕВА: Лучший - потому что там говорится, какая хорошая  в  нашем объединении газета?

БОГОДУХОВ: Именно поэтому!

ГРАЧЕВА: Это нескромно писать о себе же в своей газете.

БОГОДУХОВ: Значит, ты хочешь сказать, что секретарь парткома неправильно говорил?

ГРАЧЕВА: Вы же сами все знаете... Это партийная  конференция,  не мог же он критиковать свой печатный орган. Вы же знаете, что этот кусок, какая хорошая у нас газета я ему писала...

БОГОДУХОВ: Ишь ты... Она писала секретарю парткома.Ты что же  думаешь, что он глупее тебя, что сам не мог написать.

ГРАЧЕВА: Ничего я не думаю, ему некогда заниматься такой ерундой. Так для него было проще, вот он и попросил меня написать...

БОГОДУХОВ: Ты на что намекаешь? Что партийная конференция - ерунда?

ГРАЧЕВА: Ой, не надо мне тут антисоветчину паять... Пуганая уже...

БОГОДУХОВ: Я еще раз повторяю - секретарь парткома знал, что  говорил. И раз это было сказано - это должно было попасть в газету. Какая умная и справедливая! Она будет указывать  мне,  она  будет указывать секретарю парткома!

ГРАЧЕВА: Я еще раз повторяю, что писать о себе, какие мы хорошие, нескромно, нельзя вообще...

БОГОДУХОВ: Я все понимаю. Я понимаю, что ты хочешь принизить  мою роль редактора, что тебе хочется, чтобы редактором был твой  дружок Ничуговский.

ГРАЧЕВА: Какой дружок? Что вы говорите? Я просто говорю, что  это нескромно и глупо как-то.

БОГОДУХОВ: Это не ваше дело, вы выполняйте, что вам сказано!

ГРАЧЕВА: А что это вы на "вы" перешли со мной,  Виктор  Петрович?
Все, дружба врозь?..

БОГОДУХОВ: Кончайте базар, вы  что  такой  базар  развели,  Елена Александровна?  Будете делать, как вам говорят, ясно?

ГРАЧЕВА: Да мне вообще все давно ясно! (срывается с места и убегает)

БОГОДУХОВ: Все... планерка окончена... Ишь, волю  какую  взяла... Распоряжается по своему усмотрению.

                Все молчат.

БОГОДУХОВ: Все! Работать! Чтобы к вечеру у меня было все на  столе. Завтра с утра я начинаю делать макет.

         Уходит к себе, садится, начинает перебирать бумаги.
         В комнате корреспондентов: Савенко сдавленно ухмыляется.

ЛЕБЕДЕВА:(тихо) Подонок!

НИЧУГОВСКИЙ: Редкостный!

САВЕНКО: Так вам и надо!

                Врывается заплаканная Грачева.

ГРАЧЕВА: (влетает в кабинет Богодухова) Кто вам дал право  повышать на меня голос? Я вам не прачка!

БОГОДУХОВ: Иди, иди! У нас не пансион благородных девиц!

    Грачева идет в комнату корреспондентов, на ходу размазывая слезы.

ЛЕБЕДЕВА: Лена, не стоит он того, успокойся!

ГРАЧЕВА: Ты чего молчал, Ничуговский?

НИЧУГОВСКИЙ: (громко) Ты была неправа! (тихо - Грачевой)  После поговорим.

ГРАЧЕВА: А, после поговорим... Чего ты все боишься? Хвост  прижимаешь... Обидно!

           Ничуговский крутит пальцем у виска.

ЛЕБЕДЕВА: Лена, иди в партком!

ГРАЧЕВА: Я - не Ничуговский - ходить-рассказывать, грязное  белье ворошить.

НИЧУГОВСКИЙ: Лена, возьми себя в руки.

САВЕНКО: Хватит истерик. Я работаю.

ЛЕБЕДЕВА: Толку-то от твоей писанины.

САВЕНКО: Виктор Петрович! Они издеваются надо мной! Я не могу в таких условиях работать! Я предупреждаю вас!

    Богодухов вскакивает со своего места, прыжком  -  в  комнату корреспондентов.

БОГОДУХОВ: Что вы за люди такие? Не можете без скандалов! Я  сказал - работайте! Номер надо сдавать! Я - редактор, отвечаю за номер!

ЛЕБЕДЕВА: Какой вы редактор? Вы же ничего не делаете!

БОГОДУХОВ: Ух ты, как заговорила!

ЛЕБЕДЕВА: Заговорила! Потому что вы давно не редактор, и  никогда им не были. Редактор тут Лена. Она и макеты делает, и в  типографию ходит, и пишет больше всех.

БОГОДУХОВ: Ах, вот оно что. Только ее  никто  еще  редактором  не назначал.

ГРАЧЕВА: И не назначат. Потому что на такие  должности  порядочных людей не берут.

БОГОДУХОВ: Хватит, Елена Александровна! Мы в другом месте с  вами разбираться будем! Вы только и думаете, как бы вам пораньше  уйти домой, да как бы в типографию лишний раз не сходить...

ЛЕБЕДЕВА: Да как вам не стыдно!

БОГОДУХОВ: Не стыдно! Потому что я прав (уходит в свой кабинет).

ГРАЧЕВА: Вы думаете, что разговор окончен? Нет!

НИЧУГОВСКИЙ:(шепотом) Не надо сейчас. Надо в партком идти.

САВЕНКО: Виктор Петрович! Они собираются в партком идти!

БОГОДУХОВ: Пусть идут! Кто их там слушать будет!

ЛЕБЕДЕВА: Мы и в "Журналист" напишем!

БОГОДУХОВ: Пишите! Испугали! Кончайте базар!  Мне  нельзя  волноваться!
               

                КАРТИНА  3.
             Лебедева и Грачева  разговаривают.

ГРАЧЕВА: Зря мы сегодня так орали. Никому это не нужно.

ЛЕБЕДЕВА: Лена, если б не квартира, то я бы куда угодно  на  него написала. Ведь он подлец.

ГРАЧЕВА: Ай, да ну его у шуту. На работе - Богодухов. Дома -  Богодухов. Ночью снится - Богодухов. Будто больше  в  жизни  ничего нет. Ведь он - ноль, писать не умеет. Трус, флюгер, куда ветер подует - он тут как тут. Конъюнктурщик.

ЛЕБЕДЕВА: Да-да...

ГРАЧЕВА: Просто жуть берет... О чем  мы  думали  в  университете? Есть только четыре места, где мы можем работать -  две  областные газеты, радио и телевидение. О многотиражках и не подозревали.  И вот тебе - нате. В них же и оказались. А почему, собственно, должны были оказаться где-то в другом месте? Кто мы такие?

ЛЕБЕДЕВА: Но ведь ты журналистка. Настоящая.

ГРАЧЕВА: Это тебе только кажется. Была бы настоящая - семь лет  в этой газете не сидела бы.

ЛЕБЕДЕВА: Лена, они не понимают, они ничего не понимают. Я не говорю про себя - я ленивая. Я вообще зря пошла в журналистику. Была бы себе учителем музыки, сидела бы на одном  месте,  учила  бы детей. Ведь музыкальную школу кончила. Так ведь - романтика...  В журналистику захотелось.

ГРАЧЕВА:  Да  нет,  Ир,  у  тебя  есть  искра  божья.  Ты,   если возьмешься, пишешь хорошо. В твоих  зарисовках  одну  фамилию  на другую не заменишь. Люди у тебя все разные. А у меня  -  пожалуйста... Понаведу похвал, забью обтекаемыми фразами. Все у меня как на подбор - добросовестные, все трудолюбивые,  все  одинаковые  - как под копирку... У всех дело - одно на всю жизнь. Да не улыбайся, я - серьезно, я не самобичеванием занимаюсь...

ЛЕБЕДЕВА: Нет, не соглашусь, ты вообще склонна критически к  себе относиться.

ГРАЧЕВА: Я хочу уехать отсюда. Я вообще зря с  севера  вернулась. Там было трудно, но я там работала и  знала,  что  я  там  нужна. Просто надо было туда ехать прямо сразу после  университета.  Все ждали, тянули - то Катька  маленькая,  то  Вовка  собирался  защищаться... Вот и Катька выросла, Вовка так и не защитился, а я  снова работаю в этих проклятых "Сельских стройках". Смешно.

ЛЕБЕДЕВА: Но ты же не могла не вернуться - отец  умер,  мама  осталась одна...

ГРАЧЕВА: Мама могла бы приехать к нам... Ах, да что теперь...

ЛЕБЕДЕВА: А мне с места трогаться нельзя,- квартира. Если уеду  - как я ее получу, очередь совсем рядом, да и Иришка маленькая.

ГРАЧЕВА: (улыбается) А потом будет поздно.  Потом  будут  другие проблемы. Потом ты станешь старше, тяжелее, и  мысли  будут  утопать в быту.

ЛЕБЕДЕВА: Лен, честно говоря, я насчет работы как ты  не  переживаю. Просто противно работать с этими мужиками.

ГРАЧЕВА: Да, мужики наши, что  надо.  Полный  комплект - подонок, трус и шизофреник.
                Смеются.

ГРАЧЕВА: (подходит к столу Савенко и читает с листа то,  что  он писал) "Недостаточно иметь только запоминающееся имя и  отчество, чтобы прославиться в кругу сельских  строителей.  Своими  делами, чуткостью к людям заслужил уважение Петр Иванович Крылов. У  него немало общественных поручений, но, пожалуй, самое главное  -  это воспитание людей. Н.Савенко". В бреду такого не произнесешь, язык сломается... Самое удивительное, что я так хорошо запоминаю  весь этот бред, что могу цитировать, и не помню того, что следовало бы помнить. Зато наизусть могу прочитать стихотворение нашего рабкора Литвинова " Здесь были окопы, гранаты  рвались,  теперь  здесь турбаза - гуляй, веселись!" Это же ужас что такое. Сказала  Богодухову, что нельзя это печатать, он говорит, не лезь в поэзию, ты там ничего не понимаешь... Не-ет, тут вообще весь вкус потеряешь, если он был-то... Все критерии побоку... Особенно те, что  насаждал нам университет...

ЛЕБЕДЕВА: (задумчиво) Ведь Богодухов сейчас в партком побежал жаловаться.

ГРАЧЕВА: Пусть жалуется. Там его все знают как облупленного.

                Входит Богодухов.

БОГОДУХОВ: А, что, девчонки, сидите? Что на обед не пошли?

             Грачева и Лебедева не обращают на него внимания.

БОГОДУХОВ: (подходит к Грачевой и делает опереточный  жест  ножкой, расшаркивается) Ну, извините, пожалуйста.

ГРАЧЕВА: Орали при всех, а извиняетесь, когда никого нет?

БОГОДУХОВ: Ну, ладно, Ленка. Всякое бывает.

ГРАЧЕВА: Да вы ничего не поняли. Вы не имели права на  меня  кричать, даже, если, по вашему мнению, я сделала что-то не  так.  Не имеет права один человек повышать голос на другого, тем более начальник. И, самое гадкое, как  вы  переметываетесь,  как  меняете
тон, как "вспоминаете" отчества. И потом, неужели вам не  стыдно, вы же сами знаете, что весь этот месяц я работала за редактора...

БОГОДУХОВ: Ну, ведь в порядке просьбы...

ГРАЧЕВА: Да дело не в этом.

БОГОДУХОВ: Знаешь, между нами говоря, ты  вообще  считаешь  себя эталоном. Тебе и замечание-то сделать нельзя.

ГРАЧЕВА: Неправда. Можно. И  я  всегда  признаю,  если  виновата. Только если меня обвиняют справедливо. Если, по вашему мнению,  я сделала что-то не так, скажите об этом нормальным тоном. Но я все равно остаюсь при своем мнении - хвалить самих себя нескромно.  У вас - своя точка зрения. Вы - мой начальник. Я вам подчиняюсь. Но тона такого я не переношу.

БОГОДУХОВ: Ну, ладно, забудем все это.

ГРАЧЕВА: Нет, я этого никогда не забуду.

              Возвращаются Ничуговский и Савенко.

БОГОДУХОВ:(бодренько) А, вот и ребята пришли. Я вот хочу  с  вами планерку провести.

НИЧУГОВСКИЙ: Мы же уже сегодня проводили...

ГРАЧЕВА: Ну, у нас теперь планерки будут проводиться два  раза  в день раз в два месяца.

БОГОДУХОВ:  Ну, Ленка как скажет, так скажет.

НИЧУГОВСКИЙ: (раздеваясь) Планерка - так планерка...

БОГОДУХОВ: Ребята! Я хочу поговорить с вами спокойно. По душам... Ребята...

НИЧУГОВСКИЙ (заканчивает его фразу) давайте жить дружно...

БОГОДУХОВ: Ну, кончайте, ребята, не  до  шуток.  Надо  перестраиваться... Это  требование партии. А вы как работаете?

ГРАЧЕВА: Как мы работаем?

БОГОДУХОВ: Вы работаете плохо.

ГРАЧЕВА: Мы действительно плохо работаем. Но каждый  думает,  что он лично работает хорошо. А пока мы все будем думать таким  образом, никакого толка не будет, никакой перестройки не получится.

БОГОДУХОВ: (облегченно) Наконец-то ты меня поняла.

ГРАЧЕВА: Что значит - поняла? Я постоянно об этом говорю.

БОГОДУХОВ: Подожди, теперь я буду говорить. Дай же сказать в конце концов...

ЛЕБЕДЕВА: Прямо целый вечер на манеже...

БОГОДУХОВ: Ты помолчи, помолчи пока, молода еще.

ЛЕБЕДЕВА: Так что из того? Мне теперь и слова сказать нельзя?

БОГОДУХОВ: О, господи. Вот все вы ребята - хорошие люди.  Все  вы хорошо работаете. Но - по-разному. Вот, например, Боря...  Все  - "хи-хи" да " ха-ха"... Пишет левой ногой, толчет воду в ступе,  а соли нет... Нет соли, Ничуговский!... Или ты, Лена. тебе все легко дается. Ты пишешь, лежа на печи...

ГРАЧЕВА: На какой еще печи - это у вас в деревне печь...

БОГОДУХОВ: Да не придирайся, я же фигурально выражаюсь. Не  тараторь, я же правильные вещи говорю. Вот ты способная...  А  пишешь порой такую чушь! Правда, и ее у тебя интересно читать. Но ты все время считаешься, кто больше написал, кто меньше, кто в  типографии был, кто не был... Зачем? Не надо считаться!

ГРАЧЕВА: А я буду считаться, я не собираюсь работать  за  других. Пусть все работают одинаково. Зачем тогда график дежурств,  зачем строкаж?

БОГОДУХОВ: Ну вот, ты опять... Ну, кончай, кончай...

ГРАЧЕВА: Что кончать-то? Мы с вами еще не начинали!

БОГОДУХОВ: Да как с тобой начнешь? Не знаешь,  с  какого  бока  и подступиться...

ГРАЧЕВА: И не узнаете!

БОГОДУХОВ: А... не для средних умов что ли? Не ерепенься, не  таких видал! Да и рассказывали мне про тебя!

ГРАЧЕВА: Чего рассказывали и кто? Что вы мелете?

БОГОДУХОВ: А корчит тут из себя розу непримятую...

ЛЕБЕДЕВА: Да прекратите же, в конце концов, Виктор Петрович,  какую-то пошлятину развели...

БОГОДУХОВ: А ты молчи, Лебедева, а то твоему мужу все про Скачкова расскажу...

ЛЕБЕДЕВА: Ой, не надо, ой боюсь... Вы нам лучше  про  всех  своих трех жен расскажите. Какой вы честный, как вы каждый раз  квартиру жене и очередному ребеночку оставляете, как снова  на  очередь становитесь, и, что удивительно, снова получаете... Вы сейчас ремонт делаете, наверное, опять жениться собрались, может и  наследник уже в черновике нарисовывается? Вы у нас такой плодовитый  на этой почве, не то, что в газете...

БОГОДУХОВ: Ну ладно, ладно, у нас все-таки планерка... Э-э... Или вот - Савенко. Ему все трудно дается. Но он все равно пишет  свои материалы, которые даются ему с таким трудом...

ЛЕБЕДЕВА: Если ему так трудно, пусть не пишет. Зачем  так  надрываться?
             
Грачева смеется.

БОГОДУХОВ: Да замолчи ты! О тебе, Лебедева, разговор впереди.

ЛЕБЕДЕВА: (зло) А я-то все думаю, кто про меня в  партком  капнул, что Скачков ко мне в общежитие ходил, когда я болела...

БОГОДУХОВ: Это ты спасибо Ничуговскому скажи.

НИЧУГОВСКИЙ: При чем здесь я, Богодухов?

САВЕНКО: (хмыкает) Раскол в благородном семействе...

      Ничуговский, Грачева и Лебедева переглядываются.

ЛЕБЕДЕВА: Ну, ладно, что там со мной?

БОГОДУХОВ: Ты пишешь лучше нас всех, но стребовать с тебя  строчки - это проще вагон разгрузить. Все из-под палки, из-под палки...

ГРАЧЕВА: Да ей просто неинтересно тут работать.

САВЕНКО: Пусть уходит.

ЛЕБЕДЕВА: Сам уходи!

БОГОДУХОВ: Слушайте, я же планерку провожу!... Что же происходит, когда вы все вместе? Вот ты, Ничуговский... Три ляпа в газете,  в трех номерах подряд. Даешь заметку о Дубровским, какой  он  хороший... А Дубровский напивается...

НИЧУГОВСКИЙ: Ну, я ж с ним не пил, откуда я знал?

БОГОДУХОВ: Из парткома позвонили, сказали.

НИЧУГОВСКИЙ: Так это ж после выхода газеты было...

БОГОДУХОВ: Слушай - не перебивай. В  следующем  номере  ты  снова даешь о нем зарисовку. А его уже знают как пьяницу. Мне звонят из парткома: "Кого даете?" Я говорю тебе,  Ничуговский:"  Больше  о Дубровском не пиши!" Но ты в следующем  номере  снова  даешь  его подпись под заметкой. Ты что, Ничуговский? Почему из-за тебя мне, начальнику, должны принародно штаны снимать?

ГРАЧЕВА: Тьфу, грубость какая... А вы что, Виктор Петрович, газету свою не читаете?

БОГОДУХОВ: Я читаю, Грачева, но я не могу везде успеть.

ЛЕБЕДЕВА: Нет, правда, вы-то,  Виктор  Петрович,  куда  смотрели, когда подписывали номер в печать?

ГРАЧЕВА: А он и не подписывал!

БОГОДУХОВ:(машет на них рукой) Ты что, Ничуговский, я тебя спрашиваю?

НИЧУГОВСКИЙ: Вспомнил тоже, Витя. Это ж сто лет назад  было,  еще  при царе Горохе, ешё зимой, а сейчас осень. Что ж мне все время об этом помнить?

ГРАЧЕВА и ЛЕБЕДЕВА: (смеются) Проснулся...

БОГОДУХОВ: А они все смеются... Им все смешно. Что смешного тут? Ладно, Дубровский кончился... Но дальше он протаскивает в  газету опус под названием " Фразы". Там есть такая: " Иногда, чтобы стать человеком, нужно стать скотиной."

НИЧУГОВСКИЙ: А что тут такого? Все правильно.

БОГОДУХОВ: Да что ты? Там есть и другая: " Ошибки  врачей  покрывает земля." Что это такое, Ничуговский, я тебя спрашиваю?  Откуда это человеконенавистничество? Вызывает меня цензор  и  спрашивает: "Откуда вы взяли эти "Фразы"? Вычеркните, это  непотребно". И я на верстке, в типографии должен все менять. Ставить эту блямбу-заставку "Спорт". Но на этом дело не заканчивается. Теперь  он тычет мне в газету "Бузину".

ЛЕБЕДЕВА: (давясь от смеха) Что-что?

БОГОДУХОВ: (возмущенно) Бузину! Растение! Нам не  нужна  бузина, Ничуговский! Не нужна бузина сельским строителям! Ты понял?  Но  я знаю, я уйду в отпуск, Грачева  останется  за  редактора,  и  он, пользуясь, ее хорошим расположением, все-таки протащит  в  газету эту бузину! Так я заранее предупреждаю тебя, Лена: про бузину  не печатать!

НИЧУГОВСКИЙ: Не печатать, так не печатать... А когда ты в  отпуск собираешься? И вообще, что ты все волнуешься? Давайте  лучше  бутылку возьмем...

БОГОДУХОВ: (как отрезал) Все, завязали с бутылками.  Сейчас  еще придут твои дяди и тети из испанского посольства, и в  редакции начнется вечный праздник под руководством Ничуговского. Я предупреждаю вас всех!

НИЧУГОВСКИЙ: (сонно) Ну, все понятно...

САВЕНКО: Витя, ты только не волнуйся. Все будет нормально. Только ты им скажи, что я кит журналистики, и такого отношения к себе не потерплю.

ГРАЧЕВА: (издеваясь) Не потерплю, раз-зорю... (Лебедева смеется.)

САВЕНКО: Я их убью.



                ДЕЙСТВИЕ 2

                КАРТИНА 4

    Утро в редакции. Все на местах. Богодухов собирается в типографию - суетится, ходит из кабинета в кабинет. Ничуговский  сопит и молча, уткнувшись в лист бумаги, пишет. Савенко сидит, уставившись в одну точку, в пальто и шапке. Грачева и Лебедева  курят  у
окна.

БОГОДУХОВ: ( в очередной раз заходя в кабинет корреспондентов): Господи, как вы надоели со своим куревом! Дышать нечем!  Молодые девки, зачем травите себя?

ЛЕБЕДЕВА: И так тошно,  еще  отказывать  себе  в  последнем  удовольствии...

САВЕНКО: Чего тебе тошно, Лебедева?

ЛЕБЕДЕВА: Квартиры нет, а ликвидируют наше объединение и нашу  редакцию, так квартиру и не увижу. Перестройка,  слияние,  укрупнение, кто там о судьбе конкретного человека думать будет?..

САВЕНКО: Это ты-то - конкретный человек?

ЛЕБЕДЕВА: И я, и вы, и все остальные.

САВЕНКО: Ты все равно выбьешь, у тебя брат блатной, ты  сама  блатная...

ГРАЧЕВА: С ума сойти, какой блат крутой - после окончания университета работать в многотиражке...

САВЕНКО: Зато в городе! И в областной многотиражке!

ЛЕБЕДЕВА: Да я всю жизнь в городе прожила. Почему я  должна  уезжать?

БОГОДУХОВ: Ребята, кончайте базар. Лена, собирайся со мной в  типографию: я очки дома забыл. Ничего не вижу,  все  буквы  расплываются.

ГРАЧЕВА: Опять я. Ужас какой-то.

БОГОДУХОВ: Не бухти. (Подходит к стене, смотрит график  дежурств) Посмотри, сегодня твоя очередь дежурить.

ГРАЧЕВА: Моя, но я перед этим три раза  подряд  дежурила.  Скажи, Ничуговский?

                Ничуговский молчит.

САВЕНКО: Но сегодня же твоя очередь.

ГРАЧЕВА: Полное отсутствие логики... Ты  вообще  слышишь  что  я сейчас сказала? Когда ж придет кого-нибудь другого очередь?

САВЕНКО: Кто возит - на того и валят...

ГРАЧЕВА: Что ты сказал?

САВЕНКО: То, что слышала.

ГРАЧЕВА: Нет, я пойду, пойду, чем пребывать в этом маразме...

             Богодухов и Грачева собираются и уходят.

ЛЕБЕДЕВА: Ну, вы даете!

САВЕНКО: А ты чего молчала? Шла бы сама дежурить в типографию...

НИЧУГОВСКИЙ: Но очередь действительно Грачевой.

                Затемнение.

                КАРТИНА 5.

     Часы над редакцией высвечивают  14.00.  К  редакции  подходит Грачева. Все сотрудники на местах, в тех же позах, что она их оставила.

ГРАЧЕВА: Все, закончили.

САВЕНКО: Он не придет?

ГРАЧЕВА: Да что-то не поняла... Он  после  меня  остался  куда-то звонить.

НИЧУГОВСКИЙ: Но номер подписали?

ГРАЧЕВА: Подписали. Но сказал мне ехать в редакцию,  а  домой  не отпустил.

НИЧУГОВСКИЙ: Ну, раз подписали - тогда по коням! (Звонит телефон)

ЛЕБЕДЕВА: (схватила трубку) Да, Виктор Петрович.  Лена?  Пришла. Даю (протягивает трубку Грачевой).

ГРАЧЕВА: Что там случилось? Всех в партком? Зачем? Нет, никто нам
ничего не говорил, подождите, сейчас спрошу...

ВСЕ ХОРОМ: Никто ничего не говорил...

ГРАЧЕВА: Никто ничего не знает... Да,  все  на  месте.  Когда?  В 15.00? Ну, будем, конечно. (Кладет трубку) Что-то тут ерунда какая-то. Нечисто дело. Зачем нам всем в партком идти?  (Набирает номер) Геннадий Александрович? Это Грачева, редакция.  Зачем  это нас вызывают сегодня в полном составе? Ах, вопрос на месте... Ну, ясно... (Кладет трубку) Ясно, что ничего не ясно. Наверное,  Богодухов сегодня будет со мной разбираться, что отказалась на  дежурство идти. Ох, господи, как же все надоело. Или по  ликвидации нашей что-то будут сообщать... Короче, одно из двух.

НИЧУГОВСКИЙ: Пусть только попробует на тебе отыграться.

ГРАЧЕВА: Ой, да ты только без него так говоришь...

НИЧУГОВСКИЙ: Нет, в парткоме, при всех, я все скажу.

САВЕНКО: И я все скажу - как я работаю, выдаю строчки, а  Лебедева ничего не делает.

ГРАЧЕВА: Да, хватит, тебе, Коля, все по-новой... Кошмар какой-то. Нам нужно всем вместе держаться.

САВЕНКО: Не хочу я с вами вместе держаться. Я все про вас  скажу. И про ваши пьянки в редакции в рабочее время.

ГРАЧЕВА: А ты с нами не выпивал?

САВЕНКО: В рабочее время - никогда.

ГРАЧЕВА: А у тебя рабочее время - это что?

САВЕНКО: Когда я работаю. И в это время я с вами не пил.

ГРАЧЕВА: Дикость какая-то. Мы в нерабочее время и не пьем. Других дел навалом. Давайте собираться. Надо пораньше прийти, у секретаря все выведать, хоть подготовиться морально. Но ведь это надо, жук какой Богодухов, в типографии мне об  этом  ни  слова  не сказал. Точно, будет меня чистить...

                Все одеваются и уходят.
                Затемнение. Смена декораций, в это время звучат  голоса.

ЛЕБЕДЕВА: И пошли они, солнцем палимые...

НИЧУГОВСКИЙ: Надо на обратном пути бутылку купить...

САВЕНКО: Работаю, работаю, выдаю строчки... Как шахтер - на гора!
Никакой благодарности...

ГРАЧЕВА: На том свете отблагодарят! Так всегда с гениями бывает!

САВЕНКО: Дура!

БОГОДУХОВ: Ну, я вам сделаю, гениальные вы мои...


                КАРТИНА 6.

   Помещение партийного комитета. Приемная  и  кабинет  секретаря парткома снова поставлены в разрезе, снова видно, что творится  в каждой из комнат. На протяжения всей этой сцены в кабинете секретаря парткома сначала никого нет, потом там идет буйное  разбирательство. В приемной - секретарша Людочка на протяжении всей  сцены сначала красится, потом общается  с  подружкой  и  делает  личные звонки, потом поправляет чулки, потом пьет чай. В приемную заходят работники редакции. Хор  нестройных  голо-
сов:" Здрассте…»
ЛЮДОЧКА: (высокомерно) Здрас-сте, садитесь... Опять что-то  натворили? Чего вам только не работается, не понимаю.

САВЕНКО: Вот я тоже не понимаю.

       В приемную заходит зам. секретаря парткома

ВАСИЛЬКОВ: А, скандалисты, привет!

ГРАЧЕВА: Что это-так? Почему мы скандалисты?

ВАСИЛЬКОВ: Ну, ладно, ладно... Все нормально, не  волнуйся,  сейчас все прояснится... Вот - гвоздь - видишь?

ГРАЧЕВА: А зачем нас вызвали, вы не в курсе?

ВАСИЛЬКОВ: Хочешь, я тебе его подарю? Понятия  не  имею  зачем... Мне это знаешь, все... Я жду вызова в милицейскую академию...

ГРАЧЕВА: Знаю... Зачем мне гвоздь?

ВАСИЛЬКОВ: На память. Он вон какой большой...

       В свой кабинет на ходу,  здороваясь,  пролетает  секретарь парткома.

ГРАЧЕВА: Ну, подарите. А еще скажите, что там наш Г.А.  привез  из Югославии?

ВАСИЛЬКОВ: Да вроде ботинки, костюм - себе и жене, еще что-то.

ГРАЧЕВА: А дорого путевка ему обошлась?

ВАСИЛЬКОВ: (смотрит  многозначительно  и  молчит,  потом  нехотя произносит) Да я не знаю...

ГРАЧЕВА: Ну, Сергей Иванович, ну сколько, вы же знаете...

ВАСИЛЬКОВ: Я не знаю...

ГРАЧЕВА: Ой, да хватит вам... Я, может, тоже хочу поехать...


                Васильков молчит.

ГРАЧЕВА: (сообразив)  Ой, какая же я дура... (хватается  руками за голову) нисколько…

НИЧУГОВСКИЙ: Вот именно. (Отводит ее в сторону) Ни во сколько она ему не обошлась. Что ты примоталась... Это же партия. Тем  более, что ездил он, уж точно, руководителем группы.

       Параллельно с тем, что  происходит  в  приемной,  секретарь парткома в своем кабинете что-то пишет с преувеличенно  серьезной миной. Поза эта (пишушего человека) для него чрезвычайно неестественна. Весь дальнейший разговор с журналистами ведется  с  такой же картинной серьезной миной. Она делает его несколько манекенным, неживым и незначительным. Это человек лет сорока,  мягкий  и добрый, попавший на это место достаточно законным путем - из низов. Однако он считает, что значительность его  сегодняшней  должности накладывает отпечаток на внешность.
         В приемную заходит Богодухов.

БОГОДУХОВ: (раскланиваясь со всеми) Все в сборе?
         Все молчат. В приемной появляется  товарищ  с  плакатным лицом, не лишенным симпатичности, но каким-то стертым.  Встретишь на улице - не узнаешь, что когда-то видел его раньше. Этот человек долгим внимательным взглядом осматривает всех  присутствующих и произносит слова приветствия. Ему отвечают нестройно, по очереди.

ГРАЧЕВА (Лебедевой): Я его где-то видела, впрочем, может и не его, но лицо - точно райкомовское.

           Товарищ "Райком" входит в кабинет секретаря парткома.

НИЧУГОВСКИЙ: (Богодухову) Что это за хмырь?

БОГОДУХОВ: Сейчас узнаешь!

ЛЕПШИН: (выходя из своего кабинета- коротко,  отрывисто  и  несколько пренебрежительно) Заходите!

  Все заходят и рассаживаются на одной линии, чуть в  отдалении, но на той же линии - Савенко. Напротив за столом  -  Лепшин,  Васильков, товарищ "Райком", Богодухов.


ЛЕПШИН: К нам сегодня пришел инструктор отдела пропаганды райкома партии товарищ Иванов. Дело в том, что в районный комитет партии поступила жалоба от редактора газеты товарища  Богодухова  на сотрудников газеты Лебедеву и Ничуговского. Суть ее  в  том,  что данные товарищи саботируют  выпуск  номера  газеты,  посвященного
ХУII съезду КПСС.


ГРАЧЕВА: (с круглыми глазами) Что?

ЛЕПШИН: Ты не "чтокай", а слушай.

ГРАЧЕВА: Это же дичь какая-то! Номер этот почти готов, никто  ничего не саботирует, это же абсурд, паранойя...

БОГОДУХОВ: Она у нас всякие ученые слова знает.

ГРАЧЕВА: Да я уже ничего не знаю. Я-то, Виктор Петрович,  думала, что жалоба на меня, из-за нашего скандала, когда я не хотела в очередной-внеочередной раз идти в типографию, а  она  оказывается на них... Они-то в чем провинились? Как вам не  стыдно?  Вы  же знаете, что мы со дня на день закроемся, и пишете какие-то жалобы.

НИЧУГОВСКИЙ: Не жалобы, а кляузы.

БОГОДУХОВ: Но сколько я тебя просил! Но что ты налепил в информациях! Мне же все пришлось править! Ты и писать-то как следуешь не умеешь! Сидеть бы тебе в своей котельной,  вот  ты  рассказывал,как хорошо тогда жил, водку пил... Там тебе и место!

НИЧУГОВСКИЙ: Ну уж это хамство! Причем тут котельная? Я после нее университет закончил, стихи и рассказы пишу, членом Союза писателей стал...  Дурак ты набитый, вот что я тебе скажу. Всякую дрянь на люди выносишь, людей от дела отнимаешь...

ИНСТРУКТОР РАЙКОМА: Я ничего не понимаю... только,  мне  кажется, что тут какая-то большая неправда...

ЛЕБЕДЕВА: Конечно, неправда! Богодухова гнать давно пора!

ЛЕПШИН: Помолчите все! Я вот сейчас раздам пять листков бумаги, и все вы во главе с вашим славным редактором напишете заявления  об уходе!

ЛЕБЕДЕВА: Да раздайте, чем с этим дураком работать!  Я,  конечно,виновата, я мало работаю. Но он не имеет права! Он  просто  подло поступает! И как квалифицирует - саботаж - тут ведь  политическим попахивает!

ИНСТРУКТОР РАЙКОМА: ( задумчиво) Тут какая-то большая неправда...

БОГОДУХОВ: (опомнясь) Да, вот еще что! Об этом я не  писал.  Савенко продал свой роман за границу и получил за это десять тысяч.


САВЕНКО: Ты что, Витя?

ГРАЧЕВА: Виктор Петрович! Да кому он нужен его роман-то? Его никто и в глаза не видел. Как можно серьезно это воспринимать!

ЛЕБЕДЕВА: Вот и твоя очередь пришла, Савенко!

ЛЕПШИН (остервенев): Все! Разбирательство закончено! Я  буду думать, что с вами делать.

                Затемнение.

                ДЕЙСТВИЕ 3

                КАРТИНА 7

 В помещении редакции - Грачева и Лебедева.

ГРАЧЕВА: Вчера вечером мне звонил Ничуговский, и сказал, что  теперь уже на сто процентов пахнет ликвидацией. Он с Лепшиным  разговаривал.

ЛЕБЕДЕВА: Может, оно и к лучшему. Только что с моей  квартирой  будет?..

ГРАЧЕВА: Там, в том объединении, с которым мы сливаемся, есть газета, и там есть одно свободное место. Только одно.

ЛЕБЕДЕВА: Ну, так это твое место.  Богодухов  в  корреспонденты  не пойдет.

ГРАЧЕВА: Да, вряд ли оно мое. Ничуговскому скоро  на  пенсию,  не выкинут же его. Да и ты на квартиру в очереди стоишь.  (Возбуждаясь) А мне квартиры не нужно, и до пенсии далеко. (Идет в  кабинет Богодухова, открывает дверь ключом, ищет что-то на  столе. Натыкается на какую-то бумажку. Смеется.) Ир, пойди сюда! Смотри!

ЛЕБЕДЕВА (зачитывает): "Бывшему редактору газеты " На  сельских стройках" товарищу Богодухову Виктору Петровичу от  бывшего  корреспондента этой газеты Савенко Николая  Васильевича  заявление: "Прошу Вас вернуть мне потраченные мною  здесь  драгоценные годы, нервы, вдохновение и свободу, так как я тоже человек. Дата,  подпись. Резолюция: "Отпускаю".

                Смеются. Заходит Ничуговский.

НИЧУГОВСКИЙ: Все веселитесь... Что там у вас? (Читает, смеется.) Хохмачи! Дохохмились... Миша-фотограф уже уволился. Стоит себе  в сквере у фонтана детишек фотографирует, и зашибает, между прочим, неплохие бабки.

ГРАЧЕВА: Вот именно - фотограф. Фотокорром он никогда и не был.

НИЧУГОВСКИЙ: Мы тут звезды с неба хватаем...

ГРАЧЕВА: Не хватаем, но хотя бы стараемся смотреть на них почаще.

               На фразе Грачевой входит Савенко.

САВЕНКО: Куда ты там стараешься смотреть, Грачева? Ты  на  землю почаще смотри, под ноги... А то развели тут сантименты, борьбу за справедливость устроили. С кем бороться вздумали, недотепы?

НИЧУГОВСКИЙ (очень решительно): Жечь, резать, убивать!

ЛЕБЕДЕВА: А как дела коснется - так хвост прижимаешь.

НИЧУГОВСКИЙ: Мала еще судить. (Накручивая телефонный диск) Алло, привет, как насчет "литературной пятницы", ну да...,  ну,  естественно,... нас сколько... По сколько?

ГРАЧЕВА (задумчиво): "Да свершится правосудие, пусть даже погибнет мир"...

ЛЕБЕДЕВА (смеясь): Эта фраза в наше время звучит очень туманно.

САВЕНКО (радостно включаясь в разговор): Почему это мир должен покончить с собой? Почему правосудие  без  его  гибели  не  может свершиться?

ГРАЧЕВА: Столь ли велика цена этому правосудию, ради которого даже миром не жалко пожертвовать?

НИЧУГОВСКИЙ: Правосудие свершается сплошь и рядом,  а  мир  почему-то стоит на месте.
                Все смеются.
       В редакцию заходят  Богодухов  и  Михальский.  Это сухонький, небольшого роста  человек  с  презрительно-непроницаемым выражением лица.


БОГОДУХОВ: Знакомьтесь - Петр Николаевич Михальский,  заместитель начальника по кадрам и быту нового объединения.

МИХАЛЬСКИЙ (оглядывая обстановку в редакции и скользя пренебрежительным взглядом по сотрудникам): А это что такое?  (показывает на Грачеву) В брюках? Нога на ногу сидит! Что, на пляже?

ГРАЧЕВА (тупо-удивленно): Не на  пляже...(Очнувшись)  У  нас  в объединении нравы очень свободные.

МИХАЛЬСКИЙ: Ах, она еще и с колючками. Ничего, будешь работать у нас, мы колючки-то пооборвем.

ЛЕБЕДЕВА: А не уколитесь?

МИХАЛЬСКИЙ: И языки ваши поприжмем, очень тут все разговорчивые.

БОГОДУХОВ: Вот, Петр Николаевич, смотрите, кто тут  теперь  может сидеть... А на них внимания не обращайте - я сам с ними всю жизнь боролся - ну, невоспитанные просто люди, ну, культуры не хватает.

САВЕНКО: У тебя она через край прет!

БОГОДУХОВ: Ты что-то сказал, Николай? Ты успокойся, я ж тебе вчера заявление подписал. Тебе работа в новом объединении не светит, ты сейчас не волноваться должен, а работу искать.

САВЕНКО: Ты-то нашел уже, я полагаю?

БОГОДУХОВ: Я - номенклатура обкома партии.

САВЕНКО: Ну, ясно.

БОГОДУХОВ: Ты о себе думай, Николай...

НИЧУГОВСКИЙ: А о нем партия подумает. Он же, хоть и пень, но  зато член партии. А там сидят - все друзья его, тасуют старую колоду. В ней нам места нет. Когда какая-то карта очень потрется,  ну совсем ничегошеньки рассмотреть на ней нельзя будет  -  тогда  ее заменят. А сколько равнозначных картишек на обмен будет, как  они все переругаются, передерутся...

МИХАЛЬСКИЙ: Интересная тут у вас  собралась  компания.  Разговоры какие-то странные ведутся. Секретарем парткома в новом  объединении будет ваш Геннадий Александрович, надо будет ему,  в  порядке настоятельного пожелания, посоветовать  на  первом  же  заседании партийного комитета разобрать работу редакции многотиражной газеты. ( Богодухову) Кто там из всей этой братии будет работать?

БОГОДУХОВ: Пока не решено. Ясно только, что не я и не Николай.

САВЕНКО: Когда ж решать будут?

             Богодухов делает вид, что не слышит вопрос.

ЛЕБЕДЕВА: Виктор Петрович, вы что оглохли?

НИЧУГОВСКИЙ: Он слышать начнет попозже, когда вопрос его трудоустройства в обкоме решаться будет.

              Богодухов и Михальский уходят, не простившись.

ГРАЧЕВА (грустно): Нет ничего отвратительнее бессмысленного  ожидания. Бывают ожидания приятные, бывают ожидания печальные. А  у нас - бессмысленное - как остановка времени, своего рода - конец, смерть клиническая. Откачают тебя или нет - от тебя уже ничего не зависит - только от тех, в чьих руках находится  твоя  судьба.  И нет абсолютно никаких гарантий того, что руки эти окажутся умелыми и чуткими.

НИЧУГОВСКИЙ: Чего ты ноешь? Вот лучше почту редакционную посмотри.

ГРАЧЕВА: А что там смотреть? Нам только Литвинов  и  может  написать - свой очередной бред прислать. (Просматривает корреспонденцию - аналогичные газеты  из  других  областей,  немногочисленные письма) Во! Богодухову конверт - из Союза журналистов.  А  вот  и драгоценный мой Литвинов  - кстати, кто его вообще  когда-либо  в глаза видел. Что он из себя представляет? Мне кажется, это такой средних лет мужичок, голубой... Откуда он вообще  взялся?  как  я понимаю, он на стройках в жизни не работал.

САВЕНКО: Я его видел однажды - очень  представительная  личность, он раньше начальником ПМК был,  закончил  литературный  институт, вот пишет нам...

ЛЕБЕДЕВА: А по-моему он просто сумасшедший - это же надо в  неделю три-четыре материала присылает. Газета раз в  неделю  выходит, ее всю можно литвиновскими опусами заполнять.

НИЧУГОВСКИЙ: Как же ты, Коля, фантастически брешешь.  Вот  тут  у меня в столе есть, кстати, его фотография и  краткая  автобиография, он как-то мне прислал. На-те вам, смотрите. Сколько  времени обрабатываете его материалы, а ничего про человека не знаете.

          Все собираются у стола Ничуговского и смотрят.

ГОЛОСА:

- Ух, какой противный старикашка...
- Как какашка!
- Никакой институт он не заканчивал, здоров ты врать, Коля!
- Он и техникум не заканчивал!
- Он кустарь - самоучка!
- Нет, он пишет, потому что не может не писать...

             В редакцию возвращается Богодухов.

БОГОДУХОВ: Что там у вас? ( Залезает своим длинным носом в центр) Что это за идиот? Почему вы его разглядываете? Он что  будет  новым редактором?

ЛЕБЕДЕВА: Это не идиот, а Литвинов.

БОГОДУХОВ: Ну, и чем он знаменит?

ГРАЧЕВА: Виктор Петрович, вы сколько лет в нашей  редакции  работаете?

БОГОДУХОВ: Не задавай глупых вопросов!

ГРАЧЕВА: Вы что не знаете нашего  единственного  и  неповторимого рабкора Литвинова? Вы же все-таки хоть иногда газету свою  читайте...

БОГОДУХОВ: Нашли время любоваться. Вы понимаете, что - все? Конец! Надо работу себе искать. Пойду в обком - там меня знают.

НИЧУГОВСКИЙ: Там тебя очень хорошо знают. Даже знают, как ты  фотографии своим героям своих фоторепортажей продавал за три рубля. Они тебя не бросят, нет.

БОГОДУХОВ: Молчи, тебе что волноваться. Ты в очереди на  квартиру стоишь. Двадцать лет стоишь - все никак не получишь - такой авторитет у тебя. Я три года в редакции - и уже получил.

ЛЕБЕДЕВА: Главное, какую по счету?

БОГОДУХОВ: Дурында, я все свои квартиры женам и  детям  оставлял, как порядочный человек. А тебе квартиру вовек не получить, хоть и брат у тебя в министерстве. Не поможет  братец,  ликвидация,  все очередники соединяются в единый список, и своей  очереди  ты  будешь ждать до скончания века.

ГРАЧЕВА: Какое вы ничтожество, Виктор Петрович!

БОГОДУХОВ: Оскорбляй на здоровье. Я ведь еще характеристику  тебе буду писать, как бывший редактор.

ГРАЧЕВА: Уж постарайтесь, на колени паду...

НИЧУГОВСКИЙ (все это время он что-то писал): Все! Готово! Слушайте! Посвящается Грачевой, которая с непреходящей любовью относится к творчеству рабкора Литвинова. (Читает)

                "Как спутник
                вокруг сельских строек
                Кружит немало лет подряд.
                И неподкупен он, и стоек,
                По-комсомольски зорок взгляд.
                За все на стройке он в ответе,
                Внимателен к любому... пню!
                Ему завидуют все дети.
                Ведь пьет он только лишь "Эрети,"
                И потому живет на свете,
                На нашей шизошной планете
                Живет... Но вот вопрос: к чему?

         Корреспонденты смеются,  Грачева  пожимает  Ничуговскому руку, раздаются возгласы одобрения.

БОГОДУХОВ: Вы все - идиоты. Я сейчас  понял. (Крутит пальцем у виска) Вы ненормальные (Уходит).

НИЧУГОВСКИЙ: От собаки и слышим!

ЛЕБЕДЕВА: Скатертью дорожка!


                КАРТИНА 8.
       В помещении редакции все в полном  составе.  Обстановка нерабочая. Лебедева и Грачева поедают пирожки. Ничуговский накручивает телефонный диск. Савенко уперто смотрит  перед собой. Богодухов стоит  перед ними.

БОГОДУХОВ: Вот, прощаюсь с вами. Вчера в обкоме партии мне  предложили работу - редактором газеты домостроительного комбината.

ГРАЧЕВА: Так это ж двухполоска, капустный листок!

БОГОДУХОВ: Зато редактор!

ЛЕБЕДЕВА: Не должность красит человека...

БОГОДУХОВ: Твое мнение меня совсем не интересует. Сиди, жуй!

САВЕНКО: А все-таки, Витя, ты порядочный подлец...

НИЧУГОВСКИЙ: Уходишь, хоть бы бутылку поставил.

БОГОДУХОВ: Бутылку - это обязательно, я потом зайду.

НИЧУГОВСКИЙ: Что потом, потом - неинтересно.

ГРАЧЕВА: Да на кой черт нам его бутылка.

                Богодухов уходит.

НИЧУГОВСКИЙ: Пора и нам по домам, ребята.

  Ничуговский и Савенко прощаются с Грачевой и Лебедевой и уходят.

ГРАЧЕВА (набирает телефонный номер) Привет! Мне  нужно  тебя  видеть. Да, сегодня. Нет ничего не случилось... Да,  нас  ликвидируют. Да, нет, просто нужно с тобой поговорить...  Хорошо.

ЛЕБЕДЕВА: Мне уйти?

ГРАЧЕВА: Попозже. Если можно, когда он придет.

            Лебедева согласно кивает головой.
          В редакцию заходит секретарь парткома.

ЛЕПШИН: Здравствуйте, девчата.

ГРАЧЕВА: Ого, Геннадий Александрович!

ЛЕПШИН: Вот, решил к вам зайти.

ЛЕБЕДЕВА: Значит дело - швах. Как там дела с моей квартирой?

ЛЕПШИН: Пока ничего не известно.

ЛЕБЕДЕВА: Но, Геннадий Александрович, мне же не нужно место, я на него не претендую, надо как-то с квартирой вопрос  решить...  Мне же надо где-то жить... (начинает  плакать,  подвывая  себе  тоненько и противно)

ГРАЧЕВА: Ира, прекрати немедленно.

ЛЕПШИН: Лена, какие у тебя планы?

ГРАЧЕВА: Я не знаю...

ЛЕПШИН: Дело в том, что место в редакции займет  скорей  всего Ничуговский.

ГРАЧЕВА: Я так и думала. (Смотрит на Лебедеву)

ЛЕБЕДЕВА (у нее моментально высыхают слезы, и открывается  рот  от удивления): Как же так, вы же говорили... Вы же говорили, что это место должно принадлежать Лене...

ЛЕПШИН: Говорил. Но Борис стоит в очереди на квартиру.

ЛЕБЕДЕВА: Ну, нет. Раз не Лена, то я тоже  буду  претендовать  на это место. Я тоже в очереди на квартиру стою.

ЛЕПШИН (злиться): Если ты будешь так себя вести, ты вообще  ничего не увидишь. Ты же знаешь, мы изыскиваем возможность найти  тебе однокомнатную...( Грачевой) Так что, Лена, рассчитывай на  мою характеристику и помощь, ищи себе что-нибудь сама. Ты же  знаешь, ничего по специальности мы предложить тебе не можем.

ГРАЧЕВА (бормочет): Да, да...

                Затемнение.

                КАРТИНА 9.

ГРАЧЕВА (кладет телефонную трубку) Сейчас придет.

ЛЕБЕДЕВА: Освобождаю тебя от своего присутствия.

ГРАЧЕВА: Да я-то не против. Сама знаешь, он не  любит,  когда  его видят у нас.

ЛЕБЕДЕВА (собираясь): Ну да, он же голубых кровей, а  мы  жуки-навозники. Только почему он всегда к тебе обращается,  когда  материалы свои эпохальные пишет.

ГРАЧЕВА: Ладно, успокойся, меня не убудет.

ЛЕБЕДЕВА (уходя): Лена, пусть он найдет тебе работу.

         Грачева курит в ожидании. К моменту тушения  сигареты  в редакции появляется красивый мужчина - новое действующее  лицо  - заместитель редактора областной газеты - Крылов.

КРЫЛОВ (оглядываясь вокруг): Привет, сладкая! Только  что  с  Иркой твоей столкнулся. Посмотрела на меня так, будто я должен ей  полтинник и не отдаю.... Ну и обстановочка у вас. Газета уже не выходит?

ГРАЧЕВА: Здравствуй! Не выходит.

КРЫЛОВ: Так что же вы здесь сидите?

ГРАЧЕВА: А что нам делать?

КРЫЛОВ: Ну, не знаю... А сидеть - какой толк?

ГРАЧЕВА (достает из стола бутылку сухого вина и ставит на стол) А выпивать?

КРЫЛОВ (морщится): Сегодня футбол по телевизору.

ГРАЧЕВА (соглашательски) : А мы недолго. (снимает с  него  шарф). От тебя за версту полыхает довольствием и благополучием.

КРЫЛОВ: Ну ладно, что там у тебя? Целоваться будем?

ГРАЧЕВА: Не будем.

КРЫЛОВ (разливая вино): Тогда - ближе к делу.

ГРАЧЕВА: Мне в обком партии идти?

КРЫЛОВ (прихлебывая вино): Господи, откуда  же  я  знаю?  У  меня своих забот - полон рот. Знаешь же, что у меня возраст  подпирает - в Москву после сорока ни в одну редакцию собкорром не возьмут.

ГРАЧЕВА: Ты успеешь. (Грустно) Я знаю, ты успеешь.

КРЫЛОВ: Ты ведь хочешь быть редактором?

ГРАЧЕВА: Но разве я не потяну?

КРЫЛОВ: Да нет, потянешь, ты и в областной  газете  потянешь.  Но все места давно куплены, ты опоздала, сладкая.

ГРАЧЕВА: Так что же мне делать?

КРЫЛОВ: Я же говорю, чем я могу помочь? Переспи  с Бодровым.

ГРАЧЕВА: Ты, что, чокнутый?

КРЫЛОВ: Но в таком случае мне посоветовать тебе нечего.

ГРАЧЕВА: Да не буду я с ним спать. Не хочу!

КРЫЛОВ: Тогда сиди без работы.

ГРАЧЕВА: Я попрошу Лепшина, он мне поможет.

КРЫЛОВ: Ну-ну...

ГРАЧЕВА: Поможет.

КРЫЛОВ: Ты что с ним спишь?

ГРАЧЕВА: Дурак!

КРЫЛОВ: Ну, тогда с какой стати он будет о тебе заботиться?

ГРАЧЕВА: Угу... если ты обо мне не заботишься.

КРЫЛОВ: Да, черт возьми. Я здесь никто! Что я могу? Бодров...  Он зав. отдела пропаганды - он действительно все может. Он  сволочь, подонок, но он все может... Если б я мог делать так как он -  ездить в Москву, возить туда - соты, мед, гречку, сало наше - в подарок с подобострастной рожей - а что мы можем привести  из  провинции - не побрезгуйте, покушайте... я бы давно был собкорром.

ГРАЧЕВА (щурясь): Что же тебе мешает?

КРЫЛОВ: Пасеки нет, и свиней не держу на балконе... Вообще,  места редакторов многотиражек свободные есть, но они своих туда жаждут...

ГРАЧЕВА (собираясь): Все ясно. На том и расстанемся -  гордясь, что не пользуем столицу салом и медом.

                Затемнение.


                КАРТИНА 10.

      В отделе пропаганды обкома партии. Помещение дано в разрезе.     В одной из комнат - инструкторы отдела, в другой  -  заведующий отделом Бодров. У инструкторов- малозапоминающиеся серые  лица. Бодров - худ, рыжеволос и отвратителен.

ГРАЧЕВА (входя к инструкторам) Добрый день!

           В ответ присутствующие едва приподнимают  головы,  демонстрируя свою полную занятость.

- Что вы хотели?

ГРАЧЕВА: Я звонила снизу. Мне - к Бодрову.

- Он занят, подождите.

  Грачева не садится, стоит столбом посреди кабинета.  Инструкторы ведут себя так, как будто ее нет. Их очень негромкие  разговоры перемежаются "сильными"  выражением.  Грачева  чувствует  себя очень неудобно.

- Вы вообще по какому вопросу?

- По поводу трудоустройства.

- А... Много тут вас ходит...

ГРАЧЕВА: Я все-таки прошу вас сообщить Бодрову, что я здесь.

- Он знает.

                Бодров возвращается в свой кабинет.

БОДРОВ: Вы ко мне?

ГРАЧЕВА: Да, я только что вам звонила снизу.

БОДРОВ (сухо): Да-да, меня срочно вызывал "первый"... Заходите.

ГРАЧЕВА (проходит в его кабинет): Вам  должен был звонить Геннадий Александрович...

БОДРОВ: Присаживайтесь... Какой Геннадий Александрович?  Ах,  да это ваш секретарь парткома. Ну и что?

ГРАЧЕВА: Я собственно ...

БОДРОВ: Наслышан, наслышан о вашей ликвидации... Но  чем  я  могу помочь?  Езжайте в район... Нет сейчас мест в городе.

ГРАЧЕВА: Но я семь лет работаю в редакции. Вы знаете, что я  часто в отсутствие редактора исполняла его обязанности.

БОДРОВ: Ну и что? А ваш редактор, кстати, характеризует вас  резко отрицательно.

ГРАЧЕВА: Да вот его характеристика. Прекрасно-положительная. Подписана им и секретарем парткома.

БОДРОВ: Он мне вас устно характеризовал. Всем этим бумажкам с печатями мы не очень-то доверяем.

ГРАЧЕВА: Ну, ясно, он и тут успел.

БОДРОВ: Не понимаю. Мы обязаны были поинтересоваться его  мнением - он работал рядом с вами не один год. Но - к делу! Что  ты  хочешь?

ГРАЧЕВА: Есть вакансии редакторов в многотиражных газетах...

БОДРОВ: Откуда ты знаешь? Откуда такая информация? Мест нет и  не предвидится. Что это ты, милая. Без году неделя в журналистике, а туда же - редакторское место ей подавай...  Ишь, чего хочешь!

ГРАЧЕВА: Я семь лет работаю в журналистике. Я хочу и  могу  работать редактором.

БОДРОВ (захлебываясь от ее наглости): Я не понял.

ГРАЧЕВА: Я хочу быть редактором.

БОДРОВ: Да кто ж им не хочет быть!

ГРАЧЕВА: Не знаю, вы, наверное, уже не хотите, вы ведь здесь  работаете.

БОДРОВ: В городе нет ни одной вакансии корреспондента, не  говоря уже о редакторских местах.

ГРАЧЕВА: В городе с десяток вакансий  корреспондентов  многотиражек, но я на эти места не претендую. В молодежке - две  вакансии, в партийной - одна, но туда  меня не возьмут. И еще...

БОДРОВ (грубо): Достаточно! Ты считаешь, что можешь работать  редактором?

ГРАЧЕВА: Я уже ответила.

БОДРОВ: Ну, хорошо. Ты заполняла личный листок по  учету  кадров, личную карточку журналиста?

ГРАЧЕВА: Да.

БОДРОВ: Здесь, у нас?

ГРАЧЕВА: Да, у вас.

БОДРОВ (роясь в своем ящике): Твоей карточки нет.

ГРАЧЕВА: Как это нет?

БОДРОВ: На, смотри - нет!

ГРАЧЕВА: Ну, я не знаю, почему ее нет.

БОДРОВ: А я не помню, чтобы ты ее заполняла.

ГРАЧЕВА: Так вы и не можете помнить, потому что я  ее  заполняла при вашем предшественнике.

БОДРОВ: На! (бросает ей личный листок), садись  здесь  и  заполняй (показывает на столик возле двери). А лучше забери  с  собой, потом принесешь.

ГРАЧЕВА: Я не понимаю, зачем мне все это заполнять.

БОДРОВ: То есть? (вопросительно поднимает свои белесые брови)

ГРАЧЕВА: Хорошо (Грачева, еле сдерживая слезы). Я еще раз заполню все это, теперь - для вас. (Садится за столик)

БОДРОВ (выходя из кабинета в соседний) Для меня  -  избавь  боже. Это ты для себя заполняешь.

       Пока Грачева пишет, Бодров в соседнем  кабинете  рассказывает сальный анекдот. Потом возвращается.

БОДРОВ: Написала?

ГРАЧЕВА: Заканчиваю.

БОДРОВ: Давай, давай. (Накручивая телефонный диск) Алло! Майя Анатольевна? Это Бодров. Ах, узнали... Как там  мой  вопрос?  да-да, насчет дешевой красной рыбки? И икорка? Очень хорошо.  Мой  шофер подъедет к вам после обеда.. Да-да, очень благодарен. Ну,  конечно,  в  любое  время...  Алло!  На  шашлыки  едем?  Ё-ё  Говно сраное... Как он нас подвел... Мы же на него рассчитывали...

ГРАЧЕВА (прожевав свои слезы, грозно): Ну, написала...

БОДРОВ (положил телефонную трубку, искренно  удивлен)  Почему  ты таким тоном говоришь? Кому  ты  одолжение  делаешь?  "Ну  написала" (берет в руки листок). А где же номер диплома?

ГРАЧЕВА: Я его не помню, естественно. Неужели вы помните свой номер диплома?

БОДРОВ: Так, может у тебя его и нет вовсе?..

ГРАЧЕВА: Вы же отлично знаете, что есть.

БОДРОВ (неожиданно смягчившись) Ну, ладно, иди, до свидания.

ГРАЧЕВА: Почему - "иди"? Я написала, что дальше?

БОДРОВ: Ничего. Когда место будет, мы тебя разыщем, позвоним, вот ты свой домашний телефон написала.

ГРАЧЕВА: А вакантные места редакторов?

БОДРОВ (презрительно): Что?.. Ишь вы,  городские,  какие...  Без году неделя в газете, а рвешься в редакторы... На эти места  есть достойные люди. Уже давно есть  такие люди. Ясно?

ГРАЧЕВА: Неправда!

БОДРОВ: Чего?

ГРАЧЕВА: Я говорю - неправда! Я в газете - семь лет.  И  постоянно работаю за редактора. Вы же знаете, какой у нас был редактор!

БОДРОВ (с усмешкой): Иди...

ГРАЧЕВА (зло): Так что дальше-то?

БОДРОВ: Жди.

ГРАЧЕВА (тупо, подходя к двери): Чего?

БОДРОВ: Пока кто-то помрет...

ГРАЧЕВА: Нет! Этот вариант меня не устраивает! Я больше к вам  не приду!

БОДРОВ: Придешь, куда ты денешься...

ГРАЧЕВА: Нет! я буду искать работу самостоятельно.

     В ответ Бодров громогласно смеется. Грачева уходит.

                КАРТИНА 11

     В редакции - после посещения Грачевой обкома  партии.  Грачева рыдает. Ничуговский и Лебедева ее успокаивают.

НИЧУГОВСКИЙ: Чего ты еще ждала от этих скотов? Они мне всю  жизнь  испортили.

ЛЕБЕДЕВА: Лена, ты же знаешь  себе  цену.  Нельзя  опускаться  до уровня этих ублюдков.

ГРАЧЕВА (сквозь слезы): Но они же правят нами... Мы же  полностью в их руках. Мы их рабы и слуги...

       В редакцию заходит секретарь парткома.

ЛЕПШИН: Всем - здоровья! Ну, Лена, что ты там натворила?  Я  звонил Бодрову, он сказал, что ты по-хамски  себя  вела,  оскорбляла его, хлопала дверями.

ГРАЧЕВА: Да, дверью я, в конце концов, хлопнула. Но я  не  хамила ему и не говорила ничего, кроме правды. Ваш звонок не помог, Геннадий Александрович, там сидят страшные люди...

ЛЕПШИН (вздыхая): Я знаю, Лена. Я лучше тебя знаю, какие люди там сидят. Но у меня такое ощущение, что сейчас, в связи с перестройкой, все они оттуда скоро полетят как фанера над Парижем. ...  Но я пришел...

ГРАЧЕВА (поднимая голову) ... сообщить нам пренеприятное известие? Что еще, Геннадий Александрович, я уже ко всему готова...

ЛЕПШИН: Да нет... Известие как раз очень хорошее.  Из  ЦК  пришло решение о назначении меня секретарем партийного  комитета  нового объединения.

ГРАЧЕВА: А я думала, что это должность выборная.

ЛЕПШИН: Бедный Бодров, как я его понимаю... Ты вообще умеешь слушать? Я еще не все сказал.

ГРАЧЕВА: Замолкаю...

ЛЕПШИН: Новый партком будет на правах райкома.  В  связи  с  этим штатное расписание увеличено. Введена единица еще одного заместителя секретаря парткома. Я предлагаю тебе занять это место...

              Немая сцена. Почти что "Ревизор".
                Затемнение.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Прошло десять лет с той поры,  как  тяжелый  нож ликвидации обрушился на плечи  беззаботных  сотрудников  редакции газеты "На сельских стройках". Сами сельские стройки  постепенно превратились в развалины. Они были начаты, но им так и не суждено было завершиться. Грохнула перестройка. Богодухов до сих пор работает в маленькой газетенке и возделывает свой сад за городом. Он снова женился.
   Ничуговский остался работать в газете нового объединения,  откуда своевременно ушел на пенсию. Ровно перед тем, как  та,  другая газета, развалилась. Сейчас он работает опять же на стройке - сторожем, пишет стихи и рассказы, находит спонсоров и издает свои
книги.
   Савенко недолго работал в другой многотиражной газете,  откуда его очень быстро попросили за нестандартное отношение  к  написанию своих материалов. Потом он  долго  работал  директором  парка культуры и отдыха. Потом у него случился инсульт. После выздоровления он располнел, поседел, прочно засел дома и  занялся  ремонтом зажигалок. Его исторический роман "Журналист  из  провинции" до сих пор никто не напечатал.
   Лебедева получила свою квартиру при ликвидации. Ее муж - телевизионный мастер бросил работу в ателье и торгует на  рынке. Она сидит дома, готовит обеды и воспитывает свою дочь.
   Грачева тогда все-таки пошла тогда на партийную работу.  Курировала выпуск газеты, в которой работал Ничуговский. Стала секретарем партийного комитета, после того, как  Лепшина  забрали  "на повышение". С тех пор, как рухнула партия, пробует  свои  силы  в
коммерции. Не слишком удачно.

                КАРТИНА  12.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ:  Прошло  двадцать лет.

       Центральная улица провинциального города.  Лотки,  лотки, лотки. Грачева с дочкой Катей выбирают перчатки. Грачева постарела, дочка выросла. Вид у них обоих очень благополучный.  Проходящий мимо Савенко увидел Грачеву и ждет, пока она  повернется.  Он поседел и обрюзг. Взгляд у него грустный и поверженный.

САВЕНКО (тихо): Леночка...

ГРАЧЕВА (узнавая): Ой, Коля, здравствуй! Как живешь?

САВЕНКО: Да как... Плохо, денег совсем не хватает. Вот что я  хочу тебе сказать... Ничего из меня не получилось. Ничего. Не вышло.

ГРАЧЕВА (со слезами в голосе): Ну что ты, Коля, зачем ты так. А из кого получилось? Жизнь такая. Время такое. Убийственное. Надо нам как-нибудь встретиться всем вместе - повспоминать.

САВЕНКО: Я буду очень рад. Правда, давайте соберемся. Как мы  жили тогда, Леночка, как мы здорово жили тогда...