Я ищу тебя

                Я ИЩУ ТЕБЯ

Он чуть было не опоздал на рейс. В такое раннее утро – и в Москве уже пробки. Вместо того, чтобы спуститься в метро, вздумал добираться до автовокзала на автобусе. Хорошо, что контролёр на несколько минут задержал отправление, не было ещё двух пассажиров, и это выручило. Обычно в подобные командировки ездил на своей машине, но она последнее время что-то барахлила, и он не рискнул – была зима.
На его месте у окна уже сидела девушка, причём, кажется, хорошенькая. Он плюхнулся рядом, задел её локтем, извинился, она ничего не ответила. «Повезло, что девушка, – подумал он, – а то один раз попал со старым алкашом, несло всю дорогу перегаром». Правда, он и сам вчера не был беленьким барашком: баня, сауна, пивко, сухое, но в пределах разумного – компания подобралась не заводная.
Он пытался глядеть в окно, но мешала соседка: в обычной куртке с капюшоном, обрамлённым узкой полоской меха, с хвостиком волос на затылке, схваченных резинкой – лет двадцати, не больше. Конечно, московский пейзаж за окном не впечатлял: серое утро, грязный снег, поток машин, дёрганье на светофорах, и реклама, реклама – и смотреть не на что, но девушка всё же мешала.
Когда проехали километров сто, автобус пошёл ровнее, быстрее, замелькали лес, деревни, поля; по ногам от печки шло тепло, и стало укачивать. Он откинул спинку сиденья, вытянул ноги, расслабился.
…Котёнок был уже большеньким, с пушистой серой шёрсткой, и он играл с ним, и тот время от времени трогал его лапкой, но без когтей, то за ухо, то за шею, то за губы. Было щекотно и смешно. Потом котёнок вдруг вырос в кота и сел ему на плечо. «Мы так не договаривались», – сказал он коту и хотел скинуть его, и тут проснулся. Девушка спала, привалившись к его плечу, и концы её волос иногда скользили в такт движения автобуса по его щеке. Оказалось, что и он спал, склонившись в её сторону, Ну прямо идиллия! Чуть повернув голову, краем глаза стал смотреть: щека с нежной гладкой кожей, тёмные пушистые ресницы, прямой профиль носа, расслабленные во сне губы, правая рука с розовыми ногтями. Кольца не было.
«Ну сама нежность, – усмехнулся. И додумал с иронией: – Как все бабы во сне». И решил: пусть спит. Было даже приятно оберегать сон совсем чужого человека, и ведь только потому, что это – женщина, а будь на её месте мужик – тряхнул бы плечом и скинул.
Вскоре автобус затормозил и остановился. От неожиданного толчка спящая проснулась, посмотрела в окно и встала. Пассажиры стали выходить из автобуса, он тоже вышел, за ним попутчица. Разделились как обычно: мальчики – налево, девочки – направо, пробираясь подальше, прячась за разлапистыми елями с осевшими под недавно выпавшим снегом ветвями. Он покурил, подождал, пока не вернулись женщины. Её лёгкую фигурку в джинсах и обуви на небольшом каблучке он почему-то сразу выделил из подходивших. Наблюдать за ней, от нечего делать, было занятно. Без дамской сумочки, руки в карманах куртки. Постояла, посмотрела в сторону леса и, видимо, озябла, поднялась в салон, заняла опять место у окна.
Водитель дал гудок, все поспешно расселись, и автобус тронулся.
Спать уже не хотелось, и он стал смотреть в окно, чуть наклонившись вперёд. Можно бы и заговорить с попутчицей, но он не любил дорожных разговоров: не дай бог попадётся охотник рассказать свою жизнь – не отвяжешься. В этих постоянных командировках и так приходится «толочь воду в ступе» – уговаривать, обещать, чтобы «втюрить» продукцию. Маркетинг. О такой ли работе думал, когда поступал в технический вуз и окончил с красным дипломом…Конечно, без него никуда, но кому теперь нужны его знания? Психология – вот главное знание, как говорит начальник. Начинал на заводе, с зарплатой было туго, а здесь деньги пошли – понравилось, привык, освоился, да и продукция знакомая: приборы, комплектующие.
Соседка тоже не спала, но в окно не смотрела, а как бы уставилась на что-то, маячившее впереди идущего автобуса. Он делал вид, что смотрит в окно, но видел перед собой её профиль с мягко очерченным подбородком и завитком у виска, выбившимся из причёски. Иногда она закрывала глаза, но он чувствовал, что не спит.
Проехали мимо маленькой деревушки с домами, почти утонувшими в снегу, в некоторых окна были заколочены. Кое-где из труб вился дымок. Один дом был до того ветхим, что, казалось, дунь посильнее ветерок – и развалится. «И как можно так жить, – думал он,– а ведь живут…»
Он глянул на девушку. Из-под прикрытых ресниц неожиданно показалась слеза. Предательская, потому что она тут же смахнула её пальцем. Что-то у неё не так… Просто так, ни с чего, не заплачешь. Почему-то вспомнилось есенинское: «Тот, кто хоть раз на земле заплачет – значит, удача промчалась мимо…» А есть ли на земле человек, который ни разу не плакал? И он плакал тоже, правда, давно…от обиды, а теперь обиды научился скрывать. А что у неё – не спросишь. Интересно: москвичка или провинциалка? Их теперь не разберёшь: одежда однообразная, макияж, повадки. И всё же скорее провинциалка, и не потому, что не так накрашена, а какая-то несовместимая с шумом, от суеты отрешённая…
По автобусу каталась пустая пивная бутылка, постоянно тренькали мобильники – пассажиры отвечали, вели пустые разговоры, с задних сидений потянуло дымком – кто-то не выдержал, втихоря закурил. За окном полетел пушистый снежок, и он снова задремал.
Следующая остановка была уже не в лесу, а в каком-то посёлке городского типа: были каменные дома, магазины с крупно выведенными названиями. Он вышел, покурил, хотелось есть и пить, и  увидел, что многие направились к палатке, стоявшей неподалёку, брали воду, сигареты, орешки и … мороженое. Зимой, но в тепле – кайф. Он купил мороженое и уже хотел забраться в тёплое нутро автобуса, как вдруг увидел, что попутчица стоит и смотрит на него. Встретившись с ним взглядом, отвела глаза в сторону. «Может, у неё и денег-то нет», – подумал. Подошёл и протянул ей вафельный стаканчик.
– Мороженое? – глаза её выразили такое изумление, будто он преподнёс ей, если не бриллианты, то, по крайней мере, букет роз. – Не надо…холодно.
– В автобусе тепло, там растает, – пошутил он и улыбнулся.
Голос у неё был негромкий, но речь чёткая, приятная, губы дрогнули в ответной улыбке. Она послушно взяла стаканчик, поблагодарила и поднялась в салон.
Он постоял, можно было снова купить мороженое, но есть при ней в автобусе почему-то не хотелось. Вспоминал её глаза, но так и не вспомнил: то ли серые, то ли зеленоватые, но не тёмные. «Нет, всё же стоит заговорить с ней», – решил он.
Оказалось, что это последняя остановка перед городом, в который он ехал, и пути оставалось не больше часа. Водители взяли несколько пассажиров, хотя все места были заняты, и те стояли, заполонив проход собой и сумками. Молодые, видимо студенты, толкались, громко смеялись, супружеская пара среднего возраста нехотя переругивалась, а рядом с его креслом встала женщина с ребёнком на руках. Он закрыл глаза, стараясь не замечать её, но даже и с закрытыми глазами видел, что ей тяжело держать тепло одетого малыша, что она перекладывает его с руки на руку, при неожиданных толчках хватаясь за спинку его сиденья. «У меня билет, это автобус дальнего следования, почему я должен уступать ей место? Не должен».
Но встал и уступил место. Не получив от этого никакого удовлетворения, с досадой думал о себе: «Добрый? Нет. Жёсткий в работе и даже с близкими. Тогда почему это делаю? Не иначе как перед девушкой выпендриться решил, – сыронизировал и тут же отрёкся. – Ничего подобного. Мужик я или не мужик? А если мужик, то должен. Хотя какой я мужик – под тридцать, а не женат. Раньше говорили: тридцать лет – жены нет и не будет. А сейчас иные семьёй под сорок обзаводятся…»
Снова вспомнилась последняя связь, длившаяся два года. Понял: так, пустота, и почувствовал даже облегчение, когда распалась. Женатые друзья спрашивают: «Иван, почему не женишься?» – «Марью свою ещё не нашёл», – отшучивается, а где-то щемит: пора бы…И стал ловить себя на том, что смотрит на женщин другими, ищущими глазами: а, может быть, это – она.
Показался город. Один из тех провинциальных, что и на карте едва обозначены, но есть в них свой узор, своя изюминка: и чистый снег, и, как в замедленной съёмке, движение людей, и говор несколько растянутый, чуть певучий.
Он вышел на привокзальную площадь, ожидая попутчицу с намерением заговорить. Подошёл и сказал, что впервые в городе, и не знает ли она, как добраться до нужного ему завода. Теперь они стояли друг против друга, и он видел, что глаза у неё серые, мягкие, но неулыбчивые. Она объяснила ему, что зря он проехал до вокзала, что нужно было сойти раньше, в центре, и сесть на городской автобус. Речь её была проста, лаконична и правильна, а голос усталый и ничего хорошего ему не обещающий. Но он всё же спросил про гостиницу, и она ещё не успела ответить, как вдруг мимо шедший мужик в пуховике и ондатровой шапке приостановился и, не здороваясь, сказал:
– Марь Владимировна, ты домой? А то мой «уазик» вон там, – и кивнул рукой в сторону.

– Домой, домой, – поспешно ответила она, забыв про вопрос о гостинице. И уже ему, Ивану: – До центра лучше пешком, всего две остановки. Ну, всего вам доброго, до свиданья.
И торопливо пошла в указанную сторону: капюшон на голове, небольшая спортивная сумка через плечо, лёгкая походка.
«Вот тебе и Марья, – сказал сам себе. – Была и нету».
Стало досадно. Когда можно было познакомиться – не хотел, а когда решил – уже и нельзя.
Поездка оказалась напрасной: он ничего не смог сделать, договор на комплектующие так и остался неподписанным, хотя предварительно вроде всё обговорили. « Деревня упрямая, – злился он. – Ну ничего, ещё посмотрим кто кого, подождём, не к спеху». Вернулся на автовокзал и ночным рейсом уехал в Москву.
И снова работа: звонки, поездки, встречи. Почему-то вспоминалась Марья, именно Марья, а не Маша, Машенька, хотя это ей пошло бы больше. И почему Владимировна, так уважительно? Не по возрасту же. « Стоял уазик, – рассуждал он, – домой, значит, скорее всего, в деревню, по городу на уазике ездят редко, да и мужик был одет тепло, по-деревенски… Молодая, а уже уважаемый человек… Кто? Бухгалтер, врач, учительница?.. Что там у них сейчас? Сельсовет или как?..» И он подумал, что ничего не знает о том, как живут люди в деревне и почему они там живут, если так мало платят. По привычке? Старые понятно, но молодые? Психология… Нет, напрасно он не заговорил с ней.
Казалось бы, поездка удалялась назад по времени, однако нет-нет да и забегала вперёд, возникала в памяти. Это её изумление, когда он протянул ей мороженое, грустные глаза, простые чёткие слова, лёгкая походка…Но не этим же она его зацепила. Естественность отношений! Вот чего не хватало в его жизни – все играли, и он играл. А с ней играть не хотелось, она заинтересовала его по сути. Возникла мысль найти её. Но как? В Интернете без фамилии и даты рождения не найдёшь… И что он ей скажет?  А вдруг у неё жених есть, хуже того – муж? Здравствуйте, мол, я ваш дядя. И она с изумлением, мягко так отошьёт его.
И всё, может быть, потускнело и стёрлось бы со временем, но оттуда вдруг позвонили с согласием на его условия. «Подпёрло», – удовлетворённо хмыкнул он и поехал в тот город. В этот раз всё разрешилось как нельзя лучше, и он, довольный, купил билет на обратный путь. Но что-то оставалось несделанным, и он знал что и понимал, что всё это глупо. На автовокзале висело расписание движения автобусов в сторону разных деревень, оно было довольно внушительно, и он, почитав этот ребус, пошёл бродить по городу. Его внимание привлекла табличка редакции с названием местной газеты: вот оно! Он зашёл. Секретарь, миловидная женщина, дала ему бланк для подачи объявления. Он начал: «Мария», но подумал, как бы это ей не навредило, скомкал бланк, взял другой и написал: «Девушка, ехавшая из Москвы 12 января первым рейсом на 7 месте, откликнитесь», подписался «Иван» и дал номер мобильника и домашнего телефона.
Женщина, прочитав написанное, с сочувствием посмотрела на него, спросила, сколько раз хочет напечатать, он, подумав, сказал, что в течение месяца. Заплатив, уже хотел уйти, как она его остановила.
– Знаете, мы, конечно, напечатаем, но девушки редко читают газеты. У нас есть телевидение, ежедневно небольшие передачи, и телевизор все смотрят, может, вам стоит обратиться и туда…
Он взял адрес, поблагодарил и вышел. Дал объявление и на телестудии, вернулся в Москву и стал ждать. Почему-то казалось, что от этого звонка зависит вся его дальнейшая жизнь. Но прошёл месяц, пошёл другой, а звонка всё не было. Он уже отчаялся, как вдруг, наконец, раздался.
– Иван? – спросил голос.
– Да. Маша, вы?
– Нет, не она.
– А кто вы?
– Не имеет значения, – и чуть помолчав: – Подруга.
– Почему она сама не позвонила?
– Приезжайте – узнаете. Деревня Сидоровка, от остановки  пятый дом по левой стороне, спросите Ивакину.
И положили трубку.
Было во всём этом что-то авантюрное, тревожное. Не так он всё это себе представлял, и невольно закрадывался вопрос: стоит ли ехать? Мало ли что кому покажется, да ещё в дороге, без знакомства, по сути без общения… А, может, она больна? Тогда понятны и поездка в Москву, и слёзы, и нежелание откликаться. Нет, отказаться было уже нельзя, не в его правилах. Поставить точку над 1 и, в противном случае, выбросить эту блажь из головы.
И в первый же свободный будний день он поехал. Шёл март. Вдали от Москвы ещё не было яркого ощущения весны, но перемена уже чувствовалась во всём: блестела на солнце корочка снежного наста, по краям асфальта чернел подтаявший снег, сквозь голые ветви берёз мелькала голубизна неба, а ели будто выстирали свой наряд – до того чистой смотрелась их хвоя.
Деревня находилась чуть в стороне от дороги на пути к большому селу. Он вышел на остановке, увидел впереди дома и пошёл, держась левой стороны, как ему было сказано. Дорога была просёлочная, но, как по зиме, ещё накатанная. «Что же здесь бывает весной и осенью?.. Грязь непролазная…» – представил он и снова подумал, что зря он всё это затеял. И что он сейчас ей скажет? Даже в голову ничего не приходило, решил, как получится – по обстановке.
Домишки были неказистые, но иногда попадались и ухоженные, обитые сайдингом на современный манер. Вот и пятый дом – ни плохой и ни хороший, и ни номера, ни таблички с фамилией. «Зайду спрошу», – подумал он и толкнул калитку. Она оказалась не заперта. Во дворе из конуры выскочила небольшая собачонка, кинулась к нему, заливисто затявкала. На лай из дома вышла старуха в накинутом на голову пуховом платке.
– Ивакина Мария здесь живёт? – спросил он.
– Здесь, здесь, заходи, – ответила старуха и скрылась.
Он сделал два шага по небольшой терраске и открыл обитую дерматином дверь. Старуха уже ждала его у порога. Теперь, когда пуховый платок лежал у неё на плечах, она не показалась ему такой старой, как на крыльце. Но всё равно – бабка.
– А вчера, когда у всех проверяли счётчики, так нас дома не было, – опережая его, начала она, – но мы платим исправно и не воруем.
И подвела его к стене, где висел старенький электрический счётчик. Ему ничего не оставалось, как смотреть на ползущие цифры. Он даже обрадовался, что пока всё так легко складывается, и вроде Марии нет дома, а у бабки можно кое-что выведать.
– Все говорят: не воруем, – нашёл он продолжение разговора, – а умников развелось – не придерёшься.
– Да какие мы умники – Маша да я.
– А что же, мужиков что ли в доме нет? Вон проводка вся на « соплях» держится, так и сгореть недолго.
От последних слов бабка засуетилась, заволновалась, заохала:
– Ой, не говори, страх-то какой, а сделать некому, может, сынок, поправишь маленько, я заплачу.
– Так здесь изолента нужна и кусачки…Что я голыми руками сделаю?
– У Димки сейчас посмотрю, может, что и есть, – она опустилась на коленки и стала шарить под кроватью, вытащила какой-то ящик и протянула ему: – Сам поищи.
И после трудных поисков задышала, села на кровать.
Он стал перебирать спутанные провода, нашёл моток изоляции, кусачки.
– А говоришь, мужиков нет. Димка-то где же?
– А кто ж его теперь знает. Пропал.
– Как пропал? – он уже встал на табуретку, но чуть не забыл вырубить пробки, слез, подошёл к счётчику, начал ремонт.
– Вот уже скоро полгода будет, как пропал. Маша-то, внучка моя, жена Димкина, убивается, всё ждет.
Вот оно. Замужем. Всё сразу стало на свои места. Ему захотелось немедленно уйти из этого дома. Что ему здесь делать? Так бы и сказала ему сама или та подруга по телефону. А он, как дурак, притащился сюда. Накрутил себе неизвестно что. И теперь он никак не хотел с ней встретиться – глупее ситуации не придумаешь. Но были уже оголённые провода, и так оставлять это было никак нельзя. Он заторопился, боясь, что она может прийти, спросил у старухи:
– А внучка когда придёт? Платёжную книжку посмотреть надо.
– Вот уроки кончатся, заберёт Ванятку из садика и придёт, часа через два, а если кто подвезёт, то и пораньше – школа-то в селе, за три километра, – и спохватившись, опять заволновалась: – А книжку с собой взяла. Ты уж, сынок, свет нам не отрезай, она нынче заплатит.
«Учительница, значит, и Ванятка есть, всё путём, – со злорадной иронией сказал сам себе, а бабке – успокаивающе:
– Да не переживай ты.
Соединил провода, обмотал изолентой, щёлкнул выключателем – свет не загорелся.
–Да ты пощёлкай, пощёлкай, он через раз схватывает.
Он пощёлкал – сработал через два раза. Время было. Вероятность встречи отпадала, снова вырубил пробки и вскрыл выключатель. Осталось кое-что неузнанное, недоговорённое, и он направил разговор в нужное русло.
– Так и живёте вчетвером?
– Теперича втроём, как Димка пропал.
– Как пропал-то? Не война ведь.
– Вот именно: не война, а люди пропадают. Поехал в Москву на заработки, шофёром. Парень он аховый, давно водить научился, дружок его, Генка, и соблазнил. Поедем, говорит, в Москву, там на маршрутках много платят.
– Так сразу и пропал?
– Да нет, не сразу. Месяц там учился, как ездить по улицам, потом один раз приехал, гостинцев привёз, денег, но они все так и разошлись попусту, а потом уж больше не приезжал. Маша-то в Москву сама ездила, работу его нашла, говорят, уволился и куда собрался устраиваться, не сказал никому, а вот Генка остался, так и работает. В милицию Маша ходила, там ещё и посмеялись: небось, чтоб алименты не платить убёг или другую нашёл – таких, мол, много. Но записали всё. А вот с месяца два тому ещё раз ездила, фотокарточку возила. Денег не было – кольцо обручальное продала. Я ей: милка, ведь не к добру это, а она мне: бабуль, так она меня зовёт, кольцо – вещь, его снова купить можно, а человека не купишь… А проездила понапрасну. Чтобы по-настоящему искали, денег много надо…
«Все кого-то ищут, – подумал он, – только редко друг друга…»
И закрывая исправленный выключатель, сказал:
– Не отыщется Димка – другого найдёт.
– Да уж больно девка сурьёзная, мать её была пустая, отец Машин её и бросил, а она ни с отцом, ни с матерью жить не пошла, со мной осталась. Уважительная, добрая… Не скоро забудется…
Он ещё раз щёлкнул выключателем – работает.
– Я тебе, сынок, сейчас деньжонок дам , – сказала старуха и пошла в комнату, оставив дверь открытой.
В проём он увидел просторную комнату с мебелью семидесятых годов: софа, гардероб, стол с книгами, детская кроватка, в которой лежала большая мягкая игрушка.
– Вот у меня сто рублей только, мелких нет, – протянула она ему.
– А я сдачи дам, – сказал он, – с тебя двадцать.
А сам вместо полсотни вложил пятисотку среди десяток. Старуха, обрадованная, что взял недорого, не глядя, сунула деньги в кошелёк.
– Я в город успею? – спросил он.
– Успеешь, беги, скоро последний автобус пойдёт.
Он вышел из дома и пошёл к остановке, и вдруг увидел, что вдалеке навстречу ему идёт она, ведя за руку мальчика. Сердце дрогнуло, он и не знал, что оно у него есть.
«Чего испугался, дурак?» – спросил сам себя. И не нашёл ответа.
Она, уже по-весеннему в другой облегающей курточке и с распущенными волосами, показалась ему изящнее и выше ростом. «Хороша Маша, но не наша», – подытожил он. Что-то рассказывая, она выпустила детскую руку, разведя свои в стороны, мальчик поскользнулся и упал. Она нагнулась, подняла его, отряхивая, приговаривала: «Мужчины никогда не плачут», а Иван перешёл на другую сторону улицы.
В автобусе он не спал, всё крутилось в мозгу: «не скоро забудется, не скоро забудется…», и бежавшая навстречу московская весна не успокаивала.