Кружева для ангела, часть 10 - Странная просьба

Часть 10. «СТРАННАЯ ПРОСЬБА»


- А что в эту субботу?
- Ну, в общем, вы со дня рождения все ушли, а Борис с Даниловым еще долго пили, они… много, очень много пили, о чем-то разговаривали и пили, ну просто по-черному, будто тоску глушили… Я пока прибралась, потом мы Даниловых проводили. Я спать пошла, Бори в спальне нет, заглянула в кабинет, а он разложил эти фотографии на столе, гладит их, разговаривает с ними – о чем, я не слышала, только вид у него такой был, словно он молился… Ну, я вышла тихонько, в кровать легла, а саму трясет всю. Он пришел, рядом лег, я к нему на плечо – как обычно… В общем, он впервые… не смог… ну, как мужчина.
- Наташ, с мужиками это бывает.
- Подожди, это не все. Я знаю, что бывает, но… Через какое-то время слышу, он шепчет что-то. Потом вдруг стал гладить меня, целовать, как сумасшедший… в общем, все получилось.
- Вот видишь!
- Вань… только он меня при этом Леночкой называл… А бумаги эти… – она показала на конверт, – это его письма Лене, он, судя по всему, их не отправлял. Я знаю, что читать чужое нельзя, но я тогда так испугалась, думала, может, он запирается в кабинете, потому что заболел и боится мне сказать… и прочитала. Сам, если хочешь, посмотри. Нет! Лучше не надо, думаю, ты догадываешься, что там за слова…

Она собрала все, сложила в конверт, убрала в сумку и теперь сидела, по-прежнему сжавшись, отрешенно глядя на уток. Иван снова обнял ее за плечо.
- Наташ, может, ты преувеличиваешь? – он был растерян, не знал, что сказать.
- Вань, это еще не все…

Наташа какое-то время тихонько плакала, потом глубоко вздохнула, словно решилась рассказать.
- В общем, вчера вечером перед сном он снова ушел в кабинет, я заглянула, а он стоит перед разложенными фотографиями и… гладит себя… там… ты понимаешь… и шепчет, как безумный: «Леночка… Леночка…» А потом все та же история в постели… он не смог со мной… а, видимо, о ней подумал и… все в порядке… Я просто с ума схожу, что делать, не знаю… Думала, может, его к врачу отвести, только что врачу-то сказать… Что он по чужой жене умом тронулся?..
- Наташ…
- Подожди, Вань. Ты не подумай, я Лену не виню, что тут сделаешь, если от нее все мужики с ума сходят? А ведь она им повода-то не дает, они как-то сами, я же вижу… Видимо, есть в ней что-то такое, что… на уровне мужского подсознания срабатывает… вот и Борис мой тоже…
- Наташ, – помолчав, Иван отрешенно погладил ее плечо, – я не знаю, чем тебе помочь, что сказать.
- Да чего тут говорить! – она горько махнула рукой. – И так все понятно!... Если б знать, о чем они с Даниловым говорили, когда в субботу вдвоем пили! Он после того разговора совсем… временами не в себе.
- А что такое? – Иван вдруг напрягся.
- Да понимаешь… они сначала пили молча, потом Борька что-то сказал или спросил, не знаю, а Данилов ему что-то рассказал… ты бы только видел, каким вдруг сделался Борис – я думала, он с ума сошел – глаза дикие, аж жуть! Голову обхватил, только что не выл! Да и Данилов был не лучше… Мне сегодня утром Катерина звонила, жаловалась, что он у нее тоже… странный стал в последнее время… Не знаю, Вань, не знаю, надо что-то делать, а что? – она помолчала, вздохнула, вдруг посмотрела на него заплаканными глазами. – А может, Вань… ну…
- Ты о чем?
- Я не знаю, как тебе сказать… Ты только пойми меня правильно, не сердись… мне очень трудно и стыдно говорить об этом, тем более просить о таких вещах… Но, может, было бы лучше, если б Борис… если б он… с Леной… ну… он с ней… – и она опустила глаза, заливаясь краской.
- Переспал? – догадался Иван.
- Да… может, перегорел бы, я знаю, так бывает…

Иван надолго замолчал, и Наташа, покраснев, испуганно посмотрела на него. Он сидел, закрыв глаза, и поглаживал ее плечо. Стиснуты зубы до белых скул, руки подрагивают.
- Знаешь, Наташ, – вдруг решился он, – я тебе сейчас расскажу одну историю… Только ты не подумай о нас плохо… Тут дело такое… Эх, ладно, чего ж теперь скрывать? В общем, в позапрошлую субботу мы были на даче Даниловых… Как все это произошло, сам не знаю, до сих пор в полном шоке… но… случилось так, что Данилов переспал с Ленкой, а я – с Катериной.
- Как?! – тихо ахнула Наташа, изумленно распахнув глаза.
- Как? Вот так! Выпили… ну а тут такие женщины!.. Все сначала, как обычно, шутка шуткой… а закружилось… Только жизнь и может такие кружева плести… А сейчас Данилов совсем голову потерял… Я думаю, он Борису эту историю рассказал… может, по пьяни, может, в запале, да хрен его знает, зачем он это сделал… А может, он об этом и не говорил… В общем, Наташ, что делать, сам не знаю.

Они долго сидели молча, не глядя друг на друга, из глаз Наташи тихонько скатывались слезы, и она утирала их рукой.
- Если Данилов рассказал Борису то, что сейчас сказал мне ты, боюсь, Вань, как бы все плохо не закончилось… ну, для Борьки… Боюсь, он… с ума сойдет... на самом деле. Надо что-то делать.
- Знать бы что!
- Вань…
- М?
- А может, мы в эти выходные поедем к нам на дачу, оставим Бориса с Леной… наедине… Ну а там, как получится, а, Вань?
- Я не знаю, что тебе сказать! – он махнул рукой. – Ты просишь о невозможном… Да и… Не стало бы хуже!.. Понимаешь… ну, ты прости меня за интимную откровенность… в общем, Ленка в постели – тигрица, я до сих пор – через столько лет – от нее голову теряю. Даже горячая Катерина по сравнению с ней… котенок… Данилов, вон, Ленку попробовал, теперь головой о стенку бьется. Всерьез. Он же мне даже предложил… ну чтоб мы все… вместе с вами – тобой и Борькой… время от времени… спали… ну, чтоб никому не обидно было, что ли, не знаю, как сказать правильно про эту бредовую идею.
- Как? – слезы Наташи мгновенно высохли, она представила себе эту групповую любовь по парам, что-то сладко заныло в груди, и она покраснела. – А может… будет лучше? Всем?
- А Ленка? Ты ж понимаешь, когда все это… ну, случайно что ли… это одно дело, а так…
- Ну, хочешь, я сама с ней поговорю?
- Поговори… Только мне-то каково?
- Вань…
- Тогда тебе придется спать со мной, чтоб я не думал о том, что моя жена с кем-то… ну… спит, – он горько усмехнулся и поцеловал Наташу в висок.
- А, может, я об этом давно мечтаю? – она вдруг хитро посмотрела на него и смутилась своей смелости. – Ладно, Вань, я пойду. Спасибо тебе!
- За что?
- За все, Ванечка!

Она поцеловала его и быстро ушла. Иван долго еще сидел на скамейке, бездумно глядя, как утки на пруду гоняют друг друга и ныряют, подолгу зависая хвостиками кверху. Откуда-то прилетела и села на руку бабочка-крапивница, помахала крылышками и улетела по своим делам. «Господи! Делать-то что?!» – чуть не взвыл он.

Но небеса молчали. Только проплывали по ним белые и легкие, как лебяжий пух, облака. Промелькнула мысль, и смешная, и грустная одновременно – хорошо, что близких друзей у него не сто, а всего двое… два мужика, которые хотят его жену… И это не просто желание переспать с понравившейся бабой, а настоящая болезнь. Он обхватил голову руками и застонал.

А через час, когда он уже сидел в своем кабинете, ему позвонила Лена и сказала, что ненадолго задержится.
- Ванечка, мне позвонила Наташа, попросила с ней встретиться после работы.
- А что такое?
- Не знаю, она сама не своя. Мы с ней где-нибудь в кафе посидим.
Когда Лена вечером пришла домой, она была молчалива, отводила взгляд, рано ушла спать и долго вздыхала. И он знал, о чем.

Утром за завтраком она сказала:
- Наташа нас пригласила на дачу в эти выходные, обещала дивные шашлыки из форели.
- Даниловы поедут?
- Их не пригласили, – Лена дернула плечом.
- Даже так?
- Да. Поедем в пятницу вечером на нашей машине, заедем за ними… и поедем.
- Решила? – он пристально посмотрел на нее, и его сердце больно стукнуло о грудную клетку.

Она не ответила, молча вышла из кухни, а потом всю дорогу до офиса сидела, закрыв глаза и как-то отстранившись. Едва коснувшись губами его губ, выскользнула из машины перед бизнес-центром.

Придя в офис, не заходя к себе, Лена сразу прошла в приемную:
- Сергей Сергеевич на месте?
- Да, одну минуту, я спрошу…
Но она уже открыла дверь в кабинет Данилова.
Он стоял у окна, сложив на груди руки. Обернувшись, замер:
- Лена!
- Сереж, дай мне выходной!
Он подбежал к ней:
- Что случилось? – схватил за руки, отпустил, отступил назад.
- Ничего, просто я… плохо себя чувствую, – она отвела взгляд.
- Конечно! – он засуетился. – Я скажу Диме, чтобы он отвез тебя.
- Не надо, я сама…
И, развернувшись, вышла из кабинета. Данилов сел в кресло, посмотрел на монитор, где в густой зеленой траве сидела прекрасная женщина с венком на распущенных волосах и счастливой улыбкой. «Леночка, девочка моя… мой рыжий ангел!» – подумал он и улыбнулся. Эту фотографию ему вчера по электронной почте переслал Иван, и теперь на экране компьютера Данилова была новая заставка.



Почти полдня Лена провела на могиле бабушки. Они с Иваном бывали здесь два раза в год – весной и осенью, прибирали, складывая сор и налетевшие листья в пакеты, потом подолгу сидели, вспоминая, как жили они в доме Нины Николаевны, как нянчилась она сначала с маленьким Игорьком, потом с Марусей. Бабушка умерла пять лет назад, уснула и не проснулась. Лена с Иваном уже жили в собственной квартире, к Нине Николаевне приезжали на выходных, но каждый день Лена ей звонила.

Она вспомнила, как впервые подарила бабушке мобильный телефон. Та долго разглядывала диковинную для нее штуковину, пожимала плечами, но пользоваться ею научилась быстро. Особенно смешно было видеть, как она, держа телефон возле уха, делая вид, что с кем-то разговаривает, с горделивым видом проходила мимо соседок.

Сейчас, сидя на маленькой скамейки возле могилы, Лена вспомнила, как пять лет назад однажды под утро внезапно проснулась. Ей приснилось, что она заходит в комнату бабушки, а та сидит за столом вполоборота, сложив руки на коленях, а перед ней на столе стоит икона и горит маленькая восковая свечка.
- Господи, бабушка, ты что так странно сидишь? – обратилась к ней Лена.
Та обернулась и посмотрела на нее с улыбкой:
- Я, Леночка, зашла к тебе попрощаться.
И Лена проснулась в холодном поту, с тревожно бьющимся сердцем. Она все утро звонила бабушке, но та не отвечала, и тогда, отпросившись с работы, Лена поехала к ней домой. На звонок никто дверь не открыл, она трясущимися руками долго не могла попасть ключом в замочную скважину, бросилась в комнату, осторожно заглянула:
- Бабушка?
Нина Николаевна лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела.
- Бабушка… – тихо позвала Лена. – Бабушка!..
Та лежала как живая, лицо пока еще светлое, не тронутое смертью, только кожа бескровная, похожая цветом на старый желтый пергамент.
- Бабушка! – Лена бросилась к кровати, хотела потрясти ее. Но отдернула руку – кожа бабушки была холодна.
И Лена заплакала, заметалась, почему-то позвонила с городского телефона на «03», и там никто не кричал, что она звонит не туда, а очень вежливо и подробно объяснили, что надо делать, куда сходить, что купить…

С тех пор прошло пять лет.
Ей очень не хватало бабушки, ее улыбки, ехидных или добрых слов, понимающих глаз. Вот и сейчас она сидела на лавочке возле могилы, смотрела на смеющееся с фотографии лицо Нины Николаевны и тихонько с ней разговаривала, вытирая платочком слезы, катившиеся из глаз.
- Бабушка, милая, как мне тебя не хватает! Вот что мне делать сейчас – не знаю, – и она чуть слышно рассказала и про то, что совсем недавно произошло на даче Даниловых, и про вчерашний разговор с Наташей Шуваловой.

И тут словно что-то прошелестело над ухом: «Вспомни…»
Обернулась растеряно – никого нет. Ветер что ли пошутил? Вытерла слезы, посмотрела на небо, голубое, высокое, с пушистыми белыми облаками.
И вдруг вспомнила.

Этот разговор у них с бабушкой состоялся незадолго до смерти Нины Николаевны. Иван тогда уехал в командировку, Игорь был наказан за двойки, и ему в училище не дали увольнительную, а Маруся с классом уехала на экскурсию по Золотому Кольцу. Лена с бабушкой сидели на кухне за чашкой чая, о  чем-то разговаривали, и почему-то Лена тогда спросила, верит ли бабушка в дружбу между мужчиной и женщиной. Нина Николаевна долго молчала, потом сказала со свойственной ей прямотой.
- Верю. Но лично я считаю, что такая дружба либо начинается с постели, либо приводит к постели – такова природа человека. Кто-то с этим согласен, кто-то – нет, кто-то пытается бороться, но природа все равно возьмет свое.
- Но как же так, бабушка?
- Лен, вот ты уже взрослая женщина, двоих детей родила. И что, у тебя никогда ничего не шевелилось там, внутри, когда вы собираетесь с Даниловыми или Шуваловыми, когда чужой мужик украдкой щупает тебя в коридоре?
- Ну… – Лена покраснела.
- Ладно, не ври. То, что либо один, либо другой, а скорее всего оба – и Борис, и Сергей – потянут тебя в кровать, если уже не потянули – это факт, сама увидишь.
- Почему ты так решила?
- Дура, что ли? Да от них за километр чувствуется, что они этого хотят.
- А мне-то тогда что делать?
- Ну, милая моя, это ты потом будешь думать, что тебе делать! Я-то откуда знаю? Вот как сердце подскажет, так и будешь делать. Я считаю, что бывают ситуация, когда женщина отдается мужчине, или наоборот, мужчина – женщине, и это не ****ство и не распутство. Думаешь, подружки твои на Ивана не поглядывают? Поглядывают, да еще как! От меня ничего не скроется, я все вижу и чувствую. Да и он, возможно, не устоит: зов природы – это как тайфун, как стремнина на реке. Если никто, так сказать, не обделен будет вниманием и лаской – ну и что ж!
- Ну как же так, бабушка?
- А вот так, внученька! Любовь – любовью, а есть еще куча всего, что нам жизнь намешивает. То, что люди, которые дружат много лет, тянутся друг к другу физически – это нормально, я считаю. Дружба, тем более многолетняя, и уж тем более между мужчиной и женщиной, на пустом месте не возникает. Это тебе любой психолог скажет. Я не психолог, просто много лет на свете живу. Иногда достаточно переспать и перегореть этим… Иногда, может, встречаться время от времени… Это лучше, чем медленно сходить с ума и превращаться постепенно в сварливую бабищу или старика, мечтая по ночам о несбывшихся ласках.
- Странные вещи ты говоришь.
- Да не странные, а жизненные.
- А как же мораль, этика?
- Ах, оставь мораль и этику для преподавателей институтов и снобов. Это все выдумано. А ты, кстати, знаешь, что в Книге Притчей не было таких смертных грехов как похоть? ****ство, если по-русски говорить. Их потом приписали.
- Как это?
- Так это! Физиология – это природа, и ничего с этим не поделаешь. Бывает так – любишь одного, а временами находит, хоть волком вой – ну так какого-то мужика хочется – до спазмов в животе… Нет, это не значит, что я обеими руками за распутство… Здесь все нельзя валить в одну кучу, но иногда бывает… близость физическая во спасение души и тела – это другое. Понимаешь?
- Не очень, – Лена пожала плечами.
- Поймешь… со временем… все равно это рано или поздно в твоей жизни случится.
- Да ты что! Я же Ванечку больше жизни люблю!
- Ну и люби себе на здоровье!
- Господи, да чтоб я Ванечке изменила, да никогда!
- Э, милая, не зарекайся! Слово «измена», как его понимают современные люди, придумал идиот, не знакомый с животной природой человека. И вот уже навешали ярлыков, расписали правила игры. Думали – всё? А фигу! – бабушка показала кукиш и усмехнулась. – Природа знает, что она делает! Ты только вдумайся в само слово… Измена – от слова «менять»… и больше ничего. Но менять-то можно многое! Себя, свои чувства, свое отношение к любимому человеку. И от того, что ты с кем-то переспала, когда прижало до спазмов матки, твоей любви к Ванечке не убудет. Тут, Лен, надо понимать, что не все в жизни черное и белое – между ними тысяча оттенков, это как посмотреть: белое в ночи-то тоже не белое, а серое. Вот так-то моя дорогая! Надо уметь понимать и прощать.
- Да как же прощать?
- А вот так… Ну вот посмотри, сбегали мужик или баба налево разок, другой… и никто об этом не узнал. Что-то изменилось? Ничего! Но вот добрые люди, друзья или случай донес партнеру – а твой-то или твоя-то на стороне погуливает. И началось! Слезы, крики, сопли, скандалы. А что, собственно, произошло? А это обида проснулась и ревность. А ревность – это либо боязнь потерять близкого человека, либо также обида, что кто-то оказался чем-то лучше. И ничего больше! Если упрощенно говорить, конечно. Поимелся мужик на стороне и решил уйти из семьи? Да и хрен с ним! Значит, не любил, значит, пинком под зад. И вот мы, бабы, льем слезы, умоляем остаться, а они брезгливо уходят или остаются, продолжая бегать на сторону. А их отпускать надо легко, сжав душу в кулак, да еще и вещи помочь собрать. А уж потом, закрыв за ним дверь, в подушку выть и сердце рвать. А ты знаешь, что в последнем случае мужики часто возвращаются? Ошибиться каждый может, между прочим.
- И что с ним делать? Простить-то такое как?
- Ох, и дура ты, Ленка! Если любишь, по-настоящему любишь, поймешь, а если поймешь, то и простить сумеешь. Конечно, не каждая баба с этим согласится, это факт, вот и живут дуры одинокие, носят в себе эту боль и гордость – вот, мол, какая я – измену не простила, пусть мучается мужик. А надо перелистнуть страницу, извлечь урок и дальше жить! Вот так-то моя дорогая!
- Да оно ж там внутри болеть будет!
- Конечно, будет! Еще как! И не один год! А, может, и всю жизнь! Вот ты когда Лешку своего с бабой застала, что сделала? То-то! А если б любила, может, со временем простила бы. Ну, а нет – расстались бы, и все. А он в тебе тогда не любовь, а идеал порушил «семья – святое». У нас же зачастую как? Женился, все, ты – моя собственность, и прав у тебя… вон, полы помыть да мусор выбросить. На том и горим, в чужие письма и телефоны залезаем. На кой хрен, спрашивается? Ты-то, вон, тогда ведь Ванечку любила, а никак не Алексея, а то, что ты с собой сотворила, опять-таки, не от любви, а от обиды за разрушенные идеалы.
- Так семья – это святое!
- Конечно, разве я спорю? Только, смотрю, ты меня не поняла… Главное запомни – жить надо, любя, думая и прощая, если любишь, конечно. И не каждая измена – измена.
- А чего ты раньше мне всего этого не говорила?
- Да ты еще молодая была, глупая, а сейчас у тебя самая интересная жизнь начинается. Так то!
Они долго тогда проговорили, почти до рассвета, Ленка, конечно, спорила, соглашаясь и не соглашаясь, а бабушка только хитро посматривала на нее, вздыхала с улыбкой и качала головой.


И вот сейчас Лена сидела возле могилы бабушки и очень отчетливо вспомнила этот разговор – до каждого слова, до малейшего нюанса в интонации Нины Николаевны – словно прокручивая давно потерянную аудиозапись. И странное умиротворение провело крылом по душе, успокоило сердце, и задышалось легко, свободно, словно что-то там внутри расправилось, скинув тяжкий камень сомнений и отчаяния.

Домой она вернулась под вечер, с улыбкой на лице. На удивленный взгляд Ивана махнула рукой:
- Я, Ванечка, сегодня к бабушке на кладбище ездила.
- Зачем?
- Надо было… подумать.
- О чем?
- О жизни, – она прижалась к нему, поцеловала, посмотрела в глаза.

И он вздохнул глубоко, словно отпуская птицу в небо. А поздно вечером, когда Лена уже спала, Иван вдруг вспомнил давнишний разговор с Ниной Николаевной на праздновании их новоселья. Они тогда сидели вдвоем на кухне, пока остальные веселились и танцевали, и сейчас слова Ленкиной бабушки всплыли, как только что произнесенные, так вовремя произнесенные, что забилось сердце, забилось и успокоилось. Он только подумал: «Интересно, а Ленке она тоже об этом говорила?.. Не об этом ли разговоре Ленка вспоминала сегодня на могиле Нины Николаевны?» Кто ж знает? Он только чувствовал, что жена приехала умиротворенной, словно получившей ответы на свои вопросы.

Иван погладил ее волосы, вдыхая их аромат, она прошептала во сне «Ванечка» и повернулась на бок, спиной к нему. А он вдруг понял, как счастлив, что она шепчет его имя, его, а не кого-нибудь другого!



В пятницу после работы Иван заехал за Леной, забрал Наташу с Борисом. Всю дорогу подруги на заднем сидении о чем-то оживленно болтали.
- Господи, да откуда у вас столько слов? – обернувшись к ним, с улыбкой спросил Борис. – Знаешь, Вань, у меня такое чувство, словно у женщин словарный запас раз в десять больше мужского.
Так, смеясь, они и ехали в плотном потоке машин, пока не свернули на грунтовку. Пришлось закрыть окна – пыль за ними стояла столбом. Но вот и маленькая деревенька, утопающая в зелени. Борис выскочил, чтобы открыть ворота для машины, потом понесся к дому снимать замки.

Дом у Шуваловых был небольшой, с уютной мансардой, приспособленной под спаленку, с окном на запад. Тишина, покой, густой – плывущий по коже – воздух дурманили голову. Тихий, почти робкий, шелест листьев жасмина завораживал.
- Ну что, надо перекусить, – сказала Наташа.
- Да хотелось бы, время уже десять, ночь скоро, на пустой желудок сны будут сниться плохие, – улыбнулась Лена.
И они занялись ужином. Пожарили яичницу, сварили сосисок, настругали салат из огурцов с помидорами, и теперь все сидели в беседке под навесом, тихонько разговаривая, чтобы не разбудить соседей. Звуки в ночном воздухе разлетаются далеко по всей округе: вон, было слышно, как где-то проехала машина и, поурчав, стихла.
- Э, а вино-то! – вспомнила Наташа и умчалась в дом, вскоре вернувшись с парой бутылок. – Вань, открывай да наливай!

Борис сидел рядом с Леной и робко касался иногда ее руки, счастливо замирая. Он почти не пил, только делал маленький глоток – от волнения из-за близости Лены у него то и дело пересыхало горло. Женщины весело смеялись, Иван тоже похохатывал. И только Борис натянуто улыбался. Он мечтал об одном – остаться с Леной наедине, хоть на одно мгновение.
- Слушайте, а пойдемте погуляем, уж больно ночь хороша! – вдруг сказала Лена. – Посмотрите, сколько звезд насыпало!
- Ой, ребята, это без меня, – Иван вздрогнул и как-то неловко развел руками, задев бутылку с вином. – Я, если честно, за рулем сегодня подустал.
- А мне убрать все надо, – смущенно сказала Наташа.
- Ну вот! Борь, а ты составишь мне компанию? Одной-то страшновато.
- Конечно, Лен! – Борис вспыхнул, не сумев спрятать блеск в глазах.
- Только на плечи что-нибудь накиньте, – Наташа встала, – я сейчас принесу кофту какую-нибудь и куртку.

Когда за Борисом и Леной скрипнула калитка, Наташа растеряно посмотрела на Ивана. Тот развел руками, натянуто улыбнулся, привлек ее к себе.
- А помнишь, что ты мне обещала?
- Не помню.
- А я сейчас тебе напомню, – он нежно поцеловал ее в губы, чуть сладкие от вина, и она трепетно ответила на его поцелуй. – Пошли-ка в дом, я тебе помогу тарелки отнести.

И, оставив все, как было, на столе, повел ее за собой. А она шла, затаив дыхание, боясь и желая, умирая от стыда и возрождаясь снова. Кроме Бориса в ее жизни не было другого мужчины, и сейчас ее била дрожь, которую она не могла унять. Она чувствовала себя неуютно и… сладко, как шестнадцатилетняя девушка, понимающая, что сейчас она лишится девственности в объятиях любимого.

Иван сел на широкую кровать, накрытую покрывалом с леопардами, потянул Наташу к себе, усадил на колени, целовал долго, словно никак не мог решиться на что-то большее, ласкал, гладил, пока она не стала постанывать в желании. Тогда он тихонько расстегнул пуговицы на ее платье, она зарделась, как девочка, закрыла глаза и отдалась его опытным рукам и нежным губам, проваливаясь в бездну несказанного наслаждения.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...